Записка Н.И. Ежова И.В. Сталину о настроениях в семье профессора Г.Н. Сперанского в связи с процессом "правотроцкистского блока". 7 марта 1938 г.

7 марта 1938 г.

№ 11651[1]

Совершенно секретно

СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б)

товарищу СТАЛИНУ

Направляю агентурное донесение о настроениях в семье заслуженного деятеля науки профессора СПЕРАНСКОГО в связи с процессом «правотроцкистского блока».[2]

НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОМИССАР ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

ЕЖОВ

Агентурное донесение

СПЕРАНСКАЯ Елизавета Петровна — жена профессора, заслуженного деятеля Г.Н. СПЕРАНСКОГО, сегодня 3 марта в течение свыше 2¹/₂ часов почти без перерыва передавала свои впечатления и мысли по поводу процесса РЫКОВА, БУХАРИНА и других.

По словам СПЕРАНСКОЙ, этот процесс имеет для супругов СПЕРАНСКИХ исключительное, «почти трагическое значение», так как они «очень хорошо знают» некоторых участников процесса. Так, например, ПЛЕТНЕВ — их давнишний знакомый, отвратительный человек по своим внутренним качествам, но блестящий врач, ЛЕВИН — тоже давнишний знакомый и милейший человек, КАЗАКОВ — «мелкая душонка, проходимец, шарлатан», КРЮЧКОВ — жулик, негодяй, пьяница, но всемогущий делец, который мог все сделать, «благодаря связям с ЯГОДОЙ и Лубянкой» и вследствие близости к ГОРЬКОМУ. «Все они для нас живые люди, с которыми много раз приходилось сталкиваться при самых различных условиях».

Наибольшее внимание, конечно, привлекает ЯГОДА, с которым не только много раз приходилось СПЕРАНСКИМ иметь дело, но который и сам немало сделал для СПЕРАНСКИХ и, в частности, «спас» им дачу во Влахорнской[3] от разрушения во время работ по проведению канала Волга—Москва.

ЯГОДА вообще относился к СПЕРАНСКИМ любезно, предупредительно и внимательно. По-видимому, благодаря именно такому отношению, СПЕРАНСКИЕ считали и считают ЯГОДУ «умным человеком, стоящим головой выше многих и многих вождей». Одно время вслед за арестом ЯГОДЫ СПЕРАНСКИЕ опасались, как бы прежнее расположение ЯГОДЫ не отразилось на дальнейшей судьбе СПЕРАНСКИХ, но затем они успокоились. Теперь в связи с процессом, по словам СПЕРАНСКОЙ, ее муж — «Г.Н. стал хуже спать и обычно между 2 и 4 часами ночи нервничает». У самой СПЕРАНСКОЙ «тоже внутри что-то посасывает». «Ведь вы знаете, в какое время мы живем. Одно знакомство может быть поставлено в вину» — оправдывается СПЕРАНСКАЯ.

Первое время разговор вращается вокруг роли докторов. Видимо, эта тема особенно больно задела СПЕРАНСКИХ и потому СПЕРАНСКАЯ много и долго говорит по этому поводу.

«Очевидным вдохновителем здесь является ЯГОДА» — говорит СПЕРАНСКАЯ. «ПЛЕТНЕВА он, наверно, запугал, так как он отлично знал, что ПЛЕТНЕВ был антисоветский человек, который, однако, крепко цеплялся за жизненные блага». По словам СПЕРАНСКОЙ, «ПЛЕТНЕВ был врачом, обслуживающим наши полпредства. Поэтому он каждые 3 месяца ездил за границу. Ему все было доступно. Именно по этой линии его и шантажировал ЯГОДА, забрал в руки и заставил делать, что хотел». «ЛЕВИН был очень обаятельный, чрезвычайно любезный, низкопоклонный со старшими, еврейчик, который за “бьюик”, за поездку в Киссинген или в Карлсбад отца родного продал бы. ЛЕВИН очень любил втираться к “власть имеющим”, втерся к ГОРЬКОМУ и был свой человек у ЯГОДЫ. Неудивительно, что последний, когда “нажал” и пригрозил, то тоже быстро добился. ЛЕВИН по существу “дрянцо”». «Зато настоящая дрянь, негодяй, жулик, самозванец — КАЗАКОВ.

Этот проходимец не имел даже медицинского образования, но ему посчастливилось попасть на метод лечения лизатами, и он за него ухватился. Человек совершенно необразованный, невежественный, с азартом принялся за врачевание и, ничего не понимая, стал лечить направо и налево. Весь медицинский мир ополчился на него, т.е. его невежественность била в глаза. Но КАЗАКОВ сумел представить дело так, как будто его затирают “жрецы”, ему завидуют и не дают хода. Сотни случаев неудачных лечений затушевывались единичными удачами. У него были покровители среди видных большевиков, которым он помогал молодиться всеми доступными, разрешенными и неразрешенными средствами. Ведь огромное большинство наших вождей пьяницы, совсем невежественные люди, стремящиеся захватить от жизни все.

КАЗАКОВ отлично понял их и шантажировал, используя лизаты, возбуждающие средства, массажи и прочее. Облагодетельствованные им люди отблагодарили его и защищали от нападений истинно ученого мира. Даже такие случаи, как смерть в результате казаковской прививки известного артиста Степана КУЗНЕЦОВА, не открыла глаза, и КАЗАКОВУ была предоставлена целая больница и миллион денег. Скажите, кто же виноват в насаждении этого невежества как не те, кто сейчас посадил КАЗАКОВА на скамью подсудимых. ЯГОДА отлично учел личные качества этого низкого человека и сумел использовать и его».

СПЕРАНСКАЯ долго и подробно рассказывает историю, как КАЗАКОВ, через СЕМАШКО, пытался отнять у Г.Н. СПЕРАНСКОГО его клинику, и как Г.Н. СПЕРАНСКИЙ вынужден был лично обратиться к МОЛОТОВУ с просьбой о вмешательстве. «Представьте, даже МОЛОТОВ сначала попытался увернуться от натиска мужа, и только когда Г.Н. стал невежливо настаивать, чуть ли не требовать, МОЛОТОВ пообещал рассмотреть и помочь мужу». СПЕРАНСКИЙ выиграл это дело, но «вынес самое тяжелое впечатление о том, кем и как у нас дела делаются и что мерзавцы (Казаковы) у нас всюду имеют “руку” и заступничество».

В глазах СПЕРАНСКОЙ «врачи сыграли в этом деле роль исполнителей. Главная же роль принадлежит только ЯГОДЕ». В разговоре о ЯГОДЕ СПЕРАНСКАЯ упоминает, что он происходит из «революционной» семьи: его брат погиб в 1905 г. на баррикадах в Сормове, его семья состоит в родстве со Свердловым. ГОРЬКИЙ — стародавний приятель ЯГОДЫ. «Вот какова обстановка». Сам ЯГОДА умный, хитрый, жестокий зверь, собственноручно расстреливающий людей. В своих действиях он ни перед чем не останавливался — и ведь это все знали. Зачем же его выдвигали? Зачем же его назначали?

Неудивительно, что он дошел до убийства МЕНЖИНСКОГО, поскольку этот стоял на его пути. Неудивительно, что он докатился до убийства Макса ПЕШКОВА, поскольку ЯГОДА влюбился в «Надю» — жену Макса. Нет ничего удивительно, что он добрался и до друга — самого ГОРЬКОГО, поскольку он мешал ему по политической линии, к тому же ходили сплетни, что этот старик, развратник, умильно посматривает на Надю — на жену сына, по которой «обмирал» ЯГОДА. «Вы только присмотритесь и вдумайтесь, какие нравы царят у нас “при дворе”, какие люди наверху, и вы поймете, как временами тяжело бывает нам с Г.Н. (с мужем) жить и все видеть и молчать. Так называемое пролетарское правительство в самой грубой форме повторяет историю кровавых Борджиа».

«История повторяется».

Хорошая иллюстрация ко всему этому — история отравления ЕЖОВА. Совсем Борджиа.

«Кто такой КРЮЧКОВ? — КРЮЧКОВ это предмет горячей любви АНДРЕЕВОЙ (кажется, верно передаю фамилию), которая навязывала его ГОРЬКОМУ в секретари. С тех пор Петя КРЮЧКОВ стал при ГОРЬКОМ своим человеком. Он был с ним на Капри, с ним же вернулся сюда. Здесь его заагентурил ЯГОДА, купил и споил. Петя КРЮЧКОВ был отчаянный пьяница, а стал еще хуже. Он только пил коньяк и нарзан. Больше ничем не питался. Мой муж всегда отплевывался, когда встречал эту “пьяную рожу”.

Вся жизнь КРЮЧКОВА заключалась в пьянстве и в обделывании темных делишек через Лубянку, где КРЮЧКОВУ ни в чем не отказывали. Если надо было что-либо сделать не очень чистое, шли к нему и добивались успеха. Только плати. Хорошее окружении вокруг “великого” пролетарского писателя» — восклицает СПЕРАНСКАЯ.

«Нет ничего удивительного, что когда ЯГОДЕ понадобилось уморить Макса, то он дал соответствующую инструкцию этому бандиту — КРЮЧКОВУ, и последний принялся за дело. Макс был из неудачников. Он тоже был горький пьяница и питал страсть к автомобилям — больше его ничто и никто не интересовал. Про семью ПЕШКОВЫХ говорили: “Макс промок от водки, а Надя — от слез”, — КРЮЧКОВ стал спаивать Макса, и доводил его до потери сознания, так что нередко Макса доставляли домой в бессознательном состоянии.

В одной из последних попоек принимал участие профессор А.Д. СПЕРАНСКИЙ. Макса, как всегда (дело было в деревне), отнесли на руках домой и, очевидно, простудили. Когда известие об этой попойке и простуде дошло до моего мужа, то он тогда же мне сказал: “Ты увидишь, что Макс не выживет. У него организм так ослаблен в результате пьянства, что простуда будет для него таковой” — и муж не ошибся. Макс дней через 7—10 умер».

Возвращаясь к ЛЕВИНУ, СПЕРАНСКАЯ говорит, что «этот человек отличался угодливостью и пролазничеством, он был настоящим характерным еврейчиком. Он особенно любил проникать в домашнюю обстановку вождей и становиться необходимой для них вещью. Ему доверяли до последних дней, до самого ареста». «Я помню — продолжала СПЕРАНСКАЯ, — как осенью, незадолго, как оказалось впоследствии, до его ареста, мужу пришлось на несколько дней выехать из Москвы. Надо было кому-нибудь перепоручить наблюдение за дочерью СТАЛИНА. Кому же? Ну, конечно, самое лучшее — ЛЕВИНУ. Муж позвонил ЛЕВИНУ, тот с удовольствием согласился, и затем буквально в течение нескольких минут передача была оформлена по линии НКВД — там есть секретный отдел, который ведает этими делами. Сейчас муж хладнокровно не может говорить об этой передаче и о тех последствиях, какие она могла иметь».

Случайно оставшись в комнате один на один, СПЕРАНСКАЯ в полголоса сказала: «Вы себе не можете представить, в какой тяжелой и унизительной обстановке приходится работать Георгию Нестеровичу. Он “их” не уважает. Вы видите, из кого состоят верхи. Где линия, которая отделяет судимых и заседающих в СНК или в Политбюро? Но ведь каждый, пока не попал под суд, держится, как бог и царь. Один ЯГОДА чего стоит, и таких много. Он держался с нами как друг, но ведь он мог втянуть мужа в эту историю. Мы не можем подумать, что бы было. Он знал крутой характер Гони (мужа) и, конечно, не посмел, но мог это сделать. В чьих мы руках. Это ужасно».

«ЯГОДА знал, что такие карьеристы, как ЛЕВИН, ПЛЕТНЕВ, надутый, чванный, а тем более шарлатан КАЗАКОВ ему не посмеют отказать. А если бы он полез к Гоне. Это было бы несчастье. Пронеси господи» — СПЕРАНСКАЯ заволновалась. Разговор прекратился.

Затем, по возобновлении общей беседы, на вопрос, какое впечатление произведет этот процесс за границей, СПЕРАНСКАЯ ответила, что мы, сидя здесь и варясь в нашем тесном советском котле, воображаем, что нами интересуется весь мир. На самом деле это совсем не так. СПЕРАНСКАЯ была за границей, когда разбиралось пятаковское дело, и удивилась, как мало внимания уделяла этому процессу мировая печать и даже милюковская газета. Печатали только выдержки из наиболее сенсационных показаний и общие сводки без всяких комментарий. «Конечно, Чемберлен с удовольствием отметит этот процесс, как подтверждение своей мысли — подальше от Советского Союза, но ведь мы об этом не узнаем».

Разговор перешел на другие темы. [...][4]

СПЕРАНСКАЯ очень интересуется, какими путями следователи НКВД добиваются полного сознания. «Это для нас загадка. Неужели обманом даровать жизнь в случае сознания? Может быть, их действительно не расстреливают, а выпроваживают куда-нибудь с поддельными паспортами — кто знает?»