«Выписка из дневника» Н. Н. Крестинского о встрече с послом Франции в СССР Эрбетом от 28 ноября 1930 г.

от 28 ноября 1930 г.
СЕКРЕТНО

Выписка
из дневника тов. Крестинского от 28 ноября 1930 г.

Третьего дня Эрбетт позвонил в мой секретариат и просил принять его на другой день 27-го между 12 и 2 часами дня. Я ответил, что 27[-го] я весь день занят и назначил ему прием на 28[-е] в половине первого.

Эрбетт начал с того, что, вопреки моему заявлению в одном из наших прежних разговоров, что мы отнюдь не стремимся к ухудшению отношений с Францией, наша пресса делает все возможное, чтобы ухудшить наши отношения. Он ссылался на одну из статей в «Известиях» от 14 ноября, затем на фельетон Рыклина в «Известиях» от 27 числа и на письмо Горького, которое раздается даже публике в заседании. Правительство поручило ему обратить внимание советского правительства на то, что такое поведение прессы не может не вызвать ухудшения отношений.

Я ответил Эрбетту, что совершенно не понимаю, как он может предъявлять какие-либо претензии в связи с поведением нашей прессы. Французская печать бесчисленное количество раз позволяла себе самые отборные ругательства по отношению к нашим официальным лицам. Трудно найти такое бранное слово, которое не употреблялось бы на страницах французских газет по отношению к Довгалевскому, Аренсу и другим членам нашего посольства в Париже. Наши представления министерству иностранных дел оставались безрезультатными, ввиду ссылки министерства на существующую во Франции свободу печати.

Нельзя иметь двух различных мерок — одной для французской, другой для советской печати. Если французская печать может по малейшему поводу и даже без всякого повода осыпать грубыми ругательствами наших официальных лиц и наше посольство, то как может французское правительство высказывать свое недовольство, если наша печать дает на своих страницах выход выражению того беспокойства и того возмущения, которые испытывают самые широкие круги советской общественности в связи с раскрывающимися на процессе планами интервенции.

Мы и формально не можем запретить нашей печати осуществлять принадлежащее ей право свободно высказываться, я и политически не вижу оснований делать подобные попытки.

Эрбетт указал, что в «Рабочей Газете» появилась заметка, прозрачно наме[к]ающая на шпионскую деятельность посольства, ибо в ней говорится о хорошем особняке на одном из московских переулков, о дипломатических фраках, о флажке на автомобиле и т. п.

Так как в то же время председательствующий на суде Вышинский при допросе одного из обвиняемых запретил ему называть в открытом заседании полные фамилии и имена находящихся в Москве официальных лиц, то он считает, что председатель тем самым пытался внушить присутствовавшим зрителям предположение, что некоторые члены французского посольства изобличены, как соучастники подсудимых.

Я выразил изумление, как Эрбетт может усматривать в заявлении председателя враждебное выступление против французского посольства в то время, как оно сделано в защиту французских должностных лиц. Эти их показания приведены в обвинительном заключении, причем фамилии в обвинительном заключении не названы, а стоят инициалы. Совершенно естественно, что когда подсудимые в судебном заседании в своих объяснениях подошли к этой теме, то председатель, желая предотвратить произнесение в открытом заседании полных имен, предупредил подсудимых, что это можно будет сделать лишь в закрытом заседании.

Эрбетт пытался поставить вопрос так, что если те или другие сотрудники посольства подозреваются нами в преступных деяниях, то он просит предъявить ему эти обвинения и обосновать их. Я ответил, что решение вопроса о том, ставить ли перед французским правительством вопрос о деятельности тех или других его агентов и когда ставить принадлежит целиком нам. До окончания суда я не считаю нужным говорить с ним на эту тему.

Далее, оговорившись, что об этой части разговора он ничего не будет писать в Париж, Эрбетт обратил мое внимание на то, что охрана французского посольства милиционерами и агентами производится таким образом, что резко бросается в глаза. Не только на улице находятся усиленные наряды, но и в соседних дворах прогуливаются милиционеры. На посещающих его французов это производит впечатление не столько охраны, сколько блокирования французского посольства.

Я ответил, что это его заявление удивляет меня еще больше, чем предыдущее. Ведь он сам два раза в разговоре со мной выражал опасение, как бы не произошли какие-нибудь эксцессы по отношению к французскому посольству. Первый такой разговор имел место в день опубликования обвинительного акта, второй — накануне открытия процесса, в связи с происходившей демонстрацией. После обоих разговоров я сносился с внутренними органами и просил принять меры к охране французского посольства. Эти мои просьбы были выполнены. Что же касается формы охраны и количества необходимых для этого милиционеров, то это вопрос, в котором и я, и он не являемся специалистами. Предоставим его руководителям московской милиции. Эрбетт подтвердил, что он обращался ко мне дважды с изложением своих опасений, причем, правда, имея в виду безопасность не столько посольства, сколько живущих в разных местах СССР французских граждан. Он не возражает против продолжения охраны посольства, просит лишь меня обратить внимание местных органов на то, чтобы охрана меньше бросалась в глаза посторонним.

АВП РФ. Ф. 0136. On. 14. П. 140. Д. 593. Л. 182, 180, 181. Заверенные машинописные копии того времени. Выписки на трех листах; на каждом из них напечатано «Выписка из дневника тов. Крестинского от 28 ноября 1930 г.», ниже написано от руки «стр. 31»; вверху справа напечатано «СЕКРЕТНО», внизу формула «верно:» (машинописью) и подпись-автограф заверяющего лица «Трофимов». Также на каждом листе внизу слева машинописная делопроизводственная помета «2 экз. № 2»; вверху написано от руки «В дело».