Глава 1. Институциональные изменения.

1.1. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ РЕФОРМА 1965 ГОДА: ЗАМЫСЕЛ И ЕГО РЕАЛИЗАЦИЯ

Наиболее заметным событием в институциональных изменениях начала этого периода была экономическая реформа 1965 года. Заметным - не значит значительным. Хотя на начальном этапе в различных комиссиях по формированию содержания реформы участвовали немногие сторонники радикальных, для того времени, реформ экономической системы рыночной направленности (Л. Вааг, И. Бирман, В. Белкин, некоторые другие), окончательный ее вариант формировался сторонниками несущественных изменений в экономической системе, убежденных противников рыночной экономики при социализме (например, И. Малышев) и ветеранов командной системы (А. Коробов, А. Бачурин) [1].

Следует обратить внимание на то, что с самого начала экономическая реформа готовилась применительно только к одной отрасли экономики, пусть и ведущей - промышленности. Изменения в хозяйственном механизме сельского хозяйства были определены на мартовском пленуме ЦК КПСС 1965 года, не затронутыми реформой оказались транспорт, внешняя и внутренняя торговля, система управления НИОКР, многие другие области экономики. Уже только этим определялся ее ограниченный характер.

Основные направления экономической реформы в промышленности были определены сентябрьским пленумом ЦК КПСС 1965 года [2]. В развитие этих решений были приняты два постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР, детализирующие принятые на пленуме решения [3]. Одно из них касалось системы управления промышленностью, другое - собственно экономической реформы. Внимательное ознакомление с содержанием принятых в сентябре 1965 года решений относительно изменения порядка планирования и экономического стимулирования промышленного производства показывает, что слово «реформа» для них было слишком сильным. Никаких существенных изменений в экономическую систему эти решения не внесли. В сущности они очень напоминали проведенные в конце 50-х годов в некоторых восточно-европейских странах меры по децентрализации экономики, которые быстро показали там свою неэффективность и вредность, о чем я уже писал выше (часть II, § 1.1).

Намеченные в решениях мероприятия включали следующее:

• некоторое сокращение числа обобщающих плановых показателей за счет устранения таких качественных показателей, как уровень производительности труда, себестоимость продукции, а также численность занятых и средняя заработная плата. Вместо них в качестве обобщающих качественных показателей были избраны прибыль и рентабельность продукции по отношению к стоимости основных оборотных фондов. Предполагалось в соответствии с высказанными в ходе дискуссии многочисленными доводами ряда экономистов, что прибыль и рентабельность в качестве директивных показателей окажутся более удачной характеристикой эффективности работы предприятий, чем названные выше показатели;

• повышение роли коллективных видов материального стимулирования, зависящих от результатов деятельности всего предприятия;

• принятие уровня прибыли и рентабельности, ранее игравших второстепенную роль при оценке деятельности предприятий, в качестве основных показателей при формировании коллективных видов материального стимулирования (при выполнении плана по номенклатуре продукции);

• установление объема реализованной продукции в качестве основного показателя объема производства вместо валовой продукции;

• повышение роли хозяйственных договоров во взаимоотношениях предприятий вместе с «туманным» обещанием постепенного перехода к оптовой торговле средствами производства.

В совокупности данные мероприятия должны были означать переход от формального хозрасчета к полному хозрасчету.

В решениях сентябрьского пленума ЦК КПСС предусматривались мероприятия по улучшению планирования работы предприятий, в частности, по повышению роли перспективного планирования и по недопущению частых корректировок текущих планов, которые к этому времени стали подлинным бедствием для народного хозяйства.

Для обеспечения нормальной работы предприятий предполагалось в 1967 году реформировать оптовые цены промышленности с целью ликвидации убыточности ряда отраслей и уменьшения дифференциации в уровне рентабельности по отдельным продуктам. Повышалась роль кредита в хозяйственной деятельности предприятий. Произошли некоторые изменения в финансовой системе: введены плата в бюджет от стоимости основных фондов и фиксированные платежи в связи с более благоприятными природными условиями.

В 1967-1969 годах были приняты постановления о переходе на аналогичные условия с учетом отраслевых особенностей совхозов и капитального строительства. Для успешного проведения экономической реформы в 1967 году была проведена реформа оптовых цен на промышленные товары, которая ликвидировала убыточность некоторых отраслей, устранила чрезмерную рентабельность других и создала условия для выполнения финансовых мероприятий реформы и образования предусмотренных реформой фондов экономического стимулирования и платежей в бюджет.

Поскольку намеченные мероприятия повышали роль связываемых с рыночным хозяйством категорий (прибыль, рентабельность, кредит, цена, договор) и сокращалось число директивных обобщающих (именно обобщающих, а не всех) показателей, многим экономистам и внутри СССР, и за границей казалось, что советская экономика сделала большой шаг к реформированию на рыночных началах, произошла, как тогда говорили на Западе, «либерманизация» (по имени Е.Г. Либермана) советской экономики. Но анализ предусмотренных мероприятий, а тем более анализ практики их осуществления показывает, что эти мероприятия носили чисто внешний, поверхностный, во многом показной характер, ничего общего с рыночной экономикой не имевший.

Прежде всего сохранялись основы командной экономики: директивное установление величины этих показателей, независимо от реальных потребностей экономики и населения, поскольку план по номенклатуре и централизованное распределение продукции оставались неизменными, хотя утверждаемые Советом министров СССР задания по номенклатуре сократились, преимущественно за счет их укрупнения, в 2 раза и составили в 1968 году всего 615 наименований [4].

Неизменным оставалось и директивное установление оптовых и розничных цен, уровней оплаты труда и процента за кредит. В этих условиях за «капиталистическими» наименованиями сохранялось вполне социалистическое содержание. Такие поверхностные изменения нельзя назвать реформой иначе как в кавычках. Если сопоставить эти меры с проводившимися изменениями в хозяйственном механизме некоторых социалистических стран в конце 50-х годов, то даже по сравнению с теми ограниченными и малоуспешными реформами советские выглядят особенно куцыми. Так, в СССР даже не предусматривалось, в отличие от восточно-европейских стран, создание производственных объединений. Не произошло и децентрализации ценообразования и планирования номенклатуры продукции. Это не означает, что мероприятия никак не повлияли на развитие промышленности. Влияние было и весьма отрицательное. Неудачи «реформы» вынужден признать даже такой ее сторонник, как тогдашний председатель Госплана СССР Н. Байбаков, что не помешало ему уже через несколько страниц своих воспоминаний писать об успехах советской экономики в результате проведения этой «реформы» [5].

Наиболее важным последствием «реформы» 1965 года явились даже не ее непосредственные результаты, а поданные ею сигналы эконо-мической науке и практике о заимствовании капиталистических мето-дов хозяйствования вместо трудных поисков методов, присущих социалистической экономике. Таким образом, вслед за вынужденным техническим заимствованием СССР встал на путь социального заимствования, расписавшись в неспособности найти оригинальные решения своих экономических проблем. И это при том, что такие решения, вы-рванные из иного социально-экономического контекста, заведомо могли давать намного худшие результаты.

Некоторое сокращение круга директивных обобщающих показателей и привязка части материального поощрения к таким показателям, как прибыль и рентабельность, усилили существовавшую и ранее возможность обхода государственных и общественных интересов с выгодой для коллектива, особенно для его руководства. В то же время про-возглашавшиеся цели повышения эффективности экономики, качества продукции и лучшего удовлетворения запросов потребителей не были достигнуты, так как не обеспечивались проводившимися мерами.

Отступления от общегосударственных интересов в виде скрытого роста оптовых цен и нарушения планового ассортимента в новых условиях стали обыденными. Они влияли на новые показатели, особенно на прибыль и рентабельность, гораздо сильнее, чем на старые. Например, на выполнение заданий по снижению себестоимости продукции они почти не влияли, а в стоимости валовой продукции доля прибыли была невелика. Ощутимее они влияли на уровень оплаты труда, которая теперь уже зависела в гораздо большей степени от фактического роста этих показателей. Причем все эти старые способы нарушать плановую дисциплину получили большие возможности для своей реализации еще и в силу продолжавшейся деградации хозяйственного аппарата, который все меньше был способен противостоять антигосударственным действиям руководителей предприятий. Больше того, промышленные министерства получали план в тех же показателях и поэтому становились вольными или невольными соучастниками этих действий. С другой стороны, те мероприятия, которые должны были способствовать улучшению качества продукции и удовлетворению нужд потребителей (повышение роли хозяйственных договоров и постепенный переход к оптовой торговле средствами производства), так и не были реализованы, поскольку для этого не создавались необходимые условия, да и не было особого желания у государственного руководства их создавать. Такое мероприятие, как повышение роли кредита в жизни предприятий, было использовано для затыкания дыр в финансовом хозяйстве, ибо старые кредиты, как правило, погашались новыми, к которым был открыт широкий доступ. Иными словами, советское руководство совершило все те ошибки, которые в конце 50-х годов совершили по неопытности руководители восточно-европейских стран и от которых они отказались в начале 60-х годов. Но в СССР не дошли до осознания значимости создания производственных объединений, которые получили широкое распространение в европейских социалистических странах уже в конце 50-х годов. Сложившийся хозяйственный механизм в нашей стране соединил все худшие стороны и командной, и рыночной экономики.

Что же было причиной таких явно неудачных изменений в хозяйственном механизме? Выскажу свою гипотезу. Те, кто готовил проект реформы, и не собирались производить серьезных изменений в хозяйственном механизме. Им было указано учесть научную критику, и они учли ее самым простым и, как им казалось, неопасным для системы способом, введя некоторые предлагавшиеся учеными показатели, лишив их реального позитивного содержания. Возможно, кое-кто из авторов рассчитывал таким образом скомпрометировать новые идеи, что и случилось. В лучшем случае, мы имеем дело с посредственностью авторов реформы. У высших же государственных руководителей не хватило ни квалификации, ни ума, чтобы эти намерения обнаружить и предотвратить. Снижение интеллектуального уровня государственного руководства к этому времени стало уже очевидным. Справедливости ради следует отметить, что настороженное отношение к этой реформе все же было у некоторых высших советских руководителей. Так, председатель Президиума Верховного совета СССР Н.В. Подгорный еще на стадии обсуждения ее заявил: «На кой черт нам эта реформа?» [6]. Столь же скептически по отношению к реформе был настроен Л.И. Брежнев. Уже после сентябрьского пленума ЦК КПСС он говорил о А.Н. Косыгине: «Ну что он придумал? Реформа. Реформа. Кому это нужно и кто это поймет? Работать нужно лучше, вот и вся проблема» [7]. При всей здравости суждений, какая убогая форма выражения мысли и какая беспринципность действий двух самых высоких советских руководителей!

Впоследствии, уже в период перестройки [8] и в постсоветский период, вокруг замысла и результатов реформы 1965 года развернулась обширная дискуссия. Многие экономисты рассматривали ее как первый шаг к рыночным реформам, оборвавшийся из-за чехословацких событий 1968 года, но и в таком виде давший все же положительный результат; другие (сторонники командной экономики) рассматривали реформу как значительный шаг к рыночной экономике, нанесший огромный ущерб советской экономике. Первым мощным обвинительным актом против реформы 1965 года явился весьма содержательный и яркий (и потому незамеченный и неоцененный в то время) сборник статей экономистов коммунистического направления «Альтернатива: выбор пути», вышедший в 1990 году тиражом в 100 тыс. экземпляров. В большинстве статей этого сборника реформа 1965 года расценивалась как начало развала советской экономики, как результат восприятия чуждых социализму экономических воззрений. В качестве образца приведу рассуждения А.М. Еремина: «Большой вред курс 1965 года наносил тем, что тормозил совершенствование системы планирования, а без развития она постепенно хирела. Реформа дала толчок групповому эгоизму, погоня за прибылью вела к завышению цен, к вымыванию из производства дешевого, но нужного людям ассортимента. Погоня за сиюминутной прибылью привела к замедлению научно-технического прогресса, а значит, и роста производительности труда» [9]. Еще более сокрушительной и аргументированной критике подверг содержание реформы 1965 года австрийский экономист-марксист с большим опытом практической экономической работы в австрийской экономике Л. Маше-Суница [10]. Михаил Антонов еще более суров: «По сути, это уже была неформальная приватизация предприятий их руководством. Косыгин... открыл дорогу ренегатам Горбачеву и Ельцину. «Косыгинская реформа» создала условия для как бы узаконенного вредительства... В результате «косыгинской реформы» советская экономика пошла вразнос... Расширение самостоятельности предприятий на основе погони за прибылью, по сути, покончило с плановой системой СССР» [11].

Моя критика этой реформы во многом близка к указанной критике, кроме обвинений в злонамеренности (вредительстве), но не столь категорична и лишена крайностей. Реформа не покончила с плановой системой в СССР, хотя заметно ее ослабила. Советская экономика не пошла вразнос после реформы, хотя и заметно снизила свою эффективность. Реформа 1965 года обострила проблемы, которые были и раньше. Например, введенный после 1958 года показатель затрат на 1 рубль товарной продукции (вместо многочисленных показателей по снижению себестоимости продукции) по своему экономическому смыслу был довольно близок показателю рентабельности. Противники реформы, сильные в ее критике, не могли представить тогда убедительной и конкретной программы мероприятий в социалистическом духе. Более убедительно утверждение М. Антонова, что «еще более сильный удар нанесла реформа Косыгина по идеологическим и нравственным основам социалистического общества» [12], но не более сильный, чем репрессии сталинского периода, недемократизм общественной системы, незаконные привилегии и коррупция, официальная ложь, блат и другие пороки общественной системы.

В экономической системе СССР сохранялись тогда еще достаточно мощные инструменты, которые не давали разрушиться советской экономике под влиянием эгоистических действий хозяйственных руководителей, активизировавшихся хозяйственной реформой. Этому препятствовали и многочисленные, выросшие впоследствии в числе, директивные натуральные показатели, и контроль за поставками со стороны Госснаба СССР, и деятельность Госкомцен СССР, в какой-то степени противостоявшая бесконтрольному росту цен, и предприятия-потребители, и Минфин СССР, и наконец высшее советское руководство, пусть с большим опозданием, но исправлявшее самые очевидные ошибки, допущенные в ходе осуществления реформы.

1.2. РЕЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ ЭКОНОМИКИ В НАЧАЛЕ 70-х годов

Хозяйственные неудачи при осуществлении экономической реформы, о которых пойдет речь дальше в главе 3, вынудили уже с самого начала 70-х годов развернуть рецентрализацию советской экономики. Повторилась ситуация начала 60-х годов, когда после неудач децентрализации приступили к ее рецентрализации. Правда, была возможность более решительной и последовательной децентрализации по примеру Венгрии и Чехословакии, начавших достаточно радикальные экономические реформы в 1968 году. На подобном процессе настаивал тогда ряд советских экономистов, но были опасения политического характера, мешали и некоторые экономические неудачи в этих странах, особенно в Чехословакии в 1968 году.

Рецентрализация с начала 70-х годов выразилась, во-первых, в смещении акцента в экономической политике с мер по повышению экономического стимулирования предприятий на меры по улучшению планирования и централизованного управления; во-вторых, в возвра-щении ряда дореформенных показателей планирования.

Экономическую «реформу» 1965 года формально не отменяли и не осуждали. Это поставило бы под удар престиж существовавшего политического руководства, которое ее провело. Но фактически в систему управления предприятиями ввели такие изменения, которые шли в раз-рез с первоначальными замыслами авторов «реформы» и с ее духом.

Внимание плановых органов и советских ученых-экономистов с начала 70-х годов было обращено в сторону совершенствования методов централизованного управления экономикой. Именно в этот период начали активно изучаться и внедряться в плановую работу такие заимствованные из практики хозяйственного и государственного управления западных стран методы, как системный анализ и программноцелевой подход в планировании. Эти методы многими экономистами стали рассматриваться как такая же панацея для решения экономических проблем, как ранее - линейное программирование и сетевые графики, к этому времени уже слегка скомпрометированные из-за отсутствия видимого результата. И системный анализ, и программноцелевой подход более охотно воспринимались и плановыми органами, и министерствами не только в силу преклонения перед всем западным, но и потому, что в отличие от идей по децентрализации экономики не угрожали их экономической власти. Требовалось время, чтобы убедиться, что и эти методы, как и их предшественники, мало помогают решению проблем советской экономики. А пока все были при деле: и плановики, и научные работники. То же самое можно сказать и о растущем интересе к долгосрочному планированию под влиянием не только прошлой советской практики в этом направлении (план ГОЭЛРО), но и растущего интереса на Западе к футурологическим исследованиям и долгосрочным планам и прогнозам. В 1973 году было принято решение о разработке долгосрочного плана развития советской экономики до 1990 года.

Возобновился интерес и к идеям В.М. Глушкова о создании автоматизированной системы управления экономикой, хорошо вписывающейся в рецентрализацию экономики. Хотя в середине 60-х годов его предложения были спущены советским государственным руководством на тормозах, теперь они нашли поддержку в военнопромышленном комплексе, глава которого Д.Ф. Устинов «пригласил к себе руководителей оборонных министерств и приказал им делать все, что говорит Глушков» [13]. В каждом из девяти оборонных министерств был создан свой институт по созданию отраслевых автоматизированных систем под методическим руководством Глушкова, а сам Институт кибернетики АН Украины стал разрабатывать заводские системы: для гражданских отраслей - Львовскую, для военных - Кунцевскую. Для общего руководства внедрением АСУ в оборонной промышленности был по примеру создания ракетной техники образован Межведомственный комитет девяти отраслей под руководством министра радиопромышленности В.Д. Калмыкова и Совет директоров головных институтов. Научным руководителем обоих этих органов был назначен В.М. Глушков [14]. Активная работа по внедрению АСУ на уровне Госплана УССР и министерств проводилась под руководством Глушкова и на Украине.

В конце 60-х годов под влиянием планов США по созданию сети вычислительных центров и своих отечественных неудач в экономике возобновился интерес к идеям Глушкова и у высшего советского государственного руководства. Была создана комиссия в составе ряда союзных министров с участием В.М. Глушкова по разработке концепции создания такой сети и системы управления с ее помощью всей экономикой - общегосударственная автоматизированная система (ОГАС). Однако предложения Глушкова по организации этой работы по примеру решения атомной и ракетной проблем в 40-50-е годы были отклонены и «задача, по словам Глушкова, техницизировалась, т.е. изменялась в сторону Государственной сети вычислительных центров, а что касалось экономики, разработки математических моделей для ОГАС и т.д., - все это «смазали» [15]. На заседании Политбюро осенью 1970 года, где было принято такое решение, Глушков после его принятия заявил: «Если мы сейчас этого не сделаем, то во второй половине 70-х годов советская экономика столкнется с такими трудностями, что к этому вопросу все равно придется вернуться» [16]. Решение о создании ОГАС было записано в решениях XXIV съезда КПСС. В начале 70-х годов А.Н. Косыгин, ранее настороженно относившийся к работам по ОГАС, после посещения одного из институтов, разрабатывавших ОАСУ для оборонных отраслей промышленности, убедившись в достижениях этой системы, стал поддерживать эти разработки и для их ускорения дал указание Совету министров СССР создать Академию народного хозяйства для обучения высших хозяйственных руководителей современным методам управления экономикой, в особенности использованию ЭВМ в управлении экономикой [17]. Тем не менее ра-боты по ОГАС шли медленно и бессистемно, а основное внимание в применении автоматизированных систем управления было переключено на решение не экономических задач, а задач управления технологическими процессами [18].

Сторонники идей Глушкова считают, что фактический срыв создания ОГАС в 70-80-е годы сыграл роковую роль в судьбе советской экономики. Так, руководитель Совета директоров институтов по разработке ОАСУ оборонных отраслей промышленности Ю. Антипов пишет уже в 90-е годы: «Неприятие ОГАС было стратегической ошибкой нашего руководства, нашего общества Реализация ОГАС в годы жизни Глушкова могла бы вывести страну на новый уровень развития, соответствующий постиндустриальному обществу. Помешали созданию ОГАС некомпетентность высшего звена руководства, нежелание среднего бюрократического звена работать под жестким контролем и на основе объективной информации, собираемой и обрабатываемой с помощью ЭВМ, неготовность общества в целом, несовершенство существовавших в то время технических средств, непонимание, а то и противодействие ученых-экономистов новым методам управления» [19].

Отношение к идеям Глушкова характерно для того стиля государственного руководства, который сложился в период «застоя». Можно по-разному относиться к реалистичности и результативности этих идей. Но раз они в принципе были одобрены, следовало (как поступили бы Сталин и Хрущев) создать условия для их осуществления. А именно, как совершенно правильно настаивал Глушков, основываясь на предыдущем, полностью оправдавшем себя, опыте создания атомного и ракетного оружия, создать специальный, независимый орган по координации этими работами под научным руководством автора идеи для обеспечения методологического, информационного и технического единства разрабатываемой системы, с подчинением ему всех научных и внедренческих организаций. Вместо этого автор идеи был практически отстранен от руководства разработкой всей системы, она была раздроблена на фактически независимые системы, единство обеспечения поэтому осуществить не удалось. Огромные вложения в АСУ различного уровня были сделаны, а отдача от них оказалась ничтожной.

Немалую роль в таком ходе событий сыграли, видимо, как подозревал В.М. Глушков, опасения А.Н.Косыгина, что ОГАС станет конкурирующим органом власти и влияния [20]. В самом деле, автоматизированные системы управления позволяли вскрыть многие пороки сложившейся хозяйственной системы, которые так усиленно пытались скрывать от широкой общественности. Монополия на экономическую информацию была бы нарушена.

Внимательное изучение многочисленных работ Глушкова по созданию ОГАС и ГСВЦ и текст его бесед с В. Моевым показывают, что Глушков был очень глубоким человеком, понимавшим гораздо лучше, чем многие другие руководители и научные работники того времени, проблемы и противоречия советского общества и искавшим весьма изобретательные и неординарные пути их разрешения. Интеллект Глушкова отпугивал весьма посредственных руководителей того периода. Наверняка он обнаружил бы и гигантские искажения макроэкономической информации, поскольку с такими искажениями нормальное планирование было бы невозможно. Проблема для властей решилась сама собой с его смертью в начале 1982 года.

Убеждение Глушкова, что советская экономика натолкнулась в начале 50-х годов на информационный барьер, для преодоления которого нужно широчайшее использование современной вычислительной техники и информационных технологий, поддерживается сейчас крупными знатоками советской экономики, например, Марком Харрисоном [21].

Глушков видел в ОГАС прежде всего средство централизации управления экономикой, что затруднительно при ручном управлении, хотя допускал и возможность использования его для расширения хозяйственной самостоятельности предприятий [22]. Однако, как совершенно правильно отмечал в западной печати хорошо знающий проблему внедрения ЭВМ в экономику СССР Игорь Бирман: «Не была сформулирована хоть сколько-нибудь содержательная экономическая концепция, которая могла бы быть положена в основу планирования на базе современной техники... Фактически новая техника остается только техникой, она подводится под замшелые экономические идеи» [23]. Именно этого и хотел избежать Глушков. Его идеи не были замшелыми.

Под влиянием неудач с внедрением после 1965 года новых экономических показателей оценки деятельности предприятий с начала 70-х годов происходил возврат ряда старых показателей оценки деятельности предприятий и различных отраслей экономики. При этом старые показатели не отменялись, чтобы не признать ошибочность ранее принятых решений. Они дополнялись новыми. Понятно, что оценка деятельности предприятий тем самым еще больше осложнялась [24].

В начале 70-х годов к прежним директивным показателям в промышленности было добавлено шесть новых: производительность труда, валовая продукция (на основе которой в большинстве отраслей промышленности рассчитывалась производительность труда), задания по выпуску предметов потребления в тяжелой промышленности, задания по повышению качества продукции, по затратам сырья и топлива на единицу продукции в стоимостном выражении, объем фондов эко-номического стимулирования. Фактически был восстановлен показатель снижения себестоимости продукции, так как он был введен в состав фондообразующих показателей [25].

Очевидно, что эти новые показатели, в значительной степени представлявшие восстановление старых, дореформенных, отвечали выявившимся недостаткам введенных в ходе реформы показателей. Так, показатель производительности труда должен был усилить контроль за повышением производительности труда, ослабленный устранением этого показателя из числа директивных показателей. Достижение плановых объемных показателей было возможно за счет увеличения численности работающих, искажения планового ассортимента и скрытого роста цен. Задания по выпуску предметов потребления предприятиями тяжелой промышленности должны были принудить их производить больше товаров для населения, от чего они уклонялись. Задания по качеству продукции призваны были добиться перелома в наиболее тяжелой для советской экономики сфере. Утверждение заданий по снижению норм расхода материальных ресурсов заставляло добиваться снижения материалоемкости продукции - другой слабой стороны советской экономики. Показатель себестоимости продукции призван был уменьшить недостатки показателя прибыли. Наконец директивное установление объемов фондов экономического стимулирования должно было ограничить их размеры, что в предыдущей пятилетке создавало большие сложности в обеспечении товарно-денежной сбалансированности на рынке прежде всего потребительских товаров. Иными словами, на каждую новую проблему советское руководство отвечало новым директивным показателем. Тем самым оно расписывалось в неспособности показателей, введенных в ходе реформы (прибыль, рентабельность, объем реализованной продукции), и системы экономических стимулов решить эти проблемы. Как показала последующая практика, новые показатели не оправдали возлагавшиеся на них надежды. Предприятия научились (при попустительстве вышестоящих организаций) «выполнять» их путем разнообразных ухищрений. Решающим было не качество показателя, а требовательность при его осуществлении, которая продолжала ослабляться. Однако в сочетании с ростом заданий по номенклатуре эти новые показатели означали еще одно проявление усиления централизации в управлении экономикой. Оказалась ли централизация в результате большей или меньшей, чем до 1965 года, вопрос непростой. В каких-то отношениях больше, в других - меньше. Что безусловно, так это то, что бумаг стало намного больше с учетом все более многочисленных планов и показателей, часто расчетных, но обязательных к заполнению.

Пожалуй, единственным событием в этот период в противоположном направлении был перевод Министерства приборостроения СССР на хозяйственный расчет с расширением его прав и возможностей. Это министерство находилось в особо благоприятном положении с точки зрения возможности «вздувать» объем продукции в стоимостном выражении вследствие ее огромной номенклатуры, и оно в полной мере воспользовалось такой возможностью. Видимо, потому этот эксперимент и не был расширен.

1.3. ЭКОНОМИЧЕСКАЯ «РЕФОРМА» 1979 года В ПРОМЫШЛЕННОСТИ: ЗАМЫСЕЛ И ЕГО РЕАЛИЗАЦИЯ ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ РЕФОРМЫ 1983-1986 годов

Экономической «реформе» 1979 года в промышленности не повезло в экономической литературе, особенно в мемуаристике. Многие авторы не считают необходимым вообще о ней упоминать, считая, видимо, ничтожным событием. Другие упоминают вскользь. Поразительно, что о ней вообще не упоминают крупные хозяйственные деятели того периода, оставившие мемуары. Так, ни слова о ней не говорит главный ее автор - В.Н. Новиков в своих воспоминаниях о А.Н. Косыгине. Нет о ней ни слова в воспоминаниях В.С. Павлова, Н.И. Рыжкова, Г.Х. Попова (близкого в то время к хозяйственным «верхам»), не говоря уже о М.С. Горбачеве, ставшем к тому времени кандидатом в члены Политбюро ЦК.

В то же время отдельные авторы считают эту реформу важнейшим и многообещающим событием в экономической жизни СССР [26]. Эта реформа имеет любопытную предысторию. По воспоминаниям хорошо осведомленного в событиях того времени, в силу своей должности за-местителя главного редактора «Правды», известного журналиста и экономиста Дмитрия Валового в середине 1977 года во исполнение решений XXV съезда КПСС о совершенствовании планирования и управления экономикой комиссией под руководством А.П. Кириленко, отвечавшего тогда в Политбюро за экономику, было подготовлено и принято Политбюро постановление «О новой экономической реформе» [27]. Как уверяет Д. Валовой (и подтверждает еще более осведомленный главный редактор газеты В.А. Афанасьев), под влиянием критики содержания этого, еще не опубликованного тогда, постановления Д. Валовым (без ссылки на его авторство) в трех номерах «Правды» в ноябре 1977 года, проект «похоронили». Следующий проект готовила уже комиссия под руководством заместителя председателя Совета министров СССР В.Н. Новикова.

12 июля 1979 года было принято постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР «Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффективности производства и качества работы». Чтобы подчеркнуть значение, которое придавалось этому постановлению, ЦК КПСС принял специальное постановление «О дальнейшем совершенствовании хозяйственного механизма и задачах партийных и государственных органов». Изложу вкратце основное содержание и экономический смысл принятого постановления [28].

Хотя в заголовке постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР планирование и хозяйственный механизм (под которым понимались экономические регуляторы) стояли рядом, но впереди все же было планирование, и именно ему уделялось в постановлении наибольшее внимание. Анализ документа убеждает в том, что руководящие органы страны намеревались и дальше усиливать централизацию экономики. Это проявилось в самой традиционно важной части советского планирования - в планировании натуральных показателей. Пре- значительное расширение числа планируемых централизованно (по народнохозяйственному плану) видов продукции. Только по машиностроительной продукции их число должно было возрасти до 5-6 тыс. наименований [29], что позволяло рассчитать и обосновать их на главном вычислительном центре Госплана СССР (до этого постановления было не более 2000 наименований всех видов планируемой продукции). Мало того, теперь оценку выполнения плана по объему производства предусматривалось осуществлять по всем заключенным предприятиями договорам и принятой там номенклатуре продукции, которая включала уже сотни тысяч наименований.

Для того чтобы поднять роль плана в управлении и улучшить его обоснованность, предусматривалось повышение роли перспективного планирования производства и капитального строительства. Вводился новый объемный показатель планирования и оценки деятельности: вместо многократно критикуемого и на бумаге отменяемого показателя валовой продукции, содержащего повторный счет материальных затрат, вводился показатель нормативно-чистой продукции, свободный от материальных затрат. Добавлялись новые директивные показатели - численность работающих и снижение норм затрат важнейших видов материалов на выпуск продукции. Сохранялись возникшие в 70-е годы показатели качества продукции и внедрения новой техники.

Что касается экономических рычагов, то они сохранялись в прежнем виде, но, во-первых, рассчитывались по долговременным и устойчивым нормативам и, во-вторых, привязывались к новым показателям планирования. Для проведения в жизнь намеченных мероприятий предусматривалась в 1982 году реформа оптовых цен промышленности с целью устранения перекосов в рентабельности в отдельных отраслях и изделиях.

Это очень объемистое постановление, только небольшая часть которого приведена здесь, включало многие предложения советских экономистов разных взглядов по улучшению планирования и материального стимулирования производства, научно-техническому прогрессу и повышению качества продукции. Однако эти весьма противоречивые предложения не были выстроены хоть в какую-то систему, и совсем не ясно было, насколько они совместимы друг с другом и реалистичны.

Все мероприятия этой «реформы» могут быть подразделены на полезные, утопичные, но безвредные, вредные.

К полезным можно отнести увеличение числа натуральных показателей, что обеспечивало лучшую сбалансированность развития народного хозяйства и обоснованность планов. Расширение круга планируемых натуральных показателей явилось осязаемым следствием применения ЭВМ в планировании.

К утопичным, но безвредным можно отнести стремление сделать пятилетний план действительно основой планирования. Такое намерение провозглашалось многократно после 1955 года и ни разу не осуществлялось ввиду невозможности предусмотреть в пятилетнем плане условия развития экономики на пять лет вперед в достаточно детализированном виде. Этого не удавалось сделать и на год.

К вредным (и тоже утопичным) можно отнести попытку оценивать работу предприятий по выполнению договорных обязательств и введение показателя нормативно-чистой продукции. В условиях командной экономики между поставщиком и потребителем заведомо устанавливались неравноправные отношения. Эти неравноправные отношения неминуемо закреплялись и в договорах. Показатель нормативночистой продукции, имея преимущество перед показателем валовой продукций как свободный от материальных затрат, носил искусственный характер и был вырван из всей совокупности хозяйственных отношений. Для него требовалось разработать миллионы нормативов, и было практически невозможно проконтролировать ни саму их разработку, ни выполнение плана по этому показателю.

 Однако даже полезные мероприятия требовали большой настойчивости для их проведения.

Приведу оценки данного постановления представителями различных экономических взглядов. Его безоговорочным сторонником был Дмитрий Валовой, всю сознательную жизнь боровшийся против показателя валовой продукции. Вот как он объясняет отсутствие положи-тельного влияния этого постановления на хозяйственную жизнь: «После отстранения Косыгина постановление 1979 года оказалось беспризорным для экономического отдела ЦК оно было «чужеродным» телом. Постановление готовилось в правительстве в «противовес» тому, что делалось под эгидой отдела ЦК... Без вала они не представляли себе управление экономикой. А после отставки Косыгина руководящая роль экономикой перешла в руки Экономического отдела ЦК... Каких-либо существенных мер по переходу на новые условия хозяйствования, предусмотренных реформой 1979 года, не принималось» [30]. К сказанному Валовым можно добавить, что автор реформы В.Н. Новиков в 1980 году был освобожден от своей должности и отправлен на пенсию.

А вот что пишет об этой реформе Евгений Ясин: «Гора родила мышь. Сейчас ясно, что такое постановление не могло ничего поправить. Но тогда люди питали какие-то надежды: может быть, на этот раз что-то выйдет... Конечно, не вышло. Более того, постановление практически было проигнорировано. Его по существу просто не стали выполнять» [31].

В чем сходятся и Валовой, и Ясин, так это в том, что постановление и не собирались выполнять. Это же подтверждает высокопоставленный чиновник Совета министров СССР того периода Игорь Простяков [32], который тоже связывает это со смертью Косыгина.

Оценка Игорем Бирманом этой «реформы» близка моей (или моя близка к его оценке): «Плохо увязанный набор общих пожеланий, организационных перестроек и некоторых весьма противоречивых экономических мер, которые в целом не уменьшают централизацию управления экономикой, не затрагивают основные причины недоброкачественности существующей системы» [33].

А вот как отзывался об этой реформе В. Селюнин: «То была, если в двух словах, контрреформа в пику остаткам экономических реформ, начавшихся в 1965 году и вскоре успешно проваленных после смерти Брежнева ”695 механизм“ скончался сам по себе» [34].

История с «реформой» 1979 года еще раз показала интеллектуальную и организационную беспомощность и бездарность брежневского руководства и еще больше скомпрометировала командную экономику.

В целом попытки децентрализации 70-х годов, в отличие от аналогичных действий в первой половине 60-х годов, не дали положительных результатов. Возможно, они позволили избежать худшего. Такой результат был связан прежде всего с общей деградацией хозяйственного и государственного руководства того периода, дееспособность которого является непременным условием успеха централизации экономики. Но также и с его интеллектуальной бесплодностью: не были поддержаны немногие попытки научных работников и практиков обновить существовавшие методы централизованного хозяйствования в соответствии с новой обстановкой в экономике.

В сущности, продолжением и развитием «реформы» 1979 года явился широкомасштабный экономический эксперимент в промышленности в 1983-1985 годах. Правда, уже тогда, до прихода Горбачева к власти, если верить воспоминаниям Игоря Простякова и Егора Гайдара [35] (а я не вижу смысла им говорить неправду), имелись проекты более радикальных реформ, включавших отказ от части директивных показателей, допущение кооперации, индивидуальной трудовой деятельности и частичной децентрализации внешней торговли и т. д. Эти проекты были даже приняты комиссией по совершенствованию управления экономикой Политбюро ЦК, но не были реализованы в виде конкретных постановлений. А вот широкомасштабный эксперимент, начавшийся летом 1983 года на предприятиях двух союзных и трех республиканских министерств, предусматривал главным образом все ту же оценку деятельности предприятий по результатам выполнения договорных обязательств и поощрение при образовании фондов экономического стимулирования не за выполнение плана, как раньше, а за фактическое улучшение экономических показателей по сравнению с предыдущим периодом. С 1985 года после положительных, по отчетности, результатов эксперимента он был распространен на многие промышленные министерства.

Поскольку общие результаты работы промышленности в 1985

1986      годах несколько улучшились, это можно было принять за успех эксперимента. На этом настаивают активные участники и авторы экс-перимента - Игорь Простяков и видный работник Госплана СССР того периода - О. Юнь [36]. Они упрекают советское руководство тех лет в поспешном свертывании эксперимента уже в 1986 году. При всем том, что поспешность и импульсивность действий в самом деле были характерны для нового советского руководства, нет оснований утверждать, что эксперимент удался. Многие критики (среди них В. Селюнин и Е. Ясин) оправданно связывают улучшение результатов деятельности предприятий, работавших в условиях эксперимента, с привилегиями в обеспечении их материальными ресурсами. Блестящая критика эксперимента дана в знаменитой статье В. Селюнина «Эксперимент» [37], в которой было показано, что эксперимент не коснулся основных пороков существовавшего тогда хозяйственного механизма (плохого планирования, учета реального спроса, медленного научно-технического прогресса, стимулирования снижения материалоемкости продукции). Что касается улучшения работы в промышленности, то это объяснялось другими причинами.

1.4. ИЗМЕНЕНИЯ В СОСТАВЕ И СТИЛЕ ХОЗЯЙСТВЕННОГО РУКОВОДСТВА ДЕГРАДАЦИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО И ХОЗЯЙСТВЕННОГО РУКОВОДСТВА В БРЕЖНЕВСКИЙ ПЕРИОД

Состав и стиль хозяйственного руководства в основной части анализируемого периода определялись принятым после смещения Н.С. Хрущева курсом на стабильность руководства. Под этим благозвучным термином крылось стремление пришедшего к власти политического руководства сохраниться наверху любой ценой, несмотря на результаты своей деятельности. Такой курс вполне устраивал партийную и хозяйственную номенклатуру. Кадровый застой наряду с застоем идеологическим, однако, обрекал страну на постепенное «вползание» в хозяйственный и общественный застой.

В основной части данного периода сохранялась поразительная стабильность состава хозяйственного руководства, куда я включаю, ввиду огромной роли партийного аппарата в хозяйственной жизни, и партийное руководство. В течение 18 лет во главе партии оставался тот же самый генеральный секретарь ЦК! 15 лет руководил страной один и тот же председатель Совета министров. Еще больше, вплоть до 1987 года, - председатель Госплана СССР. Примерно столько же лет были у руля многие члены Политбюро ЦК, секретари ЦК, министры СССР, первые секретари ЦК союзных республик, обкомов партии, главков, отделов министерств и ведомств, директора крупных предприятий. И это несмотря на то, что в тот же период вполне выявилась устойчивая тенденция ухудшения экономического положения в целом по стране и в подавляющем большинстве отраслей экономики, на предприятиях. Все это явилось свидетельством небывалого для СССР иммобилизма политической системы, выводимой ранее из этого со-стояния энергией вождей страны. Смена хозяйственных руководителей происходила в эти годы либо в связи со смертью или с тяжелой болезнью, либо в связи с недостаточной лояльностью к вышестоящим руководителям (как это было с Н. Подгорным, А. Шелепиным, П. Шелестом и некоторыми другими членами Политбюро и секретарями ЦК партии), либо в связи со сверхобычными злоупотреблениями властью и провалами в работе, коррумпированностью, как это было с руководителями Грузии и Азербайджана в 70-е годы.

Замечательно образное и точное описание деградации хозяйственного руководства в период застоя дал автор книги «Русская система управления» А.А. Прохоров, обширную цитату из которой я приведу: «Деградация системы постепенно спускалась с верхнего этажа управленческой системы на нижний. По моим приблизительным подсчетам, каждое десятилетие она завоевывала одну нижнюю ступеньку, один уровень управленческой пирамиды. В пятидесятые годы еще снимали с работы, а разгромная статья в газете была приговором карьере. Но наказания стали мягче и безадресные, плохая работа поощрялась чаще, система не была уже такой чудовищно жестокой, в ней можно было жить и работать. На верхних уровнях появились и широко распространились бездари. Тогда же начал широко применяться выговор - специфично русское “наказание без наказания”. Этакий ритуальный компромисс стабильного и нестабильного режимов управления, когда правила нестабильного режима требовали наказать сотрудника, а правила наступающего стабильного режима предписывали не наказывать. Влияние выговора на последующую карьеру неуклонно уменьшалось. Затем наступили 60-е годы, когда уже совсем помягчело, а в 70-е - наступил полный развал. Начавшаяся потеря управляемости к началу 80-х годов достигла уже карикатурных форм. Обновление руководящих кадров почти прекратилось... Фактически на работе можно было уже вообще ничего не делать, и никакой управы на халтурщиков, дармоедов и бездарей не было и быть не могло. К началу перестройки спускавшийся “сверху” режим “хронического согласования” достиг уровня предприятия, захватил все учреждения. В те годы часть директоров заводов по-прежнему работала так, как было заведено при Сталине, - по двенадцать часов в сутки, с нервотрепками, с нагоняями, с руганью, с вырыванием плана в последние дни месяца. А часть уже “поняла службу», освоила правила “бесконфликтного” управления и жила себе спокойно, проводя значительную часть рабочего времени на согласованиях в Москве, разъезжая по командировкам в братские социалистические страны. Эти директора спокойно существовали, заседая в загородных профилакториях и саунах, распространяя вокруг своеобразную ауру ленивого барского ритма жизни. На вышестоящих по отношению к предприятию этажах управления - в промышленных объединениях, главках, министерствах, настоящей работы уже не было, только бесконечные согласования... В низовых подразделениях колесо планового управления еще крутилось по инерции, но было ясно, что еще десятилетие - и заводы тоже будут захвачены застойным управлением. Постепенно они тоже перестали бы работать. Управление вообще все закостенело, перестало бы работать в принципе. В предперестроечный период основной движущей силой народного хозяйства были уже не предприятия, а цехи (предприятия-то как раз чаще уже были неуправляемы)^ Основной рабочей лошадкой был уже не нарком или министр, не начальник главка или директор предприятия - от них уже мало что зависело. Рабочая лошадка той эпохи - начальник цеха. Продлись застойный период еще десять лет, и главной движущей силой системы управления стал бы мастер или бригадир» [38].

Внутри рассматриваемого периода тоже были свои подпериоды, как раз продолжительностью в 10 лет, о чем пишет и А.А. Прохоров. В 1966-1975 годах система еще имела некоторый динамизм, подлинный застой наступил в последнее десятилетие, вплоть до 1983 года - до прихода к руководству страны и партии Ю.В. Андропова. В определенной степени этот перелом был связан с ухудшением здоровья Брежнева, который как раз в 1975 году перенес инсульт, после чего трудовая активность Леонида Ильича катастрофически снизилась. В преклонный возраст вступили и другие советские высшие руководители того периода, что также привело к снижению их трудовой активности. К началу 80-х годов в Политбюро оставались только два относительно нестарых члена - Горбачев и Романов.

От общего описания системы управления в этот период можно перейти теперь к характеристике деятельности высших советских руководителей, связанных с руководством экономикой. Первым из них, естественно, был Л.И. Брежнев [39]. В период перестройки и в постсоветский период в научных и публицистических работах преобладало резко негативное отношение в Л.И. Брежневу как к государственному деятелю, противопоставляемому «хорошему» Косыгину. Уверен, что такое противопоставление не обоснованно. Более объективные в оценках воспоминания западных государственных деятелей периода до 1976 года дают представление о Брежневе как о крупном государственном деятеле, умном и компетентном, жестко и умело отстаивавшем интересы СССР в переговорах. Если вернуться к проблемам экономики, то у Брежнева был определенный багаж в этой области. У него было высшее техническое образование, небольшой опыт практической деятельности на металлургическом заводе, работа заместителем председателя Днепропетровского горисполкома, секретарем Днепропетровского обкома партии по военной промышленности перед войной, он возглавлял обкомы партии крупнейших индустриальных областей Украины (Запорожского и Днепропетровского), был первым секретарем ЦК партии двух союзных республик (Молдавии и Казахстана). При важной роли партии в руководстве экономикой и высокой требовательности к кадрам в то время - деловая никчемность просто исключалась. При том, что, конечно, экономическая компетентность партийных работников была намного ниже, чем хозяйственных. Наконец, Брежнев несколько лет в качестве секретаря ЦК партии курировал оборонную промышленность, где были высокая культура производства и высококвалифицированные кадры. Все это должно было сформировать общий экономический кругозор и чутье. Конечно, непосредственных экономических знаний в области экономической теории, статистики, специальных экономических дисциплин и опыта непосредственного хозяйственного руководства у него не было. Поэтому он передоверил руководство экономикой (прежде всего гражданской) Косыгину, и в этом как раз и была его самая большая кадровая ошибка. Видимо, Косыгин устраивал его как человек достаточно покладистый и не претендовавший на пост Генерального секретаря. Брежнев в отличие от Хрущева старался не вмешиваться в экономические вопросы. Военную промышленность он доверил Д.Ф. Устинову. Пожалуй, только к сельскому хозяйству он испытывал специальный интерес и проявлял о нем заботу, понимая значение успешного развития сельского хозяйства для социальной стабильности и всегда поддерживая приоритет этой отрасли в обеспечении ресурсами.

Из весьма немногочисленных и отрывочных воспоминаний о его деятельности в хозяйственной сфере видно, что он подозрительно (и не без оснований) относился к реформе 1965 года и большое внимание уделял соотношению производственных групп А и Б, поддерживая их сближение в пятилетних планах, чему должно было содействовать и приоритетное развитие сельского хозяйства.

Помимо сосредоточенности Брежнева на решении внеэкономических вопросов, фатальную роль для экономики страны сыграли еще и такие черты его характера, как мягкость и всепрощенство, совершенно недопустимые в командной экономике, как и вообще в хозяйственном руководстве. Они помогли ему удержаться так долго у власти, сохранив хорошие отношения со многими высшими руководителями, но были гибельны для экономики. После 1975 года он к тому же стал уже и физически недееспособен. Мягкость и всепрощенство Брежнева, как зараза, передавались и на нижние уровни руководства. Справедливости ради следует отметить, что он не препятствовал смещению самых разложившихся руководителей Грузии и Азербайджана в 70-е годы, близкого ему первого секретаря Краснодарского обкома партии В.С. Медунова и арестам коррумпированных работников торговли Москвы, ряда других коррумпированных высокопоставленных деятелей в начале 80-х годов.

Разумеется, Брежнев видел и сильные (по опыту работы в военно-космической и вообще военно-промышленной отрасли), и слабые стороны советской экономики. Его недовольство многими аспектами состояния советской экономики проявлялось в резко критических еже-годных выступлениях на пленумах ЦК КПСС, обсуждавших обычно в конце года годовые планы развития экономики. Но будучи недостаточно подготовленным в экономическом отношении он не знал, как исправить эти пороки. Он не хотел (и не мог в силу своего характера, состояния социальной системы и правящей верхушки того периода) вернуться к классической модели командной экономики и видел трудности и малоэффективность перехода к рыночной экономике и несовместимость ее с коммунистической системой. Мало что конструктивного могли предложить ему и его экономические советники, и вообще официальная экономическая наука, которая тоже не знала, что делать (при всем том, что у отдельных ученых было немало конструктивных предложений по решению частных проблем экономики). Гнев за экономические неудачи обращался против А.Н. Косыгина. Этим (а не ревностью, как часто полагают) объясняются их плохие отношения в 70-е годы. Но Брежнев не видел, кем можно заменить Косыгина.

Брежнев был малоинтеллигентным (почти не читал книг) и нетворческим человеком. В этом отношении претензии к нему обоснованны. Но таких государственных деятелей в мире (и в самых крупных странах) довольно много. В СССР, где роль лидера всегда была исключительно высокой, эти простительные для лидеров других государств недостатки, имели фатальные последствия.

Деятельность А.Н. Косыгина в период, когда он возглавлял правительство СССР (1965-1980 годы), вполне соответствовала его предшествующей деятельности, характеристика которой была мною дана раньше [40]. В отличие от Черчилля, который не хотел председательствовать при развале Британской империи, Косыгин председательствовал при развале советской экономики, поскольку именно он нес в советском руководстве основную ответственность за экономику, во всяком случае за ее основную гражданскую часть [41]. Нет слов, Косыгин не был полностью свободен в своих действиях в области экономики. Основные принципиальные вопросы решало Политбюро, но нет доказательств того, что оно решало их ошибочно вопреки обоснованной точке зрения Косыгина. Более важным было то, что многие персональные назначения руководителей решались в партийном аппарате, и это, конечно, вызывало недовольство Косыгина, но опять-таки неизвестно из мемуаров о крупных конфликтах между ними по номенклатуре высших хозяйственников, которые непосредственно подчинялись главе правительства.

Из мемуаров вырисовывается образ весьма компетентного в ряде вопросов, лично скромного и некорыстолюбивого, трудолюбивого и ответственного государственного деятеля, внимательно прислушивавшегося к мнению своих коллег и советников. Но вместе с тем и мало-творческого, малотребовательного к министрам, и неконфликтного в отношениях с Генеральным секретарем ЦК партии, дорожившего своей должностью и, видимо, чувствовавшего свою вину за ухудшение положения в экономике.

В сущности, все три реформы, инициированные Косыгиным (1965 год, рецентрализация 70-х годов, реформа 1979 года), провалились. При этом от реформы 1965 года пришлось начать отступать по инициативе самого Косыгина уже в 1967 году, когда выявилась несбалансированность бюджета на 1968 год из-за завышенной величины фондов предприятий [42]. Большой почитатель Косыгина, Байбаков вынужден был признать, что при проведении той реформы «не все предусмотрели, не все продумали, взвесили, плохо подготовили органи-зационную часть реформы» [43]. Когда в начале 1971 года, по воспоминаниям хорошо его знавшего философа - академика Т.И. Ойзермана, со слов Косыгина, «того очередной раз прорабатывали на Политбюро за провал реформы 1965 года», - Косыгин не нашел ничего лучше как сказать ему, «_что реформа и не начиналась» [44]. Минимально уважающий себя человек в случае, если ему помешали проводить предложенные им мероприятия, вместо того, чтобы подвергаться «проработке», подал бы в отставку или выступил бы с изложением своей позиции на пленуме ЦК. Отрицать этот провал по вине авторов реформы было уже невозможно. Столь же смешно и высказанное недоверие Косыгина к данным ЦСУ СССР о росте благосостояния населения СССР по сравнению с 1913 годом [45]. Как будто ЦСУ СССР ему не подчинялось!

Чрезвычайно показательна для характеристики Косыгина как государственного деятеля рассказанная Байбаковым история о представленном в середине десятой пятилетки Госпланом СССР докладе о состоянии советской экономики, в котором на основании установленного работниками Госплана значительных размеров скрытого роста цен в экономике, который обеспечивал половину прироста розничного товарооборота, делался вывод о неблагополучном состоянии и перспективах советской экономики [46]. По словам Байбакова, Косыгин, слушая этот доклад, нервничал и в конце концов даже не дал его закончить(!) [47]. Так была по вине Косыгина «потоплена» возможность предотвращения кризиса советской экономики, когда уже появились его очевидные симптомы.

Можно поверить воспоминаниям его зятя Гвишиани, что Косыгин перед смертью тревожился о возможной неудаче следующей пятилетки [48]. Но тогда кризис в советской экономике видел уже каждый минимально думающий советский человек. Не очевидны и административные способности Косыгина. Во всяком случае, П. Шелест, назначенный после смещения с поста Первого секретаря ЦК Компартии Украины заместителем председателя Совета министров СССР, писал в своих дневниках о хаотическом характере заседаний правительства и всей работы правительства [49].

При всех отмеченных недостатках Косыгина он намного превосходил по уровню понимания экономических проблем страны других членов Политбюро, в подавляющем большинстве партийных работников, которым тем не менее принадлежало последнее слово при решении принципиальных экономических вопросов. Уровень обсуждения экономических вопросов на Политбюро в последние годы жизни Брежнева красочно описывает Байбаков: «Едва Генсек с трудом дочитывал текст своего выступления, который ему подготовил аппарат, следовал вопрос: - Товарищи, какие будут замечания? Предложения? Со всех сторон слышались голоса: - Нет замечаний, Леонид Ильич, давайте принимать, согласны с этим... Так нередко и обсуждались, и принимались крупномасштабные решения - без глубокого анализа и взвешенного подхода. После подобных “обсуждений” Косыгина буквально трясло от возмущения» [50].

Из членов и кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК брежневской эпохи больше всего должны были заниматься решением экономических вопросов Кириленко и Долгих, отвечавшие за гражданскую тяжелую промышленность и транспорт, Полянский, Кулаков и Горбачев, отвечавшие за сельское хозяйство, и Устинов, долгое время отвечавший за военно-промышленный комплекс. Само дублирование деятельности государственных и партийных органов в руководстве экономикой создавало немало проблем, независимо от личных качеств того или иного партийного деятеля, осложняло деятельность государственных органов. Воспоминания современников дают противоречивую характеристику личных и деловых качеств названных деятелей, не свободную, естественно, от субъективизма. Единодушно позитивная оценка дается Устинову, преимущественно негативная - Полянскому и Кириленко, преимущественно позитивная - Долгих. У многих из них, как и у Брежнева и Косыгина, в конце 70-х годов обострились проблемы со здоровьем, что также ограничивало их дееспособность.

В подавляющем большинстве министры экономического блока в этот период были хозяйственными деятелями сталинской школы, но уже заметно деградировавшими в соответствии с характером эпохи: чаще всего технически хорошо подготовленные, в меру требовательные, неплохие администраторы. Самыми лучшими считались министры военно-промышленного блока. Среди них были такие легендарные деятели, как министр среднего машиностроения Е. Славский или министр цветной металлургии П. Ломако. Но даже и здесь наблюдалось ухудшение. Современники невысоко оценивали качества, например, министра общего машиностроения С. Афанасьева. Слабее выглядели министры гражданских отраслей. Конечно, и здесь были крупные и очень способные хозяйственные руководители, возглавлявшие, например, нефтяную и газовую промышленность или строительные министерства по сооружению предприятий этих отраслей. Но большинство министров гражданского блока, судя по результатам работы их отраслей и воспоминаниям современников, не отличалось выдающимися способностями, были среди них люди достаточно посредственные, сервильные, а нередко и коррумпированные. Впрочем, и объективные условия развития отдельных отраслей различались: одни отрасли щедро наделялись ресурсами, другие ресурсами обделялись. К концу 70-х годов большинство министров достигло преклонного возраста, и это также неблагоприятно сказывалось на их деловых качествах. Несмотря на то, что многие отрасли экономики работали крайне неудовлетворительно, министры менялись, как правило, только в связи со смертью или с тяжелыми заболеваниями. Такое всепрощенчество еще больше расхолаживало их. Снизилась и роль министров в управлении экономикой ввиду общей потери ее управляемости. В основном отраслевые министры в годы десятой и одиннадцатой пятилеток вкладывали свою энергию не в развитие самих отраслей или в научно-технический прогресс, а в корректировку плановых заданий. Вот как об этом пишет Байбаков: «Руководители ряда министерств начинали с просьб о пересмотре плановых заданий уже с начала года, и потом так уже шло из квартала в квартал. Однако наибольший размах подобные “кампании” приобретали в конце года, в ноябре-декабре, и длились еще до последних дней декабря, а некоторые министерства умудрялись настаивать на корректировке плана даже в начале января... У ряда руководителей появилось убеждение, что главным местом в борьбе за выполнение плана являются проспект Маркса (где размещался Госплан СССР) и Кремль, а не их предприятия и отрасли» [51].

Сказанное относится не только к отраслевым министрам, но и к функциональным: председателям Госплана СССР Госснаба, ГКНТ, Госбанка, ЦСУ, министру финансов СССР и т. д. Возьмем для примера Председателя Госплана СССР Н.К. Байбакова. Это был типичный министр сталинской школы, имевший большие заслуги в развитии нефтяной промышленности СССР в 30-50-е годы и опыт работы по руководству несколькими совнархозами и госкомитетами, возглавлявший Госплан СССР в 1955-1957 годах. Следовательно, Байбаков обладал большим опытом хозяйственной работы и знанием советской хозяйственной системы. Однако на ключевом для советской экономики посту, как руководитель Госплана, он не проявил ни государственной мудрости и твердости, ни экономической компетентности и вместе с Косыгиным несет значительную ответственность за кризис советской экономики. Об уровне экономической образованности Байбакова говорит тот факт, что даже в начале 90-х годов он отрицал искажения макроэкономической статистики в советский период, обращаясь к авторитету бывшего председателя ЦСУ СССР М.А. Королева [52] и забывая, что сам же несколькими десятками страниц ранее в своих воспоминаниях рассказывал об этих искажениях в упоминавшемся выше докладе Госплана правительству в середине десятой пятилетки. В его интересных воспоминаниях почти нет размышлений по поводу макроэкономических проблем советской экономики того периода, но зато с большим удовольствием он повествует о своей действительно полезной поддержке отдельных изобретателей и новаторов, о собственных изобретениях в сфере нефтяной промышленности. Это и была его стихия, в этом и было его призвание. Наилучшим образом способности специалистов технократического профиля проявлялись в решении конкретных хозяйственных проектов большого масштаба - типа освоения гигантских месторождений газа и нефти Западной Сибири.

Такими же узкими специалистами и приспособленцами были в большинстве своем и другие функциональные министры того периода. Исключением был, по-видимому, академик В.А. Кириллин, руководивший коллективом ученых, составивших в конце 70-х годов объективный анализ положения дел в советской экономике, и поэтому смещенный со своего поста в 1980 году. Но в качестве председателя ГКНТ СССР и он был не в силах добиться ускорения научно-технического прогресса в СССР - и в силу того, что он не воспринимался экономикой, и в силу ограниченных возможностей самого ГКНТ в этой области.

С конца 1980 и до конца 1985 года, в течение пяти лет, пост главы советского правительства занимал Н.А. Тихонов. Он прошел типичный для высокопоставленного хозяйственного деятеля путь [53]: начальник цеха, главный инженер, директор крупнейших металлургических предприятий Донбасса (с середины 30-х до конца 40-х годов), затем до 1957 года - начальник главка и заместитель министра черной металлургии, председатель Днепропетровского совнархоза, в 1960-1965 годах - заместитель председателя Государственного научно-экономического совета и Госплана СССР, с 1965 года заместитель председателя Совета министров СССР, с 1976 года - первый заместитель председателя Совета министров СССР. С точки зрения подготовленности к деятельности главы правительства его послужной список был вполне убедительный. Здесь и успешное (других тогда не держали долго на этом посту) руководство крупными предприятиями, работа в крупнейшем министерстве, руководство крупным многоотраслевым совнархозом, ответственная работа в центральных плановых органах. Возможное довоенное знакомство с Брежневым в большинстве этих назначений (кроме назначения в 1965 году заместителем председателя Совета министров СССР) не могло играть роли, так как Брежнев был далек от этих областей хозяйства. Обращает на себя внимание тот факт, что Тихонов был дважды лауреатом Сталинской премии (1943 и 1951) - это говорит о его инженерном и научном талантах. Поэтому характеристика, данная академиком Г. Арбатовым Тихонову («малограмотный, бездарный человек») [54], выглядит абсолютно несправедливой. В известном смысле у Тихонова было преимущество перед Косыгиным, поскольку он работал многие годы в тяжелой промышленности - ведущей отрасли советской экономики. С другой стороны, он не имел большого опыта в решении общеэкономических проблем. Отрасли, которые Тихонов согласно распределению обязанностей курировал в Совете министров СССР в качестве заместителя его председателя (добывающая промышленность и металлургия), развивались в эти годы относительно успешно. Очень скудны в мемуарной литературе сведения о деятельности Тихонова в качестве первого заместителя председателя Совета министров СССР и главы правительства. Следует, однако, отметить, что нет и отрицательных отзывов, даже от отнюдь не дружественных ему лиц, как Горбачев и Байбаков. Высоко отзывается о его личных и деловых качествах Е. Лигачев [55]. Самым заметным недостатком Тихонова в этой должности был его преклонный возраст (75 лет к моменту назначения главой правительства). Не видно и каких-то творческих идей у него на этом посту, что не удивительно в таком возрасте. Вместе с тем ему в заслугу можно поставить отказ от не оправдавшей себя реформы 1979 года и согласие на замену многих малоспособных министров экономического блока после смерти Брежнева. Не следует забывать, что в последние три года его премьерства положение в советской экономике улучшилось, хотя, конечно, это не являлось исключительно его заслугой.

Ю.В. Андропов, сменивший Брежнева на посту Генерального сек-ретаря ЦК партии в ноябре 1982 года, оставался у власти немногим более года. Часть этого времени он провел в больнице. Тем не менее этот очень короткий период явился важнейшим этапом в развитии советского общества и экономики. Отзывы о нем оставили почти исключительно те государственные деятели и ученые, кто симпатизировал Андропову и кто им в разное время был обласкан. Поэтому к этим отзывам нужно отнестись критически. Но дела Андропова за этот период говорят сами за себя.

Руководя Комитетом государственной безопасности, Андропов имел возможность получать достаточно полную информацию о состоянии советского общества и отечественной экономики. Для него не были тайной ее критическое состояние в начале 80-х годов и необходимость принятия срочных мер по ее оздоровлению. В то же время Андропов по своей практической деятельности имел минимальный хозяйственный опыт и испытывал неуверенность в том, какие именно меры нужно предпринимать. Одно ему было совершенно ясно: непосредственными причинами развала советской экономики в этот период были безответственность и низкая дисциплина сверху донизу, мощная коррупция в государственных службах и партийном аппарате. Именно с этими явлениями он начал решительную борьбу почти с первых же дней пребывания на своем посту. Такое поведение выглядело полной противоположностью многолетней практике брежневского периода. В известной степени это было возрождение методов классической модели командной экономики. Оздоровление экономики и общества началось с обновления разложившихся и престарелых руководящих кадров. К концу 1983 года было смещено 20 % первых секретарей обкомов партии, 22 % членов Совета министров СССР, а также значительное число членов высшего руководства аппарата ЦК партии [56]. Такого массового обновления кадров всего за один год не было уже очень давно. Новые назначенцы имели, как минимум, одно преимущество перед старыми: они были значительно моложе и, следовательно, дееспособнее. Большой демонстрационный эффект имели и вызвавшие среди интеллигенции нарекания и насмешки рейды милиции по парикмахерским, баням, кинотеатрам для вылавливания людей, находившихся там в рабочее время. Эти меры демонстрировали твердое намерение нового руководства покончить с расхлябанностью и бездельем. Вместе с тем началось реформирование хозяйственного механизма: расширялась хозяйственная самостоятельность предприятий, допускалась с некоторым ограничением частная инициатива. Заслуживает внимание мнение о долгосрочных планах Андропова очень хорошо знавшего его по совместной профессиональной деятельности руководителя восточногерманской разведки Маркуса Вольфа: «Он размышлял о возможности социал-демократического “третьего пути”, в частном порядке обсуждал эксперименты политического плюрализма и экономического либерализма в Венгрии... Он наверняка не сделал бы того, что сделал Горбачев. Он выражал надежду на то, что каким-то способом можно совместить социалистическую собственность со свободным рынком и политической либерализацией, но наверняка его шаги к реформам были бы более тщательно продуманными... Реформы Андропова проводились бы сверху вниз, со всеми ограничениями, неизбежными при таком подходе. И все же я полагаю, что это было бы более разумное и выверенное движение к реформам» [57].

Непосредственно экономическими вопросами Андропов занимался (в силу своей малой компетентности в них), видимо, еще меньше, чем Брежнев, оставив их на усмотрение правительства и аппарата ЦК партии. Важнее была его кадровая политика в этой области. В чем-то она оказалась весьма разумной. Так, он оставил Тихонова во главе правительства и сместил многих непригодных министров и секретарей обкомов партии. По-видимому, удачным решением было назначение секретарем ЦК партии, отвечающим за военно-промышленный комплекс, Г.В. Романова, хорошо проявившего себя в руководстве экономикой Ленинградской области [58]. Еще одно удачное назначение - В. Воротникова на пост председателя правительства Российской Федрации. С другой стороны, как показали последующие события, явно неудачными оказались его ставки на М. Горбачева и Н. Рыжкова, не имевших каких-либо серьезных хозяйственных достижений в прошлом. Требует изучения вопрос о деловых качествах Г. Алиева, назначенного первым заместителем председателя Советам министров СССР после, казалось, успешной борьбы с коррупцией в Азербайджане, на подъеме ее экономики - по данным официальной статистики, подвергаемой впоследствии сомнению [59]. В защиту кадровых назначений «андроповской эры» можно сказать, что выбор среди номенклатурной «обоймы» был тогда невелик.

Видимо, не правы в равной степени и апологеты государственной мудрости Ю. Андропова, и его хулители, например, М. Антонов, считающий из ненависти к перестройке без каких-либо доказательств (совершенно игнорируя устранение Андроповым многих коррумпированных и некомпетентных деятелей), что Андропов «оставил после себя самую некомпетентную и продажную верхушку партии и государства в истории СССР» [60].

Мало что можно сказать о деятельности К.У. Черненко на посту Генерального секретаря ЦК партии в силу кратковременности этой деятельности и его крайне болезненного состояния во время пребывания на этом посту. Конечно, Черненко был совершенно не подготовлен к этой работе, потому что никогда не занимался ни в каком качестве хозяйственной деятельностью. К его чести надо отметить, что он хорошо понимал свою неподготовленность и не предпринимал попыток, судя по воспоминаниям современников, вмешиваться в хозяйственную жизнь страны, полностью доверив ее соответствующим должностным лицам в правительстве и ЦК партии. Он оставил в полной неприкосновенности состав и структуру руководящих хозяйственных органов, унаследованных от Андропова, а также начатые в то время хозяйственные реформы (эксперимент). Не была также остановлена и начатая при Андропове антикоррупционная кампания, она была даже интенсифицирована, распространившись на Узбекистан, там даже захватили партийное руководство республики. Таким образом, деятельность Черненко (и благодетельная бездеятельность) имела скорее положительное значение для экономики СССР.

Из других членов Политбюро ЦК КПСС заслуживает более тщательного и объективного анализа деятельность Г. Романова - первого секретаря Ленинградского обкома партии в начале 70-х годов. В период позднего «брежневизма» Ленинград выделялся многими своеобразными экономическими инициативами. Он был пионером в создании научно-производственных объединений, в развертывании массового жилищного строительства, подготовке новых рабочих кадров, становлении животноводческих комплексов, региональном планировании социально-экономического развития, строительстве дамбы на Неве, развертывании НИОКР и т. д. Что из указанных акций было пропагандистской показухой, а что имело реальный результат, необходимо проверить на основе достоверной экономической информации. В порядке гипотезы можно высказать предположение, что Г. Романов представлял собой руководителя мягкосталинского типа в условиях широких прав, предоставляемых крупным региональным лидерам в этот период. Следует обратить внимание на то, что будущий президент Франции Жискар Дестен высоко ценил интеллектуальный уровень Г.В. Романова, встречаясь и беседуя с ним, и со ссылкой на первого секретаря Польской компартии в 70-е годы Эдварда Герека писал о планах Брежнева в середине 70-х годов сделать Г.В. Романова своим преемником [61]. Интригующим остается вопрос, как бы пошло развитие СССР, если бы это намерение осуществилось.

Имелись ли, помимо закономерной смены нестабильной на стабильную фазу российского исторического процесса, о которой писал А.А. Прохоров, другие причины деградации советского хозяйственного руководства? Одна из них вполне очевидна - омертвление общественной жизни в период классической командной экономики, исчерпавшей себя уже в начале 50-х годов. Идеи революции и социализма, поддерживавшие общественный энтузиазм части населения, получившие серьезнейший удар в связи с разоблачениями преступлений сталинской эпохи на XX съезде партии, частично возродились в начале 60-х годов под влиянием успехов в различных областях жизни в СССР и успехов левого движения в капиталистическом мире в эти годы [62], но вновь потеряли свою привлекательность после подавления попыток обновления социализма в Чехословакии в 1968 году, инакомыслия в СССР в 70-80-е годы, экономических неудач этого периода в СССР и социальной несправедливости. Вместе с тем изменения в характере производства (его масштабов и сложности) затрудняли использование прежней техники планирования и управления. Последнее обстоятельство явилось основанием для одного из наиболее интересных толкований характера экономики 70-80-х годов в СССР как экономики бюрократического рынка или бюрократических согласований, выдвинутого Виталием Найшулем [63]. В. Найшуль утверждал, что в этот период в советской экономике господствовала не командная экономика, а бюрократический рынок согласований, и это было неизбежно. Эта концепция верно охватывает многие особенности и причины деградации командной экономики в тот период. Вместе с тем, как мне представляется, она упрощает характер существовавшей тогда хозяйственной системы. Многие черты командной экономики, хотя и в сильно деформированном виде, продолжали сохраняться. Никакие согласования не могли, к примеру, изменить основные направления развития советской экономики, хотя они и серьезно корректировались и согласованиями, и частично стихийным ее развитием. Так, линия на быстрое развитие производственной базы корректировалась скрытым ростом цен на инвестиционные товары. Но если было записано в пятилетнем плане ввести за пятилетку 60-70 млн кВт мощностей в электроэнергетике, то можно было ввести 50 млн, но никак не 10 или 20.

1.5. ВОЗНИКНОВЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ПРОТОКАПИТАЛИЗМА, ПОПЫТКИ БОРЬБЫ С НИМ В БРЕЖНЕВСКИЙ ПЕРИОД ВЛИЯНИЕ ПРОТОКАПИТАЛИЗМА НА ХОЗЯЙСТВЕННУЮ ЖИЗНЬ СССР

В рассматриваемый период впервые после нэпа теневая экономика начала оказывать серьезное воздействие на экономическую жизнь СССР и стала ее крупным фактором. Этому способствовали следующие обстоятельства. Во-первых, заметно выросшие в этот период реальные доходы населения не обеспечивались продукцией государственной экономики ни с точки зрения количества, ни, особенно, с точки зрения качества вследствие ее неповоротливости и незаинтересованности в повышении качества и ассортимента потребительских товаров и услуг. Слабо обеспечивался такой спрос и импортом пользовавшихся популярностью у населения потребительских товаров (например, джинсов). Это открывало высокоприбыльные возможности для удов-летворения спроса за счет контрабандного ввоза импортных товаров и теневого производства товаров и услуг. Во-вторых, в связи с почти полной стабильностью розничных цен и большим ростом денежных доходов населения нарастал разрыв между ними - денежный навес, что усиливало прибыльность теневой экономики. Наиболее ярким примером абсурдности ценообразования в этот период явился огромный (почти в 2 раза уже в начале 70-х годов) разрыв между государственными розничными ценами на легковые автомобили и ценой на те же марки легковых автомобилей на теневом рынке подержанных легковых автомобилей [64]. Еще более разительным примером этого разрыва явилась цена на черном рынке изданной малым тиражом книги М. Булгакова «Мастер и Маргарита». При официальной цене в 1 р. 53 к. она продавалась на черном рынке за 60-200 р. [65]. При таких фантастических прибылях теневой экономики не удивительно, что, несмотря на большой риск быть арестованными, ею занималось все больше людей. Может даже возникнуть вопрос: не создавался ли денежный навес и неудовлетворенный спрос хотя бы частично сознательно - для содействия теневой экономики? В-третьих, в отличие от большинства восточно-европейских стран и даже от СССР в сталинскую эпоху (промысловая кооперация) в нашей стране в рассматриваемый период запрещалось мелкое предпринимательство, хотя при государственном контроле оно не способно было подорвать устои социализма, но позволяло государству получать доходы от этой деятельности и сокращать доходы теневой экономики. В-четвертых, даже в сфере средств производства расширялись возможности теневой экономики. Приписки в ряде отраслей экономики и плохо обоснованные (сознательно или по некомпетентности?) нормы расхода материальных ресурсов открывали возможности получения незаработанных доходов в виде заработной платы и продажи, скажем, автобензина и строительных материалов частным лицам. С другой стороны, растущее несовершенство планирования и материально-технического снабжения вынуждало руководителей самых разных уровней волей-неволей прибегать к услугам дельцов теневой экономики, припискам и взяткам (подаркам). В-пятых, после жестоких репрессий в отношении «теневиков» в начале 60-х годов с приходом к власти Брежнева преследования теневой экономики уменьшились. За валютные операции смертная казнь уже не применялась. Поскольку правоохранительные (а нередко и советские, и партийные) органы все шире стали смыкаться с теневой экономикой, преследования дельцов-«теневиков» и особенно их покровителей сократились, стали редкостью. Это обстоятельство также придавало смелости теневой экономике. В связи с терпимостью властей к теневой экономике Ален Безансон называл этот период долгосрочным нэпом, хотя и в патологических формах [66]. Только тогда, когда размеры теневой экономики начинали очень серьезно, критически угрожать экономике и общественной жизни отдельных регионов, давалась (и то не всегда) команда на ее массовое преследование. Но и при этом самые крупные покровители теневой экономики уходили от уголовной ответственности.

Особо крупные размеры первоначально теневая экономика приобрела в республиках Закавказья, особенно в Грузии и Азербайджане. Прекрасное описание идейно-политических особенностей ее в Грузии (это описание относится и к Азербайджану) дано грузинским публицистом Георгием Нижарадзе: «В Грузии новые правила игры поняли раньше всех. А может быть, дело в национальных особенностях - Корейко у нас невозможен, грузину деньги нужны, чтобы тратить с размахом и напоказ.

Система альянса номенклатуры с теневиками в основном сложилась при В.П. Мжаванадзе (первый секретарь ЦК компартии Грузии в 1953-1971 годах. - Г.Х.). Появились ключевые фигуры, секретари ЦК и министры, ведавшие той или иной сферой производства и распределения ресурсов, каждый со своей камарильей и группой теневиков; основной фигурой же стала мадам Мжаванадзе. Имена сильных мира знали все, знали и то, что их образ жизни отнюдь не соответствует “идеалу коммуниста и гражданина”, однако особенного протеста это не вызывало, поскольку возобладал принцип “живи и давай жить другим”, а идейные коммунисты к этому времени в Грузии уже практически вымерли» [67].

Остается только хотя бы кратко отметить специфику теневой экономики в Грузии в экономическом плане. Она определялась географическими особенностями страны и менталитетом его населения. Здесь и выращивание, и полулегальная продажа в различных районах СССР теплолюбивых культур (мандарины, гвоздики), производство дефицитных промышленных товаров так называемыми цеховиками из украденного на государственных промышленных предприятиях сырья с последующей их продажей в различных регионах страны, и торговля валютой, импортными товарами, поступлением в вузы независимо от знаний и многое другое. За покровительство этим дельцам теневой экономики высокопоставленные государственные и партийные деятели получали огромные взятки, вследствие чего такая деятельность была исключительно выгодной. Должности в государственном и партийном аппарате прямо покупались за огромные по тем временам суммы в 100-200 тыс. р. Понятно, что такая деятельность требовала покровителей и в других районах страны, где реализовывались продукция и услуги теневиков, особенно в Москве, что делало теневую экономику опасной уже и для всей экономической и политической жизни СССР. С другой стороны, наносился урон государственной экономике самой Грузии, так как трудовые и материальные ресурсы перераспределялись в пользу частного сектора. По всем этим причинам партийное руководство СССР дало согласие на устранение В.П. Мжаванадзе с высокого поста и замену его тогдашним министром внутренних дел Грузинской ССР Э.А. Шеварнадзе. Последовали многочисленные аресты деятелей теневой экономики и чистка государственных и партийных органов Грузии от коррумпированных элементов. Тем не менее приговоры деятелям теневой экономики Грузии были для того времени относительно умеренными. Так, самый крупный цеховик и богатейший человек Грузии, близкий к Мжаванадзе - Лазишвили был приговорен лишь к 15 годам тюремного заключения [68] и благополучно дожил до свержения советской власти в Грузии [69]. Главный покровитель теневой экономики Мжаванадзе не был даже исключен из партии, а неизбежно связанные с грузинскими деятелями теневой экономики их сообщники в России вообще были исключены из рассмотрения этих дел. О даль-нейшем развитии в Грузии теневой экономики пишет Г. Нижарадзе: «В общем, в республике повеяли ветры перемен, но первые порывы скоро ослабли, паруса обвисли, и воцарился штиль. Оказалось, что новое руководство вовсе не собирается что-либо менять в корне, ибо но-менклатурная система была уже общесоюзной... в тюрьме же оказались те, кто имел несчастье в свое время не скрывать своего пренебрежения к провинциалу из глухого горийского села... Через два- три года после прихода к власти Шеварднадзе номенклатурно-теневая система быстро оправилась и расцвела пышным цветом. Появились целые отрасли, к примеру, “соки”, принадлежность к которым надежно маркировала человека: когда о ком-нибудь говорили, что он работает в “соках”, всем было ясно, что данный индивид набит денежными знаками до отказа. Правда, потом этими самыми соками где-то в Заполярье отравился целый город и контору разгромили уже по указке из Москвы, но это детали, центр теневой экономики тут же переместился в “шерсть”» [70].

Аналогично грузинским развивались события в Азербайджане после прихода к власти в качестве первого секретаря ЦК компартии Азербайджана Гейдара Алиева в 1969 году [71].

В России и других республиках СССР размах борьбы с теневой экономикой (как и ее размеры) в 70-е годы был значительно меньшим. Конечно, соответствующие службы в этих регионах, чтобы показать свою нужность, периодически арестовали мелких расхитителей социалистической собственности и спекулянтов, но эти акции обычно касались рядовых исполнителей и не затрагивали высокопоставленных покровителей.

 Следующий раунд борьбы с теневой экономикой развернулся уже в начале 80-х годов в России и Средней Азии. Центром теневой экономики в России явилась, естественно, Москва, где были сосредоточены основные властные структуры и жила наиболее состоятельная часть населения страны. Вот как описывает эволюцию теневой экономики и организованной экономической преступности в Москве заместитель начальника следственной части прокураторы СССР В. Олейник: «Примерно с 1969 г. в Москве стали развиваться и утверждаться системы организованного обворовывания государства и населения, чему прежде всего способствовала нейтрализация органов ОБХСС (отделы борьбы с хищениями и спекуляцией), милиции за счет переориентации на проценты раскрываемости уголовных дел и нейтралитета по отношению к крупным расхитителям, высокопоставленным должностным лицам, корыстно злоупотребляющим служебным положением (руководителям пищевых и торговых предприятий, общепита, бытового обслуживания, культуры, здравоохранения, высшего и среднего образования) _

К 1971-1973 гг. система организованных хищений в торговле, сфере обслуживания и особенно в бытовке, местной промышленности уже функционировала. В этот период «предприятия» создавались на периферии: в Казахстане, других среднеазиатских республиках, на Кавказе, в Краснодарском крае, на Украине, в Ростовской области... Вторая стадия наступила после 1977-1978 гг. в связи с “издержками” - разоблачениями по всем этим делам впервые были выявлены “охранные группы от разоблачения, предупреждения” из числа работников правоохранительных органов, в основном МВД и в отдельных случаях прокуратуры, получавшие плату за свою работу^ По таким делам вершились скорые приговоры, как правило, с исключительной мерой наказания - расстрел. И, как правило, прежде всего в отношении тех, кто слишком много рассказал или слишком много знает. В результате практически всех уголовных дел имелись выходы на взяточников, долевиков из числа руководителей высоких рангов на местах и в Москве, но ни один из них, за исключением Рытова (зам. министра рыбной промышленности), не был изобличен и привлечен к суду, оставшиеся на периферии “энергичные” люди-дельцы стали перебираться в этот период в центр, в Москву, где надежная охрана. Именно после 1978 г. в службу Моссовета, в Госкомитет цен, Минторг, в московскую городскую и областную торговлю, местную промышленность, коммунальное и бытовое обслуживание двинулись “специалисты” из Киргизии, Казахстана, Грузии, Армении, из Украины, из Краснодарского края, Ростовской области. Свои люди были в городских, областных советских и партийных органах, а отдельные из них уже передвинулись в аппарат Совмина и ЦК КПСС. В 1982-1983 гг. здесь, в центре страны, в прямом и переносном смысле слова образовалась, обкаталась и окрепла преступная система - организация с “коллективным” руководством... с отработанными системами взаимосвязи, взаимовыручки и взаимобезопасности» [72].

Подобная и даже еще более всеобъемлющая система теневой экономики и коррупции сложилась в 70-е годы в республиках Средней Азии, особенно в Узбекистане. Мощный удар по теневой экономике и коррупции был нанесен в начале 80-х годов и в Москве, и в Средней Азии. Однако в России, в отличие от Средней Азии, он довольно редко наносился по покровителям теневой экономики.

Сколь велико было число лиц, вовлеченных в теневую экономику? Крупнейший специалист по теневой экономике А. Гуров, говоря о дельцах и теневиках позднего советского периода, определяет их число «в десятки, сотни тысяч» [73]. Но он скорее всего имеет в виду только руководителей. Если же считать всех участников, то речь должна идти о миллионах и даже десятках миллионов человек. Здесь и почти все работники торговли и общественного питания, рабочие и колхозники-«несуны», многие работники правоохранительных органов, покровители теневой экономики во властных структурах различных уровней. Какое-то представление о размерах этого явления можно получить, познакомившись с данными о числе осужденных по экономическим преступлениям. Только за один 1985 год за хищения государственного или общественного имущества было осуждено 192 тыс. человек, за спекуляцию - 20,5 тыс. за обман покупателей и заказчиков - 13,6 тыс., за самогоноварение с целью сбыта - 2 тыс. человек [74]. Известно, что по этим делам велик удельный вес латентной преступности, а потому вывод о вовлеченности в эту сферу экономики СССР в этот период десятков миллионов людей не выглядит преувеличением.

Очень важный вопрос состоит в том, какую роль в советской экономике сыграла в данный период теневая экономика. Начать рассмотрение этого вопроса приходится с определения доли и динамики теневой экономики в экономике СССР за этот период. Надежных данных в силу самой сущности явления нет. Также нет данных и о динамике этой доли. Многое зависит и от определения границ теневой экономики. Что касается динамики, то несомненно ее нарастание (хотя и с перерывами, вызванными кампаниями по борьбе с теневой деятельностью). Если во второй половине 60-х годов теневая экономика концентрировалась в республиках Закавказья и Средней Азии и даже там нередко носила очаговый характер (например, слабо затрагивая хлопководство в Средней Азии), то в конце 70-х годов она охватила уже подавляющее большинство районов СССР и большинство отраслей экономики, хотя и в разной степени. Довольно плодотворно этой проблемой занимались в 70-80-е годы западные экономисты, в том числе такие крупные, как Грегори Гроссман. Их вывод состоял в том, что доля теневой экономики в конце 70-х годов составляла по отношению к ВВП 7-8 % [75]. На эту (или большую) величину необходимо увеличить официальные оценки советского ВВП этого периода. Скорее всего эта величина несколько занижена, учитывая огромное число людей, вовлеченных в теневую экономику. Однако дать более обоснованную оценку не представляется возможным.

Более важным кажется вопрос о том, как влияла теневая экономика на всю экономику СССР.

По этому вопросу сложились в отечественной и зарубежной экономической литературе две точки зрения. Согласно первой из них теневая экономика играла полностью или частично негативную роль, дезорганизовывала советскую экономику и нравственно развращала все слои населения, замешанные в ней. В то же время сторонники этой точки зрения признавали, что она была вызвана недостатками советской экономики того периода. Советские ученые-экономисты долгое время не замечали этот феномен или им не разрешали его обсуждать, так что первые статьи о теневой экономике появились только в период перестройки. Справедливости ради следует отметить, что некоторые из ученых пытались обратить внимание власти на этот феномен еще в период застоя. Так, С.М. Меньшиков безуспешно пытался развернуть исследования этой проблемы еще в начале 70-х годов [76], футуролог И.В. Бестужев-Лада направил обширную докладную записку об этой проблеме в ЦК КПСС в середине 80-х годов. В противовес первой сложилась вторая точка зрения, сторонники которой доказывали, что теневая экономика не только была неизбежной, но и оказывала благотворное влияние на советскую экономику, поддерживая благодаря своей гибкости ее существование. Самый горячий сторонник этой точки зрения среди советских исследователей - Л.М. Тимофеев, а среди зарубежных - А. Безансон. Поскольку первая точка зрения выглядит очевидной, а вторая - более оригинальной, приведу аргументы сторонников второй точки зрения. Вот цитата из работы Тимофеева, обосновывающая эту точку зрения. «От “социалистического сектора экономики” к началу 80-х годов вообще ничего не осталось; вся цепочка управления экономикой и межотраслевые связи в том числе, были сверху донизу коррумпированы и пронизаны отношениями “черного рынка”. Но, как ни парадоксально, именно “черный рынок” и обеспечивал нормальный производственный процесс» [77]. Еще более ярко и подробно эту точку зрения обосновывал Ален Безансон в вышедшей в 1981 году во Франции книге «Политическая экономика реального социализма». Он разделил советскую экономику на три сектора: 1-й - производство военной продукции, 2-й - производство гражданской легальной и обобществленной продукции и 3-й сектор - частная и теневая экономика. Говоря о последнем секторе, он писал: «Фактически 3-й сектор обеспечивает реальности последнее средство уцелеть и играет роль своего рода «спасательного круга», позволяющего пересечь бурные воды строящегося социализма и при этом не погибнуть. Приусадебные участки дают возможность крестьянам не умереть с голоду в своих колхозах, а рабочим - несколько сгладить последствия постоянных перебоев в снабжении продуктами питания. Бесчисленные артели предоставляют услуги и производят товары широкого потребления. Кроме этого, 3-й сектор обеспечивает функционирование двух первых секторов, которые вынуждены к нему прибегать. Именно 3-й сектор предоставляет рынок, где могут черпать необходимые ресурсы как те, кто отвечает за производство мощи, так и ответственные за планирование. Директор военного завода найдет на этом рынке сырье, запасные части и рабочую силу, которые ему не могут предоставить планирующие органы. Да и сами планирующие органы будут надеяться, что этот рынок, в конце концов, и обеспечит выполнение плана. Социалистическая сфера (секторы 1 и 2) быстро оказалась бы парализованной, если бы она полностью устранила несоциалистическую и уничтожила рынок. Она этого не делает и живет в симбиозе с 3-м сектором, как паразит, питающийся плотью своего хозяина, без которого он уже не в состоянии обойтись» [78]. Еще более сильным выглядит и другое утверждение Алена Безансона: «Коррупция позволяет режиму функционировать и, в конечном счете, выживать. Если бы каким-то чудом она внезапно полностью исчезла, ни один завод или фабрика не могли бы обеспечить себя сырьем и запасными частями, прекратилось бы снабжение городов, остановилось производство, начался голод, и во всей стране не осталось бы ничего кроме “социализма” - то есть попросту ничего» [79].

В утверждениях апологетов теневой экономики, как мне представляется, объективный анализ ее влияния на советскую экономику подменяется желанием во что бы то ни стало показать достоинства капиталистической экономики, какие бы дикие (чего они не отрицали) формы она ни принимала. При этом в теневую экономику искусственно включается и вполне легальная, хотя и не обобществленная экономика в виде личных подсобных хозяйств населения. Но и их значение преувеличивается: игнорируется то важнейшее обстоятельство, что личные подсобные хозяйства в значительной степени существовали за счет общественного хозяйства, используя его корма и сельскохозяйственную технику. Как раз они и паразитировали на общественном хозяйстве, а не наоборот. В отношении собственно теневой экономики игнорируются различия между ее многообразными формами. Действительно, вынужденное использование некоторых ее форм (например, приписок или использование толкачей и подарков), вызванное грубыми ошибками в планировании, выдается за благотворные явления. Напомню, что в таких гораздо более организованных странах, как Чехословакия и ГДР, теневая экономика занимала достаточно скромное место.

Очень важно и другое обстоятельство: положение в советской экономике ухудшалось параллельно росту доли теневой экономики (даже с включением ее в расчет динамики). Наиболее успешно советская экономика росла в 50-е годы, когда масштабы теневой экономики были минимальны, хуже всего с экономикой в стране было в конце 70-х годов, когда теневая экономика достигла максимальных размеров. И взаимосвязь этих явлений невозможно игнорировать.

Если проанализировать различные составляющие теневой экономики, то обнаружится, что большинство из них носило посреднический или явно паразитический характер. Основная часть теневой экономики паразитировала на недостатках социалистической экономики, зачастую эти недостатки даже искусственно создавались для обеспечения возможностей теневой экономики (например, товарный дефицит или ошибочные нормы). Если же выделить ту часть теневой экономики, которая носила производительный характер, и попытаться определить ее эффективность, то она не представляется столь уж очевидной при сравнении с плановой экономикой. Правда, по понятным причинам данных об экономических показателях предприятий теневой экономики нет и нам приходится только порассуждать на качественном уровне. Очевидно, что рядовые работники зарабатывали на этих предприятиях больше, чем на государственных предприятиях (иначе бы они там не работали), а владельцы этих предприятий получали немалые прибыли, о чем говорят их роскошный образ жизни и огромные ценности, которые находили у них при обысках. Но подтверждают ли эти факты эффективность самих предприятий? Никоим образом. Дело в том, что эти предприятия функционировали в особо благоприятных условиях. Во-первых, они платили за сырье и материалы намного меньше, чем государственные предприятия, ибо сырье было ворованное. Во-вторых, при продаже продукции предприятия не платили налогов, в том числе, что особенно важно - и налог с оборота по потребительским товарам, который по многим из них составлял до 50-60 % розничной цены. Да, им приходилось платить нечто в виде налога за оплату услуг «крыш» в виде благосклонности многочисленных властных структур, но, очевидно, что этот «налог» был значительно меньше по размеру. Вместе с тем надо отдать должное умению «цеховиков» выявлять реальные потребности населения - их маркетинговые способности.

Истинная цена теневых предпринимателей определилась при появлении в СССР реальных рыночных отношений. Среди новых предпринимателей успешных из числа прежних «теневиков» оказалось совсем немного. Вот как пишет об этом на основе опыта Грузии Георгий Ни- жарадзе: «Кому не повезло, так это «теневикам», плоть от плоти советской дефицитной экономики. Теневая экономика советских времен, за малым исключением, оказалась неконкурентоспособной, и я знаю немало бывших магнатов, сводящих концы с концами лишь за счет сдачи внаем иностранцам домов, возведенных в беззаботные советские времена. На плаву остались лишь немногие, в основном те, кто сумел отхватить госзаказы или получил доступ к природным ресурсам» [80].

Извращенный характер теневой экономики советского времени были вынуждены признать даже ее горячие апологеты. Так, Ален Безансон пишет: «Это возрождение общества, идущее окольным путем коррупции, может быть охарактеризовано в терминах экономики как возрождение рынка. Однако это возрождение принимает столь разнузданные формы, что у нас возникает искушение позаимствовать у Маркса не только громоподобные нападки на подобную систему, но даже его методы анализа. То, что процветает в Азербайджане под застывшей коркой социализма, - разве это не капитализм эпохи молодого Маркса, “дикий капитализм”?» [81].

Конечно, теневая экономика была крайне примитивной формой капитализма, не эпохи Маркса, а скорее XIII-XIV веков в итальянских республиках. С точки зрения будущего развития экономики России важно отметить основные особенности этого капитализма. Он был преимущественно паразитическим, основывался на близости к власти и не демонстрировал экономических достижений. Чем больше его становилось, тем хуже было экономике СССР. Можно сказать, что капитализм в СССР плохо начинал. Другое дело, что в условиях преимущественно командной экономики более эффективные его формы с трудом могли бы появиться.

Понимая разрушительный характер теневой экономики для советского общественного строя, Ален Безансон оправданно вспоминал о том, как на возрождение капитализма партия отвечала контрударами в 1929 и 1945 годах (в последнем случае это было идеологическое влияние), но выражал сомнение, что ей удастся повторить этот опыт в настоящее время, когда ее связь с коррупцией зашла слишком далеко и высоко [82].

Как сказывалась теневая экономика на пропорциях развития советской экономики?

Начну с ее влияния на объем ВВП. Здесь встает непростой вопрос: какую часть теневой экономики следует включать в ВВП? Очевидно, что следует включать производство всех видов (промышленное, строительное, например, ремонт и строительство жилья, нелегальное сельскохозяйственное производство). Аналогичное положение занимает теневая экономика в сфере услуг (репетиторство, врачебная практика, частные концерты, частные столовые и «гостиницы» в курортных районах и т.д.). Сложнее обстоит вопрос с посреднической деятельностью при приобретении потребительских и производственных товаров. Формально эта деятельность является сферой торговли и могла бы включаться в состав ВВП по этой отрасли. Но в какой величине? Предположим, торговый работник в своем магазине приобретает (покупает) товар по государственной цене и продает его конечному потребителю по рыночной цене в 2-3 раза выше (очень распространенный случай). Или работник предприятия крадет у него материалы и продает их. Не думаю, что такую деятельность следует включать в ВВП. В любом случае очевидно, что при расчетах динамики ВВП в советский период их нужно корректировать на величину реальной теневой экономики. Но таких обоснованных данных в виде статистических пока нет.

Другое следствие влияния теневой экономики состоит в изменении планового соотношения отдельных секторов экономики. Теневая экономика, естественно, концентрировалась в сфере потребительских товаров и услуг. Она осуществлялась чаще всего за счет перераспределения ресурсов из сферы производства средств производства в сферу производства потребительских товаров. Например, строительные материалы расхищались на строительстве производственных объектов и использовались при строительстве и ремонте жилья. Или бензин, предназначенный для грузового транспорта, использовался в легковом транспорте. Таким образом, повышалась доля потребления домашних хозяйств и непроизводственного накопления за счет производственного накопления и даже военных расходов. Иногда перераспределение происходило между частным и государственным производством потребительских товаров (например, при похищении сырья с государственных предприятий группы Б). Наконец, росла доля частного сектора в экономике.

Важное значение имело изменение распределения доходов населения. Теневая экономика в широком смысле явилась мощным средством в перераспределении доходов в пользу занятых в ней лиц и в ущерб доходам социалистического сектора экономики и незанятых в теневой экономике лиц. Благодаря теневой экономике в 70-80-е годы в СССР сформировалась многочисленная категория богатых людей, зачастую «советских миллионеров». Этот факт можно проследить в огромной массе вкладов населения в сберегательных кассах, большая часть которых формировалась за счет крупных вкладов, рассредоточенных нередко в разных сберкассах во вкладах на предъявителя. Другим свидетельством стали результаты обысков среди дельцов теневой экономики и их покровителей во властных структурах, в ходе таких обысков часто находились денежные и материальные средства на миллионы рублей. Учитывая, что арестовывали только часть крупных операторов теневой экономики, можно предположить, что число «советских миллионеров» исчислялось десятками тысяч, а сосредоточенные у них денежные средства измерялись в середине 80-х годов многими десятками миллиардов рублей (в 1985 году общая сумма вкладов составляла 220,8 млрд р. [83].

1.6. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ НОВОВВЕДЕНИЯ НАЧАЛЬНОГО ПЕРИОДА ПЕРЕСТРОЙКИ: ЗАМЫСЕЛ И РЕЗУЛЬТАТ

Избрание М.С. Горбачева в марте 1985 года Генеральным секретарем ЦК КПСС означало вступление СССР в новый этап социальноэкономического развития. Молодой и энергичный, честолюбивый новый советский руководитель в полной мере осознавал слабости советского общества и советской экономики, особенно в области научнотехнического прогресса. То обстоятельство, что в 1983-1985 годах советская экономика вышла из непосредственного состояния кризиса, не означало, с его точки зрения, что основные опасности советской экономики остались позади. Экономический рост оставался медленным и неустойчивым. Для обеспечения устойчивого экономического роста требовался, как и в прошлой экономической истории России, подлинный рывок, на который не могли решиться престарелые прежние руководители КПСС, но который был по плечу, как ему казалось, новому молодому руководителю. Этот рывок обусловливался не только внутренними потребностями советского общества, но и необходимостью укрепления его международных позиций, слабевших в первой половине 80-х годов в результате усиления военных приготовлений на Западе и растущих затруднений СССР в социалистическом мире и в Афганистане. Идеология экономического рывка получила название ускорения. Она была выработана еще в конце 70-х годов в Институте экономики и организации промышленного производства СССР под руководством академика А.Г. Аганбегяна - единственном официальном научном учреждении, где в то время пытались исчислить реальную динамику советской экономики и разработать программу ее радикального технического перевооружения.

Если учесть огромную роль Генерального секретаря ЦК КПСС в жизни советского общества, то возможности реализации стратегии подъема советской экономики во многом зависели от личных качеств этого человека.

Вознесение Горбачева на политический олимп стало возможным только в период застоя, оно - отражение и выражение застоя, когда реальные результаты деятельности руководителя уже не принимались во внимание при назначении на руководящие должности. Имели значение только личные отношения, часто - личное впечатление. В лучшем случае (и это, видимо, и случилось с Горбачевым) принималось во внимание отсутствие крупных провалов в работе, конфликтов с коллегами и вышестоящими лицами, крупных злоупотреблений.

Если вдуматься в биографию Горбачева в сравнении с биографией его предшественников на посту Генерального секретаря (кроме Черненко), то бросается в глаза ее удивительное благополучие, что в тех условиях означало бесконфликтность, умение ладить с начальством, подлаживаться к нему. Никаких серьезных жизненных испытаний, в которых проверяется и закаляется характер человека, он не испытывал. В сущности и реальной жизни он не знал. Если исключить работу в детстве летом на комбайне с отцом, ни дня не занимался реальным делом. Не было крупных достижений в его регионе и тогда, когда он возглавил Ставропольский крайком партии, несмотря на огромные капиталовложения в развитие этого края, особенно в водохозяйственное строительство. Статистические данные о развитии сельского хозяйства Ставропольского края говорят о том, что в 70-е годы они были ничем не лучше по темпам роста сельского хозяйства РСФСР в целом [84]. В книге воспоминаний он вообще ничего не пишет о своей деятельности, например, в качестве секретаря обкома по промышленности. Видимо, умение не высовываться и расположить к себе высших руководителей во время их поездок на отдых в Кисловодск было главным его достижением. К его чести, он в воспоминаниях «Жизнь и реформы» приводит истинные причины перевода в Москву, высказанные К. Черненко: «Леонид Ильич исходит из того, что ты на его стороне, лоялен по отношению к нему. Он это ценит» [85]. Ни слова о достижениях Горбачева. Весьма показательны, для оценки самим Горбачевым своих деловых качеств, воспоминания Байбакова о беседе с Горбачевым в 1976 году, когда Байбаков предложил Михаилу Сергеевичу занять пост первого заместителя председателя Госплана СССР по сельскому хозяйству (что, кстати, не украшает и самого Байбакова): «Горбачев тут же заторопился, поднялся со стула, проговорил: “Я с этой должностью не справлюсь”, - и, попрощавшись, быстро вышел из кабинета» [86].

Совсем не впечатляют и его достижения на посту секретаря ЦК КПСС по сельскому хозяйству. Главное, чем он занимался на этом посту, судя по его же воспоминаниям, - это выбивание дополнительных средств для сельского хозяйства. Он не затрагивал механизма его ведения (кроме интеграции элементов аграрно-промышленного комплекса), что могло вызвать недовольство его коллег по Политбюро. Вполне традиционным было и его отношение к крупным политическим вопросам. Даже по вопросу о Сталине он выступал в унисон со своими коллегами, осуждая Хрущева за его критику Сталина. Одним словом, ничто не говорило, что пришел крупный государственный деятель, способный возглавить страну на критическом этапе ее развития. Даже в очень бедном талантами советском государственном руководстве того периода он выглядел слабее в деловом отношении и знании реальной экономики таких относительно молодых руководителей, как Г.В. Романов или В.И. Долгих. Надо отдать должное, однако, его работоспособности и стремлению к обновлению общества, на которое уже не была способна престарелая часть Политбюро. И, безусловно, он был гуманитарно более образован, чем его коллеги по Политбюро и секретариату ЦК партии, имевшие, как правило, техническое или агрономическое образование. Но эти гуманитарные знания были плохо организованы, если учесть характер этого образования в то время. На таком фундаменте невозможно было самостоятельно выработать обоснованную программу преобразований, учитывающую особенность советского общества. Мало могли помочь в расширении провинциального кругозора и заседания Политбюро и Секретариата ЦК, которые в то время чаще всего проводились за 15-20 мин (Политбюро) или носили сугубо конкретный и персональный характер (Секретариат). Одним словом, прошлый опыт деятельности Горбачева, который плохо изучался и руководством страны, и общественностью, не давал ни малейших оснований ожидать успехов в его преобразовательной деятельности.

Не будучи способным самостоятельно сформулировать программу социально-экономических преобразований, он (как и большинство политических лидеров мира) опирался на своих советников и консультантов. Однако те мало чем могли ему помочь. Во-первых, официальная общественная наука, на либеральную часть представителей которой он опирался, в силу общественной атмосферы того времени не могла глубоко обсуждать проблемы преобразований советского общества и реалистичные пути его преобразования. Помимо того, что «так жить нельзя», ей мало что было известно самой. Во-вторых, весьма субъективен был сам отбор советников - скорее по политическим и личным симпатиям, чем по профессиональным качествам. В-третьих, большой ошибкой было игнорирование или недооценка мнения практиков, обладающих большим жизненным опытом, о предполагаемых изменениях. Огромное значение имело и полностью проявившееся уже во время его работы в Ставрополье присущее Горбачеву такое свойство, как поспешность в принятии решений, без их коллективного обсуждения и длительного обдумывания, зачастую в рекламных целях. Важнейшие решения начального этапа перестройки принимались без публичного обсуждения или с игнорированием его результатов.

Самым существенным таким решением, оказавшим большое влияние на развитие экономики СССР в первые годы перестройки, явился курс на ускорение экономического развития, Концепция ускорения была впервые сформулирована в выступлении Черненко на юбилейном пленуме Союза писателей СССР в сентябре 1984 года [87]. Советник Черненко по вопросам идеологии, Вадим Печенев, в своих интересных воспоминаниях о предперестроечном периоде в советском руководстве так характеризует восприятие этой концепции в советском обществе: «Тогда большинством из нас и, естественно, большинством народа этот лозунг (который робко начал “проклевываться” еще при Андропове) был воспринят позитивно - как закономерная реакция на падение темпов производства и уровня жизни, на безынициативность и бездеятельность государственно-хозяйственных органов» [88]. Однако тот же Печенев сообщает, что в последних работах Черненко, написанных его советниками, обращалось внимание на то, что «прежде чем рваться вперед “с ускорением”, надо “подтянуть” отстающие участки и в первую очередь сельское хозяйство, транспорт, сферу обслуживания, добиться качественного преобразования всех производительных сил, коренного перелома в повышении интенсификации всего народного хозяйства на основе соответствующих перемен в наших производственных отношениях» [89]. О необходимости «подтягивания тылов» для проведения ускорения, оказывается, по воспоминаниям того же Печенева, говорили и не названные им некоторые советники Андропова, которые отстаивали необходимость «для решения проблем нашей отсталой социальной инфраструктуры введения, по крайней мере, одной пятилетки так называемого нулевого роста» [90]. Более подробно о позиции противников ускорения рассказывает заместитель председателя сводного отдела Госплана СССР в этот период Г. Зотеев. Вот как он описывает ее в своих воспоминаниях, написанных десять лет спустя: «Лейтмотивом начальной версии Концепции (плана на 1986-2000 годы - Г.Х.) были ухудшающиеся перспективы советской экономики, вызванные естественными и демографическими факторами, так же как и износом основных фондов. Возмещение последних требовало нескольких пятилеток из-за низких темпов инвестиций. Советская экономика приближалась к концу 80-х годов с тяжелыми нерешенными проблемами» [91]. В связи с этими обстоятельствами в проекте плана предусматривалось сохранение темпов роста, достигнутых в предыдущие две пятилетки (2,8-3,2 %). Этот вариант был принят на заседании Президиума Совета министров СССР в сентябре 1984 года [92]. Объясняя, почему этот реалистический план был неожиданно заменен политикой ускорения, Зотеев пишет: «Мотивы стратегии Андропова были троякими: как председатель КГБ он значительно лучше Горбачева знал истинное состояние советской экономики; он доверял Госплану и держал на расстоянии таких дилетантских экономических советников, как Аганбегян, Шаталин, Абалкин и Петраков; в противоположность Горбачеву он не страдал нарциссизмом» [93]. Одним словом, перед приходом Горбачева к власти происходила весьма содержательная борьба между сторонниками одновременного осуществления перестройки хозяйственного механизма (термин, появившийся также еще до прихода Горбачева к власти) и ускорения и сторонниками последовательного проведения этих мероприятий: сначала перестройка, потом ускорение.

Выскажу свое мнение относительно идеи ускорения, которая и в то время (я излагал ее в ряде выступлений в научных учреждениях Москвы весной 1986 года), и сейчас близка к тогдашней точке зрения сводного отдела Госплана СССР, хотя в то время о точке зрения госплановцев я не имел ни малейшего представления. Идея ускорения была и необоснованна, и нецелесообразна. Необоснованна, поскольку для нее нельзя было создать в короткий срок необходимых предпосылок. При тогдашней системе экономических отношений и структуре советская экономика работала почти на пределе экономических возможностей. Можно было, опираясь на большую требовательность и организованность, несколько ускорить ее развитие на несколько лет, что и произошло в 1983-1987 годах, но затем этот рост все равно прекратился бы. При принятии решения об ускорении советские руководители и экономисты стали жертвой созданной ими же лживой макроэкономической статистики, которая не позволила выявить реальную приостановку роста основных фондов к 1985 году. В то же время практически прекратился и рост трудовых ресурсов. Фактически, самым благоприятным развитием событий было бы удержание прежнего (фактически нулевого) роста, что и предусматривали проектировщики Госплана СССР с учетом скрытого роста цен. Не названные Печеневым советники Андропова, предлагавшие, строго говоря, нулевой рост, и были, видимо, работники сводного отдела Госплана СССР, весьма квалифицированные экономисты, с мнением которых перестали считаться в годы ускорения и перестройки именно потому, что они были квалифицированными. Им же, вероятно, принадлежала и идея «подтягивания тылов» перед ускорением. Возможно, кто-то предлагал и номинально нулевой рост, но мне такие специалисты среди официальных лиц не известны.

Ускорение экономического развития требовало гораздо большего периода времени для осуществления и было возможно лишь на основе резкого изменения народнохозяйственных пропорций: сокращения военных расходов, стабилизации или даже сокращения личного потребления населения и резкого роста капитальных вложений в экономику, особенно в производственную сферу и научно-технический прогресс.

Политика ускорения была и нецелесообразна, потому что главной проблемой в то время были не сами по себе темпы, а их реальное наполнение: выпуск современной высококачественной продукции, техническая реконструкция экономики, ресурсосбережение, производство разнообразных потребительских товаров. Решение этих задач зачастую требовало как раз снижения общего выпуска продукции. Требование же ускорения толкало предприятия в прямо противоположном направлении. Между тем в плане двенадцатой пятилетки ставилась фантастическая задача: довести до уровня мировых стандартов 85 % и более гражданской машиностроительной продукции вместо 29 % в 1985 году [94]. Даже гораздо меньшее повышение этой доли требовало значительного сокращения количественного выпуска продукции, непосильные задания по которой вынуждали предприятия снижать требования к качеству продукции. Но нужно было также значительно улучшить качество работы учреждений НИОКР, усилить их экспериментальную базу, спроектировать новую технику и т. д. На все это должны были уйти годы до начала выпуска новой продукции.

Наиболее важной причиной этих грубых просчетов в оценке перспектив экономического развития была недооценка глубины болезни советского общества в тот период и невозможность в короткий срок эту болезнь вылечить. Сюда добавились и чисто экономические просчеты. Так, трудно совмещались одновременные намерения и ускорить экономическое развитие, и поднять уровень жизни населения, и увеличить военные расходы, и ускорить научно-технический прогресс, и поднять качество продукции.

Западные экономисты почти сразу после появления директив по составлению плана двенадцатой пятилетки проделали тщательный их анализ и пришли к единодушному мнению, что эти задания невыполнимы и несовместимы друг с другом [95].

Другим столь же малограмотным волюнтаристским решением уже в первый год перестройки стало решение о борьбе с алкоголизмом путем резкого сокращения производства алкогольной продукции. Руководствуясь благородным стремлением быстро покончить с действительно серьезной опасностью алкоголизма, Горбачев и его ближайшее окружение, вопреки возражениям подавляющего большинства хозяйственников, указывавших на опасные последствия этого решения для государственного бюджета и денежного обращения [96], провели это решение, которое мало повлияло на сокращение алкоголизма, но очень серьезно подорвало государственный бюджет и денежное обращение и принесло огромные прибыли теневой экономике. В то же время оно первоначально значительно снизило заболеваемость и смертность трудоспособного населения.

Дилетантский подход Горбачева к руководству экономикой и госу-дарством вообще четко проявился и в выборе руководителей экономики. Он их начал быстро менять не по признаку профессионализма, а по признаку личной преданности или возраста, как правило, на худших. Первым таким решением было назначение на ответственнейший пост главы правительства Н.И. Рыжкова вместо Н.А. Тихонова. Рыжков был выдвинут Андроповым (который также плохо разбирался в людях) с поста первого заместителя председателя Госплана СССР в ноябре 1982 года на должность заведующего вновь учрежденного экономического отдела ЦК партии, призванного разрабатывать экономическую стратегию. Никаких объективных данных для выполнения этой задачи у Рыжкова не было. Он был, возможно, неплохим производственником, пройдя все ступени производственного управления от мастера до директора крупнейшего машиностроительного завода «Уралмаш», и в этом качестве хорошо знал проблемы и беды промышленного производства. С этого поста он ушел в заместители министра энергетического машиностроения, и вскоре был переведен в Госплан в качестве первого заместителя, но не по вопросам машиностроения, которое он хорошо знал, а по общим вопросам экономики, которые он знал плохо.

О его экономических познаниях периода работы в Госплане СССР видный работник этого ведомства Олег Юнь пишет: «Даже в 1981 году он избегал экономических вопросов. Рыжков взял на себя ответственность за материальные балансы, переложив очень ответственные сводные вопросы на Н.П. Либединского. Позже, когда уже в качестве главы правительства он возглавлял дискуссию по проектам постановлений, требовались исключительные усилия, чтобы объяснить ему сложность экономических взаимосвязей и препятствия на пути предлагаемых решений» [97]. Не лучшими были, видимо, и административные способности Рыжкова. Вот как вспоминает о заседаниях правительства в период, когда Рыжков его возглавлял, Е. Чазов, тогда министр здравоохранения СССР: «Мне пришлось принимать участие в заседаниях Совета министров в разные времена. С ужасом вспоминаю многочасовые дискуссии на заседаниях Совета министров, когда их вел Рыжков. Вопросы, которые выносились на обсуждение, хотя и готовились месяцами, оказывались в конце концов плохо подготовленными, непродуманными. Находящийся под влиянием своих помощников, Рыжков высказывал вначале одни мнения, которые уже через шесть месяцев или год представлялись в совершенно другом виде. Честный, опытный и знающий инженер, Рыжков, не разбирающийся в тонкостях экономики, своими колебаниями, своей верой в истину, которую ему навязывало его окружение, упустил многое в развитии страны» [98].

Вслед за неудачным выбором главы правительства начались столь же неудачные перестановки на более низких уровнях. На ключевой в то время пост председателя Госплана СССР вместо Байбакова уже осенью 1985 года был назначен министр связи СССР Н.В. Талызин. По характеру своей работы и по личным качествам он был намного слабее своего предшественника. Тот успешно возглавлял работу важнейших отраслей экономики, имел опыт работы во главе и Госплана СССР, и нескольких совнархозов. Талызин всю жизнь проработал в связи, традиционно в СССР периферийной отрасли экономики, и был далек от ее основных проблем. Олег Юнь вспоминает о его деятельности во главе

Госплана СССР: «Он находился в смятении, когда речь заходила о самых элементарных экономических вопросах. В результате, он ждал указаний от вышестоящих лиц, что он откровенно признавал, Лигачев - важнее Маркса» [99]. Столь же абсурдным было назначение на пост министра финансов СССР вместо опытнейшего финансиста

В.Ф. Гарбузова партийного аппаратчика Б.И. Гостева, который опирался на назначенного в январе 1986 года первого заместителя министра финансов СССР В.С. Павлова. Как вспоминает В.С. Павлов, хорошо знавший работу этого министерства по долголетней работе в нем, он «_был несколько удивлен тем, что там происходило. Не вдаваясь в детали, обозначу тогдашние минфиновские порядки термином “снижение профессионального уровня” [100]. Уже через 6-7 месяцев Павлов был освобожден от своей должности за чрезмерный профессионализм.

Не более удачным было и назначение В.С. Мураховского первым заместителем председателя Совета министров СССР и председателем Госагропрома СССР. Его главным «достоинством» была длительная совместная работа и дружба с Горбачевым на Ставрополье. В условиях огромного значения, придававшегося преодолению отставания СССР в научно-техническом прогрессе, крайне неудачными были назначения (даже если формально это были и выборы, как в Академии наук СССР) руководителей советской науки. Так, президентом Академии наук СССР после ухода в отставку после Чернобыльской аварии академика

А.А. Александрова был избран академик Г.И. Марчук. Он показал себя наихудшим образом в качестве президента Сибирского отделения Академии наук СССР после изгнания с этого поста, не без помощи Марчука, основателя этого отделения академика М.А. Лаврентьева. Ничем хорошим Марчук не проявил себя и в качестве председателя Госкомитета по научно-техническому прогрессу. На его место в качестве председателя этого же Госкомитета был назначен академик

Н.Г. Лаверов, тоже с неизвестными достижениями по руководству этим прогрессом в прошлом (в отличие, например, от академика Б.Е. Патона, не говоря уже о многих руководителях военно-научных исследований).

В области институциональных преобразований данный период был отмечен сочетанием продолжения линии Андропова по укреплению дисциплины в экономике и провозглашенной на XXVII съезде КПСС линии на расширение товарно-денежных отношений и прав предприятий [101]. В докладах Горбачева и Рыжкова на съезде прозвучали слова о радикальной экономической реформе, переходе предприятий на самофинансирование. Однако в практической деятельности государственных и партийных органов первая линия преобладала. Эта линия нашла многообразные проявления. В наиболее ярком виде она проявилась в учреждении госприемки в гражданской промышленности. Столкнувшись с крайне низким качеством гражданской продукции и неспособностью отделов технического контроля предприятий, подчиненных их администрациям, противодействовать этому, советское руководство решило опереться на опыт военной промышленности, где уже давно существовала независимая военная приемка и где качество продукции было значительно выше (хотя далеко и не идеально). По этому образцу была учреждена в 1986 году гражданская при-емка, подчиненная Госстандарту СССР с представителями на каждом предприятии. При этом недооценивалось то обстоятельство, что объективные условия для качества продукции в гражданской промышленности были значительно хуже, чем в военной промышленности, из-за более низкого качества кадров, оборудования, используемых материалов. Кроме того, низкое качество объяснялось и непосильными количественными заданиями. Когда госприемка начала работать и предъявлять более высокие требования к качеству продукции, на большинстве предприятий начало сокращаться производство, уменьшились заработки рабочих. На многих предприятиях приемщики просто подкупались различными способами администрацией. Возможно, если бы хозяйственное руководство готово было пойти на резкое сокращение количественных показателей, эта кампания принесла бы определенные плоды. Но не было ни готовности идти на такие сокращения, ни методологии этого обоснованного сокращения. В результате уже в 1987 году госприемка была фактически отменена.

Другим мероприятием в том же направлении было создание новых межотраслевых органов по управлению крупными хозяйственными комплексами для координации деятельности взаимосвязанных отраслей. Так, были созданы комиссии (сверхминистерства) по агропромышленному комплексу, машиностроительному (по гражданскому машиностроению), топливно-энергетическому и химическому комплексам во главе с заместителями председателя Совета министров СССР. Эти организации узурпировали права правительства и Госплана СССР на выполнение задач координации. В сталинские времена для этих задач существовали отраслевые бюро Совета министров СССР с небольшим аппаратом. Никаких полезных результатов от деятельности новых сверхминистерств, если судить по печати того времени, воспо-минаниям современников и результатам развития экономики, не было. Частично это было связано также с неудачным подбором большинства руководителей этих комиссий и отсутствием требовательности со стороны самого правительства, а впоследствии и Верховного Совета СССР. Не оказало положительного влияния на развитие страны и применение крайне отставшей в СССР вычислительной техники создание в марте 1986 года Госкомитета по информации и вычислительной технике. Благие намерения по ликвидации отставания этой отрасли не были подкреплены выделением необходимых для этого огромных ресурсов и изменением организации этой отрасли.

В целях ускорения внедрения научно-технического прогресса были созданы межотраслевые научно-технические комплексы (МНТК), подчиненные непосредственно Госкомитету по новой технике и выведенные таким образом из подчинения отраслевых министерств. Эти организации межотраслевого характера призваны были решать крупные научно-технические проекты с участием ученых различных отраслей. В чем-то они напоминали оправдавшие себя военно-научные комплексы в атомной и ракетной технике. Однако они не включали серийные промышленные предприятия, и, даже если их научные разработки оказывались успешными, оставалась старая проблема внедрения, зависящая по-прежнему от отраслевых министерств. Было создано 29 таких МНТК, на них возлагались большие надежды в ускорении научно-технического прогресса, но впоследствии выяснилось, что из 29 результативными оказались только два комплекса под руководством действительно выдающихся ученых - офтальмолога С.Н. Федорова и академика Б.Е. Патона. Больше найти выдающихся ученых-организаторов, видимо, не удалось, да их и не искали, скорее всего пристроив на должности руководителей нужных людей.

К числу мер по укреплению дисциплины можно отнести в этот период и развернутую борьбу с нетрудовыми доходами. Их действительно было очень много в стране, но борьба с ними была искусственно сужена до борьбы с проявлениями мелкого предпринимательства и вскоре под влиянием критики в печати свернута. Таким образом, ни одна из мер в области рецентрализации и укрепления дисциплины не дала длительного положительного экономического результата из-за их плохой продуманности и плохой реализации, низкого делового уровня руководителей.

Вместе с тем в данный период в соответствии с решениями XXVII съезда партии начали осуществляться, на первых порах весьма скромные по масштабам, меры по созданию новых экономических институтов рыночного типа и децентрализации экономики. Так, уже созданный в мае 1986 года МНТК С. Федорова получил возможность использовать новые принципы оплаты труда, с учетом его количества и качества. 17 июля 1986 года ЦК КПСС и Совет министров СССР приняли постановление, расширявшее права предприятий государственной торговли и потребительской кооперации [102]. 14 августа 1986 года постановлением Совета министров СССР при местных советах было разрешено организовывать кооперативы по сбору и переработке первичного сырья - очень скромное начало разрешенной самодеятельной кооперативной деятельности, фактически с самого начала ставшей частной под прикрытием кооперативной. 19 августа 1986 года ЦК КПСС и Совет министров СССР приняли постановление «О мерах по совершенствованию управления внешнеэкономическими связями». Согласно этому постановлению некоторым предприятиям и министерствам было разрешено непосредственно выходить на внешний рынок и создавать совместные предприятия с зарубежными партнерами. Это решение можно считать подлинным прорывом в экономической политике СССР. Монополия внешней торговли была одной из «священных коров» советской экономической системы, чему можно найти оправдание и объяснение: таким образом советская экономика оберегала свои устои от чужеродного влияния более мощной и иной по своей сущности системы. При всем скромном начале этого нововведения, связанного и с крайне ограниченными его размерами, и со строгим государственным контролем за проведением, это постановление сигнализировало и внешнему миру, и советской экономике о начале отказа от «священных коров» предыдущего этапа. Правда, серьезных непосредственных последствий постановление не имело: у предприятий было мало конкурентоспособной продукции, а контроль за внешнеторговыми сделками и использованием внешнеторговой выручки был все еще очень велик. Прорывной характер имело и решение о создании совместных предприятий с иностранным капиталом, в том числе и западным. Опять-таки и здесь долгое время не было практических результатов, но сигнал был подан.

Наконец, 19 ноября 1986 года был принят «Закон об индивидуальной трудовой деятельности», легализовавший кустарей-частников и разрешавший создание кооперативов в сфере мелкого производства, торговли и услуг населению. Хотя в законе запрещалось использование наемного труда, но этот запрет нетрудно было преодолеть, оформляя наемных работников в качестве членов кооперативов и внося за них паевой взнос. Этим решением был дан «зеленый свет» легализации частного капитала, до этого находившегося исключительно на нелегальном положении.

Экономическую политику первых двух лет перестройки некоторые вдумчивые исследователи называют авторитарной модернизацией, сравнивают ее с первым периодом реформ Дэн Сяопина или даже с попыткой перенять экономическую модель ГДР [103]. Немалое сходство в действиях советского руководства с этими моделями в самом деле было, а результат, как вскоре выяснилось, оказался противоположным. И дело не только в разнице условий. Дело еще и в разнице поведения, и в состоянии общества: и верхов, и низов. Верхи оказались малокомпетентными и легкомысленными, низы малоквалифицированными, безответственными и намного более корыстными, и неорганизованными.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ССЫЛКИ И ПРИМЕЧАНИЯ

1. Содержательное изложение истории подготовки экономической реформы 1965 года находим в воспоминаниях И. Бирмана «Я - экономист» (глава «Та реформа») и в воспоминаниях В. К. Ситнина «Из опыта кредитнофинансовых реформ в СССР» в журнале «Проблемы прогнозирования», № 6 за 1994 год. Эти проницательные авторы отмечают пассивную роль А.Н. Косыгина в процессе подготовки реформы, а И. Бирман пишет еще и о его посредственном интеллектуальном уровне.

2. Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства // КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. - М., 1986. - Т. 10. - С. 440-445.

3. Там же. - С. 446-482.

4. Украинский Д. Планирование производства продукции в натуральном в^1ражении / Д. Украинский // Плановое хозяйство. - 1980. - № 10. - С. 51. В то же время число распределяем^:х Госпланом СССР видов продукции увеличилось до 2000. См.: Ракитский Б. В. Формы хозяйственного руководства предприятиями / Б. В. Ракитский. - М., 1968. - С. 171.

5. Байбаков Н. К. Сорок лет в правительстве / Н. К. Байбаков. - М., 1993. - С. 113, 115.

6. Там же. - С. 11.

7. Антонов М. Капитализму в России не бывать! / М. Антонов. - М., 2005. - С. 365.

8. До этого периода критика мероприятий «реформы» носила в советской экономической литературе скрытый характер, ибо постановления КПСС были вне официальной критики.

9. Альтернатива: выбор пути. - М., 1990. - С. 160.

10. Плановое хозяйство. - 1990. - № 4.

11. Антонов М. Капитализму в России не бывать! / М. Антонов. - М., 2005. - С. 360-361.

12. Там же. - С. 361.

13. Малиновский Н. Б. История вычислительной техники в СССР. Указ. соч. / Н. Б. Малиновский. - С.160.

14. Там же..

15. Там же - С. 163

16. Там же

17. Там же  - С. 166.

18. Там же - С. 165.

19. Там же - С. 168.

20. Там же. - С. 165.

21. Harrison M. Information and command economy. Warwick economic reslarch / M. Harrison. - Department of Economics Warwick, 2002.

22. Глушков В. М. Кибернетика. Вопросы теории и практики / В. М. Глушков. - М., 1986. - C. 250, 312.

23. Бирман И. Экономика недостач / И. Бирман. - N.Y., 1983. - С. 45.

24. При изложении изменения директивных показателей в 70-е годы я использовал следующие работы: Бачурин А. В. Планово-экономические методы управления / А. В. Бачурин. - М., 1976; Типовая методика разработки пятилетнего плана производственного объединения (комбината), предприятия. - М., Shroeder G. R. Recent Developments in Soviet Planing and Incenives / G. R. Shroeder // 1 Soviet Economic prospects for the seventies. - Washington, 1973.

25. Масленников В. Н. Денежные накопления в промышленности / B. Н. Масленников, Д. С. Моляков. - М., 1979. - С. 234.

26. Валовой Д. Ослепленные властью / Д. Валовой. - М., 2002. - C. 172-181.

27. Там же. - С. 148-150.

28. Постановление в полном виде (в печати публиковалось его изложение) издано в сборнике «Директивы съездов, конференций и пленумов ЦК КПСС» (М., 1987. - Т. 13. - С. 355-396), комментарии к нему опубликованы в журнале «ЭКО» (1980. - № 1 и 2; 1982. - № 1).

29. ЭКО. - 1980. - № 2. - С. 17.

30. Валовой Д. Ослепленные властью / Д. Валовой. - М., 2002. - С. 176, 181.

31. Ясин Е. Г. Российская экономика / Е. Г. Ясин. - М., 2002. - С. 73-74.

32. The Destruction of the Soviet Economic System / ed. : M. Ellman, V. Kon- torovich. - N.Y.; L., 1998. - P. 97.

33. Бирман И. Экономика недостач / И. Бирман. - N.Y., 1981. - С. 162163.

34. Селюнин В. Глубокая реформа или реванш бюрократии / В. Селюнин // Дружба народов. - 1988. - № 3. - С. 155.

35.          Гайдар Е. Дни поражений и побед / Е. Гайдар. - М., 1996. - С. 37-38; The Destruction оf the Soviet Economic System. - N.Y., L., 1998. - P. 101-103.

36. Ibid. - P. 116.

37. Селюнин В. Эксперимент / В. Селюнин // Новый мир. - 1985. - № 8.

38. Прохоров А. А. Русская система управления / А. А. Прохоров. - М., 2002. - С. 200-202.

39. Характеристика личных качеств, экономических взглядов и действий в области экономики Брежнева дана на основе анализа его выступлений, мемуаров государственных деятелей брежневской эпохи (Шелеста, Гришина, Горбачева, Байбакова, Новикова) и его советников (Бовина, Арбатова), а также книги Роя Медведева «Личность и эпоха. Политический портрет Л.И. Брежнева». - М., 1991.

40. Ханин Г. И. Экономическая история России в новейшее время / Г. И. Ханин. - Новосибирск, 2003. - Ч. 1. - С. 168-169.

41. Характеристика личных качеств и экономических взглядов А.Н. Косыгина дана на основе анализа его выступлений и мемуаров близких ему людей из числа государственных деятелей и советников (Байбаков, Новиков, Кириллин, Гвишиани, Карпов и некоторые другие). Из числа экономистов наиболее проницательную характеристику Косыгину еще в начале 80-х годов дал Игорь Бирман.

42. Байбаков Н. К. Сорок лет в правительстве / Н. К. Байбаков. - М., 1993. - С. 114.

43. Там же.

44. Премьер известный и неизвестный. - М., 1997. - С. 232.

45. Там же. - С. 231-232.

46. Байбаков Н. К. Сорок лет в правительстве / Н. К. Байбаков. - М., 1993. - С. 130-131.

47. Там же.

48. Премьер известный и неизвестный. - М., 1997. - С. 214.

49. Шелест П. Е. Да не судимы будем / П. Е. Шелест. - Киев, 1995. - С. 531.

50. Байбаков Н. К. Сорок лет в правительстве / Н. К. Байбаков. - М., 1993. - С. 253.

51. Там же. - С. 136-137.

52. Там же. - С. 291-292.

53. БСЭ. - 3-е изд. - М., 1978. - Т. 25. - С. 596.

54. Арбатов Г. Свидетельство современника / Г. Арбатов. - М., 1991. - С. 295.

55. Лигачев Е. K. Загадка Горбачева / Е. К. Лигачев. - Новосибирск, 1992.       - С. 50.

56. Там же. - С. 22.

57. Вольф М. Игра на чужом поле / М. Вольф. - М., 1997. - С. 370-371.

58. Восторженное описание этих результатов содержится в статье о Г. Романове, опубликованной в книге «Генералы духа» (СПб., 2001). Необходим более тщательный и объективный подход к оценке этих результатов на основе достоверной экономической информации.

59. Восторженная оценка результатов деятельности Г. Алиева в Азербайджане и на посту первого заместителя председателя Совета министров СССР содержится в книге Виктора Андрианова «Гейдар Алиев», вышедшей в серии «Жизнь замечательных людей» в 2005 году.

60. Антонов М. Капитализму в России не бывать! / М. Антонов. - М., 2005. - С. 408.

61. Генералы духа. - СПб., 2001. - С. 256-257.

62. См.: Вайль П. Мир советского человека / П. Вайль, А. Генис. - М., 2001.

63. Найшуль В. Высшая и последняя стадия социализма / В. Найшуль // Погружение в трясину. - М., 1991.

64. Smith H. The Russians / H. Smith. - N.Y., 1976. - P. 121. В этой книге известного американского журналиста содержится огромный фактический материал обо всех аспектах советской жизни в начале 70-х годов, в том числе и о теневой экономике.

65. Ibid. - P. 119.

66. Безансон А. Русское прошлое и советское настоящее / А. Безансон. - L., 1984. - C. 91-93, 190.

67. Нижарадзе Г. Грузия: конец номенклатурной эпохи / Г. Нижарадзе // Дружба народов. - 2004. - № 3. - C. 163.

68. Smith H. The Russians / H. Smith. - N.Y., 1976. - P. 129.

69. Нижарадзе Г. Грузия: конец номенклатурной эпохи / Г. Нижарадзе // Дружба народов. - 2004. - № 3. - С. 164.

70. Там же.

71. Безансон А. Русское прошлое и советское настоящее / А. Безансон. - L., 1984. - С. 199-200. На основе данных, содержащихся в нашумевшей в 70-е годы книге социолога Ильи Земцова «Партия или мафия», приглашенного в Азербайджан Г. Алиевым (незаурядный поступок!), заведовавшего при Алиеве информационно-аналитическим отделом ЦК Компартии Азербайджана и потом эмигрировавшего в Израиль.

72. Цит. по: Гуров А. Красная мафия / А. Гуров. - С. 168-174.

73. Там же. - С. 167.

74. Народное хозяйство СССР в 1990 году. - М., 1991. - С. 279.

75. Grossman G. The «Second economy» of the USSR / G. Grossman // Problems of communism. - 1977. - Sept. - oct. - P. 35.

76. Меньшиков С. Катастрофа или катарсис / С. Меньшиков. - М., 1990. - С. 5.

77. Цит. по: Экономические субъекты постсоветской экономики. - М., 2001. - С. 303.

78. Безансон А. Русское прошлое и советское настоящее / А. Безансон. - L., 1984. - С. 309-310.

79. Там же. - С. 181.

80. Нижарадзе Г. Грузия: конец номенклатурной эпохи // Дружба народов. - 2004. - № 3. - С. 168.

81. Безансон А. Русское прошлое и советское настоящее / А. Безансон. - L., 1984. - С. 184-185.

82. Там же. - С. 190-195.

83. Народное хозяйство СССР в 1990 году. - М., 1991. - С. 48.

84. Российский статистический ежегодник. - М., 2003. - С. 411-425. Об этом же говорят и данные, приведенные в воспоминаниях главного редактора органа Ставропольского крайкома партии Бориса Кучмаева «Отверженный с божьей отметиной» (М., 1992. - С. 137-139).

85. Горбачев М. С. Жизнь и реформы / М. С. Горбачев. - М., 1995.- Т. 1. - С. 16.

86. Байбаков Н. К. Сорок лет в правительстве / Н. К. Байбаков. - М., 1996. - С. 288.

87. Печенев В. Взлет и падение Горбачева / В. Печенев. - М., 1996.- С. 93.

88. Там же. - С. 135.

89. Там же. - С. 95.

90. Там же. - С. 81.

91. The Destruction of the Soviet Economic System. Op. cit. / ed. : M. Ellman, V. Kontorоvich. - N.Y.; L., 1996. - P. 90.

92. Ibid. - P. 91-92.

93. Ibid. - P. 92.

94. Аганбегян А. Г. Советская экономика - взгляд в будущее / А. Г. Аганбегян. - М., 1988. - С. 154.

95. Hanson P. From Stagnation to Katastroika / P. Hanson. - N.Y.; L. - P. 100-127.

96. Рыжков Н. История предательства / Н. Р^хжков. - М., 1992. - С. 95; Байбаков Н. Сорок лет в правительстве / Н. Байбаков. - М., 1996. - С. 160-161.

97. The Destruction of the Soviet Economic System. Op. cit. / ed. : M. Ellman, V. Kontorоvich. - N.Y.; L., 1996. - P. 115.

98. Чазов Е. Здоровье и власть / Е. Чазов. - М., 1992. - С. 76.

99. The Destruction of the Soviet Economic System. Op. cit. / ed. : M. Ellman, V. Kontorоvich. - N.Y.; L., 1996. - P. 115.

100.Павлов В. Упущен ли шанс? / В. Павлов - М., 1995. - С. 205-26.

101. Горбачев М. С. Политический доклад Центрального Комитета КПСС XXV11 съезду Коммунистической партии Советского Союза / М. С. Горбачев // XXVII съезд КПСС. Стенографический отчет. - М., 1986. - Т. 1. - С. 54-65.

102. Перечень мероприятий по децентрализации начального периода перестройки приводится по: Шубин А. В. Парадоксы перестройки / А. В. Шубин. - М., 2005. - С. 71-74.

103. Там же. - С. 66-78. О схожести реформ первых лет перестройки и экономического механизма ГДР: Hanson P. From Stagnation to Katastroika / P. Hanson. - N.Y.; L., 2003.