«В Военном трибунале. Судебный процесс над злостными нарушителями социалистической законности». 23 февраля 1939 г.

23 февраля 1939 г.

(Вечернее заседание 21 февраля)

Семилетний Володя допытывался у отца:

— Папа, а как делаются пушки?

Отец ответил сыну очень смешно и интересно. И в детском чистом воображении возникла веселая картина: вот делатель пушки «берет дыру и “обливает” ее медью. Пушка готова.

Володя сиял от удовольствия.

Он был счастлив на тех же основаниях, что и чеховский ребенок, которому мама нарисовала суп с клецками.

Володя жил весело, прекрасно.

Но вот через три года, в 1938 году, Володя попал сразу к четырем «папам». Это были Луньков, Савкин, Белоусов и Клипп. Они разговаривали с Володей на странном языке, упорно повторяя одни и те же слова: «фашизм», «контрреволюция», «террор», «вооруженное восстание», «вербовка», «организация».

Все эти дяди были с перьями и бумагой. На дворе стояла глухая полночь, Володе стало скучно и хотелось спать. Но незнакомые дяди, нацелив перья, продолжали повторять свои слова.

Дело не ладилось, но после нескольких дней, проведенных Володей в тюрьме, все пошло, как по маслу.

Следователь Ленинск-Кузнецкого городского отдела НКВД Белоусов спрашивал:

—  Вы состояли в контрреволюционной фашистской террористической организации?

Володя становился в позу и, сдвинув брови, отвечал:

—  Признаю себя виновным. Я состоял в контрреволюционной фашистской террористической организации.

И следствие продолжалось.

—  Вы возглавляли группу?

—  Признаю себя виновным, — неизменно отвечал Володя, — я свою вербовочную деятельность начал в 1935 году.

Белоусов торжествовал. Его начальники Савкин и Луньков были вне себя от радости, даже прокурор Клипп, бездушный футляр, напичканный изречениями из словаря иностранных слов, проявил некоторое движение живости. На суде Белоусов нагло хвастает:

—  Допрашивать мне было легко!

Правда, открылось пренеприятное обстоятельство. Надо спрашивать «преступника» Володю, когда же он сам был завербован в организацию? Ясно, что он был «завербован» раньше 1935 года, поскольку в 1935 году он уже сам «вербовал», а в 1935 году «преступнику» было... 7 лет. Но вопрос разрешился сам собою: Володя был завербован задолго до его рождения.

Так стряпалось дело негодяями, пробравшимися в органы НКВД и прокуратуры, Луньковым, Савкиным, Белоусовым и Клипп[ом]. Дети сидели в тюрьме вместе с бандитами уголовными и политическими. Часть детей была уже отправлена в тюрьму другого города .

Провокация, преступная, грязная, бессовестная клевета на советских детей! Луньков, Савкин, Белоусов и Клипп прекрасно это понимали. Судебным следствием теперь точно установлены подлог документов, искусственность дела. Ни в каких документах следствия и сообщениях возраст «преступников» не указывался.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ (к Лунькову): Кого же вы обманывали?

ЛУНЬКОВ молчит.

ПРОКУРОР (к Лунькову): Следовательно, никакой контрреволюционной фашистской террористической организации не было и дети фашистами не были, никаких контрреволюционных замыслов не было, но вы обвинили их, создали дело. Как это дело назвать?

ЛУНЬКОВ: Фабрикацией. Конечно, это фабрикация.

ПРОКУРОР: Так и надо разговаривать, что ж стыдиться и молчать?

И суд открывает, что острие провокации имело направление далеко не случайное.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ (к Лунькову): У вас были сигналы о взрослых людях, но не учащихся. А весь удар вами был направлен на школьников и на школы?

ЛУНЬКОВ: Да.

По залу заседания гулко проходит ропот негодования. Допрос продолжается.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Где содержались ребята?

ЛУНЬКОВ: В общих камерах.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Кто в этом виноват?

ЛУНЬКОВ: Я.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: А в том, что не было постельных принадлежностей, кто виноват?

ЛУНЬКОВ: Я.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Вам было известно, что допросы производятся без родителей, без педагогов, ночью?

ЛУНЬКОВ: Да, было известно.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: По чьей вине это происходило?

ЛУНЬКОВ: По моей вине.

Председательствующий зачитывает целый список детей, арестованных совершенно без всяких оснований. Луньков за каждой фамилией отвечает: «да, он не виновен, да, не виновен».

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Но ведь вы всех их обвинили в фашизме, террористической деятельности?

ЛУНЬКОВ: Да.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Откуда же взялась контрреволюция?

ЛУНЬКОВ: Я дал!

Белоусов нехотя, со скрипом и увертками открывает ларчик.

БЕЛОУСОВ: Луньков сказал мне, что нигде не берутся за дела так, как мы. И если мы проведем это дело, то авторитет наш поднимется высоко.

Белоусова суд допрашивает вслед за Луньковым. Белоусов — это обер-мастер провокации и лжи. На суде он так же усиленно лжет, как лгал и в своих грязных писаниях — «протоколах допросов». Прокурор разоблачает все его уловки одну за другой, и вот залгавшийся, страшно развязный, обер-мастер провокации приперт к стене и выразительно машет рукой.

Белоусов рассказывает с удивительным спокойствием: «Я писал справки на арест детей. Писал я, придерживаясь “шапки” дела. А “шапку” составляли Савкин и я — вдвоем. Когда я составлял обвинительное заключение, то моя “шапка” вошла туда. Производил допрос без педагогов и родителей».

ПРОКУРОР: А дети, скажем, мальчик К., понимали ваши вопросы?

БЕЛОУСОВ: Не понимали.

ПРОКУРОР: Были ли в деле материалы, которые бы давали основание квалифицировать контрреволюционную фашистскую террористическую повстанческую организацию?

БЕЛОУСОВ: Нет.

ПРОКУРОР: Вы знаете, что военная прокуратура прекратила это дело?

БЕЛОУСОВ: Прекрасно даже знаю!

ПРОКУРОР: Значит, дети сидели в тюрьме восемь месяцев напрасно?

БЕЛОУСОВ: А мне-то что!

Он знает все досконально и сторожит любую возможность спрятаться в кусты. Но возможности нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: На предварительном следствии вы показали, что все дело, выдуманное вами и другими, сидящими здесь, подсудимыми, — явно провокационное дело.

БЕЛОУСОВ: Нет, я таких показаний не давал.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Но здесь ведь ваша подпись.

БЕЛОУСОВ: А я об этом знаю!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Но все же посмотрите.

БЕЛОУСОВ: Я и без этого знаю, что моя подпись, мои показания. (Смотрит), мои! Правильные показания!

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Следовательно, вы на предварительном следствии показывали правду.

БЕЛОУСОВ: Да, правду.

И снова у Белоусова срывается жест неудачи, уже знакомый слушателям суда. По залу проходит смех.

К делу привлечено много свидетелей. Их показания открывают новое и чрезвычайно важное обстоятельство. Направив острие провокации на советскую школу, на советских детей, преступная компания злостных нарушителей социалистической законности долгое время маскировала свою подлинную «работу». Она информировала вышестоящие организации о якобы взрослых юношах, привлеченных по делу, информировала о хулиганстве, проявлениях уголовщины, а на месте предъявляла обвинения, вела дело и аресты по статьям о контрреволюционной фашистской террористической деятельности.

На месте это не скрывалось. Прокурор Клипп был в полном курсе дела. Он лично, не имея на то права, давал санкции на аресты детей, лично проводил передопросы их и писал на делах свои ложные справки о том, что «преступник» такой-то (ребенок) изобличен в контрреволюционной фашистской повстанческой деятельности.

КЛИПП: Я легко давал разрешения на арест. Материалов не проверял. Я знал о принципе дела и на возраст «преступников» не обращал внимания. Формально, бюрократически отнесся к этому делу и своими действиями помогал создать провокацию.

Факты, документы, свидетельские показания уличают обвиняемых и не дают им уйти от ответственности за клевету на советских детей, за преступное, злостное нарушение социалистической законности нашей великой страны.

Советская Сибирь, 23 февраля 1939 г., № 44 (5812), с. 4.