2. Особенности регулятивной деятельности государства в сфере реализации свободы совести

Специфика социально-правового обеспечения свободы совести в современном обществе

Регулятивная деятельность современного демократического государства по обеспечению свободы совести формируется в сложных условиях. С одной стороны, она находится под влиянием многовековых этноконфессиональных традиций как одного из факторов социокультурной идентификации государства. С другой стороны, воплощает современные международные демократические стандарты.

Социальные отношения, складывающиеся в процессе реализации свободы совести, включены в единую систему государственного регулирования, что характеризует многовекторность социальной политики государства. Регулятивная деятельность государства в сфере реализации свободы совести предполагает выработку и принятие конкретных управленческих решений, обеспечивающих согласование поведенческих и мировоззренческих позиций взаимодействующих социальных субъектов. Практическая реализация управленческих решений может представлять собой средство социально-правового обеспечения и защиты свободы совести или, напротив, препятствовать её реализации.

Демократическая природа свободы совести проявляется в возможностях альтернативного поведения и многовариантности мировоззренческих позиций, что может повлечь за собой угрозу их столкновения и, следовательно, социальных конфликтов. Поэтому регулятивная деятельность демократического государства в сфере реализации свободы совести призвана выполнять две основные функции: во-первых, функцию практического обеспечения реализации свободы совести всеми взаимодействующими социальными субъектами и, во-вторых, функцию обеспечения социальной стабильности общества.

Указанные функции могут быть реализованы в полном объёме, если будут соответствовать следующим условиям:

а) согласуются с менталитетом населения;

б) распространены на индивидуальных и коллективных социальных субъектов;

в) подчинены международным демократическим нормативно-правовым стандартам, относительно которых можно отметить следующее.

В проблемном плане применительно к индивидуальным социальным субъектам демократические стандарты сформулированы в международных нормативно-правовых актах по правам человека и касаются целого ряда социальных аспектов, гарантирующих как реализацию свободы совести, так и предотвращение возможного противостояния на мировоззренческо-религиозной основе.  Соблюдение этих стандартов позволяет:

1) Практически реализовать все параметры права на свободу совести, содержащиеся в международных нормативных актах по правам человека, одновременно не допуская какого-либо принуждения в мировоззренческо-религиозном выборе (Всеобщая декларация прав человека, ст. 18; Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод, ст. 9; Международный пакт о гражданских и политических правах, ст. 18; Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии и убеждений, ст.1; Конвенция Содружества Независимых государств о правах и свободах человека, ст. 10 и др.).

2) Не допускать социального неравенства вследствие различий мировоззренческо-религиозных позиций. Каждый человек обладает всеми правами и свободами независимо от каких бы то ни было различий, в том числе религиозных. Права и свободы человека обеспечиваются  равенством всех людей перед законом и гарантиями эффективной защиты против дискриминации по какому бы то ни было признаку, включая отношение к религии (Всеобщая декларация прав человека, ст.2; Европейская Конвенция о защите прав человека и основных свобод, ст.2,  Конвенция Содружества Независимых государств о правах и основных свободах человека, ст. 1 и др.).

3) Гарантировать защиту права на свободу совести отдельных наиболее уязвимых социальных групп населения: национальных меньшинств, детей и их родителей/законных опекунов (в последнем случае – относительно выбора мировоззренческо-религиозной позиции ребенка) (Всеобщая декларация прав человека, ст.18, 27;  Венская декларация и Программа действий, ст. 19; Конвенция об обеспечении прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, ст. 4, 5, 8; Конвенция Содружества Независимых государств о правах и основных свободах человека, ст. 21 и др.).

Соблюдение в процессе государственного регулирования общепризнанных норм международного права обеспечивает объективность регулятивной деятельности, не допуская конъюнктурных позиций. Однако в настоящее время в отдельных демократических странах наблюдается ущемление прав верующих ряда конфессий (православных в Эстонии, протестантов в Казахстане и т.д. [85, с. 12]), что повлияло на характер отношения мирового сообщества к проблеме социально-правовых гарантий.  

В первых послевоенных международных нормативно-правовых актах гарантии соблюдения прав и свобод, как правило, декларируются: «Каждый человек должен обладать всеми правами и всеми свободами, …без какого бы то ни было различия, как-то в отношении расы, цвета кожи, пола, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, имущественного, сословного или иного положения» (Всеобщая Декларация прав человека, ч. 1 ст. 2).

В последующих документах они формулируются в форме неукоснительных требований: «…законы каждой страны должны предоставить каждому гражданину, независимо от расы, языка, религии или политических убеждений, свободу слова, информации, совести и религии» (Воззвание Тегеранской конференции, ст. 5). «Все государства должны принимать эффективные меры для предупреждения и ликвидации дискриминации на основе религии или убеждений в признании, осуществлении и реализации прав человека и основных свобод во всех областях гражданской, экономической, политической, социальной и культурной жизни» (Декларация о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии и убеждений, ст. 4).

Тем не менее, практическая реализация демократических стандартов в сфере реализации свободы совести в различных странах складывается по-разному, что объясняется различным социально-историческим опытом конкретных стран. В регулятивной деятельности современных государств можно выделить как общие, так и особенные черты. Отражение в национальных законодательных системах мировоззренческой составляющей свободы совести (социокультурных особенностей наций, отдельных социальных групп, общностей и т.д.) позволяет избежать собственно религиозных конфликтов (внутренние расколы церкви, внутри- и межконфессиональная рознь и т.п.).

Особенностью регулятивной деятельности демократических стран в сфере реализации свободы совести являются различия, которые касаются, как правило, правового решения вопроса о взаимодействии государства и религиозных организаций (конфессий), то есть государственно-конфессиональных  отношений. Затрагивая интересы как индивидуальных, так и коллективных социальных субъектов, именно данные различия выступают как дополнение к общепринятым демократическим стандартам.

Законодательно-правовое оформление государственно-конфессиональных отношений в научной литературе формулируется по-разному: «концепция», «схема», «тип», «модель». «Концепция» предполагает включение как правовых норм и институтов, регулирующих государственно-конфессиональные отношения, так и разработку научных подходов,  поиск социокультурных, идеологических оснований социальной политики государства и т.д. [26, с. 30; 28, с. 89; 131, с. 88, 90].  Формулировки «схема» и «тип» обозначают совокупность только правовых норм и институтов,  регулирующих государственно-конфессиональные отношения, и применяются в качестве синонима «модели» [15, с. 26; 107, с. 75]. Под моделью государственно-конфессиональных отношений понимается законодательное закрепление правового и в некоторых случаях – социального статуса коллективных социальных субъектов – религиозных организаций (конфессий) и регламентация их взаимоотношений с государством [15, с. 26; 27, с. 14; 48, с. 8; 51, с. 22; 107, с. 75; 128, с. 108; 143, с. 204–206; 166, с. 59 и др.]. Данная формулировка является наиболее распространенной в научной литературе. Её содержательная нагрузка соответствует предмету дальнейшего рассмотрения государственно-конфессиональных отношений, что даёт основание для применения формулировки «модель» в тексте диссертационного исследования.

К настоящему времени в современном мире сложилось три модели государственно-конфессиональных отношений. У разных авторов эти модели получили разное название, но выражают одну суть:

1) наличие государственной религии (официальной, национальной, религии народа) и соответственно церкви (институциональная и организационная форма религии);

2) отсутствие государственной религии и церкви, но придание особого правового статуса отдельным религиям (традиционным, признанным, специальным, господствующим);

3) нейтралитет государства по отношению к религии/церкви [27; 48, с. 7–9; 85].

Первым двум моделям присущи многие общие черты. В них представлены сходные модификации социальных отношений, для которых характерно законодательное признание и закрепление особого социального и правового статуса той или иной конфессии. Поэтому правомерно выделить не три, а две модели государственно-конфессиональных отношений:

а) кооперационная модель, при которой государством на законодательном уровне  закрепляется особый (правовой и социальный)  статус господствующей религии. Религиозные организации финансируются государством и, согласно закону, имеют больше прав по сравнению с другими конфессиями (например, в Основных законах Великобритании  и Дании закреплено понятие «официальная церковь», в Конституции Греции – «господствующая религия», в Конституции Швеции – «государственная церковь», в Конституции Португалии – «традиционная религия» и т.п.);

б) сепарационная модель, при которой церковь отделяется от государства, а религия признается частным интересом человека. Отделение церкви от государства означает, что государство не вмешивается в деятельность религиозных организаций, не оказывает им материальной и финансовой поддержки. В социальных отношениях в сфере реализации свободы совести религиозные организации выступают в качестве самостоятельного (коллективного) субъекта с равными для всех взаимодействующих социальных субъектов правами и обязанностями (США, Нидерланды, Франция, Россия, Украина, Республика Беларусь и др. [66; 128; 143, с. 204–206; 212, с. 75;]).

В дополнение к указанным моделям государственно-конфессиональные отношения могут регулироваться на основе конкордатной системы, т.е. системы специальных соглашений и договоров между государством и религиозными организациями. Конкордаты распространены в странах, где реализуется как кооперационная, так и сепарационная модели государственно-конфессиональных отношений (Италия, Российская Федерация, Республика Беларусь).

В качестве образца иногда указывается американская модель государствен­но-конфессиональных отношений, тогда как ей присущ ряд противоречий. Так, хотя в США формально нет «специального» религиозного законодательства, в Америке действуют около 2-х тысяч различных законов, содержащих нормы, ре­гулирующие деятельность религиозных организаций. Например, Инструкция Министерства финансов США обязует верующих при регистрации религиозных организаций сообщать о своих социальных и религиозных связях, подробно опи­сывать форму культа или вероучения, предъявлять копии всех своих богословс­ких работ [11, с. 224]. Что касается законодательного признания особой истори­ческой роли какой-либо конфессии в становлении и развитии духовных, культур­ных и государственных традиций, то в США, несмотря на Первую Поправку к Конституции США, гарантирующую, что никакая религия не должна иметь прави­тельственного одобрения, и что все американцы являются свободными исповедо­вать религию по выбору, в государственных учреждениях и судебных органах в обязательном порядке приносятся религиозная клятва и присяга (на Библии). В на­стоящее время такие положения содержатся в конституциях более 40 государств (первое место в разряде государственных религий занимает ислам – 17 стран, рим­ско-католическая – 14, евангелическо-лютеранское исповедание – 4).

Закрепление в Основном законе государством своих конфессиональных предпочтений является, наравне с провозглашением государственного языка, средством самоидентификации народа. Следует также учитывать специфику геополитических и исторических условий формирования политической и пра­вовой системы государства. Если для Европы, Ближнего Востока, Азии харак­терна традиционность (пусть и в разных ее формах), то Америка, являющаяся по сути эмигрантским государством, изначально была поликонфессиональной, без устоявшихся религиозных и культурных традиций.

В целом конституции подавляющего большинства демократических государств в различной форме фиксируют признание свободы совести. Фактическое развитие социальных отношений в соответствии как с сепарационной, так и кооперационной моделями государственно-конфессиональных отношений не всегда подтверждает реализацию социальными субъектами свободы совести в полном объёме.

Особый правовой статус государственной или традиционных религий ставит их в привилегированное положение относительно прочих религий. Это касается предоставления только названным религиям права на осуществление религиозной деятельности во всех сферах гражданского общества (культура, образование, здравоохранение, вооруженные силы, исправительные учреждения и др.) при разрешении нетрадиционным религиям отправления только домашних религиозных обрядов. Особый финансовый статус государственной/традиционной религий (финансирование из госбюджета и благоприятная налоговая политика при ограничении прав прочих религий в приобретении недвижимости) создает различные условия для развития материальной базы религиозных организаций как места для совместного отправления религиозных обрядов. Обязательное религиозное образование в государственных школах подрывает право на свободный выбор религии детьми, родителями, опекунами. Представляемое при этом право на свободное обучение в частной (платной) школе со свободным выбором религии, сохраняя право на свободу совести, в то же время ограничивает возможности учеников относительно выбора места обучения.

Таким образом, в процессе реализации кооперационной модели государственно-конфессиональных отношений социальные отношения характеризуются отсутствием юридического равенства коллективных социальных субъектов (религиозных организаций и объединений), что необходимо для равенства возможностей реализации свободы совести индивидуальными субъектами. Отсутствие юридического равенства религиозных организаций становится одним из факторов возникновения стратификации общества по религиозному признаку, в котором социальное неравенство распространяется как на коллективные (религиозные организации и объединения), так и на индивидуальные социальные субъекты. Следовательно, усреднённое международными нормативно-правовыми документами право индивида на свободу совести не может быть реализовано в полной мере. В связи с этим вряд ли можно согласиться с мнением тех исследователей, которые считают, что открытого признания любой религии достаточно для фактической реализации свободы совести [85, c. 14, 18].

На практике, тем не менее, явное расхождение интересов различных социальных субъектов и элементы социального неравенства, как правило, не влекут конфликты или негативные социальные изменения в обществе и не являются дестабилизирующим фактором. Они отражают имманентные конкретному государству исторически сформировавшиеся религиозные предпочтения, особенности национального менталитета, обусловливающие бесконфликтное взаимодействие социальных субъектов в сфере реализации свободы совести. В качестве примера можно привести ряд современных государств, где ислам является официальной религией и даже закреплен в названиях некоторых государств (Исламская республика Иран, Объединенные Арабские Эмираты, Исламская республика Пакистан, Государство Кувейт и др.).

Регулятивная деятельность государств, осуществляющих взаимодействие с религиозными организациями в соответствии с сепарационной моделью государственно-конфессиональных отношений, коренным образом отличается от кооперационной модели.

При нейтралитете государства по отношению к религии все религиозные организации обладают равным правовым статусом: равны перед законом, пользуются равными правами и несут равную юридическую ответственность. Государство не оказывает финансовой поддержки религиозным организациям в их миссионерской деятельности. Возможная косвенная поддержка отдельных форм церковного служения (в армии, исправительных и медицинских учреждениях и др.), выделение бюджетных средств на реставрацию культовых сооружений, освобождение религиозных организаций от налогов не зависят от конфессиональной принадлежности. Что касается субсидий, то все религиозные организации не только обладают равными правами, но и приравниваются к светским (например, имеют статус общественного объединения, юридического лица). В сфере образования все частные школы, в том числе и принадлежащие любой церкви, могут получать дотации со стороны государства. Возможно наличие признанных религий, что влияет только на процедуру их регистрации. Процесс регистрации носит заявительный, а не разрешительный характер – для регистрации религиозной организации необходимо только подать заявление, т.е. не получить специальное разрешение, а в установленном законодательством порядке  поставить государство в известность о своем существовании.

Таким образом, сепарационная модель государственно-конфессиональных отношений не содержит потенциальных условий для религиозной дискриминации. По существу она воплощает представление о такой системе социальных отношений, которую можно характеризовать как отношения социального диалога терпимости, толерантности между обществом и социальными субъектами как носителями мировоззренческо-религиозных установок.  

Однако сепарационная модель далеко не всегда закреплена законодательно, как, например, в Конституции Японии, где сказано, что ни одна из религиозных организаций не  должна получать от государства никаких привилегий (ст. 20). К тому же на практике регулятивная деятельность государств зачастую не в полной мере соответствует нормам сепарационной модели. Одним из оснований такого несоответствия является отступление от принципа отделения церкви от государства при осуществлении религиозной политики в обход светского законодательства.

В частности, в России в нарушение Конституции (ст. 14 провозглашает светский характер государства, отделение религии от государства и непризнание государственной или обязательной религии) и Закону Российской Федерации «Об образовании», определившему его светский характер, в школах отдельных регионов в качестве обязательной дисциплины вводится преподавание Закона Божьего [85, c. 4].  В тексте государственного гимна присутствует упоминание о боге. В судебной практике России возникают прецеденты, касающиеся вопросов об отказе школьников по религиозным соображениям изучать теорию Дарвина и т.д.

Возможны некоторые отступления от «жёсткого» принципа нейтралитета государства по отношению к религии под влиянием исторически сформировавшихся социокультурных традиций конкретного отдельного государства. В США, например, несмотря на светский характер государства (Билль о правах, Поправка І к Конституции: государство не узаконивает какую-либо религию и не запрещает её свободное исповедание), все должностные лица, включая Президента, а также участники судебных процессов обязаны присягать на Библии, некоторые штаты признают церковный брак и т.п.

Очевидно,  что как кооперационная, так и сепарационная модели государственно-конфессиональных отношений представляют собой модификации, возможные «сценарии» универсальных демократических стандартов, предложенных международными нормативно-правовымими актами по правам человека. В своей основе они воплощают принципы общепризнанных демократических стандартов, отражая в то же время общие мировоззренческо-религиозные критерии, присущие индивидам и социальным группам. Исключения составляют случаи, когда управленческая и правоприменительная практика идет вразрез с принятой моделью государственно-конфессиональных отношений. Это свидетельствует о соответствии моделей требованиям, предъявляемым демократическим мировым сообществом к системе государственного регулирования социальных отношений в сфере реализации свободы совести. Сама же модификация допускается рекомендательным рамочным характером международных нормативно-правовых актов, в соответствии с которыми, в частности, Европейский союз обязуется уважать статус церквей, религиозных организаций в странах-участницах согласно их правовым актам и не нарушать их (см., например, Заключительный акт Амстердамской конференции, ст. 11).

В зависимости от социокультурных и социально-политических предпосылок регулятивная деятельность государств может как обусловливаться, так и иллюстрироваться той или иной моделью государственно-конфессиональных отношений. Закрепляя уже сложившиеся в процессе исторического развития общества социальные отношения, модель государственно-конфессиональных отношений лишь иллюстрирует, отражает данные отношения. При отсутствии необходимого социально-исторического опыта регулятивная деятельность конкретного государства строится, как правило,  по возможным «сценариям» (моделям государственно-конфессиональных отношений). Корректирующими факторами могут выступать национальное законодательство, социокультурные традиции, управленческая практика. Социальная структура и социальные отношения в обществе при «сценарном варианте» не закрепляются, а формируются правовыми нормами.

Соответственно можно выделить два типа взаимодействия социальных субъектов в сфере реализации свободы совести, исторически сложившихся в обществе (Рисунок 2.1). Первый тип характеризуется строгой управленческой «вертикалью»: иерархичной структурой и жесткой подчиненностью государству социальных субъектов. Мировоззренческо-религиозные установки индивида и социальной группы, их социальные статусы и роли определяет государство, ограничивая тем самым возможность мировоззренческо-религиозного выбора и императивно формируя социальную структуру общества.

«Вертикальная» управленческая структура, обусловливая локальность и закрытость регулируемых социальных отношений, в том числе в сфере реализации свободы совести, затрудняет их саморегуляцию и самовоспроизводство, делая уязвимыми под воздействием внешних факторов.  Это может быть присуще в равной степени как религиозному государству, так и атеистическому. Примером может служить Российская империя до 1917 г. с государственной религией (православие) и СССР с официальной атеистической идеологией. Для адаптации к различным изменениям в каждом случае необходимо принятие государством управленческих решений, задействование социально-управленческого механизма их реализации через специальные государственные органы, что искусственно снижает либо, напротив, повышает динамику социальных процессов.

При втором типе государством задаются основные принципы и характер взаимодействия социальных субъектов. Социальные субъекты (индивид, социальная группа, государство), вступая во взаимодействие друг с другом, самостоятельно определяют свой статусный и ролевой наборы, и, соответственно, степень и форму участия в социальных отношениях. Социальная структура общества складывается при этом постепенно, в процессе взаимодействия социальных субъектов. Динамика изменений её состояний, основных количественных и качественных показателей обусловлена степенью и формой включенности социальных субъектов в социальные процессы. Такой тип взаимодействия наиболее адекватен современным условиям динамически развивающегося общества. Государство, регулируя тот или иной тип взаимодействия, определяет не только порядок и условия деятельности индивидуальных и коллективных социальных субъектов, но и выступает равноценным социальным субъектом самоорганизующейся и самоуправляемой системы социальных отношений в сфере реализации свободы совести. 

Рисунок 2.1 – Типы взаимодействия социальных субъектов в сфере реализации свободы совести

Историческая практика свидетельствует, что в обществе может внедряться любая модель государственно-конфессиональных отношений. Однако в случае несоответствия конкретным социокультурным и историческим традициям это внедрение превращается в принудительный акт и чревато социальными потрясениями. Учет управляющим властным социальным субъектом объективных условий обеспечивает лучшую «приживаемость» той или иной модели государственно-конфессиональных отношений, поскольку в данном случае государство принимает решение в соответствии с ожидаемостью членов общества как субъектов управления.

Государственное регулирование социальных отношений в сфере реализации свободы совести в трансформирующемся белорусском  обществе

В развитии современной белорусской системы государственного регулирования социальных отношений в сфере реализации свободы совести можно выделить два основных этапа.

Началом первого этапа явилось провозглашение в 1991 г. государственного суверенитета и образование Республики Беларусь. Принятие в 1992 г. Закона Республики Беларусь «О свободе вероисповеданий и религиозных организациях» создало нормативно-правовую базу для реального обеспечения права на свободу совести в соответствии с международными демократическими стандартами, приверженность которым была провозглашена в Конституции Республики Беларусь (1994 г.). Это означало, что в Республике Беларусь реализуется «сценарный вариант» государственного регулирования, основу которого составляет сепарационная модель государственно-конфессиональных отношений.

В Законе Республики Беларусь «О свободе вероисповеданий и религиозных организациях» закреплялись основные международные демократические стандарты в сфере реализации свободы совести (равенство перед законом всех религий и вероисповеданий, равенство всех независимо от религиозных убеждений, свобода мировоззренческо-религиозного выбора, отсутствие ограничений при регистрации религиозных организаций и др.). Воплощая позитивный принцип либерализма – создание общества равных возможностей – в первое десятилетие государственного суверенитета данный закон явился реальным инструментом практической реализации и функционирования института свободы совести в Республике Беларусь [32, с. 24].

Последующее десятилетие выявило ряд противоречий и недостатков в действующем законодательстве, управленческой и правоприменительной практике. Право не могло не отражать изменений ценностных приоритетов постсоветского общества. Закон носил ярко выраженный либеральный характер, уравнивания все конфессии независимо от их социального статуса (роли в формировании национальной культуры и традиций, численности адептов и т.д.), закреплял полное отмежевание государства от религиозных организаций. Как показала практика, это не в полной мере соответствовало историческим традициям и реальным потребностям социально-культурного развития белорусского общества [82, с. 162–164; 142 и др.]. Динамичность социальных изменений в Республике Беларусь обусловила необходимость разработки нового закона, который был принят в 2002 г. – в новой редакции – Закон Республики Беларусь «О свободе совести и религиозных организациях» (далее – Закон).

Второй этап, начавшийся в 2002 г. с принятием в новой редакции Закона Республики Беларусь «О свободе совести и религиозных организациях», характеризовался отражением в законодательстве традиций, культурных норм, ценностей и идеалов белорусского народа.

В научной литературе новый Закон был оценён как демократический, соответствующий международным демократическим стандартам, и в то же время учитывающий специфику исторически сложившейся религиозной ситуации в современном белорусском обществе [40; 55 и др.]. Основными целями регулятивной деятельности государства в сфере реализации свободы совести, как и в Законе редакции 1992 г., является социальная стабильность, равенство всех социальных субъектов независимо от их отношения к религии и конфессиональных предпочтений.

Анализ Конституции и Закона свидетельствует, что социально-правовой основой государственного регулирования социальных отношений в сфере реализации свободы совести в Республике Беларусь является сепарационная модель государственно-конфессиональных отношений. Согласно Конституции Республики Беларусь все граждане без какой-либо дискриминации признаются равными перед законом (ст. 22) и, согласно Закону, все религиозные организации после государственной регистрации приобретают статус юридического лица и действуют на общих основаниях в соответствии с гражданским законодательством. Ни одна из религиозных идеологий не может устанавливаться в качестве обязательной для граждан и соответственно все религии и вероисповедания признаются равными перед законом (ст.ст. 4, 14 и 16 Конституции, ст. 6 Закона). Это равенство распространяется как на права, так и на ответственность религиозных организаций, на все направления их деятельности, начиная от создания и до ликвидации (ст.ст. 8–9, 13–15, 20, 23-35, 38 Закона), а также на одинаковую по отношению к ним политику государственных органов (ст.ст.10, 11, 16–19, 21, 22 Закона). Равенство религий означает равенство перед законом всех членов общества независимо от вероисповедания и отсутствие дискриминации на религиозной почве (ст. 22 Конституции, ст. 7 Закона), свободу выбора без принуждения своего отношения к религии и связанную с этим форму поведения (ст. 31 Конституции, ст.ст. 4 и 5 Закона), право на светское образование (ст. 9 Конституции). Принцип равенства
распространяется на запретительные ограничения в религиозной деятельности как отдельных членов общества, так и религиозные организации (ст.ст. 16 и 31 Конституции).

К настоящему времени в Республике Беларусь сформировалось общество, для которого характерно:

во-первых, равенство правовых статусов индивидуальных субъектов независимо от отношения к религии;

во-вторых, равенство правовых статусов коллективных субъектов независимо от их светской или религиозной принадлежности.

В то же время равенство юридических статусов конфессий не равнозначно равенству их социальных статусов. Специфической чертой белорусского варианта сепарационной модели государственно-конфессиональных отношений является законодательное признание особого социального статуса отдельных конфессий в истории белорусского народа. В Законе  закреплено положение о том, что регулирование социальных отношений в сфере реализации свободы совести строится исходя из «признания определяющей роли Православной церкви в историческом становлении и развитии духовных, культурных и государственных традиций белорусского народа;  духовной, культурной и исторической роли Католической церкви и неотделимости от общей истории народа Беларуси Евангелическо-лютеранской церкви, иудаизма и ислама» (преамбула Закона).

Положение о признании особого социального статуса отдельных конфессий является исторически обусловленным, поскольку отражает социокультурные традиции белорусского народа относительно приверженности традиционным конфессиям, которая прослеживается и в наши дни. В последние годы удельный вес общин традиционных религий в общей численности религиозных общин был относительно устойчивым (70,8% в 1989 г. и 60,2% на 1 января 2006 г.). Незначительно изменилась и их структура: если в 1989 г. на долю православной церкви приходилось 52% общей численности религиозных общин, то на 1 января 2006 г. – 46,7%, католической церкви соответственно 15,8% и 15,2%, иудейской – 0,1% и 0,8%, ислама – 0,1% и 0,9% [56, с. 42; 142, с. 256–257].

Аналогичная ситуация характерна и для России: в 1990-м г. 57% общей численности религиозных объединений составляли православные объединения, 14% – мусульманские, 0,5% – католические. К 1998 г. при общем увеличении религиозных объединений больше чем в 2 раза, конфессиональная структура российского общества практически не изменилась: 57% составляли православные объединения, 19% – мусульманские, около 1% – католические [86, c. 8–9].

Таким образом, современная система государственного регулирования социальных отношений в сфере реализации свободы совести складывалась в ходе исторического развития белорусского общества. В настоящее время регулятивная деятельность Республики Беларусь основывается на трех компонентах:

- демократической природе общественного строя;

- сепарационной модели государственно-конфессиональных отношений;

- учёте присущих белорусскому народу социокультурных особенностей и традиций.

В процессе государственного регулирования конкретизируются принципы, выработанные международным демократическим сообществом в сфере реализации свободы совести, управленческая практика корректируется применительно к социокультурным традициям и реалиям современного белорусского общества. Управленческая, правоприменительная и судебная практика выявила ряд дискуссионных вопросов, вызывающих различную – как позитивную, так и негативную – оценку.

І. Внимание государства к обеспечению свободы совести именно через регулирование государственно-конфессиональных отношений дало повод некоторым авторам критиковать «религиозный крен» регулятивной деятельности и говорить о создании «специального религиозного» законодательства в ущерб атеистическим убеждениям значительной части населения [29; 59]. Нельзя не признать правомерность такого замечания, однако при этом не следует оставлять без внимания объективные исторические предпосылки, состоящие в следующем.

Регулятивная деятельность современных светских государств в сфере реализации свободы совести – это регулирование двух подсистем общества – светской и религиозной. Поскольку в таких государствах все регулятивные функции по своему содержанию носят светский характер, применительно к свободе совести нет необходимости в дополнительной защите её светской (нерелигиозной) составляющей.

В государстве, длительный период существующем в рамках официальной атеистической идеологии, детальная разработка религиозного законодательства объективно необходима, поскольку заполняет недостающие звенья в регулировании взаимодействия социальных субъектов, различающихся по мировоззренческо-религиозным убеждениям. Поэтому принятие специальных нормативно-правовых актов о взаимоотношениях государства с религиозными организациями, правовом статусе данных организаций и индивидуальных социальных субъектов представляется обоснованным.

Вопрос заслуживает постановки в ином плане, а именно: в плане взаимодействия светских и религиозных прав в современном демократическом обществе, точнее – вопрос о взаимодействии права на свободу совести с другими (политическими и социально-экономическими) конституционными правами и свободами граждан. Связано это с тем, что регулятивная деятельность государства в сфере реализации свободы совести осуществляется в едином социальном пространстве с деятельностью по обеспечению других прав и свобод, что обусловлено многогранностью социальной сферы. В правовом плане эта многогранность исходит из неделимости, взаимозависимости и взаимосвязи всех прав человека, что зафиксировано Всемирной конференцией по правам человека (1993 г.) [102, с. 81]. Это означает, что все права воспринимаются как их совокупность, которая может быть как однородной, когда объединяются права одной направленности (например, группа политических прав), так и разнородной, при которой реализация одних прав может вступать в противоречие с реализацией других (группы политических и социально-экономических прав). В таких ситуациях возможны два варианта взаимодействия, противоположных по своим последствиям.

При первом варианте на свободу совести оказывается опосредованное влияние через реализацию группы гражданских и политических прав и свобод, без которых свобода совести не может быть осуществлена в полном объёме. Это право на неприкосновенность личной жизни, свободу слова, свободу выражения мнений, убеждений, свободу объединений, ассоциаций и др. [102, с. 40–42; 136, с. 14–15].

При втором варианте в процессе реализации группы социально-экономических прав (право на бездискриминационное образование, труд, медицинское обслуживание, равный доступ к государственной службе и др.) нередко возникают правовые коллизии с нормами, регулирующими реализацию свободы совести. Так, под влиянием религиозных побуждений совершаются светские действия, противоречащие официальной государственной политике; возникают конфликты по поводу, необходимости соблюдения верующими ре­жима труда или подчинения на службе светским нормам, не соответствую­щим религиозным установкам. В отдельных случаях верующие при исполне­нии светских обязанностей пытаются исполнять религиозные ритуалы. В сфере образования возникают споры по поводу распространения религиозной литературы и религиозных встреч в школах. Нередки случаи уклонения по религи­озным соображениям от воинской службы и т.д. [135; 159; 166; 172].

Возникающие коллизии становятся источником социальных конфликтов, о чем свидетельствует судебная практика всех уровней: как в странах развитой демократии, так и в постсоциалистических странах.

Периодически возникающие социальные конфликты и правовые коллизии, вовлекающие в орбиту споров свободу совести, свидетельствуют о наличии разнородной совокупности прав и свобод, в которой по одну сторону оказываются религиозные права, по другую – светские, имеющие в своей основе разную природу. Религиозные права отражают сложившиеся социокультурные традиции каждой конфессии. Светские права выражают социальный динамизм, возрастающее воплощение демократических идей, отражают уровень социальной организованности общества. В силу усредненного характера правовых норм законодательство не может учитывать индивидуальные особенности отдельных религиозных течений, нормы и традиции которых идут в разрез с общепринятыми светскими стандартами.

Поэтому как в светском, так и в религиозном государстве регулятивная деятельность неизбежно будет распространяться и на светскую, и на религиозную сторону. Об этом свидетельствует зарубежный опыт разрешения социальных и правовых конфликтов при столкновении светских и религиозных интересов. В случае возникновения подобных конфликтах применяются прин­ципы, выработанные странами развитой демократии и широко практикуемые Европейским Судом по правам человека. Эти принципы можно сформулиро­вать следующим образом:

если действие признается религиозным убеждением и рассматривается как исповедание веры, приоритет отдается религиозному праву и в светских нормативах поведения возможны коррективы;

если действия, мотивированные религиозными убеждениями, не являются их исповеданием, приоритет отдается светским нормам;

обязательно выполнение светских требований, противоречащих рели­гиозным убеждениям, прямое или косвенное принуждение к их выполнению не оправдывается.

Одним из направлений учета данных принципов можно считать положи­тельное решение Конституционным Судом Республики Беларусь вопроса об альтернативной гражданской службе (несмотря на отсутствие до сих пор в республике подобного закона), исходя из ст. 57 Конституции Республики Бе­ларусь, которая не рассматривает воинскую службу как единственную и бе­зусловную. Образцом разрешения конфликтов в данной сфере может служить практика тех государств, в которых наряду со всеобщей воинской повиннос­тью признается право граждан на отказ от военной службы по религиозным соображениям и приняты соответствующие законы. Например, в п. 3 ст. 4 Кон­ституции Германии записано: «Никто не может быть принужден против своей совести к военной службе с оружием» и далее в п. 2 ст. 12 - а2 сказано об обязательной заменяющей службе в соответствии с законом, который не мо­жет нарушать свободу совести и который введен в действие.

Как показывает управленческая и судебная практика, лишь в исключительных случаях приоритет отдается религиозным интересам. Это касается тех ситуаций, когда действие индивида признается религиозным убеждением и рассматривается как исповедание веры и если осуществление такого действия не вносит недопустимых корректив в исполняемые светские обязанности. В подавляющем же большинстве ситуаций решающими признаются светские интересы, и, чтобы не нарушать светские нормы, представителям религиозных конфессий предоставляется право оставить должность, сменить место обучения детей и т.д. Не оправдываются действия, мотивированные религиозными убеждениями, но не являющиеся их исповеданием, как, например, в случае с пацифистским поведением, если оно противоречит официальной государственной политике. Не подлежит оправданию непосредственное или косвенное принуждение к выполнению светских требований, противоречащих религиозным убеждениям. В разрешении данных и подобных им ситуаций право на свободу вероисповеданий не ущемляется.

Из сказанного можно заключить, что религиозная сторона в подавляющем большинстве случаев претерпевает определенные ограничения, которые не затрагивают светскую сторону. Даже  если принять позицию отдельных авторов и выявить обстоятельства, при которых свобода вероисповедания должна безоговорочно освобождаться от действия норм других нормативно-правовых актов, то в таком случае будут ущемлены светские права. К тому же наличие у одного человека прав не означает автоматического возложения на другого человека обязанностей, связанных с их реализацией [62]. Это свидетельствует о том, что современное государство, несмотря на обширную нормативную базу, гарантирующую равенство прав и свобод, фактически не свободно от правовых коллизий и потенциальных конфликтов при их реализации.

Таким образом, в обществе могут возникать конфликтные ситуации, сторонами которых выступают взаимодействующие социальные субъекты, разделенные по самому укрупненному признаку: религиозность/ нерелигиозность. Та или иная модель (кооперационная или сепарационная) государственно-конфессиональных отношений  сама по себе не устраняет этот дестабилизирующий фактор, возникающий при взаимодействии права на свободу совести с другими конституционными правами и обязанностями. В этой связи регулятивная деятельность государства, как показывает практика, является эффективной, если в ней предусматриваются возможности консенсусных (альтернативных) вариантов реализации светских прав и обязанностей.  Пример тому – наличие в гражданском законодательстве права на альтернативную гражданскую службу для военнообязанных граждан, что зафиксировано в конституциях ряда стран (Германии – ст. 12-а²(2), России – ст. 59, Украины – ст. 35).вдяется оптимальной, если онат светскую сторону. она в подавляющем большинстве случаев претерпевает определенные социальные не

II. До настоящего времени в Республике Беларусь на законодательном уровне не разрешен вопрос, типичный для всего постсоветского пространства, – государственной правопреемственности и реституции собственности. Необходимость возврата государством верующим культового имущества, отчужденного в советское время, была признана еще в конце 80-х гг. С 1988 г. в Беларуси религиозным организациям государство передало 1120 зданий, в т.ч. 709 – БПЦ, 292 – Римско-католической церкви, 29 – Старообрядческой церкви, 12 – еврейским общинам, 7 – протестантам, 3 – мусульманам [173]. Однако до настоящего времени не выработаны принципы и направления социальной политики белорусского государства в этой сфере, отсутствует законодательное закрепление вопросов возврата культового имущества, ограничивается реституция собственности, которая используется для культурных или образовательных целей. На необходимость решения этой проблемы обращают внимание как многие белорусские авторы [46, с. 282; 82, с. 188–190; 83,  с. 11], так и международные документы [174].    Отмеченный правовой пробел имеет ярко выраженные социальные последствия, поскольку препятствует созданию оптимальных условий для реализации права индивидуальных субъектов на свободу вероисповедания в той его части, которая носит коллективный, храмовый характер.

ІІІ. В научной литературе в последнее десятилетие развернулась активная дискуссия по поводу целесообразности влияния государства на социальные отношения в сфере реализации свободы совести. Разногласия обусловлены разным пониманием роли религии в развитии общества и соответственно позиции государства.

Авторы, придерживающиеся классической либеральной концепции прав человека, традиционно критически относятся к стремлению государства в той или иной степени влиять на процессы, формирующие мировоззрение, ценностные ориентиры, общественное сознание. Религия представляется как частный интерес и мировоззрение отдельного индивида.

При таком подходе религия в качестве объекта социологического исследования может рассматриваться главным образом на микросоциологическом уровне. Тем самым нивелируется роль религии как социокультурного института и остается вне внимания одна  из её важнейших функций – мировоззренческо-идеологическая, анализ которой возможен на макросоциологическом уровне. Как следствие, в ряде научных работ обосновывается необходимость соответствующих радикальных преобразований государственно-конфессиональных отношений. Аргументируется эта необходимость процессами глобализации, заменой узкого национального сознания общепланетарным [25, с. 29], стереотипами противопоставления «своих» «чужим» [12, с. 93; 26, c. 27], возможным использованием конфессий в экономических и политических интересах, ангажированностью светских и духовных должностных лиц и пр. [28, с. 89, 90; 37, с. 15 и др.].

Регулятивная деятельность белорусского государства в сфере реализации свободы совести строится с учетом того, что религия как важнейший социальный институт любого демократического государства выполняет в обществе социально-управленческие функции. Религия, выступая в качестве мировоззрения и мироощущения индивидуальных субъектов, объединяет их в социальные общности. Единые ценностные и мировоззренческие установки больших социальных групп, трансформируясь в современном государстве в социальные и правовые нормы, приобретают новое качество регуляторов общественных отношений и одного из элементов, определяющих стратегические цели государства, его идеологию, внутреннюю и внешнюю политику, то есть одной из  форм социального управления [19, с. 14, 16; 46].

В этой связи следует учитывать следующие факторы, определяющие социальную целесообразность государственного воздействия на религиозные процессы:

а) Белорусское государство, признавая особую роль традиционных религий в историко-культурном и государственном развитии нации, заинтересовано в сохранении именно данных религий, поскольку историческая принадлежность индивида к традиционным конфессиям в современном белорусском обществе выступает одним из средств выражения и сохранения социокультурной идентичности народа.  В настоящее время большинство населения соотносит себя не столько с конкретной религиозной, сколько с социокультурной традицией. Это объясняется тем, что, как показали социологические исследования*, для Беларуси (как и для всего постсоветского пространства в целом) в последнее десятилетие была характерна противоречивая ситуация. С одной стороны, фиксировался рост религиозности населения (число людей, декларирующих себя верующими, с 1994 г. возросло с 32,8% до 55-60%  в 2006 г. [18, с. 73–74]; по другим данным – 58,9% [109, с. 245]), 74,8% [149, с. 276]; с другой ­– набирал силу процесс секуляризации. В совокупности эти процессы сформировали объективные предпосылки возникновения в современном обществе так называемого «секулярного верующего»: человека, соотносящего себя с определенной конфессией (80%–85,7% опрошенных), но не имеющего религиозного типа мировоззрения (свыше 72%) и практически не участвующего в церковной жизни (не воцерковленного). Данный тип мировоззрения называют квазирелигиозным, т.е. характеризующимся верой не в бога, а в какие-либо другие высшие силы (природа, космос и т.п.) [109, с. 245; 117, с. 96–97], а также  «социально-ориентированной», «ситуативной» религиозностью [137, с. 3].

Религиозный же тип мировоззрения связывают обычно с воцерковленностью человека, т.е. со степенью его практической реализации. В среднем количество людей с сугубо религиозным мировоззрением не превышает 5–7%. Следует отметить, что эта цифра практически не изменилась за последние 10-15 лет. В этой связи некоторые авторы стали рассматривать воцерковленность не как состояние (статус), а как процесс. Соответственно выдвигается точка зрения о некорректности подхода к воцерковленности как одному из универсальных показателей типа религиозности [Н-3]. В этой связи  можно также констатировать, что вопросы непосредственно мотивации религиозного /нерелигиозного поведения в научной литературе до настоящего времени изучены недостаточно.

Западными социологами высказывается точка зрения о политической природе феномена «секулярной религиозности»: массовая декларация религиозных убеждений в советском и постсоветском обществе могла являться просто одним из способов выражения инакомыслия, противопоставления личности государству [113, с. 116].

Некоторые российские авторы подходят к осмыслению этого явления в качественно иной – философской – плоскости, и, констатируя становление квазирелигиозности, говорят о деконструкции религии во всем современном мире и эпохе религиозного постмодернизма. Религия приобретает качество массовой культуры, которая по типу и функциям складывается вокруг других институтов и подсистем модернизирующегося общества [10; 50, с. 43].

Для белорусских исследователей характерно объяснение возникновения «секулярного верующего» влиянием конкретных социальных факторов: трансформациями социальных связей, «маятниковостью» религиозных процессов на постсоветском пространстве, влиянием моды, – то есть сменой «аксиологического фундамента», но, применительно к религии, не изменившимся в целом мировоззрением. Это подтверждают приведенные выше данные относительно приверженности белорусского населения традиционным конфессиям.

Многоплановость приведенных точек зрения вполне объяснима,  учитывая сложную и противоречивую природу свободы совести.

б) Наряду с социокультурной идентичностью религиозные предпочтения индивида традиционно выступают одним из факторов, обусловливающих его этно-национальную и геополитическую позиции. Так, православная этноконфессиональная идентификация у  большинства россиян приобретает черты государственной принадлежности, становясь своего рода субститутом гражданства и механизмом присоединения к большинству. Для исповедующих православие характерно традиционное отождествление себя с восточнославянской культурой, ориентация на укрепление связей с Россией. Приверженцы католицизма сохраняют  отчетливо выраженную западную направленность [11, с. 45].  Такая ситуация подтверждается и  национальным составом верующих: среди  приверженцев православия и протестантизма преобладают белорусы (83,3% и 73,8%), среди католиков – поляки (около 40%) [18, с. 76]. Очевидна и обратная связь: 78,2% белорусов и 85,7%  русских идентифицируют себя с православием; 80,1% поляков, 25,6% белорусов и 4,8% русских – с католицизмом [148, с. 122].

в) Предшествующие десятилетия показали, что бесконтрольное распространение новых религиозных верований и культов, некоторые из которых носили деструктивный характер, приводили к тяжелым социальным последствиям, ставя под угрозу не только здоровье людей, их социальные  права и свободы, но и целостность базовых норм отечественной культуры [17, с. 66; 86, с. 102–139]. Само возникновение этого не столько религиозного, сколько социокультурного явления закономерно, так как в его основе  лежат сложные социальные процессы изменения материального базиса и информатизации общества, секуляризации и рационализации сознания, смены ценностных парадигм [13,  с. 103; 115, с. 54, 107; 134, с. 113;].

Угроза национальной безопасности государства и социальной стабильности общества возникает тогда, когда новые религиозные идеи искусственно вытесняют или противостоят базовым ценностям, заполняя образовавшийся «духовный вакуум» [43, с. 33, 61–62]. В данном случае можно говорить об инфологемах – информационной модели, создаваемой для замещения базовых ценностей и формирующей устойчивые стереотипы индивидуального и социального поведения, ценностные ориентации целых поколений [112; 139, с. 39]. В результате возникают противоречия между традиционными для данного общества нормами и мотивацией социального субъекта, на взаимосвязь которых указывал еще М. Вебер [33, с.638–680]. Такие противоречия порождают различные формы социальной девиации и в итоге могут привести к вырождению национальной идентичности или ассимиляции с другой национальной общностью [103, с. 61].

Национальная безопасность государства обеспечивается, с одной стороны, интериоризацией базовых ценностей через систему государственной идеологии; с другой стороны, усилением контролирующих и регулирующих функций государства.

В настоящее время принцип приоритета базовых ценностей отечественной культуры закреплен на законодательном уровне – в Конституции и законах Республики Беларусь. Однако для того, чтобы система ценностей являлась ориентиром для социального действия и создавала мотивационно-ориентационную основу поведения субъектов, недостаточно декларирования данного принципа. Для осуществления его нормообразующей функции необходима разработка социальных механизмов их интериоризации через образование, средства массовой информации и другие социальные институты с учетом особенностей восприятия базовых ценностей различными социальными субъектами.

При этом, помимо религиозного, необходимо учитывать влияние на формирование мировоззрения и второго – нерелигиозного – компонента свободы совести. Свободомыслие и атеизм как система идей и ценностей являлся одним из основных факторов, формирующих мировоззрение и сознание как отдельных социальных субъектов, так и совокупного субъекта социальной системы в целом.

IV. Важной формой регулятивной деятельности белорусского государства выступает контроль за развитием религиозных процессов. Закон предусматривает усиление контролирующих функций государства, что обеспечивается, в первую очередь, такими мерами, как:

- предоставление при регистрации религиозной общиной дополнительных сведений об основах вероучения, ранее неизвестного в Республике Беларусь (ст. 17 Закона);

- создание специального органа государственного управления по делам религий (ст. 10, 11);

- проведение в случаях, предусмотренных законодательством, государственной религиоведческой экспертизы (ст. 22);

- более подробное регулирование вопросов ликвидации религиозных объединений (ст. 23), и др.

Усиление контроля со стороны государства также вызывало неоднозначную оценку. В частности, принятие аналогичных норм в законодательстве Российской Федерации формулировалось как введение института ограничения и запрета деятельности «нетрадиционных» религиозных организаций, противопоставление индивидуальным правам коллективных  и даже «ограничение мировоззренческой сферы» [23, с.12–13].

По этому поводу анализ содержания Закона позволяет сделать следующие выводы.

Во-первых, принцип возможного ограничения реализации прав человека заложен в нормативных актах международного права и конституциях всех демократических государств. Это запрет любой деятельности, направленной на подрыв конституционных  основ государства: насильственное изменение конституционного строя, пропаганда войны, социальной, национальной, религиозной и расовой вражды, нарушение общественного порядка, ущемления прав и свобод граждан и т.д. Поэтому мотивированный отказ в регистрации, приостановление либо запрет деятельности религиозной организации, устав или основы вероучения которой содержат потенциальную угрозу национальной безопасности государства, нельзя назвать репрессивным или дискриминационным.

Во-вторых, поскольку регистрация означает закрепление за религиозной организацией определенного правового статуса (права юридического лица), отказ в регистрации не является препятствием для осуществления индивидуального права на свободу вероисповедания, а также создания религиозных объединений, предусмотренных законодательством. Религиозные организации в Республике Беларусь имеют статус юридического лица, и их деятельность в этом качестве регламентируется гражданским законодательством на общих основаниях. Включение в Закон общих норм, регулирующих деятельность религиозной организации как юридического лица, привело бы к дублированию Гражданского кодекса Республики Беларусь.

В-третьих, в Законе, признающем особый социальный статус определенных конфессий, последовательно закрепляется принцип юридического равенства всех зарегистрированных религиозных организаций. Это неоднократно отмечалось в выступлениях Президента Республики Беларусь: «Закон… отдает должное каждой конфессии. Оценивает… место и роль, в том числе и Православной Церкви… – расставляет все на свои места, никого не притесняя» [35, с. 169; 43, с. 124; 57, с. 231; 82, с. 168; 94 и др.]. Следовательно, проблема заключена не в содержании преамбулы Закона, а в возможных формах реализации её положений.

Республика Беларусь как равноправный субъект гражданско-правовых отношений вправе самостоятельно выбирать направления сотрудничества в гражданско-правовой сфере, чем она и воспользовалась, заключив ряд соглашений и программ с Белорусской православной церковью в области воспитания и образования, культуры, здравоохранения, социальной защиты. Активное сотрудничество с государством и других конфессий как субъектов отношений будет подтверждать их фактическое равенство, и, следовательно, способствовать укреплению социальной стабильности в обществе. Практика свидетельствует о постепенных позитивных сдвигах в данном направлении. К примеру, иудейская религиозная община активно занимается внедрением различных социальных программ, проведением благотворительных акций: организуется питание для нуждающихся; силами волонтеров оказывается социальная и моральная помощь престарелым; существует проект создания дома престарелых; при синагогах реализуются различные образовательные программы и т.д.

V. Признание роли религии и, в первую очередь, её ценностно-мировоззренческой функции, неизбежно ставит вопрос о форме и степени осуществления этим социальным институтом регулятивных функций, относительно которых в последние годы в научной литературе развертываются теоретические дискуссии.

В силу того, что в целом в Республике Беларусь к христианам относят себя около 97% верующих, христианские ценности представляются как единственный источник морали и нравственности, и, соответственно, единственный легитимный социальный регулятор. Это приводит к противоречивости социальной роли религии, проявляющейся в двух тенденциях: авторитарной и гуманистической. Две составляющих единой социальной сферы – светская и духовная – противопоставляются друг другу. Государство отождествляется исключительно с политикой и правом, посредством которых оно осуществляет свои властные полномочия; религия/церковь оказывает воздействие на духовную жизнь общества и мировоззренческую сферу индивида, приобретая роль «духовного монополиста» [9, c. 400; 46, с. 277; 127, с. 8; 138, с.183].

Подобная постановка вопроса позволяет говорить если не о своеобразном противопоставлении религии государству, то о возможном делегировании религии/церкви части социальных функций государства. Понимание войн, террористических актов, других негативных социальных явлений как явлений, порождаемых исключительно религиозной верой, влечет за собой соответствующие предложения реформирования даже таких светских институтов, как образование и армия. Например, в систему образования предлагается включить в обязательном порядке изучение религиозных христианских представлений, а в военной системе – возродить институт войсковых священников, привести армейские уставы в соответствие «с принципами христолюбивого воинства». Обосновывается целесообразность активного участия церкви на международной арене в политике и дипломатии и т.д. [78, с. 73, 127, с. 7]. Оформившиеся в последние годы притязания церкви на идеологическую если не монополию, то «руководящую и направляющую роль» в науке и образовании, требуют серьезной разработки церковью новых доктрин как в области философского и богословского «фундамента» нового социокультурного проектирования, так и пересмотра и доработки социальных и правовых программ. Пока же этому препятствует полемика внутри саомй Церкви, а также отсутствие современной формы выражения православного учения [Н2].

Думается, что чрезмерная оценка роли церкви чревата негативными явлениями, прежде всего, для самой церкви, поскольку ставит церковь в зависимость от влияния политических и экономических факторов и может привести к конфронтации между верующими и  неверующими, а среди верующих – между представителями различных конфессий. В этой связи следует принимать во внимание, что любая религия претендует на исключительность и стремится к наиболее полному и широкому участию в социальном процессе. Поэтому, каких бы демократических взглядов не придерживалась та или иная конфессия, её позиция в какой-то мере будет изоляционистской. Следствием этого может явиться не консолидация общества, а его раскол по мировоззренческо-религиозному признаку. Примером могут служить выступления Белорусской православной церкви (далее – БПЦ) против католического прозелитизма, декларации атеистов за свободу совести, «письмо академиков» и пр. 

Наиболее обоснованной представляется позиция, которая сводится к безусловному признанию за религией и церковью их исторической роли в формировании духовных, нравственных и государственных традиций Республики Беларусь. На этой основе должны строиться партнерские отношения между государством и церковью с возможным расширением социальных функций церкви, но без делегирования последней каких-либо государственных функций. Оптимизация таких отношений возможна при выработке адекватных социально-управленческих механизмов, способствующих реализации функционального потенциала государственных и религиозных структур [20, с. 48; 81, с. 178–179; 82; 146 и др.]. Следует обратить внимание на тот факт, что данной позиции придерживается и сама БПЦ. Указывая на то, что следование религии возможно «только в результате свободного выбора человека», глава БПЦ Митрополит Филарет отмечает, что «обращение к христианству с помощью государственного механизма является для Церкви невозможным и неприемлемым. В условиях современного секулярного общества Церковь призвана выполнять иные, отличные от государства задачи» [154, с. 126].

VІ. Возникающие проблемы в сфере реализации свободы совести зачастую связаны с различным пониманием границ и характера взаимодействия государства и религиозных организаций. Одним из источников этих различий является возможность некоторых разночтений в Законе.

В национальном законодательстве закрепляется принцип взаимоотношения государства и религиозных организаций с учетом влияния последних на формирование духовных, культурных и государственных традиций белорусского народа (ч.1 ст. 8 Закона и ч. 2 ст. 16 Конституции), то можно допустить возможность нормативного закрепления конфессиональных предпочтений государства, неравного правового статуса различных конфессий. Закон же фиксирует принцип их юридического равенства. Следовательно, как предоставление каких-либо привилегий, так и введение запретов относительно традиционных/нетрадиционных конфессий вступило бы в противоречие с международными нормативно-правовыми актами и с национальным законодательством Республики Беларусь, и могло бы повлечь внутренние социальные конфликты.

Если исходить из предпосылки, что государство оставляет за собой право оказывать предпочтение той или иной конфессии, то в Законе было бы целесообразно более четко определить перечень и порядок этих предпочтений. Если основываться на закрепленном в законодательстве принципе юридического равенства всех конфессий, то «размывается» смысл статьи 16 Конституции, преамбулы и статьи 8 Закона. Нечеткость формулировки двух основных принципов регулятивной деятельности государства по отношению к религиозным организациям – их юридическое равенство при признании различий социальных статусов – дает повод высказывать опасения в связи с их реализацией, так как не исключается влияние субъективных факторов при принятии управленческих решений, в судебной и правоприменительной практике. В частности, если анализировать правовой статус БПЦ, то можно отметить следующее.

Закон устанавливает, что государство не возлагает на религиозные организации выполнения каких-либо государственных функций, не вмешивается в их деятельность, если она не противоречит законодательству Республики Беларусь (ч.8 ст. 8 Закона). Однако в некоторых соглашениях, заключенных между государственными органами Республики Беларусь и БПЦ, обращает на себя внимание некорректность отдельных положений. Например, в соответствии с Соглашением между Комитетом исполнения наказаний МВД и Белорусским Экзархатом, на БПЦ возлагаются обязанности координировать взаимодействие с представителями других конфессий, а также содействовать созданию необходимых условий для осуществления религиозных прав граждан (ч.3). Аналогичные нормы содержатся в Программе сотрудничества Министерства по чрезвычайным ситуациям Республики Беларусь и БПЦ (ч.2 гл. 2). Некорректность указанных положений заключается в том, что церковь, беря на себя подобные обязательства, наделяется, по существу, функциями, которые находятся в компетенции государственных органов, в частности, Республиканского органа государственного управления по делам религий, Комитета по делам религий и национальностей.

Противоречия по этому поводу содержатся и в Основах социальной концепции Русской православной церкви – документе, который, не имеет юридической силы, но является руководящим для православной церкви. В нем предусматривается запрет на участие клира в делах государственного управления (III; V; VI). Церковь не должна брать на себя функции, принадлежащие государству: противостояние греху путем насилия, использование мирских властных полномочий, принятие на себя функций государственной власти, предполагающих принуждение или ограничение (III.3) (Курсив А.С.). Приведенная формулировка теоретически не исключает осуществления церковью государственных функций, поскольку ограничивает не столько само участие в них церкви, сколько методы их реализации.

Однако некорректность формулировок, содержащихся в указанных документах, можно считать результатом их юридической недоработки именно со стороны государственных органов, поскольку трудно требовать от теократической структуры, которой является церковь, формулировки юридически совершенных положений.

В целом направление, в котором развиваются отношения государства и церкви в Республике Беларусь, дает основание полагать, что конфессиональные предпочтения государства затрагивают только духовную, социально-культурную сферу социальных отношений и, следовательно, не нарушают принципов сепарационной модели государственно-конфессиональных отношений. Однако безошибочность вывода может исходить только из четких и непротиворечивых положений Закона.

Таким образом, спецификой регулятивной деятельности государства в сфере реализации свободы совести является то, что она может как отражать, закрепляя в социально-правовых нормах уже сложившуюся в обществе социальную структуру и систему социальных отношений, так и формировать их, осуществляя свою регулятивную деятельность по возможным «сценарным вариантам».  Законодательно-правовым оформлением государственно-конфессиональных отношений выступают модели государственно-конфессиональных отношений (кооперационная – наличие государственной религии/церкви, и сепарационная – отделение/нейтралитет церкви от государства и законодательно закрепленное равенство всех конфессий).

Соответственно основными факторами, оказывающими влияние на формирование системы государственного регулирования, выступают:

- социокультурные и социально-политические предпосылки конкретного государства;

- подчиненность регулятивной деятельности государства международным демократическим стандартам, зафиксированным в международных нормативно-правовых актах;

- общие стратегические цели (единая целевая направленность) социальной политики государства;

- управленческая и судебная практика.

Становление современной белорусской системы государственного регулирования социальных отношений в сфере реализации свободы совести обусловлено, во-первых, выходом Беларуси из советского общества официальной атеистической идеологии. Во-вторых, «сценарным вариантом» государственного регулирования, в основу которого положена сепарационная модель государственно-конфессиональных отношений.

Корректирующими факторами, оказывающими влияние на управленческую и судебную практику и сформировавшими современную белорусскую систему государственного регулирования, явились:

- критический пересмотр исторических и советских тенденций в сфере реализации свободы совести;

- преемственность социокультурных традиций, закреплённых в менталитете белорусского народа;

- признание особого социального статуса отдельных конфессий при законодательном закреплении равенства их правовых статусов;

- консолидация государства и традиционных конфессий в использовании общих ценностных ориентиров различных социальных субъектов как системообразующего фактора обеспечения социальной стабильности трансформирующегося белорусского общества.