«В Военном трибунале. Судебный процесс над злостными нарушителями социалистической законности». 22 февраля 1939 г.

22 февраля 1939 г.

На судебном следствии путем допроса подсудимых Военный трибунал и прокурор раскрывают картину провокационных действий Савкина и Лунькова, направленных на дискредитацию революционной законности, на грубейшие нарушения прав трудящихся. Создавая фальшивое дело по обвинению детей школьного возраста в тягчайших контрреволюционных преступлениях, Савкин и Луньков относились преступно-безответственно к расследованию дел. Достаточно было получить одну-две жалобы о хулиганских поступках какого-нибудь школьника, как Савкину уже мерещилось громкое контрреволюционное дело. И Савкин с отменной прытью заводил «дело», квалифицируя обычные хулиганские проступки детей по статьям Уголовного Кодекса, карающим виновников за совершение террористических актов, шпионаж, контрреволюцию.

В Ленинск-Кузнецке, как и по всей Советской стране, счастливые советские школьники любят дружить, в свободное время веселиться, ходить друг к другу, беседовать, совместно читать книги, посещать кино. Неусыпное око Савкина зорко следит за всякой дружбой детей, чтобы, получив сигнал, обвинить 12-летнего школьника В. Логунова в создании «антисоветской» организации, в «терроре» педагогов, пионеров. Достаточно было обнаружить у 2-3 детей перочинные ножи, как детям предъявляется тягчайшее преступление, предусмотренное статьей 58-8 Уголовного Кодекса.

В фабрикацию ни на чем не обоснованных, от начала до конца высосанных из пальца, обвинений против детей Савкин вкладывает все свои силы, проявляет высокую «изобретательность». Он проникает инкогнито в школы Ленинска, собирает «данные» на месте, при этом ведет допросы детей в отсутствии педагогов с грубейшим нарушением законов, учиняя подписи на протоколах допроса через 2-3 дня.

На судебном деле Савкин прикидывается Иваном, не помнящим родства. Он все запамятовал, «не помнит ничего»: ни дат, ни фамилий, ни фактов. Зато там, где это выгодно, чтобы выгородить себя, к Савкину вдруг возвращается память, и он начинает говорить о конкретных делах.

Прокурор: Скажите, подсудимый Савкин, было или нет у вас достаточно данных, чтобы квалифицировать предъявленные детям обвинения, как контрреволюционные?

Савкин: Мне кажется, такие данные были.

Прокурор: Тогда назовите факты, укажите людей, конкретных виновников, время — когда и где это было?

Савкин: Не помню.

Прокурор: Чем объясняете вы, что первоначально количество детей, допускавших, по вашему мнению, антисоветские поступки, было определено цифрой 60, а потом эта цифра была доведена до 160? Не с потолка ли была взята вами эта цифра?

Савкин: Не помню. Вероятно, это машинистка опечатку сделала.

Прокурор: Отдавали ли вы себе отчет в том, что, предъявляя школьникам в возрасте 10-12 лет обвинение в тягчайших государственных преступлениях, вы тем самым злостно клеветали на счастливую советскую детвору?

Савкин: Только теперь мне стало ясно, что я поступил неправильно, грубо нарушил закон от 7 апреля 1935 года.

Прокурор: Можно ли квалифицировать проступки детей, как контрреволюционные, ведь военная прокуратура прекратила дело за отсутствием состава преступления?

Савкин: Я знал только одну статью — 58 и под эту статью подводил все преступления.

Прокурор: Сознаете ли вы свою вину в том, что приписывали детям преступления, которых они не совершали?

Савкин: Да, сознаю.

Председательствующий выясняет факты, на основании которых Савкин составил донесение в областные организации. В этом донесении указывалось, что в Ленинск-Кузнецке вражеская деятельность в школах приняла большие размеры.

Председательствующий: Назовите факты, людей, проводивших эту вражескую работу.

Савкин: Точно не помню.

Председательствующий: Почему так долго тянулось следствие по делу об арестованных вами школьниках?

На этот вопрос Савкин не дает вразумительного ответа, пытается сослаться на то, что «детское дело» долго путешествовало из Ленинска в Новосибирск и обратно. Трибунал, однако, устанавливает, что Савкин имел возможность не допустить нарушения законных сроков для производства следствия.

Стараясь увильнуть от полноты ответственности за свои преступления, все подсудимые пытаются свести дело только к допущенному ими якобы одному нарушению закона от 7 апреля 1935 года (закон, запрещающий привлекать к суду несовершеннолетних по политическим преступлениям). В этом у всех язык один: и у Савкина, и у Лунькова, и у Белоусова, и у Клиппа.

Однако судебное следствие и ответы подсудимых на вопросы председателя и членов трибунала, а также на вопросы прокурора показали, что все подсудимые были активными соучастниками в создании явно провокационного дела, льющего воду на мельницу врагов народа. Савкин — душа и организатор провокации, Луньков — его вдохновитель и руководитель. Слепо, по-чиновьичьи выполняя любое поручение, данное ему, Луньков не останавливается перед тем, чтобы сгустить краски, дать делу «политическую окраску». Делается это быстро, в один присест. Савкин приносит десятки протоколов допросов, пишет донесения, а Луньков, не читая многих документов, утверждает их.

Прокурор: Как могло случиться, что вы, работник, стоявший на ответственном посту, санкционировали незаконные обвинения детей в несовершенных ими преступлениях и дали распоряжение об их аресте?

Луньков: Мы, предъявляя обвинения детям, независимо от доказательств, не пытались разбираться в формулировках преступлений, в правильной квалификации их.

Прокурор: Почему вы, подписывая ответственные документы, составленные Савкиным, не утруждали себя ни анализом, ни внимательным чтением их?

Луньков: Я считал, что без полного доверия ко всем своим сотрудникам работать нельзя, слепо доверялся и за это вот сижу теперь на скамье подсудимых.

На вечернем заседании 21 февраля продолжался допрос подсудимых.

Советская Сибирь, 22 февраля 1939 г., № 43 (5811), с. 4.