Выступление Л. М. Кагановича на первом заседании Пленума ЦК ВКП(б) 4 декабря 1936 г. (другая редакция)

КАГАНОВИЧ. Товарищи, речи и Рыкова и Бухарина скорее похожи на последние слова подсудимых на суде, чем на речи на пленуме Центрального Комитета партии. Надо же понимать, что здесь на чувства жалости действовать нельзя.

ГОЛОСА. Правильно.

КАГАНОВИЧ. Здесь собрался штаб руководства нашей партии и нашей страны. Нужно давать политические доводы, если вы хотите, чтобы вас оправдали. Я думаю, что никаких политических доводов в речах Бухарина и Рыкова здесь не было, кроме стремления вызвать жалость к себе.

Бухарин и Рыков, прежде всего, изобразили дело так, что постановка вопроса на пленуме ЦК и обсуждение этого вопроса на них свалились как снег на голову, как будто неожиданно на них свалилось обсуждение этого вопроса на пленуме ЦК. Так ли обстоит дело. Необходимо вспомнить, что на суде троцкистско-зиновьевской террористической организации, на суде, который вынес смертный приговор обвиняемым контрреволюционным подлецам и изменникам родины, Прокурор Советского Союза, на основании показаний обвиняемых: Зиновьева, Каменева, Рейнгольда и других сделал заявление, что он назначает следствие о поведении Рыкова, Бухарина и других.

Это следствие потом Прокуратура повела по всем юридическим основаниям. Были арестованы Пятаков, Серебряков, Радек и другие. В отношении к Рыкову и Бухарину Прокуратура и ЦК партии проявили особую осторожность, особую терпимость и особый подход, устраивая очную ставку Рыкова и Бухарина с Сокольниковым. И Рыков, и Бухарин были в положении подследственных, почти подсудимых, к ним проявили исключительную терпимость. Прокуратура несколько раз разбирала вопрос. Два секретаря ЦК устраивали очную ставку, а теперь Бухарин и Рыков изображают дело так, что обсуждение на пленуме для них неожиданно и несправедливо, при этом они ссылаются на заявление Прокурора.

БУХАРИН. Я этого не говорил.

КАГАНОВИЧ. Смысл вашей речи был такой. Да, действительно, после разбора вынесли заключение, что юридических оснований для приобщения Бухарина и Рыкова к данному делу о троцкистско-зиновьевском центре не имеется.

БЕРИЯ. В тот период.

КАГАНОВИЧ. Совершенно правильно, именно в тот период по тем данным, которые были в нашем распоряжении, не было юридических оснований для приобщения к данному судебному процессу троцкистско-зиновьевской террористической организации. Сейчас Бухарин и Рыков казуистически оперируют этим заявлением Прокурора и думают, что этого достаточно для того, чтобы уйти от ответственности за свои преступные дела.

Что же выяснилось на очной ставке Рыкова и Бухарина с Сокольниковым? Выяснилось следующее. Главным действующим лицом от правых в своих сношениях, в своих связях с контрреволюционным троцкистско-зиновьевским террористическим центром был Томский. Между прочим Сокольников не знал, когда мы его допрашивали, о том, что Томский застрелился.

На очной ставке Сокольников показывает:

«Участвуя в этом блоке и входя в центр этого блока, я, конечно, знал, что блок организовался на основе террора против руководителей ВКП(б) и советского правительства, и в первый период своего участия в этом блоке был информирован Каменевым о подготовлявшихся террористических актах. В связи с арестами после 1 декабря 1934 года и провалом центра была создана новая тройка в составе: меня — Сокольникова, Радека и Серебрякова. Мы установили контакт с Пятаковым, который также вошёл в центр. Переговоры с правыми относятся к ноябрю 1935 года. Эти переговоры были продолжением тех, которые велись ещё в 1932 году, и о которых я знал от Каменева, утверждавшего, что он в 1932 году вёл переговоры об организации блока с Бухариным, Зиновьевым — с Томским, а Шаров и Евдокимов — с Углановым. Каменев мне говорил, что он, Каменев, впоследствии сообщил Бухарину и Рыкову об организации блока и о том, что блок организован на террористической основе. Однако, правые в блок не вошли, но согласились на контакт и взаимную политическую информацию.

Осенью 1935 года я, по прямому поручению нового центра, обратился к Томскому с предложением вступить в блок. Томский согласился, подтвердив, что он действует от имени Бухарина и Рыкова. Таким образом, к началу 1936 года блок расширился за счёт участия правых. Мне известно, что Пятаков условился с Томским связать людей, которых должен был привести в этот блок Томский, с Дрейцером. Тогда же была выработана с Томским общая схема действия, причём было достигнуто соглашение о том, чтобы одновременно с террористическими актами осуществить выступление военных и, в частности, Примакова и Путны. Говоря со мною, Томский выступал от имени всей группы, т. е. от имени Бухарина и Рыкова. Томский говорил, что Бухарин дал согласие использовать в контрреволюционных целях троцкистско-зиновьевского блока типографию “Известий”».

Мы глубочайше убеждены, что это было именно так. Мы знаем, что блоки всегда начинаются с контакта. Возьмите блок двух разных политических группировок: они сходятся на чём-то едином, на какой-то единой генеральной линии. Блоки всегда начинаются с взаимной информации, с контакта, связи. И вот они сначала на организацию блока, который ещё не показал свою жизнеспособность, не согласились. Сначала они согласились на установление контакта и взаимной информации, а потом уже начали совместные действия.

На очной ставке мы были поставлены в затруднительное положение. Главное действующее лицо — Томский — застрелился. Сокольников разговоров с Рыковым и Бухариным не вёл. Между прочим, должен здесь же упомянуть, что на очной ставке выясняется, что у Бухарина с Сокольниковым был один, очень характерный разговор по поводу напечатания в «Известиях» статьи Сокольникова. Бухарин на очной ставке подтвердил, что разговор этот был. Во время одного из заседаний Политбюро Сокольников, обращаясь к Бухарину по поводу напечатания его статьи в «Известиях», просит напечатать её не под его фамилией — под псевдонимом. На это Бухарин отвечает: «Почему? Вы должны бороться за свою легальность. Это я доказываю и Рыкову».

В чём тут дело? Кандидат в члены ЦК, присутствующий на заседаниях Политбюро, человек «лояльный» к Центральному Комитету партии, по поводу напечатания статьи о Наркомлесе, отвечает Сокольникову таким политическим заявлением: «Вы должны бороться за свою легальность».

Если между вами ничего нет, причём тут борьба за свою легальность и почему вы ссылаетесь на Рыкова. Я утверждаю, что это разговор двух фракционеров, это разговор двух членов одной организации (Шум в зале, голоса: правильно, совершенно верно).

Иначе как же можно объяснить этот разговор по поводу напечатания статьи в газете? На очной ставке мы вас переспросили, и вы подтвердили свои слова.

БУХАРИН. Я сказал: почему вы должны нелегально печатать свою статью? [КАГАНОВИЧ]. В своём ответе вы сами немного иначе, но, по существу, это же признаёте. Вы политический деятель, к вам обращается человек е просьбой напечатать его статью. Причём тут борьба за легальность? И у меня, и у Ежова, и у Вышинского сложилось после этого твёрдое убеждение, что в этом вопросе вы говорили именно как свои люди, как люди, связанные между собой.

БУХАРИН. Да ничего подобного!

КАГАНОВИЧ. Почему же вы тогда, до заявления Сокольникова, уверяли, что никогда с Сокольниковым никаких разговоров не вели? А как только Сокольников это заявил, вы это признали.

БУХАРИН. Товарищ Каганович, я просто возмутился, что зам. наркома хочет нелегально писать в газету.

КАГАНОВИЧ. Несмотря на сложившееся у нас убеждение на основании материалов очной ставки, что Рыков и Бухарин не могли не знать о Томском, мы вынуждены

были признать, что юридических оснований для приобщения их к делу о троцкистско-зиновьевском центре мы тогда не имели. Главный обвиняемый Томский выпал из этого дела. И мы пришли к известному вам заключению по этому делу.

Это только свидетельствует о том, что мы подходили к этому вопросу со всей государственной серьёзностью, что мы не сколачиваем судебные дела во имя судебных дел.

Я должен сказать, что товарищ Сталин особенно требовал от нас, чтобы досконально разобрались в этом деле, подошли к нему осторожно, не проявляя торопливости. Именно это слово — торопливость — было тогда употреблено.

Но значит ли это, что по этому поводу на пленуме ЦК нет оснований для обсуждения вашего вопроса? Конечно, основания есть и очень серьёзные, потому что и вопрос о Томском, и о связи с ним Рыкова и Бухарина не окончен.

У нас имеется письменный отчёт о заседании парторганизации ОГИЗа и выступлений Томского с речью. Томский до своего самоубийства, когда он пробовал ещё защищать себя в своей речи на собрании партийной организации в ОГИЗе, вынужден был сам признать целый ряд весьма серьёзных фактов.

Каковы эти факты? По собственному заявлению Томского, начиная с 1928 г. устанавливается связь Каменева с Томским, причём при разговорах Каменева с Томским присутствовал и Бухарин. Это кроме тех разговоров, которые были у Бухарина с Каменевым отдельно.

Томский говорит, что в 1932 г. к нему приходил Каменев, приходил Зиновьев, приходил Шляпников и целый ряд других оппозиционеров. Видите ли, как они тяготеют к нему. «С Каменевым у меня личных отношений не было... Каменев стал обращаться ко мне за разными услугами... Каменев просил меня: дай мне свою машину, моя в ремонте. Я два раза давал ему свою машину». Значит, Каменев просил ему оказать помощь, Томский ему помогал.

А Зиновьеву? О встрече и разговорах с Зиновьевым на одном из заседаний коллегии Наркомпроса рассказывает Томский. И интересно получается. Приходит Томский на заседание коллегии НКПроса. По какой-то случайности в зале оказались только Томский, Зиновьев и Надежда Константиновна Крупская. «Зиновьев меня встретил с распростёртыми объятиями, как старого приятеля». Зиновьев любезно говорит Томскому: «Зайдём ко мне в кабинет, поболтаем». Вдвоем заходят к нему в кабинет. Надежды Константиновны Крупской в кабинете не было. Начинается разговор. Зиновьев жалуется ему на своё личное тяжёлое положение, а потом начинает говорить о положении страны, сообщает о том, что он, Зиновьев, в большой тревоге и беспокоится о том положении, в котором находится сейчас страна.

ГОЛОС С МЕСТА. Кроме него некому беспокоиться.

БЕРИЯ. Ну, и мерзавцы же, просто не хватает слов.

КАГАНОВИЧ. На основании этого можно, безусловно, сказать, что этот разговор был не личного порядка, не порядка личной жалобы, а разговор был политический. Это было уже началом не контакта, а более серьёзной связи.

ГОЛОС С МЕСТА. Это был уже сговор.

КАГАНОВИЧ. И, наконец, в 1934 г. Зиновьев приглашает Томского к нему на дачу на чаепитие. Томский едет к нему. По-видимому, этому чаепитию предшествовало кое- что другое, потому что после чаепития Томский и Зиновьев на машине Томского едут выбирать собаку для Зиновьева. Видите, какая дружба, даже собаку едут выбирать.

СТАЛИН. Что за собака — охотничья или сторожевая?

КАГАНОВИЧ. Этого установить не удалось.

После выбора собаки Томский снова едет к Зиновьеву на чаепитие. По поводу этого чаепития Томский спрашивает Рыкова: «Меня приглашает Зиновьев к себе на дачу, идти или не идти». Рыков нам заявляет, что он ему ответил: «Не надо ходить», но Томский все-таки пошёл.

СТАЛИН. Собаку достали всё-таки?

КАГАНОВИЧ. Достали. Они искали себе четвероногого компаньона, так как ничуть не отличаясь от него, были такими же собаками...

СТАЛИН. Хорошая собака была или плохая, неизвестно? (С м е х).

КАГАНОВИЧ. Это при очной ставке было трудно установить.

Томского на партийном собрании в ОГИЗе спрашивают: «Вы с Рыковым сохраняете связь[?]». Томский говорит: «Да, сохраняю», а Рыков, на тот же вопрос заявляет: «У меня с Томским были близкие личные отношения, но в 1935-36 году наши отношения значительно охладели». А мы знаем, что Рыков встречался с Томским не только в 1934-35 гг., но сохранял связь с ним до последнего времени, даже тогда, когда Томского притягивали к ответственности, он спрашивал у нас совета. Вы же это сами заявляли, на очной ставке. Не качайте головой.

РЫКОВ. Нет, извините, я этого не заявлял.

КАГАНОВИЧ. Пожалуйста, я прочитаю то, что вы говорили на очной ставке: «Весной 1936 года Томский мне рассказывал, что его вызывали в ЦК и запрашивали объяснений по поводу показаний Зиновьева». Это совершенно точно.

РЫКОВ. Когда я был у Томского на квартире весной этого года...

ГОЛОС С М ЕСТА. Какого года?

РЫКОВ. Этого года, 1936 года, он мне сказал, что за тот период, когда мы с ним не виделись, к нему поступали запросы из ЦК на документы Зиновьева, и он за тот же период отвечал на это...

СТАЛИН. У Зиновьева с Томским был?

РЫКОВ. Я?

СТАЛИН. У Томского вы были?

РЫКОВ. Весной этого года, но ни о каких сведениях с Зиновьевым я не говорил.

КАГАНОВИЧ. Далее Томский, по словам самого Рыкова, советуется с Рыковым идти ли ему к Зиновьеву. Вот что заявил сам т. Рыков:

«В 1934 году Томский мне как-то сообщил, что у него был Зиновьев и приглашал к себе на дачу. Томский спрашивал у меня совета, как ему быть. Я заявил, что это политическое приглашение, а я решительно возражаю против посещения Томским Зиновьева».

Видите, одно то, что он спрашивает Рыкова, а Рыков говорит о том, что он решительно возражает, разве это не есть политические отношения двух фракционеров, советующихся о своих отношениях к представителю другой организации.

БУДЁННЫЙ. Почему Томский не спросил Кагановича, можно ли идти?

КАГАНОВИЧ. Томский у вас, т. Рыков, не спрашивал, встречаться ли ему там с кем-нибудь другим — он спрашивал вас о встрече с Зиновьевым. Вы говорите, что вы категорически ему возражали. Но Томский всё-таки пошёл, а вы с ним и после этого были связаны.

Ясно, что это была политическая связь Томского с Рыковым, и она сохранилась до последнего момента, мы ведь не наивные люди. Кто же не понимает, что это была политическая связь членов одной политической организации.

Следовательно, Томский должен был признать, что он связан был с Зиновьевым, и что они вели с ним политические разговоры, что он помогал Каменеву, помогал Зиновьеву вплоть до того, что ездил с ним за собакой. Томский с Зиновьевым был связан до 1936 года. Совершенно ясно, что Рыков не мог не знать о действиях Томского, не мог не знать о беседах Томского с Зиновьевым точно так же, как не мог не знать об этом и Бухарин, который был связан и с Томским, и с Рыковым.

БУХАРИН. Ничего подобного.

КАГАНОВИЧ. Рыков на очной ставке с Сокольниковым, между прочим, показал, что у него в 1931 году был Каменев, который предложил собраться на квартире у Каменева всем старым большевикам. Рыков утверждает, что отверг это предложение Каменева, но никому об этом не говорил, и рассказал это только на очной ставке.

РЫКОВ. Каменев у меня был как у председателя Совета Народных Комиссаров, в качестве докладчика Главного концессионного комитета, председателем которого он являлся. (Шум).

КАГАНОВИЧ. Следовательно, он как председатель Главконцесскома пришёл к вам, председателю Совнаркома и предложил собрать всех старых большевиков для обсуждения политических вопросов страны? Кого вы тут обмануть хотите? (Шум в зале).

РЫКОВ. Я отвечу. После того, как кончилось его сообщение по плану, как председателя Концессионного комитета, он мне сказал: «Давайте соберёмся, старые большевики, чтобы разъяснить между собою все наши недоразумения». Я ему сказал: «Ты говоришь глупости. Какие могут быть недоразумения между старыми большевиками, и нечего нам разъяснять».

ЛЮБЧЕНКО. Почему ты не рассказал об этом разговоре в Политбюро?

РЫКОВ. Я рассказывал.

КАГАНОВИЧ. Это чепуха.

РЫКОВ. Я говорил по этому поводу.

КАГАНОВИЧ. Вы сами на очной ставке признали свою ошибку в том, что вы не заявили об этом.

РЫКОВ. Нет, я признал свою ошибку по вопросу о Томском и о разговоре с ним.

КАГАНОВИЧ. Мы спросили у вас — почему вы не сообщили, вы же знали, что из себя представляет Каменев, который в ноябре 1927 г. устраивал демонстрацию против ЦК на площади. Вы же знали, кто такой Каменев. Фракционер, который явно борется против партии. Почему же вы в 1931 году, когда к вам приходит этот Каменев как к председателю Совета Народных Комиссаров и, в то время, члену Политбюро, почему вы тогда не сказали Политбюро о том, что был у вас Каменев и предлагал «собраться старым большевикам и разъяснить все недоразумения», вы сказали, что признаёте это своей ошибкой. О чём это говорит? Это показывает, что ещё в 1931 г. у вас был контакт с антипартийной антисоветской группой, и этот контакт затем перерастал в связь. Следовательно, ещё тогда вы устанавливали этот контакт.

ГОЛОСА. Правильно.

КАГАНОВИЧ. Тогда у нас не было показаний Сосновского, не было показаний Угланова, Куликова, Матвеева, Яковлева. Были только показания суда и по этим показаниям мы выносили решения, а сейчас мы имеем более обширный материал по этому делу.

И не странно ли, что три четверти своих речей сегодня на пленуме ЦК Бухарин и Рыков посвятили Сокольникову? Когда дело доходило до Яковлева, Куликова и других, они пытались отговариваться и замалчивать. Вас по первому делу к суду не привлекают. Отменять это решение никто не собирается. Если вас будут привлекать к суду, то будут привлекать по дополнительным данным. Вы поэтому должны были для своей защиты ссылаться на эти дополнительные данные: на Сосновского, Яковлева и других. Вы же попытались выехать только на том решении, которое мы приняли. Но это для членов пленума малоубедительно.

Можно считать установленным для дополнительного обвинения Бухарина и Рыкова, не только на основании нашего внутреннего убеждения, но и на основании фактов, что у правых была как минимум взаимная связь с троцкистско-зиновьевским центром, и что у них самих был свой центр.

Случайно ли то, что показывает Куликов, что Рыков в 1935 году разговаривал с Котовым о терроре. Видимо, Куликов и Котов не знали о троцкистском центре, они рассказывают о своей правой линии. Видимо, середнячки всё-таки не всё знали то, что знали центровики. И вот Куликов и Котов показывают, что в 1935 году Рыков говорит об ускорении террористических актов.

Томский руководил профсоюзами, у него была группа правых тред-юнионистов, очень злых и кулацки настроенных. Ведь именно из этой группы выросла террористическая группа сормовского Смирнова, который ещё в 1932-33 году организовал террористическую группу для совершения террористических актов. Это, товарищи, факт. Эта группа была разоблачена и осуждена. Поэтому ясно, почему все именно эти элементы связывались по преимуществу с Томским, но это были кадры всей правой группы, т. е. и Рыкова, и Бухарина.

Можно, товарищи, считать установленным фактом, что и Рыков, и Бухарин состояли в одном центре, поддерживали связь с троцкистско-зиновьевским центром. И это они делали потому, что в основном они солидаризировались с платформой троцкистско-зиновьевской банды. (ГОЛОСА. Правильно).

БУХАРИН. Да, что вы, товарищи.

КАГАНОВИЧ. Ведь, собственно говоря, по всем вопросам[:] международным, внутренним, крестьянским и по вопросам индустриализации между левыми, правыми, троцкистами не было серьёзных почти никаких разногласий. Все они, как один, были против индустриализации, против коллективизации. Все были против строительства социализма в одной стране. Все вы были против руководства. Все вы сошлись на этих вопросах.

БУХАРИН. Это же было в 1928 году.

КАГАНОВИЧ. Это было, т. Бухарин, и в 1928, в 1932-1933 и в 1934 годах.

БУХАРИН. Не верно.

КАГАНОВИЧ. Так позвольте вас спросить, рютинская платформа 1932 года разве не ваша и, одновременно, зиновьевская платформа[?]

Вы политический деятель, вы не смогли здесь дать исчерпывающего разъяснения. Вы пытались нас разжалобить. Вы думаете, что мы поверим вашим слезам? Нет. Политические деятели, которые прошли ленинско-сталинскую школу борьбы с врагами, этому не поверят. Вы бы показали, на каких политических вопросах вы не солидаризировались с ними?

БУХАРИН. Ни по каким.

КАГАНОВИЧ. Вы были против ЦК.

БУХАРИН. Нет.

КАГАНОВИЧ. Я привожу факты, а вы отделываетесь криками «неверно».

БУХАРИН. Вы приводили факты 1928 года, какие же это факты?

КАГАНОВИЧ. Я думаю, что совершенно чётко можно сказать, что у вас была своя организация. Оставался в силе блок, чтобы сохранить свою армию, привести свои планы, в том числе и террористические, в действие.

БУХАРИН. Что вы, с ума сошли, тов. Каганович!

КАГАНОВИЧ. Еще в 1928 году ваши бандиты Сапожников и Слепков на одном вечере орали, что необходимо убить товарища Сталина. Вы тогда ещё пытались прикрыть эту «кучку». Когда к вам пришёл Сапожников и другие и вам об этом рассказали, то вы заявили: «Тише, тише, чтобы никто не знал, не надо поднимать никакого шума». Это на вас похоже. Вы ведь всё делаете втихомолку. Вместо того чтобы, как члену ЦК, сказать Центральному Комитету, что вот, товарищи, воспитал я таких бандитов и мерзавцев, которые дошли до того, что собирались убивать, я чувствую в этом свою вину, — вы никаких мер не предприняли.

Вы, прикрывая мерзавцев и пьяниц-убийц, должны были подумать о себе, как о политическом деятеле. Разве в 1928 году Сапожниковы и Слепковы не говорили о терроре? Вы притворяетесь, что вы не были осведомлены об их политике и о вопросах, которые обсуждались. Это неверно. Факты подтверждают обратное. Вы знали, и не могли не знать, что делалось вокруг вас. Вы знали, что делает эта шайка, вы встречались с ними, вы жали друг другу руки, вы были друзьями. Но не только ваша школка. Вы знали, что Радек был активным троцкистом, что он был связан с этой бандой, почему вы с Радеком до сих пор были большими друзьями.

БУХАРИН. Потому, что Радеку все доверяли, и вы доверяли.

КАГАНОВИЧ. Мы ему давали работу, а это совсем другое. У вас же были приятельские, дружеские отношения. Мы его восстановили в партии, это одно, но приятельские, дружеские отношения это совсем другое.

БУХАРИН. Это неверно, это потому, что он был членом редколлегии «Известий».

МОЛОТОВ. Томский о терроре говорил ещё в 1928 году. Вы слыхали об этом?

ВОРОШИЛОВ. И никому другому, как самому тов. Сталину лично говорил.

БУХАРИН. Ну, что вы, товарищи, мне приписываете какую-то историю.

МОЛОТОВ. Мы говорим только о фактах.

КАГАНОВИЧ. Наконец, возьмите показания Угланова. Когда его спросили кто был в центре, он ответил, что в 1930 году в центре был я, Бухарин и Томский. Разве это не верно? Вы считали Угланова честным человеком. Вы считали, что Угланов человек, который имеет большую силу воли, почему же он на себя будет клеветать? На себя он клеветать не будет. Мы знаем, что это крепкий человек — крепкий враг. Почему же Угланов будет показывать, что не числится на самом деле за Бухариным и Рыковым. Угланов показывает, что правые знали, что троцкисты готовят убийство тов. Кирова.

БУХАРИН. Это изумительная клевета, кровавая клевета.

КАГАНОВИЧ. Зиновьев в 1934 г. подготовлял убийство Кирова, Томский был дружен с Зиновьевым, он у него бывал как раз в 1934 году, Томский, несомненно, знал об их планах, и вы не могли не прочуять, не пронюхать об этом, будучи связанным с ним, с Томским. Вы же т. Бухарин, хвастаетесь тем, что вы философ, что вы диалектик, что вы умеете вскрывать противоречия внутренние там, где внешнее даже единство...

БУХАРИН. Я этим не хвастал.

КАГАНОВИЧ. Рыков всегда считал себя человеком практики, человеком большого политического ума, он был связан с Томским. Троцкий с Зиновьевым и Каменевым готовили убийство Кирова, Томский знал об этом, бесспорно, а Рыков ничего не мог почуять[?]

БУХАРИН. Да я не виделся даже с Томским, поймите вы об этом.

КАГАНОВИЧ. Нет, это неверно, вы встречались, вы сами нам говорили об этом.

БУХАРИН. Когда? Я в Политбюро написал письмо, что я с 1933 года порвал всякие личные отношения...

КАГАНОВИЧ. Вы считали Куликова олицетворением честности. Да, это был честный человек, это был рабочий, пролетарий, он был действительно честным. А вы его запутали. Но почему вы сейчас заявляете, что Куликов клевещет? Затем показания Матвеева, ведь он был у вас завсегдатаем.

БУХАРИН. Да, смотря когда.

КАГАНОВИЧ. А Матвеев, я знаю, что Матвеев был дополнением в вашей бандитской («]школке[»]как представитель молодой массы, и он ведь был очень близок к вам, вы ведь сами об этом говорили. И вот этот Матвеев сейчас показывает, что они имели террористическую организацию.

Наконец, довод о клевете. Здесь Бухарин и Рыков били на то, что у нас нет гарантии, что завтра любого честного человека могут оклеветать. Какой же выход, как же доказать свою честность? И будто бы партия и Политбюро готовы поверить клевете и обвинить невинных людей. Столько терпения, сколько проявил к вам ЦК. Ведь на вас Центральный Комитет имел сотни заявлений, на вас были десятки показаний уже годы. К вам ЦК партии и, в частности, лично т. Сталин, проявили особую терпимость, осторожность, вас не трогали, думали, что может быть это неправда, а вы здесь хотите слезами и доводом о клевете изобразить дело так: ну, что же, сегодня меня, завтра любого из партии могут оклеветать.

Мы, на основании накопившихся неоспоримых фактов, можем совершенно твёрдо установить, что вы были осведомлены о деятельности контрреволюционной террористической троцкистской банды, от вас исходила информация их. Можем ли мы терпеть такое положение, когда член ЦК или кандидат ЦК, пользуясь своим правом присутствовать на заседаниях Политбюро ЦК для того, чтобы осведомлять врагов народа. Не достаточно ли всех этих фактов, чтобы исключить их из ЦК. (ГОЛОСА. Правильно, правильно).

КАГАНОВИЧ. Мы здесь по докладу т. Ежова должны отметить ещё один очень интересный и серьёзный политический факт. Возьмём всех людей, которые прошли по делу контрреволюционной троцкистско-зиновьевской банды. Пока что среди них не было почти ни одного так или иначе не бывшего активным врагом партии (ГОЛОСА. Правильно). Разве это случайно? Нет, это не случайно. Отдельные единицы могли быть скрытыми врагами, но основная масса всех мерзавцев, которые разоблачены судом, Наркомвнуделом и прокуратурой, это все те подлые твари [—] троцкисты, зиновьевцы и правые, которые боролись против партии, кто ненавидел партию, кто ненавидел руководство партии, кто под видом борьбы за демократию хотел демократии для убийства, захвата власти и ликвидации социализма. Кто честен, тот не боится, тот берёт не чувством, а доводами, фактами, тот делом будет доказывать свою честность. И нечего здесь Рыкову и Бухарину изображать дело так, будто бы клевета всесильна, а мы, простые смертные, бессильны перед клеветой.

Нашли партию, нашли ЦК, нашли руководство, где клевета может быть всесильной, а люди бессильными. Это вот и есть клевета на партию. У нас в партии больше чем где-либо правды, справедливости и терпения для выявления действительной правды.

Конечно, виноваты и мы, партийные и хозяйственные работники, конечно, и у нас оказалось мало бдительности во всех отраслях, в том числе, скажу, и на транспорте. Мы думали, что это честные люди, мы думали, что это люди, в какой-то мере сохранившие свой партийный облик. А оказалось, что они за десять лет борьбы откатились так далеко, что докатились до лагеря фашизма, до гестапо, до охранки, до переговоров с буржуазными правительствами, до реставрации капитализма.

У нашей партии и у ЦК оказалось достаточно прозорливости, чтобы сейчас эту подлую руку остановить, разоблачить. И мы уверены, что у ЦК хватит сил выкорчевать до конца гадину, которая хочет нам помешать в нашем строительстве социализма. (Аплодисменты).