Вечернее заседание 8 марта 1938 г.

ВЕЧЕРНЕЕ ЗАСЕДАНИЕ

ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР

8 марта 1938 г.

КОМЕНДАНТ СУДА. Суд идет, прошу встать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается.

Подсудимый Буланов, вы подтверждаете ваши показания, данные на предварительном следствии? [вы подтверждаете?]

БУЛАНОВ. Да, подтверждаю.

[ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ УЛЬРИХ. Расскажите суду о вашей антисоветской деятельности, по возможности, покороче, поконкретнее.]

[БУЛАНОВ.] Ряд фактов и данных, которые я сообщал на предварительном следствии, на допросах у Прокурора, о которых я буду показывать сейчас, мне известны лично со слов, из разговоров с Ягодой или из разговоров его в моем присутствии с другими соучастниками.

За годы работы у Ягоды в качестве личного секретаря и секретаря Наркомата, я привык смотреть на все глазами Ягоды.[а сумел выработать из меня верного и послушного ему человека.] Проводя значительную часть суток в течение ряда лет в Наркомате, около Ягоды и для Ягоды, оторванный целиком и полностью от партийной жизни, от партии, от общественности, [, я привык смотреть на все глазами Ягоды. Е] если можно так выразиться, это был один свет для меня в окошке. И, в конце концов, [он] Ягода сделал из меня полностью преданного ему человека, в отношении которого он знал, что этот человек его не выдаст, и поэтому ни в разговорах со мною, ни [в разговорах][1] при мне с другими, он не делал никаких секретов, не было никаких элементов конспирации. Отсюда — [чрезвычайно большая] моя осведомленность о преступлениях, которые мне известны от него.

[О заговоре впервые я услышал от Ягоды в 1934 г.] Должен сказать, [что за пару лет до этого, примерно,] что примерно в 1931 г., впервые, неожиданно для меня, очевидно, считая, что я уже совершенно вышколенный и обработанный человек, Ягода сказал мне, что он — правый. О заговоре впервые я услышал от Ягоды в 1934 г. Постепенно отдельными беседами Ягода вводил меня в курс контрреволюционной работы. [, что только политика таких людей — учеников Ленина, как Томский, Рыков, Бухарин, Каменев, Зиновьев, может быть, и есть действительно правильной, что политика теперешнего ЦК ведет по совершенно неправильному пути, что политика коллективизации, политика в отношении совхозов ведет и крестьянство и страну к прямому разорению. Повторяю, что, привыкший считать Ягоду всезнающим (я еще тогда взят был им непосредственно с низовой работы), полностью о] Оторванный от партийной жизни, я во всем ему — Ягоде — слепо доверял. [по роду работы, начиненный сведениями, которые рисуют только отрицательные стороны действительности, я считал, что в данном случае Ягода не может ошибаться, не может быть неправ. Этот тот момент, то время, с которого я перестал быть честным человеком и стал контрреволюционером.]

ВЫШИНСКИЙ. Какой год вы говорите?

БУЛАНОВ. 1931 г.

ВЫШИНСКИЙ. [Кстати, с] С какого времени вы служите вместе с Ягодой?

БУЛАНОВ. Примерно, с конца 1929 г.

ВЫШИНСКИЙ. Продолжайте, [пожалуйста.] ваши показания.

БУЛАНОВ. [Говоря о заговоре,] Ягода как-то в разговоре сказал мне, [когда был у меня разговор,] что они [(когда я буду говорить они] — это значит — он и стоящие за ним — [те, которых я перечислил)] правые объединились с троцкистами и зиновьевцами, что нормальным путем, путем легальной борьбы в партии рассчитывать на какой[ие]-нибудь [шансы и] успех[и] совершенно нечего, что для достижения власти в их распоряжении остается единственное средство — это насильственный способ прихода к власти путем непосредственного вооруженного переворота.

[Большинство деталей я не знаю. Это не потому, что он не хотел мне говорить, не потому, что он делал из этого какие-либо секреты, но, очевидно, ни в этот раз, ни в последующие, когда приходилось говорить, он мне просто не сообщил. Но то, что и в этот разговор, и в последующие, то, что рисовал мне Ягода, выглядело приблизительно следующим образом.]

Одну из главных ролей переворота, по его словам, должен был [совершить] выполнить Енукидзе, и вторая, пожалуй, не менее важная роль, по его словам, ложилась на его, Ягоды, плечи. У них была сфера влияния: Кремль у [одного] Енукидзе, аппарат НКВД — у [другого.] Ягоды.

Сам Ягода в этот раз и неоднократно мечтал, правда, я не назову это мечтами, потому что он достаточно реально представлял, что в случае удачи переворота, в будущем Совнаркоме он должен был быть председателем Совнаркома.

ВЫШИНСКИЙ. Председателем Совнаркома?

БУЛАНОВ. Так. Партийная линия ложилась, по его определению, на Томского, Бухарина и Рыкова, причем Томский, [которого он ценил особенно высоко,] по их предположениям и расчетам, как и был, [так и] должен был остаться на роли руководителя профсоюзов. [, потому что роли профсоюзов они придавали особенное значение.] Секретарями ЦК должны были быть Рыков и Бухарин, причем Ягода подчеркивал, что когда он будет председателем Совнаркома, роль[д работы] секретарей ЦК при нем будет совершенно иной. Какой именно, я едва ли смогу объяснить.

Мне припоминается, я прошу суд учесть, что то, что я показываю, не является предметом одного какого-нибудь разговора, что я читаю длительную лекцию, — я говорю из разновременных разговоров, из разговоров в присутствии других, когда он меня совершенно не стеснялся, и суммирую то, что говорю, причем за точность изложения я отвечаю полностью.

[Роль секретарей по его определению должна была звучать иначе. Как иначе — я едва ли смогу вам объяснить толком, да, мне кажется, что едва ли Ягода совершенно отчетливо себе это представлял. Но м] Мне вспоминается в связи с этим параллель, которую [он] Ягода проводил [в данном случае] между будущим секретарем будущего ЦК Бухариным и Геббельсом. Должен сказать, что Ягода вообще [достаточно] сильно увлекался Гитлером.

ВЫШИНСКИЙ. Вообще фашизмом увлекался?

[БУЛАНОВ. В общей постановке я этого от него не слышал.]

[ВЫШИНСКИЙ.] А конкретно?

БУЛАНОВ. Он увлекся Гитлером, говорил, что его книга «Моя борьба» действительно стоящая книга.

ВЫШИНСКИЙ. Стоящая?

БУЛАНОВ. Он подчеркивал неоднократно, что Гитлер из унтер-офицеров выбрался в такие лица.

ВЫШИНСКИЙ. А Ягода сам не был унтер-офицером раньше?

БУЛАНОВ. Я не знаю, но поведение его от унтер-офицерского мало отличалось.

В будущем правительстве, [где он должен был быть председателем Совнаркома,] если память мне не изменяет, председателем ЦИК назывался Енукидзе.

ВЫШИНСКИЙ. А Геббельс при чем тут?

БУЛАНОВ. [Я это говорю потому, что у меня осталось это в памяти по ассоциации, когда он говорил о секретарях ЦК.] Он говорил, что Бухарин будет у него не хуже Геббельса.

ВЫШИНСКИЙ. Это он говорил о Бухарине?

БУЛАНОВ. Надо полагать, что когда он проводил эту параллель, насколько я понимаю и разбираюсь, он вкладывал тот смысл, что он — председатель Совнаркома при таком секретаре типа Геббельса и при совершенно послушной ему ЦК, будет управлять так, как захочет. Так я его понимал. Думаю, что по отношению к нему я составил себе правильное представление.

ВЫШИНСКИЙ. А не говорил ли он вам более определенно насчет Бухарина, проводя эту параллель? О том, что Бухарин[2] [говорил о том] будет у него не хуже Геббельса?

БУЛАНОВ. [Я это и сказал.][3] Мысль такова, что Бухарин будет у него в руках марионеткой и будет делать все, что ему, Ягоде, угодно.

Вооруженный переворот, по определению Ягоды, они приурочивали обязательно к войне. Я как-то задал Ягоде недоуменный вопрос: я, собственно, не понимаю — война, непосредственная опасность, напряженное положение и в это время правительственное потрясение — так на фронте дела могут весьма и весьма пошатнуться. Ягода мне на это прямо сказал, что я наивный человек, если [не понимаю] думаю, что они, большие политики, [выйдут] пойдут на переворот, не сговорившись с вероятными и неизбежными [, как он говорил,] противниками СССР в войне. Противниками назывались немцы и японцы. Он прямо говорил, что у них существует прямая договоренность, что в случае удачи переворота новое правительство, которое будет сконструировано, будет признано и военные действия будут прекращены.

ВЫШИНСКИЙ. [В силу соглашения?] На каких условиях?

БУЛАНОВ. Я боюсь сказать точно, но у меня в памяти осталось насчет концессий и уступок. [Я не смогу точно формулировать, но об этом говорилось. При чем я т] Тогда же впервые услышал о том, что Крестинский и Карахан — это целиком их люди, причем люди не только ответственные, но и умеющие работать, конечно, работать в контрреволюционном смысле.

[Что касается военной части сговора, я как на предварительном следствии, так и здесь показать ничего не могу.] Уже гораздо позже я услышал фамилию Тухачевского, который должен был в будущем правительстве быть народным комиссаром обороны [, комиссаром по военным делам. Чтобы быть кратким...]

ВЫШИНСКИЙ. А вот о связях с троцкистами что вы можете рассказать?

БУЛАНОВ. Я перейду к этому дальше.

Чтобы быть кратким и в то же время точным, я перейду к той части преступления, в которой я, по прямому указанию Ягоды, принимал непосредственное участие, — к отравлению.

ВЫШИНСКИЙ. Может быть, вы раньше расскажете обо всех преступных связях, которые были, и сговоре, который был, а затем и о конкретных фактах отравления?

БУЛАНОВ. Хорошо, пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ. Известно ли вам о том, что Ягода был, как член центра правых, связан с троцкистами?

БУЛАНОВ. Известно.

ВЫШИНСКИЙ. Откуда это было вам известно? С кем он был связан и как был связан?

БУЛАНОВ. Совершенно очевидно, что Ягода был в самой тесной связи с лидерами правых. Он был связан и с троцкистами. Об этом я сужу, потому что я был не раз свидетелем его непосредственных заданий [, указаний] по линии оперативной, которые он соответствующим лицам, ведающим определенной частью работы, давал в той или иной мере, прямые или косвенные указания о неразвертывании дел троцкистов, наоборот, о свертывании ряда дел и троцкистов, и правых, и зиновьевцев. [, и всех.]

ВЫШИНСКИЙ. То есть, что он их покрывал?

БУЛАНОВ. Я бы сказал, что не только покрывал, но помогал им работать.

[ВЫШИНСКИЙ. И помогал и покрывал?]

[БУЛАНОВ. Тут слово «покрывал» слабо звучит, потому что человек по своей должности обязан был бороться с ними.]

Чтобы не быть голословным, я приведу несколько фактов. Например, Ягода дал указание, чтобы Угланов держался, не выходя из таких-то рамок в своих показаниях. [Я считаю, что это прямая помощь.]

[ВЫШИНСКИЙ. Кому и когда он давал такие указания?]

[БУЛАНОВ. Я сказал, — по поводу Угланова. Это я привел в виде примера.]

ВЫШИНСКИЙ. Не припоминаете ли вы зловещую фигуру одного из предыдущих процессов, фигуру Дрейцера? Какие с ним у Ягоды были отношения?

БУЛАНОВ. Я помню, что, несмотря на то, что соответствующий начальник отдела располагал совершенно конкретными точными данными о продолжительной троцкистской деятельности Дрейцера, Дрейцер не был арестован. И вообще, я должен сказать, что линия у Ягоды в отношении и правых, и троцкистов, и зиновьевцев была определенным образом повернута на свертывание борьбы.

ВЫШИНСКИЙ. Меня интересуют конкретные факты.

БУЛАНОВ. Это была общая линия, и только когда было партийное напоминание или общественное напоминание, когда открыто выпирал целый ряд одиозных лиц, тогда он репрессирован, причем репрессии эти носили совершенно условный характер.

ВЫШИНСКИЙ. [Значит, относительно Дрейцера:] Ягода знал о заговорщической деятельности Дрейцера и прикрывал его?

БУЛАНОВ. Совершенно точно.

ВЫШИНСКИЙ. А не помните ли вы другую фигуру одного из предыдущих процессов, не менее зловещую, фигуру Ивана Никитича Смирнова? Не известно ли вам, был ли и с ним связан Ягода и [его] не покрывал [, ему помогал?] ли он его?

[БУЛАНОВ. Я эту фигуру помню.]

[ВЫШИНСКИЙ. Вам вот такие факты неизвестны?]

БУЛАНОВ. Из фактов относительно Смирнова я знаю точно, что [Ягода,] когда Смирнов [содержался в одном из политизоляторов (в каком точно, я не скажу, потому что не помню)] был в тюрьме, Ягода прямо посылал Молчанова.

[ВЫШИНСКИЙ. Кто посылал?]

[БУЛАНОВ. Ягода, чтобы тот] И через него дал указание Смирнову, в каких рамках держаться в случае необходимости, когда [с него] от него потребуют те или иные показания. Это совершенно точно.

ВЫШИНСКИЙ. А не известно ли вам, что сделал Ягода [тогда], когда Смирнова из этой[го изолятора] тюрьмы доставили в Москву?

[БУЛАНОВ. Я никаких подробностей не знаю. Я не знаю, имеет ли это отношение, но я знаю по процессу...]

[ВЫШИНСКИЙ. Чьему процессу?]

[БУЛАНОВ. Смирнова...] Я знаю, что Ягода нарушил свое обычное поведение. Он [по] обычно в тюрьму[е, насколько я знаю,] не ходил, а [здесь был у Смирнова.] по прибытии Смирнова, ходил к нему.

ВЫШИНСКИЙ. В камеру[е]?

БУЛАНОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Чем он там занимался?

БУЛАНОВ. [Я позволю себе заявить, потому что я] Я слышал его разговор с Молчановым о том, что за поведение Смирнова на суде он, Ягода, спокоен.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, он его обработал. [Значит, три случая: Угланов, Дрейцер, Смирнов.] Каково отношение было к Каменеву после убийства Сергея Мироновича Кирова?

[БУЛАНОВ. В отношении Каменева и Зиновьева...]

[ВЫШИНСКИЙ. Пока только о Каменеве, о Зиновьеве потом. Или вы сразу одновременно хотите?]

[БУЛАНОВ. Я могу ответить сразу, одновременно, потому что к] Когда было вынесено решение об аресте Каменева и Зиновьева, Ягода послал мене арестовать Каменева.

ВЫШИНСКИЙ. С кем он вам посылал?

БУЛАНОВ. Я был с [очень ответственным лицом из Наркомата, кажется, с] Паукером.

ВЫШИНСКИЙ. [Правильно.] Кто такой Паукер?

БУЛАНОВ. Начальник оперативного отдела.

ВЫШИНСКИЙ. И вместе с тем, [?] кто он?

БУЛАНОВ. Человек, целиком посвященный в заговорщические дела и один из исключительно доверенных людей, который был связующим звеном с Енукидзе.

ВЫШИНСКИЙ. Не был ли Паукер германским разведчиком?

БУЛАНОВ. Я узнал потом, что он был шпионом.

ВЫШИНСКИЙ. Германским разведчиком?

БУЛАНОВ. Совершенно верно.

ВЫШИНСКИЙ. [А у Ягоды — начальник оперативного отдела. Позвольте тогда Ягоду спросить.] Обвиняемый Ягода, вам известно было, что Паукер — германский разведчик?

ЯГОДА. Да. Известно.

ВЫШИНСКИЙ. Садитесь. Значит, Паукер и вы, Буланов, были посланы Ягодой арестовать Каменева. А Зиновьева кто должен был арестовать?

БУЛАНОВ. По-моему Молчанов и Волович.

ВЫШИНСКИЙ. Кто такой был Молчанов?

БУЛАНОВ. Начальник секретно-политического отдела НКВД и член организации.

ВЫШИНСКИЙ. Какой организации?

[БУЛАНОВ. Контрреволюционной.]

[ВЫШИНСКИЙ.] Подпольной организации правых?

БУЛАНОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. А Волович?

БУЛАНОВ. Волович — заместитель начальника оперативного отдела, [, и как-то —] известно, что он причастен к шпионажу.

ВЫШИНСКИЙ. [Позвольте спросить Ягоду и по этому вопросу.] Подтверждаете ли вы, Ягода, что Волович был так же германским шпионом?

ЯГОДА. Да, подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ. Подсудимый Буланов, [К] как же вас инструктировал Ягода на предмет ареста Каменева и Зиновьева?

БУЛАНОВ. Инструктаж был простой: привези, обыска не делай. Это я и выполнил.

ВЫШИНСКИЙ. Это вы и выполнили. Продолжайте теперь дальше рассказывать.

БУЛАНОВ. Я перейду прямо к тем конкретным преступлениям, участником которых был лично и я. Со слов Ягоды я знаю, что решение об убийстве Николая Ивановича Ежова...

ВЫШИНСКИЙ. [Вы уже переходите к этим конкретным выступлениям. Тогда еще предварительный вопрос: в] Вам не известно, где хранился секретный архив Рыкова?

БУЛАНОВ. Он у Ягоды.

ВЫШИНСКИЙ. Заговорщический архив?

БУЛАНОВ. Если бы он не был заговорщическим, едва ли бы Рыков такое надежное место искал.

(Смех.)

[ВЫШИНСКИЙ. Самое надежное место для их архива.]

[БУЛАНОВ. Повторяю, со слов Ягоды, решение об убийстве] Перехожу к покушению на жизнь Н.[иколая] И.[вановича] Ежова. Со слов Ягоды, решение об убийстве Николая Ивановича Ежова ими, т.е. центром, было принято исключительно с политическими целями. Это был один из этапов или одна из мер к обеспечению [сохранения] их от провала как участников заговора, а, значит, и сохранения возможности осуществления и самого заговора. Причиной, которая послужила, чтобы вынести такое решение, было то, что вскоре тут же, или, вернее, после убийства Кирова, Ежов по поручению ЦК ВКП(б) наблюдал за следствием. И я лично от Ягоды знаю, что тут же вскоре [же] во все нарастающем темпе [шло и] обострялось чрезвычайное беспокойство Ягоды этой работой Н.И. Ежова. Ягода подчеркивал, что Ежов [для него совершенно непонятно] чрезвычайно быстро, [чрезвычайно быстро,] как он говорил, осваивается и усваивает все особенности работы [соответствующих моментов работы] управления государственной безопасности, и, что нет абсолютно никакой уверенности в том, что он, в конце концов, не придет прямо к раскрытию истинного положения вещей, к раскрытию заговора. [Я говорю, что это тревожное настроение у Ягоды и у его соучастников, которые были непосредственно на оперативной работе, эта тревога исключительно, повторяю, нарастала.] Ягода, я знаю это опять-таки из разговоров его с рядом начальников оперативных отделов и, в то же время, членов заговорщической организации, [Ягода][4] [делал] использовал все, [судорожные усилия к тому, что бы использовать все,] чтобы дезинформировать Н.И. Ежова. [По его указанию, м] Материалы — соответствующие информации, протоколы — посылались Ежову только те, которые определялись Ягодой и его помощниками. [, к отсылке п] Прятались, утаивались соответствующие сообщения, документы. В общем, делалось все, чтобы [чрезвычайно] затруднить работу Ежову. И все-таки [у того, очевидно, настолько возможность быстро нарастала, что] к началу первой трети 1936 г. Ягода сказал прямо, что у него абсолютно нет не только никакой уверенности, никакой гарантии, что Ежов не докопается до истинного положения вещей, но что, наоборот, он уже теперь убежден, что тот стоит настолько на верном пути, что нужны какие-то решительные меры, чтобы доказать реально назревшую опасность.

В первой половине 1936 г. я узнал впервые, что в свое время Ягоде было известно о том, [что готовится] как было организовано убийство Кирова. Как-то я зашел, как всегда, без доклада, без предупреждения, в кабинет Ягоды и застал его в сильно возбужденном состоянии, когда он беседовал с Молчановым. Когда Молчанов ушел, Ягода в состоянии большого раздражения бросил фразу: «кажется, Ежов докопается и до ленинградского дела». Потом, спохватившись, хотя он обычно от меня ничего не скрывал, он, предупредив меня об исключительной конспиративности [того] этого сообщения, которое будет сделано, и лишний раз — в двадцатый или в сороковой, пообещав, «в случае чего», оторвать голову [(это его любимое выражение)], — сказал, что ему было известно, [(боюсь утверждать, что он принимал участие в решении этого вопроса) — ему было известно,] что готовится покушение на С.М. Кирова, что в Ленинграде у него был верный человек, посвященный во все — заместитель начальника управления НКВД по Ленинградской области Запорожец, и что тот организовал дело так, что [это] убийство Николаевым Кирова было облегчено, проще говоря, было сделано при прямом попустительстве, а, значит, и содействии Запорожца. [, т.е. органов охраны.] Я помню, что [он] Ягода мельком рассказал[ывая], ругал, между прочим, Запорожца за его не слишком большую распорядительность: был случай чуть ли не провала, когда по ошибке охрана [задержала] за несколько дней [или месяцев] до убийства Кирова задержала [, — не помню, —] Николаева, и что у того в портфеле была найдена [какая-то записная] книжка и револьвер, но Запорожец вовремя освободил его. [Боюсь точно вам сказать, — рассказ был достаточно сумбурный, — но у меня осталось в памяти и то, что комиссар Борисов, который был единственный участник убийства, который должен был дать членам правительства, которые сами выехали туда и производили расследование, должен был дать показания, которые он мог бы дать, что Ягода там был тоже, то, что этот комиссар Борисов не смог явиться на допрос и был убит при] [даже рассказал мне, что сотрудник Ленинградского] Ягода даже рассказал мне, что сотрудник Ленинградского Управления НКВД — Борисов, был причастен к убийству Кирова. Когда члены правительства приехали в Ленинград и вызвали в Смольном этого Борисова, чтобы допросить его как свидетеля убийства Кирова, Запорожец, будучи встревожен этим и опасаясь, что Борисов выдаст тех, кто стоял за спиной Николаева, решил Борисова убить. По указанию Ягоды, Запорожец устроил так, что машина, на который везли Борисова в Смольный, потерпела авари[и]ю. [машины. Когда он мне рассказал о том, что он был осведомлен об убийстве, мне] Борисов был при этой аварии убит, и, таким образом, они избавились от опасного свидетеля. Мне стала тогда понятна та исключительно необычайная забота для Ягоды, которую он проявил, когда Медведь, Запорожец и остальные сотрудники по требованию были арестованы и преданы суду. Я припомнил, что лично мне он поручил заботу о семье Запорожца, о семье Медведя, помню, что он отправил их для отбывания в лагерь необычным путем, он их отправил не в вагоне для арестованных, а в специальном вагоне прямого назначения. Перед отправкой он вызывал к себе Запорожца и Медведя. Не знаю, участвовал ли в этом Медведь, он мне не говорил.

[Это я говорю к тому, что о] Опасность провала была настолько очевидной для них и реальной, что Ягода решил стать на путь более решительных действий, просто говоря, он решить убить Н.И. Ежова. Со [его слов] слов Ягоды я знаю, что летом 1936 г. он поручил другим лицам, не проходящим по этому делу, отравление квартиры [Ежова], в которой *Ежов жил*[5]. Как, когда, чем, при каких обстоятельствах это было сделано, он мне не говорил, и я этого не знаю, но что это было сделано, в этом я [могу] уверен[ить], потому что я знаю, что у Ягоды слово с делом чрезвычайно редко расходилось.

Когда он был снят с должности Наркома внутренних дел [здесь] он предпринял уже прямое отравление кабинета и той части комнат, которые примыкают к кабинету, здания НКВД там, где должен был [сидеть] работать Николай Иванович Ежов. Он дал мне лично прямое [указание,] распоряжение [, как угодно можно назвать, —] подготовить яд, а именно взять ртуть и растворить ее кислотой. [Ну, я] Я ни в химии, ни в медицине ничего не понимаю, может быть, [на]путаюсь[ю] в названиях, [я этого не исключаю,] но помню, что он предупреждал против серной кислоты, против ожогов, запаха и что-то в этом духе. Это было 28 сентября 1936 г. Это поручение Ягоды я выполнил, [этот] раствор [, который он требовал, я] сделал, опрыскивание кабинета, в котором должен был сидеть Ежов, и прилегающих к нему комнат, дорожки ковра и портьер было [сделано порученцем, вернее, не порученцем, а личным слугой Ягоды Саволайненом, который пил с ним 20 лет, который кроме Ягоды ничего и никого не признавал, который слепо выполнял, что говорил Ягода. Это опрыскивание кабинета и прилегающих к нему комнат, дорожки ковра и портьер было произведено] произведено Саволайненом в присутствии меня и Ягоды. Это было 29 сентября. Ягода сказал мне, что это опрыскивание нужно делать 5—6—7 раз, что и было сделано. Я два или три раза приготовлял большие флаконы этого раствора и передавал их Саволайнену. Распрыскивал тот из пульверизатора. Помню, что это [такой] был большой металлический баллон с большой грушей. Я знаю этот пульверизатор, он был в уборной комнате у Ягоды, заграничный пульверизатор. Второй и третий раз разбрызгивания производил Саволайнен в моем присутствии, остальные разы без меня. Обо всем он говорил и мне, и докладывал Ягоде.

Должен еще добавить, что 28 сентября, когда был этот разговор, Ягода вынул из своего шкафчика, где у него находилось много каких-то вещей, в частности, пузырьков, и передал мне две ампулы, по внешнему виду не русского производства, сказав мне при этом: это яды, которые нужно разбрызгивать одновременно с ртутным раствором. Что это было, как это называлось, я не знаю. Я это передал Саволайнену, и тот разбрызгал вместе с ртутным раствором.

Вот все, что мною сделано в части покушения на жизнь Николая Ивановича Ежова.

ВЫШИНСКИЙ. Скажите, пожалуйста, Ягода вообще интересовался ядами?

БУЛАНОВ. Исключительно.

ВЫШИНСКИЙ. В чем же выражался этот его особый интерес к ядам?

БУЛАНОВ. Такая заинтересованность появилась у него, примерно, с 1934 г. Я повторяю, гражданин Прокурор, что мог судить об этом не только на основании разговоров, но и тех действий, которые мне были известны. Я знаю, что он, например, свел чрезвычайно близкое знакомство с рядом химиков, давал прямое задание о постройке, вернее, об организации, химической лаборатории.

ВЫШИНСКИЙ. Для чего?

БУЛАНОВ. О целях и назначении я вам не скажу. Но все время при этом подчеркивалось, что она должна находиться в распоряжении Ягоды, т.к. в его арсенале нет достаточного количества ядов как средства, необходимого для определенных целей.

ВЫШИНСКИЙ. Каких?

БУЛАНОВ. Это потом было продемонстрировано совершенно реально.

ВЫШИНСКИЙ. То есть?

БУЛАНОВ. Для контрреволюционных целей, для целей убийства.

ВЫШИНСКИЙ. Что же, он собирал коллекцию ядов, руководствовался при этом какими-то особыми соображениями?

БУЛАНОВ. Я знаю, что у него был на эту работу привлечен, конечно, не целиком, а в известной мере ряд лиц. Организация этой лаборатории была реальным фактом. Это я знаю, потому что мне лично он приказал подыскивать помещение соответствующее и передать его определенным лицам. И я это сделал. Здание я нашел и передал. Я, правда, там не бывал, но от этих лиц слышал, что по пути к организации этой лаборатории делалось все, причем Ягода предупредил меня, что это настолько важное дело, что указанным лицам нужно предоставлять неограниченные средства, не контролировать их расходование.

ВЫШИНСКИЙ. Этот интерес к ядам [, он] был связан с его заговорщическими действиями и планами?

БУЛАНОВ. Совершенно определенно. В одном из частичных разговоров, когда речь шла о том государственном перевороте, который они организовывают, Ягода говорил, что для осуществления этого переворота нужны будут все средства — и вооруженное выступление, и провокация, и даже яды, потому что иногда, как он определил, бывают моменты, когда нужно действовать медленно и чрезвычайно осторожно, и бывают моменты, как он говорил, когда нужно действовать и быстро и внезапно. Смысл такой был, что все средства хороши и церемониться в применении средств не следует.

ВЫШИНСКИЙ. И что при перевороте яд может сыграть важную роль?

БУЛАНОВ. Он даже сказал, как мне помнится, — «решающую».

ВЫШИНСКИЙ. После снятия Ягоды с должности народного комиссара внутренних дел вы еще оставались на работе в Наркомвнуделе?

БУЛАНОВ. Да, я остался там работать.

ВЫШИНСКИЙ. И долгое время вы там работали?

БУЛАНОВ. До ареста.

ВЫШИНСКИЙ. Примерно до какой поры?

БУЛАНОВ. До конца марта.

ВЫШИНСКИЙ. А Ягода когда был снят?

БУЛАНОВ. В конце сентября.

ВЫШИНСКИЙ. Скоро ли после того, как ушел Ягода, было преступлено к отравлению?

БУЛАНОВ. Первое опрыскивание было произведено 29 сентября, второе было сделано через два—три дня, а последнее, если память не изменяет, — в декабре. Всего было сделано 6 или 7 опрыскиваний.

ВЫШИНСКИЙ. 6 или 7 таких опрыскиваний.

БУЛАНОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. А вы лично при каких опрыскиваниях присутствовали?

БУЛАНОВ. Я помню точно. Это было первое, второе, третье и последнее. Всего 4 раза.

ВЫШИНСКИЙ. А между этими опрыскиваниями, кто их производил?

БУЛАНОВ. Это делал Саволайнен.

ВЫШИНСКИЙ. Вы об этом знали?

БУЛАНОВ. Да, знал.

ВЫШИНСКИЙ. А кто его инструктировал?

БУЛАНОВ. Как я уже показывал, первое опрыскивание делал Саволайнен в присутствии Ягоды и меня.

ВЫШИНСКИЙ. Это было когда?

БУЛАНОВ. Это было точно — 29 сентября.

ВЫШИНСКИЙ. То есть?

БУЛАНОВ. Накануне ухода Ягоды.

ВЫШИНСКИЙ. Кроме злодейской подготовки отравления, направленного против Николая Ивановича Ежова, вам известны еще какие-нибудь преступления такого же рода, совершенные Ягодой и вами или только Ягодой?

БУЛАНОВ. Да, мне совершенно точно известно [о случаях отравления] об умерщвлении Менжинского...

[ВЫШИНСКИЙ. Менжинского?]

[БУЛАНОВ. Менжинского.] Алексея Максимовича Горького и Максима Алексеевича Пешкова.

ВЫШИНСКИЙ. Расскажите об этих случаях коротко. [, не повторяя того, что мы слышали в утреннем заседании. Подчеркните, если вам это известно, роль Ягоды в этих отравлениях.]

БУЛАНОВ. [Я это знаю только от Ягоды, других источников у меня нет. Отравление Алексея Максимовича] Умерщвление Горького [, по определению Ягоды,] было предпринято [им] Ягодой как одна из [практических,] реальных мер к созданию условий успеха в случае удачи переворота. [, в случае прихода к власти нового правительства.] Ягода говорил, [когда он] что правые убедились[ся], что Алексей Максимович [полностью, целиком,] не только целиком и полностью разделял политику партии и правительства, но что [он] и сам со свойственным ему энтузиазмом [лично сам] заключился в строительство социалистического государства, [, когда они видели, слышали и наблюдали, с каким исключительным восхищением Алексей Максимович все время, по каждому поводу говорил о роли Сталина в строительстве социалистического государства, о том, как он ведет от победы к победе, —] то они пришли [совершенно] единодушно к выводу, что, в случае удачи переворота, Алексей Максимович поднимет открыто[ый и колоссальный бунт] голос против них, а при том авторитете, который Горький имел во всех слоях населения в Советском Союзе, и при том его исключительном значении перед культурно-мыслящими людьми за границей, этот бунт — как Ягода говорил — Горького против новой власти был бы исключителен по своим последствиям. Поэтому они [пошли на путь] решили одновременно убрать [Алексея Максимовича] Горького.

[И с] Со слов Ягоды, я знаю, что в этом преступлении принимали участие доктор Левин, профессор Плетнев и секретарь Горького Крючков. Я лично несколько раз [присутствовал, если можно так выразиться, при инструктировании] слышал, как Ягода[ой] инструктировал Крючкова о том, что он должен постараться простудить Алексея Максимовича, [вызвать у него простудное заболевание,] говоря, что при том состоянии легких, которое было у Горького, простуда может быть чревата последствиями, а остальное все, что нужно, сделают Плетнев и Левин. Насколько мне известно, Левина Ягода привлек, завербовал к этому делу и вообще к случаям отравления, используя какой-то компрометирующий против него материал (какой, я не знаю), и то, что он подкупал Левина. Лично я, например, организовывал ту дачу, о которой говорил здесь доктор Левин. Я лично доктору Левину не один раз давал, по распоряжению Ягоды, когда Левин ездил за границу, деньги в иностранной валюте.

ВЫШИНСКИЙ. Кстати, не припомните ли вы, сколько вы давали?

БУЛАНОВ. Это было два или три раза, боюсь сказать точно, думаю, что доктор Левин, который получал, точнее меня скажет, но порядка так около тысячи долларов каждый раз. За точность суммы я не ручаюсь, но такого порядка. И по приказу же Ягоды я давал указание на границу о том, чтобы доктора Левина пропускали без таможенного осмотра. А по словам Ягоды, Крючкова и особенно убеждать не приходилось, т.к. он сказал, что Петр Петрович сам заинтересован в известной мере как литературный наследник, — смысл так я понял у него, — после Алексея Максимовича Горького.

(Движение в зале.)

Из того, что мне говорил Ягода, я знаю, что Крючковым было так и сделано, что по настоянию Ягоды он перевез Горького в Москву в неудобное, кажется, по климатическим условиям время года, что здесь по приезде он направил его на городскую квартиру, где кто-то болел гриппом, т.е. в атмосферу, где вернее всего, при слабости Алексея Максимовича, он должен был заразиться гриппом. А дальше, при лечении его, т.к. я говорил, и Левин, и Плетнев, путем заведомо неправильного лечения, сделали свое дело. Вот все, что я знаю по поводу умерщвления Алексея Максимовича Горького.

ВЫШИНСКИЙ. [Значит, вы утверждаете, что] А умерщвление Менжинского [так же] было произведено по прямым указаниям кого?

БУЛАНОВ. [Так, это совершенно очевидно,] По указанию Ягоды. Причем должен сказать, если в умерщвлении Горького были, как он говорил, исключительно политические мотивы, то здесь я от него знаю о мотивах уже личного порядка.

ВЫШИНСКИЙ. То есть?

БУЛАНОВ. [Порядка] О личных[ости, порядка] мотивах человека, который хочет всеми средствами, всеми путями сделать себе карьеру, т.е. ускорить освобождение поста, сделать пост председателя ОГПУ вакантным, считая, очевидно, что при этом положении он, Ягода, единственная кандидатура на пост председателя. [И я допуская, он мне это не говорил, что здесь могло быть...]

ВЫШИНСКИЙ. Это ваш анализ?

БУЛАНОВ. [Да, что здесь в какой-либо мере могло] Конечно, здесь играли[ть] роль и политически[о]е [значение.] мотивы. [Т.е. ц] Центру правых, вообще заговорщиков, больше чем, интересно иметь во главе карательного органа своего человека, одного из своих лидеров, т.е. создать гарантию, [уже] почти полную возможность любые концы спрятать в воду.

[ВЫШИНСКИЙ. Правильно.]

[БУЛАНОВ.] Но [, главным образом, то, что] Ягода мне лично говорил [, это] о мотивах[ы] личного характера. Он [уже давно] не раз подчеркивал, что [человек] Менжинский фактически не работает длительное время, а работу приходится нести [Ягоде] ему — Ягоде. [, а лавры этой работы, результаты этой работы приписываются Менжинскому.] Точку над «и» он поставил, по-моему, в 1933 г., когда он мне сказал прямо, что он решил ускорить, т.е., попросту говоря, уничтожить Менжинского, что он к этому делу приспособил доктора Левина, но что у Левина чего-то не вышло. А потом, я от него знаю точно, что он в качестве прямого исполнителя привлек доктора Казакова.

ВЫШИНСКИЙ. Кстати, вам не известно — Казаков был у Ягоды в Наркомвнуделе, в его кабинете, по этому вопросу?

БУЛАНОВ. Если Ягода давеча [отрицал, если он заявлял,] заявлял, что он первый раз видит Казакова, так я жду теперь, что он скажет, что он и меня первый раз в жизни видит. Казакова, конечно, он видел и видел неоднократно. Я, например, лично припоминаю случай [(правда, случай единственный)], когда Казаков был в кабинете у Ягоды. Это у меня сохранилось в памяти, потому что это было в выходной день. За числа я не ручаюсь.

ВЫШИНСКИЙ. Позвольте Казакова спросить. Обвиняемый Казаков, когда это было?

КАЗАКОВ. 6 ноября.

ВЫШИНСКИЙ. Год?

КАЗАКОВ. 1933 г.

БУЛАНОВ. У меня осталось в памяти, что это был выходной день, [выходные дни мы обычно соблюдали, а в этот день мы][6] были в Управлении. Что Ягода Казакова видел очень часто у Менжинского — это факт. Казаков приходил очень часто к Менжинскому в кабинет.

ВЫШИНСКИЙ. Казаков часто бывал в кабинете у Менжинского?

БУЛАНОВ. Да, очень часто.

ВЫШИНСКИЙ. И Ягода не мог его не видеть.

БУЛАНОВ. Да, Ягода видел Казакова не раз в кабинете Менжинского.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, Ягода неправду здесь говорит?

БУЛАНОВ. Неправду. Откуда бы я знал, что Ягода мне сказал, что привлечен к этому делу — делу убийства Менжинского — и доктор Казаков, и что они проделывают это вдвоем с Левиным, что Казаков употребляет такие мудреные лекарства, которые не только не известны медицине, но слабо известны самому Казакову, там что следов после этого отравления найти будет трудно. Это говорил мне Ягода. Откуда бы иначе я взял?

ВЫШИНСКИЙ. [Позвольте мне Ягоду спросить. Обвиняемый] Подсудимый Ягода, вы слушали [внимательно] показания Буланова [, слышали его показания] по поводу отравления Менжинского?

ЯГОДА. Да, слышал.

ВЫШИНСКИЙ. После этих показаний, которыми устанавливается ваше участие в отравлении, вы будете продолжать отрицать это участие?

ЯГОДА. Нет, я подтверждаю [.] свое участие.

ВЫШИНСКИЙ. Подтверждаете?

ЯГОДА. Да.

ВЫШИНСКИЙ. [Садитесь. Обвиняемый] Подсудимый Буланов, а умерщвление Макс[а]има Пешкова — это тоже дело рук Ягоды?

БУЛАНОВ. Конечно.

ВЫШИНСКИЙ. [Обвиняемый] Подсудимый Ягода, что вы скажете на этот счет?

ЯГОДА. Признавая свое участие в болезни [Макса] Пешкова, я ходатайствую перед судом весь этот вопрос перенести на закрытое заседание.

ВЫШИНСКИЙ. Я не возражаю. [, имея в виду, что материалы закрытого заседания могут быть в необходимой части оглашены на суд.]

[Обвиняемый] Подсудимый Буланов, вот вы нам нарисовали здесь чудовищную картину ряда преступлений, совершенных вами под руководством Ягоды. Кто еще из руководителей право-троцкистского блока участвовал в этих преступлениях по вашим данным?

БУЛАНОВ. Мне Ягода говорил прямо, [.]

[ВЫШИНСКИЙ. Что говорил, о ком?]

[БУЛАНОВ. Он говорил прямо,] что решение об отравлении [и] Ежова и умерщвлении Горького было принято [ими, как он говорил, т.е.] Рыковым,  Бухариным...

ВЫШИНСКИЙ. И Енукидзе?

БУЛАНОВ. И Енукидзе само собой.

ВЫШИНСКИЙ. Словом, головкой «право-троцкистского блока»?

[БУЛАНОВ. Само собой понятно.]

ВЫШИНСКИЙ. [(К суду.) Позвольте Рыкова спросить.]

[Обвиняемый] Подсудимый Рыков, известно ли вам о том, что было принято «право-троцкистским» блоком решение физического уничтожения Алексея Максимовича Горького?

РЫКОВ. Нет.

[ВЫШИНСКИЙ. Не известно?]

[РЫКОВ. Нет.]

ВЫШИНСКИЙ. А что вам известно было об этом?

РЫКОВ. Мне было известно то чрезвычайно враждебное отношение к Алексею Максимовичу Горькому, которое проявлялось со стороны троцкистов, в некоторых кругах правых на протяжении ряда лет.

ВЫШИНСКИЙ. У вас был разговор с Енукидзе в конце 1935 г. на [данного рода] эту тему?

[РЫКОВ. В конце 1935 г.? Я не знаю.]

[ВЫШИНСКИЙ. Ну, в начале 1935 г., в 1935 г. был такой разговор?]

РЫКОВ. С Енукидзе? Да, был.

[ВЫШИНСКИЙ. По поводу Горького?]

[РЫКОВ. Да.]

ВЫШИНСКИЙ. Какой разговор?

РЫКОВ. [Разговор был следующий.] Мне Енукидзе сообщил [о том], что троцкисты и зиновьевцы чрезвычайно озабочены тем влиянием, которое  приобретает Горький, [тем значением, которое он приобретает], что он [окончательно и] является решительным[о перешел на] сторон[у]ником Сталина и генеральной линии партии. [, что он совершенно уничтожает влияние Троцкого и троцкистов среди литераторов.] Поэтому, как он выразился, они считают необходимым, ввиду такого значения Горького, а значение его и за границей, и у нас не нуждается в подтверждении, — они настаивают, как он выразился, на ликвидации его политической активности.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, Енукидзе говорил о необходимости ликвидировать политическую активность Горького?

РЫКОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Каким образом и в каком смысле?

РЫКОВ. Он говорил в настолько повышенных тонах, или резко враждебных выражениях, что мне было ясно, (т.к. речь идет, главным образом, со стороны троцкистско-зиновьевской части), что за этим тоном кроется [какая-то] возможность [разговора или возможность проектов и о] применения[и] и насильственных мер.

ВЫШИНСКИЙ. Из разговора с Енукидзе вы заключили о том, что речь идет об устранении политической активности Горького разными средствами, вплоть до насильственных мер?

РЫКОВ. Да, может дойти в случае чего и до этого.

ВЫШИНСКИЙ. А что такое довести до насильственных мер? Можно понимать и до убийства?

РЫКОВ. Конечно.

[ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы знали?]

[РЫКОВ. Конечно.]

ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы знали о готовящемся убийстве Горького.

РЫКОВ. [О том, что убийство решено.] Не совсем так.

ВЫШИНСКИЙ. Что оно готовится, вы знали об этом?

РЫКОВ. Я знал о том, что я вам уже говорил.

ВЫШИНСКИЙ. А этого разве недостаточно для квалификации...

РЫКОВ. Для той квалификации, о которой вы говорите, это не достаточно. Может быть, я недооценивал того, что говорил Енукидзе.

ВЫШИНСКИЙ. Недооценивал?

РЫКОВ. Может быть, у меня не было такого убеждения или мнения, что покушение на жизнь Горького готовится. У меня не было этого. Я сказал мягче.

ВЫШИНСКИЙ. То есть, что может такая задача встать?

ВЫШИНСКИЙ. То есть, иначе говоря, разговор с Енукидзе дал вам возможность понять, что можно не останавливаться перед убийством Горького?

РЫКОВ. Нет, он мне дал возможность понять обратное, потому что в этом же разговоре с Енукидзе я достаточно категорически высказался против этих нападок.

ВЫШИНСКИЙ. Это вы, а я спрашиваю о блоке.

РЫКОВ. Это я признал как один из участников блока.

ВЫШИНСКИЙ. Это ваше дело, признавать или не признавать.

РЫКОВ. Я сказал и о моем протесте против этого.

ВЫШИНСКИЙ. Протест против чего?

РЫКОВ. Против того тона, тех выражений, тех нападок, которые были со стороны Енукидзе по отношению к Горькому. Так как это было в той стадии, когда вопрос мог только возникнуть в таком смысле, я думаю, что мое категорическое вмешательство и решительный протест эту возможность исключали.

ВЫШИНСКИЙ. Я формулирую то, что вы сейчас сказали, чтобы устранить в дальнейшем спор по этому вопросу, следующим образом: первое — в 1935 г. вы имели разговор с Енукидзе, при котором он резко говорил, что троцкистско-зиновьевской блок настаивает на ликвидации политической активности Горького.

РЫКОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Второе — по тону, по враждебности, по озверелости этого разговора можно было заключить, что при устранении политической активности, как они не остановятся ни перед какими средствами.

РЫКОВ. Сказать теперь об этом задним числом, это совершенно ясно.

ВЫШИНСКИЙ. А как вы тогда себе представляли?

РЫКОВ. Я сказал, что я недооценивал эту опасность.

ВЫШИНСКИЙ. Это уже будет характеристика вашего отношения к факту, а меня интересует самый факт. Вы подтверждаете, что из разговора с Енукидзе можно было понять, что в целях ликвидации политической активности Горького, как он говорил, они не остановятся...

РЫКОВ. Я бы просто сказал, что они могут не остановиться перед насильственными средствами.

ВЫШИНСКИЙ. Так. И третье — [что и] из этого разговора с Енукидзе было ясно, что может идти речь о террористическом акте против Горького.

РЫКОВ. Да, так вопрос мог ставиться. [, могла идти речь.]

ВЫШИНСКИЙ. Это было ясно. Садитесь, пожалуйста.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. (К Буланову.) Вы кончили ваши показания?

БУЛАНОВ. Кончил.

ВЫШИНСКИЙ. У меня есть вопрос к Буланову. Неизвестен ли вам случай, чтобы Ягода пересылал деньги Троцкому?

БУЛАНОВ. Совершенно точно известно.

ВЫШИНСКИЙ. В каком году?

БУЛАНОВ. О том, что Ягода снабжает Троцкого деньгами, я узнал от Ягоды [, как и в ряде других случаев,] не сразу.

В 1934 г. Ягода вызвал меня и сказал, что ко мне придет один [товарищ] человек, которому я должен выдать 20 тысяч долларов.

ВЫШИНСКИЙ. 20 тысяч долларов? Для чего и для кого?

БУЛАНОВ. Я никогда не спрашивал Ягоду, зачем и для чего. [И на этот раз, как всегда, я сказал: слушаю. Трудно было разобрать, где кончалась его контрреволюционная работа и была, так сказать, революционная работа.] Я этому человеку деньги выдал. Когда на другой день я доложил о том, что это распоряжение выполнено, тогда Ягода мне сказал, что этому человеку мне придется и впредь давать те суммы денег, которые он будет указывать. И он, между прочим, сказал, что этот человек является его прямой связью [(у него есть все возможности к этому)] с Троцким, что Троцкий за последнее время испытывает очень большую нужду в деньгах, и что те суммы, которые я выдал и буду выдавать, идут непосредственно Троцкому. [На его или личное содержание, или на содержание его работы — об этом он не говорил.] Действительно, этот человек являлся на протяжении 1934—1936 гг. [, когда я его видел последний раз,] четыре—пять раз [и по такой же сумме] и я ему выдавал деньги каждый раз, получая, конечно, от Ягоды распоряжение о выдаче.

ВЫШИНСКИЙ. У меня больше вопросов нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У защиты вопросы есть?

ЗАЩИТА. Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У подсудимых имеются вопросы?

РЫКОВ. Буланов говорил относительно моего архива, найденного у Ягоды. Я хотел бы, чтобы он познакомил с находкой, откуда этот архив, что в нем содержится и откуда он знает об этом.

БУЛАНОВ. Если бы я знал точно, что там находится и размеры этого архива, я своему сопроцесснику ответил бы обязательно. К сожалению, я этими сведениями не располагаю. Я говорил об этом архиве на основании вот чего. Когда Ягода перебирался из одного помещения в другое при переделке здания, я не помню при каких обстоятельствах, но, во всяком случае, среди части вещей, которые лежали долгое время в несгораемом шкафу, я обнаружил кипу документов. Я спросил Ягоду. Он мне сказал: не разбирайте, это — архив Рыкова. Этого, мне кажется, было достаточно для того, чтобы сделать это заявление.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Объявляю перерыв на полчаса.

 

КОМЕНДАНТ. Суд идет, прошу встать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Садитесь, пожалуйста.

Подсудимый Ягода, показания, которые вы давали на предварительном следствии, вы подтверждаете?

ЯГОДА. Я подтверждаю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Что вы желаете сказать суду о ваших преступлениях?

ЯГОДА. Начало моей антисоветской деятельности надо отнести к 1928 г., когда я вступил в антисоветскую организацию правых. Этому предшествовали мои переговоры с Рыковым, с которым у меня были довольно дружеские личные отношения.

[Мое] Особенность моего положения[е] в организации [с самого начала, т.е. 1928 г., было особенным. Эта особенность] заключалась, главным образом, в том, что я, как заместитель Председателя Объединенного Государственного Политического Управления, в то время не мог участвовать в открытой контрреволюционной борьбе правых и [поэтому] находился в законспирированном положении. О такой моей роли в организации правых знали несколько человек: [, как] Рыков, Бухарин, Угланов, [и] Смирнов А.П. (Фома), Томский. На первом этапе борьбы правых против советской власти моя роль заключалась в том, что я снабжал организацию правых — Рыкова и Бухарина — тенденциозно подобранными секретными материалами ОГПУ, которые они — Бухарин и Рыков — использовали в своей борьбе против партии.

В дальнейшем, когда правые перешли на нелегальное положение в борьбе с партией и советской властью, [соответственно, конечно, изменилась и моя роль в организации. На меня] центром правых на меня была возложена задача ограждения организации правых от провала. И по этой договоренности я на протяжении ряда лет принимал все меры к тому, чтобы оградить организацию, в особенности ее центр, от провала. Я должен здесь со всей ответственностью заявить, что виною тому, что советская власть и органы НКВД только в 1937—1938 гг. смогли вскрыть и ликвидировать контрреволюционную деятельность организации правых [, представленной здесь на скамье подсудимых] и право-троцкистского блока, [— виною этому] является моя предательская работа в системе Народного Комиссариата Внутренних дел. Если бы советская разведка было свободна от контрреволюционной группы правых и шпионов, которые благодаря [меня] мне сидели в аппарате НКВД, заговор против советской власти, несомненно, был бы вскрыт в своем зародыше.

Эту свою вину я целиком признаю перед советским судом. Наряду с этим, ответственность за все это должны разделить со мною сидящие здесь на скамье подсудимых, в первую очередь, Рыков и Бухарин. В 1931 г., в период активизации нелегальной деятельности правых, когда задача ограждения организации от провала стала наиболее актуальной, руководители центра правых потребовали от меня внедрения на руководящую работу ОПТУ активных участников организации правых; для того, чтобы не быть голословным, я приведу конкретный факт назначения участника [на участок ответственейшей работы, работы, которая вела всю борьбу с право-троцкистскими организациями, участника организации — Молчанова, который был назначен] организации правых — Молчанова начальником секретно[го] — политического отдела, который должен был вести борьбу с право-троцкистской организацией. Томский *в 1931 г.*[7] пригласил меня к себе на дачу, где, кроме него, был еще Фома (Смирнов), и предложил мне это сделать в самой категорической форме, что я и сделал. Молчанов был назначен начальником секретно-политического отдела ОГПУ. Тогда же Томский проинформировал меня о плане правых в отношении захвата власти и намечающемся блоке троцкистов и зиновьевцев с правыми. В связи с этим предложением, главным образом, для того, чтобы, повторяю, оградить организацию непосредственно от провала, они и мотивировали необходимость назначения Молчанова, члена этой организации. К этому же периоду времени 1931 — 1932 гг. относится создание мною в аппарате ОГПУ группы правых из работников [НКВД.] ОГПУ. Сюда входили: Прокофьев, Молчанов, Миронов, Буланов, Шанин и ряд других работников. В 1932 г., в связи с общим планом правых на свержение советской власти и захват власти в свои руки, по предложению Томского, я устанавливаю связь с Енукидзе. Предложение это было не случайно. Тогда ведущей идеей правых и отправным пунктом деятельности  организации была ставка на [государственный] контрреволюционный переворот путем захвата Кремля. Я считаю излишним объяснять здесь суду, что сама по себе постановка этого вопроса являлась результатом краха ставки на массовое восстание, в первую очередь, на кулацкие восстания, которые в какой-то мере мыслились в период трудностей, т.е. в 1930—1931 гг. [Именно в] В конце 1932 г., когда победа колхозного строя лишила нас ставки на массовые кулацкие восстания, [8]ставка на так называемый дворцовый переворот стала главенствующей. Отсюда совершенно ясно, что моя роль в организации, роль человека, занимающего должность заместителя председателя ОГПУ, в руках которого находились технические средства переворота, т.е. охрана Кремля, воинские части и т.д., была поставлена в центре внимания, и именно поэтому, по предложению центра правых, и установлена была мною связь с Енукидзе, *[, который] (тогда [был] он занимал пост секретаря Центрального исполнительного комитета СССР) [и по своему служебному положению] одним из руководителей заговорщической работы правых.*[9]

Одно обстоятельство, предшествующее[10], в начале 1933 г., внесло серьезные коррективы в наш план. Я говорю о приходе к власти в Германии фашистов. Если до этого времени основная установка правых зиждилась на идее дворцового переворота собственными силами, то, начиная с 1933 г., была взята ориентация на фашистскую организацию.

Прежде [всего я отвечу] чем ответить на вопрос, к чему конкретно сводилась ориентация на фашистскую Германию. Я [бы] хочу[тел] заявить [суду, в отличие от Бухарина, который и на скамье подсудимых пытается заниматься философскими изречениями и теоретическими обоснованиями идеи государственного переворота, что, ] следующее, когда речь шла о так называемом «дворцовым перевороте», то имелось в виду арестовать, свергнуть руководство советской власти, партии и, [на месте свергнутой] свергнув советскую[ой] власть[и], восстановить капиталистические отношения в стране, — [то, чего Бухарин в течение его допроса не имел смелости или чего-либо другого заявить ясно и точно,][11]

[Здесь не место и не время говорить о субъективных желаниях каждого из нас. Суду, как я понимаю, нужны такие ответы на вопросы, с] Ставили ли мы задачу свержения советской власти? [И] Я на этот [я] отвеч[у]аю положительно. [И второй вопрос: к] Какой общественный политический строй мы восстановили бы в стране после свержения советской власти? Я и на этот вопрос отвечаю прямо — капиталистический строй.

Перехожу к конкретному изложению фактов моих преступлений. С Енукидзе я связался [, как я говорил, в 1931 г.,] в конце 1931 г. или в начале 1932 г. К концу 1932 г. я встречался с ним систематически, вместе с ним неоднократно [решал] обсуждал вопрос[ы] о так называемом «дворцовом перевороте». Со слов Енукидзе я узнал, что в Кремле была создана военная заговорщическая организация, которая в любой момент готова совершить переворот. С его слов я узнал и относительно ориентировки на германский фашизм, пришедший к власти в 1933 г.

В 1933 г. был организован и оформился центр, блок троцкистов, правых и зиновьевцев. Я узнал также, что блок через Рыкова связан с меньшевиками и через Енукидзе с эсерами. О решениях этого центра меня осведомлял Енукидзе. От него я узнал, что в январе 1934 г. готовился государственный переворот с арестом состава XVII съезда партии, который происходил в то время.

Перехожу к изменнической работе право-троцкистского блока, к его связям с иностранными государствами.

Во-первых, я должен заявить суду, что под моим покровительством в самом аппарате ОГПУ, а затем НКВД существовала группа моих сторонников, группа шпионов различных иностранных разведок. О шпионской деятельности Запорожца, Гая, Воловича, Паукера, Венецкого и других я знал, но в интересах заговора благоприятствовал их работе, считая их [потенциальной] силой при реализации заговорщических планов, в особенности по линии связи с иностранными разведками. Несомненно, что через этих шпионов иностранные разведки были осведомлены [в] о моей принадлежности к организации правых и о моей работе в организации их. О существовании и деятельности всего право-троцкистского блока они также были хорошо осведомлены. Факты, подтверждающие это положение, я могу сообщить суду на закрытом заседании. Именно через одного из этих шпионов, в частности, через Венецкого, который занимал должность инспектора при Рыкове в Народном комиссариате связи, и была налажена связь блока, персонально Рыкова, с заграничным центром меньшевиков, с Николаевским.

[Но, к] Кроме этой группы шпионов в НКВД, мне известны и другие связи право-троцкистского блока с иностранными государствами. Я имею в виду участника заговора Карахана, связь которого я установил в 1935 г. Карахан меня посвятил во внешнеполитическую ориентацию право-троцкистского блока, по поручению которого он — Карахан — вел переговоры с германскими фашистскими кругами. «Немцы, — как говорил мне Карахан, — помогут блоку в деле свержения советской власти». Карахан рассказал мне, что Троцкий давно уже ведет переговоры с немцами и слишком «ангажировался» (я беру это в кавычках), обещав им за помощь в борьбе с большевиками много лишнего. Троцкий обещал отдать немцам Украину, Японии — Приморье. [и целый ряд других республик.] Блок, по словам Карахана, поручил ему поторговаться с немцами. «Конечно, кое-что уступить придется», — говорил Карахан. Карахан потребовал у меня информацию об организации право-троцкистского блока по Союзу для предстоящей беседы с фашистскими немецкими кругами. Я дал ему эту информацию об организации. Знаю, что у него состоялась встреча с руководящими фашистами, что было достигнуто тогда соглашение о поддержке немцами антисоветского блока, но детали переговоров, в том смысле, какой ценой достигнуто это соглашение, мне не известны. С кем он виделся персонально, я [это] скажу на закрытом заседании.

Перехожу к террористической деятельности право-троцкистского блока, и моей, в частности. Не для того, чтобы в какой-либо мере смягчить свою вину, но лишь в интересах установления истинного положения вещей, я должен заявить суду, что попытки со стороны некоторых обвиняемых по настоящему делу представить меня как профессионала-террориста, неверны по существу своему.

Я не хочу и не могу опорочивать ни одного из предъявленных мне обвинений по части совершенных террористических актов. Но я хочу только подчеркнуть, что ни один из этих актов не совершен мною без директивы право-троцкистского блока. Чем объяснить, что мое имя в первую очередь связывается с этими террористическими актами? Это объясняется очень просто: только специфичностью моего положения в организации правых, а также объясняется это и тем, что я, как бывший народный комиссар внутренних дел, имел в своих руках больше технических возможностей для выполнения решения центра, нежели другие участники блока. Из прошедших на суде допросов ясна фактическая сторона совершенных террористических актов. Я хочу остановиться на политической стороне дела.

Во-первых — убийство Кирова. Как обстояло дело? В 1934 г., летом, Енукидзе сообщил мне об уже состоявшемся [(я это подчеркиваю)] решении центра право-троцкистского блока об организации убийства Кирова. В этом решении принимал непосредственное участие Рыков. Из этого сообщения мне стало совершенно известным, что троцкистско-зиновьевские террористические группы ведут конкретную подготовку этого убийства. Излишне здесь говорить, что я пытался возражать, приводил целый ряд аргументов о нецелесообразности и ненужности этого террористического акта. Я даже аргументировал тем, что за совершение террористического акта над членом правительства в первую очередь ответственность несу я как лицо, ответственное за охрану членов правительства. Излишне говорить, что мои возражения не были приняты во внимание и не возымели своего действия. Енукидзе настаивал [только] на том, чтобы я не чинил никаких препятствий к этому делу, а террористический акт, — говорил он, — [независимо от того, хочу я или не хочу, будет] будет совершен троцкистско-зиновьевской группой. В силу этого я вынужден был предложить Запорожцу, который занимал должность заместителя начальника Управления НКВД, не препятствовать совершению террористического акта над Кировым. Спустя некоторое время Запорожец сообщил мне, что органами НКВД был задержан Николаев, у которого были найдены револьвер и маршрут Кирова, [и он] Николаев был освобожден.

Вскоре после этого Киров был убит этим самым Николаевым. Таким образом, я категорически заявляю, что убийство Кирова было проведено по решению центра «право-троцкистского блока». По решению этого же центра были произведены террористические акты и умерщвлены[ия] Куйбышев[а], Менжинский[ого] и Горький.[ого.]

Как тут обстояло дело? Еще до убийства Кирова умер сын Горького — Максим. Я уже заявлял суду, что я признаю свое участие в заболевании Макса и ходатайствую вторично у суда о перенесении моих объяснений по этому делу на закрытое заседание суда.

ВЫШИНСКИЙ. У меня в связи с этим есть один только вопрос. Вы признаете себя виновным, как вы выражаетесь, в заболевании Пешкова?

ЯГОДА. Все объяснения по этому вопросу я дам на закрытом заседании суда.

ВЫШИНСКИЙ. Хорошо. А в смерти Пешкова вы признаете себя виновным?

ЯГОДА. Я говорю точно: все объяснения по этому вопросу я дам по совокупности на закрытом заседании суда.

ВЫШИНСКИЙ. Признаете вы себя виновным или не признаете?

ЯГОДА. Разрешите на этот вопрос не отвечать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. (К Прокурору.) У вас нет возражений, чтобы вопрос о смерти Пешкова перенести на закрытое заседание суда?

ВЫШИНСКИЙ. Я не возражаю, имея в виду, что результаты этого выяснения могут быть определены на открытом заседании.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Это дело суда.

Суд определил ходатайство подсудимого Ягоды удовлетворить, и вопрос о смерти Пешкова переносится на закрытое заседание.

[Обвиняемый] Подсудимый Ягода, продолжайте дальше.

ЯГОДА. К этому времени было произведено умерщвление Менжинского. Я отрицаю, что в деле умерщвления Менжинского мною руководили личные соображения. На пост руководителя ОГПУ я претендовал не по личным соображениям, не из [корыстных] карьеристских соображений, а в интересах нашей заговорщической организации. Решение центра по этому вопросу мне было передано лично Енукидзе. В обоих этих случаях были использованы врачи, что создавало полную гарантию в смысле невозможности разоблачения.

Когда Енукидзе передавал решение контактного центра об убийстве Кирова, я выразил опасения, что прямой террористический акт может провалить не только меня, но и всю организацию. [, поскольку я, как заместитель председателя ОГПУ, отвечаю за охрану членов правительства.] Я указывал Енукидзе на менее опасный способ и напомнил ему, Енукидзе, о том, как при помощи врачей был умерщвлен Менжинский. Енукидзе ответил, что убийство Кирова должно совершиться так, как намечено, и что убийство это взяли на себя троцкисты и зиновьевцы, а наше дело — не мешать.

Что касается безопасного способа умерщвления при помощи врачей, то Енукидзе сказал, что в ближайшее время центр обсудит, кого именно из руководителей партии и правительства нужно будет убить этим способом в первую очередь.

Действительно, через несколько времени, при следующей встрече моей с Енукидзе, он сообщил мне, что центр принял решение приступить к ряду террористических актов над членами Политбюро и, кроме того, персонально над Максимом Горьким. Мне было понятно решение относительно Куйбышева, но и я никак не мог понять относительно совершения террористического акта над Горьким. Енукидзе мне объяснил, что право-троцкистский блок, имея в виду, как ближайшую перспективу, свержение советской власти, видит в лице Горького опасную фигуру. Горький непоколебимый сторонник сталинского руководства и, несомненно, в случае реализации заговора, поднимет голос протеста против нас, заговорщиков. [Центр, как объяснил мне Енукидзе, у] Учитывая[л] огромный авторитет Горького внутри и вне страны, [и поэтому] центр, по словам Енукидзе, принял категорическое   решение о физическом устранении Горького.

Енукидзе предложил мне послать к нему Левина, ввиду моего категорического отказа. Я это выполнил, и, после прихода Левина от Енукидзе, я этот акт подтвердил. Я в дальнейшем сам имел несколько разговоров с Левиным и, по его предложению, вызвал Плетнева к себе.

Я заявляю, что сидящие здесь, на скамье подсудимых, Рыков, Бухарин и другие несут полную ответственность за эти террористические акты. Я заявляю, что по их решению эти акты были осуществлены. Как это было сделано, это лучше меня скажут врачи.

Еще на одном факте я хочу[тел] остановить внимание суда. Это факт попытки [со стороны] группы заговорщиков [в НКВД] отравления Ежова.

После [его] назначения Ежова Народным комиссаром внутренних дел было совершенно ясно, что вся деятельность нашей группы, а также правотроцкистского блока, будет вскрыта. Ежов уже начал разгром кадров заговорщиков и, конечно, мог добраться до центра блока, и до меня, в частности.

И вот, во имя спасения нашей организации, во имя спасения Рыкова, Бухарина и других, мы [пошли на то, чтобы] решили убить Ежова. Отравление производил Буланов, он об этом суду рассказал. Я некоторые моменты в его речи отрицаю, но они не меняют факта и не меняют существа.

Я не отрицаю также факта посылки по требованию Енукидзе денег Троцкому через Мирова-Абрамова.

Вот те сведения, которые я считаю нужным довести до сведения суда.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Есть вопросы у вас, т. Прокурор?

ВЫШИНСКИЙ. Конечно.

Значит, если подытожить ваши объяснения, то можно будет сказать следующее:

1. Что вы признаете себя виновным в давнишнем участии в подпольной работе правых.

ЯГОДА. Да. [, так сформулировано обвинение.]

ВЫШИНСКИЙ. 2. Что вы признаете себя виновным в том, что были одним из руководителей право-троцкистского подпольного блока.

ЯГОДА. Да, признаю.

ВЫШИНСКИЙ. 3. Что вы преследовали вместе с этим блоком цель свержения советской власти и восстановления в СССР капитализма.

ЯГОДА. Да, признаю. Была задача захватить Кремль.

ВЫШИНСКИЙ. Что вы избрали средством для свержения восстания в момент преимущественно войны? Так это?

ЯГОДА. Нет, это не так. Вооруженное восстание — это бессмысленная вещь. Об этом могли думать только эти болтуны.

(Общее оживление в зале.)

ВЫШИНСКИЙ. А вы думали о чем же?

ЯГОДА. О «дворцовом перевороте».

ВЫШИНСКИЙ. То есть о насильственном перевороте, произведенном узкой группой заговорщиков?

ЯГОДА. Да, так же, как и они.

ВЫШИНСКИЙ. Преимущественно приурочивая к военному нападению на СССР иностранных государств, или у вас были разные варианты?

ЯГОДА. Вариант был один: захватить Кремль. Время не имеет значения.

ВЫШИНСКИЙ. Вы стояли на точке зрения целесообразности в случае войны подготовить и обеспечить поражение СССР?

ЯГОДА. На этой точке зрения стоял блок, значит, и я.

ВЫШИНСКИЙ. Вы также признаете себя виновным и в шпионской деятельности?

ЯГОДА. Нет, в этой деятельности я себя виновным не признаю.

ВЫШИНСКИЙ. Но вы сами сказали, что под вашим непосредственным руководством работало несколько шпионов?

ЯГОДА. Да, это я признаю.

ВЫШИНСКИЙ. Вы знали, что они являются шпионами?

ЯГОДА. Да, знал.

ВЫШИНСКИЙ. Вы знали, что они выполняют шпионские обязанности?

ЯГОДА. Да, знал.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы им помогали?

ЯГОДА. Я в такой же мере отвечаю за этих шпионов, как...

ВЫШИНСКИЙ. Волович был шпион?

ЯГОДА. Да.

ВЫШИНСКИЙ. За Воловича вы отвечаете?

ЯГОДА. Так же как Рыков за Шаранговича.

ВЫШИНСКИЙ. О них будет особый разговор. Сейчас я говорю о вас. Вы признаете, что под вашим крылышком сидел целый ряд разведчиков, немецких и польских шпионов? Правильно это или нет?

ЯГОДА. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Вы знали об их шпионской деятельности, и вы эту шпионскую деятельность покрывали? [Вы признаете это?]

ЯГОДА. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Я считаю, что раз вы покрывали их шпионскую деятельность, значит, вы им помогали, содействовали?

ЯГОДА. Нет, в этом я не признаю себя виновным. Если бы я был шпионом, то, уверяю вас, что десятки государств вынуждены были бы распустить свои разведки.

ВЫШИНСКИЙ. Это было бы делом этих государств.

Волович был шпионом?

ЯГОДА. Я это сказал.

ВЫШИНСКИЙ. Вы знали об этом?

ЯГОДА. Знал.

ВЫШИНСКИЙ. Вы его не арестовали и не расстреляли?

ЯГОДА. Нет.

ВЫШИНСКИЙ. Обнаруженных вами шпионов вы обязаны арестовывать и расстреливать?

ЯГОДА. Разумеется.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы этого не сделали, т.е., иначе говоря, помогали [этому] шпионам[у] действовать как шпионам.[у.]

ЯГОДА. [Это ваша формулировка.] Я покрывал их.

ВЫШИНСКИЙ. Не помогали?

ЯГОДА. Помогал — если бы я собирал материалы и передавал им.

ВЫШИНСКИЙ. А вы знали, что они передавали материал.

ЯГОДА. Не всегда.

ВЫШИНСКИЙ. А иногда знали?

ЯГОДА. Знал.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, они передавали иностранным разведкам материал с вашего ведома?

ЯГОДА. Нет.

ВЫШИНСКИЙ. Вы были [об этом] осведомлены [?] о том, что они передавали иностранным разведкам материал?

ЯГОДА. Безусловно.

ВЫШИНСКИЙ. Вы были осведомлены, значит, с вашего ведома?

ЯГОДА. При моем покровительстве.

ВЫШИНСКИЙ. Хорошо, при вашем покровительстве тому, что они делали и о чем вы знали. Это установлено?

ЯГОДА. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Вы также признаете себя виновным в том, что государственные средства по поручению блока передавали в распоряжение Троцкого?

[ЯГОДА. Я это сказал.]

[ВЫШИНСКИЙ. Я спрашиваю, признаете виновным?]

ЯГОДА. Признаю.

ВЫШИНСКИЙ. [И, наконец, в организации] Признаете себя виновным в организации и осуществлении террористических актов: первое — убийство т. Кирова по поручению блока и по [его] предложению [.] блока?

ЯГОДА. [Соучастие?] Признаю себя виновным в соучастии в убийстве. [ВЫШИНСКИЙ. Да, соучастие, признаете?]

[ЯГОДА. Прямого участия я не принимал.]

[ВЫШИНСКИЙ. В соучастии признаете себя виновным?]

[ЯГОДА. Признаю.]

ВЫШИНСКИЙ. В соучастии в убийстве или в умерщвлении Менжинского признаете себя виновным?

ЯГОДА. Признаю.

ВЫШИНСКИЙ. В организации убийства Куйбышева признаете себя виновным?

ЯГОДА. Признаю.

ВЫШИНСКИЙ. В организации убийства Алексея Максимовича Горького признаете себя виновным?

ЯГОДА. Признаю.

ВЫШИНСКИЙ. У меня вопросов больше нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У защиты вопросы есть?

КОММОДОВ. Подтверждает ли подсудимый Ягода свои показания, данные на предварительном следствии в части, касающейся свиданий с Плетневым?

ЯГОДА. Я это сказал.

КОММОДОВ. То же самое в отношении свиданий с Казаковым?

ЯГОДА. Я это подтвердил.

КОММОДОВ. У меня вопросов нет.

БРАУДЭ. Кому принадлежит сама идея смерти от болезни?

ЯГОДА. Я сказал — Енукидзе.

БРАУДЭ. Позвольте спросить, какими методами вы добивались согласия Левина на осуществление этих террористических актов?

ЯГОДА. Во всяком случае, не такими, какими он здесь рассказывал.

БРАУДЭ. Вы подробно сами говорили об этом на предварительном следствии. В этой части вы подтверждаете ваши показания?

ЯГОДА. Они утрированы, но это не имеет значения.

БРАУДЭ. У меня вопросов больше нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У подсудимых есть вопросы к Ягоде?

РЫКОВ. У меня тот же самый вопрос относительно архива, о котором говорил Буланов.

ЯГОДА. Никакого архива Рыкова у меня не было.

ВЫШИНСКИЙ. У меня вопрос к Буланову. О каком архиве Рыкова у Ягоды вы говорили?

БУЛАНОВ. Я говорил в своих показаниях суду. Я повторю. При переезде из одного помещения в другое, участвуя в этом, я обнаружил ряд документов личного характера, я не помню какие, из которых было ясно, что это личные документы Алексея Ивановича Рыкова. Я спросил Ягоду, он мне это подтвердил, что там, в каких размерах — я говорил и говорю: этого не знаю.

ЯГОДА. Разрешите вопрос. Может быть, вы вспомните хоть один документ и скажете какой?

БУЛАНОВ. Если бы я вспомнил, я бы уже сказал.

ЯГОДА. Довольно странно. Человек определяет, что это архив Рыкова, по каким же документам? По одной фамилии что ли?

БУЛАНОВ. Я могу на это только одно ответить, что в свое время Ягода ни на одну секунду не сомневался в моих способностях очень быстро при всяких обстоятельствах ориентироваться и соображать. Почему он сейчас отрицает заведомо для меня ясную вещь, я не знаю, я сказал то, что я знал и считал нужным это сказать.

ЯГОДА. Во всяком случае, если архив и был бы, то, по сравнению с другими преступлениями, архив Рыкова это пустяки.

ВЫШИНСКИЙ. Скажите, [, пожалуйста,] подсудимый Ягода, вы в своей преступной деятельности [преступной] покрывали [преступную деятельность] меньшевиков?

ЯГОДА. Меньшевиков, в какой период?

ВЫШИНСКИЙ. В 1935 г. подпольную преступную деятельность меньшевиков?

ЯГОДА. По моим данным особо активной роли меньшевики не играли.

ВЫШИНСКИЙ. Какую-нибудь роль играли?

ЯГОДА. Почти никакой.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, кое-какая была?

ЯГОДА. Самая незначительная.

ВЫШИНСКИЙ. Но вы-то, по крайней мере, эту даже самую незначительную роль меньшевиков покрывали?

ЯГОДА. Я не смогу вам ответить на этот вопрос.

ВЫШИНСКИЙ. Позвольте мне предъявить Ягоде его показания в томе II-м лист дела 135: «вопрос: вам предъявляется документ из материалов НКВД, в котором сообщается о меньшевистском центре за границей и об активной его работе в СССР». Вы припоминаете этот факт?

ЯГОДА. Да, я знаю, я [не] только не смогу на это ответить здесь.

ВЫШИНСКИЙ. Я и не хочу, чтобы вы отвечали. На этом документе в ноябре 1935 г. наложена следующая резолюция: «Это давно не партия и возиться с ней не стоит». «Ответ: да, эту резолюцию писал я». И [ваше] дальше ваше объяснение: «это только одно из проявлений того, как я оберегал от провала и отводил удар от меньшевиков, потому что они находились в контакте с правыми». Подтверждаете это?

ЯГОДА. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, из этого момента можно сделать заключение, что правые были в контакте с меньшевиками в подпольной заговорщической работе и что вы покрывали эту их подпольную заговорщическую работу, отводили от них удар за ударом? Так?

ЯГОДА. Это не совсем так.

ВЫШИНСКИЙ. А как? Вы подтверждаете это показание?

ЯГОДА. Я подтверждаю показание, но для того, чтобы объяснить вам, должен сказать об этом документе.

ВЫШИНСКИЙ. Я знаю. Вы признаете ваше показание правильным?

ЯГОДА. Показание мое правильное.

ВЫШИНСКИЙ. Следовательно, так и было, как вы показывали, в вашей практике?

ЯГОДА. Так и было.

ВЫШИНСКИЙ. Следовательно, в вашей практике вы оберегали от провала меньшевиков? Правильно?

ЯГОДА. Правильно.

ВЫШИНСКИЙ. Вот это я вас и спрашиваю. Теперь скажите, пожалуйста, какова была роль по вашим данным [обвиняемых] подсудимых Рыкова и Бухарина в умерщвлении Алексея Максимовича Горького? [Коротко и ясно.]

ЯГОДА. Со слов Енукидзе я знал, что они принимали участие в обсуждении этого вопроса.

ВЫШИНСКИЙ. [В обсуждении этого вопроса, п] По поводу Рыкова мы тот вопрос выясняли. Рыков признал, что в разговоре с Енукидзе у них стоял вопрос о возможности террористического акта.

Я хотел бы спросить Бухарина по этому вопросу.

БУХАРИН. Я не принимал никакого участия.

ВЫШИНСКИЙ. Я вам еще не задал вопрос, а только сказал по этому поводу.

БУХАРИН. Вы сказали, что я хотел вас спросить по этому поводу.

ВЫШИНСКИЙ. Я сказал, что по этому поводу, но вопроса я еще не назвал, а ответ уже получил.

(Смех в зале.)

Я хочу вас спросить, вам известно, какое было отношение Алексея Максимовича к Троцкому?

БУХАРИН. Резко отрицательное.

ВЫШИНСКИЙ. А вам известно, какое отношение было Троцкого к Алексею Максимовичу Горькому?

БУХАРИН. То же самое, резко отрицательное. Прикажите рассказать более подробно.

ВЫШИНСКИЙ. Нет, сейчас это не требуется. Я хотел бы спросить Бессонова. [Обвиняемый] Подсудимый Бессонов, вы подтверждаете, что отношение Троцкого к Алексею Максимовичу Горькому было резко отрицательное?

БЕССОНОВ. Да, я подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ. На основании каких фактов?

БЕССОНОВ. На основании [фактов, которые] того, что высказал Троцкий в личном разговоре со мной.

ВЫШИНСКИЙ. Вы подтверждаете то, что вы показали на суде, что Троцкий [выдвигал идею о необходимости] передавал через вас директиву о физическом[го] уничтожении[я] Горького?

БЕССОНОВ. Да, [он поручил эту идею] я передал это задание Троцкого Пятакову.

ВЫШИНСКИЙ. Выбрал Пятакова как одного из главарей блока? Так что ли?

БЕССОНОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Вы с Пятаковым были связаны по подпольной заговорщической работе?

БЕССОНОВ. Совершенно верно.

ВЫШИНСКИЙ. Вам известно, [обвиняемый] подсудимый Бухарин, что это враждебное отношение к Горькому не только со стороны Троцкого, но и троцкистов *имело место*[12]?

БУХАРИН. Да, конечно, потому что Троцкий и троцкисты это единая суть, [и Троцкий пользуется таким авторитетом...]

[ВЫШИНСКИЙ. Среди своих заговорщиков?]

[БУХАРИН. Среди своих] заговорщики[ов, что ему] подчинялись на военный манер.

ВЫШИНСКИЙ. Вам известно, что это отрицательное отношение к Горькому со стороны троцкистов имело отчетливую форму?

БУХАРИН. Вы спрашиваете меня о том разговоре, который был у меня с Томским?

ВЫШИНСКИЙ. Если это есть доказательство того, о чем мы говорили?

БУХАРИН. У меня был один разговор с Томским.

ВЫШИНСКИЙ. Где был разговор, когда?

[БУХАРИН. Точно я не помню, может быть, в 1934 г. ...]

[ВЫШИНСКИЙ. В 1935 г.?]

БУХАРИН. [Может быть, в] В 1935 г. [На заседании Политбюро я подошел к] Томский[ому, он очень бегло] мне сказал, что Троцкий готовит какую-то враждебную акцию или враждебный акт против Горького.

ВЫШИНСКИЙ. Вы узнали от Томского, что Троцкий подготовляет какой-то враждебный акт против Горького, и не спросили Томского, откуда ему это известно?

БУХАРИН. Нет. Я предполагаю, что это ему было известно от троцкистских участников блока.

ВЫШИНСКИЙ. [От кого-либо из участников, из руководителей блока.] Он вам не сказал, почему [они] троцкисты готовили эту враждебную акцию или акт против Горького?

[БУХАРИН. Он этого не сказал. Он сказал, что сталинца Горького, но у меня сложилось впечатление, что речь идет о крупном политическом антагонизме в связи с специфической ролью Алексея Максимовича.] [эта акция против «сталинца» как защитника социалистического строительства, вообще  сталинской политики, в частности]

[ВЫШИНСКИЙ. Какая специфическая роль?]

БУХАРИН. [Специфическая роль,] Он этого не сказал. Он сказал, что это акция против «сталинца Горького» как защитника социалистического строительства вообще, сталинской партийной политики, в частности. [и в особенности, и еще, так сказать, д] Думаю, что здесь речь шла о том большом резонансе, который каждое слово Алексея Максимовича имело на *арене международной*[13] вообще, у интеллигенции, в частности. [в более узком смысле слова.]

ВЫШИНСКИЙ. Не касался ли этого момента Томский в связи с вопросом о свержении советской власти?

БУХАРИН. Нет, гражданин Прокурор.

ВЫШИНСКИЙ. Это вы хорошо помните?

БУХАРИН. Это я хорошо помню.

ВЫШИНСКИЙ. Разрешите напомнить мне то, что говорил Бухарин на предварительном следствии, том 5, стр. 117 — «Троцкисты, говорил мне Томский, аргументировали свое...» (Читает)[14].

БУХАРИН. Это, видите ли, гражданин Прокурор, т.к. меня допрашивали, какой я смысл вложил в эти беглые замечания Томского и какое впечатление сложилось от этого разговора, то я это более подробно изложил, причем это есть мое впечатление, которое я припомнил, когда меня спрашивали относительно разговора с Томским.

ВЫШИНСКИЙ. Скажите, совершение враждебного акта над Горьким связывал ли Томский с вопросом о свержении советского правительства?

БУХАРИН. [Так как словесно он не связывал, я и говорил, что нет, а п] По существу, [он] связывал.

ВЫШИНСКИЙ. [Но п] По существу, он связывал?

БУХАРИН. Да, я ответил.

ВЫШИНСКИЙ. Меня интересует существо.

БУХАРИН. Но вы спрашиваете конкретно...

ВЫШИНСКИЙ. Ваша беседа с Томским дала основание считать, что вопрос о враждебном акте против Алексея Максимовича Горького ставится в связи с задачей свержения сталинского руководства?

БУХАРИН. Да, по существу, это можно было сказать.

ВЫШИНСКИЙ. Следовательно, вы знали, что идет речь о каком-то враждебном акте [?] против Горького?

БУХАРИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. О каком же, по вашему мнению, враждебном акте шла речь?

БУХАРИН. Я тогда об этом совершенно не думал, и у меня в мыслях не было...

ВЫШИНСКИЙ. Что вы думали, скажите?

БУХАРИН. Я ничего почти не думал.

ВЫШИНСКИЙ. Но дело-то серьезное? Разговор идет о чем?

БУХАРИН. Разрешите мне объяснить в паре слов. Сейчас, постфактум, теперь, во время следствия, я могу сказать...

ВЫШИНСКИЙ. Не во время следствия, а во время разговора с Томским.

БУХАРИН. Но это был беглый разговор, разговор во время заседания Политбюро, который длился всего несколько секунд.

ВЫШИНСКИЙ. Меня не интересует, сколько времени длился разговор, вы могли целый час беседовать с Томским где-нибудь в уголке, поэтому для меня ваша аргументация не имеет значения, мне важны факты, я хочу их установить. Имели место следующие факты: в 1935 г., в начале (если вы правильно говорили на предварительном следствии) 1935 г. у вас с Томским был разговор. Томский вам сообщил, что троцкистско-зиновьевская часть право-троцкистского блока затевает враждебный акт против Горького как против сторонника сталинского руководства. Так?

БУХАРИН. Это так можно формулировать.

ВЫШИНСКИЙ. Это факт?

БУХАРИН. Это факт.

ВЫШИНСКИЙ. Как вы расценивали это сообщение?

БУХАРИН. Я прошел мимо этого сообщения.

ВЫШИНСКИЙ. Прошли мимо?

БУХАРИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Когда говорят о враждебном акте, то можно разуметь и очень серьезные враждебные акты, вплоть до террористических?

БУХАРИН. [Теоретически можно предполагать —] Да, от выступления в печати, [или] неприятного разговора до террористического акта — амплитуда колебания очень большая.

ВЫШИНСКИЙ. А вы в то время как относились к этому?

БУХАРИН. Я в то время совершенно на эту тему не разговаривал, в моем сознании ничего не было...

ВЫШИНСКИЙ. Что же, это такое ничтожное заявление, что на нем не следует останавливаться?

БУХАРИН. Это было беглое замечание...

ВЫШИНСКИЙ. Хотя бы и беглое. Вам говорят, что против Алексея Максимовича Горького готовится враждебный акт...

БУХАРИН. Дело, примерно, было так. Я серьезно формулировал уже на допросе, потому что я хотел припомнить, не проливает ли этот момент беседы какой-нибудь свет на тот материал, который имеется в распоряжении следствия. И под углом зрения этого материала все приняло определенные очертания. А тогда у меня в сознании этого не было, я не подумал о смысле этого факта.

ВЫШИНСКИЙ. [Но н] Не исключено, что именно тогда и шла речь о физическом устранении, об убийстве Горького?

БУХАРИН. Теперь я считаю, что это не исключено.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, то, что говорил Томский, давало основание думать, что речь шла о террористическом акте против Горького?

БУХАРИН. Теперь я утверждаю, что да.

ВЫШИНСКИЙ. А тогда вы не поняли?

БУХАРИН. А тогда я абсолютно ничего не понял.

ВЫШИНСКИЙ. (К суду.) У меня вопросов больше нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. (В сторону [обвиняемых] подсудимых.) Вопросы к Ягоде у кого-либо имеются?

РЫКОВ. [Мой сопроцессник] Ягода упомянул здесь фамилию Венецкого как человека, который являлся моим соучастником и связывал меня с кем-то. Я просил бы сказать, откуда это известно и кто такой Венецкий; знает ли Ягода об этом от самого Венецкого или из другого источника. Никаких инспекторов у меня лично не было.

ЯГОДА. Венецкий — инспектор связи Наркомата Связи и одновременно инспектор связи в НКВД. Однажды он мне позвонил и сказал, что Рыков просит его свести пакет к Николаевскому заграницу, — может ли он его взять. Я сказал: переговорите с Рыковым; если он даст — возьмите. Отсюда я вижу, что Венецкий является связью между Николаевским и Рыковым.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. (К Вышинскому.) Больше вопросов у вас нет?

ВЫШИНСКИЙ. Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У суда вопросов также нет. Садитесь, пожалуйста.

Переходим к допросу подсудимого Крючкова.

Подсудимый Крючков, поскольку вы подтвердили уже свои показания, данные на предварительном следствии, расскажите вкратце о ваших преступлениях.

КРЮЧКОВ. Я показания свои подтвердил полностью. Я предательски убил Максима Горького и его сына Максима Пешкова. Оба убийства я совершил по указанию Ягоды и под влиянием его угроз.

Давая мне поручение убить Максима Пешкова, Ягода осведомил меня о предполагаемом государственном перевороте и о его, Ягоде, участии. Принимая это поручение, я стал участником контрреволюционной организации правых.

Я не могу скрыть перед судом, как это я показывал и на предварительном следствии, что мои личные интересы совпадали, переплетались с политической подкладкой этого преступления. Ссылаясь на Ягоду, я нисколько не хочу уменьшить степени своей виновности. К разрушению здоровья Максима Горького я приступил после больших колебаний. В смерти же Максима Пешкова я был лично заинтересован. Я полагал, что со смертью Максима Пешкова я останусь единственно близким человеком к Горькому, человеком, к которому может впоследствии перейти большое литературное наследство Горького, которое даст мне в дальнейшем средства и независимое положение.

С Ягодой я познакомился в 1928 г. Наиболее близкая связь установилась в 1931 г. В 1932 г. мы стали встречаться чаще. Ягода часто разговаривал со мной, говорили мы об Алексее Максимовиче, о его роли как политического деятеля, о его близости к партии, к Сталину. Говорили о той работе, которую Максим Пешков ведет при Алексее Максимовиче. Ягода выяснял и мои политические настроения. [Нужно сказать, что тогда у меня политические настроения были колеблющиеся: я] Я не верил в силы индустриализации страны, я не верил в коллективизацию страны, [самокритику я считал не как орудие роста партии и страны, а как старание скрыть ошибки.]

В 1932 г. в разговоре со мной Ягода часто намекал мне, что ему известно, что я живу довольно широко и трачу сравнительно большие средства на себя.

ВЫШИНСКИЙ. Откуда у вас эти средства были?

КРЮЧКОВ. [Действительно, это было так.] Я [за]растрачивал большие деньги Горького, пользуясь его полным доверием. И вот это [все постепенно меня] поставило меня в какую-то зависимость перед Ягодой. Я боялся того, что он знает, что я трачу деньги [, я боялся того, что он знает, что я] и совершаю уголовное преступление. Ягода стал пользоваться мной, чтобы войти в дом к Горькому, стать ближе к Горькому. Я ему помогал во всем.

В начале 1933 г. Ягода в один из разговоров со мной сказал, что Алексей Максимович может скоро умереть, что он стареет, что после смерти Алексея Максимовича распорядителем литературного наследства Горького останется сын Макс.[им.] Вы же привыкли, говорит Ягода, жить хорошо, а останетесь в доме в роли приживальщика. Это замечание Ягоды смутило меня, и это мое смущение заметил Ягода. На этом разговор и кончился.

В 1933 г., кажется, весной, как я уже сегодня показывал, Ягода снова возобновил этот разговор со мной и тогда ставил вопрос прямо об устранении, точнее сказать, об убийстве Максима Пешкова.

Он тогда говорит мне так: дело тут не в Максиме Пешкове, необходимо уменьшить активность Горького, которая мешает большим людям [. Из дальнейшего разговора я понял, что идет речь о правой организации. Под большими людьми он понимал] — Рыкову[а], Бухарину[а], Каменеву[а], Зиновьеву.[а.] Разговор [был очень большой и] происходил в [его] кабинете Ягоды. [на площади Дзержинского.] Он мне говорил также о [государственном] контрреволюционном перевороте. Насколько я помню его слова, он говорил о том, что в СССР скоро будет новая власть, которая вполне будет отвечать[ет] моим политическим настроениям. Активность М. Горького стоит на пути государственного переворота, эту активность нужно уменьшить. «Вы знаете, как Алексей Максимович любит своего сына Максима. Из этой любви он черпает большие силы», — сказал он.

Я ему [ответил на это] сказал, что мешать ему, — Ягоде, — не собираюсь, и спросил, что мне нужно делать. На это он мне ответил: устранить Максима, и прибавил, что смерть Максима повлияет на Горького и сделает его безобидным стариком. В дальнейшем разговоре он мне сказал: ваша задача очень проста, [вы выпиваете с Максимом,] начните [его] спаивать [.] Максима. Я разговаривал с доктором Виноградовым и знаю, как губительно действует на организм Максима вино.

Я был удивлен, что он советовался по этому поводу с Виноградовым, и высказал свое удивление. [Тогда о] Он мне сказал, что для этого [преступного] дела привлечены [и знают о нем] доктор А.И. Виноградов и доктор Левин.

Я принял поручение и приступил к подготовке убийства Максима Пешкова. Я начал спаивать его, причем вино получал непосредственно от Ягоды в довольно большом количестве.

Но все же крепкий организм Максима Пешкова не поддавался. И вот в 1934 г. Ягода торопит меня, советует мне простудить Максима. Вы, говорит Ягода, оставьте его как-нибудь полежать на снегу. В марте или апреле месяце, [я не помню,] незадолго до основной болезни Максима Пешкова, я так и сделал, но Максим Пешков тогда отделался небольшим насморком. 2 мая я предварительно напоил Максима и, как здесь сегодня показывал доктор Левин, оставил его в саду на скамейке спать на несколько часов. День был холодный, и с этого момента Максим заболел, а 11 мая умер. 3 мая вечером Максим мне сказал, что ему нездоровится, и смерил температуру, [у него] оказалось 39,5. Несмотря на это, я врача не вызвал. [Я ему посоветовал согреться, выпить еще водки. Медицинский работник Олимпиада Дмитриевна Черткова, верный друг дома Горького, очень обеспокоилась и потребовала немедленно вызвать врача. Я сказал, что можно подождать до утра,[15] и у] Утром вызвал Левина.

Левин приехал и поставил диагноз, что у Максима в легкой форме грипп. При этом он отозвал меня в сторону и сказал, что вот вы добились того, к чему стремились. Я был немножко удивлен этими словами, откуда он знал о моем участии в этом преступлении. Раньше между нами бывали разговоры о здоровье Максима Алексеевича Пешкова, но прямо мы не говорили никогда как преступник с преступником. Через несколько дней случайно к Алексею Максимовичу Пешкову приехал доктор [тибетской медицины] Бадмаев. Бадмаев осмотрел Максима Пешкова и сразу же определил крупозное воспаление легких и удивленно спросил — что же Левин не осматривал его что ли? Когда Максим Пешков узнал, что он болен крупозным воспалением легких, он попросил — нельзя ли вызвать А.Д. Сперанского, который часто бывал в доме Горького. Алексей Дмитриевич Сперанский не был лечащим врачом, но Алексей Максимович его очень любил и ценил как крупного научного работника. Я сообщил об этом Левину. Левин на это сказал: ни в коем случае не вызывать Сперанского. [Он] Левин добавил, что он в скором времени приедет вместе с доктором А.И. Виноградовым. И, действительно, к вечеру они с доктором Виноградовым приехали. Доктор Виноградов, [привез с собой какие-то лекарства] еще не видя больного, [.] привез с собой какие-то лекарства. Я помню, тут была какая-то стычка с Олимпиадой Дмитриевной Чертковой, когда Виноградов дал Максиму лекарства, минуя ее, она постоянно ухаживала за всеми больными в доме Горького и требовала, чтобы все шло через ее руки. И она дала лекарства, которые были в домашней аптеке Горького.

7 или 8 мая Максиму Алексеевичу стало лучше. Я [позвонил как раз] сообщил об этом Ягоде, Ягода возмущенно сказал: «черт знает что, здоровых залечивают, а тут больного не могут залечить». [, приблизительно таков был смысл этого разговора.] Я знаю, что после этого Ягода говорил с доктором Виноградовым, и доктор Виноградов предложил дать Максиму Пешкову шампанского. Левин тогда [, насколько я помню разговор,] сказал, что шампанское очень полезно дать, потому что депрессивное состояние *у больного*[16]. Шампанское было дано Максиму Алексеевичу и вызвало у него расстройство желудка, при большой температуре. [, хотя температура и не записывалась, но была большой, при температуре примерно в 39 градусов, при деятельности сердца в 130—135 и при полном отсутствии сна.]

После того, как расстройство желудка появилось, Виноградов лично — это я знаю наверняка — дал больному слабительное и, выйдя из комнаты больного, сказал: [«Ну, теперь ясно] «для непосвященного ясно, что при такой температуре нельзя давать слабительное».

Консилиум, который был созван по настоянию [М.А. Пешковой и] Алексея Максимовича Горького, поставил вопрос о применении блокады по методу Сперанского, но доктор Виноградов, Левин и Плетнев категорически возражали и говорили, что надо подождать еще немного. В ночь на 11 число, когда Максим уже фактически умирал, и у него появилась синюха, [тогда] решили применить блокаду по методу Сперанского, [т.е. блокаду по методу Сперанского,] но сам Сперанский сказал, что уже поздно и не имеет смысла этого делать.

И так 11 мая Максим [был убит] умер. Я уже показывал, что я лично был заинтересован в убийстве Максима Пешкова. [, но это была моя мысль. Эту мысль воплотил в жизнь и, если можно так выразиться, дал мне нож в руки,] Ягода дал мне нож в руки. Я убил Максима по указаниям Ягоды.

Я забыл еще прибавить. Когда был разговор Ягоды со мной об убийстве Максима Пешкова, он мне сказал: «Петр Петрович, я в два счета могу отстранить вас от Горького, вы в моих руках. Малейший нелояльный шаг по отношению [меня] ко мне повлечет для вас более чем неприятные последствия». [Этот разговор у нас был приблизительно в конце разговора.]

Совершив это преступление, я вынужден был пойти на более ужасное преступление — на убийство Горького. [Прошло много времени,] Ягода поставил[т] прямо вопрос, что необходимо приступить к разрушению здоровья  Горького. Я заколебался, стал уклоняться от исполнения этого поручения. [Тогда] Ягода сказал, что он не остановится перед тем, чтобы разоблачить меня как убийцу Максима Пешкова. При этом Ягода дал мне недвусмысленно понять, что если бы я вздумал сослаться на него, — из этого ничего не выйдет. [Он, помню, прибавил, чтобы я не ссылался в связи с этим, т.е. с убийством Пешкова, на него. «Если вы назовете меня, вам никто никогда не поверит. Вы не глупый человек и понимаете, что] «Следствие ведь будут вести мои люди», — заметил Ягода. И я пошел на это преступление. [И тут же опять прибавил, что «задача ваша очень простая. Если вы раньше охраняли здоровье  Горького, то теперь действуйте наоборот». И я пошел на это преступление.]

Левин сегодня показал, как я простужал Горького. Здесь наши действия были согласованы, т.е. я спрашивал [его] совета Левина. [, что делать.] Зиму 1935-1936 гг. Максим Горький проводил в Крыму в Тесселе. [Я там часто бывал, приезжал, я] Я жил в Москве, но каждые три недели, месяц я приезжал туда. Я устраивал длительные прогулки Алексея Максимовича, я организовал постоянные сжигания костров. Дым костров естественно действовал на разрушенные легкие Горького. [Я настойчиво его торопил с написанием 4 тома Клима Самгина.] И в это время, в период 1935—1936 гг. Горький в Крыму не отдохнул, а, наоборот, усталый возвращался в Москву. Возвращение в Москву было организовано или, вернее, ускорено Ягодой, который [и здесь] как с убийством Максима Пешкова, так и с убийством М. Горького торопил меня. Когда я был в Крыму, я по телефону говорил с Ягодой. Ягода меня торопит, говорит: необходимо привести в Москву Горького, — несмотря на то, что в Крыму была в это время очень теплая погода, а в Москве холодная. Я говорю Горькому [об этом] о поездке в Москву. Горький соглашается, собирается ехать, и, приблизительно, 26 мая 1936 г. [, — в это время] Надежда Алексеевна Пешкова, вдова Максима Алексеевича Пешкова, позвонила по телефону, сообщила, что ехать ни в коем случае нельзя, погода в Москве холодная, к тому же [тогда] внучки Алексея Максимовича, т.е. ее дочери, находящиеся в Москве, больны гриппом при [большой] довольно высокой температуре. Через день или два я опять [говорю] разговариваю с Ягодой, Ягода говорит мне, что внучки совершенно здоровы, поправились и необходимо уговорить Алексея Максимовича ехать. Я Алексею Максимовичу передал это, и 26—27 мая мы выехали в Москву. [И Алексей Максимович] 31-го, по приезде, *немедленно*[17] Алексей Максимович отправился к внучатам, которые действительно болели гриппом, [грипп у них не прошел,] температура [еще] была повышена, и он 31 мая заболел. [На следующий день, даже] 31 мая вечером был вызван доктор Левин. Левин определил небольшой грипп, но 2 июня сам Алексей Максимович, разговаривая со мною утром, [говорит] спросил: «Что говорят врачи?» Я [говорю, что, вот,] ответил — грипп, а он говорит: [, что:] «по-моему у меня начинается воспаление легких, я вижу по мокроте». [слишком она тягучая.] Я тогда позвонил Левину. Левин приехал и с диагнозом, поставленным самим больным, согласился немедленно. После этого началось лечение в кавычках. [Алексей Максимович просил пригласить Сперанского, и уже по приезде Сперанского начали более энергично лечить Горького, фактически л] Лечили Горького профессор Плетнев и доктор Левин. Я наблюдал это лечение и [я] должен сказать, что критическое значение сыграло [дача] то, что Горькому давали дигален[а], данные, *о чем у суда*[18] имеются. Если до 8 июня 1936 г. пульс Горького все же был ровный и доходил, кажется, до 130 ударов в минуту, то после дачи дигалена он сразу стал давать резкие скачки.

[Я помню, приходил профессор Ланг, и я говорил, что в первую минуту было 30—40 ударов, а потом доходило до 160 и даже трудно считать.]

Вот мое второе ужасное преступление. Я кончил.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У Прокурора есть вопросы?

ВЫШИНСКИЙ. Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У защиты есть вопросы?

КОММОДОВ. Нет.

БРАУДЕ. Нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У подсудимых есть вопросы? (Нет.)

У экспертизы есть вопросы? (Нет.)

Объявляется перерыв до 11 часов утра 9 марта 1938 г.