Часть первая. — Формы планирования при капиталистическом строе хозяйства

Часть первая. — Формы планирования при капиталистическом строе хозяйства

Народное хозяйство Советской России представляет собою единственный опыт хозяйственного планирования в мирное время в национальном масштабе. Оно дает нам возможность перейти от абстрактных рассуждений о планировании к конкретному его изучению во всем его многообразии, — целей планирования, его объектов, способов, условий, — географических, исторических, экономических, — и результатов.

Капиталистический строй хозяйства построен на идее свободы хозяйственной деятельности граждан, свободы выбора занятия и места работы, образа жизни и места обитания, свободы хозяйственных сделок и договоров, регулируемых только нормами гражданского права. Развитие крупной промышленности в странах Западной и Центральной Европы убило средневековую регламентацию промышленности и торговли в XVIII веке. Дух новой эпохи народного хозяйства нашел свое выражение в лозунге физиократов: «народное хозяйство развивается своими путями, независимо от распоряжений правительства; дайте нам свободу производить что, где и как нам выгоднее, и свободу торговать».[1]

В этом свободном хозяйственном строе роль правительства и парламента сводилась к роли ночного сторожа, охраняющего экономический порядок и неприкосновенность частной собственности.

Положительною стороною экономического строя, построенного на принципе неограниченной ничем свободы хозяйственной деятельности и рыночной конкуренции, является выживание, в борьбе за существование, тех хозяйств, которые технически и психически лучше оборудованы. На рынке побеждает тот, кто производит лучше и дешевле, с меньшими издержками, кто применяет, следовательно, более совершенную технику, и кто может платить дороже, — труд которого дает обществу больше материальных благ и выше оплачивается. Поэтому, борьба на товарном рынке приводит к прогрессу как техники производства, так и психики ведущих производство хозяев, вырабатывая в ней свойства и особенности, отсутствовавшие или слабо развитые на предыдущих ступенях хозяйственного развития. Она воспитывает в хозяйствующем индивидууме внимание и предусмотрительность, расширяет его кругозор, пробуждает интерес к явлениям и процессам на национальном и даже международном рынке, от которых зависит судьба и доходность его хозяйства, воспитывает волевую активность и быстроту реакции на перемены окружающей обстановки, способность к длительному нервному и физическому напряжению и работе, стимулирует личную предприимчивость, способность к хозяйственному расчету и воспитывает чувство индивидуальной ответственности. Напротив, система принудительного труда порождает равнодушие к своей работе и ее результатам, делает ум пассивным, убивает волю и предприимчивость. Конкуренция на рынке труда и дифференцирование заработной платы в свою очередь стимулирует рост интенсивности, квалифицированности и производительности труда.

Таким образом, свободный экономический строй обеспечивает рост производительных сил народного хозяйства самотеком, по принципу гетерогонии целей и результатов.

Но там, где ведется борьба, рядом с победителями всегда есть побежденные. И если стихийная игра экономических сил обрекает их на нищету и страдания, они обращаются к политической организации общества за защитою.

Так, например, народное хозяйство Германии по окончании Наполеоновских войн было разорено, промышленность ее не могла подняться из за конкуренции далеко опередившей ее по своему развитию промышленности Англии. Тогда Фр. Лист выступил с своей идеей таможенного протекционизма и протекционной экономической политики в целях промышленного воспитания отсталых наций и развития их производительных сил. Экономическая политика, — как и вся вообще политика, — не может игнорировать существование наций и национальных государств, как это делали физиократы, Адам Смит и Ж. Б. Сэй;[2] космополитическая ориентировка экономической политики делала бы промышленность отсталых наций беззащитною перед лицом опередившей их в промышленном развитии Англии.

«Между отдельным человеком и человечеством, говорит Лист, стоит нация с ее особенным языком и литературою, с ее собственным происхождением и историей, с ее особенными нравами и обычаями, законами и учреждениями, с ее правами на существование, на независимость, прогресс, вечную устойчивость, и с ее обособленной территорией; ... цивилизация человечества немыслима и невозможна иначе, как при посредстве цивилизации и развития нации».[3] Лист с сочувствием цитирует слова Берка, возразившего Ад. Смиту, что «нация должна быть управляема не сообразно космополитическим системам, а сообразно глубокому пониманию своих интересов». Развить далее производительные силы и поднять культуру нации на высшую ступень, если она уже обладает развитым земледелием, можно только путем развития ее промышленности... «В государствах чисто земледельческих господствует произвол и рабство, суеверия и невежество, недостаток культуры, путей сообщения, бедность и политическое бессилие... Фабрики и заводы — это матери и дети гражданской свободы, просвещения, искусств и наук, внутренней и внешней торговли, мореходства, усовершенствованных путей сообщения, цивилизации, политического могущества. Они служат главным средством для освобождения земледелия от его оков и для поднятия его на степень промышленности, искусства, науки, для увеличения сельскохозяйственной доходности и заработной платы и для возвышения ценности земли».[4]

Но промышленность передовой страны, Англии, имеет тысячи преимуществ перед промышленностью стран молодых. Она располагает массой опытных и знающих рабочих, лучшими техниками, самыми совершенными машинами, хорошими путями сообщения, хорошей торговой организацией, дешевым кредитом. При таких условиях свободная конкуренция должна дать победу промышленности Англии; и лишь с помощью особых мер покровительственной политики, введения высоких таможенных пошлин на фабричные изделия, создания единого национального рынка, ограничения свободы мореплавания и т. под. может быть обеспечено развитие промышленности в отсталых странах.

С течением времени, протекционистская таможенная политика развилась в сложную систему мероприятий экономической политики, имеющих целью развитие национального хозяйства и рост его производительных сил. Отсталые земледельческие народы, еще в середине XIX в. не имевшие своей крупной промышленности и получавшие все нужные им промышленные товары из Зап. Европы, к началу XX века, благодаря протекционной политике, начали создавать свою национальную промышленность. В последней четверти XIX в. и в начале XX века индустриализация этих стран сделала очень большие успехи; Соединенные Штаты Северной Америки, народное хозяйство которых еще в середине XIX века носило чисто колониальный характер, в начале нового столетия превратились в первоклассную промышленную страну. Национальная капиталистическая промышленность начала развиваться в России, Японии, Канаде, Египте, Капланде, Австралии, Индии, Китае, Аргентине, передней Азии. Во время мировой войны 1914‑1918 г.г., когда привоз промышленных товаров из Западной и Центральной Европы совершенно прекратился, все эти страны должны были усиленно развивать свою крупную промышленность. Поэтому, за годы войны структура мирового рынка радикально изменилась: Западная и Центральная Европа утратила свою промышленную гегемонию, бывшие колониальные страны насадили у себя крупную промышленность, развили городскую жизнь и сопровождающую ее материальную и духовную культуру. Процесс территориальной экспансии капиталистической промышленности продолжался и по заключении мира. Истощение к этому времени минеральных богатств в странах Западной и Центральной Европы привело к совершенно ненормальному положению дел на мировом рынке: сырые материалы, добываемые в колониальных странах, привозились в Европу для обработки и затем отвозились обратно на свою родину в виде готовых изделий. Постройка фабрик в странах, богатых сырьем, делает ненужными эти перевозки сырья и промышленных изделий и значительно снижает их издержки производства. Эти преимущества национальной обрабатывающей промышленности давно поняты и учтены, и под их давлением капитализм становится, по удачному выражению Зомбарта, все более и более «цветным».[5] По мнению этого ученого, эксплуатация аграрных народов старыми капиталистическими странами Западной Европы «подходит к концу. Эти аграрные народы пришли к дерзкому решению: сытно есть и индустриализироваться... Странам нового капитализма придется в основном собственными силами создать свой собственный производительный аппарат, и они вынуждены будут все более и более отказываться от импорта по той простой причине, что не будут в состоянии дать эквивалента взамен ввозимых промышленных изделий. Эквивалентом же они не будут обладать потому, что не смогут одновременно строить собственную промышленность и вывозить сырье и продовольствие в Европу. Иными словами, на одном и том же аграрном базисе не могут развиваться две различные промышленные системы: своя и европейская. Так гласит закон пропорциональной зависимости между аграрным базисом и индивидуальной надстройкой, или еще шире: между органическим и неорганическим механическим производством. Расширить свою аграрную продукцию эти страны также не смогут, так как это привело бы к интенсификации сельского хозяйства и, следовательно, к повышению стоимости сельскохозяйственных продуктов. В результате страны старого капитализма окажутся вынужденными прибегнуть к расширению своих собственных аграрных баз, или путем увеличения продукции в пределах нынешних форм хозяйства, или путем увеличения сельскохозяйственного населения. В структуре народного хозяйства европейских стран произойдет регресс, направленный к восстановлению такого соотношения между сельскохозяйственным и не-сельскохозяйственным населением, какое существовало в Германии примерно в 1882 году, когда сельскохозяйственная часть составляла 40% всего населения».[6]

Другим примером вмешательства государственной власти в народно-хозяйственную жизнь может служить фабричное законодательство. Развитие в Англии крупной промышленности во второй половине XVIII века привело к чрезвычайному ухудшению положения рабочих, — удлинению рабочего дня, понижению заработной платы, росту детского труда, крайней антигигиеничности обстановки работы и т. д. Политическая кампания в пользу рабочих привела к изданию первых фабричных законов, ограничивших труд детей и сокративших длину рабочего дня. Как говорит Маркс, фабричное законодательство «представляет собою первую сознательную и планомерную форму воздействия общества на стихийно сложившуюся структуру его производственного процесса».[7]

Союзы рабочих, занятых в крупной капиталистической промышленности, с самого своего возникновения были сторонниками вмешательства государственной власти в экономические отношения, первоначально в области социальной политики, а с конца XIX в. и в области экономической политики и руководства развитием народного хозяйства. Благодаря росту политического влияния рабочей демократии, вмешательство государства в отношения распределения национального дохода в интересах трудящихся привело к созданию целой системы социально-политических мероприятий.

Но ни система промышленного протекционизма, ни мероприятия социальной политики, за исключением социального страхования, не заключают в себе сознательно осуществляемых властью плановых начал, и не из них возникла и развилась идея планирования народного хозяйства. Ее истоки лежат в организации частного хозяйства. Не только каждое частное хозяйство ведется его хозяином по плану, но и каждая отдельная работа в нем ведется согласно заранее составленному плановому заданию, по ее «модели». Как правильно замечает Маркс, «паук производит операции, подобные работе ткача, и пчела посрамляет совершенством постройки своих восковых ячеек многих архитекторов. Но что с самого начала отличает самого худшего архитектора от самой лучшей пчелы, это то, что он сначала строит план ячейки в своей голове, а затем уже делает ячейку из воска. В конце процесса работы мы получаем результат, который уже в его начале существовал в представлении рабочего, имел, следовательно, идеальное бытие. Человек своей работой не только изменяет форму материальных предметов, как она дана в природе; он одновременно осуществляет в них свою цель, которую он сознает, которая, как закон, определяет все его действия и которой он должен подчинить свою волю. Это подчинение не является единичным актом. В продолжении всего процесса работы необходимо не только напряжение тех органов его тела, которые производят его работу, но и целеустремленная воля, проявляющаяся в форме напряжения внимания».[8] По определению одного американского, экономиста, человек — планирующее животное.[9] Для рационализации этого технического планирования очень много сделано в последние десятилетия Фредериком В. Тейлором, его учениками и последователями.[10] Также и самое мелкое единичное хозяйство предполагает наличие у ведущего его хозяина более или менее продуманного конкретного хозяйственного плана, построенного на хозяйственном расчете, который затем и приводится в исполнение. В обществе при конкурентном капиталистическом строе хозяйства хозяина нет, нет и плана. Отсюда проистекает глубокое различие в организации разделения труда в частном хозяйстве и в обществе. В 1860‑х гг., когда Маркс писал свой “Капитал”, хозяйственное планирование ограничивалось пределами одного хозяйства, в между-хозяйственных отношениях его не было. По словам Маркса, «отношение а приори и планомерно проводимое при разделении труда внутри мастерской, при разделении труда в обществе действует лишь а постериори, как внутренняя, немая, обнаруживающаяся лишь в барометрических изменениях рыночных цен естественная необходимость, преодолевающая беспорядочность и произвол в работе товаропроизводителей. Разделение труда в мануфактурах предполагает существование у капиталиста безусловного авторитета над людьми, являющимися простыми частями принадлежащего ему общего механизма; напротив, общественное разделение труда противопоставляет друг другу независимых товаропроизводителей, которые не признают никакого авторитета, кроме авторитета конкуренции и принуждения, производимого давлением их взаимных интересов, подобно тому, как в мире животных bellum omnium contra omnes более или менее поддерживает условия существования всех видов. То самое буржуазное сознание, которое восхваляет, как организацию труда, увеличивающую его производительность, разделение труда в мануфактурах, прикрепление на всю жизнь рабочего к производству определенной детали и безусловное подчинение рабочего капиталу, столь же громко протестует против всякого сознательного общественного контроля и регулирования общественного процесса производства, как посягательства на неприкосновенные права собственности, свободы и самоопределяющейся «гениальности» индивидуального капиталиста».[11]

Нет и не может быть хозяйства без хозяина, его организовавшего и ведущего по выработанному им плану. По определению Струве, «хозяйствование должно всегда исходить от определенного субъекта, который давал бы ему направление и смысл. У хозяйства должен быть всегда хозяин. Наличность хозяина образует (конституирует) понятие хозяйства, как известного субъективного единства, определенного со стороны его цели, другими словами, как единства телеологического».[12] Однако, и у самого расчетливого и предусмотрительного хозяина план не охватывает все 100% хозяйства, в нем всегда остается много иррационального, гетерогенного плану. Его сношения с другими хозяевами ведутся, согласно принципу хозяйственного расчета, на началах возмездности, и ограждаются гражданским правом. Хозяин, как субъект хозяйства, является в то же время носителем определенных гражданских прав, которые нужны ему для беспрепятственного и планомерного ведения своего хозяйства.[13]

Народное хозяйство, лишенное хозяина и плана, представляет собою, по удачному выражению Струве, псевдохозяйство; его функционирование является результатом стихийного взаимодействия составляющих его частных хозяйств.

Но, к началу XX в., под влиянием развития картелей и трестов, в капиталистическом народном хозяйстве начали оформляться плановые тенденции. Так как картели представляют собою союз многих самостоятельных предприятий, то оперативно хозяйственное планирование выходит здесь за границы частного хозяйства в область между-хозяйственных отношений. Фр. Энгельс уже в начале 1890‑х гг., в примечаниях к 3‑му тому «Капитала» Маркса, обратил внимание на эти новообразования в строении капиталистического общества.[14] Когда в проекте Эрфуртской программы германской социал-демократии капиталистический строй хозяйства был охарактеризован, как лишенный планомерности, Энгельс возражал против этой характеристики, так как «если мы от акционерных обществ перейдем к трестам, которые подчиняют себе и монополизируют целые отрасли промышленности, то тут прекращается не только частное производство, но и отсутствие планомерности».[15] Ленин, процитировав это замечание Энгельса, прибавил от себя следующие соображения: «Полной планомерности, конечно, тресты не давали, не дают до сих пор и не могут дать. Но поскольку они дают планомерность, поскольку магнаты капитала наперед учитывают размеры производства в национальном или даже интернациональном масштабе, поскольку они его планомерно регулируют, мы остаемся все же при капитализме, хотя и в новой его стадии, но, несомненно, при капитализме».[16]

В настоящее время процесс картелирования и трестирования промышленности в передовых капиталистических странах зашел чрезвычайно далеко. Зомбарт в заключительном слове к своему докладу в «Обществе социальной политики» в 1928 г. формулировал основную мысль его в положении, что «мы идем навстречу системе связанного хозяйства,... хозяйственный процесс претерпел принципиальное изменение,... исчезла старая механика рынка... Подумайте, господа, какое коренное различие: вместо прежнего свободного рыночного движения, со всех сторон связанное хозяйство».[17]

К аналогичным выводам пришел и социал-демократ Р. Гильфердинг. В статье, напечатанной в 1924 г., он говорит, что в настоящее время, — он имел в виду годы войны и первые годы послевоенного времени, — «период свободной конкуренции склоняется к своему концу. Большие монополистические организации становятся решительными господами народного хозяйства, все теснее делается их связь с банками... Это означает переход от капитализма свободной конкуренции к организованному капитализму. Обобществление рабочего процесса в отдельных крупных предприятиях прогрессировало до обобществления его в целых отраслях промышленности и к объединению этих последних между собою. Благодаря этому растет сознательный порядок и управление хозяйством, которые стремятся преодолеть имманентную анархию капитализма свободной конкуренции на капиталистической основе».[18]

Эти же соображения развивал Гильфердинг и на социал-демократическом партейтаге 1927 г. в Киле. «Мы находимся в том периоде развития капитализма, в котором эра свободной конкуренции, когда капиталистическое хозяйство управлялось игрою слепых рыночных законов, по существу является преодоленной, и мы приходим к капиталистической организации хозяйства, к организованному хозяйству... Организованный капитализм означает собственно принципиальное замещение капиталистического принципа свободной конкуренции социалистическим принципом планируемого производства. Это планомерное, сознательно руководимое хозяйство в гораздо большей мере поддается сознательному воздействию общества в лице единственной сознательной и обладающей принудительной силой общественной организации — государства».[19]

Но и Зомбарт, и Гильфердинг совершенно обошли в своих докладах вопрос о народно-хозяйственных причинах роста связанного, организованного или монопольного капиталистического хозяйства.

Рост связанных форм хозяйствования за счет свободных представляет много сходства с процессом развития крупного капиталистического производства за счет мелкой промышленности. Процесс поглощения картелями и трестами отдельных капиталистических предприятий, начавшийся уже в последнюю четверть XIX века, во многом повторяет процесс вытеснения мелких промышленных предприятий крупными, происходивший в Европе 100 лет тому назад. Теоретическое объяснение последнего процесса дано проф. К. Бюхером в его законе массового производства;[20] он установил, что издержки производства бывают двух родов, переменные, растущие пропорционально числу производимых экземпляров (сырые материалы, заработная плата), и постоянные (проценты на капитал, амортизация, общие административные расходы), величина которых не изменяется или почти не изменяется с ростом числа производимых экземпляров, и что с прогрессом техники постоянные издержки производства вытесняют переменные; если в старом ремесле все или почти все издержки носили переменный характер, то при фабричном производстве значительная часть издержек приобрела постоянный характер. Из природы обоих видов издержек следует, что более совершенный в техническом отношении способ производства, с большими постоянными издержками, примененный к изготовлению небольшого числа экземпляров, обходится дороже, чем менее совершенный способ, и становится полезным лишь при большом количестве производимых экземпляров, притом тем более полезным, чем выше это количество (до известных пределов).

Таким образом, причиною роста крупной промышленности, по Бюхеру, является изменение структуры ее издержек производства, рост постоянных издержек за счет временных. Этой же причиной проф. Шмаленбах объясняет и современный рост связанного или монопольного хозяйства.

В своем докладе на съезде представителей науки об управлении предприятиями в Вене в 1928 г.[21] проф. Шмаленбах, установив рост связанного хозяйства, дал возникновению и развитию этого народно-хозяйственного новообразования след. объяснение: новая система хозяйства порождается «перемещением издержек производства внутри предприятия. Именно, доля пропорциональных издержек производства уменьшается, а доля постоянных издержек увеличивается настолько, что определяющее влияние на форму производства приобретает величина доли постоянных издержек... Великая эпоха XIX в., эпоха свободного хозяйства, была возможна лишь при условии, что производственные издержки носили главным образом пропорциональный характер. Эта эпоха не могла дальше существовать, когда доля постоянных издержек становилась все больше». «То обстоятельство, что все большая часть издержек производства становится постоянной, делает неизбежной замену системы свободного хозяйства системой хозяйства связанного». «Свойством пропорциональных издержек является их возникновение вместе с каждым изготовленным предметом, каждой добытой тонной. Каждая вновь добытая тонна увеличивает пропорциональные издержки на определенную величину, уменьшение добычи на одну тонну в такой же степени сокращает их. Если цены падают ниже себестоимости, то продукцию сокращают и сберегают, таким образом, соответственную часть пропорциональных издержек. Если же наиболее существенную часть себестоимости составляют постоянные издержки, тогда сокращение производства не приводит к соответствующему сокращению издержек. И если при этом падают цены, то совершенно бесполезно пытаться выправить падение цен сокращением продукции. Гораздо выгоднее в таком случае дальше производить по данной средней себестоимости. Хотя предприятие работает при этом с убытком, но этот убыток меньше, чем он был бы при ограничении размеров производства и сохранении почти неизменной величины постоянных издержек. Таким образом, современное хозяйство с его высокими постоянными издержками является лишенным спасительного средства, механически приводящего производство в соответствие с потреблением и восстанавливающего таким образом экономическое равновесие. С превращением большинства пропорциональных издержек в постоянные хозяйственная система утратила способность приспособления производства к потреблению. Так возникает удивительное противоречие: в то время, как работа машин все более и более регулируется автоматически, обходясь без помощи человека, вся хозяйственная система в целом, — народное хозяйство, — утратила свое собственное регулирующее начало». «Постоянные издержки не довольствуются тем, что вынуждают предприятия работать с полной нагрузкой, несмотря на недостаточный спрос; они вынуждают их также расширяться, несмотря на недостаточный сбыт». «Мы можем с полной уверенностью утверждать, что рост постоянных издержек производства несовместим в конечном счете с существованием свободного хозяйства, что свободное хозяйство должно при господстве постоянных издержек уступить место новому, связанному хозяйству».[22]

Эти соображения проф. Шмаленбаха представляют собою продолжение и дальнейшее развитие цитированных выше идей Бюхера. Проф. Бюхер дал нам объяснение народно-хозяйственного механизма того фазиса развития капиталистической системы хозяйства, которая характеризуется борьбою крупных форм промышленности против мелких. Шмаленбах пользуется идеей Бюхера о народно-хозяйственном значении роста постоянных издержек производства для объяснения основного процесса на следующем этапе капиталистического строя, — борьбы монопольных форм капиталистического хозяйства против его конкурентных, свободных форм.

В эпоху свободного хозяйства в себестоимости промышленных товаров преобладали пропорциональные издержки; получая от движения цен на рынке руководящие указания, хозяева предприятий регулировали размеры своего производства согласно требованиям рынка. Если цены стояли выше себестоимости, — производство расширялось; если ниже — производство сокращалось, пока не наступал нужный рост цен. Но с того момента, как большая часть издержек приобрела постоянный, неизменный характер, при падении цен на рынке сокращение производства стало приводить к значительному росту себестоимости, следовательно, росту убытков. Так как постоянные расходы не меняются от того, работает ли предприятие с полной или сокращенной нагрузкой, то наименьший убыток приносит работа с полной нагрузкой, дающая хроническое перепроизводство товаров, — если только эти товары найдут покупателей. Поэтому, каждый отдельный предприниматель не имеет в настоящее время никакого интереса, в противоположность своему предшественнику XIX в., сокращать размеры своего производства. Современная промышленность утратила вследствие этого способность автоматического приспособления своего производства к емкости рынка и имеет тенденцию всегда производить больше, чем требует рынок. Технический прогресс уничтожил действовавший до сих пор при рыночном хозяйстве регулятор производства. Старый способ приспособления размеров производства к потреблению перестал функционировать: чтобы избежать состояния хронического перепроизводства и убыточных цен, предпринимателям нужно было найти новый метод регулирования размеров производства. Он был найден в объединении промышленных предприятий в картели и тресты и контингентировании размеров их производства. Проф. Шмаленбах считает поэтому, что «рост постоянных издержек производства должен в конце концов убить свободную систему хозяйства».[23]

Таким образом, образование картелей, — этих частно-хозяйственных целевых образований, стремящихся к монопольному господству на рынке, — является таким же исторически необходимым процессом, каким было раньше вытеснение мелкой промышленности крупной. И тот, и другой процесс одинаково порождены техническим прогрессом, вызвавшим рост постоянных издержек производства за счет пропорциональных со всеми вытекающими отсюда следствиями. Монопольные формы хозяйства возникли прежде всего в отраслях промышленности с большими постоянными издержками производства, в горном деле и металлургической промышленности; в легкой промышленности процесс картелирования начался гораздо позже. Проф. Шмаленбах считает, что в рыночном механизме цен начинаются перебои, когда постоянные издержки производства достигают высоты 20%.[24] В тех отраслях промышленности, в которых рынок продолжает еще с успехом исполнять свою регулирующую производство функцию, создание картелей является не только излишним, но и вредным, так как лишает промышленность благотворного влияния свободной конкуренции.

Создание этой новой системы хозяйства происходит не сознательным, а гетерогенным путем: она складывается из действий отдельных лиц, направленных к защите их частных интересов. В переходе от свободного хозяйства к связанному, по мнению проф. Шмаленбаха, «не может быть речи о сознательной воле. Те, кто руководят хозяйством, не ставят себе как цель отказ от старой системы и попытку создать новую. Никто из наших хозяйственных вождей не стремится добровольно к новой форме хозяйства. Не люди, а мощные экономические силы принуждают нас вступить в новую экономическую эпоху. Можно даже установить, что почти все наши хозяйственные вожди в теории являются решительными противниками экономических идей, которые служат основою новой форме хозяйства. Она ведь представляет собою в сущности не что иное, как исполнение предсказаний великого социалиста Маркса. Мы видим, как осуществляются его представления о будущем народного хозяйства... Если мы будем доискиваться внутренних основ переживаемой смены системы, то мы должны искать их не в людях, а в вещах».[25]

Шмаленбах прибавляет даже, что пора было бы «взяться планомерно за проведение этого неизбежного преобразования вместо того, чтобы предоставлять ему расти без всякого плана».[26]

Не преждевременно ли браться за планирование народно-хозяйственного процесса, природу и причины которого мы только-только начинаем понимать?

Эта исторически-необходимая форма монопольного хозяйства чревата большими опасностями для народных масс. Сосредоточение в руках небольшой кучки миллиардеров распоряжения всей промышленностью вкупе с путями сообщения, торговлей и банками, может дать очень неблагоприятные результаты в области распределения народного дохода. Поэтому естественно возникают планы установления государственного контроля над этими капиталистическими монополиями или полного изъятия их из рук капиталистической головки. Проф. Шмаленбах в своем докладе сделал по этому вопросу следующее замечание: «я не могу даже себе представить, что мало-мальски сильное государство может допустить, чтобы мощные картели и монопольные владельцы распоряжались бы по своему усмотрению самыми ценными естественными богатствами страны. Я убежден, что мы не в далеком будущем придем к той же системе, которая существовала в эпоху цехов: монополистические организации новой хозяйственной эпохи должны будут получать свою монополию от государства, которое будет также следить за выполнением вытекающих из монополии обязательств».[27]

В тех отраслях народного хозяйства, которые уже огосударствлены, как народная связь и в некоторых странах железные дороги, эта проблема решена. Частно-хозяйственная организация почты, телеграфа и телефона несомненно привела бы к хорошему и очень дешевому обслуживанию этими средствами народной связи населения больших городов, и полному отсутствию их в сельских округах. В пользу государственной организации железных дорог говорит также опасность монополизации дела транспорта в руках частных акционерных компаний. Основною особенностью планирования в этих огосударствленных областях народного хозяйства является проникновение в их управление политических приемов организации, работы и регулирования. Пользование политическими приемами борьбы в деле организации техники производства, вмешательство партийных организаций, публично-правовая форма регулирования хозяйственных процессов, — все это вещи совершенно чуждые той форме планирования, которая применяется в картелях и трестах.

Передача управления тою или другою отраслью хозяйства в руки парламента и министерства, составленного из партийных деятелей, неизбежно вносит в хозяйственную жизнь совершенно новые начала, чуждые оперативно-техническим приемам частно-хозяйтсвенного планирования. При публично-правовых формах планирования инженер превращается в должностное лицо, работающее под страхом уголовной ответственности, и в технические процессы производства и экономические расчеты начинает вмешиваться суд. Эти опасности государственной формы хозяйствования заслуживают самого серьезного внимания.

Они могут быть устранены лишь путем создания независимого от министерства центра народно-хозяйственного оперативного управления, получающего от парламента только общие директивы о направлении экономической политики.

Как правильно замечает английский экономист А. Солтер, для разрешения стоящих на очереди экономических задач «правительственная машина, как она организована в странах, обладающих свободными демократическими учреждениями, совершенно не пригодна. Эта система, вместе с ее методами и традициями, сложилась тогда, когда основная масса правительственной работы была чисто политической, и ее задачи в области экономического развития носили или второстепенный, или случайный характер. Между этими двумя группами задач существует основное и совершенное различие; так же различно и строение правительств, способных их разрешить». Парламенты состоят из нескольких сот гетерогенных лиц, нравящихся массе избирателей или партийным комитетам, или обладающих большим количеством денег и свободного времени; в вопросах экономической политики они не компетентны, защищают частные интересы и очень требовательны. В таком окружении министры не могут вести плановой экономической работы; они могут только импровизировать. Поэтому выдвижение на первое место экономических задач требует реформы современного парламентарного режима. При парламенте должны быть созданы Национальные Экономические Советы по образцу образованных за последнее десятилетие во Франции, Германии, Италии, Польше, Бельгии, Чехословакии, Испании и Греции, в которых на ряду с членами правительства участвуют также выдающиеся представители всех отраслей народного хозяйства. Солтер признает, что до сих пор работа этих Экономических Советов была бесполезной и бесплодной. Но он думает, что только они, в реорганизационном виде, смогут справиться с возникшими перед цивилизованными государствами проблемами.[28]

Плановый характер носят и мероприятия по регулированию народного хозяйства во время войны. Но как военное хозяйство в целом, так и меры по его регулированию представляют собою явления чрезвычайного порядка, с чисто хозяйственной точки зрения ненормальные или патологические; они вызывались крайней необходимостью и нарушали обычно нормальный ход экономического развития. Война, особенно современная, предъявляет огромные требования к народному хозяйству, которые в национальных интересах во что бы то ни стало должны быть полностью удовлетворены. В народном хозяйстве образуется течь, делающая невозможным удовлетворение самых насущных жизненных потребностей гражданского населения. Если в прежние войны роль государства в хозяйственной области ограничивалась финансированием войны, то в войну 1914‑1918 гг. ему пришлось выработать целую систему мероприятий публично-правового характера по мобилизации и милитаризации народного хозяйства в целях организации снабжения армии военным снаряжением, средствами существования и развития тех отраслей хозяйства, которые необходимы были для усиления боевой готовности государства, и предоставления в то же время гражданскому населению хотя бы минимума необходимых ему для поддержания жизни и трудоспособности материальных благ.

Всякая война наносит ущерб народному хозяйству. Мировая война 1914‑1918 гг. произвела в народном хозяйстве государств, в ней участвовавших, такие тяжелые разрушения, что они до сих пор не могут залечить свои раны. С прекращением войны перестали быть нужными и мероприятия по регулированию и организации военного хозяйства.

Для нас представляют интерес только мероприятия по военно-хозяйственному планированию снабжения мирного населения. Они могут быть подразделены на след, группы:[29] 1) таксы и предельные цены в розничной торговле; 2) карточная система распределения продуктов по указным ценам; 3) установление твердых цен при заготовках и реквизициях; 4) введение государственных монополий; 5) мероприятия по подъему производительности сельского хозяйства; 6) то же — по подъему производительности промышленности; 7) введение трудовой повинности.

После первой же мобилизации закупки продовольствия и других товаров для нужд армии в составе военного времени привели в ведших войну государствах к недостатку товаров на рынке, росту цен и спекуляции. Элементарным средством борьбы с высокими ценами и спекуляцией является установление местными властями такс и предельных цен в розничной торговле. Их несогласованность скоро привела к необходимости их систематизации. Исчезновение некоторых продуктов и товаров с вольного рынка принудило правительство взять на себя снабжение населения этими товарами по карточкам. Рост цен не только в розничной, но и в оптовой торговле привел к установлению твердых цен при правительственных заготовках и реквизициях, т. е. к принудительному отчуждению товаров у их собственников, с возмещением их стоимости по указной цене. Реквизиции являлись прежде всего санкцией твердых цен; на театре военных действий к ним прибегали часто для удовлетворения срочной местной нужды в каком либо продукте, имеющемся у населения (например, металла, кож, тканей); иногда реквизировались все запасы продуктов данного рода в стране, например, медь, каучук, текстиль, кожа и пр.

Система заготовок товаров по низким твердым ценам привела к воздержанию производителей от продажи своих сельскохозяйственных продуктов и промышленных изделий и сокращению их производства; в сельском хозяйстве хлеб и картофель шли на потребление семьи крестьянина сверх карточных норм, на корм скоту. Кроме того, наряду с легальным рынком, на котором товары выдавались населению по установленным ценам в ограниченном количестве, возникал обычно нелегальный рынок, на котором покупки производились по повышенным ценам без каких бы то ни было количественных ограничений. В Германии, где мероприятия по нормированию распределения продуктов личного потребления в годы войны получили особенно высокое развитие, для устранения этих прорывов в распределительной системе были введены монополии на зерновые хлеба, картофель, сахар, жиры и масло, мясо, яйца, ткани, уголь, железо, медь и т. д.

В Англии, в середине 1917 г., было нормировано потребление сахара и угля в домашнем обиходе. По отношению ко всем другим продуктам до конца войны проводилась система призыва населения к добровольному сокращению потребления.

Наряду с мерами по ограничению потребления, участвовавшие в войне государства принимали также меры по расширению производства. В области сельского хозяйства эти мероприятия дали положительные результаты только в Англии. В начале 1917 г. английским военным сельскохозяйственным комитетам было дано право контроля над сельскохозяйственным производством и введения принудительных мер к его увеличению. Комитеты регулировали способ обработки земли, следили за хорошим удобрением ее, устраняли плохих хозяев и брали в свое распоряжение необрабатываемые или плохо обрабатываемые участки земли, назначая своих уполномоченных. Под влиянием всех этих мер, посевная площадь и сбор хлебов в Англии в 1917 и 1918 годах не только не упали, но даже возросли по сравнению с довоенным временем. По данным Букшпана,[30] посевная площадь и сборы 4‑х основных зерновых хлебов составляли по сравнению с 1913 годом = 100.

Мероприятия по организации производства промышленности в Германии и Англии носили прямо противоположный характер. В Англии в деле снабжения армии решено было опираться на частную инициативу; частно-хозяйственный аппарат был сохранен в полной неприкосновенности.[31] В Германии, напротив, работа всей промышленности была подчинена общему плану, задуманному сверху, и регулировалась сложнейшей системой организации нового военно-хозяйственного типа. Реорганизацию промышленности в интересах обороны взяло на себя военное ведомство. Предприятия целого ряда отраслей промышленности были объединены в «принудительные синдикаты», — такие объединения промышленных предприятий, в которых все права отдельных предпринимателей по регулированию производства, установлению цен по поставкам и организации сбыта переходили в руки центральной организации, работающей под непосредственным контролем и в соответствии с директивами государственной власти; за невхождение в принудительный синдикат или неисполнение его распоряжений виновный наказывался штрафом до 15.000 марок или тюремным заключением до 1 года. Момент принуждения был особенно резко выражен в обувном и мыловаренном синдикатах, учрежденных 17 марта 1917 и 9 июля 1917 года.

Начало публично-правового принуждения, которое играло такую большую роль в средние века и от которого население Зап. Европы было освобождено только в середине XVIII в., как видим, в системе военного хозяйства Германии занимало первое место, экономическая жизнь в осажденной крепости не может быть построена на началах вольного рынка и свободной, неограниченной конкуренции. Но, конечно, все подобного рода исключительные мероприятия публично-правового характера принимаются в расчете на их краткосрочность, на их отмену по окончании войны, так как их сохранение в течение продолжительного времени неизбежно приводит к упадку национального производства. Как далеко зашло в военном хозяйстве Германии применение публично-правового принуждения, показывает введение в ней по закону 2 декабря 1916 г. трудовой повинности. Эта повинность именовалась в законе «отечественно-вспомогательной службой» (Vaterländischer Hilfsdienst); целью ее введения было передвижение рабочих в те отрасли труда, которые имеют непосредственное или посредственное значение для целей ведения войны и снабжения населения, — правительственные учреждения, военную промышленность, сельское и лесное хозяйство, учреждения для ухода за больными и ранеными, военно-хозяйственные организации и т. д. Повинности этой подлежали все немцы мужского пола в возрасте от 17‑60 лет. Если в выше указанных отраслях труда обнаруживался недостаток в рабочих, военно-трудовые комиссии обращались ко всем, обязанным нести повинность, с призывом к добровольному переходу в эти отрасли; если добровольные заявки не покрывали спроса, комиссии эти имели право обратиться к отдельным лицам, подлежащим повинности, с предложением перейти на работу в эти отрасли труда. Если в течение двух недель эти лица не находили себе занятия в указанных отраслях, их назначали на то или другое место служения военно-трудовые комиссии; при этом комиссии должны были считаться с возрастом, семейными отношениями, местожительством, здоровьем и прежним занятием лица, а также обращать внимание на то, чтобы предложенная плата была достаточна для содержания его и его семьи. Закон о трудовой повинности стремился также ограничить текучесть рабочих в отраслях труда, имеющих большое значение для целей войны; с этой целью запрещалось принимать куда бы то ни было на работу лиц, которые были заняты в этих отраслях труда, без представления удостоверения от хозяина, у которого работал трудообязанный, что он покинул свое место работы с согласия хозяина. За нарушение постановлений военно-трудовых комиссий полагался штраф до 10.000 марок или тюремное заключение до года. Хотя социал-демократическая фракция рейхстага и голосовала за закон, а некоторые депутаты, признавая, что закон этот является глубоким вторжением в область личной свободы, в то же время находили, что социалистическая идея «делает в нем значительный шаг вперед», тем не менее общественное мнение Германии было чрезвычайно взволновано введением трудовой повинности; президент Рейхстага Кемпер, закрывая заседание 2 декабря 1916 г., на котором был принят этот закон, заметил, что «едва ли когда-либо за время существования Рейхстага на рассмотрение высокой платы предлагался законопроект столь глубокого значения».[32]

В оккупированной Германией Польше рабочая сила была даже милитаризована. Мобилизованные рабочие были организованы в «гражданские рабочие батальоны», употреблявшиеся для постройки путей и сооружений. [33]

Лишь очень немногие горячие сторонники дальнейшего развития и углубления во время войны системы военно-хозяйственных планирующих мероприятий признавали возможным и желательным ее сохранение по заключении мира. Исключительный характер этой системы, порожденной чрезвычайными условиями военного времени, является по-видимому общепризнанным.

Суммируя все сказанное, мы можем установить существование трех основных форм планирования при капиталистическом строе хозяйства: одной из них является хозяйственно оперативное планирование, практикующееся в каждом частном хозяйстве, другою — военное хозяйство, пользующееся методами публично-правового принуждения для планирования не только распределения готовых продуктов и изделий, но и их производства; третьею — изменение, путем правительственных мероприятий, условий и обстановки деятельности частных хозяйств и предприятий. Народно-хозяйственное значение имеют следующие конкретные способы планирования:

1. В той мере, в какой рост постоянных издержек производства приводит к развитию объединений промышленных предприятий, синдикатов и трестов, оперативно-хозяйственное планирование, являющееся необходимою конститутивною частью всякого частного хозяйства, выходит за границы внутренней жизни предприятий и распространяется на их между-хозяйственные отношения.

2. Если это объединение промышленных предприятий происходит в государственной форме, к оперативно-хозяйственным плановым мероприятиям присоединяются меры публично-правового планирования под страхом уголовного наказания, а частно-хозяйственные договоры найма уступают место публично-правовым нормам государственной службы и трудовой повинности.

3. Третья форма планирования, стимулирующая частно-хозяйственную деятельность населения, до последнего времени выражалась только в государственных мероприятиях по регулированию внешней торговли. Таким образом, плановое капиталистическое хозяйство не представляет собою объемлющей все народное хозяйство системы, имеющей определенную народнохозяйственную форму и содержание. В нем мы можем установить наличие трех основных форм планирования и нескольких форм планируемых хозяйств; его народно-хозяйственное значение и результаты зависят и от применяемой формы планирования, и от строения его объектов. Если публично-правовая форма планирования может применяться сильною государственною властью к хозяйствам    самого различного уровня развития, то оперативно-хозяйственное планирование в национальном масштабе применимо, напротив, лишь к высшим формам капиталистических хозяйств. Поэтому, дальнейшее развитие этой формы планирования зависит не от силы и разумения государственной власти, а от прогресса техники и развития народного хозяйства.

Примечания:

[1] Вольный перевод формулы: «Le monde va de lui-même; laissez nous faire, laissez passer». О происхождении этого лозунга см. A. Oncken: «Die Maxime laissez-faire et laissez-passez; ihr Ursprung, ihr Werden». Bern, 1886, S. S. 10, 35, 86/89, 120. Льюис Л. Лорвин, в своем докладе на социально-экономическом конгрессе в Амстердаме в августе 1931 года, правильно заметил, что «в основе доктрины laissez-faire девятнадцатого века лежала метафизическая идея провиденциального руководства и управления. Идея планирования двадцатого века основывается на философской вере в способность человека творчески преобразовывать экономические и социальные отношения с помощью научных исследований и конструктивного воображения». Lewis L. Lorwin, The Problem of Economic Planning, p. 31. World Social Economic Congress, Amsterdam, 1931.

[2] Фр. Лист, Национальная система политической экономии (1841), рус. перевод 1891, стр. 171/4, 223, 230, 324, 377, 379/82.

[3] Фр. Лист, Национальная система политической экономии (1841), рус. перевод 1891, стр. 223.

[4] Фр. Лист, Национальная система политической экономии (1841), рус. перевод 1891, стр. 191/2; ср. также стр. 51/2, 228, 265.

[5] W. Sombart, Der moderne Kapitalismus, Band III» 1927, S. 1014.

[6] W. Sombart, Schriften des Vereins für Sozialpolitik, Band 175, S. 27‑28.

[7] К. Marx, Das Kapital, I Band, 4‑te Auflage, 1890, S. 446.

[8] К. Marx, Das Kapital, I Band, 4‑te Auflage, 1890, S. 149.

[9] The Annals of the American Academy of Political and Social Science, July 1932: National and World Planning, p. 27.

[10] Персон, председатель «Общества имени Фр. Тэйлора», на годовом собрании этого общества в декабре 1930 г. прочел доклад, в котором указал, что принципы научной организации и контроля, развитые и опытным путем обоснованные в индивидуальных предприятиях, могут быть применены к народному хозяйству, рассматриваемому как одно организованное целое. H. S. Person, The New Challenge to Scientific Management. Bulletin of the Taylor Society, 1931, April, p. 62.

[11] К. Marx, Das Kapital, I Band, 4-te Auflage, Hamburg, 1890, S. 321.

[12] П. Струве, Хозяйство и цена, ч. I, 1913, стр. 5.

[13] В русском «Уставе горном», в положении о казенном горном промысле, мы находим, след, постановления (статьи 851 и 854). Горный Совет по каждому заводу составляет план действия и смету расходам на следующий год, утверждаемых министром государственных имуществ; от утвержденного плана горные начальники заводов, без особого разрешения, не должны отступать, по какой бы части ни было, кроме чрезвычайных случаев, или особых обстоятельств, под непременною их ответственностью.

[14] K. Marx, Das Kapital, III, I, 1894, SS. 97, 425.

[15] Die Neue Zeit, 1901‑1902, I, S. 8.

[16] Ленин, Собрание сочинений, т. XIV, часть II, 1921, стр. 352.

[17] W. Sombart, Schriften des Vereins für Sozialpolitik, Band 175, S. 134.

[18] R. Hilferding, Probleme der Zeit. Die Gesellschaft, 1924, S. 2.

[19] R. Hilferding, Die Aufgaben der Sozialdemokratie in der Republik, 1927.

[20] К. Bûcher, Das Gesetz der Massenproduktion, Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft, 1910; Die Entstehung der Volkswirtschaft, II Sammlung, 7‑te Aufl., 1922, S.S. 91‑93, 103.

[21] E. Schmalenbach, Die Betriebswirtschaftslehre an der, Schwelle der neuen Wirtschaftverfassüng, Zeitschrift für Handelswissenschaftliche Forschung, 1928, S.S. 241‑251.

[22] E. Schmalenbach, Die Betriebswirtschaftslehre an der, Schwelle der neuen Wirtschaftverfassüng, Zeitschrift für Handelswissenschaftliche Forschung, 1928, S.S. 243, 245, 246. Предшественником проф. Шмаленбаха, кроме К. Бюхера, является также Эмиль Сакс, который еще в 1878 г. установил, что одни издержки железнодорожного движения пропорциональны количеству перевозимых грузов, другие же постоянны по своей величине, и что преобладание постоянных издержек требует установления монопольного хозяйства. Е. Sax, Die Verkehrsmittel in Volks- und Staatswissenschaft, 1878, I, S.S. 45 ff, 57, 67 ff.; A. Ditgen, Das Problem der fixen Kosten in der Nationalökonomie, Zeitschrift für Handelswissenschaftliche Forschung, 1928, S. 8. 342‑344.

[23] Е. Schmalenbach, Grundlagen der Selbstkostenrechnung und Preispolitik, 1930, S. 92.

[24] Е. Schmalenbach, Grundlagen der Selbstkostenrechnung und Preispolitik, 1930, S. 56.

[25] Е. Schmalenbach, Die Betriebswirtschaftslehre an der Schwelle der neuen Wirtschaftsverfassung, Zeitschrift für Handelswis senschlaffliche Forschung, 1928, S. 242.

[26] Е. Schmalenbach, Grundlagen der Selbstkostenrechnung und Preispolitik, 5‑te Aufl., 1930, S. 98.

[27] Die Betriebswirtschaftslehre etc., S. 249‑260.

[28] Sir Arthur Salter, The Framwork of an Ordered Society, Cambridge, 1933, pp. 17‑20, 44‑46; and G. D. H. Cole, The next tehyears in British Social and economic Policy, London, 1930, pp. 155. 156, 172.

[29] Я. Букшпан, Военно-хозяйственная политика. Москва-Ленинград, 1929.

[30] Букшпан, Военно-хозяйственная политика, стр. 165.

[31] В Англии «ни правительство, ни промышленники и торговцы, ни общественное мнение не желали большего вмешательства государства в народное хозяйство, чем было абсолютно необходимо». Е. М. Н. Lloyd, Experiments in State Control, Oxford, 1924, p. 268.

[32] Я. Букшпан, Военно-хозяйственная политика, 1929, стр. 229, 232, 233, 236/7, 239/40.

[33] Я. Букшпан, Военно-хозяйственная политика, 1929, стр. 241.