Утреннее заседание 8 марта 1938 г.

УТРЕННЕЕ ЗАСЕДАНИЕ

ВОЕННОЙ КОЛЛЕГИИ ВЕРХОВНОГО СУДА СОЮЗА ССР

8 марта 1938 г.

КОМЕНДАНТ СУДА. Суд идет, прошу встать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается. Переходим к допросу подсудимого Левина.

Подсудимый Левин, показания, данные [в НКВД и Прокуратуре Союза] на предварительном следствии, вы подтверждаете?

ЛЕВИН. Подтверждаю.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У меня вопросов больше нет. Т. Прокурор, у вас есть вопросы?

ВЫШИНСКИЙ. У меня есть несколько вопросов.

[Расскажите, пожалуйста, обвиняемый] Подсудимый Левин, расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Ягодой [и что из сего произошло?] и каковы были результаты вашей близости к Ягоде?

ЛЕВИН. С Ягодой знакомство [более или менее поверхностное] началось у меня еще с начала 1920-х гг. [по той линии, что я] Я [в ВЧК тогда, впоследствии НКВД,] лечил покойного Дзержинского, Менжинского. [По этой линии в] Встречался от поры до времени с Ягодой и [ему в несчастных случаях] оказывал [медпомощь] ему медицинскую помощь. [, потому что в то время он был здоровым человеком.] Более частые встречи с ним стали устанавливаться у меня примерно с 1928 г., [связанные с началом переезда] в связи с приездом в Москву А.М. Горького.

[Для того, чтобы была яснее эта связь, я буду просить суд разрешения сказать несколько очень коротких слов о А.М. Горьком. Я буду очень краток и не задержу суд своими показаниями.]

Всем известно, что А.М. Горький с молодых лет болел туберкулезом в очень тяжелой форме. [Эта болезнь часто осложнялась тяжелыми кровохарканиями. До революции А.М. Горький] он жил ряд лет и до революции и после революции с 1921 г. в Италии, [на острове Капри. После революции он недолго мог оставаться у нас в Союзе, потому в 1921 г. снова произошло новое ухудшение в состоянии болезни, и он вынужден был уехать в Италию, на этот раз в Сорренто, прожив там безвыездно до 1928 г. За эти годы А.М. Горький очень стосковался о Союзе, его тяготила чрезвычайная оторванность от Союза, невозможность получать часто сведения. Он стал все чаще поговаривать о необходимости вернуться. Вернуться совсем по состоянию здоровья нельзя было, и он дошел до решения приезжать в Союзе периодически.[1]] С 1928 г. он приезжал в Москву на летние месяцы, когда климатические условия под Москвой для легочных и сердечных больных [, а он был в это время уже и сердечным больным, —] были относительно благоприятными, когда, наоборот, в Италии становится слишком жарко. С этого года он стал приезжать к нам на летние месяцы, на зимние снова возвращаться в Италию.

Был установлен порядок, что в Италии он должен оставаться под наблюдением кого-нибудь из советских врачей. Так как я считался его постоянным врачом, мне было поручено подобрать группу врачей и профессоров, которые разделили бы это полугодие на три двухмесячника, чтобы каждый по 2 месяца оставался в Италии, с тем, чтобы не отрываться от постоянной здешней работы. В числе этой группы был я и несколько ленинградских и московских врачей. Я каждый раз уезжал с ним из Италии, приезжал с ним в Москву, уезжал из Москвы как постоянный врач. Остальные — поочередно.

Во время [этих] приездов в Москву я, как постоянный врач А.М. Горького, бывал у него чрезвычайно часто. [, когда требовали этого обстоятельства.] Он жил за городом [, в 40 верстах от] под Москвой.[ы.] Я оставался у него на ночь, даже в тех случаях, когда не было ничего экстренного. [, чтобы проследить за ним вечером до сна и утром после сна.]

Одновременно в этом доме также часто бывал Ягода. [Вот тот пусть, который привел Ягоду ко мне, или меня к Ягоде, но это тот путь, который меня с ним соединил, установил более тесную связь.]

Там мы часто встречались. [Вечерами, когда я оставался ночевать в этом доме, как это бывает обычно с постоянным врачом в доме, я стал близким человеком, встречался со всей семьей. Сидел с ними за общим столом. Очень часто приезжал со службы Ягода, и мы с ним часто встречались. Словом, у] Установились не отношения случайного врача и больного, а отношения знакомых людей.

В то же время участились и мои посещения Ягоды у него на дому или на даче, потому что, примерно, кажется, около 1930 г. стала часто хворать его жена — Авербах, хроническая больная, болевшая очень часто с частыми обострениями по характеру ее заболевания. Во время этих обострений ее болезни, мне приходилось иногда ежедневно бывать в доме или одному или с кем-нибудь из врачей санчасти ОГПУ, даже с покойным хирургом Розановым, который был в качестве врача близок к этому дому. Таким образом, устанавливалось все более близкое знакомство.

Нужно сказать, что Ягода [, как мне казалось,] относился ко мне очень хорошо, проявляя разные признаки внимания. Откровенно говоря, это не казалось мне чем-то необычным, потому что мы — врачи — довольно часто видим, как больные желают чем-то отблагодарить нас и показать свое внимание. Одним словом, в этом я не видел ничего предосудительного или непонятного для меня. [Я даже более скажу, что э] Эти признаки внимания с его стороны мне льстили.

ВЫШИНСКИЙ. В чем выражалось это внимание?

ЛЕВИН. Ну, например, у него были прекрасные цветы, оранжерея, и он посылал мне [великолепные] цветы, посылал очень хорошее французское вино. Один раз он сделал мне весьма ценный для меня подарок: [т.к. у меня к тому времени появился маленький внук, зашел разговор о том, что я живу на даче. Дачи у меня не было и Ягода] предоставил мне [возможность пользоваться дачей] в собственность дачу в подмосковной местности, [где][2] я проживал в течение 5—6 лет в летние месяцы со своей семьей.

ВЫШИНСКИЙ. Специально выстроил для вас дачу?

ЛЕВИН. Нет, это не дача, но он предоставил мне в собственность...

ВЫШИНСКИЙ. То есть подарил вам дачу?

ЛЕВИН. Да, я смотрел на это как на подарок.

ВЫШИНСКИЙ. Оказывал [он] Ягода вам содействие в ваших поездках за границу, устранял различные таможенные формальности?

ЛЕВИН. Да, он давал знать на таможню, что меня можно пропустить из-за границы без [тщательного] осмотра.

[ВЫШИНСКИЙ. Без тщательного осмотра или вообще без осмотра.]

[ЛЕВИН. Вообще без осмотра. Это давало мне возможность привозить...]

ВЫШИНСКИЙ. Как вы это использовали?

ЛЕВИН. Я привозил вещи жене, женам своим сыновей, детские вещи, женские вещи, привозил мелкие подарки на службу...

ВЫШИНСКИЙ. Одним словом, все, что хотели, привозили беспошлинно, бестаможенно?

ЛЕВИН. Да, но это не были ценности...

ВЫШИНСКИЙ. Конечно, вы же не торговали этими ценностями.

ЛЕВИН. Я привозил их для родных.

ВЫШИНСКИЙ. Я понимаю, для себя, для родных, друзей, знакомых, приятелей.

ЛЕВИН. Конечно.

ВЫШИНСКИЙ. Для вас пограничных и таможенных законов не существовало?

ЛЕВИН. Совершенно верно.

ВЫШИНСКИЙ. И долго так продолжалось?

ЛЕВИН. В 1934 г. я еще был за границей.

ВЫШИНСКИЙ. А началось это «особое» внимание к вам когда?

ЛЕВИН. С первой моей поездки к Алексею Максимовичу[.]

[ВЫШИНСКИЙ. Когда это было?]

[ЛЕВИН. В] в 1928 или 1929 г. [.] и

[ВЫШИНСКИЙ. Д] до последнего времени. [, чуть ли не десяток лет.]

[ЛЕВИН. Меньше.]

[ВЫШИНСКИЙ. Ну, девять лет, восемь, семь с половиной?]

[ЛЕВИН. Не каждый же год я ездил.]

ВЫШИНСКИЙ. [Словом, достаточно длительный срок.] Ну, что же дальше? Это вы считали обычными знаками внимания? Так вообще пациенты проявляют свое внимание к врачам?

ЛЕВИН. Вы, вероятно, знаете, что не так.

ВЫШИНСКИЙ. Ни поездками за границу, ни подаркам, ни дачей, ни таможней, ни пошлиной?

ЛЕВИН. Понятно.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, необычно.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы считали это обычным?

ЛЕВИН. Для него, вероятно, было обычным.

ВЫШИНСКИЙ. А для вас?

ЛЕВИН. Для меня это, конечно, не было обычным.

ВЫШИНСКИЙ. Вы не думали, почему это происходит, какая причина этого[му] внимания[ю].[3]

ЛЕВИН. Я об этом не думал, потому что считал, что для него эта вещь не представляет большого значения, по его масштабу это были небольшие знаки внимания.

ВЫШИНСКИЙ. А вы сравните [п]со своими масштабами,[4] — для вас это было обычное явление?

ЛЕВИН. Конечно, это было не обычное явление. Но это был и не обычный пациент.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, необычный пациент оказывал вам необычное внимание?

ЛЕВИН. Да, да, конечно.

ВЫШИНСКИЙ. Скажите, пожалуйста, что из всего этого произошло?

ЛЕВИН. Для обычного больного сделать подарок трудно, поскольку...

ВЫШИНСКИЙ. Извините, я вас еще раз перебью. Когда вас освобождали от всякого рода таможенных осмотров, вы считали, что это естественно и законно?

ЛЕВИН. Я не считал это естественным и законным, но я знал, что это практикуется достаточно часто.

ВЫШИНСКИЙ. Кем практикуется, и откуда вы это знали?

ЛЕВИН. Я знал, что целый ряд людей пользуется дипломатическими паспортами и т.д.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы рассматривали себя вроде как дипломата.

[(Смех в зале.)][5]

ЛЕВИН. Нет, конечно, я себя так не рассматривал.

ВЫШИНСКИЙ. Вы понимали, что вы пользовали[уете]сь грубым нарушением советских законов и шли на это беззаконие из-за корыстных целей?

ЛЕВИН. Да, [да,] я понимал. Но должен сказать, что убытки государству от этого были очень маленькие, я привозил каких-нибудь пару галстуков, мелочь.

ВЫШИНСКИЙ. Но из маленьких частных убытков складывается один большой убыток. Так, между прочим, всякий преступник оправдывает свое преступление. Даже тот, кто украдет миллион золотом, он может по отношению к такому могучему, богатому государству, как наше, сказать, что убыток для государства все-таки небольшой.

[(Общее оживление в зале.)][6]

ЛЕВИН. Разрешите продолжить вашу мысль и пересчитать на деньги, сколько таможня должна была взыскать? Получится небольшая сумма.

ВЫШИНСКИЙ. Вы до сих пор не понимаете тяжести вашего преступления?

ЛЕВИН. Нет, нет, я понимаю.

ВЫШИНСКИЙ. Тогда продолжайте ваше объяснение.

ЛЕВИН. Я должен признаться, что такое внимание, оно даже мне льстило. Это было внимание со стороны руководителя такого органа, как ОГПУ. Я видел в этом определенное признание и доверие [ко мне] к себе[7] со стороны руководителя такого учреждения. Мне никогда не могло прийти в голову то, о чем я теперь узнал.

ВЫШИНСКИЙ. Потом пришло в голову?

ЛЕВИН. Да, пришло.

ВЫШИНСКИЙ. Как это случилось?

ЛЕВИН. [Наступил год, когда этих простых объяснений такого внимания оказалось недостаточно. Тогда наступило горькое тяжелое разочарование. Это был] В 1932 г. [, когда] Алексей Максимович решил [наконец, порвать с Италией и переехать] совсем переехать в Москву [, переехать] со всей своей семьей. В составе семьи был его сын Максим Алексеевич Пешков. [со своей семьей. Прошел 1932 г.] В начале 1933 г. зимой [, однажды,] во время одного из моих посещений Ягоды, во время прогулки у него на даче он начал со мной разговор, к которому несколько раз потом возвращался, разговор относительно сына Алексея Максимовича — Максима Алексеевича Пешкова.

Он говорил, что он недоволен его образом жизни, его поведением. Недоволен тем, что он не прикасался ни к какой работе, что ничем не занимается. Недоволен тем, что он злоупотребляет спиртными напитками. Но это был такой разговор, который более или менее соответствовал тому, что к тому времени М.А. Горький, будучи отцом двоих детей, не имел никакой обязательной работы, обязательного труда, не имел определенных занятий, просто в доме отца жил. Так что эти разговоры пока не внушали никаких основных подозрений.

[Однажды, в] Во время одной такой [же] беседы [с ним, он вдруг совершенно переменил тон в этом разговоре] он и сказал мне, — видите ли, Макс, как он его называл, не только [, как я вам говорил,] никчемный человек, [он человек вредный, он вредный для своего отца, для Алексея Максимовича. Он оказывает на него] но и оказывает на отца вредное влияние. Отец его любит, а он, пользуясь[ется] этим, [его любовью и слабостью к себе и, пользуясь этим, привлекает к нему антисоветских людей,] создает нежелательное и вредное окружение в доме у Алексея Максимовича. [Словом, я говорю это вот к чему, он человек вредный, Алексей Максимович нам нужен и е] Его необходимо убрать. Нужно сделать так, чтобы он погиб.

[ВЫШИНСКИЙ.][8] [Т.е.] То есть?

ЛЕВИН. Добиться его смерти.

ВЫШИНСКИЙ. [Т.е.] Значит, его убить?

ЛЕВИН. Конечно.

ВЫШИНСКИЙ. И [он] Ягода, значит, предложил вам осуществить это дело?

ЛЕВИН. Он сказал — «вы должны нам в этом помочь». [, вы должны это обсудить.] Мне не нужно здесь передавать психологического ощущения, насколько мне было страшно это слушать, думаю, что это достаточно понятно, но потом такое непрекращающееся смущение. Меня отделяет от этого срок — 6 лет, поэтому я не ручаюсь за стенографирование этого рассказа, а только за сущность его. Он дальше сказал, что вы знаете, кто с вами говорит, руководитель какого учреждения с вами говорит? Вы знаете, что я ответственен за политику партии и за жизнь крупнейших руководителей партии и правительства, а также за жизнь и деятельность Алексея Максимовича, а поэтому, раз это нужно в интересах Алексея Максимовича — устранить его сына — поэтому вы не должны останавливаться перед этой жертвой.

ВЫШИНСКИЙ. Так он мотивировал?

ЛЕВИН. Так.

ВЫШИНСКИЙ. Вы считали...?

ЛЕВИН. Я ничего не считал. Он говорит, пока давайте[9] оставим этот разговор, вы обдумайте дома, а через несколько дней я вызову вас.

ВЫШИНСКИЙ. Но что обдумать?

ЛЕВИН. Согласиться или не согласиться.

ВЫШИНСКИЙ. Кроме того, но обдумайте еще что?

ЛЕВИН. Как это выполнить?

ВЫШИНСКИЙ. И кого?

ЛЕВИН. [Это потом был разговор. В этот раз о] Он сказал: [, что у] «Учтите, что не повиноваться мне вы не можете, вы от меня не уйдете [»] *[Раз я вам оказал в этом доверие, раз вам оказывается доверие в этом деле, поэтому вы это должны ценить, и вы должны это выполнить. Вы никому не сможете об этом рассказать. Вам никто не поверит. Не вам, а мне поверят. Вы в этом не сомневайтесь, вы это сделайте.]*[10] Вы [только] обдумайте, как можете сделать, кого можете привлечь к этому. [»] Через несколько дней я вызову [В]вас». [вы мне скажете. И] Он еще раз повторил, что невыполнение этого грозит гибелью и [вам] мне и [вашей] моей семье. [Через несколько дней, когда я приехал к нему, я] Я считал, [— теперь я вижу, насколько это ошибочно, конечно, но тогда я считал,] что у меня нет другого выхода, я должен ему покориться. Опять-таки, когда смотришь с перспективами с сегодняшнего дня на 1932 г., когда видишь, насколько мне, как беспартийному человеку, казался всемогущим Ягода, то, конечно, очень трудно было отвертеться от его угроз, от приказов его.

ВЫШИНСКИЙ. А вы пробовали отвертеться?

ЛЕВИН. Я пробовал в душе отвертеться.

ВЫШИНСКИЙ. В душе, а отпора у вас не было?

ЛЕВИН. Не было.

ВЫШИНСКИЙ. [А п] Пробовали [вы] протестовать, сказать кому-нибудь об этом, сообщить?

[ЛЕВИН. Нет, не пробовал.]

[ВЫШИНСКИЙ. Но важно ведь то, что фактически предпринимается.]

ЛЕВИН. [Нет, я ничего не сделал, не попытался отвертеться.][11] Я никому не сказал и принял решение. Приняв решение, приехал к нему, [и тогда зашел разговор о том, что] Ягода сказал мне: «вам одному, вероятно, это трудно будет сделать. Кого вы думаете привлечь к этому делу?» Я ему [сказал на это так] ответил, что вообще ввести нового врача в дом Алексея Максимовича очень трудно, там этого не любили. Но есть один врач, который все-таки бывал у Максима Алексеевич [, кажется, это было] во время одного из моих отпусков, [он лечил его] это — доктор А.И. Виноградов из Санчасти ОГПУ. [Вот е] Его хорошо знал Крючков. Виноградов был направлен им, если не ошибаюсь, [.] (Крючков[ым Петром Петровичем, бывшим] был постоянным секретарем Алексея Максимовича). [и вот я] Я [говорю] сказал, что его надо будет обязательно к этому делу привлечь. [если нужно будет.] Затем еще я говорил [о том], что [не знаю] если бы нужно [ли] было[12] [это будет, но, во всяком случае, если бы нужен был еще кто-нибудь] привлечь[13] еще кого-нибудь из консультантов, то единственный консультант, [который в этом доме бывал[14] *и которого знали в этом доме*[15]] — это профессор Дмитрий Дмитриевич Плетнев *[, я не указывал сейчас на него реально, а говорил, что если при такой болезни нужно было бы, чтобы кто-нибудь из консультантов был [бы][16], то единственный человек, который мог бы туда приехать — это Д.Д. Плетнев.]*[17] Так шел 1933 г. [Мне очень трудно было решиться все время на это.] Он меня торопил. [, я не торопился.]

ВЫШИНСКИЙ. Кто он?

ЛЕВИН. Ягода. [Но за] В это время возник [новый] у него новый замысел. [И вот в конце, — это уже было, я думаю, вероятно, в октябре или ноябре того же 1933 г., — нужно только сказать, что до этого п] При встречах [он] Ягода [меня] часто спрашивал меня

[ВЫШИНСКИЙ. Кто он?]

[ЛЕВИН. Ягода. Часто спрашивал] о состоянии здоровья Вячеслава Рудольфовича Менжинского, [, который тогда хворал тяжело] тогдашнего председателя ОГПУ, который тогда тяжело хворал. Ягода был заместителем председателя ОГПУ. Нужно сказать, что [Вячеслав Рудольфович] Менжинский [был] с первых лет революции [тоже] был моим *пациентом постоянным*[18]. В 1926 г. [, как я помню,] у него был тяжелейший припадок грудной жабы. [, огромнейший силы. Я с большим трудом тогда выцарапал его из ногтей смерти. Остатки этого припадка 1926 г. были очень резко выявлены на вскрытии после того, как он умер в 1934 г. Это был огромный инфаркт.]

*[С тех пор [не]надорвалось[19] его здоровье, он стал болеть. Я, как и вообще всякий терапевт, в этом состоянии мало мог ему помочь, и, как всегда в этих случаях бывает, начинают кидаться на чудеса. Одним из чудес тогда прозвучало такое средство профессора Шварцмана — миоль, которое он рекламировал как спасительное средство от грудной жабы. Шварцман был вызван из Одессы, и некоторое время он производил хорошее впечатление на Менжинского. Потом — разочарование в Шварцмане. Затем была другая реклама, начали шуметь вокруг Игнатия Николаевича Казакова, и тогда он (Менжинский) обратился к Казакову. Я отпал как врач, и с]*[20] С 1932 г. Вячеслав Рудольфович стал постоянным[й] пациентом Казакова. Он сделался не только его постоянным пациентом, но и поддерживал его славу, но и был одним из небольшой группы крупных людей в то время, которым казалось, что он чрезвычайно им помогает. И этот шум вокруг Казакова, эти постоянные споры вокруг него в Москве привели к тому, что в Совнаркоме состоялось специальное заседание, посвященное вопросу о лечении методами Казакова, заседание, на котором присутствовал Менжинский и там поддерживал славу Казакова.

ВЫШИНСКИЙ. Заседания, которые были в правительственных учреждениях, никакого отношения не имеют к данному вопросу.

ЛЕВИН. Я говорю о заседании, на котором обсуждался вопрос о лизатах Казакова.

ВЫШИНСКИЙ. [Вы лучше р] Расскажите, что же конкретно вам говорил Ягода о Менжинском?

ЛЕВИН. На этот вопрос я сразу ответил Ягоде...

ВЫШИНСКИЙ. На какой вопрос?

ЛЕВИН. [Да, виноват, я хотел сказать, что н] Несколько раз [были] он просто [разговоры, расспросы] разговаривал о состоянии здоровья Менжинского, а [тут] в октябре или ноябре он меня опять спросил — «как здоровье Менжинского?» Я сказал, что, по моим сведениям, очень плохо. Но он говорит: «Зачем же тянуть? Он обреченный человек». [Он и считался тогда][21] больным почти безнадежно в смысле восстановления работоспособности большой и т.д.

ВЫШИНСКИЙ. Сказали ли вы Ягоде, что Менжинский может бороться за свою жизнь неопределенный срок?

ЛЕВИН. Простите, я не расслышал вашего вопроса.

ВЫШИНСКИЙ. Я вас спрашиваю: на вопрос Ягоды о состоянии здоровья Менжинского, не сказали ли вы Ягоде, что Менжинский может бороться еще неопределенный период времени?

ЛЕВИН. Да, конечно.

ВЫШИНСКИЙ. А что Ягода сказал в ответ на это?

ЛЕВИН. А он сказал, что «у меня есть сведения, что он живой труп».

ВЫШИНСКИЙ. А не сказал ли он иначе — «зачем это нужно?».

ЛЕВИН. Сказал.

ВЫШИНСКИЙ. Не сказал ли он, что нужно это ускорить?

ЛЕВИН. Да, сказал. Я к этому и иду. Я ему сказал тут относительно того, что он с 1932 г. является ревностным поклонником доктора Казакова, и если так вопрос стоит...

[ВЫШИНСКИЙ.][22] Говорите откровеннее, не стесняйтесь.

ЛЕВИН. Я говорю откровенно.

ВЫШИНСКИЙ. Не говорил[и] ли [вы ему о том] вам Ягода, что необходимо убить Менжинского?

ЛЕВИН. Говорил.

ВЫШИНСКИЙ. И вы тогда сказали, [что] кого для этого нужно привлечь? [кого?]

ЛЕВИН. Доктора Казакова. [как специалиста по лизатотерапии.]

[ВЫШИНСКИЙ. Каковое средство и удобно применить для преждевременной смерти?]

[ЛЕВИН. Да, вот в каком смысле оно удобно...]

ВЫШИНСКИЙ. [Вот в том смысле, в каком это и получалось.] Вы вызвали Казакова для чего? Для лечения или для умерщвления?

ЛЕВИН. Для второго.

ВЫШИНСКИЙ. Почему именно Казакова?

ЛЕВИН. Он лечил [его] лизатами, а лизаты приготовлял Казаков сам у себя в лаборатории.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, он мог приготовить все, что угодно?

ЛЕВИН. [Нет, не в том смысле, что влить яд в лизаты, а п] Приготовить такие лизаты, которые бы не помогали, а вредили.

ВЫШИНСКИЙ. Это равносильно яду.

ЛЕВИН. Совершенно верно.

[ВЫШИНСКИЙ. То есть не яд, а яд.]

[ЛЕВИН. Верно.] Тут я сказал Ягоде: «поскольку [в лечении,] в курсе[ах] лечения бывают перерывы, паузы, [а] а в период этих перерывов [и во время отъезда его,] я бывал[я] у Вячеслава Рудольфовича Менжинского, то я могу [мог] соединить лизаты с каким-либо сердечным лекарством, которое в комбинации с лизатами могло бы приносить вред».

ВЫШИНСКИЙ. Вы объяснили это Ягоде?

ЛЕВИН. Да, Ягоде.

ВЫШИНСКИЙ. А Ягода, что сказал?

ЛЕВИН. Он сказал, что с Казаковым он поговорит и директиву даст. [И к] Когда я увиделся с Казаковым в конце 1933 г., я узнал, что его вызывал Ягода для беседы, [и] он знает, что делать, и со мною поговорит, как [лизаты] будут приготовляться [.] лизаты. [Это делается и так, и так. И] Меня он спросил, какие сердечные лекарства буду я предлагать во время моего посещения. [для этого метода вредительства.]

ВЫШИНСКИЙ. [У менять есть вопрос к обвиняемому Казакову.] Обвиняемый Казаков, вы [слышали] подтверждаете показания Левина сейчас?

[КАЗАКОВ. Слышал.]

[ВЫШИНСКИЙ. Вы подтверждаете их?]

КАЗАКОВ. В основном, подтверждаю. [, а в деталях есть разница.]

ВЫШИНСКИЙ. [Значит, в] Вы подтверждаете, что с вам говорил Левин? [о том, что он давал в своих показаниях.]

КАЗАКОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Что он вам *именно*[23] говорил?

КАЗАКОВ. [Прежде всего, я] Я виделся с Левиным три раза, и он постепенно меня вовлекал, — была майская, июньская и, наконец, октябрьская встреча.

ВЫШИНСКИЙ. В каком году?

КАЗАКОВ. В 1933 г.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, в 1933 г. было три встречи?

КАЗАКОВ. Три встречи.

ВЫШИНСКИЙ. Первая встреча майская, о чем вы разговаривали?

КАЗАКОВ. Здесь он выразил сочувствие, что я изолирован от врачей, что на меня нападают врачи, и что я нахожусь в таком тяжелом состоянии. Он рекомендовал мне быть поближе к врачам, причем сказал: «с вами я поговорю особо». Я спросил: «О чем?». Он сказал: «О здоровье Менжинского».

ВЫШИНСКИЙ. Ближе к какому врачу или вообще к врачам?

КАЗАКОВ. Я держался в стороне, потому что была очень жестокая борьба.

ВЫШИНСКИЙ. А Левин высказал вам сочувствие?

КАЗАКОВ. [Да, он сказал,] Во время майской встречи он сказал, что зря вы возитесь с Менжинским. Менжинский — живой труп. [и, вряд ли вы завоюете признание со стороны врачей.] Я считал, что у Менжинского развивался хронно-сепсис.

[ВЫШИНСКИЙ. А в действительности это ни к чему не ведет?]

[КАЗАКОВ. Факт такой был.]

[ВЫШИНСКИЙ. Вторая встреча?]

[КАЗАКОВ. При этой встрече я ему высказал свое недовольство по поводу того, что в марте месяце меня устранили от Менжинского. У Менжинского развивался хронно-сепсис. При встрече 5 марта я ему сказал, что это — хронно-сепсис. Он] Левин со мною не согласился, и в результате этого я был отстранен. Я ему в резкой форме сказал, что я недоволен его поведением по отношению ко мне. Он мне сказал, что «мы с вам особо по этому вопросу поговорим». Правда, этот циничный ответ его, что Менжинский — труп и не стоит с ним возиться, меня покоробил.

ВЫШИНСКИЙ. Почему покоробил?

КАЗАКОВ. Потому что это цинично. Я знал, что Вячеслав Рудольфович, когда лечился у меня, стал на ноги.

ВЫШИНСКИЙ. Словом, заявление его было для вас циничным?

КАЗАКОВ. Конечно, циничным. Как только у него получалось улучшение, так вдруг я отстранился.

ВЫШИНСКИЙ. Кто вас отстранил?

КАЗАКОВ. Левин. 5 марта я вновь явился и потом снова был отстранен до июня месяца. Я ему это сказал.

ВЫШИНСКИЙ. Он что ответил?

КАЗАКОВ. Он? Как всегда — улыбочкой...

ВЫШИНСКИЙ. Дальше?

КАЗАКОВ. В июне [месяце] я встретился с ним. Он высказал мнение, что я был прав в своем диагнозе относительно развившегося у [него] Менжинского хронно-сепсиса на почве гриппа. Там [Б]была [у него] группа врачей, и они [решили провести лечение по поводу его хронно-сепсического состояния и] не возражали[ют], чтобы я начал лечить его.

ВЫШИНСКИЙ. Вы очень длинно рассказываете. Ведь мы будем допрашивать вас еще особо. Сейчас расскажите коротко — о чем был второй разговор?

КАЗАКОВ. Он сказал, что не возражает, чтобы я приступил к лечению Менжинского...

ВЫШИНСКИЙ. Словом, допустил вас?

КАЗАКОВ. Да. Я приступил к лечению Менжинского.

ВЫШИНСКИЙ. А вас это не удивило?

КАЗАКОВ. Он сказал одну фразу: «я думаю, что вы меня поняли».

ВЫШИНСКИЙ. А вы его поняли?

КАЗАКОВ. Я ничего не понял.

ВЫШИНСКИЙ. В таких случаях, когда не понимают тех, которые говорят, что «вы меня поняли», спрашивают: в чем дело. А вы спросили?

КАЗАКОВ. У меня был большой негативизм...

ВЫШИНСКИЙ. А по-русски?

КАЗАКОВ. Неприязненное отношение к Льву Григорьевичу.

ВЫШИНСКИЙ. Тем более надо было спросить, что значит эта двусмыслица.

КАЗАКОВ. Надо было, а я не спросил.

ВЫШИНСКИЙ. Может быть, вы действительно его поняли?

КАЗАКОВ. Нет, нет.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, он вам сказал: «вы меня поняли?». А вы что ответили?

КАЗАКОВ. Я просто посмотрел на него, выпучивши глаза, и не сказал ничего. Я приступил к лечению Менжинского, и Менжинский встал.

ВЫШИНСКИЙ. Вы поменьше говорите о своих заслугах, а говорите по существу заданного вам вопроса. Почему вы не спросили его: «в чем дело? Я вас не понимаю». Обыкновенно не спрашивают тогда, когда понимают. Правда?

КАЗАКОВ. Да, это верно.

ВЫШИНСКИЙ. Вы тогда кое[-что] о чем[24] догадывались?

КАЗАКОВ. Нет, я в тот момент не догадывался. Потом, в октябре месяце, он сказал: «Я вас считаю умнее, а вы меня не поняли».

ВЫШИНСКИЙ. В чем ваш ум должен был проявиться?

КАЗАКОВ. Он мне в резкой форме сказал: «удивляюсь я вам, что вы так рьяно взялись за лечение Менжинского и даже укрепили его здоровье, зря допустили его к работе». И дальше он сказал такую фразу, что «этим вы раздражаете Ягоду».

ВЫШИНСКИЙ. А вы что?

КАЗАКОВ. И он добавил, что это к добру не приведет.

ВЫШИНСКИЙ. А вы что?

КАЗАКОВ. Я слушал, что дальше будет.

ВЫШИНСКИЙ. Почему же вы слушали? Разве не ясно уже было, в чем дело?

КАЗАКОВ. Я хотел выслушать, до чего он дойдет.

ВЫШИНСКИЙ. До чего же он дошел?

КАЗАКОВ. [Дальше он сказал так:] В октябре Левин сказал мне: «вы поймите, что Менжинский — фактически труп, а восстанавливая его здоровье, допуская его к работе, вы тем самым восстанавливаете против себя Ягоду. Поймите, что Ягода заинтересован в устранении Менжинского, и если вы не подчинитесь ему — Ягода с вами расправится».

ВЫШИНСКИЙ. Он пугает вас?

КАЗАКОВ. Да. Вы ни слова не говорите Менжинскому, потому что все равно от Ягоды не уйдешь. Ягода такой человек, который ни перед чем не останавливается, он вас достанет из-под земли.

ВЫШИНСКИЙ. Это он вас пугал?

КАЗАКОВ. Он заявлял в такой форме.

ВЫШИНСКИЙ. Вы испугались?

КАЗАКОВ. Я задумался. Дальше Левин мне сказал: имейте в виду, что с вами будет разговаривать Ягода. По совести говоря, я здесь был совершенно растерян, испугался и не знал, что предпринять.

ВЫШИНСКИЙ. Что вы ответили Левину?

КАЗАКОВ. Ничего не ответил.

ВЫШИНСКИЙ. Выходит, что все три раза вы ничего не отвечаете, молчите?

КАЗАКОВ. Я не знал, что отвечать на эти циничные разговоры. Может быть, Левин является агентом Ягоды, потому что со мною так откровенно разговаривать у него не было никаких оснований.

ВЫШИНСКИЙ. Следовательно, вы утверждаете, что Левин вас запугивал, угрожал?

КАЗАКОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Обвиняемый Левин, правильно то, что передает Казаков?

ЛЕВИН. Не знаю, возражать тут же, в этот же момент или потом. Тут столько какой-то путаницы...

ВЫШИНСКИЙ. Задача судебного следствия и заключается в том, чтобы распутать всю эту путаницу.

ЛЕВИН. Я не знаю, при чем тут такие выражения, как «запугивание», «выпучил глаза», ссылка на то, чтобы он меня понял по одному выражению моих глаз. Я не считал Казакова таким умным, чтобы он мог понять с одного взгляда.

Я думаю, что не стоит останавливаться на этих мелочах. Конечно, если суд потребует, я могу рассказать все подробно.

ВЫШИНСКИЙ. Я вас спрашиваю, действительно ли вы застращивали Казакова?

ЛЕВИН. Это фантастично уже потому, что весь мой разговор с Ягодой о Менжинском был осенью 1933 г., а в мае я должен был знать, что надо было убить Менжинского. Казаков относит мой разговор к маю.

КАЗАКОВ. Первый разговор был в мае месяце.

*ВЫШИНСКИЙ. При первом[ый] разговоре он вас застращивал?

КАЗАКОВ. Нет. [, в] Второй разговор был в июне.*[25]

ВЫШИНСКИЙ. Застращивал?

КАЗАКОВ. Heт, не было.

ВЫШИНСКИЙ. А когда?

КАЗАКОВ. В октябре месяце, когда я вернулся из Кисловодска, он мне откровенно сказал.

ЛЕВИН. Да, тогда я сказал Казакову, что Ягода сказал то-то и то-то, что он вас вызовет и расскажет вам подробности.

ВЫШИНСКИЙ. (К Казакову.) Это вам Левин говорил?

КАЗАКОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Вы отрицаете, обвиняемый Левин, что вы запугивали Казакова?

ЛЕВИН. Я сказал, что я настолько запуган Ягодой...

ВЫШИНСКИЙ. Сам запуган?

ЛЕВИН. Я сказал, что бороться с ним не имею возможности.

ВЫШИНСКИЙ. Подсудимый Казаков, правильно говорит Левин? 

КАЗАКОВ. Левин сказал одну фразу, что Ягода такой человек, который ни перед чем не останавливается и, если будете сопротивляться, он наверняка вас лишит жизни.

ЛЕВИН. Это совершенно верно.

ВЫШИНСКИЙ. Вы говорили это?

ЛЕВИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. И поэтому что же?

ЛЕВИН. Если вам угодно, я могу рассказать вам о майско-июньском разговоре.

ВЫШИНСКИЙ. Нет.

ЛЕВИН. Я думаю, что тоже не стоит.

ВЫШИНСКИЙ. Значит?

ЛЕВИН. Если Ягода может решиться на все...

ВЫШИНСКИЙ. Следует подчиниться?

ЛЕВИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Говорили это?

ЛЕВИН. Да, и решили.

КАЗАКОВ. Я ничего не решал.

ВЫШИНСКИЙ. Вам говорил Левин, что вас вызовет Ягода?

КАЗАКОВ. Говорил.

ВЫШИНСКИЙ. Вы ответили?

КАЗАКОВ. Нет, ничего не отвечал.

ВЫШИНСКИЙ. На чем кончилась ваша беседа?

КАЗАКОВ. Мы разговорились...

ВЫШИНСКИЙ. Соглашение было достигнуто?

КАЗАКОВ. Нет, я ничего ему не сказал.

ВЫШИНСКИЙ. Обвиняемый Левин, вам ничего Казаков не сказал?

ЛЕВИН. До свидания с Ягодой — ничего.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, ваша задача была в том, чтобы информировать Казакова о предстоящем свидании с Ягодой на предмет преступного разговора?

ЛЕВИН. Да. Я передал Казакову, что его вызовет Ягода и все ему расскажет.

ВЫШИНСКИЙ. [Позвольте Ягоду спросить. Обвиняемый] Подсудимый Ягода, давали вы поручение Левину о [том, что вы] вызове[те] к [себе] вам[26] Казакова для разговора?

ЯГОДА. Я этого человека вижу первый раз здесь.[27]

ВЫШИНСКИЙ. Значит, такого поручения вы Левину не давали?

ЯГОДА. Я давал поручение Левину переговорить...

ВЫШИНСКИЙ. С кем?

ЯГОДА. С Казаковым, но сам лично его не принимал.

ВЫШИНСКИЙ. Я вас не спрашиваю, принимали вы его или нет, а я спрашиваю, давали вы поручение Левину переговорить с Казаковым? 

ЯГОДА. Поручения переговорить с Казаковым я не давал. 

ВЫШИНСКИЙ. Вы только что сказали, что давали Левину такое поручение.

ЯГОДА. Я давал Левину поручение об умерщвлении Алексея Максимовича Горького и Куйбышева, и только.

ВЫШИНСКИЙ. А насчет Менжинского?

ЯГОДА. Ни Менжинского, ни Макса Пешкова я не умерщвлял.

ВЫШИНСКИЙ. Это мы обсудим, когда будем вас допрашивать. Мне важно сейчас проверить, правильно ли показывает Левин, что вы ему поручали переговорить с Казаковым о том, что он будем вами вызван.

ЯГОДА. Никаких поручений Левину о разговоре с Казаковым я не давал. ВЫШИНСКИЙ. Не давали?

ЯГОДА. Нет.

ВЫШИНСКИЙ. Левин, вы слышали это объяснение Ягоды?

ЛЕВИН. Слышал.

ВЫШИНСКИЙ. Кто же прав?

ЛЕВИН. Я не знаю, как понять сейчас заявление Ягоды. О том, что Казаков был вызван к Ягоде, Казаков сам...

ВЫШИНСКИЙ. Я спрашиваю не об этом. Поручение вам давал Ягода?

ЛЕВИН. Давал.

ВЫШИНСКИЙ. Вы передали Казакову?

ЛЕВИН. Передал.

ВЫШИНСКИЙ. Казаков был вызван?

ЛЕВИН. Был.

ВЫШИНСКИЙ. Откуда вам известно, что он явился на вызов?

ЛЕВИН. Он это сам показывает.

ВЫШИНСКИЙ. Вам откуда известно, что он явился?

ЛЕВИН. Казаков мне сам об этом рассказал.

ВЫШИНСКИЙ. Казаков, вы были вызваны [?] к Ягоде?

КАЗАКОВ. Да, 6 ноября 1933 г. в 3 часа дня.

[ВЫШИНСКИЙ. Какого года?]

[КАЗАКОВ. 1933 г.]

[ВЫШИНСКИЙ. К кому?]

[КАЗАКОВ. В кабинет Ягоды.]

ВЫШИНСКИЙ. Вы явились?

КАЗАКОВ. Да, за мной прислали машину.

ВЫШИНСКИЙ. Ягода вас принимал?

КАЗАКОВ. Принимал.

ВЫШИНСКИЙ. Вы с ним разговаривали?

КАЗАКОВ. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Вы до этого видели Ягоду?

КАЗАКОВ. Нет, это было в первый раз.

ВЫШИНСКИЙ. А о чем [он] с вами говорил [?] Ягода?

КАЗАКОВ. Я должен сначала сделать одно маленькое вступление. Почему я явился 6 ноября. 5 ноября вечером был перевезен Менжинский с Шестых Горок в Москву на 2 Мещанскую улицу, во вновь отремонтированный особняк. Менжинского я не видел до этого недели 2—3. 6 ноября за мной приехала машину ОГПУ, и я поехал на Мещанскую улицу. Войдя в помещение, куда вечером прибыл Менжинский с семьей, я застал прежде всего неимоверно удушливою атмосферу...

ВЫШИНСКИЙ. Вы не рассказывайте, пожалуйста, таких подробностей, мы будем вас специально допрашивать, а скажите то, что нас интересует, в связи с заявлением Ягоды, что он вас никогда не видел.

КАЗАКОВ. 6 ноября, после того, как я вернулся от Менжинского к себе домой, мне позвонили по телефону и сказали, что сейчас за мной придет машина от Ягоды. На этой машине я и прибыл к первому подъезду ОГПУ.

[Здесь] Ягода меня встретил и спросил [меня] — как вы находите [вы] здоровье Менжинского? Я сказал, что здоровье Менжинского сейчас, [сегодня,] после перенесенных припадков бронхиальной астмы находится в тяжелом состоянии. Дальше он меня спросил — а говорили вы с Левиным? Я ответил — да, говорил. Так что же вы умничаете, — заявил Ягода — [почему вы не действуете?][28] Я оказал Менжинскому медицинскую помощь, он был в тяжелом состоянии. Я даже вместе с шофером вынес его на веранду, потому что он был в состоянии припадка в результате той удушливой атмосферы, какая была в помещении. Кто вас просил оказывать помощь Менжинскому? [Здесь] Ягода пришел, в буквальном смысле слова, в ярость, и сказал мне: [ведь] «на Менжинского все махнули рукой [и] *зря вы*[29] возитесь с ним. Жизнь его никому не нужна[я], всем мешает.[шающая.] Я [В]вам предлагаю вместе с Левиным выработать такой метод лечения, при котором можно было бы скорее закончить жизнь Менжинского. Имейте в виду, что если вы попытаетесь не подчиниться мне, то я сумею вас быстро уничтожить.

ВЫШИНСКИЙ. Что же вы ему ответили?

КАЗАКОВ. [Ягода продолжал: я умею ценить людей, которые подчиняются мне. Вы от меня никуда не спрячетесь. Я спросил, что нужно от меня. Он повторил, что я должен с Левиным повидаться и выработать метод, который помог бы ускорить наступление смерти Менжинского.][30] Я совершенно растерялся. [Он дал понять, что он является фактически директором ОГПУ, и я и] Из страха я подчинился. Я сказал, что повидаюсь с Левиным. [а в] В конце декабря я с ним виделся.

ВЫШИНСКИЙ. Обвиняемый Ягода, Казаков показывает, что вы его к себе вызывали, что вы с ним виделись и дали ему определенное поручение. Что вы на это скажите?

ЯГОДА. В показаниях Казакова сказано, что он был у меня, был вечером.

ВЫШИНСКИЙ. Вы ответьте на мой вопрос: вызывали ли вы Казакова и виделись ли с ним?

ЯГОДА. Этого человека я увидал в первый раз здесь. Я с ним не разговаривал никогда не эти темы.

ВЫШИНСКИЙ. Почему вы говорили на предварительном следствии об этом иначе?

ЯГОДА. Это неправильно, что я говорил на предварительном следствии.

ВЫШИНСКИЙ. Прошу предъявить том 2, лист дела 195.

Показания обвиняемого Ягоды от 28 декабря 1937 г. (лист дела 196).

«Известно, что последние годы Менжинский больше болел, чем работал. Руководил работой я. Было ясно, что с его смертью председателем ОГПУ буду я. С этой мыслю я свыкся и ждал смерти Менжинского, а он не умирал. Когда я дал задание Левину убрать Макса...»

ВЫШИНСКИЙ. Обвиняемый Левин, кто это Макс?

ЛЕВИН. Максим Алексеевич Пешков.

ВЫШИНСКИЙ. «Я подумал, почему не сделать это же самое с Менжинским. В одном из разговоров с Левиным я ему об этом прямо сказал. Он уже был связан со мной в подготовке преступлений и не мог от этого отказаться».

Обвиняемый Ягода, Левин был с вами связан в подготовке преступлений?

ЯГОДА. В отношении Макса нет.

ВЫШИНСКИЙ. А кого?

ЯГОДА. Куйбышева и Максима Горького.

ВЫШИНСКИЙ. А это говорили на предварительном следствии?

ЯГОДА. Говорил.

ВЫШИНСКИЙ. «Но он заявил, что не имеет доступа к Менжинскому, что постоянно лечащим доктором является Казаков, и что без него не обойтись. Я поручил Левину привлечь к этому Казакова».

Вы это показывали, обвиняемый Ягода?

ЯГОДА. Я сказал, что показывал, но это не верно.

ВЫШИНСКИЙ. Почему вы это показывали, если это не верно?

ЯГОДА. Не знаю, почему.

ВЫШИНСКИЙ. Садитесь.

«Я вызвал Казакова к себе, подтвердил ему мое распоряжение... он сделал свое дело, Менжинский умер».

Показывали это, обвиняемый Ягода?

ЯГОДА. Показывал.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы встречали Казакова?

ЯГОДА. Нет.

ВЫШИНСКИЙ. Почему вы показывали неправду?

ЯГОДА. Разрешите на этот вопрос не ответить.

ВЫШИНСКИЙ. Вы отрицаете, что вы организовали убийство Менжинского?

ЯГОДА. Отрицаю.

ВЫШИНСКИЙ. В этом показании вы это признали?

ЯГОДА. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Когда вас допрашивал Прокурор Союза, то вы как ответили на этот вопрос о своем отношении к убийству Менжинского?

ЯГОДА. Тоже подтвердил.

ВЫШИНСКИЙ. Подтвердили. Почему вы подтвердили?

ЯГОДА. Разрешите на этот вопрос не ответить.

ВЫШИНСКИЙ. Тогда ответьте на мой последний вопрос. Вы заявляли какие-нибудь претензии или жалобы по поводу разработки вопросов, которые производились на предварительном следствии?

ЯГОДА. Никаких.

ВЫШИНСКИЙ. Сейчас тоже не заявляете?

ЯГОДА. Нет.

ВЫШИНСКИЙ. Садитесь.

Продолжайте, обвиняемый Левин.

ЛЕВИН. [Вот, в результате наших совместных с Казаковым и Виноградовым вредительских действий... я] Я упустил одну подробность, которую необходимо сказать. [Это следующее дело. Меня предупредил] Ягода [, у меня с ним был разговор.] мне сказал, что у него был разговор с Крючковым.

ВЫШИНСКИЙ. Подсудимый Крючков, какой разговор [?] был у вас с Ягодой?

КРЮЧКОВ. [Разговор был следующий. Ягода со мной вел предварительно еще большие разговоры, которые я расскажу, когда меня будут допрашивать.] Ягода мне сказал, что необходимо устранить Максима [.] Пешкова.

ВЫШИНСКИЙ. Что значит устранить?

КРЮЧКОВ. Убить Максима. [, но тогда было слово «устранить».] Дело, — говорит, — не в Максиме, а [дело], главным образом, в Горьком. Надо уменьшить активность Горького, активность Горького мешает [большим] некоторым людям. Из дальнейшего разговора я понял, что он подразумевал Рыкова, Бухарина и других. В этом разговоре я узнал от Ягоды, что предполагается [государственный] контрреволюционный переворот и что он является участником этого переворота. Он мне прямо сказал: в СССР будет скоро новая власть, новая власть больше соответствует вашим настроениям.

ВЫШИНСКИЙ. Чьим?

КРЮЧКОВ. Моим.

ВЫШИНСКИЙ. А ваши настроения были какие?

КРЮЧКОВ. По разговору, который я вел в 1933 г., приблизительно он мог так заключить, что я близок к *правых[ой] организации.*[31] Я его спросил: что же мне делать? Он говорит: вы знаете, как Алексей Максимович любит Макса. Смерть Макса будет большим ударом по Горькому и превратит его в безобидного старика. Вы должны [принять на себя и] убить Макса. При этом прибавил несколько угрожающих фраз. [, о которых я тоже потом скажу.] Я принял предложение Ягоды. [и спросил его, как я должен действовать?] Ягода мне сказал [на это], что вы раньше пили с Максом, а теперь начните его спаивать...

ВЫШИНСКИЙ. И т.д.?

КРЮЧКОВ. И т.д.

ВЫШИНСКИЙ. Обвиняемый Ягода, вы говорили с Крючковым о заговоре?

ЯГОДА. Нет. С Крючковым о заговоре я никогда не говорил.

ВЫШИНСКИЙ. На политическую тему говорили с ним?

ЯГОДА. Нет, я ему никогда не доверял.

ВЫШИНСКИЙ. Так [,] что все, что говорил Крючков...

ЯГОДА. Все ложь.

ВЫШИНСКИЙ. Вы ему такого поручения о Максиме Пешкове не давали?

ЯГОДА. Я заявлял, гражданин Прокурор, что в отношении Максима Пешкова никаких поручений не давал, никакого смысла в его убийстве не вижу.

ВЫШИНСКИЙ. Так что, Левин врет?

ЯГОДА. Врет.

ВЫШИНСКИЙ. Казаков говорит ложь?

ЯГОДА. Ложь.

ВЫШИНСКИЙ. Крючков?

ЯГОДА. Ложь.

ВЫШИНСКИЙ. Крючкову по поводу смерти Максима Пешкова поручений не давали? Вы на предварительном следствии...

ЯГОДА. Я лгал.

ВЫШИНСКИЙ. А сейчас?

ЯГОДА. Говорю правду.

ВЫШИНСКИЙ. Почему вы врали на предварительном следствии?

ЯГОДА. Я вам сказал. Разрешите на этот вопрос вам не ответить.

ВЫШИНСКИЙ. [Пожалуйста, садитесь. (Движение в зале).][32]

[Дальше, обвиняемый] Продолжайте, подсудимый Левин.

ЛЕВИН. В результате наших совместных вредительских действий в мае месяце, почти в один день, день через день погибли и Вячеслав Рудольфович Менжинский и Максим Алексеевич Пешков. Я попрошу разрешения у суда и у вас, гражданин Прокурор, в эту минуту не останавливаться пока на подробностях того, как мы это сделали, и сказать несколько слов еще о дальнейшей беседе с Ягодой по поводу следующих наших жертв. Я потому думаю этот порядок избрать, что для того, чтобы вам было понятнее, вам, не врачам, было понятнее то, что мы делали в отношении вредительства, мне нужно будет дать коротко, очень коротко медицинские предпосылки, тогда вам будет яснее наш образ действий однотипный в отношении всех *[трех случаев,] четырех случаев. Так что сейчас я остановлюсь только на том, [что умер Вячеслав Рудольфович] что в результате наших совместных вредительский действий Менжинский умер [8] 10-го [числа] мая 1934 г., а на следующий день Максим Алексеевич Пешков. [— 10 числа, и этим 1934 г. закончился.] Эти преступления были совершены. Нечего говорить, как они отвратительны, омерзительны в руках каждого врача, независимо от того, к какому больному и в какой обстановке они применяются. Но [вы мне поверите, вероятно, если я скажу, что]*[33] мне это особенно тягостно было выполнить в отношении к Менжинскому, к которому я всегда относился очень хорошо...

ВЫШИНСКИЙ. Это мы видим.

ЛЕВИН. И который ко мне относился очень хорошо, и особенно в отношении сына Алексея Максимовича Горького.

Но я тогда не знал еще, что ждет меня впереди. *[И вот только] Через несколько дней [прошло] после похорон В.Р. Менжинского и М.А. Пешкова [, как]*[34] меня снова вызвал к себе Ягода и сказал: «Ну вот, теперь вы совершили эти преступления, вы всецело в моих руках и вы должны идти на то, что я вам сейчас предложу, гораздо более серьезное и важное. Я вас предупреждаю, что то, что я вам сейчас поручу, для вас так же обязательно, как [было] в отношении [нашей беседы прошлого года, поэтому вы меня выслушайте спокойно и идите на то, что я вас предлагаю.] прежних моих поручений. Но для того, чтобы вам было понятно, что я вам скажу и что вы должны сделать, я должен вам дать краткую информацию о положении в стране. Вам, человеку далекому от политики, беспартийному, вам тогда будет понятнее, что нужно сделать». [Он тут] Затем он стал говорить мне о том, что в партии крепнет, растет большое недовольство партийным руководством, [что это движение ширится во всей стране, что в настоящее время почти нет учреждения крупного, где не сидели бы люди недовольные этой политикой и не думающие о необходимости] смена[ы] власти [, что эта смена власти] неизбежна, [необходима,] предрешена и неминуема, что во главе движения стоят [крупнейшие политические деятели — «если хотите, я в числе их назову людей, которых вы хорошо знаете», и назвал имена] Рыков[а], Бухарин[а] и Енукидзе. [«]И т.к. это неизбежно, т.к. это все равно произойдет, то чем скорее это произойдет, тем лучше. А для того, чтобы это скорее произошло, для того, чтобы облегчить этот процесс, нам нужно устранить с политической арены некоторых членов Политбюро, а также Алексея Максимовича Горького[»] — это историческая необходимость». Но вы меня остановили, гражданин Прокурор, когда я хотел вам сказать о своих, в связи с этим, переживаниях. Поэтому я об этом не буду ничего говорить, а буду излагать сухо только факты по-вашему желанию. Так что после такой паузы он сказал, что «вы напрасно так волнуетесь, вы поймите, что это неизбежно, что это есть момент исторический, это есть историческая необходимость, это есть этап революции, через который мы должны пройти, и вы вместе с нами его пройдете и будете его свидетелем, и вы должны теми средствами, которые в ваших руках, нам помочь, и вы, чем волноваться, скажите, кого вы можете взять на себя, кроме Алексея Максимовича Горького». Я опять-таки остальное отстраняю и скажу, что в этот день больше разговоров у нас не было. [и то же самое, как и в тот раз, ч] Через несколько дней [также  непростительно беспомощно я вернулся к нему] я снова был у Ягоды и сказал ему, что я вынужден выполнить и эту его директиву. В этом разговоре Ягода добавил: [Он меня тогда спросил, с кем вместе из надежных людей я могу ее осуществить, и кого, повторил еще раз, я могу взять на себя. «Я вам в прошлый раз, между прочим, не сказал, почему я упомянул имя Алексея Максимовича. Я вам поясню теперь, что] «Алексей Максимович человек очень близкий к высшему партийному руководству, человек очень преданный... [Человек преданный очень] той политике, которая ведется сейчас в стране, [преданный] очень преданный лично Иосифу Виссарионовичу Сталину, человек, который никогда не изменит, никогда не пойдет с нами по пути. [; несмотря на то, что вам кажется, что он со мною и вами близок, он, тем не менее, всегда будет нам чинить препятствия.] А вы знаете, с другой стороны, каким авторитетом пользуется [его] слово Горького у нас в стране и далеко за ее пределами, каким влиянием он пользуется, и как много вреда он может сделать своим словом нашему движению». [Еще раз повторяю: это есть момент исторический, вы должны на это пойти, потому что к власти придут новые люди.] «Нужно вам решиться на это [я,] — [как] *он сказал*[35], — и вы пожнете плоды при приходе новой власти».

Когда [он] Ягода меня спросил, кого я мог[у бы] бы еще наметить. Я ему сказал, что это можно осуществить по отношению к такому человеку, который часто болеет, который нуждается в частой медицинской помощи, [и таким из] к члену[ов] Политбюро — [являлся] Валерьяну Владимировичу Куйбышеву. [И если нужно взять кого-либо из членов Политбюро, я могу указать на Валерьяна Владимировича Куйбышева. Что касается вопроса, кого я] Я мог[у] привлечь [, то здесь неизбежно будет участие] Дмитрия Дмитриевича Плетнева, который знал Валерьяна Владимировича. [Такое объяснение заключается в том, что обычно в тяжелых случаях каких-либо заболеваний больных в кремлевской больнице, когда нужно было приглашать на консультацию, то я приглашал всегда Плетнева, считая его опытным терапевтом, и то, что он бывал несколько раз в доме Горького и что не трудно его об этом попросить, если станет вопрос о консультации в тяжелый момент.] Оба мы его знали лет двенадцать.

[Что касается Валерьяна Владимировича, то он был общим пациентом. Плетнев его знал так же, как и я, оба мы его знали лет двенадцать как больного. Я еще сказал о том, что в медицинских кругах[36] в Москве все знаю, что настроение] Дмитрий[я] Дмитриевич[а] Плетнев [антисоветское, что в этом отношении] настроен антисоветски, он легче пойдет, чем кто-либо другой. Ягода [со своей стороны] сказал: «хорошо, я поговорю сам». [, как сказал и в тот раз в отношении Казакова.] «Вы предупредите Плетнева, [но] что я вызову его сам и поговорю. [Но, кроме того, повторяю] Кроме того, во всем, что касается Алексея Максимовича, [то] Крючков может помочь, а в отношении Валерьяна Владимировича в курсе будет его[37] секретарь [секретарь][38] Максимов».[39] [Вот каким образом произошло решение относительно двух жертв нашей преступной деятельности, в отношении Валерьяна Владимировича и Алексея Максимовича Горького. Валерьян Владимирович умер в начале 1935 г., в январе. Алексей Максимович — в 1936 г.]

ВЫШИНСКИЙ. Значит, умерщвление А.М. Горького вы организовали?

ЛЕВИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Кого вы привлекли к этому преступному делу?

ЛЕВИН. Профессора Плетнева.

ВЫШИНСКИЙ. Соучастниками в этом деле были кто?[40]

ЛЕВИН. Петр Петрович Крючков.

ВЫШИНСКИЙ. [Действовали ли вы по поручению?] По чьему поручению вы действовали?

ЛЕВИН. Ягоды.

ВЫШИНСКИЙ. (К суду.) Разрешите спросить подсудимого Ягоду?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Пожалуйста.

ВЫШИНСКИЙ. [Обвиняемый] Подсудимый Ягода, в этой части вы подтверждаете показания обвиняемого Левина?

ЯГОДА. Да, подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ. Вы такое поручение давали?

ЯГОДА. Давал.

ВЫШИНСКИЙ. (К Левину.) [В отношении Валерьяна Владимировича Куйбышева — ] По чьему поручению вы также организовали [его умерщвление по поручению?] умерщвление Валериана Владимировича Куйбышева?

ЛЕВИН. [Ягоды.] По поручению Ягоды.

ВЫШИНСКИЙ. Привлекли к этому преступному делу?

ЛЕВИН. Максимова и профессора Плетнева.

ВЫШИНСКИЙ. [Вопрос к подсудимому] Подсудимый Крючков,[у:] вы подтверждаете то, что сказал Левин?

КРЮЧКОВ. Я подтверждаю, что [мне давал] Ягода мне давал поручение убить А.М. Горького.

ВЫШИНСКИЙ. [Вопрос к] Подсудимый Максимов[у]-Диковский[ому], вы подтверждаете показания Левина?

МАКСИМОВ-ДИКОВСКИЙ. Подтверждаю, но меня привлек не Левин, а Енукидзе и Ягода.

ВЫШИНСКИЙ. [Вопрос к обвиняемому] Подсудимый Плетнев,[у:] вы подтверждаете показания Левина, ссылавшегося на ваше участие в этом преступлении?

ПЛЕТНЕВ. Подтверждаю.

ВЫШИНСКИЙ. Садитесь. Вопросов у меня пока нет.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ Ульрих. Подсудимый Левин, продолжайте.

ЛЕВИН. Я просил бы разрешить мне маленькое отступление для чисто медицинских пояснений, чтобы было понятным, как мы действовали.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Пожалуйста.

ЛЕВИН. Для того, чтобы заболеть каким-нибудь инфекционным заболеванием, скажем, дифтеритом, не надо непременно, чтобы во рту сидела дифтеритная палочка, или чтобы заболеть крупозным воспалением легких, не надо, чтобы непременно в вашем дыхательном органе сидел пневмококк, который является возбудителем болезни. Эти бактерии могут находиться в организме и до поры до времени не причинять вреда — они не вирулентны; но наступает момент, когда они становятся вирулентными. Для того, чтобы этот момент наступил, надо создать в организме такую обстановку, при которой он мог бы потерять свою сопротивляемость, защитную силу, сделался бы[41] способным воспринять какую-нибудь инфекцию. Для того, чтобы заболеть, скажем, воспалением легких или другим острым заболеванием, достаточно иногда бывает одной только простуды. В этом я твердо уверен, несмотря на то, что есть врачи, которые считают, что простуда — вещь не реальная. Но я считаю несомненным, что если мы откроем здесь с двух сторон окна, то завтра многих здесь не будет. Для того, чтобы ослабить сопротивляемость организма, надо знать, что в этом организме слабо, что в этом организме является местом наименее сопротивляемым, какие органы наиболее раздражимы и легче воспринимают ослабление. Наконец, не надо думать, что человек отравляется только каким-нибудь ядом. Надо знать, что каждое лекарство в своем существе заключает в себе яд, дело зависит от дозы; каждое лекарство, самое простое, в неподходящей дозе и в неподходящий момент можно сделать ядом. Я приведу один наглядный пример. Все знают, что при сахарной болезни, при диабете, люди лечатся инсулином; люди вспрыскивают этот инсулин себе сами два раза в день, носят его в кармане, вспрыскивают очень большие дозы = 80—100 единиц. Если же вы вспрысните маленькую дозу — 5—10 единиц — человеку, не подходящему для вспрыскивания инсулина, человеку, у которого пониженное количество сахара в крови... он может[г] умереть от припадка так называемого гипоклитического шока. Вот, исходя из этих соображений, мы и подходили к нашим жертвам. [, так сказать, н] Не желая применять остродействующих отравляющих веществ, [а действуя] мы действовали неправильным лечением.

ВЫШИНСКИЙ. Кто это «мы»?

ЛЕВИН. Я, Плетнев, Виноградов, Казаков. Все, которых я вам уже называл.

ВЫШИНСКИЙ. Этот план вы разработали самостоятельно или с кем-нибудь из названных лиц?

ЛЕВИН. План в отношении Алексея Максимовича Горького и Валериана Владимировича Куйбышева я разрабатывал с профессором Плетневым. План в отношении Вячеслава Рудольфовича Менжинского — с Казаковым. [Больше ни с кем.]

ВЫШИНСКИЙ. (К суду.) Позвольте Плетнева спросить.

[Обвиняемый] Подсудимый Плетнев, вы разрабатывали подобного рода план с Левиным?

ПЛЕТНЕВ. Да.

ЛЕВИН. *[Я в таком же порядке с] Скажу*[42] о всех четырех случаях. Когда встал вопрос относительно умерщвления Максима Пешкова, то [первым делом я учел его слабость к спиртным напиткам, о которой я уже говорил.] мы подготовили ослабление организма чрезмерным употреблением спиртных напитков. Относительно вина нужно сказать, что есть люди, которые очень хорошо переносят спиртные напитки. Вся Европа пьет вино и не всем оно приносит вред. А есть организмы, для которых небольшое количество вина приносит чрезвычайный вред. К числу таких организмов относится организм и Пешкова. У него было три системы, которые очень легко можно было использовать: это — сердечно-сосудистая, чрезвычайно возбудимая система, его дыхательные органы, унаследованные от отца не в смысле туберкулеза, а в смысле слабости, и, наконец, вегетативно-нервная система. Небольшое количество вина и то влияло на его организм, а он пил, несмотря на это, большое количество вина. В этом был его грех. В этом отношении Петр Петрович Крючков составит ему компанию. Крючков пил довольно много, но с той разницей, что на него вино действовало хорошо, он переносил его безвредно, а Пешков переносил совсем по-иному.

Вот здесь и началась подготовка ослабления организма Максима Пешкова, усилилось потребление им спиртных напитков, что для больного было просто очень легко и приятно. Он не видел в этом для себя никакой обузы, а ослабляло это его организм чрезвычайно.

[И вот в таком] Затем в ослабленном состоянии [, состоянии опьянения,] в один очень жаркий день в апреле [месяце], а весна в том году в Москве была чрезвычайно жаркой, [он вечером] Макс разгоряченный, потный, по предложению [Петра Петровича] Крючкова, который принимал участие в ослаблении организма Пешкова, *уложен был*[43] на скамью недалеко от реки. Его обдувало ветром, он был потный, лежал без сорочки в течение двух часов. [В этой связи я и говорил о влиянии простуды. Я не сомневаюсь, что в течение этих двух часов] Ясно, что он простудился, заболел и через день обнаружилось крупозное воспаление легких.

Это первая часть вредительства — подготовка больного. Эта подготовка больного была произведена. Больной был очень расслаблен, сердце было в отвратительном состоянии, нервная система, как мы знаем, играет огромную роль в течении инфекционных болезней. Все было возбуждено. Все было ослаблено, и болезнь приняла чрезвычайно тяжелый характер.

Я вам уже сказал, что в первом своем свидании с Ягодой, я говорил о том, что я не знаю, будет ли привлечен к этому профессор Плетнев, и я не стал этого делать, потому что ясно было, что эта болезнь тяжело протекает. Я [все же] пригласил Плетнева на консультацию, мы были с ним два раза и видели, что течение болезни [очень] тяжелое... Об этом же знал и А.И. Виноградов, который был приглашен в качестве дежурного врача. Ухудшило течение этой болезни то, что были устранены те [лизаты] средства, которые могли принести большую пользу для сердца, и, наоборот, давались те, которые *сердце ослабляли.*[44] И, в конце концов, как я уже говорил, [10] 11 мая, после воспаления легких, [протекавшего чрезвычайно тяжело, с бредовыми состояниями,] он погиб. Вот как произошло наше первое вредительство.

Перехожу ко второму случаю [с] — умерщвлению Вячеслава[ом] Рудольфовича[ем] Менжинского.[им. У Вячеслава Рудольфовича была именно такая система...]

ЯГОДА. (К суду.) Разрешите мне вопрос Левину задать?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. После того, как кончит показания Левин.

ЯГОДА. Это касается вопроса о смерти Максима Горького.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Вот, когда кончит подсудимый Левин, тогда, пожалуйста.

ЛЕВИН. Мы довольно редко встречались с Казаковым у Менжинского. Он обычно [действовал таким образом, что] приглашал то меня, то Казакова. Он в то время был большим поклонником именно Енукидзе, и, как я уже говорил, когда в казаковском лечении были паузы, в эти периоды бывал у него я, почти всегда с кем-нибудь из врачей санчасти ОГПУ.

[Таким образом, применялись] Есть две системы лизатов, одна — [с] так называемая[ыми] симпатикотропная[ыми], которая[ые] состоянию сердечной деятельности Менжинского, безусловно, вредила[и, и которые он, по отношению к нему, не применял], и другая система ваготропные[х] лизаты[ов], которые успокаивали [его] сердце и были для него полезны.

[Но сейчас, поскольку он меняет свою линию поведения и добивается другой цели, он изменит эту систему лизатов и будет ему давать ту группу, ту смесь, (а у него всегда была смесь разных препаратов, которые заменяют деятельностью ряда желез внутренней секреции), которая вредит его сердцу. Учитывалось также, что эти лизаты потендируют и с сердечными средствами, так что комбинация лизатов с этими сердечными средствами могла привести к ускорению процесса, т.е. к ухудшению основного в состоянии здоровья.] Казаков стал давать ту систему лизатов и ту группу, ту смесь, которая вредит сердцу Менжинского. Учитывалось также, что комбинация лизатов с сердечными средствами могла привести к ускорению процесса, т.е. к ухудшению основного в состоянии здоровья — миокардита и грудной жабы, — что, в свою очередь, [могло] должно было привести к новым припадкам грудной жабы. [Я предложил ряд сердечных средств, он предложил свои лизаты, и Вячеслав Рудольфович Менжинский одновременно утром получал лизаты или подкожно, или внутрь, а в течение дня сердечные лекарства, назначенные мною. В лечении лизатами бывают определенные периоды перерыва, паузы, так что он лизатов в течение 20—25 не применял, а применял только сердечные средства.] Смерть Вячеслава Рудольфовича Менжинского и произошла от нового припадка грудной жабы. [, случившегося ночью во сне внезапно. Вот вторая система.]

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Продолжайте, продолжайте.

ЛЕВИН. Теперь, |В] в отношении [Валериана Владимировича] Куйбышева. [Тут с] Слабым местом в его организме [его, местом наименьшего сопротивления, местом, на которое должен был быть направлен удар,] было [его] сердце, на которое был направлен наш удар. Мы знали о плохом состоянии его сердца в продолжение значительного периода времени. Он страдал поражением сосудов сердца, миокардитом, у него бывали небольшие припадки грудной жабы. В этих случаях необходимо щажение сердца, необходимо избежать остро-действующих сердечных средств, которые очень возбуждали бы деятельность сердца и приводили бы постепенно к его дальнейшему ослаблению. Эти средства, опять-таки не нужно в них искать яда. Тот же препарат дигиталиса даже полезен, если давать его в умеренных дозах и больному с другими сердечными заболеваниями. Препарат желез внутренней секреции тоже полезен, но эти препараты нужно давать с известными перерывами. [Валериан Владимирович Куйбышев — профессор Плетнев высказывал свои соображения —] Мы применяли [эти] в отношении Куйбышева возбуждающие сердце средства без перерывов [, или, во всяком случае, с небольшими перерывами] в течение продолжительного периода времени, вплоть до [своей] его командировки в Среднюю Азию. Начиная с августа по сентябрь—октябрь 1934 г. он непрерывно получал вспрыскивание специальных препаратов эндокринных желез и другие средства, возбуждающие деятельность сердца. Это усилило и участило припадки [его] грудной жабы. В таком болезненном состоянии он и уехал в Среднюю Азию. Там у него случилось непредвиденное острое заболевание — он заболел тяжелой формой ангины с нарывом в горле, и ему пришлось делать операцию. Куйбышев вернулся из командировки, не избавившись от ангины. [До конца он от ангины не вылечился и приехал в Москву в плохом состоянии, с остатками инфекции. Известно, что с ангиной дело обстоит так, что она три—четыре дня побудет у человека и проходит, он становится здоровым. Но бывает и так, что инфекция остается. Ангина оставляет свои следы, и тогда человек остается больным в течение очень продолжительного времени, а иногда и на всю жизнь. Куйбышев приехал из командировки, не избавившись от ангины.] Выслушивание его сердца показало, что оно находится в очень плохом состоянии. При таком состоянии [его] больного нужно было уложить в постель, запретить ему всякую работу, чего я не сделал. Он [сидел у себя в кабинете на квартире и занимался] работал.[ой.] Затем он пошел [однажды] в Совнарком, и вот в Совнаркоме, в его кабинете, произошел припадок грудной жабы. [Тут е] Его секретарь Максимов сделал то, что ускорило, несомненно, [его] гибель Куйбышева. Дело в том, что Максимов при встречах меня спрашивал, как состояние здоровья Валериана Владимировича Куйбышева, что ему может быть полезно и что вредно. Мы не говорили о том, что друг с другом знакомы. Я ему говорил, что у него может произойти припадок грудной жабы. [и что при этом нужно прежде всего вызвать врача, потому что в таких случаях каждая минута дорога и что он должен находиться в состоянии полного покоя.] Во время припадка Куйбышев должен был лежать без всяких движений, совершенно спокойно. [Все это я ему говорил, но знал, что он сделает противоположное — тому, что я говорю, т.к. от Ягоды он знал об этом деле.[45] [, ч] Что он должен лежать без всяких движений, совершенно спокойно.] Что же было сделано? Не знаю Максимов, или кто другой был около него, но в состоянии припадка грудной жабы ему дали возможность пойти из здания Совнаркома до дома одному, [т.е., выйдя] он вышел из подъезда, прошел[йдя] под арку, прошел[йдя] мимо амбулатории, где сидели врачи, но никаких врачей к нему не позвали. Он поднялся на третий этаж на ногах. [Он лег на кровать, будучи одним в квартире, правда, в присутствии] [В доме] Дома была, правда, случайно[й], домашняя[ей] работница[ы, которая потом рассказывала, что ему было плохо и, как она выражалась, прикладывала мокрые тряпочки ему к сердцу. И к] Когда она увидела, что ему стало очень плохо, она позвонила Максимову. [Ему] Уже затем был вызван[ли] дежурный[ого] врач.[а.] Потом позвонили мне. Когда я пришел, я [его] застал Куйбышева уже мертвым. [на руках дежурного врача.]

И, наконец, последнее — умерщвление Алексей Максимовича Горького. [Что было слабым у Алексея Максимовича? Легче было бы ответить, что у него было здорового.] К этому времени он был уже очень больным человеком. [Хуже] Плохо у него обстояло дело с легкими, они у него были в угрожающем состоянии, после тех туберкулезных вспышек, как я уже говорил, которые у него неоднократно бывали. Кроме того, [те большие] изменения [, которые были у него в грудной клетке,] в легких [, они] страшно затрудняли деятельность сердца, так что у него одновременно и [по линии] со стороны легких и [по линии] со стороны сердца было чрезвычайно неблагополучно.

Вот 1935 г. зимою, он был в Крыму. [и там] Мы там говорили с Крючковым, который постоянно ездил в Крым и который вообще заправлял всем, что было в доме Горького. [Тогда] Договорились [о том, что могло бы быть в смысле] о мероприятиях вредных[ости] Алексею Максимовичу, то я ему говорил [о том], что Алексей Максимович очень любит прогулки. Большие прогулки ему нельзя делать, это его утомляет. Он все время говорит, что он страдает от того, что он все время сидит, ведет сидячий образ жизни. Я сказал, что нужно [это] прогулки практиковать. [Он] Горький очень любил[т] труд, любил[т] в парке, в саду рубить сучья деревьев или скалывать кусочки скал. [, подравнивать.] Все это *ему было*[46] разрешено во вред его здоровью. Это его сильно утомляло. Целый день он сидел в кабинете, потом гулял и в течение 1¹/₂ часов на прогулке производил эти работы. Эти работы его очень утомляли. Вторая страсть у него была к огню. [Он] Горький любил огонь, пламя, и это было нами использовано. [в том смысле, что д] Для него разжигался костер. Как раз после [этой работы,] утомления Горького работой, [собиралось все в кучу, срубленные сучья, разжигалось пламя.][47] [Он] Горький стоял около этого костра, было жарко, [душно] и все это вредно действовало на [него.] его здоровье. [И вот в таком состоянии, живший одним кислородом, он приехал в Москву.]

[Во время его] Для приезда Горького в Москву опять-таки было условлено, — выбрать такой момент, чтобы он мог заболеть гриппом. Он был очень склонен к заболеванию гриппом, и грипп часто осложнялся бронхитом или воспалением легких.

[И вот у] Узнав[ши], что в доме Максима Горького гриппозное заболевание, (дети болели тогда гриппом), Ягода сообщил об этом в Крым и [как раз в это время Петр Петрович] Крючков [и] организовал [его] возвращение Максима Горького как раз в это время в Москву. И, действительно, [на второй или третий день, ][48] приехав[ши] в эту гриппозную квартиру, на второй или третий день Горький заболел гриппом, который очень быстро осложнился крупозным воспалением легких, принявшим сразу [очень] тяжелое течение. [Течение было настолько тяжелым, что ясно было, что трудно будет ему перенести это заболевание.] Но тем не менее мы [считали] с профессором Плетневым считали, что тот план, который мы выработали, надо провести и использовать для этого те[о] из лекарств, которое могло быть для него вредным. [, однако, не] Мы не применяли[я] каких-нибудь особенных лекарств, которые вызвали бы недоумение, почему они были применены тут. [, но обычно которые в этих случаях применяются.] Мы применяли только те лекарства, которые в этих случаях обычно применяют. Но применяли их в очень большом количестве. [их в очень большом[их дачах] [количестве], не столько в больших дозах, сколько в очень частых дачах, в большом количестве. Эти лекарства сами по себе полезны, они укрепляют сердечную деятельность, но в] В данном случае они переходили в свою противоположность. Опять-таки [этот] сердечный мотор, бесконечно нажимаемый, сдавал свои силы, терял свою работоспособность, и, в конце концов, [болезни] он не выдержал. Если разрешите, я два слова скажу о том, о чем вы вчера заявили по линии лекарств, что получилось письмо от доктора Белостоцкого, в котором указано, что применялось большое количество впрыскиваний и что применялся одно время строфантин. Я не знаю, тут ничего нового нет. Мы же это сами не скрываем, что его применяли в очень большом количестве. Как раз строфантин есть один из препаратов и очень ценный как раз препарат дигиталиса, он был на одной из консультаций, — я его не очень любил, побаивался, не часто к нему прибегаю, — он был рекомендован на одной из консультаций, между прочим, пару раз впрыснутый, — когда, как совершенно верно доктор Белостоцкий пишет, он спросил меня, стоит ли его продолжать, я сказал, что не стоит продолжать, потому что препараты дигиталиса мы и так даем. Так что это письмо не заключает каких-нибудь фактов, которые мы скрыли, оно продиктовано бдительностью советского врача, который решил доложить, что он знал, и только подтверждает то, что я говорил сейчас.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Вы кончили?

ЛЕВИН. Я кончил.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Перерыв на полчаса.

 

КОМЕНДАНТ СУДА. Суд идет, прошу встать.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается. Т. Прокурор, у вас есть еще вопросы к подсудимому Левину?

ВЫШИНСКИЙ. Да. Но, кажется, обвиняемый Ягода хотел задать вопросы подсудимому Левину.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Ягода, можете задать вопросы.

ЯГОДА. Я прошу ответить Левина, в каком году постановлением Лечебной комиссии Кремля он, Левин, был прикомандирован ко мне как лечащий врач, и к кому еще он был прикомандирован?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Подсудимый Левин, вы помните?

ЛЕВИН. Нет, в каком году я был прикомандирован, я не могу вспомнить, а к кому был прикомандирован — могу, это большой список людей.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Ну, примерно, когда?

ЛЕВИН. Тоже не могу вспомнить. Это было, несомненно, в конце двадцатых годов.

ЯГОДА. Постановление Лечебной комиссии Кремля было о том, что вы прикомандировываетесь ко мне как лечащий врач.

ЛЕВИН. Это не Лечебная комиссия делает, а Санупр Кремля, но Санупр Кремля никаких письменных постановлений на этот счет не выносит, а было это так: вызывают меня в кабинет к начальнику Санупра и говорят: «Возьмите на себя лечение таких-то ответственных работников». Вот, в последнее время у меня был список в 24 человека, но это делалось опять-таки в последнее время, когда несколько больных выбыло из моего списка, и меня вызвали в кабинет начальника Санупра и сказали: «У вас освободилось столько-то мест, возьмите на себя лечение новых наркомов». Таким образом, никаких постановлений, которые бы помогли вспомнить, когда я был прикомандирован к тому или иному больному, повторяю, не было никаких, это прикрепление мое к больным нигде не фиксируется, а имеются списки в Санупре Кремля, где говорится, что у Левина такие-то больные, у Бурмина такие-то больные.

ЯГОДА. У меня нет вопросов.

ВЫШИНСКИЙ. Велась ли история болезни Максима Алексеевича Пешкова?

ЛЕВИН. Историю болезни мы не имели права иметь.

ВЫШИНСКИЙ. Велась ли?

ЛЕВИН. Нет, конечно. У нас имеется такой медучет, архив, в этом архиве хранятся все истории болезни.

ВЫШИНСКИЙ. Когда лечили Максима Алексеевича Пешкова, вы ничего не записывали в историю болезни?

ЛЕВИН. Нет, ничего.

ВЫШИНСКИЙ. Почему?

ЛЕВИН. Потому что у нас имеется лечебная карточка на Алексея Максимовича Горького, а затем в эту карточку вписывается его семья, так что, собственно говоря, на попечении Санупра Кремля находится Алексей Максимович Горький.

ВЫШИНСКИЙ. Но вот лечите вы сейчас Максима Алексеевича Горького, но истории болезни на него не ведете?

ЛЕВИН. Нет.

ВЫШИНСКИЙ. Вы лечите Алексея Максимовича Горького, который состоит на учете в Санупре. У него есть сын Максим Алексеевич, он тоже состоит на учете, но истории болезни его вы не ведете?

ЛЕВИН. Нет.

ВЫШИНСКИЙ. А почему? Вы объясняете это тем, что он не имел самостоятельной регистрации?

ЛЕВИН. Нет, это очень просто, Санупр Кремля считает, что на его попечении и на его большом внимании находится основной владелец карточки, а это — так называемые члены семьи.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, история болезни для членов семьи не полагается?

ЛЕВИН. Нет. [, я могу завести.]

ВЫШИНСКИЙ. Вы обычно ведете на членов семьи историю болезни?

ЛЕВИН. Нет, не ведем.

ВЫШИНСКИЙ. Все те, которые у вас лечатся, они имеют историю болезни?

ЛЕВИН. Нет. Основные работники имеют так называемые санжурналы, и они хранятся в медучете.

Члены семьи не имеют права даже посещать так называемую центральную поликлинику.

ВЫШИНСКИЙ. Какой смысл имеет история болезни? Какое назначение имеет история болезни?

ЛЕВИН. Видите ли, когда больной лежит в больнице, там есть целый ряд людей.

ВЫШИНСКИЙ. Я спрашиваю, какой смысл имеет история болезни, для чего предназначена история болезни?

ЛЕВИН. Чтобы оставить след.

ВЫШИНСКИЙ. Я спрашиваю, в отношении Максима Алексеевича Пешкова был оставлен след?

ЛЕВИН. Нет.

ВЫШИНСКИЙ. Уточните мне дозировку тех средств, которые применялись в отношении Алексея Максимовича [Пешкова] Горького.

ЛЕВИН. [Пожалуйста.] В отношении Алексея Максимовича [Пешкова, как я говорил,] установка была такая: применять ряд средств, которые были в общем показаны, против которых не могло возникнуть никакого сомнения и подозрения, которые можно применять для усиления сердечной деятельности. К числу таких средств относились: камфара, кофеин, кардиазол, дигален. [Вот из основных средств я перечислил все.] Эти средства для группы сердечных болезней мы имеем право применять. Но в отношении его эти средства применялись в огромных дозировках. Так, например, он получал до 40 шприцев камфары.

ВЫШИНСКИЙ. В течение какого времени?

ЛЕВИН. В сутки — от 30 до 40 шприцев. [Это не считайте, как безумную дозу, правда, д] Для него [она] эта доза была велика.

ВЫШИНСКИЙ. Мы спросим у экспертов.

ЛЕВИН. Совершенно верно. Но хирург вспрыскивает за раз 6 шприцев. Мы вспрыскивали от 30 до 40. Это само по себе не было вредно.

ВЫШИНСКИЙ. Это, во-первых, *30—40 шприцев камфары*[49], плюс? ...

ЛЕВИН. Плюс две инъекции дигалена. [, препарат дигиталиса.]

ВЫШИНСКИЙ. Это 42, плюс? ...

ЛЕВИН. Плюс 4 инъекции кофеина.

ВЫШИНСКИЙ. Это 46, плюс? ...

ЛЕВИН. Плюс 2 инъекции стрихнина.

ВЫШИНСКИЙ. Это 48.

ЛЕВИН. 48. Кроме меня был привлечен крупный профессор из Ленинграда — Ланг[н][50] — и такой крупный физиолог, как профессор Сперанский. Я хочу сказать, что такое большое количество можно применять, но не для Алексея Максимовича, не для него. Я позволю себе сделать маленькую медицинскую предпосылку. Для [какого-нибудь] другого человека это не страшно, а для него это было [вредно.] ...

ВЫШИНСКИЙ. Страшно?

ЛЕВИН. Конечно. Для Горького, после того, как он столько перенес, при таком состоянии сердца и легких применение такой дозы было вредным. [, а вообще, если вы скажете какому-нибудь эксперту, то он скажет, что это возможно.]

ВЫШИНСКИЙ. Вы знали, что это для него было вредно?

ЛЕВИН. Конечно.

ВЫШИНСКИЙ. Вы сознательно это делали?

ЛЕВИН. Конечно.

ВЫШИНСКИЙ. Это применялось при крупозном воспалении легких?

ЛЕВИН. При гриппозном воспалении легких.

ВЫШИНСКИЙ. В этом случае применяется антипневмококковая сыворотка?

ЛЕВИН. Она применяется при крупозном воспалении легких, она могла быть применена в отношении Максима Алексеевича.

ВЫШИНСКИЙ. Мы о нем и говорим.

ЛЕВИН. Я говорю относительно Алексея Максимовича Горького. Если говорить относительно Максима Алексеевича, то все, что я сказал, это есть ошибочное.

ВЫШИНСКИЙ. Я говорю о Максиме Алексеевиче Пешкове.

ЛЕВИН. Я вас не понял.

ВЫШИНСКИЙ. Чем был болен Максим Алексеевич Пешков?

ЛЕВИН. Он был болен крупозным воспалением легких.

ВЫШИНСКИЙ. В этом случае применяется антипневмококковая сыворотка?

ЛЕВИН. Применяется.

ВЫШИНСКИЙ. Вы ее применяли?

ЛЕВИН. Нет.

ВЫШИНСКИЙ. Почему?

ЛЕВИН. Из вредительских соображений.

ВЫШИНСКИЙ. Значит, вы сознательно не применяли те средства, которые обычно должны быть применены?

ЛЕВИН. Это верно.

ВЫШИНСКИЙ. Из вредительских целей? Так я понимаю?

ЛЕВИН. Вы верно понимаете.

ВЫШИНСКИЙ. А сейчас позвольте спросить относительно Алексея Максимовича Горького — какие средства и в какой дозировке применялись к нему?

ЛЕВИН. От 30 до 40 ампул камфары в сутки, 2 ампулы стрихнина, 2 ампулы дигалена, 4 ампулы кофеина. Это — как выработанная нами с профессором Плетневым норма на каждый день, с первого же дня болезни; конечно, эти дозы постепенно, с нарастанием слабости больного, увеличивались, что окружающим могло казаться естественным, т.к. его сердце требовало подкрепления. Но его сердце, его легкие были таковы, что эта доза подкрепления была чересчур велика. Затем, кроме этого, вспрыскивался ему целый ряд других вещей, однако, уже полезных для него. Так, например, ему вводился в вену уротропин, что является обычным средством при такого рода заболеваниях, ему вводилась глюкоза — прекрасное спасительное средство для сердца. Это делал тот самый доктор Белостоцкий, который направил вам это письмо и которого я сам привлек туда.

ВЫШИНСКИЙ. По поводу показаний доктора Белостоцкого, я *попрошу [у] суд[а] разрешить мне*[51] вести допрос тогда, когда эти показания здесь будут даны.

Следующий вопрос. Я хотел бы, чтобы вы уточнили, какие сердечные средства [, которые] применялись в отношении Вячеслава Рудольфовича Менжинского в последний период его болезни.

ЛЕВИН. Повторяю еще раз, что это все может быть понятно в связи с той маленькой предпосылкой, которую я сделал. Если я сделаю перечень этих средств, то он не представит ничего особенного. Там был дигиталис, аданис-вераналис, строфант. Все это — средства, усиливающие, возбуждающие деятельность сердца. Одновременно с этим, в этом же направлении действовал и Казаков со своими лизатами. Одно потенцирует другое. В комбинации это все усиливается до чрезмерной для сердца Вячеслава Рудольфовича степени.

ВЫШИНСКИЙ. Но здесь дозировки также играют роль?

ЛЕВИН. Дозировки здесь нормальные.

ВЫШИНСКИЙ. Секрет заключался не в дозировках? А в чем же?

ЛЕВИН. В количестве и в том, с чего я начал — в том, что методы лечения противопоказаны (что одному хорошо, то другому плохо).

ВЫШИНСКИЙ. Следовательно, средства легальные, но их комбинации и их количество, и их назначение данному больному не [в] соответствует [ии с] состоянию[ем] здоровья, [его организма?] его организма?

ЛЕВИН. Да. У Вячеслава Рудольфовича был огромнейший инфаркт, который вместо мышц сердца оставил рубцы.

ВЫШИНСКИЙ. И в этих условиях...

[ЛЕВИН. Нельзя давать таких средств...]

ЛЕВИН. Нельзя было давать таких сильных средств.

ВЫШИНСКИЙ. А вы давали?

ЛЕВИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Опять-таки в преступных целях?

ЛЕВИН. Конечно.

ВЫШИНСКИЙ. Позвольте задать аналогичный вопрос относительно Валериана Владимировича Куйбышева.

ЛЕВИН. Гипертония, повышенное кровяное давление и стенокортиональное давление, т.е. маленькое проявление намечающейся грудной жабы. В этом случае надо считать, что веночные сосуды сердца поражены склеротическим процессом. Мышца сердца не может уже питаться так, как она может это делать. Мышца сердца требует постоянного притока крови, т.к. мышца руки, когда вы работаете, требует усиленного притока кислорода. Если этого нет, то это может привести к закупорке, к тромбозу, что и произошло. На вскрытии была найдена закупорка внешней артерии. Это явилось результатом припадка грудной жабы. Эта закупорка ускорила припадок, хотя по состоянию здоровья это получилось бы в будущее время, а благодаря этому мы тут имеем ускоренное приближение этих припадков.

ВЫШИНСКИЙ. В результате...

ЛЕВИН. Вредительских действий.

ВЫШИНСКИЙ. В результате так называемого «лечения»?

ЛЕВИН. В результате вредительских действий.

ВЫШИНСКИЙ. У меня вопросов больше нет.

БРАУДЕ. (К суду.) У меня есть вопросы, разрешите?

ЗАЩИТНИК БРАУДЕ (К Левину.) Сообщите, пожалуйста, некоторые краткие биографические сведения.

ЛЕВИН. Я скажу очень кратко. Родился я в 1870 г., в бедной мещанской семье. С 14 лет должен был зарабатывать уроками, будучи гимназистом, деньги, чтобы продолжать свое воспитание и помогать семье. Окончил естественный факультет в Одессе, после этого — медицинский факультет в Москве, [и] с 1896 г. работаю врачом. Таким образом, я работаю врачом 42 года. В течение этих лет я до революции все время работал в больницах, работал в Московской рабочей больнице, одновременно на фабриках и заводах в качестве врача. С самого начала революции я немедленно включился в работу Наркомздрава. Поступил в наркомздравовский госпиталь, так называемый курортно-отборочный госпиталь, откуда был мобилизован в Красную армию. В Красной армии служил в войсках внутренней охраны республики. Одновременно с этим был в высшей медицинской комиссии и оттуда в 1920 г. был откомандирован приказом Наркомздрава в Кремлевскую больницу, с какого года я непрерывно и не оторвано, т.е. без всякого совместительства, все время работал в Санупре Кремля. Работал в штатной должности и в качестве консультанта санитарной части НКВД.

Вот это мой, так сказать, служебный рабочий стаж. Все это время я работал, никогда никаких недоразумений не имел, под судом не был, и в первый раз на скамью подсудимых на 68 году жизни меня посадил Ягода.

ЗАЩИТНИК БРАУДЕ. Обрабатывая вас на убийство Максима Пешкова, Ягода не делал вам каких-нибудь намеков, что это убийство не только его директива?

ЛЕВИН. [Да, я об этом уже говорил.] Он мне сказал, что дело идет о группе крупных политических деятелей, среди которых он мне называл имена [, тогда, конечно, мне импонировавшие,] Рыкова, Бухарина и Енукидзе, которого я знал лично.

БРАУДЕ. Не связывал ли он вас с одним из участников этой организации? К Енукидзе он вас не направлял?

ЛЕВИН. Совершенно верно. [, я забыл об этом сказать.]

БРАУДЕ. Расскажите, что говорил Ягода о Енукидзе, и о чем вы говорили с Енукидзе?

ЛЕВИН. Это было в той[у] беседе[у в], относящейся к 1934 г., когда он говорил мне о Валерьяне Владимировиче Куйбышеве и Алексее Максимовиче Горьком. Он [сказал мне, что через несколько времени меня вызовет, чтобы я подготовился, а поэтому] просил зайти к [Авелю Сафроновичу] Енукидзе, который знает, что я посвящен в это дело и хочет со мной об этом поговорить. Енукидзе также был моим постоянным пациентом. Я пришел к нему на другой день в Кремль. [, и он ко мне обратился примерно с такой же речью, которую я передавал.] Он также *меня спросил*[52] о том, кого я могу взять, и был очень разочарован, услышав, что я говорю только о Куйбышеве. Он сказал: «Ну, что же, начинайте с этого». Он просил меня подумать о соучастнике, я сказал, что подумаю и расскажу об этом Ягоде.

БРАУДЕ. А скажите, через кого еще Ягода воздействовал на вас? Кто был непосредственным вашим начальником по вашей работе в качестве врача?

ЛЕВИН. В последнее время Ходоровский.

БРАУДЕ. К Ходоровскому он вас направлял?

ЛЕВИН. Он меня сначала направил к Металликову. Я уезжал тогда в отпуск, а когда вернулся (это было осенью 1934 г.), у нас была смена руководства, и начальником Санупра Кремля был уже не Металликов, а Ходоровский. Я сказал Ягоде, что Ходоровский новый человек, я его не знаю, но он ответил мне, что Ходоровский в курсе дела, зайдите и поговорите. Ходоровский был человек очень краткий и отрывистый на разговоры. Он меня не любил вообще, да и я его особенно не обожал. Я все же пришел к нему, но не решился сразу начать с разговора на эту тему, а сказал, воспользовавшись случаем, о состоянии здоровья Енукидзе. Он меня выслушал и спросил: а больше он вам ничего не говорил? Я ответил, что он еще кое-что мне сообщил. Ходоровский сказал: я знаю, о чем вы говорили. Давайте об этом не говорить, действуйте, а если вам нужна будет моя помощь, заходите ко мне, но делайте это реже, в крайних случаях. Этим наша краткая, единственная беседа и ограничилась.

БРАУДЕ. И из этой беседы вы поняли, что ваше непосредственное начальство...

ЛЕВИН. Что оно не противится...

БРАУДЕ. И санкционирует ваши преступные злодейские действия?

ЛЕВИН. Да.

БРАУДЕ. Скажите, пожалуйста, какой вы конкретно датой датируете ваше вступление на путь этих ужасных преступлений, считая и начало переговоров.

ЛЕВИН. Совершенно точно могу сказать. Это зима 1933 г.

БРАУДЕ. Может быть, вы конкретно суммируете те внутренние причины, [те психологические механизмы,] по которым вы, старый врач, с 40-летним стажем [, без особой, или, может быть, я ошибаюсь, борьбы] согласились на злодейские ужасные предложения Ягоды. [Суммируйте и мотивируйте это, по возможности, кратко.]

ЛЕВИН. О своих психологических настроениях я уже делал попытку говорить, но...

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Защита задает вам вопросы, пожалуйста, отвечайте.

ЛЕВИН. Был совершен какой-то акт безумия с моей стороны, акт идиотизма: вдруг без всякого побуждения прийти и убить Максима Пешкова. Эту семью я очень любил, я был близким в их семье. Алексея Максимовича я очень любил, считал его одним из величайших людей в нашей стране и во всем мире. Почему я мог дойти до этого, и почему Ягода может говорить здесь о том, что я пошел на убийство Максима Пешкова без его прямых указаний. Почему я согласился на это, — я уже сказал. Я говорю это не в оправдание, а в объяснение. Я — человек, далекий от политики, беспартийный человек. Я неправильно, может быть, был ослеплен властью представителя ОГПУ, мне казалось, что это — всемогущий человек, в руках которого сосредоточена огромная власть, и если этот человек говорит, что я должен это сделать, то я на это пошел. Психологически я объясняю это какой-то [звериной] трусостью, причем не за свою жизнь, это я говорю со всей искренностью. [В конце концов, мне 68 лет, сколько друзей и товарищей я потерял! Смерть меня не страшила.] Меня больше страшило то, что он пригрозил разгромить мою семью. А семья моя — хорошая трудовая советская семья.

БРАУДЕ. Скажите, пожалуйста, была разница в смысле методов обработки вас Ягодой между моментом, когда он вас уговаривал насчет убийства Максима Пешкова, и позднейшим временем, когда он говорил о дальнейших преступлениях?

ЛЕВИН. Конечно, разница была очень большая. Он говорил сначала о том, что я совершаю [подвиг, необходимый для советской власти.] дело нужное. Он говорил об этом преступлении как об акте, необходимом для спасения Алексея Максимовича от каких-то врагов. А потом, когда я к нему пришел, он сразу заявил мне — вы в моих руках.

БРАУДЕ. Он рассказал, какие директивные организации руководят этим делом?

ЛЕВИН. Я об этом ничего не знал. Я узнал об этом только на самом процессе.

БРАУДЕ. Он говорил вам о том, что есть какая-то группа, которая стремится к свержению советской власти?

*ЛЕВИН. [Я заявлял уже, о] Он говорил, что это очень большая и влиятельная группа.

БРАУДЕ. И с этого момента вы почувствовали, что вы связаны с этой группой, зная, что это контрреволюционная группа, [но] и что ваша судьба зависит от судьбы этой группы?

ЛЕВИН. Такое сознание было, что вместе с Ягодой погибну и я.

БРАУДЕ. У меня больше вопросов нет.

КОММОДОВ. Разрешите мне вопрос?

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Пожалуйста.

ЗАЩИТНИК КОММОДОВ. Скажите, Левин, к какому времени относится ваш разговор с Казаковым по поводу умерщвления Менжинского?

ЛЕВИН. [Я уже сказал об этом. Я не ручаюсь за день, потому что трудно устанавливать точно такие сроки, но я помню наверняка, что э] Это было в конце 1933 г. [, т.е. в октябре или ноябре 1933 г.]*[53]

КОММОДОВ. Это было до свидания Казакова с Ягодой?

ЛЕВИН. Конечно.

КОММОДОВ. А вредительские методы в лечении Менжинского вы начали проводить после свидания с Казаковым или до?

ЛЕВИН. После. [того, как Казаков с Ягодой разговаривали...][54]

КОММОДОВ. Вы знали от Ягоды относительно Казакова?

ЛЕВИН. Мне было известно, что Менжинский является постоянным пациентом Казакова и пациентом, очень ему верящим. Я помню, что когда Менжинский был в Сочи еще в 1932 г. и почувствовал себя не совсем хорошо, он вызвал Казакова в Сочи. Я помню также, что когда Менжинский уезжал в Кисловодск, это было, кажется, в 1933 г., он высказал пожелание, чтобы и Казаков был вызван туда. Он с Казаковым был в тесной связи, и без него я не мог действовать.

КОММОДОВ. Но вредить практически вы стали после того, как Казаков повидался с Ягодой, и Ягода с ним разговаривал?

ЛЕВИН. После того, как Казаков имел разговор с Ягодой. После этого мы с Казаковым выработали план нашей вредительской деятельности, о котором я уже говорил, о лечении *сердца лизатами. [сердца. Это было после октября или ноября 1933 г.]*[55]

КОММОДОВ. Плетневу вы сказали о планах Ягоды, о заданиях Ягоды, о свидании Плетнева с Ягодой?

ЛЕВИН. Это было очень скоро после смерти Максима Пешкова. Я сказал, что его вызовет по очень трудному делу Ягода и сам ему скажет, в чем дело.

КОММОДОВ. До вызова Ягодой Плетнева вы какие-нибудь вредительские мероприятия совместно с консультацией Плетнева проводили в отношении того или другого?

ЛЕВИН. Нет. Это было только после того, как профессор Плетнев имел свидание с Ягодой. Мы с ним опять встретились, он мне подтвердил, что также, как и я, считает неизбежным принять директиву Ягоды, и мы с ним посоветовались относительно того, как проводить наши вредительские действия в отношении Валериана Владимировича Куйбышева и Алексея Максимовича Горького, и мы решили тогда именно начать с Валериана Владимировича, что мы и сделали в 1934 г., а в начале 1935 г. он скончался.

КОММОДОВ. Вы говорили Ягоде, чтобы он сам лично вызвал Плетнева?

ЛЕВИН. Я тогда ему назвал, что соучастником может быть Дмитрий Дмитриевич Плетнев. Он сказал, — вы предупредите Плетнева, что я его вызову к себе и, кажется, как будто Ягода вызвал его к себе под видом медицинской консультации. Я не знаю точно. Дмитрий Дмитриевич сам об этом расскажет, но, мне кажется, что он вызвал как бы посоветоваться относительно состояния своего сердца.

КОММОДОВ. Значит, Ягода вам сказал, что он вызовет Плетнева под видом консультации?

ЛЕВИН. Он не сказал, но мне помнится, что Дмитрий Дмитриевич так сказал. Может быть, Дмитрий Дмитриевич это опровергает.

КОММОДОВ. А вам сам Ягода сказал?

ЛЕВИН. Да, он сказал, что он сам вызовет Плетнева и поговорит с ним.

БУХАРИН. У меня вопрос к доктору Левину. Не был ли он непосредственно во время Октябрьской революции и после ее одним из участников саботажа против восставшего пролетариата?

ЛЕВИН. Я не мог быть не только руководителем, но даже участником саботажа, потому что в то время я ни в какой больнице не работал. В чем заключается саботаж? В отрыве от своей работы?

БУХАРИН. Я это знаю.

Не был ли доктор Левин меньшевиком либо непосредственно сочувствующим меньшевикам?

ЛЕВИН. Если вы сейчас спросите меня, что такое меньшевик, то я так опозорюсь в этом зале, что лучше меня об этом не спрашивать.

[(Смех в зале.)][56]

ВЫШИНСКИЙ. Я с вами говорил относительно организации тех убийств, о которых вы здесь *показывали [говорили]*[57]. Ягода, как я вас понял, излагал вам и политические мотивы, по которым действовали?

ЛЕВИН. Излагал. Я о них уже говорил. Он говорил о том, что в партии растет недовольство партийным руководством.

ВЫШИНСКИЙ. Это Ягода говорил?

ЛЕВИН. Да. ...что недовольство это ширится по всей стране, что нет почти ни одного крупного учреждения, в котором не сидели бы люди, недовольные этим руководством и считающие нужным руководство это сменить и заменить другими людьми. Он при этом мне сказал о необходимости прихода к власти других людей...

ВЫШИНСКИЙ. Путем? При помощи?

ЛЕВИН. Вот когда он кончил эту вступительную историческую справку, он сказал: для облегчения этого дела мы должны устранить с политической арены несколько членов Политбюро и Алексея Максимовича Горького. Во второй беседе он мне объяснил, почему Алексея Максимовича, — потому что Алексей Максимович является сторонником, стойким сторонником линии партийного руководства, в частности, большим поклонником и опять-таки сторонником всей политики Сталина, является и личным его другом, никогда ему ни при каких условиях не изменит, всегда нам будет стоять на пути, всегда нам будет портить. Его необходимо устранить.

ВЫШИНСКИЙ. [Следовательно,] Подсудимый Левин, замышленные Ягодой убийства политических деятелей нашего государства носили совершенно явный, открыто перед вами выраженный контрреволюционный политический характер?

ЛЕВИН. Да. Тут уже было ясно.

ВЫШИНСКИЙ. И вы не просто отнеслись к этому делу как техник, но и как политик?

ЛЕВИН. Я не знаю, как вы это хотите понять, я политиком никогда в жизни не был.

ВЫШИНСКИЙ. Вы говорите, что вы никогда политикой не занимались?

ЛЕВИН. Никогда.

ВЫШИНСКИЙ. Но действуете вы как политический враг.

ЛЕВИН. Действовал[ую] как орудие политического врага.

ВЫШИНСКИЙ. И следовательно?

ЛЕВИН. Как политический враг.

ВЫШИНСКИЙ. Являлись вы, таким образом, вовлеченным не только в эти убийства, но и в целую цепь преступлений...

ЛЕВИН. Я невольно служил этим заговорщикам.

ВЫШИНСКИЙ. Вы понимали, что идет речь о борьбе с советской властью?

ЛЕВИН. Того,[58] что я понял здесь на суде, тогда я еще не понимал.

[59]ВЫШИНСКИЙ. Вы на суде увидели такую страшную картину...

ЛЕВИН. Да, тогда я этого не понимал и не знал.

ВЫШИНСКИЙ. Но то, что вы тогда знали, тоже потрясающе страшно.

ЛЕВИН. Да, понимаю.

ВЫШИНСКИЙ. Вы понимали, что речь идет о борьбе с советской властью?

ЛЕВИН. Понимал.

ВЫШИНСКИЙ. И вы стали, будучи вовлеченным в это искусными действиями Ягоды, стали на сторону врагов советской власти? И в этой борьбе против советской власти, в борьбе к которой вы примкнули, вы приняли на себя также участие в этой борьбе?

ЛЕВИН. К несчастью, да. Я хотел бы только...

ВЫШИНСКИЙ. Это уже политическая деятельность?

ЛЕВИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Хотя и [не][60] бандитского характера. Правильно это или нет?

ЛЕВИН. Да. Я хотел только указать, что можно примкнуть, сочувствуя, будучи участником, будучи единомышленником. Я только хотел подчеркнуть не для того, чтобы себя оправдать, я говорю тут правду, с самого первого дня, как я вступил в тюрьму, [что] я примкнул к этому делу в результате рокового стечения обстоятельств, не потому что я сочувствовал [к] приходу к власти...

ВЫШИНСКИЙ. Но *вы если*[61] бы были честным человеком, честным советским гражданином, вы должны были бы к кому-то прийти, кому-то сказать об этих угрозах и т.д.

ЛЕВИН. Он мне говорил, что имейте в виду, что я слежу за каждым вашим шагом, прежде чем вы переступите чей-нибудь порог, вы будете у меня на руках.

ВЫШИНСКИЙ. Вот теперь вы переступили порог...

ЛЕВИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Если вы считали себя честным гражданином своей родины...

ЛЕВИН. Считал.

ВЫШИНСКИЙ. Советским врачом...

ЛЕВИН. Считал.

ВЫШИНСКИЙ. Узнавши о таком страшном заговоре, что вы должны были бы сделать?

ЛЕВИН. Должен был бы о нем заявить.

ВЫШИНСКИЙ. Получивши предложение быть соучастником и даже больше, организатором убийства выдающихся советских людей [и выдающихся советских людей] и гения русской [литературы,] культуры — Горького, что вы должны были сделать, если вы действительно любили бы и Горького и родину?

ЛЕВИН. Отказаться от всего этого и выдать Ягоду.

ВЫШИНСКИЙ. Почему вы не сделали этого?

ЛЕВИН. Из трусости.

ВЫШИНСКИЙ. Вы, следовательно, думали, что сильнее кошки зверя нет?

ЛЕВИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Что самая страшная и сильная кошка это Ягода?

ЛЕВИН. Совершенно верно.

ВЫШИНСКИЙ. А как вы сейчас думаете?

ЛЕВИН. Да, это ясно.

ВЫШИНСКИЙ. Я еще вас хочу спросить по совести, как бы вы ответили: вы думали, что никакой управы на Ягоду нет?

ЛЕВИН. Я очень ясно понимаю сейчас, вообще, когда ретроспективно смотришь на прошлое, думаешь: «Боже, почему я не сделал этого, почему я не поступил так?».

[62]ВЫШИНСКИЙ. Сколько продолжалось ваше участие в этой преступной деятельности?

ЛЕВИН. Три года.

ВЫШИНСКИЙ. Три года! Вы имели тысячи возможностей за это время поступить честно.

ЛЕВИН. Да, и не использовал этого.

ВЫШИНСКИЙ. И не использовали этого, потому что, как вы говорите, вы трусили?

ЛЕВИН. Да.

ВЫШИНСКИЙ. Вы такой трус?

ЛЕВИН. Да, трус.

КОММОДОВ. Разрешите мне задать вопрос подсудимому Левину.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Пожалуйста.

КОММОДОВ. В связи с вопросом к вам подсудимого Бухарина, скажите, пожалуйста, вы в момент Октябрьской революции что делали?

ЛЕВИН. К этому времени еще функционировали в Москве госпитали для жертв войны, так называемые. Я заведовал несколькими такими госпиталями.

КОММОДОВ. И продолжали работать все время?

ЛЕВИН. Да.

КОММОДОВ. Ни одного дня не были вне работы?

ЛЕВИН. Ни одного дня. А потом, когда госпитали были закрыты, я получил назначение в Наркомздраве. Когда кончилась работа в госпитале, я пошел в Наркомздрав и попросил там работу, и через некоторое время я получил назначение в курортный госпиталь...

КОММОДОВ. Так что подозрения в отношении саботажа с вашей стороны не подтверждаются?

ЛЕВИН. Нет, конечно. Можно было ординатору больницы саботировать, но я таким не был.

КОММОДОВ. Вы к каким-нибудь партиям принадлежали?

ЛЕВИН. Нет.

КОММОДОВ. Может быть, к каким-нибудь национальным партиям, к еврейской, например?

ЛЕВИН. Ни к каким партиям, только к партии врачей.

[(Смех.)]

КОММОДОВ. Но такой партии мы не знали.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. У экспертизы есть какие-нибудь вопросы к подсудимому Левину?

ШЕРЕШЕВСКИЙ и ВИНОГРАДОВ. У экспертизы никаких вопросов нет, все ясно.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ. Объявляется перерыв до 6-ти часов вечера.