Заявление арестованного члена ЦК КП(б)У, депутата Верховного Совета УССР П.В. Карамышева прокурору СССР М.И. Панкратьеву о результатах расследования по его предыдущему заявлению. 24 апреля 1940 г.
24 апреля 1940 г.
[г. Николаев]
Еще в 1939 году я обращался с заявлением на имя секретаря ЦК ВКП(б) и Председателя [Совета Союза] Верховного Совета СССР [А. А.] Андреева — с заявлением, которое было направлено Вам для расследования. Каковы были результаты этого расследования — я не знаю, т. к. меня обо всем этом не поставили в известность.
10 марта 1940 г. меня в спешном порядке ознакомили с кучей следственных материалов, а 9-10 апреля 1940 года мне объявили, что мое дело направлено в 4-й отдел Главвоенпрокуратуры СССР. В связи с этим я считаю необходимым обратиться к Вам с нижеследующим заявлением.
Как я уже указывал в своем заявлении на имя т. Андреева, я был арестован на основании совершенно несостоятельных материалов и явно клеветнических показаний свидетелей; к числу их относятся: явно провокационные показания свидетеля Гринца о моих связях с освобожденной из-под ареста Павловской; совершенно голословное, ни на чем не основанное обвинение меня в связях с антисоветскими элементами (впоследствии выяснилось, что следствие, предъявляя мне это обвинение, базировалось исключительно на провокационных показаниях Гринца); материалы о преступной деятельности сотрудника Семенова и Болтянского, которые еще. в 1938 г., по моему распоряжению, привлекались к уголовной ответственности; материалы, свидетельствующие о якобы необоснованных арестах Муратова, Дудина, Щербины, Деревянченко и др.; на самом деле эти люди были незаконно освобождены из под стражи и являются безусловными врагами из право-троцкистского подполья; материалы о якобы совершенном на следствии убийстве арестованного Чистякова (я узнал о Чистякове лишь в ходе следствия; оказывается, что Чистяков — японский шпион, пытался пробраться на оборонные заводы с диверсионными целями и что он действительно в [...], как об этом свидетельствует акт врачебной комиссии, умер в 1938 г. в тюремной больнице от ослабления сердечной деятельности).
Вот и все материалы, на основании которых я был арестован, причем арест сопровождался грубейшим нарушением ревзаконности, самым возмутительным образом арестован на глазах у избирателей и до сих пор, несмотря на мои требования, не предъявили санкции Председателя Верховного Совета.
Я был арестован в начале августа 1939 г., а в январе 1940 г. т. е. спустя пять месяцев, следствие, убедившись в несостоятельности материалов, на основании которых я был арестован, направило снова в Николаев, т. е. по месту прежней моей службы, бригаду для изыскания новых материалов. В результате этой поездки появились: клеветнические и нелепые показания свидетелей Крюковского и Февральской (от значительной части своих показаний они отказались во время очной ставки со мной); явно клеветнические показания Винницкого, по существу которых меня не допрашивали, клеветнические (в части, касающейся меня) показания свидетеля Побережного; показания обвиняемого Гарбузова, основанные на [сплетнях] и разговорах частного характера и т. д.
Кроме того, к следственному делу приобщены материалы о незаконном якобы рассмотрении дел на судебной тройке поляка Мауковского и Чернохатова, изобличавшихся в диверсионной деятельности и целого ряда других лиц, действовавших под маркой «лиц высокой квалификации» (учителей и даже агрономов), а на самом деле занимавшихся шпионско-диверсионной и вредительской работой.
Следдело представляет из себя нагромождение всевозможных материалов, скрывающих существо дела и затрудняющих раскрытие существа этого дела, создававшегося в течение десяти месяцев.
Ни одно мое требование о допросе свидетелей и приобщении к делу документов не было удовлетворено; никакие мои доводы, основывающиеся на показаниях объективных свидетелей и документах, во внимание не принимаются.
Меня преследуют в течение ряда лет. Эти преследования начались еще при руководстве врага Ягоды, продолжались при враге Успенском и вот, когда к руководству органами НКВД пришли новые люди, от которых я вправе был ожидать другого отношения к себе, меня самым бесцеремонным образом арестовали и бросили в тюрьму. За что? Неужели за то, что я самоотверженно и честно в течение ряда лет, боролся с врагами, отстаивая позиции партии и Соввласти, что я отдавался этому делу без остатка, не считаясь со здоровьем и опасностями для жизни? — Прошу Вас вмешаться в мое дело и дать мне возможность дать по делу собственноручные показания.
24 апреля 1940 г.
П. Карамышев.
ГДА СБ Украiни, Киiв, ф. 5, спр. 67990, т. 13, арк. 10-10 зв. Оригинал. Рукописный текст.