Бухарин. Слушаю. Третьего дня я закончил на том, что в конце 1932 года образовался блок правых-троцкистов-зиновьевцев примерно на основе рютинской платформы. Среди участников контрреволюционной организации правых к этому времени уже стали возникать террористические настроения. Их можно было констатировать в кругу так называемых моих учеников, в группе Матвеева, группировавшейся около Угланова, среди сторонников Рыкова и среди некоторых профсоюзников, что в свое время было вскрыто в печати. К этому периоду относится создание группы заговорщиков в Красной Армии. Я об этом слышал от Томского, который непосредственно был информирован об этом Енукидзе, с которым был связан и личными отношениями, а также с которым ему было удобнее сноситься, потому что они жили на одном и том же коридоре, в Кремле.

Оба — и Томский и Енукидзе, как я слышал об этом, вернее слово “слышал” не особенно подходящее слово, скорее информирован был от Томского и Енукидзе, которые говорили мне, что в верхушке Красной Армии произошло в это время объединение__ правых, зиновьевцев и троцкистов, причем мне были названы имена, я не ручаюсь, что я помню всех их точно, но те, которые я запомнил,— это имена Тухачевского, Корка, Примакова и Путна.

Связь с правым центром, таким образом, шла по такой линии: военная группа, Енукидзе, Томский и остальные. Примерно к этому же времени, то есть к концу 1932 года и началу 1933 года, образовался так называемый контактный центр, куда вошли представители различных антипартийных контрреволюционных течений, в том числе и правые.

Возвращаясь к рассказу или к показаниям относительно преступной активности контрреволюционного правого блока, я прежде всего хочу остановиться на идее государственного переворота как одной из центральных преступных идей и соответствующей этому практической подготовке, потому что эта самая идея и соответствующая практическая подготовка пришли в зависимости от различных периодов и общеполитической конъюнктуры в различных стадиях своего развития.

Зарождение идеи государственного переворота у нас, у правых заговорщиков, относится примерно к 1929—1930 годам, причем в то время, в своем эмбриональном состоянии, этот государственный переворот мыслился, вернее о нем шли разговоры, как о государственном перевороте на очень сравнительно узкой базе. Я бы сказал, что это была идея узкого государственного переворота, вернее, “дворцового переворота” (я опять боюсь сказать, чтобы не получилось впечатления, как будто бы я с себя хочу слагать здесь ответственность), она впервые была высказана Томским, в связи с тем обстоятельством, что у Енукидзе, который был лично связан с Томским и часто с ним общался, в это время была сосредоточена в его руках охрана Кремля, и в то же самое время можно было говорить об использовании служебного положения Рыковым, который был председателем Совнаркома, и в связи с этим имелся целый ряд легальных возможностей и прикрытий, которые облегчали всячески конспиративные преступные действия и поэтому могли служить известным условием, в котором мыслился этот “дворцовый переворот”. Это датируется, примерно, 1929—1930 годом, но в то время на осуществление “дворцового переворота” не пошли и не пошли, собственно говоря, по двум основаниям: одно основание— более широкое...

Вышинский. Почему не пошли—это не так интересно, как то, почему пошли; почему не пошли, почему не случилось—это нам неинтересно.

Бухарин. Хорошо, я не буду останавливаться на этом, если неинтересно.

Вышинский. Вы уже подошли к 1933 году.

Бухарин. Я потому хотел упомянуть об этом вопросе, что это имеет связь с практической подготовкой...

Вышинский. Так и скажите о практической подготовке, а вы начинаете говорить, почему то или другое не произошло. Суду интересно — что и почему произошло.

Бухарин. Да, но всякое отрицание имеет утверждение, гражданин Прокурор. Еще Спиноза сказал, что в области детерминации...

Вышинский. Скажите конкретно, как вы готовили захват власти, с помощью кого, какими средствами, во имя каких задач и целей?

Бухарин. Так как мы не пошли на “дворцовый переворот” по причинам, о которых здесь неинтересно слушать, перешли к ориентации на кулацкие восстания...

Вышинский. Что означает выражение “дворцовый переворот”? Идет речь о прямом захвате власти, о захвате власти силами вашего блока. Так я понимаю?

Бухарин. Совершенно верно, политически—силами блока. А почему я говорю “дворцовый переворот”? Значит, силами, которые организационно сосредоточены в Кремле.

Вышинский. Силами такими, какие оказались бы в вашем распоряжении, а совершенно необязательно—силами, которые были в Кремле?

Бухарин. Совершенно верно.

Вышинский. Тогда не лучше ли говорить не о “дворцовом перевороте”, а о попытке захвата власти путем вооруженного восстания?

Бухарин. Нет, вооруженное восстание сказать не совсем правильно.

Вышинский. Как же так? С оружием в руках хотели захватить?

Бухарин. Вооруженное восстание есть массовая вещь, а здесь дело идет о более узком...

Вышинский. Какие массы, у вас не было никаких масс.

Бухарин. Следовательно, это не есть восстание.

Вышинский. Восстание при помощи группы?

Бухарин. Если вам угодно определять восстание группы как восстание,— это верно.

Вышинский. Во всяком случае это более правильно, чем говорить о “дворцовом перевороте”, который, якобы, совершается в каком-то дворце.

Бухарин. Говоря о “дворцовом перевороте”, я имел в виду...

Вышинский. Группу заговорщиков?

Бухарин. Совершенно верно.

Вышинский. Я полагаю, что так лучше и говорить. Скажите, как вы готовили группу заговорщиков к захвату власти?

Бухарин. Это уже относится к следующему периоду. Может быть, вы разрешите рассказывать в хронологическом порядке, как у меня расположен материал,— сначала о “дворцовом перевороте”, затем переходе к восстанию, от восстания к собственно государственному перевороту.

Вышинский. Скажите, какова была основная задача группы заговорщиков в этой области?

Бухарин. Даже в этот период главной задачей было свержение Советского правительства насильственным путем.

Вышинский. Вот вы и скажите, как готовились к свержению Советского правительства насильственным путем.

Бухарин. В этот период мы уже обсуждали вопрос о свержении Советского правительства насильственным путем, с помощью группы военных участников заговора.

Вышинский. Группы?

Бухарин. Да.

Вышинский. Группы участников вашего заговора?

Бухарин. Совершенно верно.

Вышинский. В лице Тухачевского, Примакова и некоторых других?

Бухарин. Там была еще группа Енукидзе.

Вышинский. О группе Енукидзе мы уже говорили.

Бухарин. Совершенно верно. К 1931—1932 годам в связи с изменением политической конъюнктуры упор был поставлен на развитие повстанческого движения, и контрреволюционной правой организацией, во главе с правым центром, было спровоцировано несколько кулацких восстаний, о которых, гражданин Прокурор, отчасти уже шла речь, когда вы меня допрашивали в связи с Яковенко, Слепковым и другими.

Вышинский. По вашим непосредственным указаниям и под вашим руководством?

Бухарин. Совершенно верно. Я могу здесь сказать еще об одном факте, который не упоминался. Тогда я говорил относительно самого себя. Я послал Слепкова для подготовки кулацкого восстания на Кубани, Рыков послал на Кавказ Эйсмонта, который вступил в связь с правым Пивоваровым и троцкистом Белобородовым, о чем говорилось на судебном следствии. Кроме того, могу сообщить, что о кулацком саботаже, как некоей предварительной стадии более острых форм борьбы, мне сообщали П. Петровский и Зайцев.

Вышинский. Поскольку вы упомянули об Эйсмонте, я прошу вас показать относительно ваших связей с белогвардейскими кругами и немецкими фашистами.

Бухарин. Я не понимаю, что вы имеете в виду.

Вышинский. Повторяю, расскажите о ваших связях, о связях вашей заговорщической группы с белогвардейскими кругами за рубежом и немецкими фашистами. Вопрос ясен?

Бухарин. Мне это неизвестно. Во всяком случае, я не помню.

Вышинский (к суду). Позвольте Рыкова спросить. Вы слышали мой вопрос? Что вы можете сказать по этому поводу?

Рыков. Мне от Пивоварова было известно, что казацкий союз, который был организован по указанию, по совету Слепкова...

Вышинский. Белогвардейский казацкий союз?

Рыков. Да... он через реэмигрантов, которые входили в состав кадров этой контрреволюционной организации, имел связи с остатками казачьей эмиграции за границей, и в этой связи помощь оказывали немецкие фашисты.

Вышинский. Значит, группа заговорщиков на Северном Кавказе, о чем и вам было известно со слов Пивоварова, была в связи с белогвардейским казачьим союзом за границей и с немецкими фашистами?

Рыков. Да, так.

Вышинский. Подсудимый Бухарин, вы об этом знали, знали Пивоварова?

Бухарин. Я Пивоварова не знал.

Вышинский. Кем был Пивоваров на Северном Кавказе?

Бухарин. Он стоял во главе Советской власти на Северном Кавказе.

Вышинский. Значит, вы знали, что Пивоваров был председателем краевого исполкома на Северном Кавказе?

Бухарин. Я знал, что он является председателем краевого исполкома, но лично Пивоварова я не знал.

Вышинский. Рыков знал, что Пивоваров возглавляет на Северном Кавказе местную организацию изменников, контрреволюционеров и что он связан с белогвардейскими казачьими кругами за границей, а вы, Бухарин, не знали?

Бухарин. Я не оспариваю возможность такого факта, но я этого не знал.

Вышинский. Был такой факт или не был, что Пивоваров был связан с белогвардейскими казачьими кругами за границей?

Бухарин. Я отрицать этого не могу, я могу только предположительно сказать, что это могло быть, так как у нас была ориентация на использование всяких сил.

Вышинский. В том числе и белогвардейских?

Бухарин. Это не исключалось.

Вышинский. Для вас это было ясно?

Бухарин. То, что это могло быть, я этого не отрицаю, но я не могу вспомнить этого в достаточной степени точно, у меня в сознании нет того, чтобы я мог вспомнить о связи с белогвардейским казачьим союзом за границей.

Вышинский. Я вас спрашиваю, был ли такой факт, о котором говорит Рыков, которому это было известно; как одному из руководителей вашей организации?

Бухарин. У меня в сознании этого факта нет. Но отрицать возможность такого факта я не могу. Больше того, это очень вероятно, что такая связь была.

Вышинский. Вы хотите так изобразить дело, что вы практического отношения к этим преступлениям не имели.

Бухарин. Как же не имел, когда я послал в Сибирь Яковенко для организации вооруженных кулацких восстаний, посылал на Северный Кавказ Слепкова для той же цели.

Вышинский. Подсудимый Рыков, знал об этом факте Бухарин или не знал?

Рыков. Инициатива организации этого союза, по словам Пивоварова, принадлежала Слепкову, которого на Северный Кавказ послал Бухарин и которому, как я полагаю, Бухарин давал определенные указания и директивы.

Вышинский. Стало быть, Слепков посылался на Северный Кавказ по инициативе Бухарина. Обвиняемый Бухарин, вы это подтверждаете?

Бухарин. Слепкова я посылал как квалифицированного человека по организации повстанческого движения. Но Слепков на месте мог, ориентировавшись и узнав, какие там имеются организации, мог предпринять некоторые шаги помимо меня.

Вышинский. Несете вы ответственность за эти преступные действия как один из руководителей организации?

Бухарин. Ответственность, безусловно, несу.

Вышинский. За связь вашей организации с белогвардейскими казацкими кругами и немецкими фашистами?

Бухарин. Конечно, несу.

Вышинский. Факт этот был?

Бухарин. Если говорят другие, что факт был, значит — был.

Рыков. Я категорически утверждаю, что поручение это было, что Слепков был направлен на Северный Кавказ, потому что он играл большую роль и мог сколотить контрреволюционную организацию. Я не знаю, разговаривал ли он по этому поводу с Бухариным, но инициатива была там, по словам Пивоварова, за Слепковым.

Вышинский. Следовательно, эта связь исходила по бухаринской линии?

Рыков. Идея исходила по бухаринской линии.

Вышинский. Идея и практическое претворение ее в жизнь?

Рыков. Слепков это делал.

Бухарин. Что Слепкова я посылал, я не отрицаю. Я посылал его, чтобы он связался с белогвардейскими казацкими кругами.

Вышинский. Что это было в плане вашего руководства?

Бухарин. Я конкретно не говорил.

Вышинский. Вы утверждаете, что о связи с немецкими фашистами и белогвардейскими казацкими кругами вы не знали?

Бухарин. Я не знал.

Вышинский. Рыков знал, Слепков знал, а вы не знали?

Бухарин. Они были там на месте.

Вышинский. Вы посылали Слепкова?

Бухарин. Да, посылал.

Вышинский. Вы были связаны со Слепковым, когда он был на месте?

Бухарин. Нет.

Вышинский. Вы с ним говорили о том, что он делал на месте?

Бухарин. Потом?

Вышинский. Да, потом.

Бухарин. Подробного разговора не было.

Вышинский. А вы с ним встречались?

Бухарин. Один раз я с ним встречался.

Вышинский. Один раз встречались, этого достаточно для того, чтобы узнать, выполнил он ваше поручение или нет.

Бухарин. Нет, мы об этом не говорили.

Вышинский. Расскажите, о чем вы с ним разговаривали?

Бухарин. Мы разговаривали мало.

Вышинский. Вы посылали Слепкова для организации кулацкого восстания. Слепков организовывал это восстание, работал в этом направлении.

Бухарин. Подробного ответа он мне не давал.

Вышинский. Я спрашиваю, было так или нет?

Бухарин. Я его посылал.

Вышинский. Он выполнил ваше задание?

Бухарин. Задание он, очевидно, выполнил.

Вышинский. Очевидно?

Бухарин. Очевидно.

Вышинский. А вам он говорил об этом?

Бухарин. Я говорю, что я виделся с ним один раз.

Вышинский. Вам говорил Слепков, как он выполнил ваше поручение?

Бухарин. Я не помню, чтобы он много говорил.

Вышинский. А почему вы говорите, что детально не говорил?

Бухарин. Он сказал в общем.

Вышинский. В общем сказал?

Бухарин. В общем сказал.

Вышинский. Если в общем сказал, значит, сказал?

Бухарин. Если в общем сказал, значит, сказал.

Вышинский. А вы только что сказали, что он не говорил.

Бухарин. Он детально не говорил.

Вышинский. Я вас спрашиваю, обвиняемый Бухарин, вы посылали Слепкова для организации белогвардейских кулацких восстаний?

Бухарин. Да.

Вышинский. Он вам сообщил, как выполнил ваше поручение?

Бухарин. Он не говорил, как выполнил.

Вышинский. А как он выполнил?

Бухарин. Он говорил, что там были волнения.

Вышинский. Не восстание, а волнения?

Бухарин. Разговор быстро перешел на другую тему—о подготовке конференции в 1932 году.

Вышинский. У вас разговоры, конечно, очень быстро переходили от одной темы к другой. Мне важно установить, что на Северном Кавказе в это время была часть вашей правой заговорщической организации.

Бухарин. Да.

Вышинский. Значит, факт?

Бухарин. Факт.

Вышинский. Что об этом знали вы?

Бухарин. Факт.

Вышинский. Что вы посылали туда для связи с этой организацией Слепкова. Что Слепков там что-то делал в этом направлении, о чем вам говорил... Факт?

Бухарин. Факт.

Вышинский. Что там были волнения кулацкие. Факт?

Бухарин. Факт.

Вышинский. Что это было связано с его деятельностью. Факт?

Бухарин. Факт.

Вышинский. Было связано с вашей деятельностью. Факт?

Бухарин. Факт.

Вышинский. Дальше, известно, что эта северо-кавказская группа была в связи с казацкими белоэмигрантскими кругами... Факт это или не факт?

Бухарин. Я же говорил вам, что не могу отрицать этого факта, гражданин Прокурор.

Вышинский. Подсудимый Бухарин—факт или не факт, что группа ваших сообщников на Северном Кавказе была связана с белоэмигрантскими казацкими кругами за границей? Факт или не факт? Рыков говорит об этом. Слепков говорит об этом.

Бухарин. Если Рыков говорит об этом, я не имею основания не верить ему.

Вышинский. Можете мне ответить без философии?

Бухарин. Это не философия.

Вышинский. Без философских выкрутасов.

Бухарин. Я же показал, что имел объяснения по этому вопросу.

Вышинский. Скажите мне “нет”.

Бухарин. Я не могу сказать “нет”, и не могу отрицать, что это было.

Вышинский. Значит, ни “да”, ни “нет”?

Бухарин. Ничего подобного, потому, что есть факты, независимо от того, входят ли они в сознание того или другого человека. Это проблема реальности внешнего мира. Я не солипсист.

Вышинский. Значит, независимо от того, вошел этот факт в ваше сознание или нет, вам как заговорщику и руководителю был известен такой факт?

Бухарин. Мне он не был известен.

Вышинский. Нет?

Бухарин. Но на ваш вопрос я могу сказать: так как эта вещь лежала в общем плане, я считаю ее вероятной, а так как Рыков говорит об этом положительно, у меня нет никаких оснований ее отрицать.

Вышинский. Следовательно, это факт?

Бухарин. С точки зрения математической вероятности можно сказать, с очень большой вероятностью, что это факт.

Вышинский. Значит, вы просто ответить не умеете?

Бухарин. Не “не умеете”, а есть такие вопросы, на которые нельзя сказать прямо “да” или “нет”, как вы отлично знаете из элементарной логики.

Вышинский. Позвольте спросить еще Рыкова: Бухарину было известно об этом факте?

Рыков. Я с ним об этом не говорил.

Вышинский. Вот знал ли Бухарин об этом или нет?

Рыков. Я лично считаю с математической вероятностью, что он должен был об этом знать.

Вышинский. Ясно. Подсудимый Бухарин, вам известно было, что Карахан был участником право-троцкистской заговорщической группы?

Бухарин. Известно.

Вышинский. Известно вам было, что Карахан—немецкий шпион?

Бухарин. Нет, это неизвестно.

Вышинский (к Рыкову). Вам известно это было, подсудимый Рыков, что Карахан—немецкий шпион?

Рыков. Нет, неизвестно.

Вышинский. А что Карахан вел переговоры с некоторыми немецкими кругами, это вам неизвестно?

Рыков. Эти переговоры по поводу правого центра?

Вышинский. Да, конечно, по поводу правого центра.

Рыков. Да, да.

Вышинский. Изменнические переговоры?

Рыков. Изменнические.

Вышинский. С кем же он вел, с каким учреждением?

Рыков (молчит).

Вышинский. А!

Рыков. Этого я не знаю.

Вышинский. В каком направлении, скажите, в таком случае велись переговоры?

Рыков. Он вел в направлении... Тогда переговаривались с немецкими правительственными кругами.

Вышинский. С какими это кругами?

Рыков. По вопросу об их отношении к правым, к возможному перевороту правых.

Вышинский. Были переговоры или нет относительно организации поражения СССР?

Рыков. Этого я не знаю.

Вышинский. Тогда я хочу напомнить Рыкову его показания на предварительном следствии, том 1 лист дела 112: “Следовательно, в направлении подготовки поражения СССР действовала не только группа Тухачевского, являвшаяся составной частью нашей организации. Это поражение подготовляла вся наша международная ориентация и переговоры Карахана”. Правильно это?

Рыков. Правильно.

Вышинский. Что же из этого следует?

Рыков. Я имел в виду поражение не в прямом смысле. Я имел в виду, что если группа заговорщиков какой-либо страны переговаривается с неприятелем, то самый факт этих переговоров, сам по себе, во-первых, должен содействовать ускорению войны, — неприятель тем скорее нападет, чем больше имеет поддержки внутри страны, и, во-вторых, что способность страны обороняться, а другой нападать, соответствующим образом изменяется, то есть оборона ослабевает, а нападение усиливается.

Вышинский. Значит, этот факт имел место?

Рыков. Да.

Вышинский. И дальше: “В самой международной ориентировке мы исходили из того, что нужно получить поддержку со стороны международной буржуазии и нашу деятельность и успех своей контрреволюционной работы в СССР мы связывали с прямой поддержкой со стороны фашизма”. В скобках указано: “переговоры Карахана”. Можно сделать из этого такой вывод, что с вашего ведома Карахан вел переговоры с фашистскими кругами о поддержке вашей изменнической деятельности на определенных условиях? Так было дело?

Рыков. Да.

Вышинский. А условия заключались в чем?

Рыков. Во-первых, в целом ряде экономических уступок, и во-вторых, в так называемом расчленении СССР.

Вышинский. Что это значит?

Рыков. Это значит отделение национальных республик под протекторат или в зависимость, формально не в зависимость, а фактически в зависимость...

Вышинский. То есть территориальные уступки?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Карахан от имени вашего блока предполагал уступить немцам какую-то часть союзной территории?

Рыков. Это было несколько иначе.

Вышинский. Я говорю о смысле этих уступок.

Рыков. Я с Караханом сам не виделся, я знаю это со слов Томского, который излагал это в моем присутствии и в присутствии Бухарина.

Вышинский. Значит и Бухарин знал? Разрешите спросить Бухарина. Вы знали?

Бухарин. Я знал.

Рыков. Изложение было таково, что немецкие фашисты принимают эти условия, то есть льготы по концессиям, торговым договорам и так далее, но со своей стороны они требуют, чтобы национальным республикам было предоставлено право свободного выделения.

Вышинский. Ну, а что это означает?

Рыков. Значит не то, что мы предлагали. Это было новое требование немцев. Это, конечно, означает на деловом языке расчленение СССР.

Вышинский. То есть отдачу части СССР немцам?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Значит, вам известно, что Карахан с вашего ведома вел переговоры с немецкими кругами, чтобы отдать часть СССР. Какую именно часть?

Рыков. Об этом разговора не было.

Вышинский. В вашем плане было отторгнуть Украину в пользу немцев или нет?

Рыков. Я лично относительно Украины не могу сказать, я повторяю, не потому, что мы были против отторжения Украины.

Вышинский. А за отторжение? Против или за?

Рыков. Просто об отторжении Украины у нас разговора не было и вопрос не решался.

Вышинский. Вы имели в виду отторгнуть Украину в пользу германского фашизма?

Рыков. Формулировка такая.

Вышинский. Не формулировка, а практически?

Рыков. Практически речь могла идти насчет Белоруссии.

Вышинский. А насчет Украины?

Рыков. Не было. Мы не могли решать этот вопрос без согласия украинских контрреволюционных организаций.

Вышинский. Тогда я обращаюсь к подсудимому Бухарину. У вас в 1934 году были ли об этом переговоры с Радеком?

Бухарин. Не переговоры, а разговоры.

Вышинский. Пожалуйста, разговоры. Были или нет?

Бухарин. Были, только не об этом.

Вышинский. А о чем?

Бухарин. Радек мне рассказал относительно его переговоров с Троцким, что Троцкий имел переговоры с немецкими фашистами о территориальных уступках за помощь контрреволюционным организациям.

Вышинский. Вот, вот.

Бухарин. Я тогда возражал Радеку.

Вышинский. Говорил вам Радек, что, по указанию Троцкого, надлежит уступить, отдать немцам Украину?

Бухарин. Насчет Украины я положительно помню.

Вышинский. Было или нет?

Бухарин. Да.

Вышинский. А насчет Дальнего Востока?

Бухарин. Насчет Украины я положительно помню, речь шла и относительно других областей, но о каких я не помню.

Вышинский. Вы показывали таким образом: “...что Троцкий, форсируя террор, все же считает основным шансом для прихода к власти блока поражение СССР в войне с Германией и Японией за счет территориальных уступок (немцам—Украины, японцам—Дальнего Востока)”. Было это?

Бухарин. Да, было.

Вышинский. Значит, это и есть уступки.

Бухарин. Я был несогласен.

Вышинский. Дальше сказано: “Я не возражал против идеи сговора с Германией и Японией, но не был согласен с Троцким в вопросах размеров”.

Бухарин. Прочтите еще следующую фразу, там объясняются размеры и характер.

Вышинский. Я прочитал, я хочу говорить относительно этого.

Бухарин. Я сказал, что я был против территориальных уступок.

Вышинский. Нет, я хочу об этом сказать. Итак, Радек говорил вам, что Троцкий дал указания идти на уступки немцам Украины. Говорил?

Бухарин. Говорил, но я не считал для себя обязательными указания Троцкого.

Вышинский. Это было известно Рыкову или не было известно об этом разговоре с Радеком?

Рыков. Вы кого спрашиваете?

Вышинский. Бухарина.

Бухарин. Я не помню, говорил ли я Рыкову.

Вышинский. А Рыков?

Рыков. Он мне не говорил.

Вышинский. Следовательно, о разговоре Бухарина с Радеком вы не знали? (Рыков молчит). А он разговаривал частным порядком с Бухариным?

Рыков. Кто?

Вышинский. Радек. Обвиняемый Бухарин, как с вами разговаривал Радек? Какую должность вы тогда занимали?

Бухарин. Дело не в должности.

Вышинский. Какую должность вы занимали?

Бухарин. Я был редактором “Известий”.

Вышинский. Вы разговаривали с Радеком как редактор “Известий” или как член заговорщической организации?

Бухарин. Вы отлично понимаете, что я разговаривал с ним как член заговорщической организации.

Вышинский. Рыков и Томский составляли тогда центр, и вы при этих условиях ничего об этом разговоре с Радеком не сказали?

Бухарин. Простите, я вам хочу ответить на этот вопрос. На всякий вопрос я не могу отвечать одним словом, у меня на это не хватит достаточных способностей.

Были конспиративные условия свиданий, так как мы почти не собирались вместе, а говорили от случая к случаю, используя коридорные встречи, встречи на улицах и прочее. Могло случиться, что я мог ему об этом разговоре не говорить. Я говорю не для обеления Рыкова, это объясняется той конспиративной практикой, которая существовала в организации правых.

Вышинский. Вы отрицаете, что передавали Рыкову такой серьезный разговор, который был у вас с Радеком? Вы не передавали Рыкову о серьезных разговорах с Радеком?

Бухарин. Гражданин Прокурор, я не считал директивы Троцкого для всех нас обязательными.

Вышинский. Я не говорю директивы, а разговоры.

Бухарин. Я не помню и поэтому не могу вам сказать, говорил ли я об этом. Я не помню этого.

Вышинский. Вы не отрицаете, но вы не помните. Спрошу Рыкова.

Обвиняемый Рыков, за счет каких частей СССР шла речь о расчленении СССР?

Рыков. При изложении Томским вопроса о дополнительных требованиях немецких фашистов относительно правых, мы в основном, в общем виде это предложение приняли.

Вышинский. О чем здесь шла речь или о каких частях СССР?

Рыков. Конкретно, о каких республиках, о каких частях—речи не было.

Вышинский. Вы показали на предварительном следствии и здесь на суде, что Карахан с немецкими фашистами вел переговоры о помощи вашему заговору. Факт это или этого не было?

Рыков. О помощи заговору? Если иметь в виду политическую помощь, то за благоприятное отношение к нему.

Вышинский. За что?

Рыков. Я уже перечислял.

Вышинский. Уступки территориальные. Какой части СССР это касалось?

Рыков. Этого мы не определяли.

Вышинский. Не уточняли?

Рыков. Не уточняли.

Вышинский. Вы-то имели в виду какую-то часть СССР или нет? Или вообще, абстрактно говорили?

Рыков. Было то, о чем я уже говорил.

Вышинский. То есть?

Рыков. Мы приняли условия, благоприятствующие практической деятельности правого центра. Это реализовалось в работе, в руководстве по отношению к Белоруссии,

Вышинский. Значит, немцы беспокоились о Белоруссии в пользу кого?

Рыков. О чем беспокоились немцы — я не могу сказать.

Вышинский. Они беспокоились о том, что вы отдадите Белоруссию кому? Не немцам?

Рыков. Полякам.

Вышинский. А немцам что? Выходит, что немцы хлопочут ради кого? Ради поляков? Немцы оказывают вам услугу, а вы взамен этого Белоруссию отдаете полякам. Они оказываются в смешном положении.

Рыков (молчит).

Вышинский. Перехожу к первому вопросу. Следовательно, Карахан вел переговоры с немцами. Видимо, это происходило с ведома вашего блока. Бухарин об этом знал?

Рыков. Томский об этом сказал мне и Бухарину.

Вышинский. Значит, Бухарин знал об этом? Подсудимый Бухарин, вы знали об этом?

Бухарин. Гражданин Прокурор, я два раза уже сказал, что знал.

Вышинский. Одобрили это?

Бухарин. Что именно “это”?

Вышинский. То, что вы два раза уже сказали?

Бухарин. Я не одобрял. На предварительном следствии я подробно показывал, что Карахан...

Вышинский. Вы одобрили?

Бухарин. Я был поставлен перед самым фактом, потому что Карахан...

Вышинский. Вы одобрили эти переговоры Карахана с немецкими фашистами?

Бухарин. Я, гражданин Прокурор, говорю, что это был политический факт.

Вышинский. Вы одобрили переговоры Карахана от имени блока с немецкими фашистами?

Бухарин. Вообще относительно переговоров... я одобрял, то есть считал, что целесообразно...

Вышинский. Не вообще, а переговоры, которые вел Карахан?

Бухарин. Я уже вам объяснял, гражданин Прокурор, что дело обстояло таким образом, что Карахан поехал без предварительного решения общего центра и вернулся...

Вышинский. Вам известно было, что Карахан вел переговоры с немецкими фашистами?

Бухарин. Известно. Известно мне это было от Томского, от самого Карахана...

Вышинский. Вы эти переговоры одобрили?

Бухарин. Или дезавуировал? Не дезавуировал, следовательно, одобрил.

Вышинский. Я вас спрашиваю, одобрили или нет?

Бухарин. Я повторяю, гражданин Прокурор: так как не дезавуировал, то, следовательно, одобрил.

Вышинский. Следовательно, одобрили?

Бухарин. Если не дезавуировал, то, следовательно, одобрил.

Вышинский. Вот я и спрашиваю: значит, одобрили?

Бухарин. Значит, “следовательно”— все равно, что “значит”.

Вышинский. Что значит?

Бухарин. Значит, одобрил.

Вышинский. А вы говорите, что вы об этом узнали постфактум.

Бухарин. Да, это ни капли не противоречит одно другому.

Вышинский. Разрешите спросить подсудимого Рыкова.

Председательствующий. Пожалуйста.

Вышинский. Подсудимый Рыков, эти переговоры Карахан вел по собственной инициативе?

Рыков. Он вел их по поручению, по инициативе Томского, но я и Бухарин эту инициативу одобрили, когда нам докладывали об этих переговорах.

Вышинский. Одобрили не только факт переговоров, но и инициативу, то есть самое дело в целом?

Рыков. Мы оба—не маленькие люди. Если не одобрять такие вещи, тогда с ними надо бороться. В нейтралитет в таких вещах играть нельзя.

Вышинский. Итак, можно установить, что с ведома Бухарина Карахан вел переговоры с немецкими фашистами. Вы это, обвиняемый Рыков, подтверждаете?

Рыков. Да.

Бухарин. Что значит “с ведома Бухарина”? Не было такого положения, что я знал, что он туда едет.

Вышинский. Что он едет — я не об этом говорю. Вы знаете, что такое инициатива...

Бухарин. Смутно догадываюсь.

Вышинский. Смутно? Я вижу, что ваше положение заставляет вас смутно догадываться об очень ясных вещах. Бухарин. Возможно.

Вышинский. Обвиняемый Рыков сейчас показал перед судом в вашем присутствии, что Карахан начал переговоры с немцами по инициативе не своей, а Томского...

Бухарин. Но тогда ни Рыков, ни я об этом не знали...

Вышинский. Но когда потом узнали, то одобрили?

Бухарин. Рыков здесь уже сказал, что в таких случаях не может быть нейтралитета: если не прервал, то, значит, одобрил. А это — перефраз того, что я сказал: если не дезавуировал, то одобрил.

Вышинский. Итак, подсудимый Бухарин, вы несете ответственность за эти переговоры Карахана с немцами?

Бухарин. Безусловно.

Вышинский. Переговоры о подготовке поражения?

Бухарин. Так вопрос не стоял.

Вышинский. О помощи вам?

Бухарин. Вообще о помощи... о нейтрализации я сказал...

Вышинский. Рыков уже вам объяснил.

Бухарин. Он, мне кажется, суду дает объяснения, а не мне.

Вышинский. Он объяснил, что самый факт переговоров с неприятелем уже означает ему помощь.

Бухарин. Ну, да, в этом смысле, но я различаю вопрос — с юридической стороны не так обстояло дело, потому что...

Вышинский. В чем помощь должна была быть оказана? В содействии успеху заговора?

Бухарин. Во время заговора могла быть немецкая интервенция вообще против нас... Нужно это нейтрализовать, это и есть помощь.

Вышинский. То есть, чтобы они помогли вам удержаться у власти?

Бухарин. Нейтрализовать их и тем самым помочь удержаться у власти.

Вышинский. За счет известных уступок?

Бухарин. Да.

Вышинский. Подсудимый Рыков сказал, что в тот период речь шла о том, чтобы отторгнуть Белоруссию. Так я понимаю?

Бухарин. Я себе представляю это совсем не так.

Рыков. Томский нам передал, что Карахану немцы сказали, что в придачу к экономическим уступкам немецкие фашисты настаивают на предоставлении национальным республикам права выделения. Мы тут же поняли и истолковали это так, что речь идет о расчленении СССР.

Вышинский. То есть о том, чтобы отдать Белоруссию?

Рыков. И тут же в общей форме, насколько я помню (а такие вещи нельзя и трудно забывать), в этой общей форме мы приняли это.

Вышинский. Кто это мы?

Рыков. Я, Бухарин и Томский.

Вышинский. Правильно, подсудимый Бухарин?

Бухарин. Не совсем. Не насчет Белоруссии, а насчет Украины.

Вышинский. Ага, теперь уже насчет Украины. А ведь речь до сих пор шла насчет Белоруссии.

Бухарин. Вы меня по этому поводу не допрашивали, так что у меня нет логически никакого противоречия.

Вышинский. Разрешите предъявить обвиняемому Рыкову его показания, том 1, лист дела 119: “Должен однако сказать, что вопрос об ориентации на Польшу с той точки зрения, чтобы заручиться ее поддержкой на случай нашего прихода к власти, возник значительно раньше, а именно в 1930—1931 годах”. Вы подтверждаете это?

Рыков. Да.

Вышинский. Бухарин, вы подтверждаете?

Бухарин. Я этого не знаю и не помню.

Вышинский. Обвиняемый Рыков, о ком же вы говорили, имея в виду этот вопрос?

Рыков. Речь идет о моих отношениях с представителями белорусской организации.

Вышинский. А с Бухариным вы не обсуждали этот вопрос?

Рыков. Этого я утверждать не могу.

Вышинский. Тогда позвольте прочитать ваши дальнейшие показания: “В тот период этот вопрос был несколько раз предметом обсуждения между мною, Бухариным, Томским с одной стороны” и так далее. Таким образом, я спрашиваю у вас: значит, этот вопрос вы обсуждали с Бухариным?

Рыков. Под этим вопросом разумеется вопрос о соглашении с контрреволюционной белорусской организацией. Может быть я не совсем правильно выразился, но я имел в виду именно это.

Вышинский. Вы имели в виду, очевидно, то, что имелось в виду. Тут ясно сказано, что вопрос об ориентации на Польшу обсуждался в 1930—1931 годах. А дальше говорится “в тот период”, то есть именно в этот период, этот вопрос, то есть вопрос об ориентации на Польшу.

Рыков (после молчания). У меня нет этих показаний, может быть какое-нибудь слово...

Вышинский. Тут каждое слово играет большую роль.

Рыков. Это совершенно верно.

Вышинский. Прямо говорится: в тот период этот вопрос, то есть вопрос, о котором говорилось раньше, вопрос об ориентации на Польшу. Прочтите, пожалуйста.

(Рыкову предъявляют его показания, данные на предварительном следствии).

Рыков. Тут сказано: “В тот период этот вопрос...”, это относится ко всему предыдущему абзацу, а вовсе не к последней фразе этого абзаца.

Вышинский. Оглашаю дальше: “Общая формула, на которой мы тогда сошлись, сводилась к тому, что в переговорах с поляками, связь с которыми через Червякова была уже к тому времени восстановлена, мы пойдем на отторжение от СССР Белорусской Советской Республики”. Верно? С кем вы обсуждали этот вопрос?

Рыков. Я это обсуждал с Голодедом и Червяковым, они были в курсе дела.

Вышинский. Они были в курсе дела? А Бухарин был в курсе дела?

Бухарин. Я не виделся с Червяковым.

Вышинский. Не в том дело, что вы не видались с Червяковым. Я говорю про Рыкова. Я предъявляю ему вот эти три абзаца из его показаний. Первый абзац: “Должен, однако, сказать, что вопрос об ориентации на Польшу неоднократно обсуждался в 1930—1931 годах”. Второй абзац: “в тот период,— то есть в период 1930—1931 годов,— этот вопрос (то есть вопрос, о котором говорилось раньше, вопрос об ориентации на Польшу) был несколько раз предметом обсуждений между мною, Бухариным, Томским и бывшим председателем ЦИК Белоруссии Червяковым. Червяков является скрытым, но чрезвычайно активным участником правой организации с 1928 года”. Третий абзац: “общая формула, на которой мы тогда сошлись, сводилась к тому, что в переговорах с поляками, связь с которыми через Червякова была уже к тому времени восстановлена, мы пойдем на отторжение от СССР Белорусской Советской Республики”. Вы это подтверждаете?

Рыков. Да.

Вышинский. Подсудимый Бухарин, вы знали обо всем этом?

Бухарин. В 1930 году не могло стоять такого вопроса, Гитлер к этому времени еще не был у власти.

Вышинский. Но этот вопрос стоял. Не от Гитлера начинается история вашего предательства.

Бухарин. Это верно.

Вышинский. В 1930—1931 годах были у вас разговоры с Рыковым и Томским?

Бухарин. Я не помню этого.

Вышинский. Вот Рыков показывает о том, что такие разговоры были. Я вас спрашиваю — были такие разговоры или не были. Да или нет?

Бухарин. А я говорю — не помню. Я имею право говорить суду не так, как вы хотите, а так, как есть на самом деле.

Вышинский. Я от вас и не требую этого.

Бухарин. Я имею право перед судом говорить и говорю — не помню.

Вышинский. Не помните? Подсудимый Рыков, что вы скажете?

Рыков. Первое сообщение об этом было сделано Томским, он сослался на Червякова, который был у него на даче. И тогда, по сообщению Томского, мы втроем обсуждали этот вопрос и это предложение о контакте с контрреволюционной белорусской организацией приняли. Во всяком случае, это было в присутствии Бухарина.

Вышинский. Так как это было в присутствии Бухарина, значит, Бухарин об этом знал.

Разрешите обратиться к Шаранговичу, одному из руководителей белорусской подпольной организации заговорщиков. Что вы по этому поводу скажете, подсудимый Шарангович?

Шарангович. И Голодед, и Червяков об этой установке информировали нашу организацию, как о совершившемся факте. Причем я должен сказать, что в разговорах относительно этой установки Томский никогда не фигурировал, речь шла о Рыкове и Бухарине. При этом Червяков имел несколько разговоров с Бухариным и он после разговоров не только меня информировал, но информировал на совещании центра нашу организацию, со ссылками на Бухарина и Рыкова.

Вышинский. Следующий абзац ответа Рыкова: “Были некоторые варианты, которые состояли именно в этом. Эту компенсацию Польше мыслилось реализовать в условиях прихода к власти в военное время. Факторы, вызывающие войну, нападение империалистических государств (Польши и Германии), войну, которую мы организовывали на приход к власти, этот фактор мы во всей своей практической деятельности всячески обостряли и стимулировали”. Подтверждаете показания ваши?

Рыков. Подтверждаю.

Вышинский. Кого вы имели в виду?

Рыков. Я имел в виду центр правых.

Вышинский. Лично кого?

Рыков. Я об этом говорил уже довольно много.

Вышинский. Я хотел, чтобы вы не постыдились и здесь сказали.

Рыков. Я имел в виду Бухарина. Центр состоял из трех лиц: меня, Бухарина и Томского. Следовательно, это относится и к Бухарину.

Вышинский. Следовательно, это относится и к Бухарину?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Обвиняемый Бухарин, вы это подтверждаете?

Бухарин. В общем, была такая установка центра.

Вышинский. Следующий абзац ответа Рыкова, лист дела 120: “Червяков развернул в Белоруссии чрезвычайно активную деятельность в своих взаимоотношениях с поляками. Он связан был с ними по нелегальной деятельности. Сделал все практические выводы из этой нашей директивы”. Вы это подтверждаете, Рыков?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Следовательно, Червяков и люди, связанные с вами, имели систематическую связь с поляками?

Рыков. Да.

Вышинский. Во исполнение ваших директив?

Рыков. Да.

Вышинский. Это не шпионская связь?

Рыков. Нет.

Вышинский. Какая это связь?

Рыков. Там была и шпионская связь.

Вышинский. Шпионская связь в части вашей организации имелась с поляками по вашей директиве?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Шпионская?

Рыков. Конечно.

Вышинский. В том числе и Бухарина?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Вы и Бухарин были связаны?

Рыков. Безусловно.

Вышинский. Значит, вы были шпионами?

Рыков (молчит).

Вышинский. И организаторами шпионажа?

Рыков. Я ничем не лучше шпиона.

Вышинский. Вы были организатором шпионажа, были шпионом?

Рыков. Можно сказать, да.

Вышинский. Можно сказать, что шпион. Я спрашиваю, вы организовывали связь с польской разведкой и соответствующими шпионскими кругами? Вы признаете себя виновным в шпионаже?

Рыков. Если речь идет об организации, то в данном случае, конечно, признаю себя виновным.

Вышинский. Подсудимый Бухарин, вы признаете себя виновным в шпионаже?

Бухарин. Я не признаю.

Вышинский. А Рыков что говорит, а Шарангович что говорит?

Бухарин. Я не признаю.

Вышинский. Когда организовалась в Белоруссии организация правых, вы возглавляли ее, вы это признаете?

Бухарин. Я вам сказал.

Вышинский. Я вас спрашиваю, признаете вы или нет?

Бухарин. Я белорусскими делами не интересовался.

Вышинский. Вы интересовались шпионскими делами?

Бухарин, Нет.

Вышинский. А кто интересовался?

Бухарин. Я об этого рода деятельности не получал никакой информации.

Вышинский. Обвиняемый Рыков, получал ли Бухарин какую-нибудь информацию об этого рода деятельности?

Рыков. У меня с ним разговоров об этом не было.

Вышинский. Как не было, а разговор с Бухариным относительно шпионской связи белорусской организации с поляками?

Рыков. Там не было подчеркнуто, что специально шпионская.

Вышинский. Я говорю о характере, о существе.

Рыков. Неизбежно, в этих условиях какая бы ни была связь с поляками, она автоматически и неизбежно, а это понятно для каждого, перерастает очень быстро в шпионскую связь.

Вышинский. Они не только должны были перейти, но они перешли?

Рыков. Конечно.

Вышинский. Под вашим руководством?

Рыков. То есть переходом этим мы непосредственно не руководили, но вопрос не в непосредственном руководстве, а касается общего руководства. Мы за это отвечаем совершенно определенно.

Вышинский. Вам незачем делать постное лицо, подсудимый Бухарин, и нужно признаться в том, что есть. А есть вот что: у вас имелась группа ваших сообщников, заговорщиков в Белоруссии, возглавляемая Голодедом, Червяковым, Шаранговичем. Правильно, Шарангович?

Шарангович. Правильно.

Вышинский. И по директиве Бухарина и Рыкова под их руководством вы связались с польской разведкой и польским генштабом? Правильно, Шарангович?

Шарангович. Совершенно правильно.

Вышинский. И относительно шпионской связи—под вашим руководством. Правильно, Шарангович?

Шарангович. Совершенно правильно.

Вышинский. Следовательно, кто был организатором шпионажа, которым вы занимались?

Шарангович. Рыков, Бухарин.

Вышинский. Значит, они были шпионами?

Шарангович. Совершенно правильно.

Вышинский. Так же как...

Шарангович. Как и я сам.

Вышинский. Садитесь (к Рыкову). Подсудимый Рыков, в 1932 году Голодед вам рассказывал, что все сколько-нибудь крупные назначения людей на руководящие посты в Белоруссии предварительно согласовывались с польской разведкой?

Рыков. Да.

Вышинский. Бухарин об этом знал?

Рыков. Этого я не могу сказать.

Вышинский. Не знаете? Не хотите выдавать дружка?

Рыков. То есть в том, что я знаю, что он неправильно говорит, я его уличаю, а в том, что я не знаю,— я этого делать не могу и не буду.

Вышинский. Я спрашиваю вас о том, что поляки давали согласие на различные должностные назначения в Белоруссии. Об этом известно было вашему руководящему центру?

Рыков. Мне было известно. С Бухариным я об этом не говорил. Мне было известно также, что Червяков и Голодед имели связь, кроме меня, с Бухариным и Томским. Говорили они об этом с Бухариным или не говорили, я об этом сказать не могу, потому что при этих разговорах я не присутствовал.

Вышинский. Считаете ли вы, что было бы естественно тому же Голодеду иметь разговор с Бухариным по этому вопросу или же они должны были конспирировать это от Бухарина?

Рыков. Я думаю, что, естественно, он говорил с Бухариным, но о чем они говорили, мне неизвестно.

Вышинский. Я теперь в порядке предположения вас спрошу. Вы предполагаете, что Бухарин об этом был осведомлен?

Рыков. Это обстоятельство... Я предпочитаю говорить только о том, что я знаю, а чего я не знаю—мое положение вовсе не таково в этом зале, чтобы я еще высказывал предположения.

Вышинский. А по белорусским заговорщическим делам были разговоры с Бухариным?

Рыков. Единственный разговор, который был и который я помню, может быть были и другие, но я их не помню,— это начальная стадия наших отношений, которые возникли в результате сообщения Томского.

Вышинский. Позвольте, вы же говорили о том, что в период даже 1931 года вы с Бухариным несколько раз говорили по этим вопросам. Я же вам напоминал сейчас листы дела 119—120.

Рыков. Но не только о том, о чем вы спрашиваете, разговор был.

Вышинский. Несколько раз вы говорили с Бухариным?

Рыков. ...О том, что в Белоруссии была организация, уже велась работа...

Вышинский. Какая работа?

Рыков. Контрреволюционная работа по поддержке нашего...

Вышинский. В которую входит также шпионская работа.

Рыков. Об этой специально шпионской работе я не помню разговоров. Я не исключаю, чтобы они были, но я не помню.

Вышинский. Скажите, пожалуйста, была ли от поляков директива о подрывной работе в области обороноспособности?

Рыков. Я знаю два случая. Вы мне задавали этот вопрос уже два заседания тому назад. Я указывал на два случая, которые мне известны — это конский состав и дорожное строительство. Вы спросили— почему дорожное строительство, я ответил — по-видимому потому, чтобы затруднить продвижение наших войск.

Вышинский. Об этом знал Бухарин? Об этой директиве польской разведки—мешать и разрушать нашу обороноспособность?

Рыков. Я на этот вопрос, как и на предыдущие вопросы, ответить не могу.

Вышинский. Насчет изменнической деятельности польского шпиона Ульянова вам известно?

Рыков. Мне известно.

Вышинский. Бухарин об этом знал?

Рыков. Я не знаю.

Вышинский. Насчет изменнической деятельности польского шпиона Бенека известно?

Рыков. Мне известно.

Вышинский. Бухарину известно?

Рыков. Не знаю.

Вышинский. Разрешите тогда, товарищ Председатель, прочитать лист дела 127, где содержится вопрос Рыкову и его ответ: “Вопрос: В отношении осведомленности и руководства деятельностью вашей организации в Белоруссии, вы все время говорите почти исключительно о себе, а какова была роль остальных членов центра? Ответ: То, что я здесь показал...” А вы здесь показали о Бенеке, об Ульянове, о директиве поляков о подрыве обороноспособности, о назначении с ведома польской разведки должностных лиц,— это вы показали?

Рыков. И кое-что еще.

Вышинский. Это показали?

Рыков. Да.

Вышинский. “То, что я здесь показал, знали, разумеется, и остальные члены центра, знали Бухарин и Томский”. Подтверждаете вы это?

Рыков. Это относится ко всему нашему отношению к Белоруссии.

Вышинский. Нет, вы здесь не вывернетесь, я прочту дальше: “...то, что я здесь показал”, а здесь вы показали о польской директиве портить оборонные пути сообщения,— это лист дела 123, о шпионской изменнической работе Бенека, лист дела 124, о шпионской изменнической работе Ульянова, листы дела 125 и 126, это, наконец, лист дела 127, где говорится: “Из информации Червякова я запомнил основное, а именно, что руководству нашей организации в Белоруссии активно помогали польские разведывательные органы в деле разложения революционного движения в Западной Белоруссии” и так далее. И вопрос: вы говорите о себе, а скажите о соучастниках, которые знали. И ответ: знали и остальные члены центра—Бухарин и Томский.

Рыков. Там вставлено слово “разумеется”. Это значит, что это мое предположение, моя уверенность не основана на непосредственных фактах.

Вышинский. Я вас спрашивал, вы ответили, что предпочитаете говорить о том, что знаете.

Рыков. А здесь я сделал оговорку “разумеется”.

Вышинский. Тогда я прочту дальше: “Знал Бухарин и Томский...” Тут уже не сказано “разумеется”, а сказано, знали Бухарин и Томский, “частично в эти дела был посвящен Шмидт”, — вы имеете в виду Василия Шмидта, “но на своей роли я больше останавливался по той причине, что по решению центра основные связи по белорусской антисоветской организации правых были сосредоточены в моих руках”. Ясно?

Рыков. Мне это ясно.

Бухарин. Меня на предварительном следствии об этом не спрашивали ни единого слова и вы, гражданин Прокурор, в течение трех месяцев не допросили меня, ни одного слова.

Вышинский. Я вас сейчас допрашиваю. Это мое право.

Бухарин. Но на предварительном следствии...

Вышинский. Будьте любезны, не поучайте меня, как вести предварительное следствие, тем более, что вы в этом ничего не понимаете. Вы больше понимаете в тех делах, за которые вы очутились на скамье подсудимых.

Бухарин. Возможно.

Вышинский. Связь с контрреволюционными организациями была возложена по вашему постановлению на обвиняемого Рыкова?

Бухарин. В общей форме была возложена.

Вышинский. А вы состояли в законспирированном положении?

Бухарин. Внутри конспирированного положения не было.

Вышинский. По связям с белорусской группой?

Бухарин. Вообще все было законспирировано.

Вышинский. Но вы были особо законспирированы?

Бухарин. Тут нельзя применять этот термин, он не подходит.

Вышинский. Вы хотите спорить о термине?

Бухарин. Нет, я не хочу спорить, наоборот, я умолкаю.

Вышинский. Я прошу суд удостовериться. То, что мною процитировано, имеет полное тождество с тем, что записано в подлинном протоколе, подписанном Рыковым, и я прошу предъявить это Рыкову для того, чтобы он опознал свою подпись.

Рыков. Я не отрицаю.

Вышинский. Слово “разумеется” относится к предыдущей фразе, а в отношении Бухарина сказано без слова “разумеется”. “Бухарин и Томский знали, знал частично и Шмидт”.

Председательствующий. Подтверждаю, что эти цитаты соответствуют подлинному протоколу, имеющему подпись Рыкова на каждой странице.

Рыков. Я утверждаю — то, что прочитано, к этому относится слово “разумеется”.

Вышинский. Слова “разумеется” нет.

Рыков. То, что я показывал: “знал Бухарин и Томский, частично знал Шмидт”, надо понимать слово “разумеется”. Я не такой хороший стилист. Если я в первой фразе сказал слово “разумеется”, а вторая фраза есть пересказ первой фразы, то слово “разумеется” здесь подразумевается.

Вышинский. По вашему предположению Бухарин об этих шпионских связях знал или не знал?

Рыков. Он должен был знать, но менее детально и менее подробно, чем я знал. Но какие детали, какие подробности, какие факты из того, что я сообщил и что я знал более подробно, чем он, я этого сказать не могу.

Вышинский. Если вы по решению центра были уполномочены на связь с белорусской группой, то это значит, что вы знали все детали по связи.

Рыков. Нет.

Вышинский. По связи, которую вы осуществляли, вы должны знать все.

Рыков. Нет.

Вышинский. По вашей связи, которую вы имели, вы должны все знать, что делали?

Рыков. Что я делал, должен знать? Я не пойму, что вы хотите.

Вышинский. Я спрашиваю, то, что вы делали, вы должны были знать?

Рыков. То, что я делал?

Вышинский. Конечно.

Рыков. То есть вы хотите спросить, был ли я в сознательном состоянии или бессознательном? Всегда в сознательном.

Вышинский. А Бухарин все знал?

Рыков. Я с Бухариным не разговаривал о деталях.

Вышинский. Я спрашиваю вас не о деталях, а о существе. Существо Бухарин знал?

Рыков. О существе связи Бухарин был информирован и знал об этом.

Вышинский. Я это и хотел установить. Позвольте считать установленным, что Рыков и Бухарин знали о существе изменнической связи, в состав которой входил и шпионаж. Правильно, Рыков?

Рыков. То есть вытекал шпионаж.

Бухарин. Таким образом, получается, что я знал что-то, из чего что-то вытекало.

Вышинский. Об этом вы поспорите на досуге.

Рыков. Боюсь, что этого досуга не будет.

Вышинский. Это дело суда. У меня вопросов больше нет.

Председательствующий. Подсудимый Бухарин, продолжайте.

Бухарин. В 1933—1934 годах кулачество было уже разгромлено, повстанческое движение перестало быть реальной возможностью и поэтому в центре правой организации снова наступил период, когда ориентация на контрреволюционный заговорщический переворот сделалась центральной идеей. Таким образом, от “дворцового переворота”, комбинации переворота с массовыми восстаниями и ориентация на массовые восстания и соответствующая практика дела перешли к голому контрреволюционному заговорщичеству и в центре стали идеи государственного переворота, осуществляемого путем вооруженного заговора.

Сила заговора — это силы Енукидзе плюс Ягода, их организация в Кремле и НКВД, причем Енукидзе в то время удалось завербовать, насколько мне помнится, бывшего коменданта Кремля Петерсона, который, кстати сказать, был в свое время комендантом поезда Троцкого.

Затем—военная организация заговорщиков: Тухачевский, Корк и другие.

Вышинский. В каком году это было?

Бухарин. Я считаю, что это было в 1933—1934 годах.

Вышинский. А одновременно вы вели переговоры с Ходжаевым пораженческо-изменнического характера?

Бухарин. С Ходжаевым я имел один единственный разговор в 1936 году.

Вышинский. В 1936 году. А этот разговор о чем был?

Бухарин. Какой этот?

Вышинский. Который вы вели с Ходжаевым.

Бухарин. В 1936 году?

Вышинский. Да.

Бухарин. Собственно говоря, я слышал ведь показания Ходжаева, слышал, как он выступал на суде, и к этим выступлениям я должен внести целый ряд корректив.

Вышинский. Сначала то, что не требует корректив, а потом уже корректировать будете.

Бухарин. Пожалуйста.

Вышинский. Вы говорили с Ходжаевым о том, что уже имеется соглашение с фашистской Германией?

Бухарин. Нет, не говорил.

Вышинский (к суду). Позвольте спросить обвиняемого Ходжаева.

Подсудимый Ходжаев, говорил с вами Бухарин?

Ходжаев. Да, говорил.

Вышинский. Как, где, когда, о чем конкретно?

Ходжаев. В августе месяце, когда Бухарин приехал в Ташкент...

Вышинский. Коротко изложите то, что вы показывали уже на суде.

Ходжаев. Я показывал на предварительном следствии, показывал и на суде. Разговор между мною и Бухариным произошел у меня на даче в Чимгане.

Бухарин. Это и я показывал.

Ходжаев. После обзора международного положения СССР, после обзора положения по различным европейским странам, это дано подробно в предварительных показаниях, и затем обзора внутреннего положения Советского Союза, Бухарин сказал, что надо нашу деятельность направить таким образом, чтобы эта деятельность помогла привести к поражению Союза.

Вышинский. То есть это он считал естественным процессом?

Ходжаев. По его словам, внутреннее и внешнее положение вело к этому. Он сказал, что мы, правые, имеем соглашение с фашистской Германией, намечаем соглашение с Японией.

Вышинский. Подсудимый Бухарин, были вы у Ходжаева на даче?

Бухарин. Был.

Вышинский. Разговор вели?

Бухарин. И вел разговор, и у меня была голова на плечах все это время, но из этого не следует, что я вел разговор о том, о чем сейчас говорил Ходжаев, а я первый раз вел разговор...

Вышинский. Первый или не первый—это неважно. Такой разговор подтверждаете?

Бухарин. Не такой, а другой разговор, тоже конспиративный.

Вышинский. Я спрашиваю не вообще о разговоре, а об этом разговоре?

Бухарин. В “Логике” Гегеля слово “этот” считается самым трудным...

Вышинский. Я прошу суд разъяснить обвиняемому Бухарину, что он здесь не философ, а преступник, и о гегелевской философии ему полезно воздержаться говорить, это лучше будет, прежде всего, для гегелевской философии...

Бухарин. Может быть философ—преступник.

Вышинский. Да, то есть те, которые воображают себя философами, оказываются шпионами. Философия здесь не к месту. Я вас спрашиваю, тот разговор, который передает сейчас Ходжаев, вы подтверждаете или отрицаете?

Бухарин. Я не понимаю слово “тот”. Разговор на даче был.

Вышинский. Чего же тут не понимать? Разговор того содержания, которое здесь изложил Ходжаев. Ясно это?

Бухарин. Если вы говорите о содержании разговора, то содержание было несколько иное, а разговор этот на даче был.

Вышинский. Какое иное содержание?

Бухарин. Я с Ходжаевым говорил первый раз в жизни политически. Это объясняет характер разговора. Я с ним говорил относительно того, что необходимо быть готовым к свержению Советской власти насильственным путем и для этого необходимо использовать возможные массовые движения, которые бы могли быть там. Во-вторых...

Вышинский. Причем тут соглашение с фашистской Германией?

Бухарин. Я не говорил о соглашении.

Вышинский. Подсудимый Ходжаев, говорил Бухарин о соглашении?

Ходжаев. Я подтверждаю, что им было сказано то, о чем он здесь говорил, но после этого, как раз, он сказал о соглашении с Германией.

Вышинский. Насчет Англии был разговор?

Ходжаев. Да, был. Он сказал, что намечается соглашение с Англией, и что правый центр примет со своей стороны меры к тому, чтобы это соглашение было, и что мы—центр националистической организации Узбекистана—также со своей стороны должны предпринять необходимые шаги в этом направлении.

Вышинский. Именно?

Ходжаев. В смысле связи с английскими резидентами.

Вышинский. Через?

Ходжаев. По вопросу о “через” мы—я и Бухарин—вместе это установили, не в смысле директивы, а просто в виде разговора.

Вышинский. Консультация?

Ходжаев. Да.

Вышинский. Обвиняемый Бухарин, вы подтверждаете эту часть показаний Ходжаева?

Бухарин. Я говорил Ходжаеву, что во внешне-политической ориентации надо использовать все клавиши, в том числе и английские.

Вышинский. Вы говорили не об английской ориентации, а об английских клавишах?

Бухарин. Если вам угодно, об английских клавишах.

Вышинский. А попросту вы бы могли сказать?

Бухарин. Во внешней политике наша ориентация была исключительно на нейтрализацию и поддержку со стороны Японии или Германии, что, однако, не исключало того, что нужно использовать международные противоречия...

Вышинский. Надо ориентироваться на кого?

Бухарин. Простите, я же говорю, а не вы.

Председательствующий. Подсудимый Бухарин, не забывайте, что не вы регулируете здесь вопросы и ответы.

Вышинский. Я вас спрашиваю, на кого надо ориентироваться по-вашему?

Бухарин. Я ему говорил, что нужно использовать международные противоречия...

Вышинский. Подсудимый Бухарин, вы подтверждаете показания Ходжаева?

Бухарин. Я говорил, что нам придется иметь дело с различными иностранными государствами и что нельзя иметь дело только с одной группировкой, но нужно иметь дело и с другими.

Вышинский. Значит, вы говорили Ходжаеву, что надо ориентироваться на некоторые иностранные государства?

Бухарин. Видите ли, я перестал употреблять выражение ориентация из-за его двусмысленности и поэтому я уточняю...

Вышинский. Вот и уточните.

Бухарин. Я ему сказал...

Вышинский. Об Англии был разговор?

Бухарин. Был.

Вышинский. О Японии был разговор?

Бухарин. Был.

Вышинский. О Германии был разговор?

Бухарин. Был.

Вышинский. Был разговор о том, что нужно использовать и то и другое в интересах вашей борьбы против Советской власти?

Бухарин. Такой постановки вопроса не было. Я ведь говорил с Ходжаевым первый раз.

Вышинский. Да, что вы! Вы говорили о свержении Советской власти в этот первый раз!

Бухарин. Да, по очень простой причине, напрасно вы машете рукой.

Председательствующий. Обвиняемый Бухарин, не забывайте, где вы находитесь.

Бухарин. Этот разговор шел в терминах, совершенно конспиративных, и не было сказано ни одного слова...

Вышинский. Я вас не спрашиваю о терминах, а спрашиваю о содержании разговора.

Бухарин. Я говорю теми же словами, какими говорил и в своих показаниях на предварительном следствии...

Вышинский. Я же не о словах говорю. Я вынужден буду тогда прекратить допрос, потому что вы, очевидно, придерживаетесь определенной тактики и не хотите говорить правду, прикрываясь потоком слов, крючкотворствуя, отступая в область политики, философии, теории и так далее, что вам нужно забыть раз и навсегда, ибо вы обвиняетесь в шпионаже и являетесь, очевидно, по всем данным следствия, шпионом одной из разведок. Поэтому бросьте крючкотворствовать. Если вы так хотите защищаться, я прекращу допрос.

Бухарин. Я отвечаю на ваши вопросы.

Вышинский. Вы с Ходжаевым разговаривали о свержении Советской власти, подготовлявшемся вашей заговорщической группой?

Бухарин. Говорил в закрытых туманных формулах.

Вышинский. В таких, однако, формулах, чтобы он понял вас?

Бухарин. Совершенно верно.

Вышинский (к Ходжаеву). Вы поняли?

Ходжаев. Абсолютно.

Вышинский. Значит, речь идет не о словах, а о содержании. Говорили вы о том, что нужно ориентироваться во внешних отношениях на различные иностранные государства, исходя из внутренних противоречий и международных противоречий в интересах борьбы вашей группы заговорщиков против Советской власти?

Бухарин. Так точно.

Вышинский. Говорили?

Бухарин. Говорил.

Вышинский. Значит, Ходжаев прав, что вы ему говорили насчет связей с английскими разведчиками?

Бухарин. А этого не было.

Вышинский (к Ходжаеву). Было так, Ходжаев?

Ходжаев. Было.

Бухарин. Это же нелепо, потому что помощь не разведчиками определяется...

Ходжаев. Я говорю не разведчиками, а резидентами.

Вышинский. Как видите, не просто разведчиками, а резидентами.

Ходжаев. Мы установили с ним, что лучше действовать либо через таджикских людей, либо послать в Афганистан человека.

Вышинский (к Бухарину). Это вы отрицаете?

Бухарин. Отрицаю. Меня никто об этом не спрашивал.

Вышинский. Вот я вас и спрашиваю.

Бухарин. За год моего сидения в тюрьме меня об этом ни разу не спрашивали.

Вышинский. Мы вас спрашиваем здесь, на гласном пролетарском суде, мы спрашиваем здесь, на этом суде перед всем миром.

Бухарин. Но раньше вы не спрашивали об этом.

Вышинский. Я еще раз спрашиваю на основании того, что здесь было показано против вас: не угодно ли вам признаться перед советским судом, какой разведкой вы были завербованы—английской, германской или японской?

Бухарин. Никакой.

Вышинский. Я к Бухарину пока не имею вопросов.

Председательствующий. Объявляю перерыв на полчаса.

* * *

Комендант суда. Суд идет. Прошу встать.

Председательствующий. Садитесь, пожалуйста.

Подсудимый Бухарин, продолжайте ваши показания, только говорите поконкретнее.

Бухарин. Хорошо, слушаюсь.

Я закончил свое показание на том, что создалась организация преступного контрреволюционного заговора, в которую входили силы Енукидзе, Ягоды, организации в Кремле, НКВД, военной организации и силы московского гарнизона, которые входили под руководство заговорщиков военной группы, что само собой не исключало и использование других сил и кадров состава троцкистов и зиновьевцев. Тем более, что в самой военной группе, которая была непосредственным организатором сил и фактической организацией военного переворота, был уже сравнительно давно блок между правыми, троцкистами и зиновьевцами, которые, насколько мне память не изменяет, вошли в эту военную группу до того, как был организован контактный центр.

В период около XVII партсъезда, по инициативе Томского, возникла мысль о том, чтобы государственный переворот путем применения вооруженных контрреволюционных сил приурочить как раз к моменту XVII партийного съезда. По мысли Томского, составной частью этого переворота было чудовищное преступление—арестовать XVII партсъезда.

Эта мысль Томского подвергалась обсуждению, правда очень беглому, но против этой мысли со всех сторон раздавались возражения. Я боюсь ошибиться, но мне кажется, что было таким образом, что сперва это обсуждалось в правом центре, но так как там это было провалено, то вопрос этот обсуждался в так называемом контактном центре.

Пятаков против этой идеи высказался не по принципиальным соображениям, а по соображениям тактического порядка,— это вызвало бы исключительное возмущение среди масс. Словом, не по принципиальным соображениям высказывались против, а чисто по тактическим соображениям. Эта идея была отвергнута. Но уже одно то обстоятельство, что эта идея возникла и что подверглась обсуждению, достаточно ярко говорит о всей чудовищности, преступности подобной организации.

Должен сказать, что еще в гораздо более ранний период я лично давал поручения Семенову об организации террористических групп, причем докладывал об этом в нашем правом центре. Это было принято. Таким образом, я, более чем кто-либо другой из членов центра, ответственен за организацию террористических групп Семенова.

Я должен также остановиться на продолжении мысли, которой отчасти я уже касался, или фактов, о которых я упоминал,— блокировки с различными контрреволюционными силами, в частности и в особенности с эсерами и меньшевиками. Что касается моей непосредственной практической деятельности в то время, а не только теоретически-установочной, то я должен по этому поводу показать, что через нескольких лиц я пытался устанавливать, и я сам лично, такого рода связь. Я давал также поручение эсеру Семенову, о котором речь шла третьего дня на допросе, — связаться с подпольными членами эсеровского ЦК, которые, если не ошибаюсь, находились тогда в ссылке (но это дело не меняет), и, следовательно, несу за это уже непосредственную, даже не только как член правого центра, но и непосредственно, в самом узком смысле слова, ответственность.

Во-вторых, я пытался установить связь с заграничными организациями и группами эсеров через некоего Членова. Это один из работников нашей дипломатической службы, который был мне известен еще с очень давних лет, еще по гимназическим временам, когда он был в социал-демократической организации тогдашних времен. Я это говорю не для того, чтобы в экскурс исторический пускаться, а для того, чтобы объяснить и показать, для чего я к нему, невзирая на конспиративность тогдашней работы, возымел такое доверие. И он пытался установить связь с ЦК эсеров, причем, когда он возвратился, то он не успел со мною переговорить на этот счет подробно, но я из этого разговора выяснил, примерно, следующее. Эсеры принципиальным согласием ответили на поддержание блока и контакта с правыми, троцкистами, зиновьевцами и прочими. Но они потребовали формальных гарантий, чуть ли не в письменной форме. Условия, которые они поставили, сводились к изменению крестьянской политики в духе кулацкой ориентации и затем к легализации партий эсеров и меньшевиков, из чего, само собой разумеется, вытекал и коалиционный состав того правительства, которое имеет возникнуть в случае успеха заговора.

Кроме того, непосредственно лично я во время своей последней заграничной поездки в 1936 году, после разговора с Рыковым, установил связь с меньшевиком Николаевским, который очень близок к руководящим кругам меньшевистской партии. Из разговора с Николаевским я выяснил, что он в курсе соглашений между правыми, зиновьевскими, каменевскими людьми и троцкистами. Что он вообще в курсе всевозможных дел, в том числе и рютинской платформы. То конкретное и новое, о чем шел между нами разговор, заключалось в том, что в случае провала центра правых, или контактного центра, или вообще верхушечной организации всего заговора, у него, Николаевского, будет договоренность с лидерами второго Интернационала о том, что они поднимают соответствующую кампанию в печати.

Кроме меня персонально, некоторые другие из крупных руководителей право-троцкистской организации (я в данном случае могу сказать о правых, о других у меня сведений нет) то же самое имели связи, устанавливали преступный контакт с представителями давно сложившихся контрреволюционных организаций. У Рыкова были связи через Николаевского с меньшевиками. Я позабыл сказать, что свидание с Николаевским мне облегчалось, и не только облегчалось, но и прикрывалось, тем обстоятельством, что по роду своей служебной командировки я должен был с этим Николаевским встречаться. Таким образом, у меня было вполне легальное прикрытие для того, чтобы вести контрреволюционные разговоры и устанавливать те или иные соглашения. Очень крупные связи были у Смирнова, так называемого Фомы, еще с давних времен. Они установились еще тогда, когда он был в Наркомземе, где, как известно, был целый ряд крупнейших деятелей эсеровского или около-эсеровского движения. Всем известно, что часть их прошла по вредительским процессам. И Смирнов точно также со своей стороны налаживал связи с эсерами.

Таким образом, не подлежит никакому сомнению — и я это вполне целиком и полностью признаю—что кроме блокировки с троцкистами, зиновьевцами, каменевцами, буржуазно-националистическими организациями, была еще совершенно непосредственная и реальная связь с эсерами и меньшевиками, чему непосредственным виновником в значительной мере был я сам, разумеется, в качестве руководителя центра правых. Речь шла в первую очередь об эсерах подпольных, которые оставались здесь, то есть о бывшем центральном комитете официальной партии эсеров и, во-вторых, о заграничной организации, которая, главным образом, сосредоточилась около такой фигуры, как Марк Вишняк,— бывший секретарь учредительного собрания.

После того как произошел большой разгром троцкистов и зиновьевцев в связи с убийством Сергея Мироновича Кирова, после этого...

Вышинский. Вы хотите переходить уже к другому периоду, а я хотел бы спросить по поводу эсеровских вопросов. Здесь Бессонов дал показания относительно его поездки в Прагу и свидания с Сергеем Масловым. Там была в разговоре Бессонова с Масловым ссылка на Бухарина и Рыкова. Бессонов говорил здесь, вы помните?

Бухарин. Мне казалось, он говорил о том, что он был информирован о подпольной деятельности Бухарина и Рыкова.

Вышинский. Вот я и хотел бы спросить предварительно Бессонова. Подсудимый Бессонов, вам говорил Маслов о том, что он в курсе подпольной деятельности Бухарина?

Бессонов. Он говорил, что он в курсе контрреволюционных взглядов правой оппозиции и их подпольной деятельности.

Вышинский. Подсудимый Бухарин, у вас была непосредственная связь с Масловым?

Бухарин. Нет.

Вышинский. Вам известно, кем был Маслов в Праге, что он был организатором контрреволюционной кулацкой партии, что он жил на средства иностранной разведки и на средства своих газет и журналов. Так, подсудимый Бессонов?

Бессонов. Совершенно верно.

Вышинский. Через кого он был информирован?

Бухарин. Мне это неизвестно, но я предполагаю, что это было сделано через оставшихся членов заграничного центрального комитета эсеров.

Вышинский. Вы были связаны с ЦК эсеров?

Бухарин. Через Членова с Раппопортом.

Вышинский. Эсером?

Бухарин. Этот Раппопорт был связан с Марком Вишняком.

Вышинский. И они были связаны?

Бухарин. Я не знаю, а могу предполагать. Вы знаете, что в эмиграции обычно имеют связь старые знакомые.

Вышинский. Значит, вы предполагаете, что о вашей подпольной деятельности Сергей Маслов был информирован через членов заграничного ЦК эсеровской организации или...

Бухарин. Или Раппопорта, или Вишняка.

Вышинский. А по линии Рыкова — через Николаевского?

Бухарин. Нет, это я не думаю.

Вышинский. Обвиняемый Рыков, вы не предполагаете, откуда Сергей Маслов получал информацию?

Рыков. У меня по этому вопросу никаких сведений и предположений нет.

Вышинский. Вы о своей подпольной деятельности сообщали меньшевикам, с которыми были связаны?

Рыков. Нет.

Вышинский. А как же?

Рыков. Они знали, что я веду работу против ЦК.

Вышинский. Откуда знали?

Рыков. От меня знали.

Вышинский. А вы говорили...

Рыков. Тут я понял, что речь идет о том, что определенная организация ведет работу, а какую работу...

Вышинский. Подпольную, антисоветскую работу. Они знали?

Рыков. В этой форме знали, а более конкретных вещей не знали.

Вышинский. И не было необходимости более конкретные вещи знать. Значит, можно предполагать, что в эмигрантском кругу, где вращался Николаевский, были сведения от него о вашей подпольной деятельности?

Рыков. По этому вопросу сказать ничего не могу.

Вышинский. Это не экспертиза, а выяснение тех связей, которые вы имели.

Рыков. Я о своих связях сказал. Вы спрашиваете, перешла ли эта связь к Маслову?

Вышинский. Понятно.

Рыков. Да.

Вышинский. Вы информировали о своей подпольной работе Николаевского?

Рыков. Да.

Вышинский. Можно установить, обвиняемый Бухарин, что из показаний Бессонова видно, что Маслов поддерживал контакт с правыми и был в курсе их контрреволюционной деятельности. Вы. как руководитель этой контрреволюционной организации, следовательно, также были в сфере этого контакта. Вы это подтверждаете?

Бухарин. Я не был в сфере этого контакта. Я был в сфере контакта с эсерами. Что они делали, я сведений не имею, но на ваш вопрос я высказываю предположение, по какой линии это могло быть.

Вышинский. По каким каналам это могло идти?

Бухарин. Да, по каналам, по которым это могло идти.

Вышинский. Подсудимый Бухарин, продолжайте.

Бухарин. Таким образом, я закончил на вопросе относительно состава “право-троцкистского блока”, который, как это видно из всего, называется право-троцкистский центр, а на самом деле имеет гораздо более широкое содержание не только с точки зрения своих хвостов или своего окружения, но с точки зрения самого своего состава.

Вышинский. Говоря об этих связях вашего центра и вашего блока, вы не сказали о связях с иностранной разведкой и фашистскими кругами.

Бухарин. По этому поводу я ничего не имею показать.

Вышинский. Кроме того, что вы показали?

Бухарин. Да, кроме того, что я показал.

Вышинский. Дальше.

Бухарин. С приходом к власти фашистов в Германии среди верхушки контрреволюционных организаций начался обмен мнений относительно возможности использования иностранных государств в связи с военной ситуацией. Здесь я должен прямо сказать, а на суде я рассказываю то, что я именно помню, дело обстояло в этом важнейшем вопросе, который представляет очень крупный объект для суждения суда и для применения тех или иных санкций судебного порядка, дело обстояло таким образом, что у троцкистов с места в карьер речь шла относительно территориальных уступок, тогда как в общем и целом в сферах руководящих кругов правой контрреволюционной организации речь шла в первую очередь относительно концессий, торговых договоров, тарифов, цен, поставки сырья, горючего и тому подобного, одним словом—различных уступок экономического содержания. Я заявил суду в самом начале своих показаний, что я, как один из руководителей контрреволюционного блока, а не как стрелочник, несу ответственность за совокупность решительно всего, что производилось этой организацией. Но, поскольку речь идет относительно конкретных вещей, мне кажется, что можно охарактеризовать дело таким образом, что ведущим началом в блоке, наиболее активным политическим началом в смысле остроты борьбы, в смысле далеко идущих преступных связей и прочего,— все-таки была троцкистская часть. Опять-таки я говорю не для того, чтобы снять ответственность с правой части, потому что в данном случае с точки зрения криминологии не важно, кто первый сказал “а”, кто повторил это “а”, кто его раскрыл и его донес, но с точки зрения внутренней механики этого дела и с точки зрения выяснения личной роли Троцкого, который, к сожалению, вне пределов досягаемости отсюда, мне кажется, этот вопрос имеет известное значение и поэтому я осмеливаюсь здесь его подчеркнуть.

Летом 1934 года Радек мне сказал, что от Троцкого получены директивы, что Троцкий с немцами ведет переговоры, что Троцкий уже обещал немцам целый ряд территориальных уступок, в том числе Украину. Если мне память не изменяет, там же фигурировали территориальные уступки и Японии. Вообще, Троцкий вел себя в этих переговорах уже не только как заговорщик, который в будущем имеет надежду на то, чтобы путем вооруженного переворота стать у власти, но уже сам чувствует себя хозяином Советской земли, которую он хочет превратить из советской в несоветскую.

Должен сказать, что тогда, в ту пору, я Радеку возражал. Это Радек в своих показаниях подтверждает, точно также, как он подтверждал на очной ставке со мною, что я против этого возражал, что я считал необходимым, чтобы он, Радек, написал Троцкому, что Троцкий слишком далеко идет в этих переговорах, что он может скомпроментировать не только самого себя, но и всех своих союзников, в частности, нас, правых заговорщиков, и что это обеспечит нам, наверняка, провал. Мне казалось, что при развитии массового патриотизма, который не подлежит никакому сомнению, эта точка зрения Троцкого политически и тактически нецелесообразна с точки зрения самого заговорщического плана, и что здесь надо действовать гораздо более осторожно.

Вышинский. Кто сказал это?

Бухарин. Я говорил это. Я даже считал, что предварительные переговоры не нужны.

Вышинский. Чтобы не провалиться?

Бухарин. Нет, тут были и другие соображения...

Вышинский. Как вы только что сказали, вы тогда указывали, что это могло слишком далеко завести... Вы боялись провала?

Бухарин. Я говорю о провале не в смысле ареста, а в смысле провала всего дела.

Вышинский. Я тоже об этом говорю. Из осторожности, чтобы не провалить свое заговорщическое дело, вы высказывали такую точку зрения?

Бухарин. Тут надо перевернуть несколько...

Вышинский. Можете переворачивать как хотите... Это в каком году было?

Бухарин. Разговор с Радеком был летом 1934 года.

Вышинский. А разговор с Караханом был позже?

Бухарин. Был после его приезда в Москву, в 1935 году.

Вышинский. А этому разговору с Караханом предшествовал разговор с Енукидзе, или разговор с Енукидзе на эту тему был позже?

Бухарин. Первый разговор был с Томским.

Вышинский. Таким образом, в основе лежал разговор с Томским?

Бухарин. По этому поводу были три разговора.

Вышинский. Мы перейдем к этому позже. Продолжайте.

Бухарин. Должен ли я остановиться на внутренней стороне дела, на разговорах, которые имели место, или это неинтересно?

Вышинский. Смотря о чем были разговоры.

Бухарин. Конечно, не о погоде.

Вышинский. Говорите о ваших преступлениях.

Бухарин. Томский признавал возможным использование войны и предварительных соглашений с Германией. Тогда я выступил против этого со следующими аргументами. Я говорил, что, во-первых, если речь идет относительно вмешательства в той или иной форме Германии во время войны в помощь контрреволюционному перевороту, то, как всегда это бывает и так как она представляет собой довольно сильный военный и технический фактор,— она неизбежно положит ноги на стол и разорвет всякое предварительное соглашение, которое предварительно было бы заключено. Во-вторых, я выставлял тот аргумент, что, поскольку речь идет о военном перевороте, то, в силу самой логики вещей, будет необычайно велик удельный вес именно военной группы заговорщиков и, как всегда бывает в этих случаях, именно эта часть совокупных верхушечных контрреволюционных сил окажется в распоряжении больших материальных сил, а следовательно и политических, и что отсюда может возникнуть своеобразная бонапартистская опасность, а бонапартисты, я, в частности, имел в виду Тухачевского, первым делом расправятся со своими союзниками, так называемыми вдохновителями, по наполеоновскому образцу. Я всегда в разговорах называл Тухачевского “потенциальным Наполеончиком”, а известно, как Наполеон расправлялся с так называемыми идеологами.

Вышинский. А вы считали себя идеологом?

Бухарин. В том числе — и идеологом контрреволюционного переворота и практиком. Вам, конечно, предпочтительнее сказать, что я считал себя шпионом, но я им себя не считал и не считаю.

Вышинский. Это было бы правильнее всего.

Бухарин. Это ваше мнение, а мое мнение другое.

Вышинский. Посмотрим, какое будет мнение суда. Скажите, как вы вели себя с Томским этот “идеологический” разговор или в другой раз, излагал ли вам Томский два варианта захвата власти?

Бухарин. У меня через несколько строк, как раз будет и об этом.

Вышинский. Я подожду.

Бухарин. Хорошо. Я хотел сказать, что после этих предварительных разговоров в 1935 году, я не знаю, какие факторы еще сыграли роль до принятия какого-нибудь решения со стороны правого центра и со стороны контактного центра, напирал ли на Томского Енукидзе, или военные круги, или Енукидзе, троцкисты и зиновьевцы вместе,— но факт тот, что Карахан уехал без предварительного разговора с членами руководящего центра, за исключением Томского.

Вот теперь я хочу передать суду то, что сохранилось в моей памяти по поводу трех разговоров, которые имели место после приезда Карахана. Первый разговор был с Томским, второй разговор с Енукидзе и третий разговор с Караханом, который вносил некоторые детали и добавочный коэфициент в разговор.

Как я вспоминаю, мне рассказал Томский, что Карахан добился соглашения с Германией на более выгодных условиях, чем Троцкий.

Вышинский. Раньше всего скажите насчет Томского. Меня интересует ваша беседа с Томским по существу вашего плана осуществления государственного переворота, как вы называете, захвата власти. Когда был у вас разговор относительно того, чтобы открыть немцам фронт?

Бухарин. Я сейчас перейду к этому.

Вышинский. Нельзя ли коснуться, как вы собирались с Томским открывать немцам фронт в случае войны?

Бухарин. Я об этом скажу несколько позже.

Вышинский. Вы не хотите говорить о том, что интересует сейчас следствие?

Бухарин. Я скажу относительно этого фронта.

Вышинский. Я ставлю третий раз вопрос. Когда у вас был разговор относительно того, чтобы открыть немцам фронт?

Бухарин. Когда я спросил Томского, как он мыслит механику переворота, он ответил, что это дело военной организации, которая должна открыть фронт.

Вышинский. Значит, Томский собирался открыть фронт?

Бухарин. Он этого не сказал.

Вышинский. Да или нет?

Бухарин. Я сказал, как же мыслится механика этого вмешательства.

Вышинский. Чьего вмешательства?

Бухарин. Некоторых иностранных государств.

Вышинский. Как мыслится, он сказал?

Бухарин. Томский сказал.

Вышинский. Томский сказал — открыть фронт?

Бухарин. Я скажу точно.

Вышинский. Что он сказал?

Бухарин. Томский сказал, что это дело военной организации, которая должна открыть фронт.

Вышинский. Почему она должна открывать фронт?

Бухарин. Он этого не сказал.

Вышинский. Почему она должна открыть фронт?

Бухарин. Она, с моей точки зрения, не должна была открыть фронт.

Вышинский. С точки зрения вашей организации?

Бухарин. С точки зрения нашей организации.

Вышинский. С точки зрения Томского, они должны были открыть фронт или нет?

Бухарин. С точки зрения Томского? Он во всяком случае не возражал против этой точки зрения.

Вышинский. Согласен был?

Бухарин. Если он не возражал, то на три четверти, вероятно, был согласен.

Вышинский. Одну четверть все-таки спрятал на запас?

Бухарин. Это я хочу только подчеркнуть.

Вышинский. Я вас спрашиваю. Отвечайте на вопрос.

Бухарин. Гражданин Прокурор, вы сказали, что каждое слово для суда очень важно.

Вышинский. Разрешите мне предъявить показания Бухарина том 5, листы дела 95—96: “Томский сказал мне, что обсуждалось два варианта: случай, когда новое правительство организуется во время мира”, а значит заговорщики организуют во время мира новое правительство, и “случай, когда оно организуется во время войны, причем для последнего случая немцы требуют больших экономических уступок”, уступки, о которых я уже говорил,— “и настаивают на территориальных уступках”. Скажите, правильно это или нет?

Бухарин. Да, это все правильно.

Вышинский (читает дальше). “Я спросил Томского, как же мыслится в этой связи механика переворота? Он сказал, что это дело военной организации, которая должна будет открыть фронт немцам”.

Бухарин. Да, правильно.

Вышинский. Томский был согласен с этим или не согласен?

Бухарин. Он сказал: “должны”, но смысл этих слов не “золлен”, а “мюссен”.

Вышинский. Вы вашу филологию оставьте. Должен по-русски—это значит должен.

Бухарин. Это значит, что в военных кругах была мысль о том, что в этом случае эти военные круги...

Вышинский. Нет, не мысль, а они должны были. Значит...

Бухарин. Нет, не значит.

Вышинский. Значит, не должны были открывать фронт?

Бухарин. То есть с чьей точки зрения? Томский говорил о том, что ему говорили военные, что говорил Енукидзе.

Вышинский. А вы что показывали?

Бухарин. Я очень хорошо знаю свои показания.

Вышинский. “Томский сказал, что переворот совершить — это дело военной организации, которая должна будет открыть фронт немцам”. Ясен вопрос?

Бухарин. Я сказал, я спросил Томского: “А как же мыслится механика этого вмешательства”, он сказал: “Это дело военной организации, которая должна открыть фронт немцам”. На это я ему сказал, что...

Вышинский. Дальше не надо еще. Должны были открыть фронт. Значит, предполагали открыть фронт немцам?

Бухарин. Да.

Вышинский. В чьих кругах?

Бухарин. В кругах военной организации.

Вышинский. Томский согласен был с этим?

Бухарин. Он этого прямо не сказал.

Вышинский. На три четверти он был согласен?

Бухарин. Я вам говорю, что из того, что он сказал, вытекало, что он с этим, вероятно, согласен.

Вышинский. А когда он вам сказал это, вы возражали?

Бухарин. Я возражал.

Вышинский. А почему вы не написали, что “я возражаю”?

Бухарин. Тут уже дальше написано.

Вышинский. А дальше тут написано совсем другое.

Бухарин. Это и значит, что я возражаю.

Вышинский. Дальше написано так: “На это я сказал ему, что в таком случае...”. В каком случае?

Бухарин. В случае открытия фронта.

Вышинский. Правильно. “В таком случае целесообразно отдать под суд виновников поражения на фронте. Это даст нам возможность увлечь за собой массы, играя патриотическими лозунгами”.

Бухарин. Но позвольте, я вам это объясню, если разрешите.

Вышинский. Сейчас. Будем разбираться по порядку. Это есть ваше возражение?

Бухарин. Да.

Вышинский. Так вы ему и сказали: “Открывать фронт нельзя”?

Бухарин. Правильно.

Вышинский. А где это написано?

Бухарин. Это не написано, но это само собой разумеется.

Вышинский. А что значит играть патриотическими лозунгами?

Бухарин. Это не значит тут “играть” в одиозном смысле...

Вышинский. “Должен”—не в том смысле, “играть”—тоже не в том смысле.

Бухарин. “Должен” имеет в русском языке два значения.

Вышинский. А мы хотим иметь здесь одно значение.

Бухарин. Вам угодно так, а я с этим имею право не соглашаться. Известно, что в немецком языке “золлен” и “мюссен” имеют два значения...

Вышинский. Вы привыкли говорить на немецком языке, а мы говорим на советском языке.

Бухарин. Немецкий язык сам по себе не одиозен.

Вышинский. Вы продолжаете говорить на немецком языке, вы уже привыкли с немцами вести переговоры на их языке, а здесь мы говорим на русском языке. Когда Томский сообщил вам, что нужно открыть немцам фронт, то, если бы вы возражали, то надо было бы сказать так:

“Я возражал, я сказал, что я на такое предательство, на такую измену не пойду”. Вы это сказали?

Бухарин. Нет, не сказал. Но если я говорю, что нужно сделать...

Вышинский. Играть патриотическими лозунгами, то есть отыграться, изобразить так, как будто кто-то изменил, а мы—патриоты...

Бухарин. Это не совсем так, потому что в других местах моих показаний, и в том числе на очной ставке с Радеком и во время всех разговоров с Радеком, я Радеку возражал, говорил, что Томский не понимает...

Вышинский. Обвиняемый Бухарин, то, что вы здесь применили иезуитский способ, вероломный способ, свидетельствует и дальнейшее. Позвольте огласить дальше: “Я имел в виду, что этим самым, то есть осуждением виновников поражения, можно будет добиться, избавиться попутно от тревожившей меня бонапартистской опасности”.

Бухарин. Да, совершенно верно.

Вышинский. Так вот как вы “возражали” против открытия фронта.

Бухарин. Одна задача нисколько не мешает другой.

Вышинский. Одна задача—открытие фронта...

Бухарин. Нет, не открытие фронта.

Вышинский. Отдать под суд виновников поражения на фронте, сыграть на патриотических лозунгах и выйти сухими из воды.

Бухарин. Другая совсем ориентация.

Вышинский. Вот такой был разговор с Томским. Правильно записано здесь?

Бухарин. Правильно, конечно, но вы не все прочли.

Вышинский. Я прочел три абзаца, они правильно записаны?

Бухарин. Три абзаца совершенно правильно.

Вышинский. С Енукидзе по этому поводу говорили?

Бухарин. С Енукидзе говорил.

Вышинский. С Караханом говорили?

Бухарин. Говорил.

Вышинский. Что говорили по этому поводу Енукидзе и Карахан?

Бухарин. Енукидзе...

Вышинский. В общем подтвердил это?

Бухарин. В общем подтвердил. Информировали Томского и Карахан, и Енукидзе.

Вышинский. То есть?

Бухарин. Они подтвердили, во-первых, что Карахан заключил договор с немцами на условиях уступок экономических и территориальных, на что Карахан ответа не дал, заявив, что это дело должно быть обсуждено. В том числе есть и формула относительно выделения союзных республик. В-третьих, относительно договоров.

Вышинский. В-третьих, об открытии фронта?

Бухарин. В-третьих, относительно договоров СССР с Чехословакией и Францией о взаимной помощи.

Вышинский. У вас договор был с ними?

Бухарин. Я передаю то, что говорил Томский о том, что передавал Карахан. Так он говорил. Немцы требовали разрыва этих договоров.

Вышинский. Кого с кем?

Бухарин. Нового правительства.

Вышинский. Вы думали, что вы уже—правительство?

Бухарин. Не мы думали, а Карахан говорил на случай...

Вышинский. Была санкция?

Бухарин. Потом не возражали, значит санкционировали.

Вышинский. Значит, думали, что вы действуете, как правительство?

Бухарин. Смысл договора...

Вышинский. Тогда вы разрываете союз с Чехословакией.

Бухарин. Вы не дали мне договорить. А Карахан ответил на этот вопрос утвердительно. Мы рассчитывали, что немцев надуем и это требование не выполним.

Вышинский. Значит, все у вас тут построено было на надувательстве, а рассчитывали вас надуть?

Бухарин. Это всегда так бывает.

Вышинский. Использовать вас, а потом выбросить на свалку.

Бухарин. Правильно.

Вышинский. В общем, проиграли и вы, и они.

Бухарин. К счастью, это так.

Вышинский. К нашему счастью, это так. А с Караханом вы говорили об открытии фронта?

Бухарин. Карахан сказал, что немцы требовали военного союза с Германией.

Вышинский. А для союзника ворота закрыты?

Бухарин. На это Карахан мне ответил.

Вышинский. Для союзника ворота закрыты?

Бухарин. Нет.

Вышинский. Значит, открыть ворота?

Бухарин. Простите, союза еще никакого не было.

Вышинский. Предположение, планы были.

Бухарин. Вот сейчас Советский Союз находится в союзе с Францией, но это не значит, что он открывает советские границы.

Вышинский. У вас что было?

Бухарин. Ничего не было, были словесные планы.

Вышинский. Вы не хотите признать, что вы были инициатором открытия фронта, в случае нападения немцев?

Бухарин. Нет. А Рыков утверждает это потому, что это теперь совершенно ясно...

Вышинский. А Рыков подтверждает, что Бухарин был инициатором этой мысли. Подсудимый Рыков, правильно это?

Рыков. Об открытии фронта я впервые услышал со слов Бухарина.

Бухарин. И это верно. Но это не значит, что я был инициатором. Это было после разговора с Томским.

Вышинский (обращается к Рыкову). Бухарин возражал против этого?

Рыков. В моем присутствии не возражал.

Вышинский. Садитесь (обращается к Бухарину). Продолжайте рассказывать. Вопрос об открытии фронта я считаю выясненным. У меня больше вопросов нет.

Бухарин. Я позабыл сказать и отметить. Когда Троцкий вел переговоры с немцами, то правые уже были составной частью “право-троцкистского блока” и, следовательно, являлись соучастниками этих переговоров, несмотря даже на то, что Троцкий это делал по собственной инициативе, независимо от предварительного сговора.

В основном у меня, кажется, все.

Председательствующий. Товарищ Прокурор, подсудимый Бухарин кончил свои показания.

Вышинский. У меня вопросов нет.

Председательствующий. Товарищ Прокурор, теперь нужно разрешить вопрос о вызове свидетелей. Или сейчас переходить к допросу Бухарина о событиях 1918 года?

Вышинский. Я допросил.

Председательствующий. Надо выяснить вопрос, к какому часу вызвать свидетелей, или сейчас, или после перерыва.

Вышинский. Если свидетели доставлены, я просил бы вызвать их сейчас.

Председательствующий. Первым свидетелем намечено вызвать Яковлеву?

Вышинский. Да.

Председательствующий. Вызовите свидетеля.

Вышинский. Пока вызывают свидетеля, позвольте поставить Бухарину вопрос в связи с его показаниями на предварительном следствии,— лист дела 94, том 5. Прошу разрешения огласить.

Председательствующий. Пожалуйста.

Вышинский. “Мы ясно видели гигантский рост советского патриотизма, который (рост) стоял в связи с реально ощутимым ростом мощи, силы и зажиточности широких масс, необычайной популярностью Сталинского лозунга о том, что мы не отдадим ни одной пяди советской земли, что являлось в наших глазах совершенно очевидным показателем этого растущего патриотизма”. Это вы подтверждаете?

Бухарин. Подтверждаю.

Вышинский. “Поставить себя против этого лозунга, это, как бы хитроумны ни были здесь политические расчеты, означало бы наверняка изолировать себя от масс целиком и навсегда, заранее сделать свое положение бессмысленным, и полную безнадежность своих планов”. Это вы подтверждаете?

Бухарин. Подтверждаю целиком.

Вышинский. Больше вопросов у меня нет.

Председательствующий. Садитесь. (К свидетелю.) Ваша фамилия Яковлева, Варвара Николаевна?

Яковлева. Да. Яковлева, Варвара Николаевна.

Председательствующий. Вы вызваны свидетелем по делу Бухарина Николая Ивановича. Предлагается говорить суду правду. Поскольку вы вызваны по ходатайству Прокурора Союза ССР, он имеет право задавать вам вопросы.

Вышинский (к Яковлевой). Вы припоминаете свое участие в 1918 году в группе “левых коммунистов”?

Яковлева. Очень точно.

Вышинский. Расскажите нам кратко, кто был главным организатором и руководителем этой группы?

Яковлева. Идейным ее руководителем был Бухарин.

Вышинский. Кто был организатором деятельности этой группы?

Яковлева. Фракционным центром антисоветской группы “левых коммунистов” являлось московское областное бюро. Оно избиралось на областной партийной конференции в довольно широком составе с участием местных работников. Затем, для своей постоянной организационной руководящей работы оно выделяло так называемый узкий состав. В конце 1917 года и начале 1918 этот узкий состав состоял сплошь из “левых коммунистов” и он-то и являлся фракционным центром группы “левых коммунистов”.

Вышинский. Кто был руководителем этого центра?

Яковлева. Идейным руководителем был Бухарин. Затем был ряд общественных лиц, которые формулировали идеологию “левых коммунистов”. Сюда принадлежали Преображенский, Радек, Осинский.

Вышинский. Меня интересуют данные о Бухарине, поскольку он обвиняется по этому делу. Это надо для его характеристики.

Скажите, каково было отношение Бухарина к мирным переговорам в Бресте, к заключению Брестского мира?

Яковлева. Бухарин, как и вся группа “левых коммунистов”, был против заключения мира с немцами.

Вышинский. Какие шаги он предпринял для того, чтобы сорвать заключение мира?

Яковлева. Имелся ряд выступлений в печати и партийных кругах, затем была и нелегальная деятельность группы “левых коммунистов”, которая была направлена к тому же самому.

Вышинский. В чем выражалась подпольная антисоветская деятельность группы “левых коммунистов”? Может быть припомните наиболее яркие факты, характеризующие ее деятельность.

Яковлева. Мне известно о нелегальной деятельности антисоветской группы так называемых “левых коммунистов” следующее. Я упоминала об узком составе бюро, который являлся фракционным центром этой группы. Я являлась секретарем областного бюро, а в момент моего отъезда в Ленинград, это было в начале декабря 1917 года, секретарем бюро был Манцев. В конце февраля 1918 года состоялось заседание московского областного бюро, на котором обсуждался вопрос о заключении мира с немцами. На этом заседании член бюро Стуков внес проект резолюции по этому вопросу и выступил в защиту этого проекта, причем высказался в таком духе, что в политической борьбе против заключения мира с немцами, в политической борьбе по вопросу о войне и мире не следует останавливаться не только перед сменой руководства в партии и в правительстве, но даже не следует останавливаться и перед арестом руководящей, наиболее решительной части правительства в лице Ленина, Сталина и Свердлова, а в случае дальнейшего обострения борьбы не следует останавливаться даже перед их физическим уничтожением.

Вышинский. Перед физическим уничтожением—кого?

Яковлева. Вождей партии: Ленина, Сталина и Свердлова.

Вышинский. Это было заявлено на секретном заседании бюро?

Яковлева. Заседание это было не секретное, это было открытое заседание узкого состава московского областного бюро.

Вышинский. Значит, можно сказать, что это было заседание “левых коммунистов”, других там не было?

Яковлева. Да.

Вышинский. Это сказал Стуков?

Яковлева. Да. Стуков сказал также, что в политической борьбе не следует останавливаться не только перед сменой правительства и даже перед арестом его руководящей и политически непримиримой части, но и перед самой утратой Советской власти, которая, в случае заключения мира с немцами, становится чисто формальной. Проект резолюции, внесенный Стуковым, и его речь на этом заседании в изложении были записаны в книге протоколов московского областного бюро.

В мае 1918 года, в связи с московской областной конференцией, я и Манцев подготавливали к сдаче материал областного бюро, и мне Манцев сказал, что Бухарин настаивает на изъятии из книги протоколов областного бюро этого проекта резолюции и изложения речи Стукова, мотивируя это необходимостью избежать политической компрометации позиции московского областного бюро и разоблачения его

нелегальной деятельности. Руководствуясь этой аргументацией, я и Манцев изъяли (вырвали или вырезали) из книги протоколов и уничтожили листы, содержавшие в себе изложение речи Стукова и внесенного им проекта резолюции.

Надо сказать, что речь шла о том заседании московского областного бюро, о котором писал Ленин в своей статье “Странное и чудовищное”, причем в этой статье Ленин говорил о пояснительном тексте к резолюции.

Пояснительным текстом к резолюции и был уничтоженный нами лист из книги протоколов областного бюро.

Должна рассказать также о происхождении этого документа. Я лично не присутствовала на указанном заседании областного бюро, была в это время в Ленинграде. Я вернулась в Москву вскоре после этого заседания, дня через два или три. Ознакомившись с протоколом областного бюро, я имела разговор со Стуковым и сказала ему, что считаю внесенный им проект политически необоснованным, причем дала довольно резкую характеристику его речи. Стуков сказал мне, что за политическую обоснованность этого проекта он ответственности не несет, что с этим я должна адресоваться к Бухарину, так как он от Бухарина получил перед заседанием областного бюро из Ленинграда этот проект резолюции вместе с письмом, в котором Бухарин давал ему, Стукову, указания о характере выступления в защиту своего проекта.

Вскоре после этого у меня состоялся по этому поводу разговор с Бухариным. Это было еще до VII съезда партии. Я спросила Бухарина, правильно ли сообщение Стукова. Бухарин подтвердил, что проект резолюции послан был Стукову им и что он, Бухарин, дал Стукову указания о том, как следует выступать в защиту этого проекта. Он указал, что следует осветить перед членами областного бюро возможные перспективы политической борьбы по вопросу о войне и мире и тут, примерно, изложил то, что являлось содержанием речи Стукова и о чем я уже говорила. Я сказала Бухарину, что до сих пор считала, что мысль Стукова об аресте и смене правительства являлась личной позицией Стукова. Бухарин добавил к этому, что в среде “левых коммунистов” найдутся люди, которые сумеют с логической последовательностью, до конца, продумать все возможные перспективы борьбы. Таким человеком он считал Стукова. И считал, что Стуков не побоится прямой и резкой постановки вопроса, и именно поэтому он поручил Стукову написать проект резолюции и проводить перед членами областного бюро мысли, о которых я рассказывала.

Вместе с тем Бухарин сказал мне, что не он один так думает, что он, Бухарин, имел по этому поводу откровенный разговор с Троцким, и Троцкий также полагает, что политическая борьба по вопросу о войне и мире только началась, что “левые коммунисты” должны предвидеть возможности выхода этой борьбы за пределы партии, что нужно искать себе союзников, на которых можно было бы опереться в этой борьбе. Троцкий указывал Бухарину, что в качестве таких союзников могут оказаться “левые” эсеры, позиция которых по вопросу о войне была уже достаточно ясна.

Бухарин сказал также, что и Троцкий полагает также возможность развития борьбы до самых агрессивных форм, не только до смены правительства, но и свержения правительства и физического уничтожения руководящих людей в правительстве и партии. Он тогда назвал Ленина, Сталина и Свердлова.

Вместе с тем Бухарин сообщил мне, что Троцкий в этом разговоре откровенно ему сказал, что его, Троцкого, половинчатые позиции по вопросу о заключении мира—это не более чем тактический прием, что он просто не решается активно высказаться за позицию “левых коммунистов”, то есть против заключения мира, что он является в партии человеком новым и если бы он открыто перешел на позицию “левых коммунистов”, то стали бы говорить, что Троцкий вошел в партию для борьбы с Лениным.

В этой же беседе, сообщая о линии Троцкого и говоря о возможных союзниках “левых коммунистов”, Бухарин касался также Зиновьева и Каменева. Он указал, что Зиновьев и Каменев по вопросу о войне и мире занимают чрезвычайно колеблющуюся позицию и за время борьбы по этому вопросу они неоднократно в частных разговорах высказывались перед Бухариным прямо за позицию “левых коммунистов”. Бухарин сказал, что Зиновьев и Каменев не решаются открыто выступить против Ленина, что они скомпрометированы своей позицией в Октябрьские дни по вопросу об Октябрьском восстании, о социалистической революции, и поэтому против Ленина открыто высказываться не решаются. Он сказал, что Зиновьев и Каменев также предполагают, подобно Бухарину и Троцкому, что политическая борьба по вопросу о войне и мире может выйти за пределы партии и что “левым коммунистам” в этом случае надо думать о союзниках, на которых они могли бы опереться, но, как сказал Бухарин, Зиньвьев и Каменев по вопросу о союзниках идут дальше Троцкого и считают, что в качестве таких союзников могли бы явиться также меньшевики и правые эсеры. Бухарин говорил о том, что Зиновьев и Каменев, даже и высказываясь за заключение мира, идут против Ленина, что они не верят в победу революции, не верят в то, что большевики удержат власть. Они считают неизбежной победу контрреволюции и что эта контрреволюция будет беспримерно кровавая.

Вскоре мне самой пришлось слышать от Зиновьева его мнение по этому вопросу. Это было несколько позже, уже во время VII съезда партии. Бухарин затащил меня как-то в номер “Астории” к Зиновьеву. Когда мы пришли, Зиновьев начал немедленно разговор о контрреволюции, о том, что она собирает свои силы, что нам несдобровать и что кровопускание будет чрезвычайное. Бухарин перевел разговор на вопрос о заключении мира. Зиновьев подхватил эту тему и сказал примерно следующее: “Ну, что же, заключение мира поможет осуществить исторически неизбежную и неумолимо надвигающуюся контрреволюцию более мирными средствами, с меньшим кровопусканием. После заключения мира Советской власти самой придется под совместным давлением немцев и внутренней контрреволюции идти на уступки и, в частности, включать в состав правительства другие партии”. Он говорил, что вообще заключение мира с немцами лишний раз докажет правоту Зиновьева и Каменева, правильность их точки зрения о том, что социалистическая революция не созрела. “После заключения мира немцы, опираясь на силы внутренней контрреволюции, переведут революцию на буржуазно-демократические рельсы и ликвидируют Октябрьский переворот”.

Я тогда спросила Зиновьева с большим удивлением, стоит ли он за заключение мира с немцами именно поэтому? Он очень смутился и заявил: “Конечно, нет, я только считаю, что в случае, если силы революции будут недостаточны и контрреволюция неизбежна, то немцы и заключение мира с немцами могут сыграть положительную роль”. Таким образом, позиция Зиновьева в вопросе о мире, действительно, оказалась не имеющей ничего общего с позицией Ленина, позиция Зиновьева была насквозь капитулянтской и, в сущности, у меня получилось такое впечатление, что он мечтал о мире, как об одном из способов ликвидации социалистической революции. Затем несколько позже...

Вышинский. Какое отношение к этому вопросу имел Бухарин?

Яковлева. Бухарин здесь присутствовал.

Вышинский. Он не высказывался?

Яковлева. Когда мы вышли оттуда, Бухарин мне сказал: “Зиновьев стесняется, ты ему задаешь такие нескладные, неделикатные вопросы; все-таки он сказал достаточно для характеристики своей позиции”. Я ему сказала, что Зиновьев сказал больше, чем достаточно, но я никак не могу понять, почему Бухарин говорил о Зиновьеве и Каменеве как о союзниках “левых коммунистов”, как о людях, которых он рассчитывал перетянуть на свою сторону, что, с моей точки зрения, нам капитулянты не нужны. Бухарин мне сказал на это, что я, Яковлева, не умею смотреть вдаль.

Вышинский. Вдаль?

Яковлева. Да.

Вышинский. Что это означало?

Яковлева. Я тогда не придала этому значения, но позже я думала о том, что это означает: что если вы выйдете за пределы партии, то пригодятся и Троцкий, и Зиновьев, и Каменев, и что именно поэтому и велись разговоры на темы о союзниках, которых должны будут иметь в виду “левые коммунисты” в случае, если они потерпят поражение в партии.

Вышинский. Независимо от того, что эти союзники представляют собою?

Яковлева. Да.

Вышинский. Продолжайте.

Яковлева. То, что я могу еще рассказать о нелегальной деятельности группы “левых коммунистов”, относится к несколько более позднему периоду, примерно, к концу апреля или к маю. В то время уже было совершенно ясно, что в партии “левые коммунисты” потерпели жестокое поражение. Это показал VII съезд партии, это показала позиция большинства местных организаций после VII съезда партии, это, наконец, показало и само отношение населения и партийных кругов к заключенному в то время миру. В конце, примерно, апреля, а может быть в начале мая,— я уже не могу точно сказать,— было нелегальное заседание, частное нелегальное совещание группы “левых коммунистов”.

Насколько мне помнится, там присутствовали: Пятаков, Преображенский, Бухарин, Стуков, Лобов, Максимовский, Манцев, Кизельштейн и я. На этом совещании Бухарин сделал доклад. Он указал, что “левые коммунисты” в партии потерпели поражение, но что это не снимает вопроса о “губительных” последствиях Брестского мира, что “левым коммунистам” не следует слагать оружия, что нужно искать союзников вне партии, такими союзниками и являются “левые” эсеры, их позиция по вопросу о войне и мире в это время совершенно определилась. В связи с заключением мира они вышли из состава правительства. Состоялся их второй съезд, который одобрил выход “левых” эсеров из правительства и их позицию против заключения мира. Бухарин сообщил на этом совещании, что “левые” эсеры еще в феврале затевали переговоры с “левыми коммунистами” о совместном формировании правительства, и он считал бы поэтому целесообразным вступить опять с “левыми” эсерами в переговоры о совместном с ними формировании правительства. Нужно сказать, что в ходе своего доклада Бухарин опять развивал те же самые мысли о перспективах борьбы по вопросу о мире, которые были изложены в свое время Стуковым и о которых он мне говорил во время той беседы, которую я уже изложила сегодня. Он говорил о возможности чрезвычайно агрессивных форм, о том, что теперь уже совершенно ясно стоял вопрос о самом правительстве и о формировании его из “левых коммунистов” и “левых” эсеров, что в ходе борьбы за это может встать вопрос и об аресте руководящей группы правительства в лице Ленина, Сталина и Свердлова, а в случае дальнейшего обострения борьбы возможно и физическое уничтожение наиболее решительной руководящей части Советского правительства. Через некоторое время, очень скоро, опять было созвано совещание, примерно, в том же самом составе. Совещание приняло предложение Бухарина о том, чтобы повести переговоры с “левыми” эсерами о совместном формировании правительства, выяснить их точку зрения. Высказались за то, чтобы такие переговоры провели Бухарин и Пятаков. Через некоторое время, очень скоро, опять было созвано совещание, примерно в том же самом составе. На втором совещании Бухарин сообщил, что переговоры состоялись, что они вели эти переговоры с Камковым, Карелиным и Прошьяном, что “левые” эсеры согласились на совместное с “левыми коммунистами” формирование правительства, намекнули на то, что у них имеется уже конкретно разработанный план захвата власти и ареста правительства и что они выставляют определенные условия, чтобы “левые коммунисты” приняли участие в организационной подготовке захвата власти и смены правительства.

Бухарин предложил дать “левым” эсерам принципиальное согласие на такое участие в организационной подготовке и повести на этой основе переговоры с ними дальше. Совещание присоединилось к точке зрения Бухарина и высказалось за то, чтобы переговоры вести дальше на указанной основе. Через несколько дней после этого совещания состоялась московская областная конференция, и на ней “левые коммунисты” снова были совершенно разбиты, областное бюро было распущено и “левые коммунисты” потеряли организационную силу, организационную базу и вообще перестали представлять из себя какую-либо организационную силу. Таким образом, “левые” эсеры никакой организационной помощи со стороны “левых коммунистов” не получили и сделали свое дело собственными силами, то есть я имею в виду июльский мятеж.

Это все, что мне известно по вопросу о нелегальной деятельности “левых коммунистов”.

Вышинский. Следовательно, судя по вашим показаниям, вы утверждаете, что в 1918 году, непосредственно вслед за Октябрьской революцией, в период заключения Брестского мира, существовал антисоветский заговор в составе Бухарина и его группы так называемых “левых коммунистов”, Троцкого и его группы и “левых” эсеров?

Яковлева. Заговор с “левыми” эсерами несомненно имел место, поскольку с ними велись совершенно конкретные переговоры.

Вышинский. А роль Бухарина в этом деле?

Яковлева. Я сообщила, что Бухарин сам предлагал вести эти переговоры, что он вместе с Пятаковым эти переговоры вел.

Вышинский. Значит, его роль была совершенно практической, как руководителя этого заговора?

Яковлева. Да.

Вышинский. Вы это подтверждаете?

Яковлева. Подтверждаю.

Вышинский. Кроме того, вы подтверждаете, что Бухарин говорил о неизбежности в ходе борьбы не останавливаться перед арестом руководителей партии и правительства?

Яковлева. Он говорил, что в ходе борьбы может так случиться, что перед этим останавливаться не приходится.

Вышинский. Имел в виду?

Яковлева. Имел в виду решительность и политическую непримиримость, то есть готовность бороться до конца за свержение указанных вождей партии.

Вышинский. Вы указывали, что имелись в виду именно Ленин, Сталин и Свердлов?

Яковлева. Да, эти фамилии называл Стуков.

Вышинский. А Бухарин называл?

Яковлева. От Бухарина я тоже слышала.

Вышинский. Слышали?

Яковлева. Это же я слышала от Бухарина.

Вышинский. Вы подтверждаете перед судом, что Бухарин вам тоже говорил о политической целесообразности и необходимости убийства Ленина, как главы Советского государства, Сталина и Свердлова, как руководителей партии и правительства?

Яковлева. Бухарин говорил об этом. Конечно, он говорил об этом вскользь, обволакивал это дело рядом путаных и ненужных теоретических рассуждении, как это вообще любит делать Бухарин; он, как в кокон, заворачивал эту мысль в сумму пространных рассуждении, но он это говорил.

Вышинский. Обвиняемый Бухарин желает что-нибудь сказать?

Бухарин. Я могу сказать по всей совокупности того, о чем говорила Варвара Николаевна.

Вышинский. Подсудимый Бухарин, вы были организатором и руководителем так называемой группы “левых коммунистов” в 1918 г.?

Бухарин. Я был одним из организаторов.

Вышинский. Одним из организаторов этой группы вы были?

Бухарин. Да.

Вышинский. Вели в этот период времени нелегальную работу по борьбе с Советской властью?

Бухарин. Тут надо говорить относительно разных периодов. Если речь идет относительно периода до Брестского мира, то здесь нелегальщины в строгом смысле слова не было по той простой причине, что все знали об этой борьбе, имелся открытый орган этой борьбы, велись открытые разговоры...

Вышинский. Об аресте Ленина, Сталина и Свердлова вы открыто говорили?

Бухарин. Об аресте разговор был, но не о физическом уничтожении. Это было в период не до Брестского мира, а после. До Брестского мира основная ориентация “левых коммунистов” заключалась в том, чтобы завоевать легальными путями большинство в партии...

Вышинский. Какими легальными путями?

Бухарин. Дискуссиями, голосованиями на собраниях и тому подобным.

Вышинский. А когда надежды на это исчезли?

Бухарин. Это было после Брестского мира. Я хочу уточнить этот вопрос для того, чтобы опорочить показания В.Н. Яковлевой. Она говорит о периоде до Брестского мира, что есть явная бессмыслица, потому что тогда у нас вместе с троцкистами было большинство в Центральном Комитете, и мы надеялись на завоевание большинства в партии, так что говорить о заговорщической деятельности в то время было бессмысленно. В этот период у меня был один разговор с Пятаковым, когда явились Карелин и Камков и заявили, что они предлагают составить новое правительство...

Вышинский. Когда это было?

Бухарин. Это было до Брестского мира. Они предложили составить правительство путем ареста Ленина на 24 часа.

Вышинский. Значит, мы можем сказать, что до заключения Брестского мира у вас были переговоры с “левыми” эсерами Карелиным и Камковым о том, чтобы сформировать новое правительство, то есть предварительно свергнуть правительство во главе с Лениным? Разговор был?

Бухарин. Разговор был.

Вышинский. Об аресте Ленина?

Бухарин. Это эсеры говорили.

Вышинский. По-вашему, эсеры говорили об аресте Ленина, а свидетельница Яковлева утверждает, что об аресте Ленина говорил и Бухарин.

Бухарин. Она путает с этим другой вопрос, она утверждает, что разговор был до заключения Брестского мира.

Вышинский. Я спрашиваю, до заключения Брестского мира были переговоры с эсерами о том, чтобы арестовать Ленина?

Бухарин. Да.

Вышинский. А после заключения Брестского мира тоже были переговоры?

Бухарин. После заключения Брестского мира этот разговор действительно был.

Вышинский. А тот разговор тоже был?

Бухарин. Разница в том, что при первом разговоре был дан отрицательный ответ.

Вышинский. Я вас не спрашиваю об ответе, а спрашиваю о фактах, имевших место. Разговор об аресте Ленина с Карелиным и Камковым был?

Бухарин. Подтверждаю, был.

Вышинский. До Брестского мира?

Бухарин. Да.

Вышинский. А после заключения Брестского мира тоже были переговоры?

Бухарин. Были.

Вышинский. О чем?

Бухарин. О политическом контакте.

Вышинский. А об аресте?

Бухарин. И об аресте этой тройки, о которой говорила Яковлева.

Вышинский. Кого именно?

Бухарин. Ленина, Сталина и Свердлова.

Вышинский. Тоже на 24 часа?

Бухарин. Тогда эта формула не употреблялась.

Вышинский. А как арестовать, для чего?

Бухарин. Для того, чтобы составить новое правительство.

Вышинский. А с арестованными что сделать?

Бухарин. Разговора о физическом уничтожении не было.

Вышинский. Но это не исключалось?

Бухарин. Наоборот, все думали, необходимо во что бы то ни стало обеспечить сохранность этих лиц.

Вышинский. Когда свергают правительство и арестовывают его, применяют насильственные способы?

Бухарин. Да.

Вышинский. Вы имели в виду при аресте применить насильственные способы? Правильно это или нет?

Бухарин. Правильно.

Вышинский. Но насильственные способы в чем заключаются? Вы точно установили это?

Бухарин. Нет, не установили.

Вышинский. Значит, решили так, как позволят и прикажут обстоятельства?

Бухарин. Да, совершенно верно.

Вышинский. А обстоятельства могут приказать действовать очень решительно?

Бухарин. Да, но дело в том, что “левые коммунисты” тоже не стояли на фаталистической точке зрения, а учитывали обстоятельства. Это не значит, что обстоятельства диктовали им все, что угодно.

Вышинский. Устанавливаем пока то, что бесспорно. До Брестского мира—переговоры об аресте Владимира Ильича Ленина, после Брестского мира—переговоры об аресте Ленина, Сталина, Свердлова и насильственном свержении правительства. Правильно это?

Бухарин. В основном правильно.

Вышинский. Причем, говоря о насильственном свержении Советской власти и аресте товарищей Ленина, Сталина и Свердлова, говорилось именно о насильственных методах, не упоминая, каких именно?

Бухарин. Так, говорилось только о том, что необходимо во что бы то ни стало обеспечить их сохранность.

Вышинский. Свидетельница Яковлева, что вы об этом скажете? Бухарин говорит правду?

Яковлева. При его переговорах с “левыми” эсерами я не присутствовала.

Вышинский. Что он вам говорил?

Яковлева. Он говорил о том, что такая возможность не исключена.

Вышинский. Какая такая возможность?

Яковлева. Возможность физического уничтожения, то есть убийства, не исключена.

Вышинский. Он говорил вам об этом?

Яковлева. Говорил.

Вышинский. Я не говорил о том, что это абсолютно исключено, ибо этим лицам обеспечена сохранность и неприкосновенность?

Яковлева. Об этом я от него не слышала.

Вышинский. А об убийстве?

Яковлева. Слышала, причем повторяю, что этот разговор носил такой характер, что он не напирал на это дело...

Вышинский. Но говорил об этом?

Яковлева. Говорил.

Вышинский. У меня вопросов к Бухарину и Яковлевой нет.

Бухарин. Я имею право задавать вопросы свидетельнице?

Председательствующий. Имеете право.

Бухарин. У меня много вопросов.

Вышинский. Может быть в вечернем заседании?

Председательствующий. Поскольку по регламенту в 3 часа перерыв, объявляю перерыв.

Вышинский. Простите, если на этом мы прерываем допрос свидетельницы Яковлевой до вечернего заседания, я прошу дать мне возможность сделать несколько замечаний.

Председательствующий. Пожалуйста.

Вышинский. Во-первых, о заявлении, связанном с обвинением, которое предъявляется подсудимым Плетневу и Левину. Я прошу предъявить это заявление защите указанных подсудимых, а затем разрешите огласить его.

(Заявление предъявляется защите.)

Председательствующий. Защита ознакомилась с заявлением?

Коммодов. Защита не возражает против приобщения заявления к делу.

Председательствующий. Суд приобщает заявление к делу.

Вышинский. Разрешите огласить текст заявления (читает):

“Прокурору Союза ССР товарищу Вышинскому

Ознакомившись с опубликованным 3 марта с. г. обвинительным заключением по делу “право-троцкистского заговорщического блока”, считаю своим долгом довести до Вашего сведения о нижеследующем:

В качестве врача Санупра Кремля я был командирован во время последнего заболевания Алексея Максимовича Горького к нему на дачу для производства внутривенных вливаний.

Я хорошо помню, что в первые же дни болезни А. М. Горького ему давалось очень много сердечных средств, которые давались как внутрь, так и путем внутривенных вливаний и инъекций.

Так, я лично, по указанию лечащих врачей, а главным образом Л. Г. Левина, производил следующие инъекции и внутривенные вливания: дигален, кардиазол, глюкоза и глюкоза с строфантом и строфантин (кажется, немецкий).

Обращаю ваше внимание, что эти сердечные средства давались с первых же дней заболевания А. М. Горького в больших количествах.

При очередном вливании строфантина я высказал доктору Л. Г. Левину свое сомнение в правильности применения строфантина, который во мне вызывал опасение, применения которого я боялся. Характерно, что Левин сразу же после этого прекратил дальнейшее вливание строфантина. Это тем более знаменательно, что я не являюсь специалистом-терапевтом и с этой точки зрения мое мнение не могло представлять для доктора Л. Г. Левина, при нормальном положении вещей, особого значения.

Необходимо также отметить, что впрыскивание строфантина (внутривенное) производилось одновременно с дигаленом (на протяжении этого отрезка времени).

Приблизительно за 10 дней до смерти А. М. Горького профессор Плетнев, приехавший на дачу Горького для консультации, увидев, что я приготавливал очередное вливание (не помню, какое именно), цинично заявил мне: “Зачем Вы это делаете, надо дать больному в таком состоянии спокойно умереть”.

Об этом заявлении Плетнева я тогда же сообщил доктору Левину, который заявил, что вливание надо продолжать.

Все изложенное, в случае необходимости, я смогу подтвердить Вам на суде и за правильность изложенного отвечаю.

Доктор М. Ю. Белостоцкий”.

Вышинский. Я ходатайствую перед судом о вызове для дачи показаний в качестве свидетеля доктора Белостоцкого.

Одновременно прошу для выяснения обстоятельств, связанных с умерщвлением А. М. Горького, товарищей Менжинского, Куйбышева, сына Горького М. А. Пешкова и покушением на жизнь товарища Н. И. Ежова, о назначении медицинской экспертизы в следующем составе:

1. Заслуженный деятель науки, профессор Николай Адольфович Шерешевский.

2. Заслуженный деятель науки, профессор Дмитрий Александрович Бурмин.

3. Профессор Владимир Никитич Виноградов.

4. Профессор Дмитрий Михайлович Российский.

5. Доктор медицинских наук Владимир Дмитриевич 3ипалов.

В случае удовлетворения моего ходатайства о назначении медэкспертизы и в данном составе, разрешите к вечернему заседанию представить вопросы к экспертизе.

Председательствующий. Защита не возражает против вызова свидетеля и назначения экспертизы?

Коммодов. Защита против вызова свидетеля и против вызова экспертизы не возражает.

Председательствующий. Суд удовлетворил ходатайство Прокурора Союза ССР товарища Вышинского о вызове в качестве свидетеля доктора Белостоцкого Максимильяна Юлиановича, а также о вызове экспертизы в числе пяти человек, названных Прокурором товарищем Вышинским.

Заседание закрывается до 6 часов вечера.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Армвоенюрист В. В. Ульрих, Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР

СЕКРЕТАРЬ: Военный юрист 1-го ранга А. А. Батнер

Документов:	31243
Публикаций:	6548
Файлов:	29589

Утреннее заседание 7 марта 1938 года

Статистика

Облако меток

Информер

Форма поиска

Вы здесь

Утреннее заседание 7 марта 1938 года

Статистика

Облако меток

Информер