3. Некоторые выводы

3. Некоторые выводы

Приведенные нами факты из истории капиталистической России не лишены и теоретического интереса. Конечно можно признать эти факты сами по себе слишком недостаточными для широких теоретических обобщений. Можно к тому же ограничить их значение целым рядом оговорок. Так например уровень реальной оплаты труда, о котором до сих пор шла у нас речь, еще не определяет полностью реального уровня жизни рабочих, которым мы особенно здесь интересовались. Примененные нами индексы для соизмеримости уровней дороговизны различных эпох весьма несовершенны. Мы вовсе не отразили в них действия изменяющейся структуры рабочего бюджета и нарастания новых потребностей. Мы сознательно ограничили поле своих наблюдений оплатой вольнонаемного труда, хотя в XVII веке можно было наблюдать и целый ряд промежуточных полуфеодальных форм найма с пониженным уровнем жизни вроде оплаты рабочих на т. н. будных станах — из числа «приписанных» к поташным заводам казенных или помещичьих крестьян. Мы не проследили динамики зарплаты из века в век, из десятилетия в десятилетие, а потому не отразили может быть весьма существенного падения оплаты труда XVIII и первой половины XIX вв. и соответствующего подъема ее после ликвидации крепостного права. Все эти оговорки не меняют однако сути дела.

Марксистская теория заработной платы, как цены рабочей силы, уровень которой определяется стоимостью ее воспроизводства, или, иначе говоря, стоимостью средств существования рабочих, находит на наш взгляд в вышеприведенных фактах достаточно красочное историческое подтверждение. На протяжении целых девяти столетий от Ярослава Мудрого до конца дней весьма немудрящего Николая, несмотря на катастрофическое обесценение денежной единицы и геологические сдвиги в производительности труда, наемный рабочий, следуя объективным законам товарного производства, отчуждал свой единственный товар — рабочую силу — примерно за одну и ту же массу средств существования в потребительном их выражении.

Из этой относительной стабильности уровня оплаты труда рабочего не следует однако заключать о такой же стационарности условий его существования. Наоборот огромный прогресс техники и науки меняет эти условия весьма радикальным образом. Каждое крупное изобретение, создавая новые возможности удовлетворения потребностей человека, вызывает в нем к жизни и новые потребности. Гутенбергу, Эдиссону, Маркони и прочим волшебникам мы обязаны целой серией наших новых потребностей — в книге, газете, авиа, кино, радио и других столь же чудесных методах расширения и облегчения социальных связей человечества. Невозможное стало сначала только возможным, а затем уж и необходимым. Спящие потребности пробуждаются и властно предъявляют свои требования. И если рабочий не повышает своих фондов потребления в соответствии с нарастанием этих новых культурных потребностей, то он очевидно не может их удовлетворять иначе, как за счет соответствующего сжатия в удовлетворении своих старых, более примитивных потребностей. Таким образом совершенно понятно, что стабильная или даже медленно возрастающая сумма средств существования при обгоняющей ее в темпе роста сумме новых потребностей означает собою относительно падающий уровень жизни. А приведенные нами факты показывают, что капитализм не всегда обеспечивает рабочему даже стабильный уровень оплаты труда.

Факты подобного рода можно извлечь из прошлого не только одной дореволюционной России. В известном исследовании Т. Роджерса мы находим полную аналогию в истории Англии[1].

Реальная оплата труда, выраженная в квартерах пшеницы, в Англии не росла с развитием капитализма, а скорее довольно заметно падала. Роджерс дает динамику оплаты рядового поденщика-батрака и ремесленника, начиная с XIII века. Он устанавливает при этом, что в ХIII‑XV вв. ремесленник зарабатывал раза в 1,5 больше батрака при довольно умеренном рабочем дне и годе. Рабочий год ремесленника колебался от 235 до 312 дней при восьмичасовой работе, за лишние — сверхурочные — часы полагалась повышенная добавочная плата. Иногда работнику выплачивали, как и у нас в Москве, поденную плату и за праздничные дни, хотя он конечно не работал по воскресеньям. Так в 1408 г. в Виндзоре плотники при поденной плате в 5 и 6 пенсов за день получили эту плату за 365 дней в году (стр. 141 и 268). И конечно в денежном выражении благодаря жестокой порче монеты, которой промышляли английские короли не хуже царей московских, а также техническому прогрессу в области добычи драгоценных металлов, оплата труда в Англии с тех пор показывает огромные темпы роста. Что же касается реального ее значения, то судить о нем предоставляем по следующей составленной нами по данным Роджерса табличке (ср. у Роджерса, стр. 270, 353 и др.):

Таблица 4.

Оплата рядового поденщика за неделю в Англии

Примечание к таблице:

¹ Первая половина.

Как видим, хотя номинал вырос в 10 раз, по весу чистого серебра, заключенного в монете, этот рост не превышает 3 раз, а в пшенице мы имеем даже заметное падение. Конечно желательно было бы проверить эту динамику и другими ценами. Промышленные товары несомненно вздорожали в меньшей степени, чем пшеница, но зато квартира росла еще быстрее, чем хлеб, в бюджете рабочего. К сожалению Роджерс не приводит на этот счет достаточных данных. Среднее вздорожание жизни с 1260 до 1760‑х годов, т. е. за 500 лет, Роджерс определяет для Англии в 12 раз; тот же индекс он принимает и для времени с 1450 до 1883 г. — «если оставить в стороне квартирную плату, самую страшную статью расхода в наше и самую пустую в прошлое время», когда сельский рабочий платил за свой домик и землю при нем всего 2 шиллинга в год, зарабатывая 2 шиллинга в неделю[2].

Приведенным данным о заработке простого поденщика соответствует и динамика оплаты труда обученного ремесленника в Англии.

В ХIII‑ХІV веках ремесленник получал около 3 пенсов в день, или 1,5 шиллинга в неделю, в XV в. — 3 шиллинга, в XVI в. — 4‑5 шиллингов, в XVII в. — 7,5 шиллингов, в XVII в. — 10 шиллингов и с XIX в. — 18 шиллингов и выше. И все же реальное значение этого заработка не росло, а падало, ибо 3 шиллинга XV в. превышают по своему значению 36 шиллингов XIX в.

В Англии капитализм начал свое победное шествие значительно раньше, чем в России. Роджерс уже в XV веке отмечает на ряду с чумой, черной оспой и страшной эпидемией этого века, известной под именем «потной болезни», еще одно «крупное событие: появились капиталисты-ремесленники» (стр. 277). Это крупнейшее событие именовало собой не только громадное ускорение темпов роста производительных сил страны, но на ряду с этим соответствующее им и даже обгоняющее эти темпы повышение норм эксплуатации труда. На место весьма редкостной «потной болезни» докапиталистической поры в хозяйственную практику вошло совершенно нормальное и сигматическое выжимание трудового пота изо всех пор современного пролетария. Уже в XVI в. по известному закону Елизаветы на место 8‑часового рабочего дня установлен 9,5‑часовой (включая перерывы — 12‑часовой), а затем капиталистическая практика раздвигает его еще дальше, вплоть до последних пределов сопротивляемости рабочего класса. Притягиваются к станкам архи-«дешевые» руки женщин и ручонки детишек. Создаются этой ценою мощные резервы рабочей силы — целые армии безработных. И если при особо выгодной конъюнктуре не хватает даже этих резервов, то временно за счет эксплуатации каких-нибудь новых колониальных рынков оплата труда поднимается, чтобы затем, когда эти рынки расхватываются конвентами, еще резче снизить нормы оплаты работающих, еще более расширить кадры безработных.

Старая, знакомая картина. Но благодаря хроническому снижению покупательной силы денежной единицы не только у врагов, но даже у более близоруких друзей пролетариата создаются иллюзии почти непрерывного роста зарплаты и благосостояния трудящихся странах процветающего капитализма.

Ту же картину, какую перед нами раскрывает работа Роджерса в отношении Англии, мы можем благодаря кропотливой архивной работе д’Авенеля, собравшего огромный материал о ценах и зарплате 1200 по 1800 г., воспроизвести и в отношении Франции.

Д’Авенель перевел все цены и ставки зарплаты по их покупательной силе в современные франки начала XX века. И в этих единицах отношении поденной оплаты труда ремесленников мы получаем следующую динамику:

Реальная поденная плата во Франции

 XIII век 3,8 франка 100%
  XIV век 3,8 франка 100%
   XV век 4,6 франка 121%
  XVI век 3,5 франка  92%
 XVII век 2,6 франка  68%
XVIII век 2,5 франка  66%

Ко времени Великой французской революции эта плата была еще ниже: 2,2 франка, а к XX веку она по свидетельству П. Бризона снова повысилась до 3,55 в крупной и 3,28 в мелкой промышленности[3].

Период падения, начиная с XV в., можно иллюстрировать еще следующими товарными эквивалентами по Авенелю:

Таблица 5.

Поденная плата чернорабочего во Франции

Как видим, по основным продовольственным товарам заработная плата снизилась с XV века еще значительнее, чем это принято выше. В среднем по пяти перечисленным товарам реальное значение поденной платы чернорабочего в эпоху первоначального капиталистического накопления почти все время падало и к XVIII веку не достигало и 40% нормы XV в. Особенно высокий уровень дороговизны жизни во Франции отмечается историками к концу XVIII века, то есть к моменту Великой французской революции. Гражданская война и инфляция, как это показал и опыт нашей революции, не могли не оказать самого тяжелого влияния на уровень жизни трудящихся масс. В эти годы он упал очевидно до самых крайних своих пределов, и поэтому должен был раньше или позже в последующий период бурного капиталистического развития и высокой конъюнктуры замeтно подняться.

В цифровых показателях этот подъем за целую сотню лет рисуется в следующих процентах:

Если положиться на приведенный расчет, основанный на довольно сомнительном индексе Л. Марша, то сколько-нибудь значительный подъем реальной заработной платы во Франции имел место только начиная с 60‑х годов прошлого века[4]. Но и этот большой подъем не ликвидировал полностью прежних падений, начиная с XV века. А за последние десятилетия мы можем привести следующее свидетельство П. Бризона: «вот уже целую четверть столетия как повышение заработной платы почти приостановилось... в настоящее время она уменьшается, в особенности в текстильной промышленности», и притом «понижается уже лет двадцать»[5].

В «Коммунистическом манифесте» зафиксировано между прочим следующее наблюдение: «современный рабочий вместо того, чтобы возвышаться с прогрессом промышленности, все более опускается ниже уровня существования своего собственного класса». Этот тезис, выдвинутый Марксом и Энгельсом еще до революции 1848 г., открывшей собою новый подъем европейского капитализма, эру широкой его экспансии на колониальных и полуколониальных рынках и значительного подъема оплаты труда, выявляет однако такие глубокие исторические тенденции, которые далеко выходят за пределы случайных колебаний конъюнктуры рабочего рынка на протяжении нескольких десятилетий.

Фридрих Энгельс в 90‑х годах прошлого века, критикуя в проекте Эрфуртской программы положение — «число пролетариев и их нищета постоянно увеличиваются», как известно утверждал: «В этой абсолютной форме это положение неверно. Организация рабочих и их постоянно растущее сопротивление могут в известной мере предохранить их от дальнейшего роста нищеты. Но что несомненно растет, так это необеспеченность их существования». Ревизионисты всех мастей очень охотно приводят это место из Энгельса в доказательство его отказа от вышеуказанного тезиса «теории обнищания», выдвинутой им вместе с К. Марксом в «Коммунистическом Манифесте». Однако такое толкование слов Энгельса совершенно произвольно. Он отвергал здесь лишь слишком абсолютную форму утверждения в проекте Эрфуртской программы, а не его содержание.

И действительно утверждать «постоянное» увеличение нищеты пролетариата, как показывает исторический опыт, нет основания, уровень жизни рабочих подвержен не только кратковременным колебаниям рыночной конъюнктуры, но и более длительным сдвигам в ту и другую сторону. Но если отвлечься от этих временных сдвигов и колебаний уровня жизни рабочих, то за весь период капиталистического развития этот уровень обнаруживает весьма недвусмысленную тенденцию к падению, и организации рабочих своим сопротивлением в лучшем случае лишь замедляют этот процесс, предохраняя себя на время от дальнейшего роста нищеты.

Здесь вполне естественно будет поставить такой вопрос. В какой мере вышеуказанные колебания и перекрывающая их общая тенденция к падению уровня жизни наемных рабочих в капиталистическом обществе гармонируют с тем основным определением К. Маркса, по которому «стоимость рабочей силы есть стоимость средств существования, необходимых для поддержания жизни ее владельца?»[6]. Не следует ли рассматривать эту величину средств существования рабочего если не в ценностном, то в потребительном их значении как величину постоянную или во всяком случае физиологически предельную, т. е. не поддающуюся дальнейшим снижениям?

В таком именно значении твердого предела чаще всего истолковываются не всегда удачные формулировки «железного закона» заработной платы Ф. Лассаля. Но Маркс никогда не давал повода к подобным недоразумениям. Включая в понятие средств существования рабочих и стоимость содержания их семей, и «издержки обучения», и «издержки снашивания» рабочей силы, меняющиеся весьма существенно в зависимости от изменения условий производства, уровня техники, уровня культуры и др. обстоятельств времени, Маркс никогда не предполагал и не мог предполагать уровня жизни рабочих неподвижным[7]. По его определению «размер так называемых необходимых потребностей, равно как и способы их удовлетворения, сами представляют продукт истории и зависят по большей части от культурного уровня страны, между прочим и от того, при каких условиях, а следовательно с какими привычками и жизненными притязаниями сформировался класс свободных рабочих»[8].

Еще в меньшей мере можно приписать Марксу отожествление нормальных средств существования, «необходимых для поддержания жизни» рабочих с физиологическим минимумом этих средств. «Низшую или минимальную границу стоимости рабочей силы — говорит Маркс — образует стоимость товарной массы, без ежедневного притока которой носитель рабочей силы, человек, не был бы в состоянии возобновлять свой жизненный процесс, т. е. стоимость физически необходимых средств существования. Если цена рабочей силы падает до этого минимума, то она падает ниже стоимости, так как при таких условиях рабочая сила может поддерживаться и проявляться лишь в хиреющем виде. Между тем стоимость товара определяется тем рабочим временем, которое требуется для производства товара нормальной доброты»[9]. Таким образом нормальный уровень жизни, соответствующий ценности рабочей силы, всегда выше физиологического минимума. А заработная плата, т. е. цена рабочей силы, колеблясь вокруг уровня ценности, может достигать в своем падении и этого физиологического предела. Но конечно цена рабочей силы может подняться и выше ценности. Причем эти отклонения цены от ценности обычно определяются соотношением сил борющихся общественных классов, или, говоря словами Маркса, зависят «от удельного веса, который имеет давление капитала, с одной стороны, сопротивление рабочих — с другой»[10].

Не трудно понять, что даже растущий уровень оплаты труда не всегда обеспечивает рабочего от роста его неудовлетворенности. Заработная плата в условиях растущей производительной силы труда может расти не только в денежной, но и в товарной форме. Но если доля ее в общей стоимости создаваемого рабочим продукта при этом падает, то мы уже в этом имеем достаточные основания для нарастания глубокой неудовлетворенности рабочего, ибо, говоря словами Маркса, «при этом относительно, т. е. по сравнению с прибавочной стоимостью, стоимость рабочей силы все уменьшалась бы и следовательно все глубже становилась бы пропасть между жизненными уровнями рабочего и капиталиста»[11]. Однако этот случай в капиталистической практике по-видимому далеко не самый частый. Гораздо чаще и глубже цена рабочей силы в капиталистическом обществе отклоняется не вверх, а вниз от нормальной стоимости этого товара. И вот почему. Во-первых, этому содействует нарастание новых потребностей, которые не входят в привычный уровень жизни рабочего вчерашнего дня и потому требуют дополнительных усилий пролетариата в классовой борьбе за их признание. А во-вторых, соотношение сил в этой борьбе — до тех пор, пока капиталисты являются господствующим классом — очевидно по общему правилу складывается не в пользу рабочих.

Именно поэтому даже при устойчивом уровне ценности рабочей силы цена этого товара, а вместе с ней и уровень жизни рабочего в условиях капитализма, в особенности за большие периоды наблюдения, выявляют определенную тенденцию к снижению. И вот почему совсем не случайной обмолвкой в «Коммунистическом манифесте» являются приведенные выше слова о падении уровня жизни современного рабочего. Кстати сказать, эту мысль мы находим не только в «Коммунистическом манифесте», но и в гораздо более позднем и зрелом произведении Карла Маркса «Капитале», где, устанавливая исторические тенденции зреющего капитализма к концентрации производства и централизации капиталов, он заключает: «На ряду с постоянным уменьшением числа магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса переворота, растет масса нищеты, гнета, порабощения, вырождения и эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабочего класса, непрерывно увеличивающегося, вышколенного, объединенного и организованного самим механизмом капиталистического производства... Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют»[12].

Ревизионисты марксизма, оспаривая в свое время т. н. «теорию обнищания», формулированную в подчеркнутых нами недвусмысленных выражениях Маркса, пытались тем самым ослабить и вытекающий из нее вещий прогноз социального переворота (“Zusammenbruchtstheorie”). Но в настоящее время, после великой Октябрьской революции в России, надо думать, даже в среде самых завзятых апологетов капитализма, немногие осмелятся оспаривать глубину этого гениального прогноза, ныне осуществленного уже на целой шестой части земного шара.

Примечания:

[1] Т. Роджерс. История труда и заработная плата и Англии с ХIII по XIX век, СПБ, 1899 г.

[2] Роджерс, стр. 135, 446‑447: 2 шиллинга XV в. содержали около 22 г серебра.

[3] Пьер Бризон. История труда и трудящихся, ПБГ, 1921 г., стр. 164.

[4] С. Н. Прокопович. Народный доход западно-европейских стран, М.‑Л., 1930 г., стр. 175.

[5] П. Бризон. История труда. ПБГ, 1921 г., стр. 344, 349.

[6] К. Маркс. Капитал, т. I, изд. 1923 г., стр. 141.

[7] Там же, стр. 142, 238.

[8] Там же, стр. 141 (разрядка наша. — С. С.).

[9] Там же, стр. 143 (разрядка наша. — С. С.).

[10] Там же, стр. 603; Туган-Барановский, Солнцев и др. сторонники т. н. социальной теории распределения упускают из виду однако, что этим соотношением классовых сил можно объяснить лишь то или иные отклонения от уровня стоимости рабочей силы, но не самый уровень.

[11] Там же, стр. 503.

[12] Там же, т. I, cтр. 756 (разрядка наша. — С. С).