Объяснение В. С. Абакумова И. В. Сталину в связи с поданным заявлением М. Д. Рюмина. 7 июля 1951 г.

7 июля 1951 г.

Совершенно секретно

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ ВКП(б) 
товарищу СТАЛИНУ И. В.

В связи с поданным на Ваше имя заявлением тов. Рюмина даю Вам свое объяснение.

О необходимости ареста ЭТИНГЕРА первый раз вопрос был поставлен перед ЦК ВКП(б) 18 апреля 1950 года № 6669/А. В этом документе докладывалось, что ЭТИНГЕР антисоветски настроен, является еврейским националистом и неоднократно допускал вражеские выпады против Вождя, что было зафиксировано оперативной техникой. Санкции на арест получено тогда не было.

В ноябре 1950 года, 16 числа за № 7278/А я вторично направил записку в гор. Сочи с просьбой разрешить арестовать ЭТИНГЕРА. Товарищ ПОСКРЕБЫШЕВ А. Н. мне позвонил и передал, что эту записку смотрели и она направлена в Москву товарищу БУЛГАНИНУ Н. А., от которого и получите соответствующие указания. На следующее утро мне позвонил товарищ БУЛГАНИН Н. А., сказал, что он получил письмо в отношении ЭТИНГЕРА, и спросил, как быть? Я ему ответил, что ЭТИНГЕР большая сволочь и его следует арестовать, после чего товарищ БУЛГАНИН Н. А. дал согласие на арест и 18 ноября ЭТИНГЕР МГБ СССР был арестован.

После ареста ЭТИНГЕРА я его допрашивал в присутствии начальника 2 Главного Управления МГБ СССР тов. ШУБНЯКОВА Ф. Г. и заместителя начальника отдела этого Управления тов. ТАНГИЕВА Н. А., которые подготавливали арест ЭТИНГЕРА.

После того как я вспомнил, что при этом допросе присутствовали тов. тов. ШУБНЯКОВ и ТАНГИЕВ, я 5 июля их спросил об этом. Они подтвердили, что действительно при допросе мною ЭТИНГЕРА они присутствовали.

В процессе допроса я требовал от ЭТИНГЕРА, чтобы он правдиво рассказал о своей вине. Он отнекивался и заявлял, что не виноват и арестован зря. Я продолжал требовать, чтобы он рассказал о своих преступлениях, и тогда ЭТИНГЕР мне заявил, что он пользовался доверием, лечил заместителя Министра государственной безопасности СЕЛИВАНОВСКОГО и даже приглашался для консультаций вместе с профессором ВИНОГРАДОВЫМ к больному товарищу ЩЕРБАКОВУ А. С.

В связи с этим я, насколько помню, ЭТИНГЕРУ сказал, что ему следует рассказать о своей вине и в этом деле, как он залечил ЩЕРБАКОВА. На это ЭТИНГЕР заявил, что здесь он ни в чем не повинен, ибо ЩЕРБАКОВ А. С. был крайне больным человеком, причем ЭТИНГЕР тогда стал объяснять, в чем заключалась серьезность болезни ЩЕРБАКОВА А. С. и что его основным лечащим врачом являлся профессор ВИНОГРАДОВ.

Почему на допросе ЭТИНГЕРА я затронул этот вопрос? Мне было известно из агентурных сводок и от некоторых сотрудников, кого именно, не помню, что многие еврейские националисты считали, что якобы по указанию ЩЕРБАКОВА А. С. удаляли евреев из наиболее важных ведомств. Имея это в виду, а также то, что арестованный ЭТИНГЕР сам являлся еврейским националистом и что он бывал как врач у ЩЕРБАКОВА А. С., я и счел необходимым задать ему этот вопрос, желая выяснить, не причастен ли ЭТИНГЕР к каким-либо злонамеренным действиям в отношении ЩЕРБАКОВА А. С., хотя никаких данных, которые подтверждали бы это, у меня не было.

Далее я спросил, знает ли ЭТИНГЕР кто его допрашивает. Когда он ответил, что не знает, я сказал, что допрашивает его Министр государственной безопасности и что у него есть возможность начать правдиво рассказывать обо всем, в чем он виноват — так будет для него же лучше, ЭТИНГЕР продолжал отрицать, и я, как помнится, ему сказал — пойдите в камеру, подумайте, тогда вас вызовут на допрос, обо всем рассказывайте.

Вести допрос ЭТИНГЕРА в Следственной части по особо важным делам было поручено одному из старших следователей — тов. РЮМИНУ, которому 2-е Главное Управление передало разработку и др. имеющиеся материалы на ЭТИНГЕРА и обязано было, по существующим в МГБ СССР порядкам, ориентировать следователя обо всех особенностях этого дела.

Спустя несколько дней заместитель начальника Следственной части по особо важным делам тов. ЛИХАЧЕВ доложил мне, что арестованный ЭТИНГЕР начинает рассказывать о своих антисоветских националистических настроениях. При этом тов. ЛИХАЧЕВ, насколько помню, сказал, что ЭТИНГЕР недостаточно ясно, но говорит, что мог бы лучше лечить товарища ЩЕРБАКОВА А. С., после чего я предложил тов. ЛИХАЧЕВУ, вместе со старшим следователем РЮМИНЫМ, привести ко мне на допрос ЭТИНГЕРА.

На допросе ЭТИНГЕР действительно стал говорить мне, хотя и недостаточно внятно, путано, что у него имелись антисоветские националистические настроения, что он заявлял среди своего близкого окружения о существующем в СССР притеснении евреев и высказывал намерение выехать в Палестину. После этого я потребовал от ЭТИНГЕРА рассказать, как он преступно вел лечение товарища ЩЕРБАКОВА А. С. ЭТИНГЕР в ответ заявил, что ничего особенного по этому вопросу сказать не может и что вообще о ЩЕРБАКОВЕ А. С. он стал кое-что говорить потому, что у него на следствии требуют показания об этом. Я его вновь спросил — говорите прямо, конкретно и приведите факты, как вы неправильно лечили ЩЕРБАКОВА А. С. ЭТИНГЕР опять-таки, как и на первом допросе, заявил, что ЩЕРБАКОВА А. С. постоянно лечил профессор ВИНОГРАДОВ, а он приглашался лишь периодически, вместе с ВИНОГРАДОВЫМ.

Я потребовал от ЭТИНГЕРА, чтобы он повторил те показания, которые давал до этого старшему следователю РЮМИНУ. Как заявил ЭТИНГЕР, следователю он говорил о том, что мог бы настаивать, чтобы ЩЕРБАКОВ А. С. имел больше покоя, но на самом деле ЩЕРБАКОВ А. С. имел такой покой. Правда, — сказал ЭТИНГЕР, — ЩЕРБАКОВ А. С. был не очень послушным пациентом. При этом ЭТИНГЕР привел пример, когда 9 мая 1945 года, в День Победы ЩЕРБАКОВ А. С. выехал из дома, и врачи только после узнали об этом.

Далее ЭТИНГЕР сказал, что следователю он рассказывал по поводу препарата, якобы неправильно применявшегося при лечении ЩЕРБАКОВА А. С. На самом же деле, как утверждал ЭТИНГЕР, этот препарат не мог принести никакого вреда. Тогда же ЭТИНГЕР вновь стал объяснять мне серьезность болезни ЩЕРБАКОВА А. С., заявляя, что он был болен безнадежно, и это подтвердилось в последующем (как я понял, ЭТИНГЕР имел в виду результаты вскрытия).

После этого я заявил ЭТИНГЕРУ — вы не выдумывайте и не крутите, а рассказывайте правду, как вы преступно лечили ЩЕРБАКОВА А. С. Однако, несмотря на мои настояния, ЭТИНГЕР ничего нового тогда не сказал.

Таким образом, ЭТИНГЕР, как на первом, так и на втором допросе, ничего конкретного не сказал, никаких доводов и фактов не привел, а то, что он рассказывал на допросе у следователя РЮМИНА в отношении лечения ЩЕРБАКОВА А. С., ЭТИНГЕР объяснял тем, что от него требовали показаний по этому поводу. Из поведения ЭТИНГЕРА у меня на допросе я понял, что путанные и неясные показания, которые он давал тов. РЮМИНУ, появились в результате того, что на первом допросе я сам поставил ЭТИНГЕРУ вопрос об этом, а следователь, очевидно, напрямик его спрашивал. Из всего этого я внутренне пришел к выводу, что мои предположения о каких-либо злонамеренных действиях ЭТИНГЕРА в отношении ЩЕРБАКОВА А. С. не оправдались.

Несмотря на это, после допроса ЭТИНГЕРА, я дал указание тов. ЛИХАЧЕВУ — заместителю начальника Следственной части по особо важным делам (не помню, был ли при этом тов. РЮМИН) продолжать усиленно допрашивать ЭТИНГЕРА с тем, чтобы полностью выявить его преступную деятельность и вражеские связи и одновременно стараться выявить в процессе допросов что-либо существенное, касательно неправильного лечения товарища ЩЕРБАКОВА А. С. При этом я указал, что допрос ЭТИНГЕРА следует вести тщательно, продуманно, чтобы ЭТИНГЕР показывал правду и выдавал свои преступные связи, но не смог бы повести следствие по неправильному пути, а возможно, я и сказал: «завести в дебри».

Вот как все это было, насколько я помню. В дальнейшем мне докладывали, что ЭТИНГЕР ничего существенного на допросах не дает, что у него продолжались сердечные припадки, которых в общей сложности было больше 20, и что смерть его произошла сразу же после возвращения с очередного допроса от тов. РЮМИНА.

Теперь по поводу заявления тов. РЮМИНА о том, что якобы я намекнул ЭТИНГЕРУ, чтобы он отказался от показаний. Этого не было и быть не могло. Это неправда. При наличии каких-либо конкретных фактов, которые дали бы возможность зацепиться, мы бы с ЭТИНГЕРА шкуру содрали, но этого дела не упустили бы, тем более что я сам на первом допросе ЭТИНГЕРА поставил вопрос, касающийся лечения товарища ЩЕРБАКОВА А. С. Однако, повторяю, ЭТИНГЕР никаких фактов и доводов не привел. Больше того, он заявил, что начал говорить что-то по этому вопросу только потому, что на него нажимали и требовали, тогда как в действительности никаких преступных действий в процессе лечения ЩЕРБАКОВА А. С. он не допускал.

Что же касается того, что я настойчиво добивался, чтобы ЭТИНГЕР привел конкретные факты и доводы, то, мне кажется, я поступил, как Министр, правильно. Я должен был знать истину, так как нельзя было основываться на его невразумительных и неясных показаниях по такому серьезному вопросу.

Не располагая проверенными фактами и, по сути дела, не имея никаких данных, свидетельствующих о злонамеренных действиях ЭТИНГЕРА в лечении ЩЕРБАКОВА А. С., докладывать в ЦК ВКП(б), как я полагал тогда, было не о чем.

Вместе с тем я не только не запрещал, как утверждает тов. РЮМИН, допрашивать ЭТИНГЕРА по этому вопросу, но наоборот, я тогда же, как уже сказал выше, дал тов. ЛИХАЧЕВУ указание усиленно допрашивать ЭТИНГЕРА о всей его преступной деятельности и при этом стараться выявить данные, которые дали бы основание полагать, что ЭТИНГЕР преступно лечил товарища ЩЕРБАКОВА А. С. Этому делу я придавал нужное значение и поэтому дважды лично допрашивал ЭТИНГЕРА.

Не соответствует действительности утверждение тов. РЮМИНА о том, что якобы я заявил, что если ЭТИНГЕР будет давать показания о преступном лечении ЩЕРБАКОВА А. С., то придется арестовать половину работников Санупра Кремля и многих работников охраны. Я этого не мог сказать хотя бы потому, что ЭТИНГЕР не служил в Санупре Кремля и, насколько я помню, за все время его допросов ни о ком из врачей, кроме ВИНОГРАДОВА, он не говорил, а называя ВИНОГРАДОВА, также ничего отрицательного о нем не показал. Не мог я говорить и об охране, так охрана никакого отношения к этому делу не имела, и если даже рассматривать с точки зрения тов. РЮМИНА, то мне нечего было опасаться ответственности за недостатки в охране в тот период, поскольку я еще не был Министром.

Как я уже упоминал выше, после допроса ЭТИНГЕРА я дал указание следователям, что допрос его необходимо вести тщательно, продуманно, с тем чтобы ЭТИНГЕР показывал о правдивых фактах и выдавал свои преступные связи, но не повел бы следствие по неправильному пути (а возможно, мною и было сказано, чтобы он не завел в дебри). Такое указание следствию необходимо было дать, учитывая, что ЭТИНГЕР на допросах крутил и давал путаные показания.

Правильно было бы — чтобы исключить всякие сомнения, если они имеются — создать авторитетную медицинскую комиссию, которая рассмотрела бы все материалы о ходе болезни и лечении ЩЕРБАКОВА А. С., документы вскрытия и дала свое заключение. Тем более что профессор ВИНОГРАДОВ, а также другие врачи, которые приглашались к ЩЕРБАКОВУ А. С., живы и работают.

Что касается других вопросов, о которых тов. РЮМИНУ якобы говорили начальник Следственной части по особо важным делам тов. ЛЕОНОВ и его заместитель тов. ЛИХАЧЕВ, то я не могу сказать что-либо об этом, так как не знаю. Однако я не допускаю, чтобы тов. ЛЕОНОВ мог сказать РЮМИНУ, чтобы он дело ЭТИНГЕРА положил на полку, тем более что тов. РЮМИН сам вел и закончил это дело, а насколько я знаю тов. ЛЕОНОВА, он человек требовательный к тому, чтобы каждое следственное дело велось в порядке.

О том, как велось дело ЭТИНГЕРА, должен знать и тов. ОГОЛЬЦОВ, который, как первый заместитель Министра государственной безопасности, непосредственно руководит Следственной частью по особо важным делам, утверждает документы, следит за ходом следствия и принимает ежедневно доклады тов. ЛЕОНОВА или его заместителей. В частности, по делу ЭТИНГЕРА мною было утверждено только постановление на его арест, а все остальные документы по этому делу докладывались тов. ОГОЛЬЦОВУ и были им утверждены.

Должен сказать, что меня удивляет, почему и по каким причинам делает тов. РЮМИН подобные заявления. Я понимаю, что каждый гражданин в нашей стране может, когда сочтет необходимым, обращаться по любому вопросу в руководящие партийные и советские органы, и постоянно помню Ваши указания о том, что мы должны всегда прислушиваться к голосу каждого рядового работника, поэтому я не берусь в чем-либо упрекать тов. РЮМИНА. Но я не могу понять одного: дело ЭТИНГЕРА все время находилось на руках у тов. РЮМИНА, никому не передавалось, арестованный ЭТИНГЕР числился за этим следователем, и больше его никто не допрашивал, и умер ЭТИНГЕР, придя с допроса тов. РЮМИНА, — почему же тов. РЮМИН написал только теперь о своих сомнениях, после смерти ЭТИНГЕРА, несмотря на то что со дня допроса мною ЭТИНГЕРА по день его смерти прошло несколько месяцев. В чем тут дело — сказать затрудняюсь.

Касательно второго вопроса, который описывает в своем заявлении тов. РЮМИН — это об арестованном САЛИМАНОВЕ, бывшем заместителе генерального директора Акционерного общества «Висмут».

Дело в том, что, когда САЛИМАНОВ бежал к американцам, те меня и тов. ОГОЛЬЦОВА вызывали в Политбюро ЦК и указали на то, что работники МГБ, допустили ротозейство. Мы тогда сделали для себя серьезные выводы и приложили все силы к тому, чтобы выманить САЛИМАНОВА и арестовать его.

Этим делом в Москве занимался заместитель Министра государственной безопасности тов. ПИТОВРАНОВ и начальник 2 Главного Управления МГБ СССР тов. ШУБНЯКОВ, а в Германии — уполномоченный МГБ СССР по Германии тов. ДАВЫДОВ. Причем, тов. ШУБНЯКОВ выезжал с этой целью в Берлин и пробыл там примерно месяц, где вместе с ДАВЫДОВЫМ и другими чекистами проводил мероприятия, направленные на то, чтобы выманить САЛИМАНОВА, что и было успешно проделано.

В результате проведенных агентурных мероприятий, САЛИМАНОВ прибыл на квартиру агента МГБ и затем был схвачен и доставлен в секретном порядке в Москву.

Должен сказать, что меня в Москве тогда не было, я находился в Сочи, и когда мне об этом доложил по телефону тов. ОГОЛЬЦОВ, я его спросил, верно ли все это, и попросил еще раз все тщательно проверить, поскольку я буду докладывать об этом товарищу СТАЛИНУ И. В. Тов. ОГОЛЬЦОВ подтвердил мне, что все обстояло с поимкой САЛИМАНОВА так, как он мне сообщил. После того как мне то же самое подтвердили тов. тов. ПИТОВРА-НОВ и ШУБНЯКОВ, я позвонил товарищу ПОСКРЕБЫШЕВУ А. Н. с тем, чтобы он доложил об этом Вам, товарищ СТАЛИН.

Я думаю, что заявление тов. РЮМИНА можно объяснить его незнанием обстоятельств дела с поимкой САЛИМАНОВА, так как оно велось другими оперативными работниками.

Что касается длительного составления протокола допроса САЛИМА-НОВА, о чем заявил тов. РЮМИН, то здесь какая-то неточность. Как мне известно, в действительности в следственном деле САЛИМАНОВА имеется 8-10 протоколов допроса, подписанных им. Следует указать, что в связи с поимкой САЛИМАНОВА, по линии 2 Главного Управления МГБ СССР, имелось в виду продумать возможность организации дальнейших агентурных мероприятий против американцев. По этой причине САЛИМАНОВ был секретно доставлен в Москву и под соответствующим номером помещен в тюрьму. 2 Главное Управление МГБ СССР рассчитывало выждать время, посмотреть, как будут реагировать американцы на исчезновение САЛИ-МАНОВА, и в зависимости от этого должен был быть решен вопрос о дальнейших агентурных мероприятиях.

В отношении нарушений в следственной работе, о чем указывает тов. РЮМИН в своем заявлении.

Как правило, во всех чекистских органах протоколы допросов составляют следователи сразу. В Следственной части по особо важным делам МГБ СССР, где допрашиваются наиболее важные преступники, допрос их связан с известными трудностями по проверке показаний и подбору материалов и документов, подтверждающих их показания. В связи с этим, действительно, как раньше, так и теперь, следователи Следственной части по особо важным делам, допрашивая арестованного, составляют небольшие протоколы или делают записи какого-либо факта, а затем уже, на основании нескольких протоколов и записей, составляют более полный протокол.

Значительная дружность в этом деле заключается в следующем: у нас есть хорошие следователи, способные добиваться, чтобы арестованные рассказывали о своих преступлениях, но когда арестованные начинают сознаваться, то многие следователи оказываются не в состоянии правильно и четко изложить и записать протокол допроса. И наоборот, есть следователи умеющие писать протоколы, но зато допрос арестованных они ведут плохо. Это действительно является нашим значительным недостатком.

Касаясь информации, в отношении которой тов. РЮМИН утверждает, что якобы мы скрываем от ЦК ВКП(б) важные дела, — должен сказать, что это неправда. Все наиболее важные вопросы мною докладываются ЦК ВКП(б). Тов. РЮМИН просто не в курсе дела, и он не может знать, какие документы я направляю в адрес руководства.

Я, лично, считаю, что порой мы посылаем очень много информации. Безусловно, эту информацию можно было бы еще увеличить, но, на мой взгляд, это было бы неправильно, так как в таком случае мы загрузили бы второстепенными вопросами наши руководящие органы. Я думаю, что в этом деле мы поступаем правильно.

Действительно в числе арестованных шпионов, о которых мы информировали ЦК ВКП(б), имелись бывшие агенты органов ЧК. Такие отдельные случаи в практике чекистской работы, как раньше, так и теперь, бывали. Это объясняется тем, что в целях разработки иностранных разведывательных органов приходится использовать лиц, которым могли бы доверять иностранцы. Большинство чекистской агентуры честно работает с органами МГБ, но среди агентов иногда оказываются отдельные малоустойчивые люди, которые, общаясь с иностранцами, попадают под их влияние и становятся на путь предательства.

Чекистскую агентуру, соприкасавшуюся с иностранцами, мы проверяем особенно тщательно, и если замечаем, что тот или иной агент ведет себя с нами неискренно, то мы его берем под подозрение, проверяем и выявленных предателей арестовываем. Следует добавить, что случаи перевербовки агентуры противника имеют место в практике работы всех разведок и они неизбежны.

Вчера, при вторичном вызове в Комиссию, тов. РЮМИН представил новое заявление, которое мне зачитывали. То, что им написано в этом заявлении, является просто-напросто неправильным.

Во-первых, тов. РЮМИН обвиняет работников Следственной части по особо важным делам МГБ СССР в том, что они избивают арестованных. Я должен сказать, что действительно чекисты бьют арестованных шпионов, диверсантов, террористов с тем, чтобы заставить их рассказывать о своих преступных делах и связях. Но делается это с умом и только с санкции Министра государственной безопасности и его первого заместителя, а в местных органах — с санкции начальника органа. Никакого массового побоища и каких-либо нарушений в этом деле нет, тем более что на этот счет мы имеем разрешение ЦК ВКП(б).

Во-вторых, тов. РЮМИН заявляет, что ему тов. ЛИХАЧЕВ будто бы поручал допрашивать арестованного САЛИМАНОВА в отношении тов. КОБУ-ЛОВА, а арестованного ЭТИНГЕРА — в отношении тов. тов. ВАННИКОВА и ЗАВЕНЯГИНА. Я впервые слышу об этом и убежден, что тов. КОБУЛОВ никакого отношения к САЛИМАНОВУ не имел и никаких оснований к тому, чтобы допрашивать САЛИМАНОВА о тов. КОБУЛОВЕ не было. Известно лишь, что САЛИМАНОВ на допросах говорил, что, будучи у американцев, он назвал им многие фамилии ответственных людей — кто они и где работают, в том числе он указал и о тов. КОБУЛОВЕ, что он ранее работал в органах государственной безопасности, а теперь находится в Германии. Также не было никаких оснований, насколько мне известно, допрашивать арестованного ЭТИНГЕРА в отношении тов. тов. ВАННИКОВА и ЗАВЕНЯГИ-НА. Во всяком случае мне никто не докладывал, что эти фамилии как-либо упоминались в материалах разработки или следственного дела на ЭТИНГЕРА. Я считаю, что если бы были такие основания, то органы ЧК обязаны были допрашивать арестованного, невзирая на лица, в том числе и о ВАННИКОВЕ и ЗАВЕНЯГИНЕ, но в данном случае, повторяю, мне никто не говорил, что ВАННИКОВ и ЗАВЕНЯГИН имели какое-нибудь отношение к ЭТИНГЕРУ.

В-третьих, тов. РЮМИН утверждает, что мною якобы давались указания допрашивать арестованных о руководящих партийных работниках. Непонятно, о ком и о чем идет речь. Действительно иногда велись допросы арестованных в отношении ряда работников, занимающих ответственные должности, но делалось это, как Вы знаете, по специальному указанию.

Тов. РЮМИН говорит в своем заявлении о недостатках в следственной работе Министерства государственной безопасности. Это совершенно верно.

Со своей стороны должен сказать, что недостатков в работе органов МГБ гораздо больше, чем об этом пишет тов. РЮМИН, и они сводятся главным образом к следующему:

мы еще недостаточно уделяем внимания работе с чекистскими кадрами, нам надлежит больше заниматься этим важным делом с тем, чтобы чекистские кадры были на высоте своего положения и могли успешно выполнять задачи, поставленные нашей партией перед органами МГБ: чтобы чекисты работали целеустремленнее, были более бдительными и, понимая политику нашей партии, умело проводили ее в своей работе и метко наносили удары по врагам советского государства;

со стороны руководящего состава порой не проявляется достаточной требовательности к подчиненным работникам; некоторые чекистские начальники недостаточно конкретно руководят аппаратом и не всегда глубоко вникают в суть дела, вследствие чего иногда поздно узнают об имеющихся недостатках в работе и поэтому не могут своевременно их устранить;

среди работников органов государственной безопасности есть и такие, которые нарушают дисциплину, а руководящий состав не всегда принимает надлежащие меры к нарушителям чекистской дисциплины; работа по воспитанию личного состава органов МГБ еще не в полной мере соответствует требованиям сегодняшнего дня;

наши следователи, хотя они и много работают, иногда еще недостаточно целеустремленно допрашивают арестованных, не всегда умело и тонко используют имеющиеся в их распоряжении улики для изобличения арестованных, а получив признательные показания от арестованных, часто не умеют как следует, четко и ясно записать их в протокол допроса;

мы редко привлекаем к участию в допросах арестованных в следственных аппаратах оперативных работников, которые вели агентурную разработку этих арестованных и могли бы оказать следователям существенную помощь в разоблачении преступников;

оперативные работники чекистских органов нередко производят вербовку лиц без достаточной их проверки и изучения личных качеств, в результате чего дальнейшая работа с такой агентурой зачастую не дает положительных результатов; некоторые оперативные работники неумело руководят агентами и осведомителями и не всегда правильно инструктируют агентуру, а их начальники не оказывают им своевременной помощи в этом деле;

значительным недостатком является то обстоятельство, что не во всех представительствах Советского Союза за границей имеются чекистские работники по обслуживанию советской колонии, таких работников мы еще не сумели подобрать в достаточном количестве;

мы никак еще не можем завершить разгром украинских националистов в западных областях Украины, а также националистов в Прибалтийских республиках;

мы еще не сумели до конца организовать работу по обеспечению надлежащего режима среди ссыльных, высланных и спецпоселенцев.

Эти недостатки я знаю и вместе со своими заместителями всемерно стараюсь их устранять с тем, чтобы улучшить чекистское дело. Об этих же недостатках я прямо говорил коммунистам на партийной конференции и партийном активе Министерства государственной безопасности и ставил вопрос о том, что надо приложить вое силы к дальнейшему улучшению чекистской работы. По недостаткам в работе органов государственной безопасности, войск МГБ мы издаем приказы, в которых самокритично указываем на имеющиеся недочеты и принимаем меры к их устранению.

Я всегда помню Ваши указания, товарищ СТАЛИН, о том, что необходимо быть непримиримым к недостаткам в работе с тем, чтобы своевременно выявлять их и устранять. Эти указания я повседневно стараюсь проводить в жизнь в нашем чекистском аппарате.

В январе с. г. на заседании Коллеги МГБ СССР я специально говорил об этом и указывал на необходимость государственного подхода к делу со стороны каждого руководящего работника с тем, чтобы он на возглавляемом им участке работы крепко держал дело в руках, умело организовывал работу аппарата, был бы непримиримым к недостаткам и проявлял необходимую требовательность к подчиненному личному составу в деле выполнения решений партии и Правительства, приказов и директив МГБ СССР по вопросам чекистской работы; чтобы руководящий состав и дальше не покладая рук вел работу по большевистской закалке и воспитанию чекистов в духе беспредельной преданности товарищу СТАЛИНУ.

Должен прямо сказать Вам, товарищ СТАЛИН, что я сам не являюсь таким человеком, у которого не было бы недостатков. Недостатки имеются и лично у меня, в моей работе. В связи с увеличением объема работы Министерства государственной безопасности я не всегда охватываю всесторонне все участки работы. Я должен признать, что неправильно поступал, когда старался больше брать на себя руководство подчиненными аппаратами вместо того, чтобы в этом деле шире использовать своих заместителей.

Недостатком с моей стороны является и то, что если мои заместители и руководящие работники Министерства достаточно бывают в командировках на местах, то лично сам я никак не могу выбраться, хотя это, конечно, и не является оправданием.

У меня еще слабинка и в том, что я не имею достаточных знаний и опыта руководить таким большим аппаратом, каким теперь стало Министерство государственной безопасности, и это зачастую также сказывается в том, что некоторые вопросы текущей чекистской работы мне трудно осилить, и по этим причинам у меня могут быть упущения в работе. Поэтому я нередко проявляю чрезмерную осторожность, стараюсь в работе больше брать на себя, опасаясь как бы меня в чем-либо не подвели.

В то же время я с открытой душой должен сказать Вам, товарищ СТАЛИН, что я отдаю все свои силы, чтобы послушно и четко проводить в жизнь те задачи, которые Вы ставите передо мной. Я дорожу тем большим доверием, которое Вы мне оказывали и оказываете за все время моей работы, как в период Отечественной войны — в органах Особых Отделов и «СМЕРШ», так и теперь — в МГБ СССР.

Я понимаю, какое большое дело Вы, товарищ СТАЛИН, мне доверили, и я горжусь этим, работаю честно и отдаю всего себя, как подобает большевику, чтобы оправдать Ваше доверие.

Заверяю Вас, товарищ СТАЛИН, что, какое бы задание Вы мне ни дали, я всегда готов выполнить его в любых условиях. У меня не может быть другой жизни, как бороться за дело товарища СТАЛИНА.

Аналогичное объяснение мною представлено в Комиссию Политбюро ЦК ВКП(б) — товарищам МАЛЕНКОВУ Г. М., БЕРИЯ Л. П., ШКИРЯТОВУ М. Ф. и ИГНАТЬЕВУ С. Д.

В. Абакумов

Опубликовано: Сталин и МГБ СССР. Март 1946 — март 1953. Сборник документов. М. 2007. С. 338-343¹.

1. В опубликованном сборнике документов этот материал представлен с изъятиями, ошибочно указана дата его подготовки 5 июля 1952 г.