Татьяне Борисовне Стюнкель. Харцызск 19/ХII-31 г.

Харцызск 19/ХII-31 [г.]

Дорогая Танюшка!

Вчера получил твое и мамино письмо от 14/ХII.

Привет Александре Клементьевне. Передай ей, что надеюсь встретиться с ней на Новый год. У меня уверенность все крепнет ехать в Москву. Рассчитываю выехать 25/ХII или 26/ХII. Пробуду 6-7 дней. Надо протолкнуть целый ряд дел и вопросов для обозначения строительства 1932 года.

Вопрос о хорошем отношении к нам, конечно, принципиально очень важен и я рад, что Александра Клем[ентьевна] подошла к этому делу, как культурный человек. Хочу тебе сказать, что 3 человека отнеслись ко мне, как я только сейчас узнал, не только как хорошие люди, но сделали в сегодняшней обстановке исключительное. Они, оказывается, весь год били везде в набат и шли напролом, отгрызая меня, а теперь они не успокаиваются и ставят вопрос о полной реабилитации. При встрече расскажу подробности, но когда я узнал некоторые детали, я был поражен, что есть в наше время такие люди. Все они рабочие-партийцы.

Вот это меня тронуло.

Один из них велел передать маме, чтобы она приехала к нему в семью, отдохнула от всего и чувствовала себя у него и в его семье как дома.

Я обещал ему, что напишу.

Теперь об Александре Клементьевне. Я очень хотел бы, чтобы к моему приезду осталось хоть что-н[ибудь] из американских сластей.

Твое поручение относительно курса по теплопередаче принял к исполнению и постараюсь его выполнить.

Что это Ге<рока> себя увлек в плен — ведь такая женитьба плен, который через 10 лет должен морально сказаться. Впрочем трудно говорить и судить о всех этих интимных делах. Время покажет.

Ну, Танюшка, хочется мне тебе написать подробное письмо — здесь очень много наблюдений, много встреч с разными типами, люди едут к нам с разных концов Союза (мобилизуются), а также из-за границы — безработные рабочие, техники (больше Чехо-Словакия). К нам направляют стариков, детей (от 20 лет), все они проходят через меня и очень много все это родит мыслей. Но нет возможности об этом написать — <времени> не хватает.

К этому же ужасная некультурность, непонимание многого человеческого. Людей бросают на произвол судьбы и они копошатся, копошатся, пытаются сделать, двинуть дело вперед, оно идет вперед, но ужасающе медленно сравнительно с тем, как надо и очень быстро сравнительно с тем, как мы привыкли делать. Одним словом d — плохое, но ʃ (интеграл) получается от всей каши не плохой.

В большом почете в нашей работе — профессор Finger (палец), т. е. отсутствие книг и справочников заставляет «сосать из пальца» и в результате маститый Finger выручает нас очень неплохо.

Иногда дурака валяем на нашей базе некультурности и смеемся здоровым смехом.

Целую твой папа.

РГАЭ. Ф. 332. Oп. 1. Д. 94. Л. 120-120 об. Рукописный подлинник, автограф Б. Э. Стюнкеля. На Л. 163-164 — машинописная копия более позднего времени.