Часть третья

                                                            1 .

Из канцелярии прокурора , не заходя в Райком ( где остался мой служебный портфель служебный портфель с документами ) , я был направлен в КПЗ при РайНКВД . При мне был мой партбилет и мандат депутата Райсовета , которые я отказался сдать дежурному милиционеру , а затем и начальнику милиции , мотивируя это тем , что нет решения ни Райкома об исключении из партии , ни Президиума Райисполкома о лишении меня депутатской неприкосновенности , что это произвол ! Дело кончилось тем , что милиция по команде их начальника набросилась на меня , чтобы данные документы изъять насильно ( произошло что-то вроде драки , в которой досталось обоим сторонам ) , и в результате документы были отобраны и я был брошен в камеру …

Вот так , по существу , произошло мое исключение из членов КПСС и депутатов Райсовета .

Когда меня вели из Райкома в КПЗ через площадь с. Кадый , в окно здания , где находился Райком Комсомола , эту картину увидел находящийся там товарищ из Райпо Женя      ( фамилию я уже не помню ) , молодой парень , только что прибывший на работу в Райпо по окончанию торгового техникума . Он , увидя , воскликнул : вот сволочи , “моего хозяина и то арестовали” , очевидно я в его представлении не мог быть виновен . После такого его поведения , его тут же исключили из членов Райкома и комсомола , а во время призыва в армию осенью 1937 года – в армию не взяли ( как политически неблагонадежного ) .

Из НКВД при конвоировании на допрос возили мимо квартиры , а на обратном пути я все время наблюдал , как стояла Александра Михайловна , на руках её был сын Игорь , и за подол держались Зоя и Нина , и все плакали на всю улицу !!! Один раз они подошли ко мне рядом ( позволял это только милиционер Глагольев – он впоследствии по моему совету покинул эту службу , т. к. он не мог выполнять по своему характеру того , что от него тогда требовали по отношению к таким людям , как я ) , передали мне 30 рублей денег и часто я вспоминал взгляд глаз Игоря , Нины и Зои – в нем можно было прочитать глубокий страх и потрясение их сознания , а Зоя та даже сопровождала меня до НКВД . Эта картина и переживание для меня были самым тяжелым ударом , даже само мое положение как будто куда исчезало , и я только думал о них . Да ! О них я думал потому , что им как будто никто не говорил , что они в чем-то виноваты , и они сами это понимали , но жизнь их была ужасно невыносимой , даже в несколько раз тяжелее , чем тем , кто был посажен и , будучи ни в чем совершенно невиновными , они несли невероятно тяжелое наказание : как моральное , так и физическое … К ним переставали заходить в квартиру , все , кто до этого бывал часто – от них отворачивались , на них указывали вслух , что жена “вредителя” , дети “вредителя” или “врага народа” . Зоя часто приходила домой со слезами , с окровавленным носом и побоями только потому , что она вступала в ссору и драку с другими детьми на улице , когда ей говорили : “твой отец вредитель” , и она вступала в драку , кричала : “мой папа хороший” ! Вот эта травля и была одной из причин её смерти , о чем будет сказано далее …

По какому праву в течении целого года Александру Михайловну не принимали на работу только потому , что она моя жена ? Этим самым обрекая её и детей на голод и бедствие , а некоторых подобных ей и на преступление .

Камеры – их было две , в одну из которых я был брошен , находились внутри широкого одноэтажного здания , одной стенкой выходившие в коридор , который был между ними и наружной стеной с двумя окнами и дверями в данный коридор , и остальные три стенки примыкали к другим глухим стенам , поверх двери было маленькое окошко , в которое почти не проникал дневной свет . А освещения не было никакого . Вследствие этого в камере было темно и странная духота ( т. к. не было вентиляции ) . Нар не было , и заключенные валялись прямо на голом полу , где была невероятная грязь и несметное количество клопов и вшей . Площадь камеры не превышала семи квадратных метров , а в ней находилось до 10 человек .

Через три дня после моего ареста я был вызван следователем Комаровым на допрос к себе в кабинет , где он задал мне несколько вопросов , на которые я должен был отвечать “да” или “нет” . На этом первый допрос кончился …

Через три дня я снова был вызван на допрос , где мне был написан “вопросник” , по каким вопросам я обвинялся , на которые я своей рукой написал показания , еще через четыре дня в третий раз я был вызван к следователю , где мне Комаров дал все следственное дело для ознакомления и подписания протокола об окончании допроса .

Из дела я узнал , что оно заведено на меня по ст. 58-7 , т. е. по обвинению меня в контрреволюционном вредительстве в торговле района , и на директора загот. Конторы Королева , и старшего бухгалтера Третьякова – на них обоих по ст. 109 , как по злоупотреблениям ( в чем не знаю ) .

Из дела я узнал также , что обязанности председателя Райпо были возложены на того Чистякова , который был совершенно не пригоден как член Правления и зав. торгового отдела .На последнем допросе Комаров сказал мне , что его с моим следственным делом вызывают в Иваново . В деле не было ни документов , ни показаний свидетелей , из чего бы можно было заключить , что я занимался вредительством . Там были собраны справки и сводки Райпо , газетные вырезки и другие мелкие бумажки , но давалась окраска и заключение , что имеющиеся недостатки , как-то : очереди за хлебом , растраты в аппарате , несоблюдение ассортиментного минимума , некоторые излишне завезенные товары ( даже соль ! мобилизационный запас ! ) , и что это все результат моего личного вредительства … После этого , дня через три я был отправлен в Иваново во внутреннюю тюрьму ОблНКВД , это было числа 10 сентября .

                                                                 2 .

В Иваново меня конвоировали через Кинешму , где сначала держали в тюрьме часа   два , а затем при Кинешемском НКВД , т. е. возили по тюрьмам всю ночь , а поездом в четыре утра отправили в Иваново . Меня конвоировали два милиционера , я находился в обычном купе на нижней полке и лежал … , и мог слышать такой разговор : на вопрос к одному милиционеру одной девушки , куда он едет и зачем , он сказал ей , что конвоирует преступника по 58-й статье и указал на меня . А на вопрос , что это за 58-я статья , он пояснил , что эти люди сжигают заводы , взрывают поезда и мосты на железных дорогах , убивают людей … Тогда ехавшие тут пассажиры вскрикнули : “какой ужас ! “ , и все разбежались от нашего купе , а лежавший на полке выше меня какой-то пассажир до Иванова , свесив голову , не сводил с меня глаз … Во внутреннюю тюрьму меня привезли в 9 утра , где меня раздели догола прощупали всю мою одежду , отобрали у меня тужурку , кепку и я остался только в костюме . После чего я был помещен в камеру по внутренней обстановке напоминающей гостиницу : четыре койки с подушками , одеялами , простынями , столиками со стульями посередине . В этой камере я пробыл не более 30 минут и был вызван на допрос .

Сразу следователем Морозовым мне было заявлено , что в троцкизме , шпионстве и терроризме меня не обвиняют , но что я являюсь членом контрреволюционной организации , что им это известно с 1931 года . Я тогда сказал : что если ему было известно , что я член контр. рев. Организации с 1931 года , когда по положению он немедленно должен предотвратить контрреволюционное действие , а он этого не сделал в течение шести лет , значит он сам контрреволюционер , и было еще несколько моих возражений . После всего этого он мне “стаж” снизил и стал предъявлять мне обвинение , что я член контр. рев. организации с 1936 года . Так за весь период следствия он добивался от меня признания в этом , чего так и не добился . Через двенадцать часов допроса , т. е. в 9 часов вечера , я был отправлен , но не в ту камеру ( с 4-мя кроватями ) , а в подземелье . Это бетонный ящик , не имеющий ничего кроме стен , пола и потолка , которые были сырые , с подтеками воды . Тут же мне была принесена “пища”  – это четверть литра кислой какой-то похлебки , 250 грамм хлеба , кружка кипятку с маленьким кусочком сахара . Не поспев это съесть , как снова меня взяли на допрос и опять до девяти утра , т. е. был проведен допрос в течении полных суток без перерыва . В течение ночного допроса в процессе пререканий со следователем Морозовым ( он был все время      один ) , он мне задал вопрос : так за кого же я считаю НКВД ? Я ответил ,что “начиная с тебя и кончая вот им” – я указал на портрет Ежова – агентами Германского фашизма в нашей партии ! Морозов спросил : чем я могу доказать ? Я ответил : тем , что Германский фашизм уничтожил Компартию Германии , разгромил дом Карла Либкнехта и всех коммунистов загнал в концентрационные лагеря , тоже самое делает и НКВД . Он опять спросил : из чего это видно ? Я был крайне удивлен этим вопросом и сказал , что ты разве перед собой никого не видишь ? Я то кто ? А кто Смирнов ? Ставров ? Универ ? И десятки тысяч других ??? Он ехидно заметил , что такой вопрос и ответ можно занести в протокол ( хотя он возник не в процессе прямого     допроса ) . Я сказал , что можно – я такое показание подпишу . Он долго соображал и наконец сказал : что не нужно , это к делу не относится , ты с----чь скажи лучше как ты состоял членом контрреволюционной организации ? Я возразил : как к делу не относится ? Ведь вы меня обвиняете в контрреволюции , а так отзываться о НКВД разве по вашему – не    контрреволюция ??? Или это правда и вы боитесь её ?.. Он вскипел и сказав : ты шибко грамотен , после чего хорошо съездил мне по виску , что я слетел со стула . На этом вопрос считался исчерпанным .

Вернувшись в камеру в девять часов утра , после трех абсолютно бессонных ночей и суточного допроса , съев положенное то , что и вечером , я к тому же был страшно голоден , я сел на пол , положил руки на колени , а на них голову , и заснул и не слышал , как зашел ко мне в камеру долговязый верзила в валенках и форме милиционера и нанес мне сильный удар по голове с добавлением : ты что такая мать с----чь , не знаешь , что днем в камере спать нельзя !..

Так , в течении десяти суток , т. е. с девяти вечера до девяти часов утра допрос у Морозова , а с девяти часов утра до девяти часов вечера в камере с избиением за сон . Чтобы избежать избиения , я стал прибегать к такому приему : уходил в угол подземелья и там стоя пытался засыпать , но как только я засыпал , у меня подкашивались ноги , и я падал на пол , и этим подвергался добровольным ударам головой о цементный пол .

В процессе допроса также был и такой эпизод : Морозов вдруг заявил , что как хочешь с----чь ( он меня никак не называл , только этим словом , даже никогда не называл по фамилии ) не сознаешься , у нас все равно достаточно материала чтобы меня расстрелять , и показал мне протокол допроса Смирнова , в котором было записано : что он , Смирнов и Универ организовали в Кадые контрреволюционную организацию , и что в нее входили Ставров , Сабуров и Власов . Я заявил , что не слышал , как это говорил Смирнов – Морозов указал мне на подпись Смирнова , я опять сказал , что я не видел , как подписывался Смирнов … Тогда следователь закричал : что же с----чь , думаешь , что мы в НКВД подделываем подписи … Я заявил , что НКВД способно не на такие подписи , что они опустились до фашистских подонков ! А подделывать подпись – это уже даже мелочь по сравнению с остальным … Я потребовал , чтобы сейчас же привели Смирнова , и я у него спрошу , как он это подписал ?.. Он тогда поднялся и , выйдя из-за стола , сказал , что он мне сейчас даст Смирнова ! и дал по виску , что я слетел со стула – на этом и этот вопрос был исчерпан .

Такие методы следствия и условия содержания довели меня до состояния упадка физических сил и глубокого морального и психического потрясения , последние дни допроса я уже не осмысливал и не осознавал по-настоящему , что я говорю , а затем и подписывал …

В период моего нахождения в подземелье ко мне иногда на недлительное время сажали других арестованных , в частности , были : Трифонов И. И. , доцент Ивановского пединститута по математике , сын которого был редактором газеты “Комсомольская правда”      ( умер молодым ) , в возрасте старше 70 лет , обвинялся в “троцкизме” , но который , как он говорил , не читал никаких газет , ни Николаевских , ни Керенских , ни Советских – и в действительности , он совершенно не разбирался ни в каких партийных течениях и никогда не интересовался никакой политикой – он получил десять лет . Потапов – священник Богородской церкви ( это село под самым Ивановым ) в возрасте 80-ти лет , для которого виртуозная матерщина следователя была тяжелее , чем любое наказание , и он подписывал все что угодно , лишь бы не слышать этой матерщины , он был болен горловой чахоткой , от которой и умер в тюрьме . Костин – главный инженер Ивановолес , коммунист , молодой подлинно Советский инженер . Очень образованный и культурный человек – был расстрелян !.. Мелюшкин – майор , работник штаба 3-го стрелкового корпуса , из бывших офицеров , участник Гражданской  войны , награжденный – мучился страшными припадками малярии , несмотря на все требования, ему не оказывали никакой медицинской помощи – был расстрелян !..

                                                             3 .

В обвинительном заключении , врученном мне 23 сентября говорилось , что в Кадые была создана по заданию Епанешникова – второго секретаря Обкома ( того самого , которого Хрущев на 22-м съезде упоминал , как человека , павшего от произвола в период Культа личности ) и Агеева С. П. , председателя Облисполкома контрреволюционная группа , что организаторами группы были Смирнов и Универ , а членами Сабуров , Власов и Дюжилов , и как исполнители заданий были Писарев и Троицкий .

Из обвинительного заключения было видно , что членов группы ждет СМЕРТНАЯ КАЗНЬ , т. к. в нем группе предъявляли обвинение , что посредством контрреволюционного вредительства пытались свергнуть Советскую власть и установить власть помещиков , капиталистов и кулацких хозяйств ( дословно – из учебника политграмоты ) .

Для нашего процесса было сформировано специальное присутствие Областного суда в составе председателя зам. председателя Областного суда Шубина , члена суда председателя спец-коллегии Виче и члена спец-коллегии Заозерова , гособвинитель облпрокурор Карасик и два защитника Благовещенский и Тетюшкин . Судили нас показательным процессом в селе Кадый , в здании строящегося клуба .

Из Иванова нас отправили утром 24 сентября . До поезда везли специальной машиной ( черный воронок ) , которая устроена так : по обоим сторонам шесть маленьких ящиков и посередине коридор . В этом ящике человек лбом чувствует дверь , затылком стенку и верхом головы потолок . В пассажирском поезде до станции Кинешма был очищен от пассажиров один вагон , в котором везли нас и нашу охрану , которая была из резерва конной милиции в количестве сорока человек , вооруженные пистолетами и шашками , винтовками , начальник спец. Секретного отдела ОблНКВД Клюкин , и с ним два сотрудника , состав суда , два журналиста из областной газеты . По нашему процессу печатался стенографический отчет , было опубликовано обвинительное заключение и приговор . В этом отчете писалось совершенно все наоборот , в особенности показания наши и свидетелей , Давались жуткие комментарии . Со станции Кинешма нас отправили на автомашинах , и вот автоколонна состоящая из не менее чем пятнадцати машин , проезжая до Кадыя на расстоянии 110 километров , представляла жуткое зрелище и жители деревень , завидев её исчезали как от какого-то нашествия иноплеменников . По приезду в Кадый , тут же вечером начался судебный процесс . Перед процессом ко мне ( мы были размещены по одиночке в канцелярии РайНКВД ) зашел защитник Тетюшкин и сказал , что он мой защитник , и , что он хотел бы со мной побеседовать . Я заявил ему , что я с ним разговаривать не желаю , я ни в чем не виновен и меня не от чего защищать . Он пожал плечами и вышел . На суде все обвиняемые от защиты отказались . Все же суд состоялся с участием сторон …

Ставрова на суде не оказалось . Прокурором была зачитана справка , что он помер в тюрьме , и что он , прокурор , возбуждает ходатайство перед судом , его , т. е. Ставрова , показания на предварительном следствии считать как показания на суде . Суд удовлетворил его ходатайство. Фактически же дело обстояло так . Как известно , Ставров был арестован первым , то он и “создал” в нашем районе контрреволюционную организацию , т. е. его показания являлись основанием для ареста остальных . И вопрос был решен так : чтобы Ставров не мог на суде присутствовать , где бы все остальные заставили его рассказать суду , как он создавал эту организацию ? Его присутствие , по существу , свело бы на нет судебный процесс . Было решено его уничтожить , и он был уничтожен в тюрьме во время следствия . Первым допрашивался Смирнов , затем Универ и все остальные . Виновными себя никто не признавал , а вопрос судьи Универу : почему его показания на суде расходятся с показаниями на    следствии , он сказал , что как коммунист не может рассказать на открытом суде о методах допроса НКВД , вследствие которых он давал показания на следствии , он напишет письменно , а суд пускай их приобщит к делу и зачитает на суде , но суд не сделал ни того , ни другого . Универ сделал глупо , он еще очевидно не вышел из того ошеломления , какое получил на следствии , он едва говорил , ему очевидно здорово досталось !

После первого заседания ко мне в камеру пришел Клюгин и говорит : ты слышал , как Смирнов давал показания ? Он сблядовал , оказался курва-сволочь и наговорил суду правды , и себя виновным не признал , ты должен говорить только правду и виновным себя признать … Я заявил ему , что расскажу суду “всю правду ! “ , вот так , вставил он , но я добавил , что виновным себя не признаю , и правда , мол , будет заключаться в том , что вы ничем не отличаетесь от германских фашистов  ! Тогда он рассвирепев , закричал : смотри , сволочь , кровью расплатишься ! Я схватил табуретку , бросился на него , он моментально выскочил . На этом его “беседа” со мной кончилась …

Подробно описать процесс слишком долго и много нужно писать , но нельзя не остановиться на некоторых его эпизодах …

На вопрос прокурора Смирнову , что он может сказать о вредительской деятельности Власова , Смирнов ответил , что он “знает Власова как преданнейшего коммуниста и прекрасного хозяйственника” . Прокурор заметил , конечно : первый враг народа покрывает такого же . Еще на вопрос : знал ли Смирнов о хлебных очередях в районе  и что предпринял , он ответил : знал , они тянулись от здания Райкома и до магазина , что он дал поручение Власову написать о голоде в районе Сталину , т. к. все обращения в областные организации не помогали … Такое письмо он написал “фельд-связь” , т. е. секретной почтой отправил в ЦК Сталину , но все равно ничего не изменилось , и от Сталина не было ответа . Копия этого письма находится в делах Райкома , и его он просит приобщить к делу . Прокурор заявил , что это двурушничество , одной рукой вредили , а другой писали Сталину ( Как это можно ? Какой абсурд ! ) .

Еще такой эпизод : прокурор задает мне вопрос , как я додумался до того , что отдал распоряжение прекратить продажу печеного ржаного хлеба в райцентре , ведь это вредительство , признаю ли я себя в этом виновным ? Я ответил , что данный вопрос надо разбить на два : один – было ли мое указание , и виновен ли я в этом . Да ! Такое указание я давал , но виновным я себя не признаю . Прокурор заметил : как это понимать ? Я пояснил как надо понимать и рассказал , как это произошло . А произошло оно так . В начале февраля 1937 года я получил из Райисполкома с визой предрика Универа – “Власову для исполнения”– постановление ( протокол ) Президиума Облисполкома , в котором в одном из пунктов говорилось : прекратить продажу печеного ржаного хлеба в райцентрах , в 13 районах области , в то число входил и наш район . Я тут же отдал распоряжение зав. торговым отделом , чтобы они это выполнили , что ими и было сделано , но ведь , гражданин прокурор , там в протоколе , где перечислялись члены Президиума , значится ваша фамилия . Что же , выходит вы присутствовали на этом заседании , голосовали за это решение , т. е. вы являетесь его творцом , а я только исполнителем в порядке государственной дисциплины . Вы может быть будете оправдываться и скажете , что за это не голосовали ? Но ведь вам , как прокурору предоставляется право “вето” , т. е. приостановить это решение как незаконное , вы этого тоже не сделали , а теперь говорите , что это вредительство . Я с вами согласен , что вредительство , но ведь вредитель вы , а я исполнитель , я согласен отвечать перед судом в том случае , если вы покинете трибуну государственного обвинителя и сядете со мной рядом и будете здесь перед народом отвечать , а то что выходит вы меня судите , а я отвечаю ! Он покраснел как рак и ответил , что если надо будут судить и прокурора , а теперь судим мы вас ( в зале зашумели ) .

Подобно этим эпизодам Были эпизоды и в свидетельских показаниях – зав. хлебным магазином Сизаревой И. Прокурор задал такой вопрос : много ли у Советской власти хлеба ?      ( Как на него ответить ? ) Много – отвечала она . А как же , опять спросил прокурор – получается , что у Советской власти хлеба много , а у вас хлебные очереди . Почему это так ? “Не знаю” , - отвечала она , от кого это зависит не знаю , опять отвечала она . Как не знаю ?! , - уже закричал на нее прокурор . У вас кто руководитель был ? Василий Григорьевич , - отвечает она . Какой Василий Григорьевич – подсудимый Власов ! , - одергивает её прокурор . Ну подсудимый Власов , - отвечает она . Так значит от него это все и зависело ? Так ведь ? , - она молчит … Тогда прокурор диктует показания секретарю для занесения в протокол : вследствие вредительской деятельности Власова создавались хлебные очереди , несмотря на огромные запасы хлеба у советской власти . Так я понимаю ваши показания , Сизарева ? , - она молчит … Так и запишите , - говорит прокурор секретарю .

Второй эпизод : допрашивают свидетеля зам. старшего бухгалтера Некрасова С. П.

Прокурор : Что вам известно о вредительской деятельности Власова ?

Некрасов : Ничего не известно . Я находился в свидетельской комнате и не слышал , что говорилось на суде .

Прокурор : Вы кем работаете ?

Некрасов : Зам . старшего бухгалтера .

Прокурор : Как же так , ведь вы не могли не знать исходя из того , кем вы работаете , ведь через вас шло много документов и разных распоряжений ?

Некрасов : Власов вредил или нет – я не знаю ! А если даже если и вредил , он мне об этом не докладывал !

Прокурор : ( беря в руки пачку районных газет ) Вот тут семнадцать номеров районной газеты , в каждой пишется о вредительстве Власова , а вы говорите , что ничего не знаете . Как же так ?

Некрасов : Я не читаю никаких газет и в них ничего не пишу . Спрашивайте тех , кто пишет , очевидно они знают …

Прокурор  : ( со злостью ) Садись !!!

Если бы этот процесс слушал человек с закрытыми глазами , и его бы не    предупредили , что идет суд , то он никогда бы не поверил , что это действительность , и что на основании такого процесса можно приговорить людей к смертной казни , он бы подумал , что находится на разыгрывании какого-то глупого водевиля …

Так прошло четыре дня суда .27-го , после речи прокурора , который попросил для Смирнова , Универа , Сабурова и меня – высшую меру наказания – р а с с т р е л ! Нам предоставили последнее слово : “ Вас – как суд , я ничего не могу просить , я ничего вам не буду говорить , т. к. я вас за суд не считаю , а считаю вас за артистов , изображающих суд , разыгрывающих заранее изученные роли по указанию НКВД , и вы не являетесь представителями правосудия , а являетесь страха ради исполнителями гнусной провокации НКВД . Вы бессильны проявить что либо от вас зависящее . Все равно вы приговорите меня к расстрелу , что бы я вас не просил , что бы я вам не говорил , а раз это так – я ни о чем вас не прошу . Я скажу только то , что я не хотел бы умирать в настоящее время только потому , что я глубоко верю в то , что наступит неизбежно такое время , когда за гнусное дело , которое вы творите – вы будете стоять на том самом месте , на котором я нахожусь сейчас !!! Вот свидетелем этого времени я хотел бы быть . Мне до этого хочется дожить , поэтому я не хотел бы быть расстрелянным , только во имя этого хотелось бы жить , так как во всем остальном жизнь уже испорчена …”

В таком примерно содержании и была речь Смирнова . Остальные же подсудимые ничего содержательного не сказали , в частности , Сабуров сказал , что просит суд сохранить ему “ жизнь не для меня , а для моих маленьких детей “. Я дернул его за пиджак и сказал : “Дурак ты “…

В семь часов вечера суд удалился на совещание , а в час ночи был объявлен ПРИГОВОР .

В период , когда совещался суд , было разрешено свидание . Меня на свидание вызвала Нюра ( фамилии я уже не помню ) , уборщица Райпо . Очень исполнительная и хорошая работница . Она бросилась ко мне на шею с сильным плачем и говоря : “Василий Григорьевич ! Неужели вас расстреляют ?! “ Я ей ответил : “ Наверно “. Она едва могла уйти , испуганная таким ответом . На процессе Александры Михайловны не было , она была уже в Переславле . Жены Смирнова тоже не было . Были жены Универа и Сабурова . На процессе присутствовало несколько сот человек , и никто не уходил , когда суд был на совещании , все ждали приговора . Приговор был на восьми листах , зачитывался долго . В нем было такое нагромождение разного рода “ вредительских действий “ , что не было в районе такого явления или отрасли работы или хозяйства , где бы не вредили . В нем сначала и до конца воспроизводилось то , что было сочинено в НКВД в обвинительном заключении . В заключении говорилось о том , кто к чему приговаривается : Троицкий к 8-ми годам , Дюжилов и Писарев к 10-ти годам лишения свободы , а Смирнов , Универ и я – к расстрелу .

Чтение приговора характерно выдающимся инцидентом : совершенно неожиданным для устроителей судебного процесса . “ К расстрелу ! “, - судья сделал длинную паузу ( ожидая хлопков ) , но в зале была такая тишина , что даже были слышны отдельные вздохи , но ни одного хлопка … Далее судья читал : и с конфискацией принадлежащего им имущества , и опять длинная пауза , но снова тоже тишина и ни одного хлопка , и конец приговора говорил : “приговор окончательный и обжалованию не подлежит “… После этих слов в зале также ни одного хлопка , а вместо этого из зала раздались голоса : ой , батюшки , что вы делаете ! И так несколько раз . Одновременно с этим я обратился к народу и сказал иронически : “Что никто не хлопает суду ? Коммунисты , хоть вы похлопайте” . ( Они занимали две передних скамьи и ни разу не хлопнули . ) Но в тот же миг ко мне подбежал политрук взвода охраны и , тыча мне револьвер в лицо , закричал на меня : “ Что я говорил народу ? “ , повторяя это несколько раз и прочие выражения . У меня было странно возбужденное состояние , можно сказать , что просто невменяемое , я нацелился вырвать у него наган и с ним проложить себе дорогу к свободе и уже схватил его за руку , но не поспел ее вывернуть , как его за воротник гимнастерки схватил один милиционер и отбросил от меня , что он перевернулся вверх ногами , при этом он сказал , что он дурак , что нельзя подходить в такой момент к приговоренным к расстрелу людям , да еще с такими “дерзостями” . В результате получилось что-то вроде небольшой свалки , так как все эти крики народа из зала , мое обращение к народу и моя схватка с политруком было одновременно , то вызвало большое замешательство в охране , и начальник конвоя подал команду “ к оружию” , в зал на народ одновременно было направлено до тридцати винтовок охраны и много пистолетов от других присутствовавших на суде работников НКВД и   милиции . Среди народа началась паника , вызвавшая давку . Народ полез из зала не только в двери , но и во все окна , открыв раны . Состав суда моментально исчез , и мы не менее 30-40 минут наблюдали эту давку , а охрана стояла с обращенным наготове в зал оружием .

                                                              4 .

После чего нас по одиночке стали уводить в РайНКВД . Порядок был такой : два человека меня вели под руки и держали в другой руке пистолет , один шел сзади , а другой впереди с пистолетами в руках . Было около двух часов ночи , страшная темнота . И я пака не дошел до места очень переживал , боясь , как бы они в такой темноте не застрелили меня провокаторски ( я от них , после пережитого , ждал всего ) под предлогом попытки к бегству …

На другой день утром в зале , где происходил суд , была обнаружена в бессознательном состоянии жена Универа – Мария Калистратовна .

В период суда я находился в канцелярии НКВД по соседству с кабинетом начальника . Каждую ночь я слышал как Клюкин информировал Иваново о ходе процесса . Во вторую ночь я из разговора Клюкина узнал , что Романов В. Ф. Снят с должности председателя Райисполкома и впоследствии арестован . И это произошло после того , как по ходу допроса Смирнова , он высказал удивление , что его обвиняют во вредительстве в сельском хозяйстве , в частности , в смещении севооборотов , в особенности по Чернышевскому с\с , когда там комиссию по составлению плана сева по данному с\совету возглавлял Романов , он назначен на должность предрика , а я подсудимый ?1 Раз это так , то это обвинение с него должно быть снято . В конечном счете вышло , что Романов попал в ту яму , которую копал для других .

После суда меня поместили в комнате участкового инспектора , и совместно со мной находились одновременно два милиционера , а ночью три – это была моя охрана . Моя нервная система была так потрясена , что лежа на письменном столе меня трясло как от сильной малярии , ложку с супом я не мог поднести ко рту , чтобы ее не расплескать , и я ел суп из тарелки по ребячьи прямо ртом . Так длилось в течении пяти дней , пока мы не были отправлены в Иваново . В Кадые держали до решения ВЦИКа о помиловании , это делалось на случай , если приговор утвердят , то расстрелять нас в Кадые ( была боязнь инцидента при конвоировании ) . Об этом Смирнов подслушал разговор Клюкина по телефону с Иваново .

В период моего нахождения в камере , ко мне неоднократно приходил Клюкин и цинично издевался надо мной . Однажды в такое посещение он спросил меня :

- Как себя чувствуете ?

- Как может человек себя чувствовать , когда он приговорен к расстрелу – так я себя и чувствую …

- Не волнуйтесь , может быть отменят .

- Это зависит только от вас .

- Нет , это зависит от суда .

- А раз это так , то значит я буду расстрелян …

- Ну что ж – все равно когда-нибудь придется умирать .

- Умри ты первый ! , - я схватил его за горло , только вмешательство находившихся со мной милиционеров спасло его от неприятности .

Из Кадыя нас отправили 4 октября через Кинешму , везли меня на грузовой полуторке в окружении семи милиционеров . Проезжая через Волгу на пароме , я мысленно прощался с нашей русской красавицей рекой , не рассчитывая , что когда-либо увижу её . В Кинешме мы ночевали в тюрьме . Нас поместили в карцере в подземелье ( в тюрьму был превращен какой-то бывший монастырь ) . Я попал вначале вместе со Смирновым Ф. И. Тут я ему сказал : как он мог допустить подобное показание , что он создал контрреволюционную организацию , и в которой состоял и я . Ведь на самом деле не было её . И я еще добавил : кто дал ему право распоряжаться моей жизнью ? Ведь ты знал , что я не состоял ни в какой контрреволюционной организации . Как все это произошло ? Он бросился ко мне со слезами как ребенок и стал говорить мне , что он такого показания не подписывал , что это протокол подложный , что нужно было требовать его , и что он может быть через час уйдет в могилу , но он с тем уйдет , заявляя , что он в этом не виновен …

Сопоставляя его предсмертные заявления с тем , что мне Морозов , по моему требованию не представил очной ставки со Смирновым , становится вполне ясно , что Смирнов говорил мне правду .

Через два часа меня отделили от Смирнова и посадили в другой карцер , в котором находились два смертника : один из них по фамилии Андреев , был в Семеновском р-не агрономом , лаборантом при Райзо . Обвинялся в том , что с “ вредительской целью давал неправильные анализы на семена колхозов “ ( какой абсурд ! ) ; другой смертник был главным механиком Кинешемского деревообрабатывающего комбината ( фамилию не помню ) .

Из Кинешмы нас отправили в Иваново 5-го октября в арестантском вагоне ( в столыпинском ) совместно с другими заключенными , всего в количестве 80-ти человек . На пути , в городе Вичуга к нам еще подсадили двух смертников , они были молодыми Советскими инженерами , коммунистами . Обвинялись в том , что они контрреволюционные вредители . А существо дела заключалось в том , что на высоковольтной линии в трансформаторное масло попала вода , по неизвестным никому причинам , это вызвало простой какой-то текстильной фабрики полтора дня , и все …

В Иванове наш вагон отцепили и загнали на товарный двор . Через час к вагону был подан “ черный ворон” и были вызваны Смирнов , Универ , Андреев и два Вичужинских инженера и увезены , а остальные остались в вагоне . Вызванные шесть человек были увезены прямо на расстрел , и были расстреляны в ночь с 5-го на 6-е октября 1937 года .

                                                           5 .

Я совместно с другими был направлен в тюрьму № 1 . Это бывший литейный завод , двухэтажное здание следующей формы :

в нижнем этаже были общие камеры , а на втором – следственный корпус ( 14 следственных камер , 4 камеры смертников , детские камеры , больничная камера и несколько общих камер ) .

Предварительно длительное время , не менее 4-х часов , почти всю ночь была длительная процедура обыска , весь этап , состоящий из 80-ти человек был во дворе на холоде . Нас , трех смертников , сразу отделили в отдельную группочку и обыскивали последних . Была жуткая обстановка : внутри широкого двора был виден в темноте огромный силуэт корпуса тюрьмы , и кругом тесовый плотный забор высотою 12 метров с еще более высокими вышками . После того как весь этап , кроме нас , был уведен в тюрьму , нас еще долго держали и уже создавалось впечатление , что нас поведут на расстрел , особенно сильно переживал Сабуров . Когда нас позвали и предложили идти , он так сильно схватил меня за руку , что я даже закричал от боли , он не мог идти от обуявшего его ужаса , и его тащила охрана волоком и с пинками Сабуров был посажен в какую-то другую камеру , а я в № 61 ( это специальная камера смертников ) , длиной не более пяти метров , а шириной , что я даже на полу не укладывался во весь рост . В ней было две железных кровати намертво прикованы к полу толстым железом . Было одно окно , дверь была одна , на ней висела одна железная решетчатая дверь и одна деревянная глухая ( с волчком ) . Как только я был впущен в нее , я не мог двигаться по ней , т. к. не было куда поставить ногу , т. е. по всему полу поперек камеры лежало 14 человек и 4 человека на койках ( по два на два валетом ) . Камера предназначенная на двух смертников вмещала до меня 18 человек . Меня сразу поразило такое количество людей , и я сначала , считая себя смертником , почему-то не подумал , что они такие же , но понимал , что я должен быть в камере смертников , и я задал им такой вопрос : “как вы , товарищи , попали сюда ? “( очень наивно ) . Один из них ( это был Хоменко В. Н. ) ответил : так же как и вы . Тут меня как электротоком пронзила мысль , что все эти люди будут расстреляны , как и я , и у меня от та кого впечатления сразу подкосились ноги и я упал … Выйдя из этого оцепенения , я услышал голоса товарищей , уговаривающих меня не волноваться в надежде на лучшее , что они вот уже сидят давно и пока их еще не расстреляли . Мне предоставили местечко на полу среди остальных , за счет того , что они уплотнились и без того лежавших в невозможной тесноте . Люди , находящиеся в камере смертников вели и чувствовали себя по разному . Одни сидели или лежали в течении многих дней подряд , уставив свой взгляд в одну точку , не проронив ни одного слова с другими , т. е. очень тяжело ; некоторые из них на моих глазах седели в течении 3-4 дней , некоторые даже ( было три случая ) сошли с ума . Другая часть держалась более спокойно и твердо . В общем , моральное и душевное состояние приговоренного человека к смертной казни – объяснить другим людям , которые это не переживали сами , я лично считаю очень трудно или даже невозможно . Я только хочу привести пример моего личного состояния , когда я читал в литературе о состоянии приговоренного к смерти у меня по коже был мороз и волосы вставали на голове , но в прочитанной мной литературе говорилось о переживании не более одной десятой доли того , что я пережил сам . Но мое личное моральное и душевное состояние отягощалось еще сильнее только потому , что я был абсолютно невиновен в предъявленном мне преступлении . Более характерные смертники в камере были :

1 ) Хоменко В. Н. – занимал должность инспектора по фонду коня Красной Армии при Ивановском областном земельном Управлении , выходец из Кубанских казаков , в дореволюционное время окончил школу офицеров , был участником Японской войны , где был ранен и по негодности к военной службе уволен из армии и вплоть до Октябрьской революции был зам. директора коневодческого завода в Хреновом , в возрасте около 60 лет , очень образованный , культурный человек , всегда оптимально-душевно настроенный , был душой камеры . У каждого смертника после беседы с ним создавалось состояние , облегчающее его тяжелую участь . Он был приговорен за то , что будучи специалистом по коневодству рекомендовал производить кастрацию жеребят в возрасте , не достигнувших 3-х лет . С ним было так : через несколько дней , как я попал в камеру , вернулась его жалоба из Москвы только потому , что он адресовал ее не в ту инстанцию , это было через 55 дней , как он попал в камеру смертников . Он взял эту жалобу , тут же на стене зачеркнул одну инстанцию и написал другую ( как будто это сделать в Москве было нельзя ) , и она снова была отправлена в   Москву , и только опять через 60 дней он получил результат , он был полностью признан невиновным . Так совершенно невиновный человек просидел в камере смертников 115 дней !

2 ) Колпаков Яков Петрович – председатель Судогдского Райисполкома , был коммунистом в армии еще до Октября 1917 года . Он очень тяжело переживал , он несколько дней беспрерывно сидел на одном месте , смотрел в одну точку , ни с кем не разговаривал . В возрасте около 50-ти лет , имел жену учительницу и детей – был расстрелян .

3 ) Мельников – председатель кустарной артели Совинского района по изготовлению ниточных катушек и шпуль для текстильной промышленности , в прошлом батрак ,   коммунист , в возрасте до 30-ти лет , приговорен за то , что в артели сгорела деревообрабатывающая мастерская от искры , вылетевшей из локомобиля ( был признан контрреволюционным вредителем ) .

4 ) Красиков – технорук той же артели , что и Мельников, из колхозников , в возрасте до 60-ти лет , приговорен за то же , что и Мельников . Впоследствии Мельникову и Красикову расстрел был заменен 10-ю годами .

5 ) Клименко – зав. складским и элеваторным сектором Ивановского Облзаготзерно , коммунист с 1919 года , в возрасте до 45 лет , переживал также как Колпаков Я. П. , имел жену ( которая работала бухгалтером ОблНКВД ) , был признан виновным в том , что некоторые элеваторы области были заражены клещом . Был расстрелян .

6 ) Аркадьев Константин Сергеевич – это тот самый Аркадьев К. С. , с которым я совместно работал в Переславском Райисполкоме , он был зав. Райзо . Это о нем я говорил , что если никто из посылаемых в деревню по коллективизации или с другим поручением не может ничего сделать , то , как говорили в Райкоме , нужно посылать Аркадьева . Он мог выполнить потому , что пользовался большим авторитетом среди крестьян . Сам он выходец из крестьян интенсивников д. Багримово Переславского р-на , коммунист . Я даже не могу перечислить всех его качеств как человека и коммуниста , все они могут быть только образцом и примером для каждого , только с хорошей стороны . Возраст его был не старше 45-ти лет . В момент ареста работал зав. Александровским Райзо . В конце октября он попал в нашу камеру , а через три дня в два часа ночи я лично прощался с ним в последний момент его жизни , т. е. тогда , когда его брали на расстрел ( он был расстрелян ) . Я не могу без глубокого волнения вспоминать эту сцену проводов , в особенности тот момент , когда мы обнялись , и когда он сказал нам : “Прощайте товарищи ! “ Я никогда не могу забыть тех минут , когда он вертел долго , долго в руках шапку , не решаясь её надеть , так как это означало бы , что надо уходить , я продлить хоть минуты жизни ему хотелось , но его резко торопили пришедшие за ним шесть человек охраны . Его увод на расстрел произвел настолько тяжелое впечатление на находящихся в камере смертников , что почти целые сутки ни с кем никто не говорил , и целые сутки не принимали пищи . Я же лично в течение целой недели находился в таком потрясении , что не мог ни спать , ни даже есть столько сколько мне было нужно .

Кроме того , до моего прибытия в камеру из нее были взяты на расстрел еще два человека , которых я хорошо знал лично , это :

1 ) Хлопунов – зав. Кинешемским элеватором заготзерно , член КПСС с 1919 года , в возрасте до 45 лет . Лично я могу выразиться так , что почти не знал более обаятельного и прекрасного человека . Он был всегда внимателен ко всем , был культурным и грамотным образцом коммуниста и человека . Осужденный как “вредитель” , он через две недели  после ареста был расстрелян .

2 ) Петров – председатель Правления Небышевского Райпотребсоюза , в 1929 году был моим учеником на кооперативных курсах в Александрове , где я преподавал товароведение , коммунист , отец пятерых детей . На суде заявил , что как “можно судить его невиновного , когда даже фашистский суд оправдал невиновного Дмитрова “. На самом же деле он не совершил никакого преступления .

Дней через десять моего пребывания в камере смертников в нее пришел мой защитник Тетюшкин и от него я узнал , что Смирнову и Универу приговор утвержден , Сабурову заменили десятью годами тюремного заключения , а мое дело выделено особо , в то время еще не было принято закона об увеличении срока наказания за контрреволюционные преступления . Я выделение дела “особо” воспринял так , что я все же буду расстрелян . После такого сообщения и проводов Аркадьева у меня создалось тяжелое переживание , к тому же из камеры не выводили никого пол замене сроками . Жизнь в камере протекала и без того напряженно , все мы не засыпали до утренней “оправки” и завтрака , т. е. до 4-5 часов утра , не потому , что заставляли себя не спать , а потому , что никак не могли заставить себя заснуть , все это время все были как будто не живые , в камере была мертвая тишина , никто ни с кем не разговаривал , любые шаги по коридору заставляли всех настораживаться , а отпирание камеры ( гром замков ) вызывали такое чувство оцепенения , что как будто на миг в тебе останавливалась жизнь . С 5-ти утра до 11 дня все спали , а затем до ночи чувствовалось какое-то облегчение , а с наступлением ночи все начиналось сначала , и так в течение 52-х дней .

Кормили нас обычной тюремной пищей , очень плохой , её почти никто не ел . При получении кем либо из смертников продовольственной передачи , он тут же объявлял её собственностью всех , и так делал каждый . Все это складывалось в общую кучу , обезличивалось и копилось , так как и их мы плохо ели .

На 52-й день меня вызвали в канцелярию начальника корпуса тюрьмы . Там был комендант Областного суда , который вручил мне телеграмму и сказал : “прочитайте и распишитесь” . В телеграмме было дословно написано : Иваново , Облсуд , Власову В. Г. – Вам высшая мера – расстрел заменяется 20-ю годами работы в исправительных трудовых лагерях и пятью годами лишения избирательных прав , по отбытии срока наказания – подпись член ВЦИКа ( фамилия ) .

Я задержался с возвратом ему телеграммы , он дополнительно спросил : “Вам не понятно ? “ Я ответил : что одно понятно , а другое нет . Мне понятно , что я должен погибнуть в лагере , но не понятно то , что я осужден за неверие в социализм , а во ВЦИКе тоже не верят , неужели через 25 лет будут лагеря ? А ведь это несовместимо с социализмом , но ведь их не судят ?! Он ответил : это я не могу объяснить , вы расписывайтесь …

День 18 ноября 1937 года был счастливым днем для камеры смертников . Вместе со мной из нее вышли еще шесть человек с разными сроками , из нее мы все попали в общую камеру , в ней нас было человек 70 . Она была очень маленькой , нормально в ней можно разместить не более 15-ти человек . Старосту камеры звали Василий Иванович Савин – этот человек за революционную деятельность при самодержавии отсидел 10 лет во Владимирском централе , был в Городовцеве секретарем Горкома КПСС , и вот “как враг” народа имел 10 лет . Узнав , что мы бывшие смертники , несмотря на тесноту , дали нам местечко , на котором можно было сидеть , но не больше . В этой же камере я встретил секретаря парткома Кольчугинского завода Князева , это был человек смелый , решительный , вел себя непринужденно , был хорошим товарищем . В результате сильного избиения , он болел , у него были отбиты внутренности ( он мочился с кровью ) . В данной камере я пробыл не долго . В тюрьме была система гонять отдельными партиями из камеры в камеру , а это сильно изнуряло заключенных , так как камеры все были переполнены , то когда попадаешь в новую камеру , приходится начинать с “параши”, т. е. никогда не получишь места . Я очень часто попадал в списки перегоняемых . В результате такой гонки мне пришлось с 18 ноября 1937 года по конец января 1938 года побывать в ряде камер . На более характерных из них я хочу остановиться .

1 . Камера № 43 вверху , она была крайней к следственному корпусу под прямым углом ( см. схему ) :

 

Я лежал на верхних нарах ,  и мы все , находящиеся в камере , начиная с вечера и до утра , каждый день слышали крики истязаемых , которых там допрашивали , а также крики и ругань следователей . Я  особенно мог слышать отчетливо , т. к. лежал на верхних нарах и крайним к окну ( в окне стекол не было ) . В особенности я не могу забыть крика какой-то женщины . В этой камере я встретился с Гнединым Герасимом – это член КПСС с 1903 года , член Первого Ивановского Совета , в 1905 году он занимал в Иванове должность председателя Общества старых большевиков ( ему дали пять лет лишения свободы ) .

В камеру иногда заходил начальник корпуса Макаров , вынимал блокнот и говорил : “ну , кому что нужно ? “ , и записывал кому что нужно и затем цинично заявлял : “ни ---- вам не будет” и уходил .

2 . Камера ( номера не помню ) , находилась в пристройке к общему корпусу ( см схему ) ,

окно которой было в конце приставки ( широкое ) . В то время на окнах тюрьмы были деревянные “козырьки” , т. е. диагонально поставленные деревянные щиты , тоже не имели стекол , и на его решетку заключенные ставили кружки , ночью кто-то из заключенных уронил кружку сверху , и она в полете зацепила нижние , и на решетке образовался металлический звон . Тут же по окну началась с вышек стрельба из   пулеметов , и попавшими в камеру пулями было убито и ранено до десяти человек , которые были на нарах . Я находился на полу, сидел в проходе у двери . За этот произвольный расстрел начальник этой тюрьмы получил орден , как за мужественное подавление “бунта” заключенных .

 3 . Из этой камеры я был опять переведен вниз , номера камеры не помню . Она была небольшая с одним окном посередине , а по обе стороны были двухъярусные нары . Середина между нарами от окна до двери была заполнена людьми , которые стояли так плотно , что мы , которых в эту камеру переводили ( нас было 11 человек ) не могли в нее войти , но , чтобы нас туда втиснуть , нас придавили дверью шесть человек тюремной обслуги , мы были втиснуты , плотность стоящих людей была так сильна , что невозможно было вытащить и поднять руку кверху . В таком состоянии люди стояли несколько дней , вплоть до полного изнеможения и до бесчувствия , они в таком бесчувственном состоянии , как трупы , продолжали стоять среди других – упасть на пол из тесноты было невозможно . Были случаи , что некоторые не выносили психически и сходили с ума . Через несколько часов я был прижат к концам нар , высота их была на уровне коленей , толпа нажимала на меня , и концы досок от нар врезались мне в колени , приносили мне страшную боль . Видя мои страдания , один из старичков , сидящих на нарах ( на них сидели все , лежать было невозможно из-за тесноты ) , спросил мою фамилию , я назвал , он сказал : что я не тот ли Власов , что по “Кадыйскому делу” ?                     ( “Кадыйское дело” – под таким нашумевшим названием был известен наш процесс в Ивановской тюрьме , и во всех камерах спрашивали прибывающих вновь , нет ли кого по “Кадыйскому делу” ? ) Я признался , что да , тогда он сказал , что он уступит мне пол места и об этом просит остальных , сидящие рядом согласились , и я попал на нары и тем был спасен от тех ужасных мучений , которым подвергались стоящие люди в проходе . Обратившийся ко мне был Алалыкин , член РСДРП с 1898 года , бывший не раз арестованным и в тюрьме и ссылках до 1917 года . Перед арестом был на пенсии , был расстрелян . Остальные : Спиридонов , из Облпромсовета , член КПСС с 1903 года , член Первого Ивановского Совета ч 1905 году , Иванов – начальник Ивановского железнодорожного вокзала , член КПСС с 1903 года . Не помню фамилии – ректор Ивановской высшей сельхозпартшколы , старый коммунист . Зернов – член правления Облпотребсоюза , старый коммунист . Так на этом полместе я провел несколько дней .

В январе 1938 года из этой тюрьмы я был этапирован в пересыльную Ивановскую тюрьму № 2 , которая находилась на Рабфаковской улице , специально переоборудованная из кустарных мастерских артели инвалидов . Она состояла из большого двора и трех отдельных зданий , в которых сидели люди , и других подсобных . Это было уже время расширения тюремной деятельности , за счет которого родилась эта тюрьма . В ней находилось до 18000 человек . Да , из которой я прибыл , т. е. по стоянию сильно набитой тюрьме тоже было 17000 . Кроме этих двух существовала еще внутренняя тюрьма НКВД , да несколько КПЗ при районных милициях . Так что в одном Иванове доходило до 40000 человек . Кроме Иванова , в пределах Ивановской области был большой Владимирский централ с несколькими десятками тысяч , еще были большие тюрьмы в Кинешме , Шуе и других городах . Невольно вспоминается выражение – какая ирония судьбы . Ивановская область , бывшая цитадель революционного движения стала “тюремной республикой” .

Снаружи вид этой тюрьмы был такой же , что и первой , на окнах “козырьки” , над каждым из них стоял густой пар , выходивший из окон . Это было следствием того , что стекла в окнах заключенные выдавливали , чтобы не задохнуться . Несмотря на зимнее время камеры не отапливались , стекла были выдавлены , из окон , все же на верхних нарах люди сидели голыми и с них беспрерывно тек пот . Это было результатом невероятного перенаселения камер ( для примера привожу камеру № 2 ) , в ней было 323 человека вместо положенных 17 по  норме . В этой тюрьме и порядок был тот же ( очевидно была система ) , шла такая же беспричинная гонка из камеры в камеру . Я за время с января по апрель побыл в 12 камерах , более характерна это № 21 , она имела такую форму :

Сначала я стоял в проходе около суток , затем сидел в проходе . В проходе сидели люди спинами к нарам и лицом друг к другу , но так плотно , что по проходу пройти было невозможно и люди на “парашу” ходили по краям нар , затем я попал под нары ( смотри букву ( Я ) в схеме ) . Это уже считалось “роскошь” , хотя во всю длину я лежать не мог , в ногах поперек тоже лежали , сидеть тоже не мог , было низко , т. к. холод из окна без стекол падал на цементный пол , то на нем была вода от испарений , но мы умудрялись поверх воды клали доски . Там под нарами была вечная ночь . Я потерял даже счет дням . К тому времени я не был в бане уже три месяца . Другие тоже не меньше . У нас у всех было столько вшей , что от их укусов у меня на ногах образовались язвы , которые никто не лечил . К тому же я с момента ареста не менял белья , оно полусгнило и висело на мне лентами . Потом вдруг началась еженедельная мучительная гонка в баню , целой камеры вместе . Нашей камере особенно было плохо , потому что нас было много , с прожаркой всего “барахла” , какое у нас было . Мы были удивлены , почему это так , но оказалось , что в тюрьме вспыхнул тиф . Лично я видел через щель ( прогулочного ящика ) , как в соседнем прогулочном ящике лежали трупы , сложенные в поленницу , наподобие дров . Получение хлеба и тюремной “баланды” происходило у раскрытой двери камеры , заключенные разбивались по десяткам и старший десятка получал и обеспечивал всем положенное . Но это была доходная должность : если кто либо умирал в десятке , в частности под нарами , то на него продолжали получать пайок , пока он не станет разлагаться , и в дальнейшем становится нетерпим . Я с момента ареста и до января не мог семье дать никакой весточки о себе . При обращении к начальнику корпуса написать , он отвечал : “пишите” , я говорил : “нужна бумага” , - “бумага не полагается” .

Этот до нельзя заколдованный круг и был причиной . Из него я вышел только   так : под нарами со мной рядом лежал человек , переведенный из Владимирского  централа , Ивановский рабочий ( столяр ) , отсидевший восемь лет за убежденность в анархизме , страдавший чахоткой , уже харкавший кровью , никто его не лечил , он и умер лежа со мной рядом под нарами , вот он и дал мне конверт , сделанный из обвертки сахарной пачки , и еже какой-то заключенный дал 1\2 части обертки от махорки , и один паренек , изготовлявший “колотушки” ( карты ) дал мне химический карандаш ( он был величиной не более 5-ти см. – это был запретный предмет в камере и за него давали карцер . Я написал письмо , и из него только впервые узнала семья , что я не расстрелян .

Так во всех 12-ти камерах я или был под нарами , или на верхних нарах , где ни на минуту с нас на переставал течь пот и была невероятная духота . В этой тюрьме очень много я встретил весьма характерных “преступников” : тут было много военных , в основном офицеры всех рангов , работников учреждений всех должностей : инженеров , учителей , студентов , жителей деревень – не колхозников , служителей культа и так другие . Для примера я приведу только несколько лиц ( фамилии не помню ) : бывший рабочий какой-то Ивановской фабрики , пенсионер 68 лет , ходил по квартирам и у обеспеченных людей колол дрова , за что получал 3-5 рублей и “сто грамм” . Однажды вечером , после всего этого , проходя мимо столба с репродуктором против Горсовета , он остановился и сказал : говорят по радио , много хлеба , а торгуют дорого … Его переспросил постовой милиционер , что он тут говорит ? Он дословно повторил . Был задержан и по приговору спец. Коллегии получил восемь лет . Он настолько не мог  понять , что это серьезно ( т. е. был наивен , как говорят ) , все просился у дежурного надзирателя пустить его домой , покончить там с оставшимся его добром ( он жил один ) и вернуться в тюрьму . Да , он вернулся бы , так он уверял , что ему уже трудно заработать , что он стар , а тут хоть неважно , но кормят . Я был очень удивлен его приговором ,   считая , что это какое-то головотяпство работников областного суда . Написал ему жалобу в Верховный суд и через две недели был получен ответ : “приговор оставить в силе” … Я тут решил , что такая жестокая несправедливость идет не снизу вверх , а сверху вниз .

2 ) Колхозник из колхоза недалеко от г. Шуя , в возрасте 35-ти лет ( он лежал со мной рядом под нарами ) , был возчиком суровья из г. Шуя в г. Иваново . Поставив лошадь в переулке , пошел в магазин , чтобы купить баранок своим ребятишкам . В этот переулок выходили ворота какой-то фабрики , на них были портреты ударников , иллюминированные цветными лампочками . Когда он возвращался с баранками , они у него были завернуты в бумагу , он засмотрелся на ворота , упал и рассыпал баранки . Когда он ползал по снегу , собирал их , мимо проходил милиционер и спросил : что случилось ? Он ответил , не поднимая головы : вот засмотрелся на эту ---- мать и упал ( указывая на иллюминированные ворота ) . Милиционер переспросил , он дословно повторил – был задержан им , арестован прямо с “места происшествия “ и получил пять лет лишения свободы .

3 ) Копейкин – абсолютно слепой , занимался только тем , что сидел на рынке в г. Юрьевце на Волге и просил милостыню , т. е. сидел с шапкой , в которую бросали монеты ( я сам ему подавал не раз ) , в возрасте 70-ти лет . Его я встретил в камере № 43 и страшно был удивлен и заинтересовался , прочитав его приговор , в котором говорилось , что он приговаривается за контрреволюционную деятельность к 10-ти годам лишения свободы , но учитывая , что он слепой , и в лагерях использован быть не может , заменить ему лагеря тюремным заключением . Кажется , немыслимо такое , чтобы человек только за то , что он слепой , должен быть тяжелее наказан – но факт ( тюремное заключение по закону считается тяжелым наказанием ) … Даже жестокий , прежестокий начальник корпуса тюрьмы , и тот когда приходил в камеру , говорил : ребята , не обижайте Копейкина . А вот какой был суд , который его осудил , да еще с заменой лагерей тюрьмой – пусть об этом задумается тот , кто будет читать это !

                                                   5 .

Вследствие эпидемии тифа тюрьма имела карантин и более 4-х  месяцев не было никакого движения заключенных , т. е. из нее не было этапа . В конце апреля начали собирать этап и 28 числа он был отправлен из Иванова , в который попал и я . Был отправлен специальный эшелон в количестве 50-60 товарных вагонов = 2000 человек . Куда нас везли – никто не знал , и по проезжающим станциям гадали , куда . 1-го мая мы были мы были на станции Мураши , это между Кировым и Котласом , а 2-го мая мы были в Котласе , где нас выгрузили на специальный пересыльный пункт . Пересыльный пункт представлял из себя следующее : большая площадь на берегу реки Северная Двина была обнесена колючей проволокой , внутри ее было несколько отдельных одноэтажных бараков , стены которых были наспех сколочены из горбылей и сверху накрыт брезентом . Никакого отопления в них не было , окон тоже , но этого “жилья” всем не хватало , и большее количество заключенных находилось под открытым небом , несмотря на то , что погода была холодная : днем шел мокрый снег , а по ночам заморозки . И чтобы не было движения по всему пункту , отдельные бараки тоже были огорожены колючей  проволокой , а в проходах стояли дежурные , которые не давали ни входа , ни выхода без “начальства” . Которые не были в бараках , они также разделялись отдельными небольшими зонами из колючей проволоки , т. е. что-то похожее на коллективные клетки зверинца . Наше общение шло через проволоку , которую мы облепляли с обеих сторон . Так же как  и в тюрьме тоже не было покоя , нас почти все время выстраивали большими группами по десять в ряд и беспрерывно считали . На этой пересылке в то время было     20 000 человек .

Через неделю началось опять формирование этапа и 7-го мая он был отправлен , в котором оказался и я . Он состоял тоже из 2-х тысяч человек . Нас погрузили в три баржи . Размещены мы были на дне баржи прямо на полу . Баржа сверху была закрыта брезентом . Теснота была такая , что мы в барже могли лежать только на боку , но мне еще “повезло” : в нашей барже были только заключенные со сроком от 15 до 25 лет , т. е. отдельно , нас в барже было 475 человек , а в остальных больше .

Везли нас неделю . На дне баржи мы совершенно не представляли , куда нас везут . Последние два дня нас не кормили . Начальник конвоя говорил , что не рассчитали количество дней , взяли , не угадали сколько нужно … А как было на самом деле – неизвестно потому , что по прибытии нам продовольствие не восстановили . Говорили так : прожили – за старое не выдаем !

Через семь дней нас привезли в Княж-Погост ( в настоящее время поселок Железнодорожный ) в Коми АССР на реке Вымь в 70-ти километрах от ее впадения в реку Вычегду у селения Коми Усть-Вым . Весь этап 2000 человек был помещен на вновь образованном пересыльном пункте , до нашего прибытия там уже были заключенные . Пересыльный пункт из себя представлял следующее : это несколько палаток , обнесенных колючей проволокой , расположенный у тракта на Чибью ( Ухту ) на каком-то болоте ( как будто не было другого места в необъятной Коми АССР ) , по которому от палатки до палатки можно было пойти только по специально уложенным жердям . Малейшая оплошность приводила к тому , что вязли выше колен . Палатки были устроены так : каркас из жердей , закрытый брезентовой палаткой , причем палатки до земли на доходили и к тому же были рваные . Внутри них были двойные нары из жердей , между ними посередине вместо пола были тоже жерди . Проходя по ним тоже приходилось иногда попадать в болотную грязь выше колен . Ночью температура была ниже нуля , и , чтобы утром умыться , я пробивал лед под нарами и доставал воду . Этой же водой пользовались и для питья .

Кормили нас по способу стадных животных – среди пересыльного пункта был подвешен на бревне большой чугунный котел , в нем два раза в день варилось какое-то “варево” , состоящее из овсянки или ячменной сечки с рыбой , все это варилось вместе , рыба разваривалась и “варево” представляло из себя какую-то затируху с костями .

У большинства заключенных не было никакой посуды и даже ложек , и ни то ни другое им не выдавалось . Для получения этого “варева” ( баланды ) людей выгоняли из палаток , выстраивали по десяткам , подгоняли к котлу и начиналась раздача . Получал кто во что мог : кружки , коробки , банки , ящички , фуражки или шапки и даже в полу своей верхней одежды , а кто не смог ни во что получить – оставался без всего , т. к. второй раз подойти было невозможно , потому что “получившая” палатка снова загонялась и не выпускалась .

На этой ужасной пересылке я пробыл три недели , и за это время прибыло три этапа , до 2000 каждый и также убывало много этапов и на ней постоянное количество не было меньше 1500-2000 человек . Тех , кто не уходил на этап , гоняли на разгрузку барж с различными материалами для строительства железных дорог и других материалов .

До зимы 1937-1938 гг. на весь этот северный угол , включая и Коми АССР был один лагерь “Ухтпечлаг” , он имел четыре отделения : строительное , лесное , нефтяное и угольное , вследствие активной работы НКВД по вербовке было необходимо расширить число лагерей , и из одного лагеря “Ухтпечлага” было создано четыре лагеря ( т. е. рост в четыре раза ) , а именно : “Севжелдорлаг” – по строительству железной дороги Котлас – Воркута , “Воркутлаг” – по добыче угля , “Ухтлаг” – по добыче нефти и других работ в Ухте ( Чибью ) и “Устьвымлаг” – по лесозаготовкам .