Вечернее заседание 7 марта 1938 года
Комендант суда. Суд идет, прошу встать.
Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Товарищ комендант, вызовите свидетельницу Яковлеву. Подсудимый Бухарин, вы имеете вопросы к свидетельнице Яковлевой?
Бухарин. Да. Несколько вопросов есть, если разрешите.
Председательствующий. Пожалуйста.
Бухарин. Во-первых, я спрашиваю свидетельницу Яковлеву, известно ли ей, что я первый опубликовал разговор с Камковым и Карелиным во время борьбы против Троцкого?
Яковлева. Мне это известно, но мне известно также и то обстоятельство, что когда Бухарин, в разгар борьбы партии с Троцким, сообщил об этом обстоятельстве, он не договорил до конца, и далеко не договорил до конца.
Бухарин. Это другой вопрос...
Председательствующий. Подсудимый Бухарин, дайте ей кончить.
Яковлева. У него не хватило мужества открыть всю завесу, и он приподнял только ее ничтожный краешек. Это мне тоже известно.
Председательствующий. Какие еще вопросы?
Бухарин. У меня еще есть вопрос...
Вышинский. Я извиняюсь. У меня есть вопрос к свидетельнице Яковлевой. Что по вашему мнению скрыл Бухарин, о чем он умолчал?
Яковлева. Он умолчал все то, о чем я рассказала сегодня суду.
Вышинский. То есть?
Яковлева. То есть о том, что заговор “левых коммунистов” с “левыми” эсерами имел место.
Вышинский. Он был организован при непосредственном активном руководящем...
Яковлева. Участии самого Бухарина.
Вышинский (к Бухарину). Это верно?
Бухарин. Верно то, что я показывал.
Вышинский. Это верно?
Бухарин. То, что Яковлева говорит относительно до Брестского мира,— это неверно.
Вышинский (к Бухарину). Я не об этом говорю. Верно ли, что вы были одним из организаторов заговора против Советской власти, то есть заговора “левых коммунистов” и “левых” эсеров?
Бухарин. Это я показывал. Теперь я хочу спросить, знала ли свидетельница Яковлева, что к “левым коммунистам” принадлежали Куйбышев, Менжинский и Ярославский?
Вышинский. Я прошу отвести этот вопрос, как не относящийся к делу.
Председательствующий. Можете на этот вопрос не отвечать, как не относящийся к делу.
Бухарин. Тогда я прошу гражданина Председательствующего разъяснить мне, имею ли я право задавать те вопросы, какие я хочу, или же мои вопросы определяет гражданин Прокурор?
Председательствующий. Подсудимый Бухарин, Яковлева была вызвана сюда для того, чтобы давать показания о вашей антисоветской деятельности, деятельности Бухарина Николая Ивановича. Вы, в связи с ее показаниями, хотели задать ей несколько вопросов в отношении дел, касающихся вас, а не в отношении каких-либо других лиц.
Бухарин. Совершенно верно, но я спрашиваю разъяснения гражданина Председательствующего, имею ли я право задавать те вопросы, которые я считаю нужным задавать, или их характер определяет кто-то другой, в частности, гражданин Прокурор. Тогда я, конечно, не могу задавать вопросы.
Председательствующий. Вы задали один вопрос, и на этот вопрос вы получили ответ. У вас имеется еще желание задавать вопросы?
Бухарин. Да, имеется большое желание.
Вышинский. Разрешите мне следующее замечание: я считаю необходимым разъяснить ст. 257 УПК, которая определяет, во-первых, что руководит судебным следствием председатель, а во-вторых, что на судебном следствии председатель устраняет из судебного следствия и прений сторон все, не имеющее отношения к рассматриваемому делу.
Бухарин. Тогда я прошу разъяснить мне, гражданин Прокурор...
Председательствующий. Гражданин Прокурор вам ничего не будет разъяснять.
Бухарин. Тогда я прошу гражданина Председательствующего суда разъяснить мне, имеет ли отношение к делу вопрос о составе центральной группы “левых коммунистов” или нет?
Председательствующий. Я устраняю совершенно ваш вопрос. У вас есть вопросы к свидетельнице Яковлевой в части, касающейся вас, или нет?
Бухарин. У меня есть еще целый ряд вопросов.
Вышинский. Я прошу разъяснить Бухарину содержание 257 статьи Уголовно-процессуального кодекса, во избежание дальнейших недоразумений и для того, чтобы подсудимый Бухарин не задавал впредь подобных вопросов.
Председательствующий. Оглашаю статью 257 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР.
“Председательствующий в судебном заседании управляет ходом судебного заседания, устраняет из судебного следствия и прений сторон
все, не имеющее отношения к рассматриваемому делу, направляя судебное следствие в сторону, наиболее способствующую раскрытию истины”.
Бухарин. Это я должен понять так, что вы отводите этот вопрос, как не имеющий отношения к существу дела?
Председательствующий. Подсудимый Бухарин, если у вас есть вопросы к свидетельнице Яковлевой, задавайте ей конкретные вопросы.
Бухарин. Да, у меня есть вопросы. Я прошу сказать, отрицает ли свидетельница Яковлева, что в ЦК перед Брестским миром большинство голосов принадлежало “левым коммунистам” плюс троцкистам?
Председательствующий. Какое отношение имеет этот вопрос к вашей преступной роли?
Бухарин. То отношение, что этим я хочу мотивировать и объяснить, что совершенно бессмысленно было стремиться к заговору.
Председательствующий. Суд интересует ваша роль в заговоре против руководителей Советского правительства и об этом идут сейчас показания.
Бухарин. Хорошо, тогда разрешите мне следующий вопрос задать. Отрицает ли свидетельница Яковлева, что “левые коммунисты” до партийного съезда старались получить большинство легальным путем в партии?
Председательствующий. Вопрос, не имеющий никакого отношения к делу по обвинению вас в организации заговора против Советской власти, поэтому устраняю его.
Бухарин. Отрицает ли Яковлева, что я был одним из членов президиума съезда в Москве, один из членов президиума, который арестовал во время убийства Мирбаха фракцию “левых” эсеров?
Председательствующий. Этот вопрос никакого отношения не имеет к вашей преступной деятельности. Я его устраняю.
Бухарин. Отрицает ли свидетельница Яковлева, что в 1919 году я был ранен на собрании московского комитета “лево”-эсеровской бомбой?
Председательствующий. Вопрос никакого отношения не имеет к обвинению вас в заговоре. Тоже устраняю этот вопрос.
Бухарин. Я больше не имею вопросов.
Председательствующий. Товарищ Прокурор, есть вопросы к свидетельнице Яковлевой?
Вышинский. У меня вопрос к Бухарину. Все-таки меня интересует, вы были организатором заговора против Советской власти в 1918 году?
Бухарин. Я, гражданин Прокурор, по этому поводу показывал и имел очную ставку в вашем присутствии. Я говорил, что я признаю себя...
Вышинский. Я вас спрашиваю. Угодно вам ответить, говорите; не угодно—не отвечайте. Я спрашиваю вас, в 1918 году вы были одним из организаторов заговора “левых коммунистов” и “левых” эсеров против Советской власти?
Бухарин. Подготовки такого заговора, да.
Вышинский. Несмотря на все ваши вопросы, которые вы задавали свидетельнице Яковлевой, этот вопрос можно так разрешить, что вы были одним из организаторов заговора против Советской власти.
Бухарин. Но я говорю о точных датах и о точных фактах и говорю, да, был такой момент, когда я был участником переговоров заговорщического порядка, производившихся через Пятакова.
Вышинский. Этот “один момент” сколько времени продолжался?
Бухарин. Он продолжался сравнительно недолго по той простой причине...
Вышинский. Примерно, все-таки сколько?
Бухарин. Думаю, что около нескольких месяцев.
Вышинский. Момент, который продолжался несколько месяцев вашей заговорщической деятельности в 1918 году.
Бухарин. Эта деятельность выражалась в переговорах.
Вышинский. В переговорах, в расчетах на успех, в подготовке всякого рода мероприятий и тому подобном. С кем вы, конкретно, вели переговоры о заговоре?
Бухарин. Я признаю два криминальных разговора. Первый разговор с Карелиным, Пятаковым, Камковым до Брестского мира.
Вышинский. Вы считаете этот разговор криминальным?
Бухарин. Я считаю разговор криминальным потому, что...
Вышинский. Почему—я не спрашиваю. Я спрашиваю только, считаете ли вы этот разговор криминальным?
Бухарин. Да, считаю. Другой криминальный разговор был с Пятаковым, которому было поручено вести переговоры такого же порядка с группой “левых” эсеров, с Камковым, Карелиным, еще с кем-то.
Вышинский. Вы лично с кем-нибудь из “левых” эсеров по вопросу о заговоре имели сношения?
Бухарин. Я по этим вопросам сношений не имел.
Вышинский. С Карелиным имели какой-нибудь разговор?
Бухарин. Я с Карелиным общий разговор имел, но по поводу заговора разговоров не имел. А потом наступило катастрофическое изменение ситуации, я был отослан в Германию.
Вышинский. Виноват, вы с Карелиным не имели разговора?
Бухарин. Не имел.
Вышинский. А с Камковым?
Бухарин. И с Камковым не имел.
Вышинский. Я вас спрашиваю: вы имели разговор в 1918 году, в связи с вашими заговорщическими планами, с Камковым, членом ЦК партии “левых” эсеров? Имели или не имели?
Бухарин. Я говорю — не имел. Я имел один разговор...
Вышинский. Виноват. Имели или не имели? Нельзя же так отвечать. Имели или не имели разговор?
Бухарин. После Брестского мира не имел, а до Брестского мира имел один разговор.
Вышинский. Я вас спрашиваю: с Камковым вы имели разговор о заговоре на тему заговорщического порядка?
Бухарин. Я же сказал, что до Брестского мира имел один разговор, но его нельзя интерпретировать так, как вы его интерпретируете.
Вышинский. Разрешите мне огласить том 4, лист дела 92, где Камков показывает: “Бухарин мне заявил: борьба у нас в партии против позиции Ленина по вопросу о Брестском мире принимает острые формы, в наших рядах дебатируется вопрос о создании нового правительства из “левых” эсеров и “левых коммунистов”. При этом Бухарин назвал Пятакова как возможного кандидата в руководители нового правительства и заявил, что смена правительства мыслится путем ареста его состава во главе с Лениным”.
Вот такой разговор был?
Бухарин. Не совсем такой, но вроде этого.
Вышинский. Похожий на это? Больше вопросов я не имею.
Председательствующий. Свидетельница Яковлева, вы больше не нужны.
Вышинский. Я просил бы ее оставить в зале заседания на время допроса других свидетелей, на предмет очных ставок, которые могут понадобиться.
Председательствующий. Товарищ комендант, пригласите свидетеля Осинского.
(К Осинскому). Ваша фамилия Осинский Валериан Валерианович?
Осинский. Совершенно правильно.
Председательствующий. Вы вызваны в качестве свидетеля по делу Бухарина. Предлагается показывать правду.
Осинский. Слушаюсь.
Председательствующий. Товарищ Прокурор, вы имеете вопросы к Осинскому?
Вышинский. Да, конечно.
Председательствующий. Пожалуйста.
Вышинский. Свидетель Осинский, что вы знаете относительно деятельности подсудимого Бухарина, связанной с его участием в группе так называемых “левых коммунистов”? Я говорю о его преступной деятельности. Известны ли вам какие-нибудь факты в этой области или нет; если известны, то какие?
Осинский. Только относящиеся к 1918 году или же и к 1917 году?
Вышинский. Если имеются относящиеся к 1917 году, то пожалуйста, не возражаю.
Осинский. Бухарин был лидером так называемой “левой коммунистической” фракции, которая сформировалась во второй половине ноября 1917 года в связи с разногласиями, которые возникли по вопросу о заключении Брестского мира с центральными державами. Николай Иванович Бухарин был руководителем этой фракции, в которой и я принимал участие, как член центра, которым я был. Первоначально деятельность фракции шла по легальному руслу, хотя с самого начала было чрезвычайное заострение борьбы против ленинского партийного руководства. Постепенно обостряясь, борьба к февралю 1918 года получила свое выражение в той резолюции московского областного бюро, по поводу которой Ленин написал свою статью “Странное и чудовищное”. Как известно, в этой резолюции московское областное бюро заранее заявило, что в случае заключения Брестского мира Советская власть становится только формальной, что не будет подчиняться директивам, исходящим от Центрального Комитета, руководимого Владимиром Ильичом Лениным. Это было легальное выражение большого заострения антипартийной борьбы, которая проводилась “лево-коммунистической” фракцией. Одновременно с этим была начата и нелегальная, преступная деятельность.
Относительно этой стороны деятельности “левой коммунистической” фракции, руководимой Бухариным, я получил первые сведения в начале марта 1918 года от Яковлевой (одна из активных участниц группы “левых коммунистов”), так как по должности своей—тогда я был председателем Высшего совета народного хозяйства — находился в отъезде, пребывал в Харькове и возвратился в Ленинград, где в то время имел постоянное местопребывание, в первой декаде марта. По возвращении я встретился с Варварой Николаевной Яковлевой как с моей ближайшей сотрудницей по ВСНХ (она была управляющим делами ВСНХ). Яковлева рассказала мне о том, что происходило в мое отсутствие, и сообщила, что было нелегальное совещание московского областного бюро и других членов “левых коммунистов”, на котором участвовали Бухарин, Яковлева, Ломов, Манцев, Стуков и другие. На этом совещании был поставлен вопрос о том, что надо взять весьма резкую активную линию против ленинского партийного и советского руководства, установку на захват власти, свержение и арест правительства Ленина; Яковлева констатировала, что Бухарин склоняется к мысли о том, что явится необходимость при аресте в физическом устранении или, чтобы сказать яснее, уничтожении Ленина, Сталина и Свердлова, как трех виднейших партийных и советских вождей, как людей, наиболее последовательно борющихся за заключение Брестского мира, наиболее опасных противников “левых коммунистов”.
Я на предварительном следствии по памяти отвечал, что и Бухарин участвовал в этом заседании. Точно я это утверждать не могу, но что я могу утверждать совершенно точно, это то, что предложения эти были по инициативе, по указанию и по полному согласию с Бухариным внесены и приняты узким составом областного бюро.
Вышинский. А какие у вас основания утверждать, что эти предложения приняты по инициативе, по указанию и с полного согласия Бухарина?
Осинскии. Так мне говорила Яковлева. Одновременно с этим было внесено предложение о заключении блока с “левыми” эсерами и о том, чтобы повести в этом направлении переговоры с “левыми” эсерами. Эти переговоры должны были вести, с одной стороны, Стуков и Бухарин, а с другой—“левые” эсеры Камков, Карелин и Прошьян. Тогда же было решено подготавливать московскую областную организацию к соответствующим выступлениям для захвата власти и ареста правительства. Момент выступления предполагалось приурочить к приезду правительства в Москву, ибо в Москве находилась главная цитадель “левых коммунистов”—московское областное бюро, которое было в наших руках, и естественно поэтому было такое выступление сосредоточить в данном месте и приурочить к данному моменту. Я пришел к выводу, что мне надо спросить об этом самого Бухарина. Разговор наш состоялся через пару дней. Я поставил Бухарину вопрос: точно ли мне Яковлева передала те решения, которые были приняты узким составом областного бюро, согласно его, Бухарина, установке. Бухарин подтвердил, что Яковлева изложила мне точно и что он с этим решением согласен. Тогда я задал ему следующий вопрос: если берется установка на столь чреватое обширными последствиями предприятие, то может ли Бухарин сказать, что это предприятие имеет под собою достаточно солидный политический базис, и можно ли считать таковым соединенные усилия “левых коммунистов” и эсеров? На этот вопрос Бухарин ответил, что вопрос мой и доза сомнения, в нем заключающаяся, обоснованы, что он предпринимает уже шаги к тому, чтобы подвести более широкий базис под намеченный план. Он дал мне обзор и характеристику тех политических группировок как внутри партий, так и вне партий, которые могут быть привлечены к этому блоку. Прежде всего, он в этой связи говорил относительно Зиновьева, Каменева и их окружения и ставил вопрос следующим образом: с первого взгляда может показаться, что Зиновьев и Каменев для привлечения в такой блок—неподходящие партнеры, потому что Зиновьев в настоящее время (так оно и было) выступает на собраниях с речами, докладами и так далее за Брестский мир, но это поведение Зиновьева и Каменева является только очень искусной, двойной игрой, рассчитанной прежде всего на то, чтобы восстановить доверие к себе как у партийного руководства, так и у массы членов партии—доверие, которое было чрезвычайно подорвано предоктябрьским и октябрьским штрейкбрехерством этих людей, репутация которых потерпела сильнейший ущерб. Выступая единым отрядом с партийным руководством, они, прежде всего, стремились восстановить это доверие. Но это отнюдь не значит, что они оставили свои намерения вести борьбу с партийным руководством.
Они, Зиновьев и Каменев, рассматривали положение таким образом, что социалистическая революция в России не может иметь успеха, что России суждено превратиться в буржуазно-демократическое государство, отсюда они считали, что Брестский мир—это поражение Ленинской политики. Для того чтобы вести борьбу против партии, они ввиду своей беспринципности заключают блок с кем угодно, в том числе и с “левыми коммунистами”. Поэтому они хотели переговоров и переговоры начаты.
Бухарин констатировал, что эти люди, несмотря на безусловный ущерб их политической репутации, который они стараются возместить, обладают достаточным окружением и поэтому могут оказаться в блоке достаточно веским слагаемым.
После этого Бухарин перешел к оценке позиций Троцкого и констатировал, что с Троцким примерно получается такое же положение, как с Зиновьевым и Каменевым. Троцкий внешне не выступает ни сторонником “левых коммунистов”, ни противником Брестского мира. Он по внешности занимает промежуточную позицию—“ни мира, ни войны”. Эта позиция избрана им для прикрытия, чтобы не демонстрировать открыто, что он борется с Лениным. Он согласен вступить в блок, и там окажется достаточно веским слагаемым. Бухарин говорил о третьей силе, которая должна быть привлечена в блок, сколачиваемый “левыми коммунистами”—это эсеры. Чрезвычайно обострены были разногласия между “левыми” эсерами и правыми эсерами по вопросу о выходе России из империалистической войны. Правые эсеры стояли на точке зрения продолжения этой войны до победного конца, а “левые” эсеры поддерживали позицию большевиков в этом вопросе, но в настоящий момент, когда “левые” эсеры выступают против Брестского мира, то совершенно ясно, что разногласия по этому вопросу сгладились и что, таким образом, между “левыми” и правыми эсерами уже устанавливается некоторая общность точек зрения и что поэтому можно, с одной стороны, использовать “левых” эсеров в качестве костяка, который можно перекинуть к правым эсерам и, таким образом, база блока может быть расширена также и включением правых эсеров, которые, разумеется, поддержат всякое мероприятие, направленное как против партийного руководства, так и против мероприятий Советской власти. Поэтому с борьбе против Ленина они, несомненно, окажутся союзниками. Правые эсеры представляют собою все еще достаточно значительную политическую силу, они имеют значительный актив, значительные связи в деревне, и поэтому присоединение их может этот блок укрепить и расширить.
Когда Бухарин закончил обзор этих своих предположений, которые в то время уже начали приводиться в исполнение, я ему задал вопрос: почему все-таки столь важные перемены в политике “лево-коммунистической” фракции принимаются самостоятельно и я, в частности, только сейчас узнаю о еще дальнейшем расширении блока? На это мне Бухарин ответил, что тут мне обижаться не на что, потому что я был в отъезде, а с другой стороны, подобного рода соглашения и переговоры по таким соглашениям требуют чрезвычайно глубокой конспирации, на которой настаивают, между прочим, некоторые будущие партнеры этого соглашения, в частности, Зиновьев и Каменев, потому что всякое разоблачение подобной тайны, если оно произойдет до того, как намеченный план будет осуществлен, или если этот план потерпит неудачу,— всякое разглашение этой тайны приведет к совершенно непоправимой компрометации всех участников этого дела. Поэтому, так как я поставил ему этот вопрос, то он, как член центра этих “левых коммунистов”, дает мне эту информацию, но я не должен об этом сообщать никому, кроме тех, которые об этом знают, и должен соблюдать глубокую тайну в отношении полученной мною информации.
Вот мой разговор с Бухариным, который дополнительно, так сказать, мне прояснил в тот момент вопрос о том, какое направление принимает деятельность “лево-коммунистической” фракции.
Через несколько дней я имел разговор с В. Н. Яковлевой. Она сообщила, что вместе с Бухариным она имела разговор с Зиновьевым, который высказался за борьбу с правительством Ленина, и что Зиновьев идет на соглашение с нами, “левыми коммунистами”.
В дальнейшем мне пришлось встретиться с членом ЦК “левых” эсеров Карелиным, которого я единственного, так как он был из лидеров “левых” эсеров, знал еще с дореволюционных времен. И вот я, зная, что переговоры должны быть ведены с ним, и поэтому, не нарушая в этом отношении конспирации, поставил вопрос о том — “как насчет соглашения по поводу предложения Бухарина, которое вам сделано относительно завоевания власти, относительно связанного с этим ареста правительства и со всеми вытекающими отсюда последствиями?”—так, я, примерно, выразился. На это мне Карелин ответил, что все эти предложения приемлемы, что “левые” эсеры их принимают и что они, соответственно, готовят свою организацию к выполнению этих решений.
Тут же я должен отметить, что, встречаясь с Яковлевой и Ломовым, которые были членами московского областного бюро, я имел от них информацию, что и московская областная организация также подготовляется к тому, чтобы предпринять в соответствующий момент нужные действия. Впоследствии, в более позднее время я снова справлялся у Бухарина по вопросу о том, сформировался ли блок теперь в полном составе и закончены ли переговоры. Это было уже в конце апреля—в начале мая. Бухарин мне ответил, что блок создан, что все намечавшиеся политические группировки изъявили согласие на вхождение в блок и на этой основе объединились. В дальнейшем, однако, как известно, план этот рухнул и не был приведен в исполнение. Произошло это, как известно, вследствие следующих обстоятельств. На майской конференции...
Вышинский. План рухнул, это и хорошо. Нас интересуют факты, которые произошли, которые имели место.
Осинский. Я сейчас к этому собственно и перехожу, при посредстве некоторого промежуточного звена.
Вышинский. Пожалуйста. Только мне, по ходатайству которого вы вызваны сюда в качестве свидетеля, интересно не то, что не произошло, а то, что произошло.
Осинский. Итак, план этот оказался неосуществленным потому, что в мае на конференции московской областной партийной организации “левые коммунисты” потерпели поражение, были разбиты Лениным наголову и база для осуществления этого плана по линии “левых коммунистов” оказалась выбитой из их рук. Это привело к значительному разброду в среде “левых коммунистов”. Мятеж “левых” эсеров был проведен в осуществление плана, намеченного нами—“левыми коммунистами”, но он был подавлен. Этот мятеж был как раз одним из результатов проведения в жизнь тех установок, которые были приняты “левыми коммунистами” еще в конце февраля 1918 года. Дальнейшим результатом установок блока...
Вышинский. Значит, вы утверждаете, что мятеж “левых” эсеров в июле 1918 года был осуществлен “левыми” эсерами в соответствии с установками, которые были выработаны “левыми коммунистами”. Чьи это установки были?
Осинский. Установки блока.
Вышинский. Какого?
Осинский. Блока, состоящего из “левых” эсеров, “левых коммунистов”, зиновьевцев, троцкистов.
Вышинский. Следовательно, в планы этого блока входило...
Осинский. В планы этого блока входило, прежде всего,— захват власти.
Вышинский. А для этого?
Осинский. А для этого нужно было вооруженное выступление.
Вышинский. И вот это вооруженное выступление “левые” эсеры и осуществили в июле 1918 года?
Осинский. Совершенно несомненно.
Вышинский. А вот тут Бухарин интересовался у допрошенной до вас свидетельницы Яковлевой,— как же это так могло быть, что он подавлял “лево”-эсеровский мятеж? А выходит, что он подготовлял, а не подавлял “лево”-эсеровский мятеж. Так ли я вас понимаю?
Осинский. Так.
Вышинский. Вот вы, как живой свидетель, можете разъяснить, подавлял ли Бухарин мятеж “левых” эсеров?
Осинский. Об этом мне ничего неизвестно.
Вышинский. А подготовлял ли он мятеж “левых” эсеров?
Осинский. Несомненно, он идеологически его подготовлял и подготовлял его организационную сторону переговорами с “левыми” эсерами.
Вышинский. “Левые коммунисты”, и вы в том числе, были в курсе мятежного “лево”-эсеровского выступления в то время?
Осинский. Я, в частности, в курсе конкретного выступления не был. Это не было моей специальностью. Моя политическая специальность— литературно-идеологическая.
Вышинский. В курсе чего вы были?
Осинский. В курсе того, что “левые” эсеры ведут подготовку к вооруженному выступлению.
Вышинский. Вы, как “левый коммунист”, как член группы “левых коммунистов” и один из руководителей этой группы, были в курсе того, что “левые” эсеры готовят мятеж?
Осинский. Да, я был в курсе и в том смысле, что на вопрос, мною поставленный Карелину, о том, принято ли это соглашение и в каком масштабе, получил ответ, что оно принято в полном масштабе, и что “левые” эсеры готовятся к осуществлению его.
Вышинский. А Бухарин был в курсе этого?
Осинский. Несомненно.
Вышинский. Ибо он сам вел эти переговоры?
Осинский. Конечно.
Вышинский. А откуда вам известно, что он вел переговоры?
Осинский. Мне известно от Яковлевой и от самого Бухарина.
Вышинский. Известно от Бухарина? А по поводу предполагавшегося ареста правительства, вам это известно от кого?
Осинский. Это мне впервые стало известно от Яковлевой, а затем подтверждено Бухариным.
Вышинский. А был ли план не только ареста руководителей партии и правительства, но и убийства их?
Осинский. Несомненно, что такой план существовал в качестве руководящей основы и главной перспективы решения вопроса о том, что должно быть сделано с арестованными членами правительства.
Вышинский. Конкретно с кем?
Осинский. С Лениным, Сталиным, Свердловым.
Вышинский. От кого вам известно намерение блока заговорщиков убить товарищей Ленина, Сталина и Свердлова в 1918 году?
Осинский. От Яковлевой, в первую очередь, затем от Бухарина.
Вышинский. Бухарин лично вам подтверждал это намерение?
Осинский. Да.
Вышинский. А вы как к этому относились?
Осинский. Как я к этому относился? Вы желаете знать мое политическое отношение или субъективное отношение? Впрочем, субъективное отношение я оставлю в стороне. Поскольку я против этого не выступал и не возражал, то, следовательно, я с этим согласился.
Вышинский. И вы никуда не сообщили?
Осинский. И никуда не сообщил, следовательно, я с этим согласился.
Вышинский. У меня вопросов нет.
Председательствующий. Подсудимый Бухарин, есть у вас вопросы к свидетелю Осинскому?
Бухарин. Есть. Во-первых, я хотел бы спросить Осинского, не может ли он что-нибудь сказать относительно центральной группы “левых коммунистов” в Петербурге, из кого она состояла?
Председательствующий. Этот вопрос не имеет отношения к заговору.
Бухарин. Имеет, потому что поскольку переговоры велись...
Председательствующий. Сейчас речь идет о подсудимом Бухарине.
Бухарин. Позвольте, я же здесь выступаю в качестве представителя группы “левых коммунистов” и ее центра. Если нас спрашивают о право-левацком центре, то это нас касается, а если о центре группы “левых коммунистов”, то нельзя говорить...
Председательствующий. Во всяком случае дело идет о Николае Ивановиче Бухарине.
Бухарин. Мне гражданин Прокурор заявил, что это—не дело, потому что за давностью по закону—это не дело.
Председательствующий. Обвиняемый Бухарин, вы желаете задавать вопросы свидетелю Осинскому?
Бухарин. Да, желаю. Я хочу спросить свидетеля Осинского, входил ли Осинский в центральную группу “левых коммунистов”?
Осинский. Конечно, входил.
Бухарин. Я хочу узнать у свидетеля Осинского, писал ли он генеральные тезисы, которые служили главной платформой “левых коммунистов” в тот период?
Осинский. Совершенно правильно.
Вышинский. С кем вместе писали вы эти тезисы?
Осинский. Вместе с Бухариным, Радеком и Преображенским.
Бухарин. Основной текст этих тезисов кому принадлежал?
Осинский. Основной текст принадлежал Осинскому.
Вышинский. А кто редактировал?
Осинский. Редакция была общая всех участвующих, в том числе и Николая Ивановича Бухарина.
Бухарин. Затем я хотел бы спросить свидетеля Осинского, был ли он накануне Октябрьского восстания в Москве?
Осинский. Да, накануне Октябрьского восстания я был в Москве.
Бухарин. Я хотел бы также узнать, был ли свидетель Осинский и во время Октябрьского восстания в Москве?
Председательствующий. Зачем нужны эти вопросы?
Бухарин. Это мне нужно для защиты, потому что потом я уже не смогу получить ответов на эти вопросы.
Вышинский. Если обвиняемый Бухарин заявляет, что эти вопросы ему нужны для защиты, то, имея в виду, что по нашим законам каждый обвиняемый имеет право на защиту в полном объеме, я ходатайствую не устранять этого вопроса.
Бухарин. Тогда я ходатайствую возобновить все вопросы, которые судом раньше были отклонены.
Председательствующий. Подсудимый Бухарин, не занимайтесь обструкцией работы суда.
Вышинский. Если обвиняемый Бухарин нуждается в постановке всех этих вопросов для своей защиты, я как обвинитель не возражаю против того, чтобы эти вопросы были здесь поставлены.
Председательствующий. А суд возражает против постановки этих вопросов, как не относящихся к делу.
Вышинский. Подчиняюсь решению суда.
Бухарин. Я тоже подчиняюсь.
Председательствующий. Товарищ комендант, вызовите свидетеля Манцева.
(Обращаясь к Манцеву). Вы — Манцев Василий Николаевич?
Манцев. Да.
Председательствующий. Вы вызваны свидетелем по делу Бухарина Николая Ивановича. Предлагается показывать правду.
Товарищ Прокурор, вы имеете вопросы к свидетелю Манцеву?
Вышинский. Имею. Свидетель Манцев, вы принимали участие в 1918 году в группе “левых коммунистов”?
Манцев. Да, принимал.
Вышинский. Роль ваша в этой группе была рядовая или руководящая?
Манцев. Руководящая.
Вышинский. Кто еще принимал наиболее активное участие в этой группе?
Манцев. Центром практической работы “левых коммунистов” было московское областное бюро, руководящее ядро которого состояло из “левых коммунистов” целиком. Бухарин был лидером фракции “левых коммунистов”.
Вышинский. Каковы были отношения между группой “левых коммунистов” и группой “левых” эсеров в то время? Вы не помните?
Манцев. Помню.
Вышинский. Можете сказать кратко?
Манцев. Могу. Уже в апреле месяце, после VII съезда партии и IV съезда советов, мне стало известно, что руководством фракции “левых коммунистов” ведутся переговоры о блоке, о союзе с “левыми” эсерами в заговорщических целях по свержению Советского правительства, для совершения контрреволюционного переворота. На одном из заседаний областного бюро, на котором присутствовали полностью почти все члены фракции “левых коммунистов”—Яковлева, я, Ломов, Максимовский, Стуков, Кизельштейн и целый ряд тех, которые принимали близкое участие в руководстве деятельностью фракции, Бухарин выступил с докладом, в котором заявил, что после одобрения Брестского мира съездом партии и съездом советов, остается путь один—это путь восстания против Советского правительства, свержения Советского правительства. В этом же докладе он сообщил о том, что он считает необходимым условием успешности переворота арест и, в случае необходимости, физическое уничтожение, просто говоря, убийство руководителей партии и правительства—Ленина, Сталина и Свердлова.
Вышинский. Это вы лично слышали?
Манцев. Да, я лично слышал, так же как все те, кто присутствовал на этом собрании. Затем он сообщил о том, что им ведутся; вернее успешно заключены, переговоры с “левыми” эсерами о союзе с ними, также как и тем, кто работал тогда в руководстве фракцией,— о том, что “левые” эсеры готовили тогда восстание против Советского правительства, также как и “левые коммунисты”. Бухарин подтвердил существование союза между “левыми коммунистами” и “левыми” эсерами в целях свержения Советского правительства. Он сказал о том, что им лично велись переговоры. Я слышал также, что в этих переговорах участвовали из “левых коммунистов” следующие лица: Стуков, Осинский.
На этом собрании Бухарину было поручено продолжать в дальнейшем переговоры с “левыми” эсерами.
Вышинский. Это все?
Манцев. Нет, не все.
Вышинский. Продолжайте.
Манцев. Дело в том, что еще в феврале месяце выступал не Бухарин, а...
Вышинский. В каком году?
Манцев. В 1918 году. Выступал с докладом Стуков, причем он заявил, что выступает по прямым директивам Бухарина. Стуков был членом областного бюро партии и членом руководства фракции “левых коммунистов”.
Я забыл сказать, что Бухарин расценивал существующее Советское правительство, возглавляемое Лениным, как правительство, предающее интересы пролетарской революции, как правительство буржуазно-кулацкое. Стуков еще в феврале или в конце февраля месяца ставил вопрос уже тогда, по прямой директиве Бухарина, о свержении этого правительства и о подготовительной работе по организации восстания против этого правительства.
Вышинский. Когда это было?
Манцев. Это было в конце февраля 1918 года.
Вышинский. Скажите, это обстоятельство было отражено в протоколе?
Манцев. Я вот и хотел сказать об этом. Это было отражено в протоколе.
Вышинский. А потом куда девался этот протокол?
Манцев. Обычно протоколы заседания областного бюро заносились в книгу протоколов. Это была обычная конторская книга, в которую секретарь записывал протокол. В то время секретарем был я, а до меня была Яковлева. Протоколы обычно записывались или мной, или Яковлевой. Этот протокол был записан мною.
Вышинский. А потом куда девался этот протокол?
Манцев. Разрешите несколько отступить. На московской областной конференции в 1918 году “левые коммунисты” потерпели поражение. Большинство конференции высказалось за линию ЦК партии и в конце конференции, когда происходили выборы, прошел список ЦК. Из 7 человек по списку ЦК—5 были сторонниками линии ЦК, линии Ленина, 2—были выбраны из “левых коммунистов”—это я и Ломов.
На заседании фракции “левых коммунистов”, которое состоялось в конце конференции, было постановлено распустить фракцию, прекратить фракционную работу. Я должен сказать, что это было неискренне, потому что на том же заседании фракции постановили, чтобы я и Ломов отказались от участия в работах областного комитета партии, который состоял в большинстве из сторонников ЦК. После заседания фракции состоялось очень короткое летучее заседание бывших членов областного бюро “левых коммунистов”, на котором присутствовали все те, о которых я говорил. На этом заседании, по предложению Бухарина, мне и Яковлевой в целях скрытия от партии истинных позиций “левых коммунистов” по отношению к ЦК партии и правительству (а они заключались в том, что мы готовили свержение этого правительства) было поручено уничтожить ту запись в протоколе, о которой я говорил. Это и было произведено мной.
Вышинский. Уничтожили?
Манцев. Я и Яковлева в этот же вечер или ночью уничтожили этот протокол.
Вышинский. И ничего не оставили для истории?
Манцев. Мы уничтожили тогда для того, чтобы ничего не осталось в то время, а следовательно — и для истории.
Вышинский. У меня вопросов к Манцеву пока нет.
Бухарин (к суду). У меня один вопрос, который заключается в следующем: помнит ли гражданин Манцев, что он с чекистским отрядом руководил операцией против анархистов, союзников “левых” эсеров, которые бросили бомбу в Леонтьевском переулке, причем эта бомба взорвалась на воздух? Подтверждает ли гражданин Манцев, что он руководил этой операцией?
Манцев. Да, я подтверждаю.
Бухарин. У меня вопросов больше нет.
Вышинский. В каком году это было?
Манцев. В конце 1919 года.
Вышинский. Вы тогда состояли членом группы “левых коммунистов”?
Манцев. Тогда этой группы не было.
Вышинский. А когда была эта группа “левых коммунистов”, вы выступали против эсеров?
Манцев. Да.
Вышинский. У меня вопросов больше нет.
Председательствующий. Объявляется перерыв на 15 минут.
* * *
Комендант суда. Прошу встать, суд идет.
Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Товарищ Прокурор, у вас есть еще вопросы свидетелю Манцеву?
Вышинский. У меня есть вопросы к Бухарину.
Председательствующий. Пожалуйста.
Вышинский. Подсудимый Бухарин, что вы скажете по поводу показаний свидетеля Манцева?
Бухарин. Я должен сказать по поводу показаний свидетеля Манцева следующее: я делал доклад на бюро московской организации, я этого не помню, но я этого и не отрицаю, но я совершенно исключаю, чтобы в этом своем докладе говорил в таком духе, как говорил Манцев. Что касается линии на насильственное ниспровержение Советского правительства, то я уже ответил, что был такой момент, когда она была, и я это признаю. Что касается того, будто бы я дал директиву относительно изъятия из протокола какого-то места, то я, во-первых, считаю, что...
Вышинский. Дали такую директиву?
Бухарин. Простите, я, во-первых, считаю, что...
Вышинский. Вы такую директиву дали?
Бухарин. Нет, я такой директивы не давал.
Вышинский. А протокол исчез?
Бухарин. Протокол исчез, это есть совершившийся факт, но я имею...
Вышинский. Сам собою исчез?
Бухарин. Нет, не сам собою, но нельзя все, что происходит на свете. в том числе и исчезновение протокола...
Вышинский. А вы к этому имели отношение?
Бухарин. Нет, я к этому не имел отношения.
Вышинский. Вы утверждаете, следовательно, что показания Манцева в этой части и показания свидетельницы Яковлевой неправильны?
Бухарин. Да, я утверждаю.
Вышинский. Чем вы объясняете, что они говорят неправду?
Бухарин. Вы уж их об этом спросите.
Вышинский. Сейчас спросим. Свидетели Яковлева и Манцев, âîò обвиняемый Бухарин говорит, что вы показываете в этой части на него неправду. Что вы по этому поводу скажете?
Яковлева. Я могу сказать следующее. Я слышала показания Манцева. Я на этом заседании,— была какая-то летучая фракция, где было постановление,— не была, очевидно, случайно. Мне просто передал Манцев. Когда мы подготовляли материалы областного бюро, я слышала, что Бухарин настаивает на изъятии не всего протокола, а определенного места из протокола, а именно того места, где была изложена речь Стукова и внесенный им проект резолюции на фракционном заседании областного бюро. Мотивировалось это следующим, что сохранение этого места может разоблачить и нелегальную деятельность “левых коммунистов” и опорочить политическую позицию московского бюро. Мы с Манцевым такое изъятие, как я уже показывала, произвели.
Вышинский. Свидетель Манцев, что вы скажете?
Манцев. Я подтверждаю свое показание, которое я дал. Дело в том, что не на фракции, а было собрание специально для этого, было предложение Бухарина, который знал, что есть такая запись в протоколах бывших членов областного бюро, членов фракции “левых коммунистов”. Специально для этого было собрано заседание, поэтому оно было очень небольшое, очень недолго продолжалось.
Вышинский. Летучее.
Манцев. Он предложил, для того чтобы скрыть заговорщическую деятельность “левых коммунистов”, изъять этот протокол из книги протоколов.
Вышинский. Он так и мотивировал?
Манцев. Я не помню, была ли там Яковлева, но изъятие такое было сделано.
Вышинский. Вы это изъяли вместе с Яковлевой?
Манцев. Вместе с Яковлевой.
Вышинский, (к Бухарину). Вы стоите на своей позиции?
Бухарин. Конечно.
Вышинский. Теперь такой вопрос. Подсудимый Бухарин, вы подтверждаете, что у вас было намерение арестовать товарищей Ленина, Сталина и Свердлова?
Бухарин. Да, я подтверждаю, что был такой момент.
Вышинский. Такой план?
Бухарин. Я не говорю—план.
Вышинский. Такое намерение?
Бухарин. Такое намерение.
Вышинский. Инициатива?
Бухарин. Да.
Вышинский. И кто был инициатором такого намерения, вы?
Бухарин. Инициатором этого намерения был Троцкий.
Вышинский. Вам это Троцкий поручил?
Бухарин. Нет, у нас не было таких отношений, чтобы он мог что-нибудь мне поручать.
Вышинский. Почему же вы инициативу Троцкого приняли, стали осуществлять?
Бухарин. Потому, что в руководящей группе “левых коммунистов” к этому плану было известное сочувствие.
Вышинский. Так что вы согласились с инициативой Троцкого, поддержали его инициативу в вопросе ареста Ленина, Сталина и Свердлова, потому что сами имели подобный план?
Бухарин. В вопросе о переговорах по этому поводу с руководящей группой “левых” эсеров.
Вышинский. Троцкий был инициатором ареста Ленина, Сталина и Свердлова?
Бухарин. Да, совершенно верно.
Вышинский. Вы с этим согласились?
Бухарин. Да, совершенно верно.
Вышинский. Вы это поддерживали?
Бухарин. Фактически поддерживал.
Вышинский. И вы вступили по вопросу об осуществлении этого плана в переговоры с “левыми” эсерами, так?
Бухарин. Так, правильно.
Вышинский. В целях насильственного свержения...
Бухарин. В целях, как это формулировал в то время Троцкий, составления нового кабинета.
Вышинский. Кабинета?
Бухарин. Да.
Вышинский. При этом не исключалось, разумеется, и применение насильственных мер в отношении Ленина, Сталина и Свердлова?
Бухарин. Да, если считать, что арест есть насильственная мера...
Вышинский. И, кроме ареста?
Бухарин. Нет, кроме ареста, ничего; если вы имеете в виду физическое уничтожение, то я повторяю, что по этому поводу не было никаких разговоров.
Вышинский. А что сообщил Стуков?
Бухарин. Что говорил Стуков, я не знаю.
Вышинский. По поводу стуковского сообщения Яковлева говорила?
Бухарин. Яковлевой Стуков при мне не делал никаких сообщений.
Вышинский. Я спрашиваю, по поводу выступления Стукова с вами говорила Яковлева?
Бухарин. По-моему, не говорила.
Вышинский. Свидетельница Яковлева, вы говорили с Бухариным о выступлении Стукова?
Яковлева. Стуков мне сообщил, что он выступал по поручению Бухарина с обоснованием этого дела. В этом выступлении Стукова содержались, как перспективы развития политической борьбы, и арест правительства в лице Ленина, Сталина и Свердлова, и даже в случае обострения борьбы возможность физического уничтожения этих трех вождей партии. Я об этом сообщала Бухарину, и он мне подтвердил.
Вышинский. Подсудимый Бухарин, вы это подтверждаете?
Бухарин. Этого не может быть, потому что Яковлева относит это к периоду до Брестского мира, что я, как мне кажется, довольно убедительно доказал, было бы абсурдно со всех точек зрения.
Вышинский. Вы говорите о выводе, а я говорю о факте.
Бухарин. Я факт опровергаю. Когда есть два человека, я имею право доказательства от противного.
Вышинский. Вы эти факты отрицаете?
Бухарин. Конечно.
Вышинский. Конечно? А они подтверждают. (Обращаясь к Манцеву.) Вы также подтверждаете, что был разговор относительно физического уничтожения Ленина, Сталина и Свердлова?
Манцев. Да.
Бухарин. Я возражаю против того, что говорит Яковлева, потому что она говорит о периоде до Бреста, а Осинский говорит о периоде после Бреста. Им нужно сперва сговориться друг с другом...
Вышинский. Вы-то говорите о каком периоде?
Бухарин. Я говорю о втором периоде, о втором периоде, что был план ареста, было намерение, инициатива, которая принадлежала Троцкому, фактически это было принято и апробировано.
Вышинский. Не вам инициатива принадлежала?
Бухарин. Так как Троцкий...
Вышинский. Вы отвечайте на вопрос: вам или не вам?
Бухарин. Инициатива эта принадлежала Троцкому, а я не Троцкий, следовательно, не мне.
Вышинский. Вы отказываетесь от инициативы?
Бухарин. Я отказываюсь от инициативы, но я не отказываюсь от апробации.
Вышинский. Я потому так ставлю этот вопрос, что у меня есть свидетельские показания, где говорится, что вы были инициатором вместе с Троцким, что вы были также инициатором. Вот почему я вас спрашиваю, но вы это отрицаете.
Бухарин. Да, отрицаю.
Вышинский. Но говорите, что апробировали?
Бухарин. Да.
Вышинский. А я спрашиваю, когда вы после Брестского мира собирались арестовать товарищей Ленина, Сталина и Свердлова, вы делали это для свержения власти, делали это в процессе насильственной борьбы? Так я понимаю?
Бухарин. Я же говорю, что предполагалось, что этот самый акт можно сделать таким образом, чтобы он был насильственным, но не кровавым, и потому не может быть...
Вышинский. Насильственным, но не кровавым.
Бухарин. Вы меня арестовали, это есть акт насилия, но я, однако, еще жив, я может быть не буду жив и даже почти в этом уверен, но еще жив, чему свидетелем служит то, что я говорю с этой скамьи подсудимых.
Вышинский. Это напрасное отступление от допроса.
Бухарин. Я вам говорю, что было.
Вышинский. Я хочу выяснить только, где вы проводили линию между насильственным арестом в процессе борьбы и между убийством, где вы проводили?
Бухарин. Были разговоры тогда, что нужно обеспечить и гарантировать полную сохранность означенных лиц.
Вышинский. Это вы утверждаете, а Яковлева говорит, что говорилось как раз обратное, значит, она говорит неправду?
Бухарин. Я с этим не согласен и говорю, что она говорит неправду.
Вышинский. Значит, и Манцев говорит неправду?
Бухарин. Да, и он говорит неправду. Я говорю то, что я знал, а то, что они знают, это дело их совести говорить.
Вышинский. Вы должны чем-то объяснить то, что против вас говорят три человека ваших бывших сообщников.
Бухарин. Видите ли, у меня нет ни достаточных материальных, ни психологических данных, чтобы выяснить этот вопрос.
Вышинский. Не можете объяснить.
Бухарин. Не не могу, а просто отказываюсь объяснить.
Вышинский. Свидетель Осинский, вы категорически подтверждаете, что вам от Бухарина было известно о предполагавшемся аресте товарищей Ленина, Сталина и Свердлова и об убийстве их?
Осинский. Я это подтверждаю. Я изложил, что узнал об этом от Яковлевой в той формулировке, которую сообщил Бухарину, и получил от него подтверждение этого.
Вышинский. Следовательно?
Осинский. Бухарин сейчас говорит неправду.
Вышинский. Вы, свидетельница Яковлева, также считаете, что Бухарин говорит неправду?
Яковлева. Да, я сказала, что слышала от Бухарина о физическом уничтожении трех вождей партии.
Вышинский. Следовательно, сейчас, отрицая это, Бухарин говорит неправду?
Яковлева. Да, Бухарин не хочет сказать правду.
Вышинский. А бывало так, что он, делая вид, что говорит правду, не говорил правды?
Яковлева. Мне кажется, что, делая вид, что он говорит правду о заговоре “левых коммунистов” с “левыми” эсерами, он правды не сказал. Это уже исторический факт. А теперь он сам признал, на ваш вопрос он должен был сказать, что не сказал всей правды.
Вышинский. Правильно это?
Бухарин. Тогда, когда я сказал...
Вышинский. Правильно это, что в свое время вы всей правды не сказали?
Бухарин. Тогда даже эту полуправду отрицала Яковлева, из чего нельзя сделать вывод, что она говорит правду.
Вышинский. Когда будем обсуждать ее поведение, тогда будем говорить о ней. Но сейчас говорит не одна Яковлева об этом факте, говорят и Яковлева, и Осинский...
Бухарин. Но они все отрицали эту полуправду.
Вышинский. (Яковлевой). Почему вы в свое время отрицали это?
Яковлева. Мы отрицали это тогда, по крайней мере, я лично, когда не сложили еще оружия в борьбе с партией и действовали как люди, которые хотели скрыть от партии правду. А когда сложили оружие, тогда считаем, что нужно говорить все, что было.
Вышинский. А Бухарин, очевидно, еще не сложил?
Яковлева. Очевидно.
Председательствующий. Я полагаю оставить в зале всех свидетелей пока.
Вышинский. Я прошу—Манцеву задать еще вопрос.
Свидетель Манцев, скажите, пожалуйста, относительно вот этой операции против дома анархистов, против гнезда анархистов, о чем говорил Бухарин.
Манцев. Это организация анархистов, которая взорвала дом московского комитета партии.
Вышинский. Какое отношение эти анархисты имели к “левым коммунистам”?
Манцев. “Левые коммунисты” тогда не действовали.
Вышинский. А когда “левые коммунисты” действовали, имели ли они какое-нибудь отношение к этим анархистам?
Манцев. Тогда этой группы, этих анархистов, не было в Москве.
Вышинский. Вы тогда в качестве кого выступали по ликвидации этого гнезда анархистов?
Манцев. Я выступал против них в качестве заместителя председателя московской чрезвычайной комиссии.
Вышинский. Значит, вы выступали не по своему личному желанию, а в силу своего должностного положения?
Манцев. Да, в силу занимаемой мной должности.
Вышинский. Что же, это покушение было организовано и направлено специально против Бухарина.
Манцев. Это покушение не имело никакого отношения к Бухарину.
Вышинский. А к кому оно имело отношение?
Манцев. Покушение было направлено против московского комитета партии.
Вышинский. А Бухарин, что же, был секретарем московского комитета в это время?
Манцев. Он не был секретарем.
Вышинский. А он был на этом заседании московского комитета?
Манцев. По-моему, он не был.
Бухарин. Как же я не был, когда я во время этого покушения был контужен?
Манцев. Возможно, что и был, я об этом не помню.
Бухарин. Я там был и читал доклад о заговоре национального центра, расследование о котором я вел в ЧК.
Манцев. Я должен сказать, что это не имеет никакого существенного значения для данного дела.
Вышинский. А вот Бухарин считает, что против него направлено было это покушение.
Манцев. Это неверно. Я сам производил аресты этих анархистов, я сам производил допросы их, и ни один из арестованных ни слова не говорил о покушении на Бухарина.
Вышинский. Значит, Бухарин попал в эту переделку случайно?
Манцев. Он попал случайно. Эти анархисты боролись против большевистской партии и покушение свое сделали против московского комитета партии. Бухарин здесь не при чем.
Вышинский. Значит, к заслугам Бухарина это не имеет никакого отношения?
Манцев. Нет, не имеет.
Разрешите мне еще остановиться относительно того, кто давал директиву о физическом уничтожении вождей партии. Я знал, что кроме союза с “левыми” эсерами у “левых коммунистов” существует единомыслие с Троцким. Об этом я узнал в самом конце, перед роспуском группы “левых коммунистов”. А относительно заговора, относительно предполагаемого убийства, я знал, что это есть предложение лидера нашей фракции Бухарина.
Вышинский. Вам пришлось быть у Троцкого и разговаривать на эту тему?
Манцев. Да, я у Троцкого был и разговаривал с ним об этом.
Вышинский. Говорил вам Троцкий о необходимости убийства Ленина, Сталина и Свердлова?
Манцев. Да. Троцкий об этом говорил.
Вышинский. Следовательно, когда Бухарин говорит, что и у Троцкого была такая инициатива, он говорит правильно?
Манцев. Да, в этом случае он говорит правильно.
Вышинский. Значит, можно сказать, что Троцкий вместе с Бухариным собирались убить Ленина, Сталина и Свердлова?
Манцев. Да, это правильно.
Вышинский. Откуда вы знали об этом плане?
Манцев. Я лично это знал от Яковлевой, от Троцкого и других.
Вышинский. Троцкий говорил о необходимости убийства Ленина и Сталина?
Манцев. Да, говорил.
Вышинский. Вам Бухарин говорил о том, что он сам подстрекал к убийству Ленина и Сталина?
Манцев. Это было решение.
Вышинский. Чье?
Манцев. Решение руководящего органа “левых коммунистов”.
Вышинский. По инициативе?
Манцев. По инициативе Бухарина.
Вышинский. Теперь расскажите о 1919 годе.
Манцев. После роспуска фракции на майской областной партийной конференции тогда же фракция вынесла решение, чтобы я и Ломов, которые были выбраны по списку Центрального Комитета в областное бюро, отказались участвовать в работе областного бюро. Это являлось доказательством лицемерия. Самое решение о роспуске фракции “левых коммунистов” было неискренним; члены фракции остались при тех же убеждениях, которые у них были раньше.
Я лично не имел связи, не встречался с членами фракции бывших “левых коммунистов” до осени 1919 года. Я тогда был занят работой в московской чрезвычайной комиссии. Осенью 1919 года я встретился с такими лицами, как Кизельштейн, Максимовский, Бухарин. Это происходило не часто, но встречи такого рода были. Тогда в связи с неудачами на фронте, разрухой, голодом, который был в стране, мы склонны были в разговорах объяснять это неправильной политикой Центрального Комитета партии, правительства и военного командования, причем говорили о том, что в вопросах военных операций решающую роль играет Сталин, и поэтому по адресу Сталина делался в этих разговорах ряд упреков. В этот же период мне позвонили из секретариата Троцкого и по его распоряжению попросили меня зайти к нему на квартиру в Кремле. Я у него был тогда же. Троцкий мне сказал, что ему Бухарин передал, что я сейчас являюсь противником той политики, которая ведется Центральным Комитетом партии и правительством. Он сказал, что ему известно, что сейчас ряд бывших “левых коммунистов” не прочь возобновить те планы, которые они намечали в 1918 году. Троцкий сказал, характеризуя тогдашнее политическое положение, что положение Советской власти, вследствие неудач на фронте, разрухи, голода, катастрофическое, что положение на фронте таково, что неизбежна сдача Москвы, по его словам, что виновником этого всего является Сталин, который имеет решающее влияние на Ленина, что поэтому необходимо свержение этого правительства и образование правительства из лиц, которые согласны целиком и полностью стоять на позиции Троцкого и Бухарина. Он вначале говорил, что это с Бухариным у них согласовано.
Троцкий говорил, что залогом или необходимым условием успеха должно быть устранение Сталина. Тогда же он сказал о том, что он хочет воспользоваться одним из конфликтов между ним и Сталиным по вопросам ведения военных операций и при одном из объездов фронта в том месте, где будет Сталин, арестовать Сталина силами отряда или, вернее, личной охраной Троцкого. Помню его слова, он говорил, что в этом случае Ленин и ЦК капитулируют. На мой вопрос о том, а если нет, он сказал: останется то же, что и в 1918 году.
После этого я имел также встречу с Бухариным и сказал ему об этом. Бухарин мне сказал, что он солидарен и в оценке положения, и в том, что намечает Троцкий, целиком и полностью. Я говорил это на предварительном следствии и говорю об этом сейчас.
Вышинский. Следовательно, в 1919 году была сделана новая попытка организации антисоветского заговора Троцким и “левыми коммунистами”?
Манцев. Да. Вскоре после этого мне пришлось уехать из Москвы, как развивалось это дело—я не в курсе.
Вышинский. А дело это расследовалось?
Манцев. Нет, это дело тогда не расследовалось.
Вышинский. Почему?
Манцев. Потому что я об этом ничего не сказал.
Вышинский. А вам не пришлось с Троцким говорить по этому поводу?
Манцев. Я и говорю про разговор с Троцким.
Вышинский. Говорить относительно того, что не надо расследовать дело?
Манцев. Вы говорите это о другом случае, это было в 1920 году.
Вышинский. А вы говорите о 1919 годе?
Манцев. Да. О разговоре с Троцким в 1919 году. Это было накануне наступления Красной Армии и разгрома Деникина.
Вышинский. Вы никому не сказали, и это дело так потонуло?
Манцев. Да.
Вышинский. А как дело было дальше, в 1920 году, что было?
Манцев. Я был тогда председателем Всеукраинской чрезвычайной комиссии и начальником Особого отдела фронта. При отъезде Сталина из Харькова я был информирован начальником ОТЧК (отдел транспортной чрезвычайной комиссии) харьковского узла о том, что обнаружены следы покушения на тот поезд и на тот вагон, в котором находился Сталин. Было заведено дело, которое было передано следователю Гусакову, который являлся следователем президиума ВУЧК (Всеукраинская чрезвычайная комиссия). Вскоре после этого приехал Троцкий. Должен сказать, что я в то время был еще начальником тыла фронта. При докладе Троцкому в его вагоне, я в числе прочих вещей рассказал ему об этом случае. Троцкий улыбнулся и сказал, что не стоит раздувать этого дела, потому что от этого могут пострадать наши товарищи. Дело это было до конца не расследовано, отправлено в харьковский ревтрибунал и там прекращено.
Вышинский. Следовательно, по прямому указанию кого?
Манцев. Этого я не знаю.
Вышинский. Но вы должны были расследовать дело?
Манцев. По моему указанию дело было отправлено в ревтрибунал. Дело было не доследовано. Следовательно, моя вина и преступление состоят в том, что дело было прекращено и смазано.
Вышинский. Я это и говорю. А это вы сделали после разговора с Троцким?
Манцев. Да.
Вышинский. Следовательно, по его указанию?
Манцев. Совершенно правильно.
Вышинский. У меня к Манцеву вопросов нет.
Бухарин (к суду). У меня есть вопрос. Здесь гражданин Манцев сказал, что решение об убийстве Ленина, Сталина и Свердлова было принято по решению руководящего центра “левых коммунистов”. Так как это было сказано вот этими словами, я вправе спросить Манцева, кто входил тогда в этот центр “левых коммунистов”, о чем Манцев должен знать как секретарь крупнейшей организации в Москве.
Манцев. Я уже сказал в своем показании о том, что практически центром для руководства фракционной деятельности, а в дальнейшем заговорщической, было областное бюро партии.
Бухарин. Вы говорите о решении центра, разве такие вопросы подсобное бюро решает?
Манцев. Это областное бюро партии, а не подсобное бюро. В этом областном бюро все руководящее ядро состояло из “левых коммунистов”, причем в это число входили вы и я, Яковлева, Стуков.
Бухарин. Я входил?
Маицев. Да, или во всяком случае вы принимали ближайшее участие во всех заседаниях, где решались все вопросы, также как и Осинский.
Все это было в одной комнате, которую тогда занимало областное бюро, это было тогда на Советской площади.
Я должен сказать, что на заседании фракции “левых коммунистов” во время IV съезда советов было выбрано бюро фракции, в которую входили: вы. Ломов, Радек, Осинский и Яковлева. Но дело в том, что это бюро фракции занималось выработкой тезисов всей практической работы “левых коммунистов”. Оно руководилось московским областным бюро партии. Вы, если не были членом, я не помню, но во всяком случае принимали в этом практическом руководстве, в этой работе участие, также как и Осинский, который не входил в это бюро, но принимал участие.
Бухарин. Ввиду того, что Яковлева относит все эти вещи к периоду до Брестского мира, а я в это время не был вовсе в Москве, и центр руководящих тогдашних товарищей фракции “левых коммунистов” находился в Петербурге, Манцев этого не будет отрицать, московское бюро не было такой центральной группой, а было одной из центральных групп. Я тогда также был в руководящем центре.
Манцев. Хотя вы и были в Петербурге, тогда Ломов, Осинский и Яковлева тоже были в Петербурге, но я здесь утверждаю, что о всех планах и практических шагах областного бюро и вы, и Осинский, и Ломов, и Яковлева,— Яковлева этого здесь не отрицает,— вы были в курсе этого дела, и не только в курсе, а целый ряд решений иногда передавались вами из Петербурга. Был целый ряд таких решений, которые вы передавали из Петербурга. Они проводились решениями областного бюро. Поэтому то, что вы хотите сказать, что вы были в Петербурге, а поэтому за это не может отвечать,— это неправильно.
Затем хочу еще отметить одно обстоятельство, что до съездовского периода, до заключения Брестского мира, это было в феврале месяце, Стуков прямо заявил, что он выступает по вашему указанию, выражает ваши принципы. Затем вы после заключения Брестского мира подтвердили это.
Бухарин. Я спрашиваю о том, что до Брестского мира центр руководящих работников “левых коммунистов” был в Петербурге. Вы же изображаете дело таким образом, что областное бюро принимало решения, а я был в курсе дела, то есть руководил, то есть был в курсе того, что решало областное бюро в Москве. Я спрашиваю не об этом, а спрашиваю о том, кто был в руководящей группе “левых коммунистов” в Петербурге. Ответьте на этот вопрос, а если не можете ответить, то не отвечайте.
Председательствующий (обращается к Манцеву). Вы же ответили на этот вопрос?
Манцев. Да, я ответил и еще раз подтверждаю: несмотря на то, что вы были в Петербурге, сюда передавались ваши позиции и учитывали ваши взгляды, потому что вы были лидером фракции, лидером “левых коммунистов”, и от этого отказываться нечего.
Бухарин. Это верно. Разрешите сказать, тут какое-то большое недоразумение. Я не отказываюсь от лидерства...
Вышинский. Были у вас такие случаи в практике тогдашней вашей работы в этой группе “левых коммунистов”, чтобы вы единолично принимали то или другое решение как руководитель?
Бухарин. Нет, не было. Вы хотите помочь мне поставить тот вопрос, который я не могу сформулировать?
Председательствующий. Вам никто не хочет помочь, а товарищ Прокурор задает вам вопрос.
Вышинский. Я спрашиваю: были такие случаи, чтобы вы единолично принимали решения?
Бухарин. Таких случаев не было.
Вышинский. Можно спросить Осинского?
Бухарин. Он скажет, что он был на Украине.
Вышинский. Я прошу разрешения задать вопрос свидетелю Осинскому. (К Осинскому.) Бухарин уже предрешил ваш ответ. Действительно были такие случаи?
Осинский. Вы не разрешите кое-что еще к этому добавить?
Вышинский. По существу?
Осинский. По существу московского областного бюро и единоличных решений. Существовал центр “левых коммунистов”. Я могу назвать приблизительно его состав, если это потребуется.
Вышинский. Пожалуйста.
Осинский. Кроме меня, входили: Бухарин, Яковлева, Радек, Пятаков, В. М. Смирнов, может быть, еще кто-нибудь. Существовал центр “левых коммунистов”, который собирался в Ленинграде в тот период, когда я находился в Ленинграде, затем собирался в Москве после переезда в Москву. С другой стороны, существовало областное бюро, московская организация, в которую входил целый ряд руководящих “левых коммунистов”. Отношение его к центру “левых коммунистов” было, примерно, такое, как партийной организации московской к ЦК, то есть, это была крупнейшая организация и даже больше, она имела значение, потому что, в сущности, московская областная организация была единственной, в которой “левые коммунисты имели и большинство и прочную почву.
Вышинский. В то время?
Осинский. В то время.
Вышинский. А в Ленинграде они никакой почвы не имели.
Вышинский. Значит, были там центровики?
Осинский. Были там центровики.
Вышинский. А тут?
Осинский. А тут были практические кадры.
Вышинский. А было такое положение, что удельный вес московской группы “левых коммунистов” повысился?
Осинский. Конечно. Практически и политически это был решающий центр.
Вышинский. И стоило разгромить эту московскую группу организации “левых коммунистов”, как разгром сказался бы по всей линии?
Осинский. Совершенно правильно.
Вышинский. И центр перестал бы существовать?
Осинский. Совершенно правильно. Теперь относительно центра “левых коммунистов” и об отношении его к вопросу о принятии этой установки, я не могу сказать, обсуждал ли областной центр этот вопрос, потому что я тогда...
Бухарин. Был, конечно, на Украине.
Осинский. Я могу документально доказать, что я в двадцатых числах февраля выехал в Харьков и приехал оттуда в первой декаде марта.
Вышинский (к Бухарину). А вы что говорите?
Бухарин. По поводу чего?
Вышинский. Вы сейчас что-то сказали по поводу показаний Осинского.
Бухарин. Я хочу сказать, что Осинский был на Украине.
Вышинский. А он говорит, что он был в Москве.
Бухарин. Он сам сказал, что он был на Украине.
Осинский. В начале марта я вернулся с Украины в Ленинград.
Вышинский. Осинский говорит, что в марте 1918 года он с Украины уехал и поехал в Ленинград.
Осинский. Был в Ленинграде.
Вышинский (к Бухарину). Тогда что же вы говорите?
Бухарин. Я говорю о другом периоде, более интересном с точки зрения процесса.
Вышинский. Послушайте, что говорит Осинский, и не мешайте ему.
Осинский. Я не могу припомнить, чтобы этот центр “левых коммунистов” обсуждал бы этот вопрос в моем отсутствии. Я склонен думать, что он не обсуждал этого вопроса, потому что мой разговор с Бухариным, как я имел честь доложить, показал, что Бухарин предпринимает действия по расширению блока, безусловно, уже без обсуждения в центре, потому что он и мне-то сказал: “Раз ты меня спросил, а ты член центра, я тебе скажу, но это дело очень конспиративное и должно быть известно только ограниченному кругу лиц...”
Бухарин. А об убийстве настолько неконспиративно, что обсуждается на собрании?
Манцев. А об убийстве настолько неконспиративно, что обсуждается на собрании, в котором принимают участие четыре человека. Я не знаю, был ли пятый—Бухарин, но я-то помню четыре человека, которые являлись решающими в этом деле. Следовательно, из этого мне представляется совершенно ясным, что, конечно, Бухарин предпринимал такие единоличные действия, которые он согласовывал и говорил по выбору с некоторыми лицами в видах чрезвычайной конспирации.
Вышинский (обращаясь к Бухарину). Так было?
Бухарин. Так не было и не могло быть.
Вышинский. А вот Осинский утверждает, что были такие случаи, когда вы единолично решали те или иные вопросы и осведомляли по своему выбору тех или иных членов вашего центра из конспиративных соображений.
Бухарин. Тогда были такие времена, гражданин Прокурор, что это совершенно немыслимо было.
Председательствующий (обращаясь к Прокурору). У вас есть еще вопросы к свидетелям?
Вышинский. Нет.
Бухарин. Разрешите, у меня есть вопросы.
Председательствующий. К кому?
Бухарин. К Манцеву и к Осинскому.
Председательствующий. Какой вопрос к Манцеву?
Бухарин. К Манцеву такой вопрос: насколько я вас понял, гражданин Манцев, по вашим показаниям выходит, что вопрос о физическом уничтожении обсуждался на собрании центра?
Манцев. Вопрос этот обсуждался на собрании областного бюро партии.
Бухарин. Вы сказали, что этот вопрос был принят по решению центра?
Манцев. Я говорю: на заседании областного бюро партии, которое являлось фактическим центром, потому что тот центр, о котором говорил Осинский (он тут несколько перепутал фамилии), он практической деятельностью “левых коммунистов” не руководил. Осинский правильно сказал здесь, что кадры находились именно в московской областной организации “левых коммунистов”. Скажем, Урал вел сношения и получал директивы от московского областного бюро. Точно также московское областное бюро было фактически центром деятельности “левых коммунистов” и в этом московском областном бюро — я не знаю, о каких четырех человеках говорил Осинский, но я думаю, что здесь было пять—шесть человек, которые знали о ваших предположениях, которым вы предлагали и обсуждали. Об этом я и говорил.
Бухарин. Хорошо, я больше не имею вопросов.
Председательствующий. Товарищ комендант, вызовите свидетеля Камкова.
(Вводят свидетеля Камкова.)
Председательствующий. Ваша фамилия Камков, Борис Давыдович?
Камков. Да.
Председательствующий. Вы в 1918 году были членом ЦК партии “левых” эсеров?
Камков. Да.
Председательствующий. Вы вызваны свидетелем по делу Бухарина Николая Ивановича. Предлагается говорить правду на вопросы. Товарищ Прокурор, имеются вопросы?
Вышинский. Скажите, свидетель Камков, вам приходилось в 1918 году вести переговоры с Бухариным по поводу взаимных и совместных действий группы “левых коммунистов” и группы “левых” эсеров?
Камков. Да.
Вышинский. В каком направлении? Что вы помните тогда? О чем говорили, что предполагали, какие планы строили и так далее? Скажите кратко.
Камков. Я припоминаю следующее. Как-то в Смольном институте меня при выходе из комнаты по направлению, кажется, в залу заседания Президиума ЦИК, нагнал Бухарин. Он был еще с кем-то. С кем, припомнить не могу. Со мной тоже был товарищ, “левый” эсер, тоже не могу припомнить сейчас, кто это был. Здесь Бухарин меня остановил и сказал приблизительно следующее: положение в партии большевиков, в связи с отношением к Брестскому миру, осложняется и приняло довольно острые формы. У нас, сказал он, дебатируется вопрос о возможности создания антибрестского правительства из “левых коммунистов” и “левых” эсеров во главе...
Вышинский. Во главе?
Камков. Здесь же было произнесено имя Пятакова, как возможного председателя этого нового правительства. Здесь же, не помню точно, в каком контексте, но, кажется, на мой вопрос, как это практически мыслится осуществить, и была произнесена затем много раз повторявшаяся после выступления Бухарина в 1924 году в печати, который впервые довел до сведения широких масс и вообще всех об этом, здесь же была произнесена фраза об аресте Ленина.
Вышинский. Эту фразу вы произнесли или он произнес?
Камков. Что касается вопроса о том, кто это произнес, я могу сказать следующее, что за все время существования партии “левых” социалистов-революционеров, вплоть до ее исчезновения, партия никогда не делала попытки перенести ответственность за эти события, которые развернулись в связи с борьбой против Брестского мира, на кого бы то ни было. Что касается специально меня, то в тяжелые времена, которые мне пришлось переживать, я ни разу в течение многих лет не поднял этого вопроса, хотя в памяти моей этот разговор с Николаем Ивановичем Бухариным был довольно прочно закреплен. И, таким образом, я не делал попытки, что, может быть, было бы несколько естественно в том положении, в котором я находился, перенести часть ответственности за события, развернувшиеся в связи с борьбой против Брестского мира, на кого бы то ни было. Исходя из этих предпосылок, я думаю, что мне не было бы никакого смысла изобразить дело иначе, чем я изобразил. Самый факт нашего разговора был впервые обнародован Бухариным. И я должен сказать, что уже в 1924 году я был крайне поражен, когда прочел в газетах всю эту историю. Меня удивило здесь не то, что этот факт был обнародован. Для этого, может быть, были серьезные политические соображения и, может быть, этот факт не представлял серьезного секрета. Но меня удивило то, что была поставлена неправильно перспектива, что вопрос был поставлен вверх ногами, что слова, произнесенные Бухариным, были приписаны мне.
Вышинский. Следовательно, на мой вопрос, кто поставил этот вопрос—Бухарин или вы, вы отвечаете, что этот вопрос был выдвинут Бухариным?
Камков. Я отвечаю на этот вопрос, что не мною, а Бухариным были произнесены эти слова. Что касается того, на чьей стороне здесь правда, поскольку дата нашего разговора отделена от сегодняшнего дня 20 годами, я должен сказать, что не только фактически дело было так, как я совершенно ясно помню, но иначе и быть не могло по следующим соображениям: для того, чтобы мне сделать члену Центрального Комитета партии большевиков предложение о составе правительства без Ленина, предложив арестовать Ленина,— для этого я должен был иметь какие-то полномочия. С другой стороны, у меня должна была быть твердая уверенность, что это не станет завтра же известно Центральному Комитету партии большевиков в целом, и что отсюда
вытекает целый ряд самых неблагоприятных для нас последствий. Кроме того, в тот момент—и я это утверждаю категорически—у нас вопрос так и не стоял, и мысли о повороте дела с арестом председателя правительства и других членов правительства, которые стояли на той же позиции, что и Ленин, у нас, в частности у меня, такой мысли не было. И вот, исходя из фактического положения вещей, как я твердо помню, исходя из того, что меня никто на такой разговор и на такое предложение не уполномочивал, я самостийно выступить перед членом Центрального Комитета большевистской партии не мог. Наконец, третий аргумент, тоже довольно существенный. Уже в 1924 году, когда я прочитал в печати об этом инциденте, где моя фамилия упоминалась и мне придавалась инициатива, довольно неприятная инициатива об аресте Ленина, я уже тогда не понял, из каких это мотивов дело так изображено, есть ли это простая ошибка памяти или этим преследуются какие-нибудь политические задачи, мне не могущие быть известными в то время, потому что я находился в ссылке в Челябинске и был оторван от политической жизни и не мог знать тех мотивов, которые руководили Николаем Ивановичем Бухариным, когда он это дело так изобразил. Я тогда обратился к председателю Челябинского губисполкома Парамонову, который тоже пришел с этой газетой, и спросил—в чем здесь дело. Я ему изложил и сказал, что меня удивляет, как это дело изображено в несколько ином виде. Этот диалог у нас был—это факт, и факт, что он имел политическое значение, и факт, что он касался тех вопросов, по которым я, обратившись к председателю губисполкома, думал, что косвенно сколько-нибудь могу содействовать исправлению ошибки. Резюмируя эту часть своих показаний, я должен сказать, что я твердо стою на своей позиции и не ошибаюсь, что предложение об аресте Ленина было сделано Бухариным. Я, конечно, не отвечаю за отдельные слова,— двадцать лет нас отделяют, но за суть этого диалога, как он был тогда, я отвечаю, я настаиваю, что это было как раз высказано Бухариным, а не мною.
Вышинский. У вас был тогда контакт с “левыми коммунистами” по борьбе с Советской властью?
Камков. Что касается контакта с “левыми коммунистами” в тот период, я бы затруднился ответить категорически, что был контакт. Что было тогда практически? Если разрешите, я сделаю некоторый вывод, чтобы было понятно, почему так произошло. Партия “левых” эсеров организовалась и отпочковалась от партии эсеров в борьбе с партией эсеров, главным образом, по вопросу войны и мира. Мы в связи с этим считали некоторые положения Циммервальдской конференции догмой, от которой ни в коем случае отрешиться нельзя; нам казалось, что это — измена, не субъективная, а объективная, и поэтому не было более чувствительного вопроса для партии эсеров, чем вопрос о войне и мире и тактике эсеров в этом вопросе. Вполне понятно, что когда, совершенно неожиданно для нас, из революционно-стратегических соображений, как потом оказалось в дальнейшем, довольно правильных...
Вышинский. Довольно правильных или абсолютно правильных?
Камков. Абсолютно правильных, когда Ленин предложил заключить сепаратный мир с Германией, мир, который он сам назвал похабным,— мир с контрибуциями, с аннексиями—нам это казалось совершенно неприемлемым.
Вышинский. Что вы предприняли для того, чтобы сорвать этот мир?
Камков. Мы прилагали все усилия, чтобы сделать этот мир невозможным, чтобы сорвать в той или иной степени его развитие. Но, будучи партией только слагавшейся, еще неокрепшей, мы на этом остановились бы, так далеко не пошли бы, если бы параллельно с этим не было налицо другого явления, которое нас крайне обнадеживало.
Вышинский. Что же вас обнадеживало?
Камков. Это наличие группы “левых коммунистов”, антибрестские настроения в партии.
Вышинский. Антибрестских и антиленинских настроений в партии?
Камков. И вот в связи с этим мы, конечно, искали все время тот или иной контакт с “левыми коммунистами”.
Вышинский. Искали и нашли его?
Камков. На это я сейчас отвечу. Искали контакта для возможности совместной борьбы против Брестского мира.
Вышинский. Было ли достигнуто соглашение с “левыми коммунистами” о борьбе против Советского правительства, возглавляемого Владимиром Ильичом Лениным?
Камков. Мне известно в этой области...
Вышинский. Вы можете ответить на этот мой вопрос? Было ли достигнуто соглашение между “левыми коммунистами” и “левыми” эсерами на известных условиях о совместной борьбе против Советского правительства, возглавлявшегося Владимиром Ильичом Лениным.
Камков. В какой период?
Вышинский. В этот период, в период после Брестского мира или, если хотите, в брестский период.
Камков. Вы имеете в виду—до июльского восстания?
Вышинский. До июльского восстания. Было соглашение или не было?
Камков. Такое соглашение было, поскольку мне известно.
Вышинский. Было или не было?
Камков. Поскольку я сам не заключал...
Вышинский. Вы же были членом ЦК “левых” эсеров, должны знать, было такое соглашение или не было?
Камков. Такое соглашение было достигнуто.
Вышинский. На каких условиях, в чем это соглашение заключалось?
Камков. Я конкретизировать это соглашение затрудняюсь, но я могу передать беседу, которая у меня была с Карелиным.
Вышинский. Что же, это личное дело Карелина? Вы за него не отвечаете как руководитель ЦК “левых” эсеров?
Камков. Я не говорю, что не отвечаю.
Вышинский. Это было соглашение Карелина или дело вашего тогдашнего ЦК “левых” эсеров, в котором вы были одним из руководителей, действовавшего под вашим руководством?
Камков. Постановления ЦК о таком соглашении я не знаю.
Вышинский. Вы же знаете, что не все постановляется.
Вы вели эти переговоры с Карелиным, будучи членом ЦК “левых” эсеров?
Камков. Да, как член ЦК.
Вышинский. Вы были в курсе дела?
Камков. Я был в курсе дела, меня информировали.
Вышинский. Вы отвечаете за это соглашение?
Камков. Как член ЦК, конечно, отвечаю за деятельность ЦК, хотя это было завуалировано.
Вышинский. “Левые” эсеры оказывали помощь и организационную и политическую?
Камков. Да.
Вышинский. Было так?
Камков. Да, было.
Вышинский. И второе. Совместными действиями “левых” эсеров и “левых коммунистов” должно было бы быть свергнуто Советское правительство, возглавлявшееся Владимиром Ильичом Лениным, Сталиным и Свердловым, и сформировано новое правительство из “левых” эсеров и “левых коммунистов”. Так или нет?
Камков. Точно я затрудняюсь сказать.
Вышинский. А мысль?
Камков. Мысль приблизительно правильная.
Вышинский. Не являлся ли “лево”-эсеровский мятеж в 1918 году развитием этого соглашения?
Камков. Я затрудняюсь ответить на это категорически, являлся ли он в плане.
Вышинский. Но он был в связи с этим соглашением?
Камков. Если бы мы были изолированы вообще, мы бы, “левые” эсеры, так далеко не пошли.
Вышинский. Вы пошли на мятеж, рассчитывая...
Камков. На антибрестские настроения в стране вообще и антибрестские настроения в партии.
Вышинский. На помощь кого вы рассчитывали?
Камков. На помощь “левых коммунистов”.
Вышинский. “Левые коммунисты” знали о том, что вы готовили убийство Мирбаха и организацию июльского мятежа?
Камков. Я на это пытался ответить как-то...
Вышинский. Я спрашиваю очень просто, и вы мне просто отвечайте; да или нет.
Камков. Я, к сожалению, не могу здесь ответить, да или нет.
Вышинский. А на предварительном следствии вы как отвечали на этот вопрос?
Камков. Я тоже затруднялся ответить.
Вышинский. Позвольте мне огласить показания Камкова, том 44, лист дела 42 оборот, допрос Камкова Прокурором Союза, последний абзац: “После этого (то есть после изложения соглашения и условий) “левые” эсеры организовали убийство Мирбаха и июльский мятеж”. Правильно это?
Камков. Правильно.
Вышинский. Кстати сказать, в организации убийства Мирбаха вы, как член организации “левых” эсеров, принимали непосредственное участие?
Камков. Принимал.
Вышинский. “В курсе готовившегося убийства Мирбаха и июльского мятежа “левые коммунисты” были полностью”. Подтверждаете это?
Камков. Я это подтверждаю.
Вышинский. Следовательно, “левые коммунисты” были в курсе июльского мятежа?
Камков. Да.
Вышинский. Полностью?
Камков. Полностью, как я показал на предварительном следствии, согласно той информации, которую я получил от Карелина.
Вышинский. Ну, конечно, согласно какой-то информации.
Камков. Это я и хотел сказать.
Вышинский. Значит, все ясно. Я спрашиваю вас, был ли в частности Бухарин как руководитель “левых коммунистов” в курсе того, что готовится мятеж эсеров, который и разразился в июле 1918 года?
Камков. Согласно информации Карелина, он был в курсе.
Вышинский. Был в курсе? Полностью?
Камков. Вероятно, не частично, а полностью.
Вышинский. У меня вопросов нет.
Бухарин (к суду). У меня есть. Я хотел спросить Бориса Камкова, утверждает ли он, что я говорил ему при первом свидании в Смольном, что у нас уже до разговора с ним в кругах “левых коммунистов” дебатируется вопрос о свержении Советского правительства во главе с Лениным?
Камков. О возможности создания правительства из “левых коммунистов” и “левых” эсеров?
Бухарин. Да, дебатировался этот вопрос?
Камков. Да.
Бухарин. Больше мне ничего не нужно.
Вышинский. А мне нужно.
Бухарин. Пожалуйста.
Вышинский. Что значит дебатируется вопрос?
Камков. По-моему, дебатируется, значит обсуждается.
Вышинский. А решение?
Камков (молчит).
Вышинский. А соглашение ваше, о котором вы говорили? Соглашение между “левыми” эсерами и “левыми коммунистами”, о котором говорил вам Карелин?
Камков. Если Карелин говорил, значит было.
Вышинский. О чем соглашение?
Камков. О том, что будет поддержка со стороны “левых коммунистов” в свержении при нашем выступлении.
Вышинский. Значит, так было решено, если было соглашение?
Камков. Кем?
Вышинский. Вами и “левыми коммунистами” вместе.
Камков. Я этого вопроса не понимаю. Мы отдельно решали, у нас не было совместных решений. Мы решили убить Мирбаха и сорвать Брестский мир.
Вышинский. Это было решено?
Камков. Да.
Вышинский. А потом проектировался мятеж? Это было решено?
Камков. Было решено.
Вышинский. Так вы и сделали?
Камков. Так и сделали.
Вышинский. Значит, вопрос не дебатировался, а был решен.
Бухарин. Позвольте, но ведь...
Вышинский. Я прошу предложить обвиняемому Бухарину не вмешиваться в мой допрос. Я веду себя достаточно сдержанно, требую, чтобы и мой противник вел себя сдержанно. (К Камкову.) Я спрашиваю у вас, было решение свергнуть Советскую власть?
Камков. В таком аспекте...
Вышинский. Аспект один, свергнуть Советскую власть.
Камков. У нас был поставлен вопрос о том, чтобы сорвать Брестский мир, убить Мирбаха и в вооруженной борьбе пытаться создать антибрестское правительство.
Вышинский. Это было решено или только дебатировалось?
Камков. У нас решено.
Вышинский. У вас обсуждалось или было решено о целесообразности заключения соглашения с “левыми коммунистами”?
Камков. Я уже на это ответил, что заседаний и обсуждений таких не было.
Вышинский. Я не об этом спрашиваю, были ли заседания или нет. Меня интересует вопрос, было ли у вас принято решение, у центра “левых” эсеров в 1918 году, о том, чтобы вместе с “левыми коммунистами” повести свою борьбу против Советского правительства. Было такое решение?
Камков. Такого решения не было.
Вышинский. А согласие было такое?
Камков. У нас было решено—вести борьбу против “брестского” правительства, т. е. против правительства, заключившего Брестский мир, начать с убийства Мирбаха и, как неизбежное следствие—вооруженное столкновение вести до конца на предмет создания антибрестского правительства. Это у нас было твердо решено.
Вышинский. И вы в этой своей операции рассчитывали на “левых коммунистов”?
Камков. Да.
Вышинский. Почему? Потому, что договорились уже?
Камков. Потому, что была договоренность, согласно информации Карелина.
Вышинский. Значит, не просто дебатировали о совместном действии “левых” эсеров с “левыми коммунистами”, а договорились. Я так вас понимаю?
Камков. По информации Карелина мы рассматривали поддержку со стороны “левых коммунистов”...
Вышинский. То есть договорились о сотрудничестве.
Камков. Правильно.
Вышинский. У меня больше вопросов нет.
Бухарин. Я хочу задать вопрос. На очной ставке Камков показал, что у них в ЦК “левых” эсеров вопрос этот не обсуждался вообще.
(Обращается к Камкову.) Вы это подтверждаете? Вопрос относительно соглашения с “левыми коммунистами” на предмет свержения Советского правительства?
Камков. Я этого не помню.
Бухарин. Теперь я хотел спросить...
Вышинский. ЦК “левых” эсеров из кого состоял тогда?
Бухарин. Я не окончил вопрос, гражданин Прокурор.
Вышинский. А я задаю вопрос свой.
Бухарин. Я остановился на полуфразе...
Вышинский. Вы один вопрос задали—получили ответ.
Я вас спрашиваю (обращается к Камков у), из кого состоял центральный комитет “левых” эсеров в то время?
Камков. Из меня, Карелина, Спиридоновой, Майорова, Прошьяна, Трутовского.
Вышинский. Все?
Камков. Сейчас точно не могу сказать.
Вышинский. Кто фактически руководил комитетом? Кто играл наиболее активную, выдающуюся роль из этих семи человек?
Камков. Пожалуй, Спиридонова.
Вышинский. Далее.
Камков. Я, Карелин, Прошьян.
Вышинский. Значит, четверка?
Камков. Самая руководящая четверка.
Вышинский. Спиридонова Мария, вы, Карелин и Прошьян. Относительно убийства Мирбаха, это вчетвером решили вопрос?
Камков. Это без ЦК.
Вышинский. Относительно июльского мятежа, кто решал вопрос?
Камков. У нас отдельно не обсуждался, а совместно обсуждался вопрос о том...
Вышинский. Кто решил?
Камков. ЦК.
Вышинский. А “хотя не обсуждался”.
Камков. Отдельно, я говорю, не обсуждался.
Вышинский. Что значит “отдельно не обсуждался”?
Камков. Так как он вытекал из убийства Мирбаха, то это было одно обсуждение.
Вышинский. Было постановление ЦК поднять мятеж? Постановление ЦК есть такое?
Камков. Этого в нашем постановлении не значилось, так как такого постановления не было.
Вышинский. А решение было?
Камков. Решение было.
Вышинский. Значит, постановления не было, а решение было.
Камков. Либо я вас не понимаю, либо мы говорим о разных вещах.
Вышинский. Я вас понимаю очень хорошо.
Камков. А я совсем вас не понимаю.
Вышинский. Постановление имелось?
Камков. Нет, не имелось. У нас решался так вопрос: убить Мирбаха и затем членам ЦК уйти в штаб на случай вооруженной борьбы, которая считалась возможной, может быть даже неизбежной,— уйти в штаб в Варсонофьевском переулке.
Вышинский. Штаб Попова?
Камков. Да, штаб Попова.
Вышинский. Такое было решение?
Камков. Такое было решение.
Вышинский. А планы относительно того, как действовать, в каком направлении и так далее?
Камков. В ЦК это не обсуждалось.
Вышинский. Нет? А что же это было?
Камков. Это были размышления об этом...
Вышинский. Это были размышления Камкова, Карелина, а может быть за всех вас Спиридонова размышляла?
Камков. Я не могу вам сказать.
Вышинский. Теперь я хочу спросить: вы говорили на предварительном следствии, что было достигнуто соглашение с “левыми коммунистами”. Я вам уже оглашал эти два пункта. Кто этого соглашения достиг?
Камков. Карелин.
Вышинский. Самолично?
Камков. Он вел переговоры.
Вышинский. От своего лично имени?
Камков. Не думаю. Он член ЦК.
Вышинский. От имени кого же?
Камков. Должен был вести, конечно, от имени ЦК.
Вышинский. От имени вашей партии?
Камков. Должно быть от имени партии.
Вышинский. Она одобрила эти его переговоры?
Камков. Я вам уже ответил, что доклада его не было.
Вышинский. А без доклада вы что-нибудь можете сказать?
Камков. Бесспорно.
Вышинский. Имею ли я право сделать вывод, что соглашение “левых” эсеров с “левыми коммунистами” о совместной борьбе в этих двух случаях, о которых мы здесь говорили и которые я дополнительно оглашу, было достигнуто Карелиным с представителями “левых коммунистов” и одобрено центральным комитетом “левых” эсеров?
Камков. Вывод можно сделать, но, так как одобрение не значит постановление, то логически вытекает...
Вышинский. Вы понимаете разницу между записанным постановлением и одобрением активнейшей головки того или другого учреждения? Или надо так сказать: никакого соглашения у “левых” эсеров с “левыми коммунистами” не было, а Карелин достиг какого-то соглашения за свой личный риск и страх. Так можно сказать?
Камков. Нет, я думаю, что это будет неправильно.
Вышинский. Значит, Карелин достиг соглашения не за свой личный страх, а от имени кого?
Камков, От имени партии.
Вышинский. Значит, ваша партия одобрила это?
Камков. Одобрила тем, что она его не дезавуировала.
Вышинский. Правильно, следовательно, можно сказать, что партия заключила соглашение?
Камков. Можно. один только вопрос. Я хотел спросить Камкова относительно того, что я и другие мои тогдашние коллеги по фракции “левых коммунистов” знали относительно плана убийства немецкого посла графа Мирбаха и этого июльского мятежа только от Карелина?
Камков. Только.
Бухарин. А от Прошьяна вы этого ничего не знали?
Камков. От Прошьяна не знал.
Бухарин. От Спиридоновой ничего не слыхали?
Камков. От Спиридоновой лично я не слыхал.
Бухарин. Ничего не слыхали?
Камков. Нет.
Бухарин. От Трутовского ничего не слыхали?
Камков. От Трутовского ничего не слыхал.
Бухарин. Больше я вопросов не имею.
Вышинский (к Камкову). Скажите, пожалуйста, вам по этому поводу приходилось говорить со Спиридоновой?
Камков. Нет.
Вышинский. Вам приходилось говорить с Трутовским по этому поводу?
Камков. Нет.
Вышинский. Поэтому вы и не слыхали?
Камков. Нет.
Вышинский. Больше вопросов не имею.
Бухарин. Тогда разрешите мне один вопрос. Я хотел сказать так: вы не слыхали, потому что вы не разговаривали, но я задаю вам такой вопрос—а, собственно говоря, почему вы о таком важнейшем вопросе не разговаривали с такими выдающимися своими коллегами по руководству вашей, такой молодой еще, не сложившейся партии?
Камков. Видите ли, у нас в партии дело не обстояло еще так, что все вопросы обсуждались обязательно, дебатировались и так далее. У нас еще в это время было довольно анархическое состояние в центральном комитете “левых” эсеров.
Вышинский. Как и в группе “левых коммунистов”?
Камков. Так что у нас, возможно, были такие факты, что, допустим, Карелин ведет переговоры и может не информировать того или другого. Но так как в данный момент вопрос шел о нашем восстании “левых” эсеров, то вопрос о возможной поддержке антибрестских элементов (по крайней мере, я так понимаю), не стал предметом обсуждения нашего ЦК.
Вышинский. Разрешите мне в связи с этим вопрос. Значит, переговоры с “левыми коммунистами” о блоке главным образом кто же вел у вас?
Камков. Карелин, но я точно не знаю.
Вышинский. Вам неизвестно, может быть, Карелин говорил по этому поводу с Прошьяном или со Спиридоновой?
Камков. Возможно.
Вышинский. Вопросов больше нет.
Бухарин. И у меня тоже нет.
Председательствующий. Товарищ комендант, вызовите свидетеля Карелина.
(Обращаясь к Карелину.) Ваша фамилия Карелин?
Карелин. Карелин.
Председательствующий. Имя, отчество Владимир Александрович?
Карелин. Владимир Александрович.
Председательствующий. Вы вызваны свидетелем по делу Николая Ивановича Бухарина, вы должны суду говорить только правду.
Товарищ Прокурор, у вас имеются вопросы к свидетелю Карелину?
Вышинский. Да. Свидетель Карелин, вам не приходилось в 1918 году, будучи членом ЦК партии “левых” эсеров, вести переговоры с Бухариным? Вы знаете Бухарина?
Карелин. Знаю.
Вышинский. И здесь можете его узнать?
Карелин. Да.
Вышинский. Где он сидит?
Карелин. Крайний.
Вышинский (обращаясь к Бухарину).И вы знаете Карелина?
Бухарин. Знаю. Мы же на очной ставке у вас были.
Вышинский. Вы его и до очной ставки видели?
Бухарин. Знал в 1918 и 1919 годах.
Вышинский. Этот Карелин здесь стоит в качестве свидетеля?
Бухарин. То есть он настолько изменился, что я не сказал бы, что это тот Карелин, но, очевидно, этот Карелин есть развитие того Карелина, который был тогда.
Вышинский. Каждый человек изменяется с летами. Но мой вопрос об этом—серьезный вопрос.
Бухарин. Я понимаю, гражданин Прокурор, но я этим не хотел сказать какую-нибудь остроту. Я хотел сказать, что то его содержание, которое у него имеется сейчас, очень отличается от того, что было.
Вышинский. Я этот вопрос задал не случайно. Видите ли, Карелин изменился...
Бухарин. Мы же у вас встречались.
Вышинский. И я спрашиваю вас, действительно ли вы узнаете в этом свидетеле Карелина Владимира Александровича, бывшего члена ЦК эсеров? Вы помните его?
Бухарин. Мне трудно было узнать его у вас, но после того, как я увидел его у вас, я узнаю в нем то же самое лицо и никакого сомнения нет.
Вышинский. Это серьезный вопрос. Вы напрасно шутовство затеваете. Это серьезный вопрос.
Бухарин. Я вовсе не в шутку это сказал.
Вышинский. Вот скажите, гражданин Карелин, приходилось ли вам в 1918 году, будучи членом ЦК партии “левых” эсеров, вести переговоры или встречаться с Бухариным на почве его деятельности как руководителя группы так называемых “левых коммунистов”?
Карелин. Да, приходилось.
Вышинский. Можете сказать, где, когда, по какому поводу вы с Бухариным встречались? И, во-вторых, в чем заключалось содержание ваших разговоров во время этих встреч?
Карелии. Тогда, может быть, разрешите мне коснуться последних месяцев ноября-декабря 1917 года, потому что вопросы, заданные вами, как будто касаются этих переговоров.
Вышинский. Пожалуйста.
Карелин. Я в качестве члена ЦК партии “левых” эсеров встретился первый раз с Бухариным во второй половине ноября 1917 года. В этот период ЦК “левых” эсеров пришлось разрешать вопрос относительно тактики на ближайшее время в связи с тем, что вопрос относительно заключения мира приобрел тогда большую остроту. Образование группы “левых коммунистов” ЦК “левых” эсеров рассматривалось как чрезвычайно важный пункт тех прогнозов, которые были тогда у этой партии. И в ноябре месяце, в дни, связанные непосредственно с днями, когда Бухарин приехал из Москвы в Петроград для того, чтобы на заседании ВЦИК делать отчет об Октябрьском восстании в Москве, в эти дни мне и пришлось вести разговор с Бухариным относительно позиции группы “левых коммунистов”, которая нас тогда очень интересовала. Мы выяснили тогда, я говорю мы, потому что несколько лиц из ЦК партии “левых” эсеров вели эти переговоры.
Вышинский. Кто это мы?
Карелин. Камков, Прошьян и я. Нам были поручены ЦК такого рода переговоры. В этом разговоре Бухарин занял совершенно определенную позицию. Мне запомнилась фраза его относительно того, что группа “левых коммунистов”,— тогда это отождествлялось организационно с московским областным бюро коммунистов,— возьмет под свой контроль действия ЦК Коммунистической партии. Это говорилось в том смысле, что будет обеспечена линия на срыв мирных переговоров. Этот вопрос как раз и интересовал нас, “левых” эсеров. В декабре эти переговоры уже были сильно заострены на чисто практическом вопросе. Ведь тогда как раз велись переговоры в Бресте. Мы знали, и, в частности, по той информации, которая давалась Прошьяном, о том, что в ЦК Коммунистической партии чрезвычайно усилились разногласия. Мы знали, что Троцким выдвинута была тогда формула, что мира не заключаем и войны не ведем. И мы отдавали отчет в том, что практически эта формула значила разрыв переговоров, а следовательно, осуществление того, что в смысле лозунга тогда определялось, как революционная война, то есть отказ от политики немедленного заключения мира.
И когда в конце декабря или в начале января встал вопрос относительно посылки усиленного состава мирной делегации в Брест, который должен осуществить разрыв переговоров, в этот состав вошел,
между прочим, и я как член тогдашнего правительства, тогда Натансон, тоже член центрального комитета “левых” эсеров, передал, что с Бухариным было уточнено, что позиция эта будет осуществляться полностью, что она пройдет в Бресте, таким образом, брестские переговоры будут разорваны и результатом этого будет революционная война. Вот декабрь месяц. Вы хотите знать дальше, относительно январских переговоров, потому что переговоры эти продолжались?
Вышинский. Как сложился блок “левых” эсеров с “левыми коммунистами”?
Карелин. Блок этот можно было считать заключенным уже в декабре 1917 года. В январе ЦК “левых” эсеров проявил определенную инициативу не только в переговорах, ведшихся с Бухариным, но и с рядом других лиц. Переговоры велись с Пятаковым, с Радеком, а с нашей стороны вели переговоры Натансон, Камков, я и Прошьян. Об этих переговорах все мы отчитались на ЦК “левых” эсеров. Известно было из этих переговоров, что позиция “левых коммунистов” в этот период определялась чрезвычайно резко и была позицией замены правительства. В переговорах, которые велись в период февраля с “левыми коммунистами”, подчеркивалась снова та же самая мысль относительно необходимости свержения Советского правительства и замены его новым, мыслилось коалиционное правительство в составе “левых” эсеров и “левых коммунистов”. В этих переговорах позиция Бухарина сводилась к тому, что их группа считает необходимым выждать результатов VII партийного съезда. Смысл этой выжидательной позиции заключался в том, что “левые коммунисты” в лице Бухарина рассчитывали, что им удастся завоевать большинство на VII партийном съезде. Таким образом, получилось—выступление было отсрочено до выяснения результатов VII партийного съезда, хотя в этот период позиция Бухарина была совершенно четкой, и в той информации, которую давал Прошьян на заседании ЦК “левых” эсеров, говорилось, что Бухарин стоит на точке зрения свержения Советской власти, не останавливаясь даже перед физическим уничтожением вождей Советского правительства и партии.
Вышинский. То есть, не останавливаясь перед убийством руководителей партии и правительства?
Карелин. Ну да, перед физическим уничтожением или убийством.
Вышинский. Кого именно?
Карелин. Говорилось о вождях и говорилось персонально относительно Ленина, Сталина и Свердлова.
Вышинский. Об этом вас информировал кто?
Карелин. Прошьян.
Вышинский. А кто говорил это?
Карелин. Он ссылался на слова Бухарина.
Вышинский. Прошьян вел переговоры с Бухариным?
Карелин. Да, вел.
Вышинский. По поручению?
Карелин. По поручению центрального комитета партии эсеров.
Вышинский. А вы лично с Бухариным об этом говорили?
Карелин. Да, у нас был разговор на эту тему.
Речь идет о разговоре, бывшем у меня с Бухариным, после окончания заседания Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета в апреле 1918 года. На этом заседании Владимир Ильич Ленин делал известный доклад “Об очередных задачах Советской власти”. По поручению центрального комитета партии “левых” эсеров на этом заседании я выступил с очень резкой речью, в которой заострил вопрос на тех пунктах, которые тактически были согласованы между “левыми” эсерами и “левыми коммунистами”.
Вышинский. Значит, вы выступали против Ленина по предварительному соглашению “левых коммунистов” с “левыми” эсерами?
Карелин. Да, по предварительному соглашению “левых коммунистов” и “левых” эсеров, хотя не именно по данному выступлению...
Вышинский. А по основным вопросам?
Карелин. Да, по основным вопросам, которые я заострял...
Вышинский. Заостряли там, где это было нужно заострить?
Карелин. Да, и там, где это вытекало из того блока, который к этому времени создался.
Вышинский. Значит, блок этот был?
Карелин. Был. Он, конечно, не представлял собою какой-нибудь подписанной бумаги, но, само собой разумеется, договоренность была полная.
Вышинский. Кто эту договоренность осуществил?
Карелин. Я не совсем понимаю вопрос.
Вышинский. Кто договаривался и договорился со стороны “левых” эсеров и с кем—со стороны “левых коммунистов”?
Карелин. Я считаю, что те этапы переговоров, которые все больше и больше уточняли то положение, которое я изложил и которое санкционировалось со стороны центрального комитета “левых” эсеров,— они и являлись осуществлением этой договоренности; со стороны же “левых коммунистов” представительство осуществлялось Бухариным, Пятаковым, Радеком и в некоторой мере отдельными другими лицами;
со стороны “левых” эсеров это представительство осуществлялось Камковым, мною, Прошьяном и отчасти Натансоном.
Вышинский. Говорил ли вам Бухарин при этой встрече о том, что необходимо прибегнуть к физическому уничтожению Ленина, Сталина и Свердлова?
Карелин. Он говорил о том, что необходимо предпринять прямое действие, не останавливаясь перед физическим уничтожением.
Вышинский. Скажите, “лево”-эсеровский мятеж был произведен вами в результате предварительных переговоров по этому поводу с “левыми коммунистами”?
Карелин. “Лево”-эсеровский мятеж, происшедший в начале июля 1918 года, явился результатом прямой инициативы ЦК “левых” эсеров, причем считались установившимися отношения блока между “левыми коммунистами” и “левыми” эсерами, в частности, вполне конкретное осведомление и соглашение, которое по данному вопросу было между “левыми” эсерами и “левыми коммунистами”.
В конце июня 1918 года, когда все диспозиции были даны, когда в конце концов был выработан четкий организационный план, разработанный “лево”-эсеровским ЦК, я в последней декаде июня в 1-ом доме советов вел разговоры с Бухариным.
Вышинский. О чем?
Карелин. Относительно предстоящего выступления.
Вышинский. Говорили о предстоящем мятеже “левых” эсеров?
Карелин. Конкретно в данном случае не говорилось, когда будет это выступление, не упоминалось числа, но в этом разговоре Бухарин ссылался на те переговоры, которые у него в этот же период времени шли с Прошьяном, о которых Прошьян докладывал ЦК “левых” эсеров. В частности, в организационный план “лево”-эсеровского мятежа входило, как первое звено,— террористический акт против германского посла Мирбаха. Прошьян говорил о том, что при разговоре с Бухариным последний сказал, что этот план срыва мира и этот акт убийства Мирбаха вообще эффектен и эффективен.
Вышинский. Бухарин говорил о том, что убийство посла...
Карелин. Террористический акт против германского посла Мирбаха является эффектным и эффективным шагом для срыва Брестского мира.
Вышинский. Имело ли какое-нибудь отношение к плану убийства Ленина, Сталина и Свердлова покушение на Владимира Ильича Ленина эсеровской террористкой Каплан 30 августа 1918 года?
Карелин. Да. В результате июльского мятежа “левых” эсеров было то, что “левые” эсеры чрезвычайно быстро пошли по пути установления организационного контакта с правыми эсерами. Раскол произошел в октябре 1917 года, и период октябрь 1917 года—июнь 1918 года проходил на началах, несколько настороженных, моментами враждебных отношений для разгрома “лево”-эсеровского мятежа 1918 года.
Последовавший в результате этого разгрома переход большей части партийных организаций и учреждений в подполье несколько создал базу для совместной деятельности и политики. Кроме того, здесь опять-таки получились предпосылки для блока, который начал реализовываться немедленно. И вот в этот период Прошьян, который ведал делами боевой организации “левых” эсеров, ссылался в докладе центральному комитету партии “левых” эсеров на то, что со стороны Бухарина настойчивость, проявлявшаяся ранее по вопросу относительно террористического акта, чрезвычайно усилилась и, должен сказать, что центральный комитет “левых” эсеров, хотя это в течение почти двадцати лет было под спудом и завуалировано, конечно, был определенно в курсе этих событий.
Вышинский. То есть в курсе чего?
Карелин. В курсе подготовлявшегося правыми эсерами, силами их боевой организации, террористического акта против Владимира Ильича Ленина.
Вышинский. Значит, ЦК партии “левых” эсеров был в курсе подготовлявшегося убийства товарища Ленина?
Карелин. Да.
Вышинский. А Бухарин при чем тут?
Карелин. Бухарин, по сообщению Прошьяна, ведшего с ним переговоры, носившие официальный характер, форсировал вопрос
о совершении террористического акта. Таким образом, когда “левые” эсеры сообщили правым, дали им знать о том, что со стороны партии “левых” эсеров как бы обеспечивается политическая поддержка этому акту, с этого момента полностью учитывалось то, что группа “левых коммунистов”, будучи разгромленной, стала на точку зрения прямой борьбы, не останавливаясь перед самыми решительными средствами, вплоть до террористических актов.
Вышинский. Так что вы подтверждаете, что подготовлявшееся правыми и “левыми” эсерами покушение на жизнь Владимира Ильича Ленина было организовано совместно с Бухариным?
Карелин. С “левыми коммунистами”. Бухарина мы рассматривали как лидера “левых коммунистов”.
Вышинский. На предварительном следствии вы говорили, что двадцать лет скрывался от советского народа тот факт, что вы совместно с правыми эсерами, по настоянию Бухарина, пытались убить Ленина. Вы это подтверждаете?
Карелин. Я подтверждаю, что настояние со стороны Бухарина как лидера группы “левых коммунистов” было. Эти настояния играли очень большую роль при осуществлении всего этого преступления.
Вышинский (к суду). Позвольте задать вопрос Осинскому. Свидетель Осинский, скажите, пожалуйста, какие у вас имеются данные о причастности Бухарина к покушению на жизнь Владимира Ильича Ленина в 1918 году?
Осинский. Я должен предварительно сказать следующее. После июльского мятежа “левых” эсеров я ушел из “левых коммунистов” и в начале 1918 года вступил в другую группу демократического централизма. Уход мой из группы “левых коммунистов” был связан с отказом от методов борьбы, применявшихся “левыми коммунистами”. Тем не менее, я с отдельными бывшими “левыми коммунистами” сохранил знакомство, в том числе со Стуковым.
В конце 1918 года у нас со Стуковым зашел разговор о состоянии Ленина после его ранения террористкой Каплан. Стуков по этому поводу сказал следующее: а знаете ли вы, что выстрел Каплан является не только результатом директивы, данной центральным комитетом партии правых эсеров, но также прямым результатом тех мероприятий, которые были в свое время намечены блоком для свержения правительства, и в частности установки на умерщвление вождей правительства? Так как я в то время не стоял на точке зрения допустимости террора как приема борьбы, то я сделал резкое замечание по этому поводу Стукову, и разговор на этом оборвался, так что деталей я не спрашивал. Поэтому персонально относительно Бухарина сказать ничего не могу, но этот факт мог сообщить.
Вышинский. Следовательно, вам Стуков говорил о том, что выстрел правой эсерки Каплан в Ленина являлся результатом тех установок и тех организационных мероприятий, которые в свое время были разработаны, приняты и проведены кем?
Осинский. Блоком.
Вышинский. Каким?
Осинский. Начиная от “левых коммунистов” и кончая правыми эсерами.
Вышинский. И Бухарин здесь выступал как руководитель группы “левых коммунистов”?
Осинский. Совершенно правильно.
Вышинский. Это вам говорил Стуков?
(Обращается к Бухарину). Что вы скажете, обвиняемый Бухарин?
Бухарин. Я скажу, что все это неправда.
Вышинский. Насчет вашей прикосновенности к покушению на убийство Владимира Ильича Ленина вы слышали показания?
Бухарин. Да.
Вышинский. Что скажете?
Бухарин. Я категорически отрицаю какую бы то ни было связь.
Вышинский. Арест признаете?
Бухарин. Да.
Вышинский. План убийства Владимира Ильича был?
Бухарин. Отрицаю.
Вышинский. И конкретное отношение к преступлению Каплан отрицаете?
Бухарин. Абсолютно.
Вышинский. В этом вас уличает Карелин.
Карелин. Да, я это подтверждаю.
Вышинский. Осинский дал объяснения.
Бухарин. Осинский сказал, что обо мне он ничего не может сказать.
Вышинский (обращаясь к Карелину). Вы считаете, что покушение Каплан являлось мероприятием, подготовленным планом борьбы с Советским правительством и организации террористических актов “левых” и правых эсеров и “левых коммунистов”?
Карелин. Мне говорил Стуков.
Вышинский. Это было согласовано с установкой Бухарина на террор?
Карелин. Была установка, которая выходила из этого.
Вышинский (обращаясь к Бухарину). Кроме того, Яковлева показывает, что у вас в 1918 году была установка и план ареста и убийства товарищей Ленина, Сталина и Свердлова. Карелин показывает то же самое, Осинский показывает то же самое, Манцев показывает то же самое. Я вас спрашиваю,— кто вам дал задание подготовить это преступление, какая разведка дала?
Бухарин. Я отрицаю вообще этот факт.
Вышинский (обращаясь к Карелину). У меня больше вопросов нет. Садитесь.
Бухарин. У меня есть вопрос к Карелину.
Во-первых, я спрашиваю, скажите, гражданин Карелин, подтверждаете ли вы то, что говорили на очной ставке относительно того, что в первый период, до Брестского мира, инициатива блока принадлежала “левым” эсерам, а во вторую половину, то есть после Брестского мира, принадлежала “левым коммунистам”?
Карелин. Я подтверждаю, что в период до разрыва переговоров в Бресте 10 февраля, то есть когда еще не было ясно, чем же кончатся разговоры о мире и формула “ни мира, ни войны”,— в этот период,
собственно говоря, была инициатив одна и у той, и у другой группы. В период после разрыва и дальнейшая инициатива была у “левых” эсеров, которые предлагали поспешить с этим выступлением, а “левые коммунисты” в лице Бухарина считали, что “попытка не пытка”, что нужно выжидать результатов VII съезда партии большевиков, ибо в этот момент они рассчитывали, что им удастся получить большинство на VII съезде. После VII съезда партии и IV съезда советов, ратифицировавшего уже Брестский мир, инициатива была в руках “левых коммунистов”.
Бухарин. Вы на очной ставке показали, что при том разговоре, первом, в Смольном, о котором шла речь, разговоры относительно возможного ареста Ленина исходили от “левых” эсеров. Вот об этом первом разговоре я вас и спрашиваю.
Карелин. При первом разговоре в Смольном?
Бухарин. Тогда вы говорили вместе с Камковым, а с нашей стороны были я и Пятаков.
Карелин. Я этого не говорил.
Бухарин. На очной ставке вы говорили, что тогда предложение относительно ареста Ленина принадлежало “левым” эсерам, а потом, в следующий после Брестского мира период, речь шла относительно того, что “левые коммунисты” это говорили.
Карелин. После, до VII съезда предложение об ускорении выступления было в руках “левых” эсеров, проявлявших инициативу. Это я подтверждаю.
Бухарин. Второй вопрос, разрешите. Известно ли гражданину Карелину, что во время московского мятежа “левых” эсеров одним из главных оперативно-действующих лиц в боевом техническом смысле против “левых” эсеров был “левый коммунист” Бела Кун?
Карелин. Мне было известно относительно того, что персонально некоторые “левые коммунисты”,— а относительно Бела Куна я знаю, что он являлся в то время “левым коммунистом”, членом этой группы,— что они принимали участие в подавлении “лево”-эсеровского мятежа, в частности, Бела Кун руководил отрядом, который сражался около телеграфа, захваченного “лево”-эсеровским отрядом, но это было уже в тот период, когда определилась неудача восстания. В этот период мы это рассматривали, как эвакуацию с тонущего корабля.
Бухарин. Хорошо. Разрешите еще один вопрос? Вы здесь подтверждаете, что Прошьян и другие ваши коллеги в ЦК отчитывались на заседаниях ЦК о переговорах с “левыми коммунистами”?
Карелин. Да.
Бухарин. Я больше вопросов не имею.
Председательствующий (к Прокурору). У вас есть вопросы к свидетелю Карелину?
Вышинский. У меня вопрос в связи с вопросом Бухарина: что же, это регулярно происходило, и о всех заседаниях и решениях ставились доклады, отчитывались на ЦК “левых” эсеров или бывали такие вопросы, в которых не отчитывались?
Карелин. Иногда отдельные решения ЦК “левых” эсеров принимались в более узком кругу руководителей. Иногда это делалось путем
опроса, не созывая специального заседания. В конце концов ЦК—политическая группа; особенно в такой период, как тогда, вряд ли можно до каждому своему шагу и по каждому решению немедленно издать протокол с параграфами.
Вышинский. К Карелину вопросов нет. Бухарину вопрос: вы когда приехали из-за границы?
Бухарин. В каком смысле?
Вышинский. Как в каком смысле? Приехать можно только в одном смысле.
Бухарин. Я приехал из-за границы, я думаю, в апреле месяце 1917 года.
Вышинский. Когда вы начали сколачивать группы “левых коммунистов”?
Бухарин. “Левых коммунистов”? В 1918 году.
Вышинский. А в последние месяцы перед Октябрьской революцией вы где находились?
Бухарин. В Москве.
Вышинский. А во время Октябрьского переворота?
Бухарин. Тоже в Москве.
Вышинский. После Октябрьского переворота?
Бухарин. После Октябрьского переворота я поехал по поручению московских большевиков с докладом о ходе московского восстания, когда мы тут взяли власть. Делал я этот доклад...
Вышинский. Вы начали сколачивать группу “левых коммунистов” в Ленинграде или в Москве?
Бухарин. В Ленинграде.
Вышинский. Тогда же, сейчас же?
Бухарин. Нет, не сейчас же. Вначале вопрос о мире...
Вышинский. Я понимаю, это же вопрос о вашей тактике.
Бухарин. Нет, не о тактике.
Вышинский. А группа ваших сторонников была с вами?
Бухарин. Нет.
Вышинский. Вы один рассчитывали мирными средствами прийти к власти или с группой?
Бухарин. Тогда еще вопрос не стоял об этом, а разногласия начались по вопросу о мире.
Вышинский. Я вас спрашиваю не о разногласиях, а спрашиваю, когда, к какому времени вы начали сколачивать группу “левых коммунистов”?
Бухарин. Я считаю, что к 1918 году.
Вышинский. С начала 1918 года?
Бухарин. Не помню, в каком месяце, гражданин Прокурор, двадцать с лишним лет прошло.
Вышинский. Во всяком случае, когда вы вступили в переговоры с “левыми” эсерами, у вас эта группа была?
Бухарин. Совершенно верно.
Вышинский. Следовательно, вы уже организационно оформили свою группу, а затем вступили в блок с “левыми” эсерами, или это переплеталось?
Бухарин. Нет, у нас уже тогда была, я не скажу уже сложившаяся группа. Вы, гражданин Прокурор, вы меня извините, очень персонально ставите вопрос. Это течение возникло...
Вышинский. Я не спрашиваю, когда это течение возникло, я спрашиваю, когда эта группа организовалась?
Бухарин. Я вам сказал, в начале 1918 года.
Вышинский. Я вас прошу сказать точнее: вы вступили в переговоры с группой “левых” эсеров после того, как ваша группа организовалась?
Бухарин. Это было, по-моему, тогда, когда она в основном уже сформировалась.
Вышинский. Скажите, у вас настроения были очень резкие тогда против Брестского мира и против руководства?
Бухарин. Настроения были довольно резкие.
Вышинский. Довольно резкие?
Бухарин. Да.
Вышинский. Так что в условиях таких настроений не случайно сложилась мысль об аресте?
Бухарин. Нет, я бы, видите ли, так не сказал.
Вышинский. То есть вполне понятно, что в обостренной, раскаленной атмосфере...
Бухарин. Но я хочу сказать, что до Брестского мира...
Вышинский. Я это не спрашиваю...
Бухарин. До Брестского мира такой идеи с положительным отношением к ней ни у меня, ни у других не было.
Вышинский. А после Брестского мира?
Бухарин. А после Брестского мира она всплыла.
Вышинский. Я и спрашиваю об этом. Очень озлобленное у вас настроение было?
Бухарин. Это не был вопрос личного озлобления против личностей и против вождей.
Вышинский. Я говорю — накалена атмосфера была достаточно?
Бухарин. Да, горячность по линии фракционной борьбы была очень большая.
Вышинский. Атмосфера была накалена горячо?
Бухарин. Достаточно.
Вышинский. И в этой атмосфере вопрос об аресте, а у некоторых, быть может, об убийстве, не исключался?
Бухарин. Насчет ареста я признаю, относительно убийства мне ничего ровно неизвестно.
Вышинский. А атмосфера была...
Бухарин. Атмосфера была атмосферой.
Вышинский. Атмосфера была достаточной для того, чтобы такие мысли и планы могли родиться в разгоряченных головах?
Бухарин. Может быть, у кого-нибудь рождались, но я лично никаких симптомов этого не замечал.
Вышинский. И вас никто на это не толкал?
Бухарин. Нет, никто не толкал.
Вышинский. Никто не указывал, что нужно устранить Ленина, Сталина и Свердлова?
Бухарин. Нет, гражданин Прокурор, нет, этого не было.
Вышинский. Никакие специальные органы?
Бухарин. Ни органы, ни лица.
Вышинский. Никакие специальные органы вам поручений не давали?
Бухарин. Нет, не давали.
Вышинский. А эти показания свидетелей вы целиком отвергаете?
Бухарин. Нет, я их отвергаю не целиком.
Вышинский. А в этой части?
Бухарин. А в этой части целиком.
Вышинский. А почему говорят об этом и “левые коммунисты” бывшие, и “левые” эсеры,— все?
Бухарин. Нет, это говорят не все: из двух “левых” эсеров только
один.
Вышинский. Говорят, что вы подготовляли, как изменник революции, арест Ленина, Сталина, Свердлова.
Бухарин. Это я признаю.
Вышинский. А к этому они добавили, что вы готовили и убийство.
Бухарин. А с этой добавкой я абсолютно не согласен, я это категорически отрицаю.
Председательствующий. Вопросов нет?
Вышинский. Нет.
Председательствующий. Полагаю, что свидетели могут уйти из
зала.
Вышинский. У меня есть еще заявление относительно экспертизы.
Председательствующий. Разрешите объявить перерыв на 10 минут.
Объявляю перерыв на 10 минут.
* * *
Комендант суда. Суд идет. Прошу встать.
Председательствующий. Садитесь, пожалуйста.
Заседание продолжается. Для установления ряда обстоятельств, связанных с умерщвлением Алексея Максимовича Горького, Валериана Владимировича Куйбышева, Вячеслава Рудольфовича Менжинского, Максима Алексеевича Пешкова, а равным образом для выяснения ряда обстоятельств, связанных с покушением на отравление Николая Ивановича Ежова, Военной Коллегией Верхсуда СССР по ходатайству Прокурора Союза вызвана экспертиза в составе: заслуженного деятеля науки профессора Николая Адольфовича Шерешевского, заслуженного деятеля науки, профессора Дмитрия Александровича Бурмина, профессора Владимира Никитича Виноградова, профессора Дмитрия Михайловича Российского и доктора медицинских наук Владимира Дмитриевича Зипалова.
Вызванные эксперты находятся в зале заседания. Профессор Шере-шевский Н.А., профессор Бурмин Д.А., профессор Виноградов В.Н., профессор Российский Д.М., доктор медицинских наук Зипалов В.Д.
(Вызванные эксперты занимают приготовленные места.)
Вышинский. Вопросы обвинения экспертизе заключаются в следующем. По первому разделу—по умерщвлению А. М. Горького, первый вопрос: допустимо ли, чтобы больному с резко выраженным пневмосклерозом, с наличием бронхоэктазов и каверн, эмфиземы легких и перерождения сердечно-сосудистой системы, страдающему тяжелыми периодическими кровохарканиями, назначался режим длительных прогулок после обеда, особенно в сочетании с утомительным трудом?
Второй вопрос. Мог ли подобный режим, проводимый в течение продолжительного времени, вызвать у больного ухудшение состояния здоровья и, в частности, сердечно-сосудистой системы?
Третий вопрос. Допустимо ли помещение подобного больного в квартиру, где заведомо имелись больные гриппом?
Четвертый вопрос. Правильно ли было ведение больного, правильно ли велась история болезни и лечения А. М. Горького во время его последнего заболевания с 31 мая по 18 июня 1936 года?
Пятый вопрос. Допустимо ли вообще длительное и одновременное применение больших доз сердечных средств внутривенно, подкожно и внутрь, именно дигиталиса, дигалена (препараты наперстянки), строфантина и строфанта, а в частности, у тяжелобольного А. М. Горького, 68 лет, страдавшего вышеуказанным поражением внутренних органов?
Шестой вопрос. Каковы могли быть последствия такого лечения у А. М. Горького при его последнем заболевании?
Седьмой вопрос. Возможно ли допустить, чтобы врачи достаточной квалификации могли применить такой неправильный метод лечения без злого умысла?
Восьмой вопрос. Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что метод лечения А. М. Горького был заведомо вредительским, направленным к ускорению его смерти, с использованием для достижения этой преступной цели специальных познаний, которыми располагали обвиняемые Левин и Плетнев?
По второму разделу—по умерщвлению товарища Куйбышева.
Первый вопрос. Допустимо ли было назначение больному В. В. Куйбышеву, страдавшему приступами грудной жабы и распространенным артериосклерозом, длительных приемов больших доз дигиталиса (наперстянки)?
Второй вопрос. Могло ли применение больших доз препаратов наперстянки в продолжение длительного срока (нескольких месяцев) способствовать учащению припадков грудной жабы?
Третий вопрос. Допустимо ли в состоянии припадков грудной жабы разрешать больному двигаться и подыматься по лестницам, и можно ли оставить больного с припадком грудной жабы без оказания немедленной врачебной помощи?
Четвертый вопрос. Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что метод лечения В. В. Куйбышева был заведомо вредительским, направленным к ускорению его смерти, с использованием для этого как специальных познаний, которыми располагали обвиняемые, так и метода умышленного оставления В. В. Куйбышева без медицинской помощи при очередном припадке грудной жабы?
По умерщвлению товарища Менжинского.
Первый вопрос. Допустимо ли было у больного В. Р. Менжинского, страдавшего артериосклерозом с тяжелыми припадками грудной жабы и имевшего инфаркт миокарда, длительное применение препаратов наперстянки, особенно в сочетании с лизатами, могущими усиливать действие препаратов наперстянки?
Второй вопрос. Могло ли применение такого метода лечения способствовать истощению сердечных мышц и тем самым способствовать наступлению смертельного исхода?
Третий вопрос. Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что обвиняемые Левин Л. Г. и Казаков И. Н. применяли заведомо вредительские методы лечения тов. Менжинского, поставив своей преступной целью скорейшее наступление его смерти, которая и явилась результатом их преступных действий?
По умерщвлению Максима Алексеевича Пешкова.
Первый вопрос. Правильно ли велось лечение М. А. Пешкова, болевшего крупозным воспалением легких, как оно изложено в показаниях обвиняемого Левина?
Второй вопрос. Мог ли подобный неправильный метод лечения, проводимый обвиняемым Левиным, способствовать смертельному исходу болезни?
Третий вопрос. Можно ли считать установленным, что обвиняемый Левин, поставив своей преступной целью ускорение смерти М. А. Пешкова, применял заведомо вредительское лечение для осуществления своей преступной цели?
Наконец, вопросы к экспертизе по покушению на отравление Николая Ивановича Ежова.
Первый вопрос. Можно ли на основании представленных экспертизе материалов заключить об организации отравления товарища Н. И. Ежова и прийти к заключению, что обвиняемые Ягода Г. Г. и Буланов П. П. применяли для достижения своей преступной цели крайне опасные и весьма действенные способы постепенного отравления товарища Н. И. Ежова?
Второй вопрос. Можно ли считать установленным, что в результате примененных обвиняемыми Ягодой Г.Г. и Булановым П.П. способов отравления товарища Н.И. Ежова, его здоровью был причинен значительный ущерб, и если бы это преступление не было своевременно вскрыто, то жизни товарища Н.И. Ежова угрожала бы непосредственная опасность?
Позвольте мне передать один экземпляр этих вопросов экспертизе.
Председательствующий. Пожалуйста.
(Прокурор передает экспертизе перечень вопросов.)
Председательствующий. У защиты дополнительные вопросы экспертной комиссии будут?
Коммодов. Защита в перерыве ознакомилась с вопросами, считает их исчерпывающими и никаких добавлений не имеет.
Председательствующий. Обвиняемые имеют дополнительно вопросы к экспертизе? (Голоса обвиняемых: “Нет”.)
Разъясняю, эксперты могут оставаться в зале заседания, они допущены к изучению всех материалов дела и в результате своей работы должны дать суду заключение, строго соответствующее обстоятельствам дела и вытекающее из тех специальных знаний, которыми обладают товарищи эксперты.
Вышинский. Позвольте мне обратиться к суду с ходатайством: я прошу разъяснить экспертам, что их заключение должно быть ими дано также на основании объяснений, которые в суде будут даны обвиняемыми по настоящему делу и свидетелем Белостоцким, вследствие чего в это время, я считаю, присутствие экспертов в зале заседания обязательно.
Председательствующий. Я это и имел в виду: если товарищи эксперты будут находиться в зале во время допроса Левина, Плетнева, Казакова, то тем самым они будут в курсе их показаний.
Заседание закрывается до 11 часов утра 8 марта.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ: Армвоенюрист В. В. Улърих, Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР
СЕКРЕТАРЬ: Военный юрист 1-го ранга А. А. Батнер