Докладная записка в комиссию Политбюро ЦК ВКП(б) от начальника Следственной части по особо важным делам МГБ СССР А. Г. Леонова. 7 июля 1951 г.
7 июля 1951 г.
Сов. секретно
В КОМИССИЮ ПОЛИТБЮРО ЦК ВКП(б)
В своем объяснении от 6 июля с. г. я докладывал о затяжке сроков ведения следствия по делам арестованных. Должен подчеркнуть, что это самый существенный недостаток в работе следственной части по особо важным делам. Значительное количество имеющихся у нас дел уже давно следствием закончено и лежит почти без движения. Арестованные, проходящие по этим делам, не имея постоянного контакта со следователями, разлагаются, в ряде случаев отказываются от ранее данных показаний или существенно видоизменяют их. Это обстоятельство вынуждает следователей возобновлять с ними активную работу для того, чтобы восстановить их в своих показаниях. Происходит это потому, что министр госбезопасности тов. Абакумов затягивает согласование и принятие решений об окончании следствия по делам преступников и предания суду.
За следственной частью числится также несколько человек, уже отбывших сроки наказания, однако вопрос об их освобождении или пересмотре судебных приговоров не решается.
Наряду с этим надо указать, что следственная часть по особо важным делам чрезмерно перегружается тов. Абакумовым делами, которые не представляют большого интереса и могли бы быть успешно проведены в следственных отделах, имеющихся при всех основных управлениях МГБ СССР. Это обстоятельство приводит к тому, что следователи следственной части по особо важным делам при поступлении все новых и новых арестованных оставляют недоработанными старых, что вызывает частую передачу арестованных от одного следователя к другому, а это очень осложняет дальнейшую работу с ними.
Передавая новых арестованных в следственную часть по особо важным делам, тов. Абакумов довольно часто дает указания не составлять без его разрешения протоколов их допроса (следователю писать лишь заметки), не предъявлять обвинения, а также не использовать материалов, имеющихся в распоряжении следствия2. Такая практика иногда вызывает злоупотребление со стороны не только следователей, но и руководящих работников следственной части, которые в свою очередь затягивают составление протоколов допроса и предъявление обвинения. В известной мере эти нарушения установленных законом положений вызываются и чрезмерной перегрузкой следователей. Созданная в следственной части группа учета и контроля за соблюдением норм Уголовно-процессуального Кодекса пока еще не наладила как следует своей контрольной работы.
Установившаяся в МГБ СССР практика составления так называемых обобщенных протоколов допроса арестованных, на мой взгляд, также не-правильна3. При составлении обобщенного протокола происходит много суетни и ругани, в его оформлении принимает участие большое количество лиц, причем некоторые из них даже не имеют отношения к следствию. Если составление таких протоколов будет признано целесообразным, следовало бы и пересмотреть порядок их составления.
В работе следственной части по особо важным делам имеются и еще недостатки, однако основные из них мною изложены.
Не снимая с себя ответственности за некоторые из этих недостатков, я тем не менее хочу доложить, что устранение большинства из них зависит от руководства министерства.
По существу вопросов, возникших в беседе 6 июля, докладываю.
Первое. По делу арестованного Ерошина — футболиста команды Центрального дома Советской Армии. 23 июня с. г. меня вызвал к себе тов. Абакумов и приказал принять от 3-го Главного управления (Военная контрразведка) дело и арестованного Ерошина, при этом тов. Абакумов сказал, что отец Ерошина — активный враг советской власти, а сам Ерошин служил в немецкой полиции — и расстреливал советских граждан. Показания Ерошина тов. Абакумов приказал докладывать ему. Допрос Ерошина мною был поручен следователю тов. Рюмину. На второй день тов. Абакумов спросил у меня, что показывает Ерошин. Я ответил, что пока признает только службу у немцев по охране пекарни. На следующий день тов. Абакумов вновь поинтересовался показаниями Ерошина. В этот же день мне позвонил начальник 3-го Главного управления тов. Едунов и также стал интересоваться показаниями Ерошина, при этом тов. Едунов сообщил, что ему звонил тов. Кузнецов (нач. Главного Политуправления Советской Армии) и спрашивал, за что арестован Ерошин. Из всего этого я сделал вывод, что Ерошиным надо активно заниматься и побыстрее разоблачить его. Указания об этом я передал тов. Лихачеву, поручив ему в случае необходимости выделить в помощь тов. Рюмину следователя тов. Стругова. Однако в тот же день ко мне пришел тов. Рюмин и доложил, что Ерошин начал давать показания о своем участии в расстрелах советских граждан. Тогда же тов. Рюмин заявил, что надобность в подключении к нему Стру-гова отпала. На последующих допросах Ерошин постепенно расширял и уточнял свои показания о предательской деятельности, и я эти показания в числе других систематически докладывал тов. Абакумову. При одном из таких докладов тов. Абакумов сказал мне, что после того, как Ерошин расскажет все о своих собственных преступлениях, его надо будет допросить о возможных антисоветских и аморальных проявлениях в футбольной команде ЦДСА. Я это указание министра передал тов. Лихачеву. Через несколько дней он сообщил мне, что Ерошин никаких заслуживающих внимания показаний о футболистах команды ЦДСА пока не дает. На мой доклад тов. Абакумову последний сказал, что его надо еще раз подробно расспросить об этом. Повторный допрос Ерошина дал те же результаты. Ничего заслуживающего о футболистах ЦДСА он не показал, заявив лишь, что один из участников этой команды Демин пьет. Об этих показаниях Еро-шина я тов. Абакумову не доложил.
Заявления от тов. Абакумова, что он хочет разгромить футбольную команду ЦДСА, я не слышал и ничего подобного никому не говорил. Вместе с тем считаю необходимым высказать свое личное мнение, что дело Еро-шина было передано в следственную часть по особо важным делам без особой на то необходимости. Следствие по его делу успешно мог бы провести следственный отдел 3-го Главного управления, которому и полагается расследовать подобные преступления военнослужащих.
Второе. По делу арестованного Этингера. Прежде всего хочу объяснить, что я ни в коем случае не хотел переложить на следователя Рюмина всю вину за то положение, в котором оказалось дело Этингера. Я понимаю, что положение создалось тяжелое, поэтому-то партийная организация по моей инициативе так серьезно и реагировала на проступок тов. Рюмина. Тогда же я в своей информации на партийном бюро поставил вопрос, и коммунисты столь же серьезно обсуждали непосредственных начальников Рюмина т. Путинцева, который попустительствовал ему, и т. Лихачева, который не контролировал работу т. Рюмина. Я лично также виноват в этом, и хотя, как признает сам т. Рюмин, я пять раз вызывал его по делу Этингера, по возвращении из отпуска читал все материалы на него, ежедневно получал от следователя справку по его показаниям и докладывал ее министру, тем не менее мне необходимо было бы просмотреть и само следственное дело, и тогда своевременно было бы обнаружено, что следователь Рюмин, составляя справки по показаниям Этингера, не оформлял их протоколами допроса.
Что касается показаний Этингера в отношении лечения товарища Щербакова, то, как я теперь понимаю, здесь допущена серьезная ошибка. Следовало бы прежде всего об этих показаниях доложить соответствующим инстанциям и с их разрешения произвести тщательную проверку. Моя ошибка состоит в том, что я, узнав мнение тов. Абакумова, что эти показания Этингера надуманы и он от них отказался, я как-то не придал им должного значения и упустил из виду4.
Третье. Тов. Рюмин в своем заявлении, насколько мне помнится, указывает, что я несколько раз вызывал его к себе и давал задания допрашивать Этингера о его шпионских связях с Ванниковым и Завенягиным, при этом я якобы ему — Рюмину заявлял, что этого требует тов. Абакумов. Прежде всего я хочу совершенно ответственно заявить, что таких указаний от тов. Абакумова я не получал и так говорить тов. Рюмину не мог. Насколько я сейчас припоминаю, в числе знакомых Этингера значится За-венягин. Проходит ли по материалам дела Этингера Ванников — я сейчас даже не помню. Разговаривая с т. Рюминым о лицах, проходящих по связям Этингера, я, возможно, как-либо и касался Завенягина, однако давать т. Рюмину задание, да еще неоднократно допрашивать Этингера специально по его шпионской связи с Завенягиным, я не мог, для этого не было никаких оснований, и, кроме того, как мог Этингер говорить о шпионской связи с Завенягиным, когда и сам Этингер на всем протяжении следствия не признавал, да и не признал своей шпионской деятельности5.
Начальник следственной части по особо важным делам МГБ СССР Леонов6
1 В тексте документа отчеркивания на полях произведены И. В. Сталиным.
2 Предложение отчеркнуто слева на полях.
3 Предложение дважды отчеркнуто слева на полях.
4 Абзац трижды отчеркнут слева на полях.
5 Предложение дважды отчеркнуто слева на полях.
6 Внизу документа машинописная приписка: «Одна копия заявления Леонова уничтожена. 8.11.54 г.» (подпись неразборчива).