Протокол допроса свидетеля А. К. Марчукова. 26 июля 1951 г.

26 июля 1951 г.

1951 года, июля месяца 26 дня, и. о. Генерального Прокурора СССР государственный советник юстиции 1 класса тов. Мокичев допрашивал в качестве свидетеля с соблюдением ст.ст. 162-168 УПК РСФСР

МАРЧУКОВ Александр Константинович, 1911 г. р., уроженец гор. Грязи Воронежской области, женат, пом. нач. отделения 2 отдела 2 Главного Управления Министерства государственной безопасности СССР, образование — неза-кон. высшее, с обвиняемым состоял в служебных отношениях, происхождение из рабочих, не судим, член ВКП(б) с 1945 года, постоянное местожительство — г. Москва, Фрунзенская наб. д. 10-а, кв. 25.

ПОДПИСКА: В соответствии со ст. 164 УПК следователь меня предупредил об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложного показания — Марчуков.

По настоящему делу я могу показать следующее:

ВОПРОС: Какие имелись у Вас оперативные материалы в отношении террористической деятельности Этингера к моменту его ареста?

ОТВЕТ: Вообще об Этингере и его враждебной деятельности мне известно следующее:

Мною разрабатывалась группа еврейских националистов Михоэлс, Фефер, Берильсон, Маркиш, Кусинов, Квитко и другие.

В результате из разработки мною было установлено через бывшего агента «Зорина» — Фефера И. С., являвшегося в тот период ответственным секретарем Еврейского антифашистского комитета и находившегося у меня на личной связи, что его лечащим врачом являлся профессор Этингер, лечивший также председателя ЕАКа Михоэлса и бывш. ответственного секретаря того же комитета Шахно-Эпштейна.

Фефер мне в одной из бесед сообщил, что Этингер — известный профессор и лечил секретаря ЦК ВКП(б) тов. Щербакова.

В связи с тем, что Фефер нами подозревался в двурушничестве и уже к тому периоду поступали на него серьезные компрометирующие материалы, я невольно обратил особое внимание на его связь с профессором Этингер.

Собранные мною в отношении Этингера материалы свидетельствовали о том, что он убежденный националист, который начал заниматься сионистской деятельностью со студенческих лет, с 1909 года, еще будучи в Германии.

Этингер, возвратившись в Россию, продолжал заниматься сионистской деятельностью и поддерживал близкие отношения с бывш. председателем ЦК сионистской организации «Гехолуц», неким Шнеерсоном, возглавляющим якобы в настоящее время антисоветский центр хасидов в США.

В 1936 году для установления связи с сионистами России из-за границы приехала в качестве интуристки Рабинович, имевшая указание от председателя ЦК «Гехолуц» — Горфункеля.

Примерно в 1936 году Этингер выезжал в США. Средства на поездку ему выдала благотворительная организация «Агроджоант», содействие ему в этом оказал руководитель этой организации, известный резидент американской разведки — Розен. Об этом рассказывал и сам Этингер на следствии.

Кроме того, Этингер проходил по агентурному делу «Душегубы». В указанном деле имелись агентурные материалы, свидетельствующие о том, что один из объектов разработки профессор Фаерман занимался умерщвлением людей.

Аналогичные данные об умерщвлении людей имелись и в отношении профессора Эйнеса — директора Московского туберкулезного института.

Фаерман и Эйнес являлись ближайшими друзьями студенческих лет Этингера.

Подведенный мною агент «Васильев» в своем донесении, примерно в марте-апреле 1949 г., сообщил, что Этингер высказывает резкие националистические взгляды и интересуется атомными делами. Этингер агенту сообщил, что источниками его информации были Фукс-Ванников и Зам. Министра внутренних дел СССР Завенягин, а также его посещали братья Олихановы, сообщавшие ему о достижениях в области атомной энергии.

Получив это донесение от аг. «Васильева», я доложил его своему руководству, от которого оно через несколько дней возвратилось с резолюцией б. Министра государственной безопасности СССР Абакумова о передаче этого донесения в следственную часть МГБ СССР по особо важным делам Лихачеву.

При передаче этого донесения Лихачеву я пытался ему рассказать о всех подробностях разработки Этингера и проявляемого интереса к нему, но Лихачев мне заявил — я вижу резолюцию Министра и в ваших пояснениях не нуждаюсь, если вы хотите что-либо сообщить, пусть мне позвонит Шубняков, ибо с каждым оперуполномоченным я разговаривать не намерен. Об этом разговоре я своевременно рассказал Шубнякову.

Последующая враждебная деятельность Этингера была задокументирована оперативной техникой, хотя в период ликвидации, несмотря на мои настоятельные просьбы, организовать литерные мероприятия — получил отказ.

О собранных мною материалах на Этингера, я подробно докладывал б. нач. отд. 2 «з» 2 Главного Управления МГБ СССР Шубнякову и б. нач. 2 Гл. управления МГБ СССР Питовранову и высказывал свои предположения о том, что Этингер мог умерщвить т. Щербакова, однако моим сообщениям ни Шубняков, ни Питовранов не придавали значения, а поэтому я решил лично обратиться к Министру и рассказать ему подробно о всех материалах, собранных на Этингера, и своих предположениях об умерщвлении тов. Щербакова с целью получения от последнего конкретной помощи в дальнейшей разработке Этингера и его связей.

Я со своей стороны считал, что Этингер — убежденный националист, серьезнейший враг советской власти, который, имея свободный доступ к лечению секретаря ЦК ВКП(б) тов. Щербакова, не мог не воспользоваться случаем и не умерщвить его.

Я считал, что Этингер, будучи связан с еврейскими националистами, проводил практическую деятельность наших врагов.

Я обращался к Министру Абакумову потому, что считал дело Этингера очень важным, и ведение его разработки должно быть поведено в направлении выяснения его террористической деятельности, как агентурными, так и следственными мероприятиями, ибо без квалифицированной консультации и помощи вести дело было невозможно.

Кроме того, я с помощью имеющейся агентуры и без ведома руководства Управления и Министерства не мог заниматься этим вопросом, так как разработка по этой линии упиралась во врачей, имевших доступ к руководителям нашей партии и правительства.

Примерно в конце мая 1949 г. Абакумов принял меня. Я ему сообщил известные мне факты враждебной деятельности Этингера, при этом заявил, что поступившие в МГБ СССР материалы указывают на то, что еврейские националисты считали ярым антисемитом тов. Щербакова и высказывали свои открытые пожелания об его устранении от руководства.

Я заявил Абакумову, что на основании анализа всех материалов и обстоятельств проникновения к тов. Щербакову, можно с уверенностью сказать, что такое злодеяние мог совершить ярый враг советской власти, как Этингер.

Абакумов мне сказал: «Ваши обвинения Этингера очень серьезны, но ничем не обоснованы, так как тов. Щербаков был действительно сильно болен».

Я в свою очередь возразил Абакумову и при этом заявил:

«Я не знаю, может быть, и действительно тов. Щербаков плохо себя чувствовал, но Этингер мог продолжить его жизнь и мог ее сократить».

Абакумов ответил: «Я разберусь!»

После этого ни от Шубнякова, ни от Питовранова, как непосредственных начальников, а также и от самого Абакумова никаких конкретных указаний не последовало.

Высказанное мною предположение об умерщвлении тов. Щербакова профессором Этингером требовало от меня серьезного внимания и тщательного изучения всей его враждебной деятельности, так как от высказанного я уже не только не мог отказаться, но и наоборот желал доказать, что это именно так, и Этингер — серьезнейший враг, который умерщвил тов. Щербакова.

За весь период разработки мною неоднократно ставился вопрос об аресте Этингера, но, как мне объясняли, санкцию не дают в ЦК ВКП(б). Так это или не так, выяснить было очень трудно, потому что о документах, исходящих в ЦК ВКП(б), нам никаких справок не давалось, конечно, я имею в виду дело Этингера.

На документацию его враждебной деятельности пришлось потратить очень большое количество времени, около 2,5 лет, и только в ноябре 1950 г. он был арестован.

В день ареста Этингера я лично, передавая б. зам. нач. следчасти по особо важным делам МГБ СССР Лихачеву дело-формуляр на него, рассказал Лихачеву, что имеется на Этингера в деле и что он, по моему мнению, совершил умерщвление тов. Щербакова.

Лихачев заявил — разберемся, я, оставив дело, ушел к себе.

Через некоторое время я поинтересовался следствием по делу Этингера, оказалось, что ведение этого дела Лихачев передал ст. следователю т. Рюмину, с которым я связался и также рассказал ему о своих предположениях об умерщвлении тов. Щербакова профессором Этингером.

Тов. Рюмин, как мне было известно, провел большую работу и привел Этингера к сознанию. Этингер признался в своих преступлениях и в числе своих единомышленников назвал профессоров: Вовси, Фаермана, Эйнеса, Фогельсона и других, а также известного писателя Маршака, композитора Блантера и других.

В декабре 1950 года я вновь был принят Абакумовым, в беседе с которым я еще раз напомнил ему о деле Этингера и просил его, чтобы он дал указание следователю по особо важным делам повести следствие в направлении установления террористической деятельности Этингера, приложившего руку к умерщвлению тов. Щербакова.

Абакумов, выслушав меня, ответил: «Да, Этингер большой враг» — и больше ничего мне не сказал.

В этот же раз я рассказал Абакумову и о другом, на мой взгляд, серьезном факте, имевшем связь с делом Этингера, и о прямом выходе на деятельность американской разведки, действовавшей в стенах Еврейского Антифашистского комитета в лице быв. «ЕАКа» Хейфеца Г. М.

Мое сообщение о Хейфеце сводилось к следующему:

По имеющийся материалам в деле на Хейфеца, демобилизованного в 1947 году из органов МГБ СССР, видно, что он попал на работу в Еврейский Антифашистский комитет не случайно.

Хейфец в беседе со мной говорил, что его направили по линии ЦК ВКП(б) и Комитета информации при МИД СССР, однако при проверке этих данных комитет не подтвердил и в своем отношении сообщил, что он его в ЕАК не направлял.

Собранные на Хейфеца материалы свидетельствовали о том, что он враждебно настроен к существующему политическому строю в СССР и, находясь за границей в качестве резидента МГБ СССР в Сан-Франциско, установил там связь с лицами, подозреваемыми в работе с американской разведкой. Он использовал квартиру этих лиц как явочную.

Из материалов, имеющихся в деле, сейчас трудно сказать о его причастности к американской разведке, но целый ряд фактов говорят за то, что интересовалась американская разведка, знала, что он работник МГБ и находится в США со специальным заданием.

Больше этого, он как в Москве, так и в США поддерживал близкие отношения с женой известного разведчика Магидова, а во время работы в ВОКСе с самим Магидовым.

Будучи в США, Хейфец получил от сотрудницы КИ при МИД СССР письмо, которое он должен был направить в Москву. Это письмо каким-то образом было перехвачено американской разведкой.

За период работы в Комитете Хейфец был в курсе всей переписки, идущей за границу, в которой сообщались данные, представляющие государственную тайну.

О преступной деятельности Хейфеца в деле имеются показания целого ряда арестованных: Персова, Фефера, Рабиновича и других.

При ликвидации Еврейского Антифашистского Комитета в столе Хейфеца были изъяты разные записки, записная книжка, в которой находилась фотография профессора Этингера.

Установить, при каких обстоятельствах попала к Хейфецу фотография Этингера, не представляется возможным и можно будет выяснить при аресте Хейфеца.

Этому сообщению Абакумов также никакого значения не придал.

Примерно в январе-феврале 1951 г. материалы на Хейфеца докладывались по линии руководства Нач. 2 Главного Управления МГБ СССР Шубня-ковым, однако и в этот раз Абакумов отказал в аресте Хейфеца, предложив его агентурно разрабатывать.

По моему мнению, личность Хейфеца ясна, и необходимо было его давно арестовать.

Наряду с этим считал бы необходимым отметить, что Абакумов по неизвестным мне причинам разработке еврейских националистов не придавал серьезного значения и на серьезные предупреждения, что по этой линии идет работа слабо — никакого внимания не обратил.

Примерно в начале 1948 года я обратился к нему и рассказал ему о всем известном по разработке еврейских националистов и просил его помощи, так как ни Шубняков, ни Питовранов этому участку работы не придавали тоже значения.

Абакумов, выслушав меня и в моем присутствии позвонив Блинову и Питовранову, предложил улучшить работу, на самом деле работа осталась на том же положении, и никакого порядка в этом вопросе до сегодняшнего дня не имеется.

Занимаются еврейскими националистами в одиночку каждое Управление, и никакого нет единого руководства, каждый руководитель того или иного управления не заинтересован сделать общее государственное дело, а стараются дела держать у себя и не давать им хода. Это такие дела, как на арестованного Эдика Шевелева и других.

Протокол записан мною собственноручно.

А. Марчуков

Допросил И. о. Генерального Прокурора СССР /К. МОКИЧЕВ/