Заявление арестованного А.П. Мазницына военному прокурору КОВО об избиениях во время допросов. Апрель 1939 г.

Апрель 1939 г.

[г. Киев]

Мною уже было написано Вам 2 заявления, 2 апреля и 11 апреля 1939 г., в которых я кратко описывал как было произведено надо мной следствие после моего ареста и почему мною были подписаны протоколы с явно выдуманными «показаниями».

В этих заявлениях я просил Вас, чтобы Вы вызвали меня и дали возможность изложить суть моего дела, так как на бумаге изложить всего невозможно.

Я хочу еще раз повторить Вам, как представитель органов, которые контролируют правильное выполнение законов Советской власти, что я никогда в своей жизни ни в каких контрреволюционных, антисоветских организациях не думал состоять, не состоял и не буду состоять ни при каких обстоятельствах, так как я любил и люблю свою Советскую родину, большевистскую партию и нашего дорогого и любимого вождя народа Иосифа Виссарионовича СТАЛИНА.

Я заверяю нашу большевистскую партию и Советское правительство, что я готов выполнить любое задание на благо нашего народа и нашей социалистической родины, не жалея своей жизни. Это я пишу, как большевик, воспитанный Коммунистической партией, Ленинско-Сталинским Комсомолом, о чем уже писал Вам, а также неоднократно заявлял следствию. 19 марта 1939 года я подписал протокол отказа от прежде подписанных мною протоколов, а также 200[-ю] статью. Я задал вопрос следователю КОКОСТИКОВУ, почему следствие так бесчеловечно требовало от меня, чтобы я сказал, что я член контрреволюционной организации, когда этого никогда в жизни не было, о чем хорошо известно органам НКВД. Он мне ответил: «Мы знаем, что был честным человеком до 1938 года, а в 1938 году тебя завербовали», тогда я у него спросил: «Кто мог меня завербовать и какие для этого были цели у меня, ведь я не чуждый нашей партии и Советской власти, жилось мне хорошо, доволен был всем?», но на этот вопрос он мне не мог дать ответа, так как он сам в душе, очевидно, не верил ранее подписанным мною протоколам.

До 1935 года я учился в Харькове в авиаинституте, был активным комсомольским работником в институте, был послан КСМ организацией в школу пилотов Хар[ьковского] Аэроклуба, где закончил «на отлично» пилотом, а потом летчиком-инструктором без отрыва от производства. Это был первый выпуск в СССР, за что был премирован. Из института меня отозвали на работу в Харьковский Обком ЛКСМУ в отдел учащейся молодежи, откуда я был послан помполитом по КСМ работе в Харьковский Авиатехникум ГВФ. После ликвидации политотдела Обком ЛКСМУ направил меня работать в мандатную комиссию по специальному набору комсомольцев в военно-воздушные и военно-морские школы РККА.

В конце сентября м[еся]ца 1937 года я приехал в командировку в Наркомсобез по делам мандатной комиссии для обеспечения пенсиями семей комсомольцев, ушедших в военные школы, но в Наркомсобезе я ничего не мог добиться и обратился в ЦК ЛКСМУ, здесь я встретил в отделе руководящих КСМ-органов КАЗАКОВА А., который ранее работал в Горкоме в Харькове военоргом. Он мне помог урегулировать свои дела по вопросам пенсии.

Я ему рассказал, что мандатная комиссия скоро заканчивает работу и я буду работать в Обкоме ЛКСМУ, при этом присутствовал заведующий ОРКО ПЕРЕВЕРТАЙЛЕНКО, который сказал, чтобы я заполнил анкету и автобиографию, так как те мои объективные данные, когда я работал в Харьковском Обкоме

ЛКСМУ (1935 г.) устарели. Я спросил для чего это, он мне ответил, что я состою в номенклатуре ЦК ЛКСМУ, меня могут послать куда-нибудь на комсомольскую работу, я ответил, что из Харькова я никуда не поеду, так как у меня сильно болен ребенок, а также я думаю заканчивать авиаинститут.

Через недели две я получил телеграмму выехать в Киев в ЦК ЛКСМУ с партийной характеристикой. Я заявил Секретарю Харьковского Обкома ЛКСМУ ДУНАШЕВОЙ, что я не поеду по тем же причинам, после чего она переговорила с ЦК и сказала мне, чтобы я ехал и там дал объяснение. Приехав в Киев с хорошей партхарактеристикой, я обратился к ПЕРЕВЕРТАЙЛЕНКО, который сказал мне, что в ЦК есть мнение тебя, как энергичного оборонного и комсомольского работника, послать на работу в ЦС Осоавиахима, я ответил отказом, тогда он доложил Секретарю ЦК ЛКСМУ УСЕНКО, которого я впервые увидел, который меня вызвал и сказал, что если ЦК выдвигает на работу, то отказываться я не имею права, иначе обо мне будет стоять вопрос на парторганизации, так как меня выдвигают по согласованию с ЦК КП(б)У и Харьковским Обкомом КП(б)У, после чего я не стал возражать и дал согласие. Больше никаких разговоров у меня ни с кем не было и я был направлен на 3-й Съезд Осоавиахима УССР, где был избран в члены пленума, а затем Президиума ЦС Осоавиахима от ЦК ЛКСМУ.

Вот это все то, что произошло со мной по приезде в Киев. Никто никогда в ЦК ЛКСМУ со мной не говорил на контрреволюционные темы, а также не вербовал в правотроцкистскую организацию, а у меня в протоколах записано, что меня завербовал ПЕРЕВЕРТАЙЛЕНКО, чего не было никогда и не могло быть, но следователь все же заставил меня подписать протокол.

Работая в ЦС Осоавиахима, я старался поднять оборонную работу, укрепить дисциплину в, до крайности разболтанном аппарате, но это некоторым работникам не понравилось и меня стали выживать, чего они и добились, подстроив мне с выступлением на пленуме ЦС Осоавиахима (подробно я Вам расскажу при встрече с Вами).

Все люди, которые записаны в моем протоколе (ПИПЕНКО, МУСИЕВ, ЗАЙЦЕВ, КЕРБЕЛЬ, КУЗНЕЦОВ и МАКАРЕНКО) — бывшие комсомольцы, которых я никогда в жизни не знал и не сталкивался нигде до приезда в Киев, они все были арестованы до моего ареста и мне о них, как о членах каких-либо контрреволюционных организаций ни от кого неизвестно и с ними я никаких связей не имел. Столкнулся я с ними случайно. ПИПЕНКО в мае 1938 года написал мне бумажку — направление на работу (будучи заведующим] ОРКО ЦК ЛКСМУ в Наркомлегпроме), где я впервые встретил КУЗНЕЦОВА, который не хотел принимать меня на работу, так как я имел строгий выговор по партлинии, но после моего настояния через парторганизацию я все же был принят, так он начал выживать меня. ЗАЙЦЕВА я встретил в мае 1938 года в ЦК в отделе рабочей молодежи и ничего общего с ним не имел и приходил к инструктору НЕВИРОВИЧУ по поводу посылки меня на работу, КЕРБЕЛЯ я увидел впервые в июне 1938 года в Наркомлегпроме, но ничего общего или близкого с ним не имел, МУСИЕВА и МАКАРЕНКО я совсем не знаю.

Гр[аждани]н Прокурор, я Вас еще раз прошу, вызовите меня, познакомьте с содержанием моего дела, выслушайте мои объяснения и Вы убедитесь, что я невиновен.

МАЗНИЦЫН.

Верно:

ГДА СБ Украiни, Киiв, ф. 16, on. 1, спр. 524, орк. 104-107. Копия. Машинописный текст.