Запись беседы заведующего II Восточным отделом НКИД СССР с первым секретарем Посольства Японии в СССР Миякава. 30 июня 1937 г.

Реквизиты
Датировка: 
1937.06.30
Источник: 
Документы внешней политики СССР. Т. 20. Январь – декабрь 1937 г. / Министерство иностранных дел СССР; - М.: Политиздат, 1976., стр. 338-339.

30 июня 1937 г.

Я долго не мог разыскать Сигемицу, к которому я хотел заехать для заявления ему протеста. В 8 часов ко мне приехал Миякава, которого я попросил передать послу следующее.

В 16 час. 40 мин. по местному времени японо-маньчжурские войска внезапно открыли из деревни Ганьчацзы или близлежащих островов артиллерийский и пулеметный огонь по нашим военным катерам, находившимся в это время около наших островов[1]. В результате этого обстрела мы понесли потери убитыми и ранеными. Наши канонерки на огонь не отвечали. Мне поручено заявить решительный протест против подобных неслыханных провокационных действий японо-маньчжурских войск. Тов. Литвинов поручил мне вместе с тем обратить особое внимание посла на тот факт, что после вчерашней договоренности[2] о принятии обоюдно всех необходимых мер, чтобы какие-либо внезапные действия не осложняли положение, имел место такой вопиющий факт, как открытие артиллерийского и пулеметного огня по нашим катерам. Мы ожидаем от японского правительства принятия немедленных мер к недопущению дальнейших провокаций и предупреждаем, что ответственность за последствия подобных действий, могущих вызвать ответные меры со стороны наших войск и сорвать таким образом договоренность между т. Литвиновым и Сигемицу, ляжет целиком на японское правительство.

Миякава сказал, что он передаст это заявление послу, но что он думает, что инцидент возник не по их вине, ибо японское правительство сделало все возможное для того, чтобы урегулировать вопрос миром. Дальше он просил передать т. Литвинову по поручению Сигемицу следующее.

В коммюнике о беседе т. Литвинова с Сигемицу вопрос освещен не полностью. Там не сказано многое из того, что было сказано послом. Посол говорил, что в первую очередь должны быть отведены советские войска, незаконно занявшие эти острова, маньчжурам нечего занимать и отводить. Посол обещал передать содержание беседы в Токио и побочно в Синьцзин. Посол ни одного слова не сказал о квантунском командовании. Между тем в коммюнике говорится о том, что посол передаст содержание беседы в Токио и квантунскомѵ командованию.

Что касается последнего слова коммюнике относительно так называемой договоренности с т. Литвиновым, то он высказал свое пожелание, а посол, конечно, был того же мнения. Обещать он тут ничего не мог, и нельзя тут говорить о нарушении договоренности.

Я сказал, что считаю неуместным обсуждать с г. Миякава правильность передачи в коммюнике беседы т. Литвинова и толкования этой беседы, что это мог бы сделать только сам посол в разговоре с т. Литвиновым. Я могу только добавить, что мне известно содержание беседы т. Литвинова с Сигемицу и что коммюнике совершенно точно излагает содержание беседы.

Козловский


[1] Анализируя цели, преследовавшиеся японскими милитаристами при организации указанной провокации, временный поверенный в делах СССР в Японии И. Н. Дейчман в телеграмме в НКИД СССР от 6 июля 1937 г. писал: «Амурские события и их отклики в Японии в известной степени были репетицией начала войны. Целью амурской авантюры являлось, по-видимому, прощупать нашу устойчивость и боеспособность, настроение Красной Армии и Советского правительства, а непосредственной задачей было попытаться захватить острова, начав тем самым демаркацию границы вооруженной силой». Отметив, что «этому способствовало казавшееся военщине критическим положение в Европе», Дейчман подчеркивал: «Убедившись, что нами будет оказан внушительный отпор, и опасаясь, что события 30 июня перешли за пределы задуманной военщиной проверки нашей боеспособности, двор настоял на локализации инцидента». В заключение в телеграмме говорилось: «Судя по ходу событий, по воинственному поведению военного министра и всей печати уже в первоначальный период событий и по факту отозвания японской канонерской лодки, Квантунская армия во всей амурской операции действовала не самочинно, а согласованно с центральными военными властями» (см. также «Пограничные войска СССР. 1929—1938. Сборник документов и материалов». М., 1972, стр. 554—555).

[2] См. газ. «Известия», 30 июня 1937 г.