Запись беседы Заместителя Народного Комиссара Иностранных Дел СССР с Послом Японии в СССР Сигемицу. 21 июня 1937 г.

21 июня 1937 г.

Сигемицу пришел с Миякава[1] и Ниси. Я узнал об отсутствии по болезни т. Андреева только перед самым приемом и поэтому не мог пригласить другого переводчика, так что всю беседу переводил Миякава.

1. Сигемицу сделал пространное заявление о «вопросах, относящихся к японскому нефтяному обществу, требующих скорейшего разрешения». Миякава прочел прилагаемую памятную записку[2], которую после этого посол мне вручил.

Я предпочел не вступать в обсуждение всех вопросов по существу и ограничился заявлением о том, что, хотя НКИД, как известно японскому посольству, и придерживается той принципиальной точки зрения, что концессионные вопросы не должны быть предметом дипломатических переговоров, в данном случае ввиду особой просьбы, с которой посол обратился ко мне еще 19-го[3], а также сегодня, и вследствие постановки им вопроса обо всем комплексе отношений между концессионером и нашими властями я готов лично изучить записку с тем, чтобы в результате этого изучения решить, может ли НКИД что-нибудь сделать для разрешения возникших затруднений.

2. С аналогичным заявлением обратился ко мне Сигемицу и по «вопросам, относящимся к японскому угольному обществу, требующим скорейшего разрешения», и вручил мне прилагаемую записку[4].

Я ограничился заявлением, что поинтересуюсь и этим вопросом. Затем я обратил внимание посла на то, что в обеих его записках помимо вопросов отношений между концессионерами и нашими властями затронуты также и вопросы отношений концессионеров с соответствующими профсоюзными организациями. На разрешение этих вопросов НКИД, во всяком случае, не может иметь абсолютно никакого влияния. Так что эти вопросы придется исключить даже из того изучения, которое я обещал послу.

Не реагируя на это замечание, Сигемицу усиленно просил подвергнуть изучению обе его записки и постараться возможно скорее помочь, ибо положение на обеих концессиях создалось чрезвычайно тяжелое. Наиболее серьезным вопросом является вопрос о предоставлении судов для перевозки советских рабочих на восточное побережье Сахалина.

3. Посол поставил затем вопрос о «Сёсэн гуми». После стольких месяцев переговоров, которые велись между НКИД и японским посольством, достигнуто наконец соглашение об открытии агентства японских пароходных компаний во Владивостоке. Представитель этих компаний уже выехал туда. Теперь все дело в том, чтобы предстоящие там переговоры привели быстрее к успешному результату. Посол просит поэтому, чтобы НКИД принял меры для быстрого и успешного окончания переговоров.

Я сказал, что если это дело затянулось на много месяцев, то вина лежит исключительно на японской стороне, которая затягивала посылку своего представителя во Владивосток для переговоров и настаивала на урегулировании вопроса между японским посольством и НКИД, который, конечно, не компетентен в разрешении подобных дел. Если японские представители проявят добрую волю при этих переговорах и займут в них разумные позиции, то, я думаю, переговоры смогут быстро закончиться заключением соглашения. Что касается советской стороны, то мы в свое время информировали Наркомвод о большом интересе, который проявляет к этому делу японское посольство, и, я думаю, представители Наркомвода в пределах их возможностей будут также содействовать успешному окончанию переговоров.

Сигемицу подчеркнуто благодарил за то, что НКИД информировал Наркомвод об интересе, который он проявляет к этому делу.

4. Сигемицу поставил отдельно вопрос о заходе парохода угольного концессионера в Дуэ. В течение многих лет пароходы концессии заходили в Дуэ. Теперь, однако, концессии внезапно сообщили, что 1) ее пароходы должны, прежде чем идти в Дуэ, предварительно заходить в Александровск и 2) что пароходы должны платить портовые сборы, которых они никогда раньше не платили. В результате переговоров Ниси — Борисов последний сообщил, что оба эти распоряжения отменены. Однако, по полученным от концессии сведениям, на месте получены указания только о том, что отменен обязательный заход пароходов концессии в Александровск, об отмене же портовых сборов еще не получено никаких распоряжений из Москвы. Представитель общества в Москве Сакагути тщетно пытается в течение ряда дней, начиная с 17 июня, связаться с Наркомводом. Однако он «никак еще не может получить контакт». Ввиду этого посол просит моего вмешательства, чтобы Наркомвод послал на Сахалин подтверждение своего первого распоряжения об отмене портовых сборов при заходе в Дуэ, где вообще никаких сборов никогда не было установлено и никто не платил.

5. Сигемицу сообщил, что в свое время Сако[5] говорил с т. Козловским о назначении нового японского консула в Одессу и т. Козловский будто бы сказал Сако, что, как только вопрос будет поставлен формально, новый консул получит визу. Между тем в течение уже свыше трех месяцев японское посольство не может получить визу для нового консула Сайто. Во II Восточном отделе говорят представителям японского посольства, что не получен еще ответ от украинских властей. Посол, однако, думает, что три с лишком месяца — достаточно большой срок для такого дела и что надо было бы его благополучно закончить.

Не желая формально связывать вопрос о предоставлении Сайто визы с принципиальным вопросом о закрытии консульства в Одессе, я ответил коротко и сухо, что по существующему у нас порядку НКИД предоставляет визы новым консулам только по получении согласия соответствующих органов, и прежде всего правительств союзных республик. Я не имею сведений по этому вопросу, но если II Восточный отдел, сказал я, сообщает японскому посольству, что он не имеет еще ответа от украинского правительства, то, очевидно, дело именно так и обстоит.

Посол повторил, что, однако, три с половиной месяца — слишком большой срок.

Я коротко сказал, что справлюсь, как обстоит дело.

6. Когда посол кончил со своими вопросами, я сделал ему приблизительно следующее заявление.

За последние годы неоднократно возникали затруднения при заходе японских военных нефтетранспортов в Оху. В 1933 г. между НКИД и японским посольством велись переговоры, в течение которых НКИД в официальной ноте указал посольству на то, что, согласно существующим у нас правилам, для одновременного спуска на берег больше чем 30 лиц из экипажа приходящих японских военных нефтеналивных судов требуется специальное разрешение местных советских властей. В 1934 г. нашим полпредством в Токио было сделано японскому мининделу три устных протеста по поводу нарушения этих правил. В 1935 г. командиры японских нефтетранспортов обращались к нашим пограничным органам с просьбами разрешать спуск на берег команд в количестве, превышающем 30 человек. Однако впоследствии была вновь возобновлена практика спуска на берег команд числом свыше 30 человек без разрешения наших властей. Ввиду этого в июле — августе 1935 г. между т. Козловским и Сако состоялись переговоры, в результате которых командиры японских нефтетранспортов стали опять испрашивать регулярно разрешение на спуск команд в количестве свыше 30 человек. В июне 1936 г. имели, однако, место новые массовые спуски на берег команд японских военных транспортов в Охе, вследствие чего в беседе от 3 июля 1936 г. я вынужден был заявить Ота протест и просить его принять меры к тому, чтобы командиры заходящих в Оху японских нефтетранспортов соблюдали существующий у нас порядок. В результате этого протеста положение вновь улучшилось, и во второй половине прошлогоднего сезона командиры японских нефтеналивных судов опять стали регулярно испрашивать разрешение перед каждым спуском на берег свыше 30 человек команды. В этом году мы имеем новый рецидив. 14 нюня с. г., несмотря на сделанное ему специальное предупреждение о необходимости испрашивать разрешение в случае потребности спуска на берег более чем 30 человек команды, командир японского военного нефтетранспорта Наруто, не испрашивая на то разрешения, высадил на берег в 10 часов утра 11 офицеров и 97 матросов, а в 14 часов — еще 90 матросов. То обстоятельство, что это грубое нарушение наших правил было произведено после предупреждения со стороны наших властей, указывает на преднамеренный характер этого нарушения и на то, что какие-то японские круги сознательно стремятся вызывать конфликты даже на почве таких мелких фактов. Я должен в связи с этим вновь заявить послу протест и настоятельно просить его, чтобы он вмешался в это дело и прекратил эти периодически повторяющиеся своевольные нарушения существующего у нас порядка со стороны командиров японских военных нефтеналивных судов, заходящих в Оху. От себя лично, сказал я, я должен обратить внимание посла на то, что эти случаи внушают мне опасение. Наши местные власти относились к ним, как видит сам посол, чрезвычайно миролюбиво и ограничивались лишь докладом своим центральным органам, которые в свою очередь информировали НКИД на предмет соответственного обращения внимания на эти случаи японского правительства. Я опасаюсь, однако, что грубый, преднамеренный характер нарушений может привести к тому, что наши власти примут наконец соответствующие меры и что мы будем иметь серьезный конфликт из-за этих недопустимых действий командиров японских военных судов.

Сигемицу сказал, что мое сообщение является для него «большой неожиданностью», ибо он не имеет никаких сведений о том, чтобы в Охе на этой почве возникали какие-либо конфликты. Он, однако, изучит мое заявление. Теперь он хотел бы лишь обратить мое внимание на то, что в связи с этим вопросом в прошлом между обоими правительствами были «принципиальные разногласия». Он думает, что существующий у нас порядок спуска на берег команд иностранных военных судов должен отвечать международным правилам. Несколько подумав, Сигемицу сказал, что он хотел бы объяснить мне, почему для него мое заявление является неожиданностью. Дело в том, что он только что получил телеграмму из Охи, из которой он усмотрел, что вопрос о спуске на берег команд военных японских нефтетранспортов разрешался вполне удовлетворительно между командирами пароходов и нашими пограничными властями. Из этой телеграммы совсем не видно, чтобы отношения командиров японских судов и наших погранорганов угрожали конфликтами из-за спуска команд этих судов. Он поэтому не понимает того заявления, которое я ему сделал.

Я сказал послу, что его слова вызывают у меня большое удивление. Я не знаю, какую телеграмму он получил, но из сообщения, которое мы получили от соответствующих органов, явствует, что, несмотря на состоявшееся устное соглашение еще в 1935 г. и несмотря на то что оно за последнее время соблюдалось, командиры японских военных нефтетранспортов вновь стали грубым образом нарушать существующий у нас порядок. Я прошу посла принять меры к тому, чтобы этим безобразным нарушениям был положен конец. Я думаю при этом, добавил я, что это было бы в интересах также и нефтяной концессии. Дело в том, что, поскольку эти нефтетранспорты обслуживают концессию, местные органы, естественно, склонны считать концессию ответственной за их поведение в нашем порту. В результате создается атмосфера, которая, конечно, не является благоприятной для удовлетворения различных просьб, с которыми руководство концессии обращается к местным властям.

Сигемицу, который, видимо, отнесся с большой серьезностью к моему заявлению, несколько раз перешептывался с Ниси и сказал, что он, во всяком случае, просит меня верить, что не может быть и речи о том, чтобы японские власти или руководство концессии стремились нарушать наши законы и порядки и вызывать конфликты. Японская сторона хочет мирного и дружественного урегулирования всех вопросов. Потом, опять пошептавшись с Ниси, он сказал несколько взволнованно, что Ниси, который также читал телеграмму из Охи, подтверждает, что отношения между командирами японских нефтетранспортов и нашими соответствующими органами вполне нормальны и что, судя по телеграмме, нет основания ожидать каких-либо конфликтов из-за спуска команд на берег.

Ниси кивал утвердительно головой и в конце с улыбкой сказал по-русски: «Странно».

Я согласился, что положение там создалось действительно странное, и выразил надежду, что посол своим вмешательством быстро его урегулирует.

Б. Стомоняков