III. [О геополитике Российской империи и о сокращении расходов на проценты по государственным, железнодорожным и прочим долговым обязательствам]

III. [О геополитике Российской империи и о сокращении расходов на проценты по государственным, железнодорожным и прочим долговым обязательствам]

Теперь на сцену является грозный финансовый вопрос. Откуда достать деньги для введения всеобщего начального образования, на мелиорационные доплаты, на самые разнообразные культурные задачи, когда уже японская война повлекла за собою увеличение долговых обязательств на 60 миллионов ежегодно, а отмена выкупных платежей крестьянам причинить казне убыток в 80‑90 миллионов. Введение всеобщего начального образования потребует со стороны государства никак не меньше 50 миллионов[1] в год, а на земельные мелиорации, на приобретение сельскохозяйственных машин и на разные другие культурные задачи необходимо ассигновать также не меньше 100‑120 миллионов. Итого необходимо считаться с увеличением расходов на 250, а то и 300 миллионов ежегодно. Для возмещения этих расходов остаются два пути: сократить другие расходы и увеличить налоги. Но возможно ли сокращение расходов?

Сократить ли расходы на армию и флот? Почти немыслимо. Нечего и думать об уменьшении сухопутной армии до тех пор, пока самые близкие соседи России облечены в военные доспехи с головы до ног. К тому же в самом ближайшем будущем придется разрешить вопрос Ближнего Востока. Сохранить или потерять густо обитаемую китайцами Маньчжурию, — это не жизненный вопрос для русского народа. Ведь американцы и австралийцы делают все возможное, чтобы отвратить от себя желтую опасность, т. е. допущение китайских рабочих, сбивающих заработную плату и вносящих элемент разложения и вырождения, в полное жизни и прогресса народное хозяйство, а мы, завладев Маньчжурией, отдадим в сущности китайцам Сибирь и Центральную Азию. О сохранении Северной, мало обитаемой части Маньчжурии до Харбина еще можно было бы подумать, но с тем непременным условием, чтобы не пропускать туда больше китайцев. Но природные богатства Северной Маньчжурии, ее пригодность к земледельческой культуре не Бог весть как высока.

Проф. Мигулин полагает, что Дальний Восток оправдает всевозможные жертвы. Однако. Мигулин, очевидно, недостаточно знаком с географическими и земледельческими условиями этих местностей. Сахалин к хлебопашеству вовсе непригоден, а уголь его весьма плохого качества, так что пароходы Добровольного флота неохотно им пользуются. Рыбный промысел Сахалина все равно уже не находится в руках русского населения. К хлебопашеству, если иметь в виду только разведение ржи, пшеницы, овса и ячменя, весь Амурский край, как и Северная Маньчжурия и Уссурийский край, мало пригоден. Он страдает летом чрезмерной сыростью и производит “пьяный” хлеб; русские природные хлебные злаки там поражаются мелкими паразитными грибками, понижающими очень сильно его качество и количество. Сенокосы на Амуре дают плохое сено. Хорошо родится там только просо и разные виды фасоли. Географы-знатоки Дальнего Востока, как проф. Краснов, полагают, что поселенцам этих областей придется основать все сельское хозяйство на производстве фасоли и проса, который можно вывозить и продавать на рынках северного Китая. Главный довод, оправдывающий до некоторой степени борьбу из-за Дальнего Востока — это его золотые россыпи. Но эти золотые россыпи находятся у верхнего течения Амура, около Зеи и Буреи, против которых прежде находилась пресловутая “Желтугинская республика”. Теперь все течение Амура осталось за Россиею.

А выход к Тихому океану, к незамерзающим портам? Но какой смысл в этом выходе, какой смысл в Маньчжурской железной дороге, которой нечего возить кроме военных припасов и солдат, которая, следовательно, только сильно увеличит расходы на эксплуатацию (как известно, сам Витте считал эти добавочные расходы в 9 миллионов рублей за одно полугодие, и это еще в мирное время, в 1903 году); к этому же прибавить еще проценты с громадного капитала в 360 миллионов рублей, непроизводительно туда затраченного. Ведь если России нужна железная дорога к Желтому морю, которая имела бы торговое значение, то можно воспользоваться полученною уже у китайского правительства концессиею на постройку железной дороги от Кяхты прямо через Монголию в Пекин. Эта дорога сократит путь в Китай на 1.500 с лишком верст в сравнении с Маньчжурской (все расстояние от Иркутска до Пекина по этой дороге не превысило бы 1.900‑2.000 верст), она несомненно послужила бы важным звеном сообщения между Европою и Китаем, благо проезд до Пекина по ней сократился бы до 3‑4 дней. Весь вывоз чая и шелка из Китая в Россию, а отчасти и Германию и Австрию, непременно пошел бы по этой дороге и она со временем окупила бы расходы. Постройка дороги по сухой, равнинной Монголии притом несравненно легче, чем по лесным болотам и горным хребтам Маньчжурии. При сколько-нибудь умелом ведении дела эта постройка обойдется не дороже 30.000‑40.000 рублей за версту, т. е. за весь недостающий участок около 50 миллионов. По поводу империалистической политики, проповедуемой проф. Мигулиным, т. е. занятия Монголии и Восточного Туркестана русскими войсками, можно сказать, что значение Монголии для русской колонизации не очень высока, так как ⁹/₁₀ Монголии пригодны только для скотоводства, и только в немногих местностях, и то при помощи искусственного орошения, она удобна для земледелия. Восточный Туркестан, пожалуй, имеет несколько большую ценность в земледельческом отношении. По во всяком случае занятие этих областей только тогда можно оправдать, если это занятие не потребует крупных жертв. Наилучшие в земледельческом отношении области Центральной Азии уже давно находятся в русском владении. Это области около Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи. Ведь эти реки питают громадное Аральское озеро, что одно доказывает (см. выше), что водами их можно было бы оросить пространство хлебных полей и лугов, превышающее, по крайней мере, в полтора или даже вдвое пространство Аральского озера, т. е. водами этих рек можно было бы оросить, как уже указано выше, еще, по крайней мере, 10 миллионов десятин. Прибавим, что вся нынешняя орошаемая площадь в русских владениях Центральной Азии не превышает 2½ миллионов десятин. Однако, это почти уже равняется орошаемой площади благодатной страны Нила — Египта. Значит, при умении воспользоваться природными силами, Россия в Центральной Азии располагаешь площадью для разведения хлопка, риса, табаку, винограда, ценных фруктовых деревьев и шелководства, вчетверо превышающую площадь Египта. Но предположим, что в ближайшем будущем искусственное орошение будет распространено только на самые плодородные, покрытые благодатным лессом[2] равнины (возделывавшиеся уже в старину и даже в средние века, до опустошительного нашествия татар) и что по дешевой цене, т. е. по 65 рублей за десятину можно устроить орошение, следовательно, только на этих добавочных 2 миллионах десятин. Но и этого пространства более чем достаточно, чтобы сделать излишним весь привоз хлопка, шелка и шерсти, благо туземное население Центральной Азии, насколько оно принадлежит к Арийскому племени (напр., сарты), весьма трудолюбивы и искусные земледельцы. Значить, незачем России вести кровопролитную войну и тратить три миллиарда рублей, как это рекомендует проф. Мигулин, чтобы завладеть странами, могущими давать необходимый ей хлопок, шелк, шерсть и фрукты, ценностью в 150 миллионов в год. Россия такими областями уже владеет и может получить все эти продукты, расходуя на искусственное орошение лишь 100‑150 миллионов рублей; этот расход при том с лихвою окупится, так как за орошаемую площадь можно брать ренту. Если далее Центральная Азия окажется мала, то вспомним же, что Россия уже владеет благодатным Закавказьем. Там, на низовьях рек Куры и Аракса также простираются плодороднейшие в старину лессовые степи в 2‑2½ миллиона десятин, ныне почти необитаемые. Эти степи также легко превратить в рай земной, израсходовав на устройство искусственного орошения 75‑100 рублей за десятину. Вся Персия, занятие которой проф. Мигулин так страстно рекомендует, хотя бы это стоило величайших жертв, навряд ли располагает большею добавочною площадью для устройства искусственного орошения, чем одно Закавказье. Только одна древняя Вавилония обладала бы большею плодородною площадью, если восстановлены будут заброшенные древние оросительные канавы. Но, конечно, русским государственным деятелям не мешает уже теперь подумать о протекторате над Персией и Восточным Туркестаном, а также о разделе наследства больного человека на Золотом Роге. Нет никакого сомнения, что Россия, если бы она не связала себя на Дальнем Востоке, в любое время могла бы предложить такой раздел другим заинтересованным державам, выгодив для себя львиную долю, например, хотя бы и не всю, то большую часть Малой Азии с Босфором. Малая Азия имеет громадное экономическое значение. На северном ее побережье находятся богатейшие залежи каменного угля превосходного качества, столь нужные для русской промышленности. И для колонизации Малая Азия по причине слабой ее населенности весьма пригодна. Почва и климат там куда лучше, чем в Маньчжурии. Не в Персии, как думает проф. Мигулин, а только на южном берегу Черного моря по климатическим обстоятельствам возможно разведение чая, как это показывает уже опыт с удавшимися чайными плантациями на Чакве. Персия и Туркестан для чайного куста слишком сухие страны. Экзекуция над Турцией потребовала бы несравненно меньше человеческих жертв и расходов, чем война в Маньчжурии, тем более, что часть этой экзекуции приняли бы на себя Австрия (заняв Албанию), Сербия, Болгария, Греция (разделив Македонию — конечно по утвержденному державами плану); Италия, например, может получить (уступленную ей уже Францией) Триполис и Барку, а Германия и Англия получить вознаграждение в западной части малой Азии, Сирии и Вавилонии (Франция себе желает выговорить протекторат над Марокко; приведение в исполнение сего намерения поглотит все ее силы на несколько лет). Во всяком случае, вопрос о Ближнем Востоке есть вопрос жизни и смерти для русского народа. Прямой позор, оставить богатейшие прилегающие к России области неспособному к культурному развитию народу. Решение вопроса Ближнего Востока имеет величайшее культурное, а для России и национальное значение. Итак, без сохранения сильной армии России не обойтись.

Другое дело — вопрос о флоте. Флот в замерзающем Балтийском море для России — роскошь. Ведь бороться с флотом Англии он все равно не будет в состоянии. Главнейшие же балтийские порты все равно и для английского флота неуязвимы.

Война же с Германией или Австрией, если даже считаться с возможностью подобной совершенно бесцельной войны, будет решена на суше. Единственный смысл имеет флот в Черном море, хотя и тут главную роль всегда будет играть сухопутная армия. Значить, оставляя в Балтийском море несколько крейсеров, несколько дюжин миноносок и подводных лодок для лучшего охранения портов, можно сократить расходы на флот по крайней мере наполовину, т. е. на 50‑60 миллионов в год.

Остается еще вопрос о сокращении расходов на проценты по государственным, железнодорожным и прочим долговым обязательствам. Проценты на государственные долги, составляющие теперь 350 миллионов рублей (вместе с погашением в 25 миллионов) являются почти непосильным бременем для изнуренного русского народа. Весьма соблазнительна мысль, просто на просто сократить проценты до 3 или хотя бы до 3½ процентов в среднем. Оправдать подобную меру можно было бы тем, что Англия платит по своим долговым обязательствам только 2¾ и 3%, Франция 3%, а Германия 3 и 3½%. Подобною мерою можно было бы, при 8 миллиардах рублей долговых обязательств, в первом случае, если остановить погашение, сберечь 110 миллионов рублей ежегодно, и даже во втором случае около 70 миллионов, расходуя лишь 3½ × 8.000 / 100 = 280 миллионов рублей вместо 350 ежегодно. Но такое распоряжение могут назвать частичными государственным банкротством. Опасности от соседних держав конечно и при такой мере никакой не было бы, грозит единственно то, что заграничные банкиры на несколько лет не возьмутся устраивать новые русские займы и закроют кредит русскому государству. Но заграничных займов при благоразумной внутренней политике, пожалуй, и вовсе не потребуется. Лучше, конечно, было бы, если бы можно было обойтись без такой крутой меры, как сокращение процентных платежей, хотя при такой мере капитал заимодавцев вовсе не был бы потерян. Ведь германская 3‑процентная рента стоит на 90, французская и английская даже на 97‑100; русская же 4‑процентная рента за все время войны еще держалась на 88‑87, а теперь с 18 декабря упала до 72. Итак, при сокращении процентов на 3%, теперешние владельцы русской ренты в капитале ничего не лишились бы, а, быть может, еще выиграли бы. Но для поддержания кредита, конечно, лучше не производить редукции процентов. Если Россия на несколько лет перестанет устраивать легкомысленные займы, то впоследствии ее кредит на столько поднимется, что ей возможно будет конвертировать, на вполне легальном основании теперешние государственные займы в 3½‑процентные и, пожалуй, даже ниже. Можно было бы подумать о том, не будет ли достаточно на несколько лет пользоваться золотым запасом государственного банка и казначейства, составляющим все еще больше 900 миллионов рублей. Если этот запас сократить наполовину, то все еще соответствующей золотой валюте не грозит опасность. А 500‑600 миллионов рублей на экстраординарные расходы в течение последующих 3 лет пожалуй и хватит.

Примечания:

[1] Мнение проф. Мигулина, в его брошюре “Русский сельскохозяйственный банк”, Харьков, 1902 г., что будто бы достаточно и 10 миллионов доплаты; во всяком случае, следует считать оптимистическим, если ставить задачею поднять народное образование на одну ступень с германским и французским. Впрочем, Мигулин сам в последнее время в статьях, помещенных в “Руси”, считает, необходимым расход на начальное обучение в 100 миллионов, что, однако, преувеличено.

[2] Лесс — порода, образовавшаяся в сухом климате от ветров, привносящих каменную пыль. Лесс содержит в себе все драгоценные для питания злаков элементы, особенно калий и фосфор в большем количестве и поэтому при достаточном орошении отличается баснословным плодородием.