Показания нотариуса Гектора И. Буна по делу об имуществе фирмы “Вульфсон и К°” — 21 октября 1921 г.
Показания нотариуса Гектора И. Буна по делу об имуществе фирмы “Вульфсон и К°”[1]
21 октября 1921 г.
1. Гектор И. Бун показывает под присягой следующее:
Я, британский подданный, был представителем американской фирмы “Вульфсон и К°” в Сибири, имел местожительство в Иркутске в течение 1919 и 1920 г. Я хорошо знаком с делами фирмы и присутствовал в качестве представителя ее при захвате советскими властями мехов и другого имущества, принадлежащего фирме “Вульфсон и К°”.
Захват имел место в конце января 1920 г., когда советские власти заняли Сибирь после падения адмирала Колчака.
Согласно инструкциям фирмы “М. Вульфсон и К°”, я отправился из Читы в марте 1920 г. в Иркутск с целью войти в переговоры относительно выдачи захваченных мехов и других товаров, взятых советским правительством при занятии Восточной Сибири.
Прибыв в Иркутск, я сразу проверил реестры книг нашей конторы и нашел, что РСФСР реквизировала все наши меха в самом городе и перевезла их из наших складов в свои собственные, затем реквизировала все меха, находящиеся в распоряжении наших торговых пунктов, хотя в некоторых местах, особенно в Якутске, они не были вывезены из складов. Наши товары и мануфактура, но не меха, были целиком реквизированы в Иркутске и тоже не были вывезены из нашего склада, который все-таки был ими опечатан, лишая нас этим возможности контроля над товарами. Во всех инстанциях представители РСФСР, захватывая наше имущество, говорили, что оно реквизируется. Когда же они на самом деле вывезли товар из наших складов, то издан был приказ о реквизиции. Мне хочется отметить, что слово “реквизиция” употреблено неправильно, товары были на самом деле конфискованы, так как никакой платы за захваченные товары не было предложено или обещано.
Впоследствии, когда все меха Восточной Сибири были захвачены РСФСР, они издали отчет, выставив цены, уплачиваемые за меха Всероссийским кооперативным обществом, являющимся единственным агентом по покупке и продаже мехов. Цены, выставленные в этом списке, были просто смешны.
Ознакомившись вполне со всеми фактами относительно захвата нашей собственности, я имел совещание с Иенсеном (председатель) и членами местного ревкома, где опротестовал захват нашего имущества и указал, что мы, как американская фирма, не признаем права РСФСР на реквизицию наших товаров и требуем немедленного их возвращения, в чем мне было отказано.
Мне было трудно доказать Иенсену, что беззаконная реквизиция наших мехов РСФСР причинила нам большие потери и мы принуждены потребовать возмещения за таковые, как только выяснится их количество.
Иенсен сообщил нам, что наше имущество было захвачено согласно инструкциям, полученным из Москвы, а что ему оставалось только подчиниться им.
Выяснив окончательно наше положение, я продолжал вести переговоры, без ущерба для нашего иска о возвращении нашей собственности, ввиду нашего намерения заключить с РСФСР торговый договор для поставки товаров, других, помимо военных, материалов, намеченных РСФСР и направляемых через Монголию, в уплату за которые мы должны будем получить меха, имевшиеся для продажи по донесению Всероссийского кооперативного общества.
Переговоры, касающиеся вышеупомянутого предложения, а также открытия нового торгового пути из Якутска через порты Ойян и Нилкан, заняли около пяти недель и затягивались в зависимости от обстоятельств, в силу которых приходилось приостанавливать переговоры, благодаря местным советским властям в городе и в Иркутске, покушавшихся вывести товар из наших складов, в разрез с ручательством, выданным мне Иркутским ревкомом в том, что никакой товар не будет больше вывозиться из наших складов до тех пор, пока мы не достигнем известного соглашения по вопросу о будущей торговле.
Когда мы наконец выработали удовлетворительный базис нашего соглашения, ревком передал все дело Сибирскому ревкому в Омске и дал разрешение вступить с нами в предполагаемое соглашение. Сибирский ревком телеграфировал Иенсену о своем благосклонном отношении к предложению и желательности его и просил меня приехать в Омск для составления окончательно контракта и подписания его. Сибирский ревком особенно заботился, чтобы я немедленно отправился в Омск и прибыл туда до отъезда в Москву представителей Наркомвнешторга, и все приготовления, деланные Иенсеном для моего путешествия вместе с представителями его комитета, не оставили мне времени посоветоваться с фирмой “Вульфсон и К°” относительно моего посещения Омска. Мне оставалось решиться на это по собственному усмотрению и только телеграфировать обо всем фирме.
Незадолго до отъезда в Омск реквизиционный комитет 5‑й армии потребовал ключи от нашего склада с целью вывоза всей нашей мануфактуры и другого товара, запечатанного РСФСР. Ввиду моего соглашения с Иенсеном, что товар этот не будет вывезен, я отказался выдать ключи 5‑й армии, а когда они в конце концов начали угрожать мне арестом, если я этого не сделаю, я отправился к Иенсену и заявил ему, что прекращаю всякие переговоры с ним на предмет торгового соглашения, так как 5‑я армия намеревается захватить наши товары и что я передаю ему ключи и буду считать его ответственным за товары в складе.
Иенсен отказался от ключей и заявил, что он не желает иметь что-либо общее с захватом наших товаров, что и произошло вопреки его желаниям, но, к несчастью, он не имеет контроля над действиями 5‑й армии. После свидания с Иенсеном я отправился в реквизиционный комитет 5‑й армии, энергично протестовал против намерения захватить наши товары и указал им, что, поступая так, они лишают меня возможности продолжать переговоры о торговом соглашении, которое принесло бы много пользы всей стране, и что пока они не откажутся от мысли захватить товары и не дадут мне ордера для защиты их от захвата, мне придется отказаться от поездки в Омск и ходатайствовать о паспорте для выезда во Владивосток. Этот шаг был удачен, они снабдили меня документом, запрещающим кому бы то ни было касаться нашего склада, и после того никто не старался вывезти нашу собственность из наших складов в Иркутске и других местах, даже после того, как мои переговоры потерпели неудачу в Москве. До моего отъезда из Москвы меня уведомили из нашей конторы в Иркутске, что все наше имущество было захвачено и немедленно вывезено из склада.
Прибыв в Омск, я узнал, что московские представители уже выехали из города. Локачев, заведующий отделом иностранной торговли в Омске, и Смирнов, председатель Сибирского ревкома, попросили меня ехать в Москву, так как московский отдел иностранной торговли был в курсе моих переговоров в Иркутске и очень желал видеть меня для заключения договора с моей фирмой. Я согласился на просьбу Смирнова и прибыл в Москву в начале июля, где сразу вступил в сношения с Комиссариатом иностранной торговли[2], во главе которого в отсутствие Красина стоял Лежава[3].
Как Лежава, так и его помощники весьма желали завязать с нами торговые сношения и всячески старались устроить мое пребывание в Москве комфортабельным. После детального обсуждения предполагаемого торгового договора все дело было передано в ВСНХ и рассмотрено Рыковым, сообщившим, что Комиссариату иностранной торговли желательно заключить торговый договор с нами при условии, что мы будем поставлять необходимые товары из Америки в европейский порт, ввиду того что РСФСР не заинтересована в ввозе товаров в Сибирь, так как эта территория гораздо лучше снабжена была в то время, чем Европейская Россия.
Получив такого рода ответ от Рыкова, Лежава нашел, что мне лучше всего съездить в Лондон и уладить все дело с Красиным, ввиду того, что никакое соглашение не может быть заключено без его санкции, а кроме того мне будет легче сноситься из Лондона с фирмой “Вульфсон и К°”, так как в Москве в то время не было прямого сообщения. Пока я собирался выезжать, Красин телеграфировал из Лондона о своем возвращении в Москву и просил меня дождаться его приезда, на что я и согласился. В день приезда Красина в Москву пришла телеграмма из Иркутска в отдел иностранных дел, передающая содержание телеграммы, посланной нашей Владивостокской конторой и адресованной на мое имя в Иркутск, в которой сообщалось, что мы не можем вести торговых дел с РСФСР, так как правительство Соединенных Штатов не одобряет американские фирмы, торгующие с Советской Россией.
Эта телеграмма, содержание которой было передано экономическим советом в Комиссариат иностранной торговли, положила конец всем моим хлопотам обеспечить возвращение нашей собственности, поставив меня при этом в весьма опасное положение. Я сразу был выселен из помещения в “Советской” гостинице, а в Комиссариате иностранной торговли ко мне стали относиться с явной враждебностью. С большим трудом мне удалось добиться свидания с Красиным, но без всякого результата. Он уже получил копию телеграммы из Иркутска и, вероятно, удивлялся, какого рода игру я веду. Необходимо добавить, что мне не было тогда известно о том, что они знали содержание телеграммы, до меня еще не дошедшей, и в этом неведении я оставался в течение нескольких недель.
После свидания с Красиным я начал ходатайствовать в Комиссариате иностранных дел о разрешении на выезд в Лондон, в чем мне было отказано, и оставался невольным пленником в Москве до половины октября, когда мне удалось уехать через Ригу.
Я не сомневаюсь в том, что если бы “Вульфсон и К°” не считали необходимым согласоваться с желаниями правительства Соединенных Штатов и не отказались бы вести торговлю с РСФСР, мне удалось бы добиться удовлетворительных результатов с русским правительством, а прибыль, полученная от такого соглашения, превысила бы убытки, понесенные нами при захвате наших товаров.
В Москву я взял с собой заверенные копии реквизиционных ордеров, выданных советскими властями в Сибири на наш товар, а также точные выписки из наших книг в Иркутске, свидетельствующие о положении наших дел в момент моего отъезда из города. Я сдал эти документы в Комиссариат иностранных дел, когда впервые задумал ехать в Лондон повидать Красина с тем, чтобы они были просмотрены и возвращены мне, когда я совсем буду уезжать из России. Теперь я попросил возвратить мне эти документы, но не получил их, причем Комиссариат иностранных дел наотрез отказался разрешить мне взять с собой малейший клочок бумаги и, хотя у меня имелись дубликаты этих копий, я считал более разумным уничтожить их до переезда границы, так как если бы их нашли у меня, то, по всей вероятности, я был бы привезен обратно в Москву и посажен в тюрьму.
Советские власти имели обыкновение выдавать ордера на реквизицию при захвате товаров, а несколько дней спустя арестовать лицо, получившее эти ордера, отняв их у него. Когда же несчастному удавалось выбраться из тюрьмы и он ходатайствовал в реквизиционном комитете о выдаче своих ордеров или копий с них, ему отвечали, что если он потерял документы, то в этом его вина и ничего нельзя сделать. Лично я думаю, что реквизиционный комитет имел соглашение с ЧК и уведомлял это учреждение о лицах, которым выдавались реквизиционные ордера, с тем чтобы взять их обратно.
Из моего личного опыта мне известно, что все реквизиционные ордера, выданные Сибирской компании, были взяты у директора этого общества при его отъезде из России в Данию.
Примечания:
[1] 24 Владелец фирмы “Вульфсон и К°” предъявил два иска советскому правительству. В первом иске на сумму 516.785 долларов в возмещение имущества, конфискованного 23 июля 1920 г. в Иркутске, Вульфсону было отказано в Верховном суде Соединенных Штатов. После чего он начал против советского правительства второй судебный процесс в г. Вестчестере. В нем он потребовал возмещения за имущество, реквизированное 25 января 1920 г. в Якутске на сумму 118.834 доллара. Юрисконсульт Шарли Рехт, представлявший в этих судебных процессах интересы советского правительства, в письме Л. Б. Красину отмечал, что «благодаря всем этим искам у нас создалась масса неприятностей и расходов, что очень нам вредит», и поэтому необходимо провести расследование в Сибири для выяснения всех деталей, касающихся конфискации товаров, которое должно дать «благоприятные результаты в смысле защиты государства». В 1923 г. Верховный суд штата Нью-Йорк рассмотрел дело по иску американской фирмы “Вульфсон и К°” против советского правительства в связи с конфискацией товаров. В решении суда указывалось, что советское правительство является фактической суверенной властью на русской территории и поэтому не может быть привлечено к суду в качестве ответчика за свои суверенные действия, как бы эти последние не были непонятны или неприемлемы для американских граждан (РГАЭ. Ф. 413. Оп. 17. Д. 260. Л. 15‑17; Вальков В. А. СССР и США: их политические и экономические отношения. М. 1965. Стр. 156).
[2] Здесь и далее имеется в виду Наркомвнешторг.
[3] Лежава Андрей Матвеевич (1870‑1937) — советский государственный и партийный деятель. Член Коммунистической партии с 1904 г. Активный участник революционного движения в Тифлисе, Воронеже, Нижнем Новгороде, Саратове, Москве. После Октября 1917 г. на руководящей хозяйственной работе. В 1919‑1920 гг. — председатель Центросоюза, с 1921 по 1922 г. заместитель народного комиссара внешней торговли. В 1922‑1924 гг. народный комиссар внутренней торговли, в 1925‑1928 гг. — нарком внешней и внутренней торговли. В 1924‑1930 гг. заместитель председателя СНК РСФСР, одновременно председатель Госплана РСФСР. Член ВЦИК и ЦИК СССР ряда созывов. С 1933 по 1937 г. работал начальником Главного управления субтропических культур СССР. Незаконно репрессирован, реабилитирован посмертно.
РГАЭ. Ф. 413. Оп. 2. Д. 1548. Л. 55-50. Копия.