«Сводка инотелеграмм № 491». 29 ноября 1930 г.
29 ноября 1930 г.
Не подлежит оглашению
Ночные телеграммы за 29-ое ноября 1930 г,
ЮСТ: (для американской газеты). Я признаюсь во всех своих преступлениях, которые я совершил, так начали восемь обвиняемых инженеров и профессоров их подробные признания перед высшим судом Совреспублики в белом колонном зале Дома Союзов. Заседание продолжается с 10-ти до 3-х и с 6-ти до 11-ти час[ов] вечера ежедневно. Все время горят юпитерские лампы, трещит мотор аппаратуры тон-фильма. Перед обвиняемыми, судьями, прокурором и комендантом стоят микрофоны. В зале поставлены огромные громкоговорители. В кулуарах толпятся слушатели вокруг громкоговорителя. Для того, чтобы обвиняемые могли следить за ходом процесса каждый из них имеет наушники. Радио-монтер постоянно занимается тем, чтобы связать микрофон с аппаратурой громкоговорителей. На каждом заседании присутствуют две тысячи новых слушателей, которые получают билеты через Профсоюзы. Никто из обвиняемых не сказал пока ни одного слова в свою защиту. Они фактически взяли на себя роль обвинителей по отношению к самим себе. Это создает монотонную и утомляющую атмосферу. Прокурору Крыленко почти не остается работы. Он пока ограничивается вопросами о биографиях обвиняемых и развитии их политических взглядов. Пока нет никаких противоречий по сравнению с обвинительным актом. Этот процесс имеет три фона. Во внешне-политическом смысле он должен дать доказательства того, что иностранные державы, в особенности Франция, в течение многих лет трезво и систематически приготовляли военную интервенцию сначала к 1928-ому году, затем к 1930-ому, и, наконец, к 1931-ому году. В доказательство этого имеются признания Рамзина, Ларичева и Федотова, которые во время своих заграничных поездок встречались с бывш[ими] русскими промышленниками, большинство которых живет в Париже и объединилось в Торгпроме.
Рамзин и Ларичев участвовали в 1928 г. в заседаниях этого комитета, председатель которого Денисов сделал им сообщение об официальной французской поддержке планов интервенции. Пуанкаре будто бы принял Рябушинского, Третьякова и Лианозова и сообщил им, что французский генеральный штаб создал, под руководством генерала Жанэна, отделение по подготовке интервенции. Рамзин далее заявляет, что он встретил полковника французского генштаба Жуанвилля, который дал ему шпионские и диверсионные поручения. Перманентная связь с парижскими эмигрантами была установлена через двух французских агентов в Москве К. и Р. (официозно заявляют, что речь идет не о чиновниках нынешнего французского посольства). Несмотря на это их имена будут названы только в закрытом заседании. Федотов встретил в Берлине русского промышленника Карпова и в Лондоне — Крестовникова. До 1928 г. Англия была также сильно заинтересована в подготовке интервенции, причем в качестве связующего звена назывался Чарнок из английской миссии в Москве до разрыва. Через посредников было доставлено 11/2 миллиона рубл. для финансирования саботажа и диверсии. Пока неясно, на что в конце концов ушли эти деньги. Обвиняемый Ситнин рассказал, что он получил 100 тысяч рубл. куртажа за покупку английских текстильных машин. Пока ничего нет более из области, имеющей прямое касательство к внешней политике, если не хотеть углубляться в то, что сообщается отчасти на основании разговоров русских инженеров между собою, отчасти на основании сообщений русских парижских белоэмигрантов. Фактом остается антисоветская деятельность Торгпрома, может быть его связь с французским правительством и французским генеральным штабом. Далее факт — связь отдельных инженеров с эмигрантами для целей шпионажа, причем исходной точкой была надежда на интервенцию. Внутри-политически — показания обвиняемых о их практике саботажа дали возможность глубоко посмотреть на бессовестность их при составлении пятилетки. Чарновский сказал: мы увеличивали плановые цифры по продукции железа с 7-ми на 17 милн тонн, мы сделали 100 проектов и давали их пять раз менять. Мы дали десять вариантов и не утвердили ничего. Мы затрудняли, таким образом, устройство новых предприятий. Мы причинили диспропорцию в продукции отдельных продуктов. Магнитогорск проектировался четыре года. Он теперь строится и все[-]таки нет окончательного плана. Мы задержали на два года стройку фабрики в Свердловске и Краматорске. Очкин сказал: Мы замалчивали, что при увеличивающейся индустриализации нужны будут в большом количестве специальные рабочие и инженера. Ситнин сказал: Мы дали преувеличенные перспективы урожая хлопка и поэтому, когда были построены текстильные фабрики, то получился недостаток сырья. Чарновский заявил, что планы составлялись по принципу «чего изволите». При этом открытым остался вопрос, кто ставил такие требования и пожелания. Крыленко, хотя и вызвал в качестве свидетеля арестованного зам. преда Госплана — профессора Осадчего, но не появятся перед судом ответственные коммунисты из высших органов народного хозяйства, между тем, как обвиняемые работали на их глазах. Таким образом, получается картина, что весьма важные части пятилетнего плана были построены при слепом доверии в работу6 государственных преступников. Таким образом наполовину объясняются неполадки и прорывы в плане, равно как и критические явления. Третий момент — лишь слегка затронут в рамках процесса. Кроме Промпартии, вожди которой стоят перед нами в качестве обвиняемых, есть еще партия крестьян, вожди которой были профессора Кондратьев, Чаянов, Юровский и др. С ними была конспиративная связь: Юровский появится в качестве свидетеля. Однако в последнее время этих профессоров постоянно называют идеологическими друзьями Рыкова, Томского и Бухарина, потому что они враги Сталина в вопросе коллективизации сельского хозяйства. Таким образом, процесс вклинивается во внутрипартийные споры, которые, однако, как будто бы улажены мужественным и лойяльным заявлением Бухарина, в котором он преклонился перед Сталиным, но не безусловно. Эти вещи, конечно, не поддаются освещению на процессе. Рамзин заявил, что из 30-ти тыс. русских инженеров около 7% принадлежало к промпартии, т. е. было настроено антисоветски. Это быть может самая интересная констатация всего процесса.
ЛАЙОНС: Пойманный вопросами Крыленко Чарновский признал, что он занимался военным и экономическим шпионажем в пользу заграницы. Полчаса он пытался освободиться от мертвой хватки Крыленко, но в конце концов признал, что он давал весь госплановский материал, включая военные сведения. Я регулярно давал эту информацию Ц.К. промпартии, который посылал ее заграницу нашим врагам. По аудитории прошло судорожное движение (чувствовалось, что человек только что покончил самоубийством). В ВСНХ и Госплане происходили встречи руководителей конспирации. Здесь Хренников делал доклад после возвращения из Парижа. Вся группа была убеждена, что советская власть падет и она совещалась о том, как ускорить это падение. Изложив затем еще несколько показаний[,] инкор указывает, что слушатели удивляются тому, как могли Советы достигнуть таких больших успехов, когда у них была измена в столь руководящих постах. Этот неуспех заговорщиков заставляет их признать, что вся их саботажная работа была бессмыслицей.
В другой телеграмме инкор указывает, что около суда огромнейшие очереди жаждущих попасть на суд, который [на]долго оставит свои следы в истории России. Разговоры в трамваях, в ресторанах и в других местах идут только о процессе. Нация преисполнена чувства, что она избежала большой опасности. Ваш корр[еспонден]т слышал от обыкновенных граждан за это время больше похвал ГПУ, чем за все три года пребывания в Союзе. Дипломатическая ложа переполнена. Члены французского посольства может быть довольны, что из вежливости деятельность господ К. и Р. будет слушаться при закрытых дверях, но остальные дипломаты очень разочарованы, что эта столь интересная для них часть процесса будет от них скрыта.
ДОЙС: Несмотря на предупреждения Вышинского, Куприянов опять впутал Германию в процесс, заявив, со слов Лопатина, что в 1919-ом году вредители имели контакт с заграницей через германскую миссию.
ЮБЕНК: Трагедией русской интеллигенции являлось ее неумение ассимилироваться с советскими принципами и работать при диктатуре пролетариата. Этому были даны примеры во время перекрестного допроса инженеров, когда они признали, что участвовали в заговоре для того, чтобы с помощью иностранной интервенции свергнуть советское правительство. Большинство обвиняемых признает, что само их воспитание не давало им веры в возможности успеха коммунистического строительства. Единственный обвиняемый, который внушает известное сожаление слушателей, — это Федотов. Его возраст, очевидная искренность и у[мо]ляющий голос производят благоприятное впечатление. Инкор подробно излагает показания Федотова. В изложении дальнейшего допроса инкор подчеркивает, что Крыленко удалось доказать, что Чарновский был не только пассивным вредителем, а активным членом Промпартии, в которую его привлек Хренников. Кроме того, Крыленко удалось доказать, что Чарновский пытался неправильно изобразить положение: военная интервенция была бы не коротким периодом, а привела бы русский народ к продолжительным бедствиям. Из показаний Куприянова инкор выделил подробно ту часть, где Куприянов говорил о связи со своими бывш[ими] хозяевами в 1919 г. через германскую миссию.
ЧЕМБЕРЛИН: Интерес к процессу не ослабевает, ни одно событие не привлекает внимания помимо процесса: в то время, как на суде сами обвиняемые дают наилучший материал для их обвинения и удивляют всех своим спокойствием, вся нация требует их расстрела. Остается решить, является ли такое положение фатализмом, раскаянием или же выражением надежды, что полное признание может спасти от высшей меры, хотя для этой надежды мало оснований.
ЮСТ: Подробно изложив статью Зарзара из «Правды», инкор прибавляет: после разоблачений Зарзара об англо-французском соглашении 1929 г. приходится ожидать заявлений заинтересованных государств. Зарзар коснулся весьма современной и актуальной международной политики, за которой приходится очень внимательно следить Германии и Америке.
(Миронов)
АВП РФ. Ф. 0136. Oп. 14. П. 140. Д. 593. Л. 67-69. Машинописная копия того времени. Формула «Не подлежит оглашению» на Л. 67 вверху справа машинописью. Текст в скобках вычеркнут цензурой. (См. легенду к док. № 48 данного раздела «Сводка телеграмм иностранных корреспондентов» за 11 ноября 1930 г.)