Протокол допроса свидетеля Ф. Г. Шубнякова. 26 июля 1951 г.

26 июля 1951 г.

1951 года июля месяца 26 дня. И. о. Генерального Прокурора СССР Государственный Советник юстиции 1 класса МОКИЧЕВ допрашивал в качестве свидетеля с соблюдением ст.ст. 162-168 УПК РСФСР

ШУБНЯКОВ Федор Григорьевич, 1916 г. р., уроженец гор. Макеевки, Сталинской области, женат. Начальник 2 Главного Управления МГБ СССР, образование среднее, с обвиняемым только в служебных отношениях, из служащих, не судим, член ВКП(б) с 1940 г., прожив. Москва, ул. Чкалова дом 46/48, кв. 16.

ПОДПИСКА: В соответствии со ст. 164 УПК следователь меня предупредил об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложного показания.

Шубняков

По настоящему делу я могу показать следующее:

1. По делу Этингера

К делу Этингера я имел отношение в 1948 году, как начальник отдела, в котором велась его разработка, и с конца 1949 г. до момента ареста Этингера.

В 1948 году в связи с полученными данными о подозрительном прошлом и враждебных настроениях Этингера он был взят в активную разработку.

К концу 1949 года, когда мне пришлось вновь заниматься этим делом, на Этингера имелись неопровержимые, документальные материалы, свидетельствовавшие о его резко враждебном отношении к руководителям партии и советского правительства и намерении вести вражескую работу.

В частности, были установлены его террористические настроения и некоторые преступные связи среди еврейских националистов, особенно из числа медицинских работников.

Таким образом, назрел вопрос о необходимости ареста Этингера.

В ноябре /неточно/ 1949 года было подготовлено сообщение по делу Этингера с предложением арестовать его, которое было доложено лично мною Абакумову.

Ознакомившись с сообщением, Абакумов дал указание — от ареста пока воздержаться, доработать и к этому вопросу возвратиться через некоторое время. При этом не было дано каких-либо объяснений — почему воздержаться от ареста Этингера и какие моменты в деле необходимо доработать.

Разработка Этингера продолжалась, и поступали важные данные о его непримиримой враждебности и террористических настроениях.

В марте 1950 года было подготовлено и подписано Абакумовым сообщение в ЦК с предложением арестовать Этингера. В то же время перед Абакумовым был поставлен вопрос о необходимости ареста сына Этингера, злейшего нашего врага, что, безусловно, дало бы нам новые доказательства преступной работы Этингера. Решение вопроса об аресте сына Этингера Абакумов затягивал и утвердил постановление лишь спустя 3-4 месяца.

Должен показать, что в это время продолжали поступать материалы секретного подслушивания разговоров Этингера, из которых было видно его вражеское лицо. Эти материалы, как и ранее, докладывались Абакумову не только руководством 2-го Главного Управления, а чаще всего непосредственно начальником отдела «Б» (Кочетков, Полковников).

Таким образом, Абакумов был полностью в курсе всех имевшихся материалов на Этингера. Однако совершенно было непонятно, почему Абакумов, при наличии таких важных материалов, не ставил вопрос о необходимости быстрейшего изъятия Этингера. Лишь только в ноябре 1950 г., после получения показаний сына Этингера, Абакумов подписал второе сообщение по делу Этингера.

Несколько дней тому назад мне стало известно, что Начальник Главного Управления охраны тов. Власик, получив из 2-го Главного Управления справку на Этингера, докладывал ее в ЦК и получил указание арестовать Этингера и кого-то из его связей (фамилии не помню), о чем тов. Власик специальным письмом из Сочи донес Абакумову. Я не помню точно, к какому времени это относится, но, видимо, за несколько месяцев до принятого в ноябре 1950 года решения об аресте Этингера.

Это указание об аресте Этингера не было известно руководству 2 Главного Управления, и он продолжал находиться на свободе.

В итоге произошла затяжка с арестом крупного преступника Этингера.

Вскоре после второго сообщения по делу Этингера, направленного в ЦК, последовало указание немедленно его арестовать.

Это было 16 или 18 ноября 1950 года. Абакумов предложил мне арестовать Этингера и доставить его в министерство.

Арест Этингера я поручил группе оперативных работников во главе с заместителем начальника отдела Тангиевым.

Этингер был вечером арестован, доставлен в министерство, о чем я доложил Абакумову. Последовало указание доставить Этингера на допрос в кабинет Абакумова, что и было сделано. При допросе Этингера Абакумовым присутствовали я и тов. Тангиев.

Примерно воспроизвожу содержание допроса Этингера.

Вначале Абакумов спросил у Этингера, почему он является таким непримиримым врагом советской власти, хотя для него были созданы хорошие условия и возможности работы.

Этингер начал доказывать, что он не враг, а честный человек, и он не понимает, за что его арестовали.

Тогда Абакумов в резкой форме заявил Этингеру, что его действительное лицо известно органам МГБ, и поэтому он должен все рассказать о своей преступной работе. В течение нескольких минут разговор шел вокруг этого вопроса.

Продолжая отрицать свою виновность, Этингер в качестве подтверждения своей «честности» сослался на факт своей длительной работы в качестве консультанта поликлиники МГБ, а затем указал на то, что он лечил в свое время товарища Щербакова А. С. В связи с этим Абакумов сказал — надо еще разобраться, как лечили (возможно — еще разобраться, как лечили). И далее — почему не удержали товарища Щербакова от поездки в город в день Победы? В это время Этингер особенно нервничал и, хватаясь за сердце, начал доказывать, что весь процесс лечения товарища Щербакова был правильный, а что касается поездки в город, то он в этом не повинен, т. к. товарищ Щербаков не всегда прислушивался к советам врачей.

После этого допрос вновь начался с общих вопросов и сопровождался требованием рассказать всю правду.

Этингер на этом допросе ничего о своей вражеской работе не сказал и спустя 30-40 минут был отправлен в тюрьму.

Абакумов тогда же дал мне указание передать Этингера и все материалы на него в следственную часть по особо важным делам, что и было сделано.

Дальнейший ход следствия по делу Этингера мне был известен только в начальной стадии, когда он начал давать свои первые показания о националистических настроениях и некоторых связях среди еврейских националистов.

Мне совершенно не было ничего известно о показаниях Этингера в части его террористических действий, сокративших жизнь товарища Щербакова. Более того, о смерти Этингера я узнал случайно лишь в июне с. г.

Таким образом, оперативное управление, которое вело разработку, было отстранено от дальнейшего участия в разоблачении Этингера и его преступных связей.

Это являлось следствием установленного в свое время Абакумовым «порядка», при котором следственная часть по особо важным делам была полностью независимой от оперативных управлений, подчинялась только лично ему, и что там доказывали арестованные, становилось нам известным спустя длительное время из т. н. обобщенных протоколов.

2. По делу Салиманова

Измена Родине и переход на сторону американцев быв. заместителя генерального директора акционерного общества «Висмут» в Германии нанесла крупный ущерб интересам советского государства.

Обстоятельства измены Салиманова были следующие: В связи с поступившими материалами о моральном разложении и наличии личных связей Салиманова среди немцев, МГБ СССР в апреле или мае 1950 года был поставлен вопрос о его немедленном отзыве в Советский Союз.

В мае (точно дату не помню) 1950 года состоялось решение комиссии ЦК ВКП(б) по выездам за границу об отзыве Салиманова из Германии.

В это время, кажется, 8 мая 1950 г., Салиманов вместе со своей сожительницей Елисеевой находился в краткосрочном отпуску в Москве.

Как теперь выяснилось, Салиманов был предупрежден работником отдела кадров 2 Главка при Совете Министров о том, что имеется решение о его отзыве в связи с наличием каких-то материалов.

Встревоженный Салиманов вместе с Елисеевой, имея многократную визу на переход границы, немедленно вылетели в Берлин.

Я не могу показать, было ли известно органам МГБ СССР о его нахождении в Москве и какие меры принимались к задержанию, т. к. в то время не имел к этому делу отношения. Эти моменты можно дополнительно проверить.

На следующий день после измены Салиманова я вылетел в Берлин в составе комиссии для расследования обстоятельств побега и принятия необходимых мер к аресту Салиманова.

Перед этим я был вызван Абакумовым, который, инструктируя меня, особенно напирал на то, что в этом деле меньше повинны органы МГБ, а больше руководство «Висмута», не обеспечившее отправку Салиманова в Москву.

Должен сказать, что, находясь уже в Германии, при разговорах по ВЧ Абакумов больше всего требовал от меня разобраться именно в этой части, а что касается чекистских органов, то было сказано — это не главное.

В ходе расследования выяснилось, что Салиманов, прибыв в Германию из Москвы 10 или 11 мая 1950 года, явился к генеральному директору «Висмута» Мальцеву, который, как это было выяснено расследованием, подтвердил указание о его отзыве в Советский Союз, заявил ему, что органы МГБ располагают в отношении его материалами и, кроме того, видимо, не все в порядке с денежными документами по торговым сделкам, которые осуществлял Салиманов в Австрии.

После этого Салиманов, опасаясь своего ареста, связался со своей любовницей немкой — Ирмой Вагнер и договорился с ней о переходе к американцам, поручив ей выехать в Берлин, связаться с американцами и договориться с ними о времени и месте перехода.

15 мая 1950 года, после сдачи дел, Салиманов вместе с Елисеевой на двух машинах выехали в Берлин с тем, чтобы затем направиться в Советский Союз.

16 мая 1950 года Салиманов оставил семью Елисеевой на аэродроме, а сам подготавливался на Силезском вокзале к отъезду. В это время с ним там находились два работника «Висмута», которые помогали ему в отправке багажа.

Около 12 часов дня 16 мая 1950 года Салиманов исчез и, как впоследствии выяснилось, с помощью представителей фирмы «Гайдель-Грутер», с которыми он связался по телефону с вокзала, был доставлен в американскую комендатуру.

Таким образом, в результате непринятия необходимых мер Салиманов смог осуществить свою измену.

Кроме руководства «Висмута» в этом оказались повинны и чекисты.

В частности, чекистскому аппарату «Висмута» было дано указание обеспечить негласное сопровождение Селиванова в Берлин, что и было осуществлено.

Однако работники, сопровождавшие Салиманова, не были снабжены пропусками на право въезда в Берлин, и поэтому Салиманов, имея пропуск, проследовал в Берлин, а разведка осталась у шлагбаума.

Правда, разведчики предупреждали аппарат уполномоченного МГБ в Германии об этом, и было принято решение выставить уже в Берлине разведку за Салимановым.

Было установлено, что Салиманов прибыл в Берлин и остановился на аэродроме в гостинице. 16 мая утром разведкой было установлено наблюдение за гостиницей, но, как потом оказалось, Салиманов за полчаса перед этим выехал в Берлин на Силезский вокзал.

В результате в течение 3-4 часов он находился без наблюдения и, пока его устанавливали, он бежал к американцам.

Салиманов был арестован органами МГБ в Советской оккупации Германии, куда прибыл с тем, чтобы, как он утверждает, найти свою любовницу Вагнер и уйти с ней в Западную Германию.

Чекистским аппаратом в Германии был принят ряд мер с тем, чтобы попытаться завлечь Салиманова в нашу зону и арестовать.

Через несколько дней после ареста Салиманов был доставлен из Берлина в Москву и после первого допроса передан в следственную часть по особо важным делам.

И по этому делу следствие велось в отрыве от оперативного управления.

Как теперь известно, протоколы допроса Салиманова, где он показывал о том ущербе, какой он нанес Советскому Союзу, выдав американцам известные ему секреты, не были представлены в инстанции.

Лично я считаю, что это было сделано для того, чтобы не напоминать о таком «неприятном» деле, как измена Салиманова.

3. Кроме этих фактов я должен показать еще и о следующем:

Абакумов неправдиво информировал Центральный Комитет о действительном положении с бандитски-националистическом подполье на Украине и в Литве. В информациях показывалась лишь только одна сторона дела — результаты работы органов МГБ по ликвидации бандитизма. В то же время не подчеркивалось важное обстоятельство — попытки американской и английской разведки связаться с этим подпольем и опереться на него в своей подрывной работе.

Далее. Абакумов докладывал в Центральный Комитет о выбросках иностранных шпионов только в том случае, когда они пойманы или убиты органами МГБ. Он скрывал от Центрального Комитета факты выброски шпионов в тех случаях, когда не удавалось их ликвидировать в короткий срок.

В частности, Центральному Комитету не было известно о том, что в октябре 1950 года американцы выбросили с самолета в Литву группу шпионов в составе 3-х человек во главе со «Скирмантосом», который до сих пор еще не ликвидирован. Абакумов заявлял — поймайте, а затем доложим. То же самое было и с группой американских шпионов, выброшенных в мае с. г. на Украину.

Особо я должен остановиться на выброске англичанами двух шпионских групп на Украине в мае с. г.

За 2-3 недели до выброски этих групп МГБ СССР получило от своего закордонного агента предупреждение о предстоящей в мае с. г. заброске шпионов.

2 Главным Управлением совместно с МГБ Украины и пограничниками был разработан план, предусматривающий захват парашютистов и самолетов или их уничтожение.

Кроме чекистских мероприятий намечалось перебросить на границу два полка ночных истребителей и один прожекторный полк. Абакумов все время затягивал рассмотрение плана, а затем, ознакомившись с ним, приказал действовать только своими силами.

В результате шпионы были захвачены, а часть уничтожены, но самолеты англичан, находившиеся над нашей территорией в течение 30-40 минут, безнаказанно улетели. Советский Союз многое выиграл бы, если бы два английских самолета, перебрасывавшие к нам шпионов, были захвачены или сбиты.

Безусловно, если бы Абакумов доложил о такой возможности правительству, то действенные меры были бы приняты.

Протокол допроса записан мной лично, в чем и подписываюсь.

Шубняков

ДОПРОСИЛ: И. о. ГЕНЕРАЛЬНОГО ПРОКУРОРА СССР /К. МОКИЧЕВ/