Из дневника заместителя Наркома иностранных дел СССР Б.С. Стомонякова о приеме латвийского посланника А. Бильманиса. 9-10 января 1935 г.

9-10 января 1935 г.
Секретно

№ 2027

Приемы латвийского посланника 
А. 9-го 1935 г.

Бильманис просился еще накануне, 8-го, но я не мог принять его в тот день.

Он сделал очень короткое заявление приблизительно в словах:

«В дополнение к материалам следствия, которые Ваше правительство имело любезность мне сообщить, латвийское правительство просит дать ему еще дополнительно фотографию Николаева для конфронтации (точный перевод: для очной ставки Б.С.) Биссенекса. Я прошу Вас выполнить мою просьбу».

Я сказал, что переговорю с властями.

Б. встал и отклонялся.

(Вся беседа продолжалась 1—2 минуты).

Б. 10-го января 1935 года

Вызвав Бильманиса, я сделал ему приблизительно следующее заявление:

Товарищи, с которыми я говорил о просьбе посланника относительно предоставления карточки Николаева, были очень удивлены. Дело в том, что с нашей стороны в отношении Латвии и советско-латвийских отношений были проявлены максимум внимания и предупредительности. Несмотря на то, что действия Биссенекса носили неслыханный в международных отношениях характер, мы не только не заявили протеста Латвии и не потребовали удовлетворения, как мы были вправе это сделать и как это делается в таких случаях, но мы даже не опубликовали сообщения о действиях латвийского консула, а Верховный Суд проявил чрезвычайно редкую в таких случаях любезность, согласившись предоставить для ознакомления посланника соответствующие материалы предварительного и судебного следствия. Теперь оказывается, что латвийское правительство вместо признательности за такое наше отношение, организует что-то вроде параллельной следственной процедуры с целью проверки того, что было уже установлено Верховным Судом СССР. Вчера с нашей стороны из любезности были показаны следственные материалы, сегодня от нас требуется (Б. энергично поправил: «Просим, а не требуем») фотографическая карточка, а завтра, может быть, к нам обратятся еще за какими-нибудь сведениями или материалами. Наш Верховный Суд не считает возможным принимать какое бы то ни было участие в такой параллельной следственной процедуре, которая фактически является актом недоверия к его собственной судебной процедуре.

Б., явно взволнованный, заявил: «Очень жаль, очень жаль!». Сначала он долго и пространно излагал свою абсолютную лояльность и объективность и, вновь повторяя до малейших деталей то, что мне уже говорил раньше, заявил, что он с самого начала, будучи полностью согласен с моим первым заявлением, делал и до сего времени делает все возможное для того, чтобы «не было осложнений в связи с этим делом». Перейдя потом к своему правительству, он сказал, что оно также с самого начала заняло ту же линию и при этом проявило максимальное спокойствие и объективность. Оно, однако, не могло и не может не довести этого дела до конца. Дело в том, что Биссенекс является очень уважаемым человеком в Латвии, был в самое трудное время латвийским посланником в Лондоне, пользовался и там уважением, и теперь вдруг против него выдвинуты такие серьезные обвинения. Латвийское правительство обязано разобраться в этом деле, тем более, что оно должно принять какое-то решение в отношении дальнейшей судьбы Биссенекса, который до сего дня все еще числится на службе, формально состоит консулом и ожидает этого решения. При этом латпра настроено абсолютно объективно и твердо решило, если будет доказана вина Биссенекса, не только уволить его, но и наложить на него наказание. Посланник знает об этом из решительных заявлений Мунтерса в полученном от него на днях письме. То обстоятельство, что в этом же письме Мунтерс сообщает о желании Ульманиса, чтобы он, Мунтерс, поехал с визитом в Москву, лучше всего показывает, что латпра совсем не хочет осложнений, а, напротив, стремится благополучно ликвидировать это дело и уже теперь, до этой ликвидации, строит планы дальнейшего улучшения наших отношений. Он, Б., в точности передал в Ригу содержание того, что он прочел у меня в протоколах следствия. Однако этого недостаточно. Ведь против Биссенекса имеются показания «этого негодяя Николаева». Если эти показания не будут каким-нибудь иным образом подтверждены и сам Биссенекс не признает приписываемые ему связи с Николаевым, то получится такое положение, когда имеются два прямо противоположных показания, причем одно сделано «заведомым негодяем», — Б. все время называл Николаева негодяем и объяснил, что он не может иначе называть человека, который убил одного из самых видных членов советского правительства, другое, противоположное, показание дано человеком, за которым никогда ничего плохого не было известно и который пользовался всеобщим уважением. Конечно, при такой ситуации латвийское правительство будет обязано «реабилитировать» Биссенекса и опубликовать об этом в печати, поскольку все дело получило уже широкую огласку. Тут Б. с жаром говорил о том, что дело чрезвычайно осложнилось из-за опубликования нами сообщения о том, что он, Б., был в НКИД ознакомлен с материалами следствия и в особенности тем, что на следующий день были опубликованы статьи в «Известиях» и в «Правде», в которых, помимо распространенных неверных обвинений по адресу Биссенекса, было выдвинуто обвинение против Латвии в том, что она, по поручению большой державы, организовывает интервенцию против СССР. Теперь этот вопрос стал уже «вопросом чести для Латвии, и мы его, конечно, так оставить не можем», — сказал Б.

Верно:                         В. Вейс.

Справка: «Копия снята с документа, хранящегося в архиве МИД СССР, в фонде Стомонякова, 1935 г. П. 79, Д. 40657, Л. 10— 12».

Пометы: «Вх. 795»; «№ 1028 м/ас»; «5-BB/мc».