Стенограмма утреннего заседания 9 декабря 1935 г.

Гзйлит. Я хочу остановиться на трех вопросах: учебе территориальных войск в условиях измененных сроков летней учебы, огневой подготовке стрелковых войск и на вопросе борьбы за сохранение кадров.

С разрешения народного комиссара обороны в частях СибВО летнюю учебу мы повели несколько по-иному, чем в прошлом году. Мы резко изменили сроки новобранческих и общих сборов: так, новобранцы вместо 3 месяцев занимались только 2 месяца, зато переменный состав занимался 45 дней вместо предусмотренных законом 30 (фактически же переменнику давалось не больше 25 дней). К этому нас принудило слишком короткое сибирское лето, необходимость уложить работу переменника в войсках в период между посевом и хлебоуборкой, а главное, необходимость резкого повышения боевой подготовки переменника.

В результате этой организации учебы наш переменник вместо прежних 10-12 дней реальной учебы сейчас занимался 30-35 дней. Это дало возможность пройти с ним все положенные по плану темы общевойскового учения. Кроме того, мы имели возможность с пере-менником пройти некоторый курс одиночной подготовки продолжительностью 10—15 дней. При наличии большой текучести среди переменного состава такая работа с одиночным бойцом имеет чрезвычайно большое значение. Сократив новобранческие сборы с 3 месяцев до 2, мы этим нисколько не снизили качество подготовки новобранцев. Новобранцы прошли курс 3-месячной подготовки с теми же качественными показателями. Все это удалось провести благодаря главным образом лучшей организации учебы и, во-вторых, благодаря тому, что в этом году новобранцы к нам пришли значительно более подготовленными за период допризывной подготовки.

Я должен констатировать, что за истекший год организации Осоавиахима у нас значительно подняли качество подготовки новобранцев. Таким образом, новобранцы имели возможность пройти курс учения в 2 месяца вместо 3, причем мы, т. народный комиссар, уложились в те же самые пайковые нормы. Кроме того, мы выиграли еще в одном. Ежегодно обычно такие категории переменников, как комбайнеры, трактористы, водители и т.д., всегда, как правило, отрывались от сборов. Не успеем их призвать, как уже поступает распоряжение о досрочном их увольнении; оставались недовольны сами комбайнеры-переменники, как и все организации, где эти пе-ременники постоянно работают. Опыт проведения летней учебы в сокращенные сроки по Сибирскому военному округу себя целиком оправдал, и я прошу для частей Сибирского военного округа сохранить этот порядок и дальше.

Второй вопрос — о стрелковой подготовке и, в частности, о работе с нашими снайперами. В Сибирском военном округе за истекший год мы провели два специальных сбора с начсоставом снайперских команд. Один сбор был проведен весной с половины апреля до 1 июня в Юрге, на артиллерийском полигоне, и другой в Боровом в октябре—ноябре. Перед первым сбором я поставил цель — подготовить командиров-снайперов к летней работе с красноармейцами. Второй сбор имел задачу — повышение качества командира-снайпе-ра плюс ряд исследовательских задач.

Летняя подготовка наших снайперских команд целиком оправдала сбор. В результате летней учебы одна дивизия целиком имела отличные показатели своих снайперских команд по всем упражнениям, две дивизии получили кругом хорошую оценку и лишь одна — 94-я дивизия вышла на удовлетворительно. И это произошло только потому, что начсостав снайперских команд частей 94-й дивизии, которая еще весной не входила в состав Сибирского военного округа, не проходил снайперского сбора и таким образом вышел на летнюю учебу недостаточно подготовленным. Я хочу доложить вам, т. народный комиссар, некоторые результаты наших опытных стрельб снайперского сбора, проведенного с вашего разрешения.

Первое — о стрельбе ночью. Эти стрельбы показали, что на расстоянии 200 м ночью, из винтовки с телескопическим прицелом можно почти на 100% поражать цель величиною в рост человека. Вот результаты стрельбы темной ночью, при освещении прожектором В-2-35. Стреляло 19 чел. на расстоянии 200 м. Выпущено 95 пуль. Попало 85, или 93%. С открытым прицелом было выпущено 50 пуль, попало 17. В лунную ночь винтовкой с открытым прицелом пятью стрелками было поражено 25 пулями 22 мишени, или 88%, а с применением оптического прицела было поражено 15 пулями 15 мишеней, т.е. на 100%. При стрельбе в лунную ночь с освещением цели прожектором результаты снижались. Например, из 25 пуль, выпущенных с открытым прицелом, было только 43% попадания и при телескопическом прицеле 60%. Как видите, искусственное освещение в данном случае дало снижение против стрельбы при лунном свете. Таким образом, этот опыт показывает, что у нас есть полная возможность производить лунной ночью меткую стрельбу на расстоянии до 200 м.

Второе — опыт, для сопоставления результатов стрельб винтовками с обыкновенным и телескопическим прицелами при дневном освещении, по разным целям. Опыт охватывает стрельбу 58 чел. по 4 упражнениям. Результат рот: с открытым прицелом средний балл равен 4,32, с телескопическим прицелом — только 3,77. Этот результат является чрезвычайно интересным, и мы должны поставить вопрос о том, насколько наша снайперская винтовка³⁷, та винтовка, которой вооружены наши лучшие стрелки сегодня, насколько она дает меткий выстрел. Допустим, что наши снайперы на сегодня еще недостаточно овладели телескопическим прицелом, хотя стреляли лучшие снайперы округа, тем не менее разница между данными стрельбами чрезвычайно существенна. Этот опыт ставит во всю ширь своевременность пересмотра качества нашей снайперской винтовки. С другой стороны, т. народный комиссар, я хочу здесь подчеркнуть и другие отрицательные свойства оружия нашего снайпера.

Что это за отрицательные качества? Во-первых, наша снайперская винтовка потеряла скорострельность. Мы заряжаем, т. народный комиссар, снайперскую винтовку одним патроном и, таким образом, лучшего стрелка заведомо заставляем стрелять медленнее, чем стреляет рядовой стрелок из обыкновенной винтовки. Во-вторых, мы наряду с потерей скорострельности, не добились требуемой меткости. Мы подогнали высококачественный прицел под нашу обыкновенную винтовку и требуем меткого огня на 1500 м. Наша снайперская винтовка на этом расстоянии не дает достаточно меткого огня, потому что на 1000 м она имеет слишком большое рассеивание. Благодаря малой сравнительно начальной скорости при стрельбе на 1000—1500 м на полет пули значительно влияет внешнее атмосферное состояние. Поэтому на дальние дистанции наша винтовка не дает меткого огня. А условия маневренного боя как раз требуют и значительную дальность, и большую скорострельность. Иные требования к снайперу и его вооружению предъявлялись в империалистическую войну, в окопах, когда снайпер вел огонь, главным образом по наблюдателям, укрытым за стальными щитами.

Конструкция и баллистические качества снайперской винтовки должны полностью отвечать требованиям современного маневренного боя. Поэтому должен быть сконструирован другой ствол, другая ложа, должна быть другая пуля, вес, должна быть другая, т. народный комиссар, начальная скорость. Тогда мы получим не только меткость, но и большую пробивную способность и сможем поражать некоторые цели за броней. Поэтому я считаю, что наша снайперская винтовка сегодняшнего дня — немного отсталая винтовка.

Другой вопрос. Говоря о снайпере, мы не можем умолчать о вооружении помощника снайпера — его наблюдателя. Он вооружен 6-кратным биноклем. Этот бинокль годен и хорош для командира роты, командира батальона, командира пулеметного взвода для решения ими тактических задач, для рассматривания крупных целей. Но он совершенно не дает возможности вести настоящие наблюдения на 1000-1500 м. Больше того: он не дает возможности нашему наблюдателю-снайперу вести снайперскую разведку, отыскивать цели на больших расстояниях. Он в бинокль ничего не видит. Поэтому наряду с вооружением бойца снайпера стоит вопрос вооружения наблюдателя снайпера дополнительными приборами, скажем, подзорной трубой. Мы ставим обязательным условием, чтобы наблюдатель лежал рядом со стрелком снайпером. Полагаю, что это условие не должно быть постоянным правилом. Не всегда у нас будут возможности снайпера и наблюдателя держать вместе. Мы будем иметь ряд случаев, когда окажется необходимым располагать их врозь. На такие случаи снайперская пара должна располагать портативной телефонной аппаратурой. Эта аппаратура будет также весьма полезна для часового с подчаском и т.д.

Мы совершенно не занимались вопросами маскировки снайперов, т. народный комиссар. Располагая наблюдателя рядом со снайпером, мы делаем их очень заметными. Замаскировать двоих значительно труднее. Вообще культура маскировки снайперу прививается слишком недостаточная, низкокачественная.

Так как мое время истекает, разрешите остановиться еще лишь на одном, весьма существенном вопросе — о сбережении наших кадров. Вопрос о сбережении кадров звучит как-то необычно, ненормально. Тем не менее я считаю, что это является совершенно актуальным вопросом в нашей работе. Мы в ряде случаев недостаточно внимательно подходим к нашим кадрам. У нас чрезвычайно много случаев отдачи под суд, изъятия из армии и т.п. Мы чрезвычайно легко бракуем людей. Между тем не всегда эти крайние меры вызываются необходимостью. Это говорит за то, что мы не используем всех способов воздействия на людей, не воспитываем мы их... Мы ходатайствуем, т. народный комиссар, перед вами в тех случаях, когда мы уверены, что еще можно обойтись без этих крайних мер, видим, что мы сами и наши подчиненные не использовали всех мер воздействия и перевоспитания.

Я мог бы назвать десятки таких комиссаров, о которых, в частности, мне докладывали, как о непоправимых, совершенно непригодных и которых нужно выгнать притом как можно скорее. Но когда мы стали проверять этих людей, то оказалось, что они далеко не такие плохие и вообще не безнадежные. Больше того: во многих случаях обнаруживалось, что, во-первых, ни командир дивизии, ни начальник (начпобриг), ни командир полка, никто как следует не разбирал дела, не вызывал товарища, не поговорил с ним. То же самое надо сказать про партийные организации. Никто не оказал настоящей товарищеской поддержки, не выяснил, почему человек начинает скрываться, разлагаться и т.д.

Ворошилов. Товарищи, слушайте все, это вас всех очень близко касается.

Гайлит. Это, т. народный комиссар, результат вашего приказа, именно вы заставили нас подойти к людям более внимательно. Только поэтому мы выяснили, что этой группой людей не занимались. Их били дисциплинарно, били по партийной линии, но чтобы подойти к ним по-товарищески, чутко и внимательно, чтобы поддержать их — этого не было. Это и приводило к тому, что командиры частей и соединений не находили ничего другого, как ходатайствовать об отдаче под суд или об изъятии из армии.

Поэтому я и считаю своим долгом доложить здесь, т. народный комиссар, и об этом вопросе.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 37-38.

Грязнов. Забайкальский округ³⁸ не может жаловаться на недостаток или отсутствие техники. Техники всех видов у нас много, и даже наоборот, авиации и мехвойск больше, чем других родов войск. Поэтому я прежде всего начинаю с авиации. В текущем году в авиации мы имели ряд значительных улучшений по сравнению с прошлым годом. Наиболее характерно это выражается в аварийности. В прошлом году по аварийности Забайкальский округ занимал первое место в Рабоче-крестьянской Красной армии. В частности, 251-я бригада в прошлом году имела два десятка аварий, в этом году она не имеет ни одной аварии. Весь округ в прошлом году имел 36 аварий, в этом году 9 аварий. Дальше, если в прошлом году мы имели 6 катастроф, то в этом году мы не имеем ни одной катастрофы. Между тем боевая подготовка проходила в текущем году более интенсивно, чем в прошлом году. 16 авиачастей шли вовсе без аварий. 29-я бригада весь год также шла без аварий, и только под самый конец получилась одна поломка, которую я вынужден был признать аварией, причем т. Алкснис с нами согласился, а в целом она весь год также шла без аварий. Слепые полеты у нас тоже за этот год не дали ни одной аварии, несмотря на то что мы налетали в слепых полетах около 8 тыс. часов. Мы имеем 7,5 тыс. ночных полетов. На 45 тыс. часов общего количества налета мы имеем примерно 5 тыс. на одну аварию. Я считаю, что и это не годится, мы должны добиваться лучшего положения, но улучшение в авиации налицо. Я считаю, что у нас не одна бригада должна быть безаварийной, а все бригады должны стать безаварийными.

Высотная подготовка. Тов. нарком, в этом отношении мы также имеем удовлетворительное положение с выполнением вашей директивы. 29-я авиационная бригада подняла свой потолок до 3900 м при большой дробности индивидуального потолка каждого отдельного самолета. 202-я авиабригада добилась при высотных полетах в 5900 м и сделала бригадный полет на 5700 м. Примерно такие же данные мы имеем по другим бригадам. Таким образом, в целом ваши указания, т. нарком, по высотным полетам по Забайкальскому округу выполнены. Мы имеем также значительное улучшение в боевой готовности авиации. Если еще в июне месяце 1-я авиабригада могла поднять в воздух только 25% наличных кораблей, то сейчас мы добились такого положения, что по боевой тревоге нам удалось поднять целиком 100% материальной части бригады с выполнением весьма сложных боевых задач. И надо сказать, что на этом уровне 1-я бригада продолжает оставаться до настоящего времени.

Особо важно отметить, что нам удалось вынести подготовку авиачастей с собственного двора в поле. В прошлом году авиация работала только на собственных аэродромах. В течение лета мы достигли решительного перелома, и нам удалось добиться такого положения, что сейчас мы всю подготовку выносим на передовые аэродромы. Это обеспечило отличное изучение приграничного театра, улучшило организацию оперативно-тактической подготовки и создало ряд положительных навыков в эксплуатации и службе авиации в полевых условиях. Зимой мы также намечаем в течение всей зимы авиационные части — эскадрилью за эскадрильей последовательно выводить на передовые аэродромы и заставлять работать на передовых аэродромах в зимних условиях.

Какие недостатки мы имеем в подготовке авиации? Основной и решающий недостаток — это воздушный бой. Мы крепко занимаемся воздушным боем, но нужно прямо сказать, что вкуса к этому, любви к этому в авиачастях, кроме истребительной авиации, нет. Ваш приказ № 0101[1] прямо говорит, что воздушным боем нужно заниматься всем видам авиации. Между тем основной крен имеется только у истребительной авиации, что вполне естественно, но тяжелая бомбардировочная и штурмовая авиация с трудом идет на проработку вопросов воздушного боя не только одиночных самолетов, но частей и соединений, а в воздухе все роды авиации должны научиться вести победоносный воздушный бой.

Нужно кстати сказать, что курсы авиационной подготовки также не в достаточной степени отражают требования к воздушному бою, чтобы применение элементов воздушного боя пронизывало выполнение каждой полетной задачи. Мне думается, что в последующих курсах нужно так скомплектовать все элементы боевой, тактической и летной подготовки, чтобы во всех заданиях штурмовой, тяжелой и легкой бомбардировочной авиации были бы элементы воздушного боя. Мы крепко жмем на этот вопрос, но нужно сказать, что в нем много неясностей, путаницы и разброда. Нет ни методики, ни обобщенного опыта. Мне думается, что необходимо издать специальную инструкцию по воздушному бою для тяжелой, легкой бомбардировочной и штурмовой авиации. Это значительно облегчит работу наших низовых авиационных частей, приведет к единству тактических приемов и взглядов в тактике воздушного боя.

В оперативно-тактической подготовке сделан довольно серьезный сдвиг. Оперативно-тактической подготовкой наша авиация занималась значительно больше, чем в прошлом году. Я лично должен очень положительно отметить организацию воздушного корпуса. Наличие воздушного корпуса, инстанции, объединяющей тяжелые бомбардировочные бригады, резко сказалось в деле улучшения оперативно-тактической подготовки тяжелой авиации. Но надо отметить, что оперативно-тактической подготовкой занимаемся мы в окружном масштабе, а командиры соединений неохотно идут на оперативно-тактическую подготовку и, мне думается, не всегда методически в достаточной степени подготовлены к руководству этой работой. Чтобы создать перелом в вопросах методики оперативнотактической подготовки, мне думается, было бы своевременно, хотя бы на один месяц, собрать наших командиров авиационных соединений при Воздушной академии в Москве и дать им крепкую методическую и организационную зарядку в деле ведения оперативнотактической подготовки.

Вы помните, когда потребовалось создать решающий перелом в высшем командном составе. Вы собирали на месяц на КУВНАС командиров корпусов и дивизий. И это дало свои положительные результаты. Зимой было бы возможно в течение января — февраля месяцев без большого ущерба для боевой подготовки оторвать комбригов. Летом этого делать нельзя, потому что летом мы имеем напряженный период подготовки частей и соединений.

В вопросе мобильности — боевой мобильности авиации мы, т. народный комиссар, научились очень быстро поднимать в воздух не только легкие соединения целиком, но даже поднимать тяжелые бригады в течение 8—10—12 мин., в зависимости от подготовленности отдельных соединений. Но есть одна большая беда. Поднимать в воздух мы умеем быстро, но организовать посадку целого соединения не научились, и бригады, которые поднимаются в воздух в течение 10 мин., садятся в течение часа или полутора часов, вследствие плохой, неумелой организации посадочной работы. К чему это приводит? Это приводит к тому, что мы, естественно, сокращаем рычаг дальности авиации, потому что командир соединения, посылая часть для выполнения задания, вынужден сокращать дальность полета из расчета, что ему надо учитывать потребность в длительных сроках на посадку. Следовательно, недоработка и недостатки в подготовке понижают дальность боевого полета. Я считаю, что одним из решающих элементов в дальнейшей подготовке нашей авиации, в особенности соединений, является улучшение в деле организации посадки целых соединений или групп соединений. Это одно из больных мест должно быть ликвидировано в кратчайший срок.

Мехвойска. В течение всего текущего года, особенно в течение летнего периода, вся подготовка мехвойск была направлена на освоение всех проблем борьбы в горно-лесистой местности. В этом отношении опыт прошлого года был в значительной степени умножен и расширен. В конце текущего года мы добились значительных успехов в деле оперативного управления механизированными соединениями — корпус, бригада. Корпус стал ма-невреннее, подвижнее; хорошо управляется, хорошо маневрирует и умеет быстро менять направление удара то в одном, то в другом направлении. Но, т. народный комиссар, с аварийностью в мехвойсках у нас все еще неблагополучно. После вашего приказа мы крепко взялись за эту работу и проводили напряженную борьбу с этим безобразием. Мы добились кое-каких успехов, но их нужно закрепить и добиваться полной безаварийности.

Разрешите, т. народный комиссар, привести некоторые цифры аварийности:

за первый квартал мы имеем 100 случаев аварий;

за второй квартал мы имеем 66 случаев аварий (после вашего приказа);

за третий квартал, который был наиболее тяжелым в отношении использования материальной части, потому что мы имели значительно больше учений — 19 случаев. Но я должен доложить, т. народный комиссар, как об этом говорил т. Халепский, что это цифры аварийности не характеризуют только механизированные соединения АБТ войск, но в этом крепко повинны другие рода войск. Задача командующих войсками заключается в том, чтобы снизить аварийность не только в мехсоединениях АБТ войск, где она обязательна и по праву должна быть снижена до нуля, а главным образом по другим родам войск, где колотят очень много машин.

Возьмем авиацию. Если там уделяется много внимания сбережению самолета, то любви к автомашине в авиачастях нет, и авиация дает большое количество автоаварий. Между тем без 100% постоянной исправности автотранспорта в автосоединении не может быть и речи о подлинной боеготовности. В связи с правильным распределением функций и ответственности поднялась активность низовых звеньев, командир отделения стал работать лучше, инициативнее, комвзвод тоже стал работать лучше и инициативнее. Но мы имеем еще много рецидивов недоверия, попыток вмешаться, подменять, но, мне кажется, что основной фундамент мы заложили, и будущий год даст уже окончательное закрепление элементов ответственности за подготовку каждой инстанции, поднимет методику и результаты.

После издания новой Инструкции по глубокому бою, положившей основание к гибким, подвижным, а не закостенелым формам боя, я должен доложить, что резко изменилась и методология управления. Командиры и штабы, естественно, вынуждены были приспособиться к гибким формам и методам развития боя, его подвижности.

Раньше штабы были скованы, отяжелены канцелярской техникой и предпочитали мало двигаться, а следовательно, отставали от боевых порядков, следовательно, просто теряли управление. Им казалось, что они управляют, а на самом деле бой развивался стихийно, хаотически, независимо от воли штабов. Тов. народный комиссар, я должен сказать, что в вопросах управления мы имеем одно весьма болезненное явление. Это касается не только нашего Забайкальского округа, но, очевидно, и других округов. У командиров всех степеней создалась привычка крепко отставать от боевого порядка, располагаться на командирском пункте, вне участия в самом бою. Когда командир полка не находится в боевом порядке, он не видит боя, батальоны дерутся сами по себе, получается полный разброд. Когда командир находится в глубине, не в расположении боевого порядка, подальше от огня, то он опаздывает с управлением, повторяю, он не видит поля сражения, и благодаря этому управления боем, конечно, не будет. Наша профессия организаторов боя обязывает нас быть в огне.

Вторая болезнь — двухштабье. Где-то в глубине располагается так называемый основной штаб, а командир полка, лишенный органа управления, пытается управлять боем один, со случайными штабными командирами, но ничего из этого, конечно, не выходит. Там, где дерутся батальоны, роты — там и место командира полка, но вместе именно со своим штабом. Каждую минуту развития боя личное восприятие событий, естественно, обяжет командира и его штаб управлять боем живо, инициативно, соответственно действительному положению вешей и поведению противника.

Я хочу остановиться на вопросе разведки — это отсталый участок нашей работы. Александр Ильич[2] прав, когда говорит, что разведка — это буквально какой-то жупел Рабоче-крестьянской Красной армии.

Действительно, в течение последних 6 лет нет ни одного приказа наркома, где бы все время не ставился вопрос о разведке, где бы все время не говорилось о том, что разведка — наш больной вопрос. Тов. народный комиссар, очевидно, и мы не доделали многое в этом деле, иначе вопрос бы не становился, иначе вопросы разведки сошли бы со страниц ваших приказов, но, с другой стороны, т. народный комиссар, мне думается, что нужно внести какие-то организационные начала в вопросы разведывательной службы, которые бы помогли нам выпутаться из тупика. Каждый боец, конечно, должен быть разведчиком, уметь разведывать, но, по-видимому, надо создать специальные подразделения разведчиков в полках. Ведь известно, что в период империалистической войны разведчики были самые лучшие люди, разведчик считался лучшим героем в части, разведчик шел на разведку с гордостью, с сознанием того, что он разведчик. Повторяю, каждый боец в бою будет разведывать, но, по-видимому, важнейшие задачи разведки, ее наиболее сложные виды — разведка оборонительной полосы противника, разведка флангов и тыла, — должны выполнять специальные разведывательные органы.

В организации новой дивизии, т. народный комиссар, вы вводите разведывательный батальон, но, по-моему, важнее было бы ввести разведывательный орган в полку. Тогда и штабы, и командиры частей вынуждены были бы крепче заняться и подготовкой, и отбором разведчиков. Во-вторых, т. народный комиссар, я считаю своим долгом просить вас об организации в Москве разведывательных курсов. Раньше в Москве созывали разведчиков, были месячные, двухмесячные курсы. Вполне целесообразно кое-кого и теперь переучить, подготовить как хороших организаторов разведывательной работы, методистов по постановке службы и организации разведки в войсках. Мы обязаны в округах крепко, по-стахановски, заняться этим делом, но, повторяю, целесообразно возродить курсы, которые были при Разведывательном управлении РККА.

Еще об одном крупном недочете. Вы требуете высокой строевой дисциплины, но в полевой работе у нас еще много неряшливости. Когда делаешь строевой смотр, как будто ладно, но как только вышли в поле, все пропало — штабы неряшливы, тылы неряшливы, дисциплина времени никудышная.

Вопрос об опытных учениях. Александр Ильич кратко докладывал об опытных учениях. Я должен сказать, что когда ставится задача того или другого одного опытного учения, то часто получаются совершенно случайные выводы. Нужно взять целый комплекс — сначала отработать по элементам отдельные детали, провести ряд учений, а потом уже на завершающем, хорошо, тщательно подготовленном учении, добиваться цельных, достаточно обоснованных выводов, т.е. ставить задачи не на опытные «учения», а на «опытную тему» на определенный длительный период.

Еще я хотел доложить вам, т. народный комиссар, что, имея у себя горно-степной театр, мы не обеспечены элементами горного оснащения для наших дивизий. Я считаю, что этим вопросом мы должны крепко заняться.

И, наконец, последний вопрос. На западном театре мы имеем хорошие и свои карты, и будем отбирать хорошие же карты и у противника. У нас Маньчжурский театр имеет старую, 40-летнюю карту, очень неудовлетворительную. С началом войны мы можем воспринять крупнейший недочет только аэрофотосъемкой, и поэтому я очень прошу на территории Забайкальского округа иметь хороший аэрофотосъемочный отряд, который с началом военных действий быстро сможет дать нам хорошие топокарты. У меня в округе очень много техники, и без хороших точных карт нам будет очень трудно победоносно использовать эту технику наиболее производительно.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 39-40.

Уборевич. Боевая подготовка нашего округа к войне в условиях западного театра военных действий за этот год пришла со значительными достижениями. Я не буду касаться мобилизационной готовности войск округа и связанных с этим важнейших вопросов. Из этой группы вопросов я коснусь только вопроса о второочередных частях. Во-вторых, я не буду касаться оперативной подготовки, включая подготовку театра военных действий, армейских управлений, изучения противника, коснусь только опыта оперативных полевых поездок. Не буду также касаться недочетов нашего технического оснащения армии.

Проблема боевой подготовки армии для войны на западе есть прежде всего решение германской проблемы, чтобы по решающим факторам превосходить боевую подготовку всех элементов немецкой, вновь возродившейся армии.

Докладываю вам, т. народный комиссар, общие важнейшие итоги по подготовке войск и некоторые предложения на 1936 г.

Из итогов боевой подготовки нам бы хотелось отметить прежде всего рост танковых частей на этот год. Мы имели все условия, чтобы не только поднять боеспособность старых частей, но и формировать новые. Мы имели прекрасное техническое оснащение, устойчивую, хорошо продуманную организацию, мы имели достаточно ресурсов на боевую подготовку и т.д.

Во-первых, выросло вождение танков ночью и днем, причем опыт лучших танкистов показывает, что мы можем ставить перед собой задачу уже непрерывного применения танковых частей в течение 7 суток вместо прежней нашей концентрации, что танк может непрерывно работать 2-3 суток, а затем остановка 1-2 суток на приведение в порядок (это достигают только самые лучшие части). Я докладываю, т. начальник Генерального штаба, по опыту лучших наших танкистов. Вся наша страна и в промышленности, и во всех остальных областях равняется на лучших. Эти лучшие танкисты ничем особым не отличаются от остальных, они только сумели овладеть танком, и поэтому мы ставим перед собой задачу подтянуть остальных к этим лучшим. Я не вижу причин, которые бы не давали нам возможности добиться этих результатов. Мы их обязательно добьемся.

Во-вторых, лучше стали работать штабы в смысле управления; весь командный состав хорошо овладел радио. Безусловно, наши танковые части хорошо и быстро совершают перегруппировку.

В-третьих, боевые стрельбы мы проводили поротно и батальонно. Много поработали над боем против танков. Мы ставили перед собой задачу, чтобы поле сражения, где появятся немецкие и польские танковые части, в возможно кратчайший срок очистить, пользуясь нашими огромными преимуществами. (Постановка задач наподобие авиации — обеспечить господство в воздухе.) Новые танковые части создаются неплохо.

В-четвертых, нас увлекают, т. народный комиссар, две перспективы по танковым частям. Уже сейчас в порядке экспериментирования удается ночью хорошо стрелять с применением фар, которые быстро зажигаются и быстро тушатся, на танках имеется достаточный источник энергии. Мы достигли очень хороших результатов стрельбы на 350—400 м, что открывает перед нами исключительные перспективы. Больших результатов мы добились в отношении работы танков на зараженной местности. Как вы знаете, работать на зараженной местности в костюме и противогазе очень трудно. Один химик проделал такой опыт. Он ничего на себя не надевал, а просто без маски и без фишмановской одежды, пользуясь условиями, которые дает танк, преодолевал ³/₄ км зараженной местности и оставался совершенно целехонек, было только небольшое поражение кожи и глаз. Это значит, что наши танковые части не должны бояться жупела химической опасности. Даже если мы не будем иметь противогаз, танки могут преодолевать зараженные зоны, может быть, лучше и быстрее всех других родов войск. Какой остается у нас неудовлетворительно решенный вопрос подготовки танковых частей? Нам кажется, трехмашинные взводы малы (голоса. Трехмашинные.)³⁹ Нужны пятимашинные взводы. Наши изобретения по преодолению окопов мы недоработали заводским порядком, варимся на примитивных предварительных приспособлениях.

Ворошилов. Это очень хорошо.

Уборевич. Все-таки надо пойти дальше, Климент Ефремович.

Кроме того, плохо решен вопрос количества пехоты, несоответствие ее числу танков в мехбригаде сказывается особенно при действиях в тылу противника и ночью. Нужно резко увеличить количество пехоты.

Второй вопрос, по которому я докладываю и считаю, что очень важная и большая работа, это по авиации. Здесь имеются большие достижения в подготовке кадров. Техническое оснащение самолетов отстает, и боеспособность эскадрилий и бригад не идет в сравнение с боеспособностью мехбригады, но в отношении подготовки кадров проделана грандиозная работа. Мы имеем за год свыше ¹/₂ тыс. введенных в строй молодых летчиков. 63% летчиков летают ночью, причем садятся ночью при освещении летучей мышью. Слепым полетам обучается 70%. Аварии еще имеют позорное место, но налет на одну аварию увеличился вдвое: 4000 часов на 1 аварию. Большое количество подразделений не имеет аварий 2—3 года. Есть бригады, боеспособность которых очень высока. Штурмовая бригада 252-я, ЛБ-201, молодая бригада 214-я вполне подготовлены.

Есть один вопрос кроме материальной части, который ставит в невозможное положение части, — это разный состав летчиков в эскадрильи, в бригадах, что при применении в военное время чрезвычайно скажется.

Нарком. По чему?

Уборевич. По подготовке — одни летают уже ночью, другие только вводятся в строй. Часть вся не может одинаково действовать в массе. Обязательно нужно создать однородные, вполне боеспособные, пограничные части авиации. Что сделано в последний год? Берутся на учебу в центр командиры отрядов, командиры звеньев, сотни молодых вновь перемешивают те организмы, которые осенью были созданы, это ставит нас в труднейшее положение. Материальная часть, которая поступает, говорит о том, что у нас подход к ее приему прямо, я бы сказал, безответственный. Я буду особенно просить вас заслушать руководителей испытаний. Руководители испытаний самолетов 3-СС и И-16⁴⁰ вскрыли грандиозное количество недочетов. Зачем же его называть 3-СС? Я большой доклад послал вам по этому поводу. Машина И-16 — хорошая машина, но и в ней имеется целый ряд дефектов. В полете летчик начинает от газа обалдевать, слаба меткость стрельбы и т.д. Нужно обратить ваше внимание на вооруженцев, Климент Ефремович. Например, Вахмистров⁴¹ и Надашкевич⁴² нас буквально гробят. Нужно расширить количество людей, которые занимаются этим делом, чтобы не иметь таких больших неприятностей по авиации.

Мы проводили много учений по авиации для обучения самостоятельным действиям. Были проведены 1—2 октября широкие авиаманевры. На этих учениях, где главная задача была — уничтожить, нейтрализовать авиацию противника — было поднято 5¹/₂ авиабригады, причем эскадрилья обозначалась четырьмя боевыми машинами. На этих маневрах мы приобрели огромный опыт по проведению сложной и деликатной операции. Второй год мы в Бобруйске по заданию наркома проводим большие опыты по воздушному бою. Результаты заслуживают широкого внедрения во всю авиацию РККА.

Остальные действия авиации:

а) против земных войск (АГ), б) блокада ж/д, в) бомбометание ж/д узлов отработано удовлетворительно. Труден и неясен вопрос нападения на хорошо защищенные ПВО столицы, промцентры и базы.

Переходя к другим родам войск, необходимо доложить, что у нас, безусловно, удовлетворительна подготовка кадровых частей. Кадровые части представляют собой довольно внушительную силу, более или менее готовую. Семен Михайлович[3], прошу заранее принять к сведению, что по лошади мы примем все меры к тому, чтобы вытянуть лошадь и ликвидировать наши недочеты. Поэтому громко не ругайте нас за это дело. Подготовка конницы безусловно хорошая.

Удалось в этом году вытянуть часть стрелковых территориальных дивизий, которые отставали в прошлом году: 37-я, 43-я, 33-я и 29-я дивизии. Мы имеем слабую подготовку в двух дивизиях, в частности в 64-й, но и там хорошие 191-й и 192-й полки. При переходе на кадрирование пехоты мы в два года подымем. Особенно хочу я подчеркнуть, что мы проводили в этом году сборы второочередных полков. Выявилась довольно неприятная вещь. Что эти сборы показали? Прежде всего, что у нас плохо с комсоставом запаса. Значительная масса их — примерно 25% — люди высокограмотные, культурные, окончившие вузы, но в военном отношении никуда не годные. У нас большой процент комсостава запаса — 40%, давно уволенный из армии. Наша переподготовка мало дает результатов. Мы не можем брать начсостав из НКТяжпрома и из других важных отраслей промышленности, а получаем этот комсостав запаса из коопераций, банков и т.д., т.е. таких людей, которые и в своей обычной работе не являются большими ударниками. И у нас они дают очень слабые показатели. Это можно сказать решительно обо всех командирах запаса. У нас был только один — метростроевец, который был командиром 7-й роты 190-го полка. Он проявил большую инициативу, проделал со своей ротой замечательные вещи.

Гораздо хуже обстоит дело со второй группой людей — специали-стами-бойцами, которые у нас стоят при орудиях, на связи, химии и т.д. Они уволены из армии 3—4 г. тому назад, и, конечно, последний технический рост армии им незнаком. Я думаю, что перед нами стоит исключительно важная задача — в течение ближайшего времени провести сборы комсостава резерва, специалистов техники, и это сделает боеспособными второочередные части — это очень важно для войны.

Перехожу к подготовке артиллерии. Раньше, вы помните, у нас артиллерия долго пристреливалась, обязательно каждая батарея. Это раскрывало артиллерию ударной группировки и давало возможность обрушиться на нее контрбатареями и авиацией. Сейчас мы в этом отношении имеем значительные успехи — пристрелка ограничена несколькими орудиями. Это дает возможность скрыть массу артиллерии и оперативную внезапность. У нас был проделан такой опыт: мы перевели артиллерию целой дивизии вечером в другое место, на чужой участок и утром без пристрелки, когда артиллерия открыла огонь, рискнули пойти с танками в атаку, И должен вам сказать, что вышло очень хорошо. Это дело очень большое, исключительно важное, и на этом мы должны заострить наше внимание, чтобы все артиллеристы овладели новым методом пристрелки. Основные вопросы артиллерии решались этим летом в правительстве. О них говорить не буду. Хотел бы отметить по артиллерии три вопроса: связь с пехотой, дальний огонь, мехтяга.

1) Связь с пехотой зиждется главным образом на телефоне — это ненадежно. Нужны дуплексные радиостанции, чтобы ОСП имели связь с командиром батарей, а последнего связать со своей огневой позицией батареи. Радиостанции менее нужны для высших артиллерийских командиров, где связь реже рвется, но они нужны внизу. Это нужно застраховать во что бы то ни стало, причем дуплексными радиостанциями. Мы не отработали хорошо дальний огонь нашей артиллерии. Не используем всю мощь современной артиллерии. Слаба наша авиация, так называемая артиллерийская. В-третьих, нужны полковые орудия и ПТО поставить на мехтягу,

Я очень тороплюсь и остановлюсь еще на двух вопросах. Как мы работали этот год? Вы, вероятно, помните, как нарком формулировал оценку Белорусскому округу в прошлом году. Мы записали: «Отдельные войска подготовлены хорошо, а в целом — действуют неважно». Это очень крепко нас «заело», и мы решили в этом году от такой оценки перейти к другой оценке и особенно много поработали над штабами, управлением полка, дивизии, корпуса, над всеми видами взаимодействия. Конечно, были мобилизованы все силы, была проделана работа, о которой я сейчас вам докладывал, но которую каждый год в таком напряжении трудно провести. С.К. Тимошенко говорил: «Радости жизни военному человеку будут чужды, если так работать».

Что мы сделали? Мы провели сборы командиров корпусов, дивизий три раза по 8—10 дней, четыре полевых поездки. Перед каждой полевой поездкой армейский аппарат учился по 3 недели. Дальше, каждый командир 3 дня в месяц занимался с командирами полков и командирами дивизий. Кроме того, каждый командир каждый месяц на 2-3 дня при какой угодно погоде был обязан уходить со штабом дивизии, со штабом корпуса в поле воевать. Наконец, провели 3 сбора авиачастей, три сбора мехчастей, опытные учения и вывели почти все войска на маневры с теми средствами, которые были нам даны (250 ООО руб.). Участвовали 10 стрелковых дивизий, 2 кавалерийских, 2'/г мехбригады, почти вся авиация, кроме тяжелой, все штабы, кроме 48-й дивизии, которой было дано отдельное учение. Эти маневры показали, что войска выросли. Мы считаем, что имеем очень серьезный сдвиг и при качественном повышении подготовки отдельных родов войск имеем рост взаимодействия, умение вести глубокий сложный бой. Большую веру в наши силы внушают те большие мероприятия правительства, которые проводятся на территории округа. Они нас еще больше укрепляют.

Относительно военной истории. Военная история была у нас в почете. Но у нас в округе, как и во всей РККА, мало литературы. Материалов недостаточно, и вообще у нас в округе могут пользоваться немецкими книгами 2—3 чел., да и то книги имеются в ограниченном количестве. Наш Генеральный штаб смог только издать один исторический сборник за весь год, это, конечно, недостаточно.

Перехожу к вопросам, в которых мы особенно слабы. Это ПВО и химия. По этим вопросам был проделан максимальный опыт. Проведя предварительные учения, мы взяли целый стрелковый корпус и изучали его действия под ударами авиации и химии. Местность была выбрана пересеченная. Что тут основное? Если батальон, полк имеет 2 мин. времени — успевает расчлениться, изготовить зенитные средства, противогазы, накидки и т.д. Если времени меньше, то противогазы, накидки надевают, но войска будут массированы в колоннах и несут от огня и бомб авиации ужасающие потери, как это показывают все полигонные опыты. Нужно мобилизовать все технические силы, чтобы охранение за 6—8 км давало сигнал войскам о воздушной опасности. Сейчас таких средств быстродействующих нет — пробовали мы все.

Второе — нужно резко усилить зенитное вооружение, особенно конницы, артиллерии. Третье — расчленение остается, ночь, применение дымов, но немедленно должна быть большая организационная работа по изысканию средств оповещения. Четвертое — нельзя охраняться сейчас только авангардами и боковыми отрядами. Нужно сделать охранение таким, которое могло бы сигнализировать о наличии авиации, сигнализировать о налетах. Но это, повторяю, очень трудная задача.

Ворошилов. А воздушное наблюдение?

Уборевич. Правильно, воздушное наблюдение должно быть, но это требует расхода самолетов, нужны средства. Необходимо увеличить количество зенитных и крупнокалиберных пулеметов и истребителей, в особенности для кавалерии.

По химии. Я докладываю — противогазами владеем. Мало, т. Фишман, накидок и чулок. Это первое, что нужно дать нашим войскам.

Относительно дегазации. Мы должны все учитывать для того, чтобы дегазировать местность, которую заразил противник. В данном случае нужно вывозить и рассыпать соответствующее количество дегазирующих веществ. А это количество нужно выкидывать в 13— 15 раз больше, чем для заражения. Тов. Фишман приезжал к нам со своими машинами. Слабо это дело у нас поставлено. Тов. Фишман не дает нам никаких серьезных механизмов. Поэтому мы не умеем дегазировать местность, не организована обмывка людей, оружия и т.д. Мы это дело организуем, если Генеральный штаб это дело учтет и необходимые средства введет в полковом звене. Надо заняться больше и воспитанием, больше верой в свои силы против химии (пример с танками).

О задачах на 1936 г.

Мне кажется, что на 1936 г. вы должны будете дать нам приказ с повышенными требованиями и условиями по всем видам боя. Все условия для того, чтобы двигаться резко вперед, у нас есть. Это не значит, что у нас нет частей слабо подготовленных, но мы должны подтянуть отстающие. В частности, для нас большое значение имеет сделать второочередные дивизии боеспособными.

В 1936 г. необходимо отработать всю армейскую связь — второочередные корпуса связи и фронтовые. Это мы должны сделать, без чего управление может сорваться. Еще раз надо собрать армейские аппараты. Надо, чтобы Генеральный штаб окончательно определил структуру армейского командования, чтобы не каждый год приписывали новых людей. Нужно в подбор людей внести больше плановости. У нас много курсов, много академий. Казалось бы, можно подобрать хорошо грамотных генштабистов. Мы приступаем к целой системе подготовки фронтового аппарата. Это дело очень трудное.

Следующая наша задача — новые кавполки, новые мб[4] и новые авиачасти, это — наша основная задача.

Мы поддерживаем тезис т. Дыбенко о развитии боевых стрельб в войсках совместно с артиллерией, авиацией. Мы должны это дело шире поставить. Это связано с полигонами и оборудованием. Необходимо дать на каждого бойца добавочно 10—12 патронов, на ручной пулемет — 35, на станковый пулемет — 60. Мы будем особенно заняты подготовкой младшего командного состава и специалистов, чтобы из техники выжать все. На это, на подготовку младших командиров, нужно исключительно налечь. Я не буду здесь много распространяться. Я должен сказать, что мы готовим младший командный состав и специалистов весьма поспешно, недостаточен еще подбор кадров, да и с программой не все дело обстоит хорошо. Нужно больше внимания этому делу. Сейчас командиры корпусов взяли твердую линию в этом вопросе.

По общетактическим вопросам. У нас плохо обстоит дело с содержанием тактических занятий. Нужно добиться серьезного отношения к каждому занятию, чтобы оно было хорошо подготовлено, и тогда результаты этого дела будут сами собой вытекать. О каждом учении должны помнить, как о пережитом серьезном бое. Надо среди бойцов поднимать военное образование. Тысячи комсомольцев-ударников должны заняться и быть младшими командирами. Комсомольцы-ударники будут большим активом, который еще выше поднимет уровень бойцов. Для того чтобы хорошо организовать боевую атаку — решающее главное в бою, — нужна хорошая организация этого дела в смысле взаимодействия.

Следующий вопрос — вопрос окружения и уничтожения противника. Наша задача — противника не выпускать из окружения.

Следующая наша задача — воспитание инициативного командного состава. Есть целый ряд людей, которых нужно сильно подталкивать. Нужно повысить требовательность высшего и старшего командного состава. У нас нет никаких объективных условий, чтобы мы плохо готовились. А часто у нас в полку «шляпы». Благодаря

Механизированные батальоны.

этому бывает отставание. Повторяю еще раз, чтобы этого не было, нужна требовательность высшего командного состава. Это гарантирует нам устранение ряда недочетов, хорошую постановку учебы.

Методически нужно первую ступень боевой подготовки расширить, нужно отвести на подготовку бойца-специалиста и отделения минимум 3—4 месяца и начинать курс 1 ноября. Вторую ступень не просто в зимних условиях готовить, а готовность отрядов иметь к 15 мая. Затем специальные сборы войск мы должны вести до 10 июля, после чего до 1 октября широкий цикл общевойсковых учений и стрельб. Затем мы должны резко увеличить количество отрядных учений. Вообще необходимы длительные учения с отрывом от лагерей. Затем распределение времени командиров. У нас выходило так, что командир меньше половины времени с бойцами. Я считаю, что командир роты и ниже две трети времени — 60% — должен быть в подразделении и 40% — для себя. Комдивы 50 дней в войсках. Мало. Нужно дней 80—90. Нужно развивать также стахановское движение среди младшего командного состава.

Ворошилов. Первый человек заговорил о стахановском движении.

Уборевич. Эти возможности колоссальны, потому что если взять летчика-истребителя, если взять лучшего наводчика, водителя машин и т.д., то у нас возможности колоссальные. Мы собирали стахановцев некоторых частей округа, и все ребята требуют, чтобы увеличить нормативы. Мы можем сильно двинуться по этим вопросам.

Я думаю, т. народный комиссар, что 1936 г. принесет нам очень большие успехи в боевой подготовке.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 40-43.

Алкснис. По распоряжению народного комиссара обороны вопросы самостоятельных действий авиации выделены в особый пункт повестки дня.

Я останавливаюсь на четырех вопросах.

Первый — оперативно-тактическая подготовка, второй — специальная подготовка, третий — о школах и военно-воздушной академии и четвертый — о технической подготовке и эксплуатации. Оперативно-тактическая подготовка. В этом году округа занимались оперативно-тактической подготовкой больше, чем в предыдущие годы, особенно в таких округах, как Белорусский, Киевский, Ленинградский, Забайкальский и Дальневосточная Краснознаменная армия. И, несомненно, имеются значительные успехи, о которых говорили командующие, я их повторять не намерен.

Наряду с этими успехами есть целый ряд недочетов, к числу которых я отношу, следующие.

Первый. Разнобой во взглядах между округами, а внутри округов — между бригадами, на боевое применение авиации во взаимодействии с войсками. Это объясняется тем, что на сегодня мы не имеем наставлений по боевому применению авиации, регламентирующих основные задачи, основное применение каждого рода войск. Этот разнобой, например, характеризуется стремлением целого ряда командиров, в том числе и авиационных, притянуть всю боевую авиацию на поле боя. Далее, в основном использовать все роды авиации, как штурмовиков. Штурмуют бомбардировщики, штурмуют истребители, штурмуют штурмовики, штурмует войсковая авиация и штурмует армейская разведывательная авиация и кое-где пытаются даже тяжелую авиацию заставить штурмовать. Я считаю, что это неправильно. Я не исключаю таких случаев, чтобы иногда привлекать легкую авиацию к штурмовым действиям, но как исключение, если обстановка требует. Затем я считаю, что штурмовые действия надо вести по скопленным живым целям, а у нас есть тенденция заставить иногда искать и штурмовать пулеметные гнезда.

В прошлом году на Военном совете мы уже говорили — некоторые к этому отнеслись скептически — о том, что истребителей надо научить истреблять авиацию противника там, где они ее найдут. Истреблять и в воздухе, и на земле. Причем я приводил сообщения, которые свидетельствовали о том, что выгоднее истреблять авиацию на аэродроме противника, чем в воздухе. В этом году было проведено большое количество опытных учений по этому поводу. Я хочу доложить те выводы, которые можно сделать из выводов опытных учений, проведенных в Московском округе, Киевском и на Дальнем Востоке.

Первый вывод — истребитель, вооруженный четырьмя пулеметами и двумя бомбами по 100 кг, может нанести весьма серьезные повреждения самолетам противника на аэродроме. Одним налетом таких истребителей можно вывести из строя 50% и больше самолетов противника. В связи с увеличением радиуса действий истребителя он проникает до 300 км в район расположения противника. Дальше, лучшим примером атаки является подход к аэродрому на бреющем полете. Самолет может идти на любой высоте, но к аэродрому он должен подходить на бреющем полете и сразу атаковать — открывать огонь по самолетам противника. Таким образом можно вывести из строя большое количество самолетов противника.

Третий вывод — лучше всего производить атаку подразделениями не свыше 10 самолетов. Истребителей больше 10 в эшелоне стесняет маневр и действия. Поэтому надо атаковать эшелонами, расчлененными во времени, а внутри отряда — расчлененными по звеньям, чтобы получить максимальное маневрирование и свободно атаковать самолеты, если они разбросаны по разным группам. Наиболее выгодно приурочить атаку непосредственно вслед за посадкой.

Второй момент очень подходящий для атаки непосредственно перед вылетом. А что произошло, если бы самолеты были замаскированы? Процент поражения и в этом случае может быть значительным. Далее истребительными бомбами дается не меньшее поражение, чем пулеметным огнем при атаке противника на аэродроме.

Общий вывод. Наряду с истреблением авиации противника в воздухе, истребительной авиации должны ставиться задачи уничтожения авиации противника на аэродроме. Я считаю, что эти задачи нужно фиксировать четко, ибо постановка такой задачи истребителю требует известного рода подготовки, с одной стороны, а с другой стороны — может использовать организационные мероприятия, что трудно истребителем вести ориентировку на низких высотах. Вот один из выводов опытных учений, который я считал нужным доложить.

Второй вывод. На Дальнем Востоке было проведено большое количество занятий и учений по уничтожению авиации противника для обеспечения превосходства. Какие выводы делают дальневосточники из этого учения? Первый: нападение на аэродромы противника наиболее выгодно вести не всей авиацией, а расчленять по времени, эшелонами в 1—3 часа. Удары эшелонов нацеливать так, чтобы они, не застав авиацию на одном аэродроме, имели другой аэродром противника в качестве запасной цели, и если не удалось захватить противника, то иметь стационарную цель для разрушения.

Третий вывод — выделить каждому эшелону примерно одну треть или одну четверть сил, находящихся в распоряжении того или другого командования для истребления авиации противника. Такой метод парализации атак приводит к изматыванию истребительной авиации противника и поражению ее, и заставляет противника очищать передовую зону обороны, если не хотят подвергнуться поражению нападающего со стороны. Вот все, что я хотел сказать в отношении оперативно-тактического применения авиации.

Второй вопрос, на котором я хотел особенно остановиться, — это разведка. Если с разведкой в общевойсковых соединениях плохо, то с авиацией тоже очень плохо. В каком отношении плохо?

Основные недостатки организации проведения разведки следующие. Первый недостаток заключается в том, что мы авиацию ограничиваем разведкой только специальными самолетами. Разведку ведут разведчики, которые высылаются специально для этого. Слабо используют наши авиационные штабы все другие источники и возможности получения разведывательных данных для самой авиации и для других родов войск. Например, штабы авиационные, как правило, плохо используют и даже совершенно не используют получение сведений об обстановке воздушной и земной от боевых самолетов, возвращающихся с выполнения боевых заданий. Плохо это дело используется, и я это наблюдал на маневрах и на занятиях, в том числе и на маневрах КВО. Когда боевой самолет возвращается, то командир-разведчик из штаба не пытается получить сведения о противнике.

Второе — почти полное отсутствие разведки боем. Далее, полное отсутствие разведки путем высадки и выброски агентов в тыл противника в нужном районе. В мировую войну этот метод разведки широко применялся, у нас он никак не применяется. А между прочим, авиация может широко присаживаться или к танкам, или к другим объектам разведки и получать сведения, что там делается в тылу противника, путем подъема донесений кошкой и сигналов. Далее, полное отсутствие попыток ведения разведки на самолетах противника каким-либо способом, попавшим к нам. Затем отсутствие использования авиацией сведений штабов земных войск для своих боевых действий. Авиационные штабы, как правило, не пытаются получить сведений из общевойсковых штабов, которые нужны и полезны для их боевых действий. Особенно это касается штурмовой авиации. Далее, могут быть использованы радиостанции как средство связи.

Следующее — я считаю, что нужно искоренить привычку высылать специальные самолеты на разведку погоды, не нужно высылать специальных разведчиков погоды. Я считаю, что высылка специальных самолетов исключительно для разведки погоды не должна иметь места. Почему нужно на это обратить внимание? Я считаю, что такие разведки — наследие парада. Если в Москве нашей авиации разведывать нечего, кроме погоды, — это другое дело, но совершенно иное дело в военной обстановке, когда есть много что нужно разведывать. Почему этого не нужно? Я считаю, что мы обязаны практиковать разведку погоды всеми самолетами, а не только разведчиками погоды. Почему это необходимо? Это ведь единственная возможность получения возможно более точных данных о погоде в военное время в тылу противника. В военное время мы никаких радиосводок, никаких радиосообщений о состоянии погоды на территории противника не получим. И надо заставить все наши самолеты, в том числе и разведчики и боевые, обязательно привозить данные о состоянии погоды, ибо погода является для авиации одним из важных моментов.

Дальше, последний недочет — это отсутствует непрерывность наблюдения за целью. Сейчас этого мы не имеем, и это сильно затрудняет работу нашей авиации, в частности у нас многие полеты оказываются впустую. Действительно, если не будет непрерывности наблюдения за целью, то во время войны наши самолеты часто будут летать впустую на аэродромы противника, потому что окажется, что авиация за это время, когда наблюдения не было, снялась и ушла. Таким образом, мы будем иметь много пустых полетов нашей авиации без всякого ущерба для противника. На это следует обратить внимание. Вот все то, что я хотел специально сказать о разведывательной авиации.

Теперь о специальной подготовке. Я думаю, т. нарком, что мы должны признать, что в области специальной летной подготовки у нас имеются значительные успехи. Летаем в основной массе хорошо. Абсолютное большинство летчиков, даже летчиков молодых, которые еще в прошлом году в декабре кончили школу, уже летают и в облаках, и ночью. С чем у нас обстоит дело неважно — это с ночными полетами тяжелых самолетов. Тут мы имеем только 25% увеличения против 1934 г., я считаю, что это мало, очень мало. Тяжелый самолет больше, чем кто-либо другой, должен летать ночью, и я считаю, что ночной налет тяжелых самолетов должен составить, по крайней мере, 50%. Затем относительно полетов под колпаком, слепых полетов. Под колпаком налетали много, а в действительных облаках летали не так много. Полет под колпаком, конечно, дает очень много, но это не полет в облаках, там летать труднее, потому что бросает вверх, вниз и в сторону сильнее, чем при полетах под колпаком. На что нужно обратить особое внимание? Недостаточно тренируются на пилотажах. А между тем высший пилотаж именно и воспитывает смелость летчика, выносливость летчика, отвагу и мастерство в управлении самолетом. В полетах по прямой слабо можно воспитывать смелость, отвагу и мастерство летчика в управлении самолетом. Пилотаж в зоне должен входить в каждый комплекс полета.

Я согласен с т. Грязновым, что нужно привить вкус к воздушному бою, в частности к индивидуальному бою. Таким образом, в отношении техники полета нужно налегать на пилотаж в зоне и на воздушный бой, в том числе индивидуальный бой, например разведчика с разведчиком.

Следующий вопрос — специальная подготовка по ориентировке. Слабым местом в ориентировке является детальная ориентировка. Часто, особенно когда мы выходим из облаков, надо быстро по карте, по компасу ориентироваться, определить свое место в полете. Мы это делаем иногда плохо, поэтому бывают заблуды. В этом году мы имели большое количество заблудов. Чем это объясняется? Это объясняется тем, что мы плохо знаем топографию. Общевойсковые командиры, прибывающие в школу летнабов, плохо знают топографию, плохо умеют читать карту. Мы вынуждены в этом году в соответствии с приказом наркома № 0077[5] специально ввести в школы летнабов для командиров земных войск большой курс по топографии и изучению карт. Иначе будут блуждать. Мы сделали специальные испытания, что дело обстоит плохо по топографии.

Мы в этом году не занимались или мало занимались так называемой ориентировкой по радиомаякам. Можем ли мы заниматься этим или не можем? Мы имеем абсолютно все необходимое для того, чтобы летать только по радиомаякам в тяжелой авиации. Мы имеем ра-диомаячную сеть, начиная от Ленинграда до Черного моря, от западной границы на восток довольно далеко. Мы можем совершать полеты, не видя земли, по радиомаякам с севера на юг и с запада на восток. А между тем летают мало. В этом деле нужно добиться перелома потому, что это просто вредный консерватизм, очень опасный консерватизм, особенно для тяжелой авиации. Нужно во что бы то ни стало научить тяжелую авиацию летать по радиомаякам. Во-вторых, особенно в области тяжелой авиации, надо заставить летать над облаками — по астрономической ориентировке.

Относительно огневой подготовки. Огневой подготовкой авиация в 1935 г. занималась недостаточно. В этом виноваты мы с А.И. Егоровым, в том числе и я, потому что курс огневой подготовки мы задержали. Просматривал устав в одном месте, в другом месте, в третьем месте. Все просматривали и в результате задержали до июля месяца 1935 г.

Далее я считаю, что авиации нужно сурово проводить дифференциацию огня внутри экипажа и между родами авиации, потому что сделать всех большими знатоками, по всем видам огня нельзя — не хватит времени. Для того чтобы мы могли по-настоящему учить наш воздушный флот стрелять по целям маневрирующим, нужно иметь фотокинопулеметы. Я об этом уже докладывал не раз НКО, и сейчас им принимается ряд больших мер, чтобы по будущему году получить, по крайней мере, не меньше 1500 штук кинофотопулеметов.

По химической подготовке. Я целиком и полностью присоединяюсь к т. Фишману, что мы плохо занимались химической подготовкой авиации.

Из-за недостатка времени я не буду останавливаться на учении очень интересном, проведенном в БВО по групповому воздушному бою. Я думаю, что т. Хрипин об этом доложит, так как выводы очень интересны.

О подготовке школ. Тов. народный комиссар, вы назначили проверку очередного выпуска из школ летчиков. Докладываю, что большинство строевых командиров, вами назначаемых, закончило эту проверку. Общий результат выпуска по технике пилотирования по пятибалльной системе — 4,3. Я не говорю уже о том, что 75% из них получило оценку отлично. Тов. Смушкевич, который вернулся из Оренбурга, заявил мне: «Дайте мне этих летчиков, и я с ними после 5—10 ознакомительных полетов приступлю к дальнейшему обучению по курсу обучения первого года».

В этом году никакого ввода в строй на 2—3 месяца не делать, а поскорее переводить молодых летчиков на подготовку по первому году обучения. Значительную часть удалось выпустить на истребителях: на И-5, на И-3, И-7, И-4⁴³, но не всех. После окончания школы летчики по вашему приказу идут сразу в строевые части для того, чтобы не было перерыва в летной работе. Просьба командующим — обеспечить молодым летчикам, прибывающим в строй, немедленную тренировку. Если будет перерыв в 1—1 ¹/₂ месяца в летной работе, то придется молодых летчиков начать вывозить, ибо перерыв в течение месяца в летной работе — это большой перерыв, влияющий, как я уже сказал, на летную квалификацию молодых летчиков.

О нашей Военно-воздушной академии, тов. народный комиссар, пользуюсь случаем сказать, что т. Тодорский и т. Смоленский, которых вы прислали в академию для налаживания там порядка, сделали очень многое. Прошу вас заехать в академию и посмотреть, что там уже сделано. Но несмотря на очень большие успехи, сделанные академией, считаю, что не только в нашей Воздушной академии, но и во всех других академиях РККА (я их более-менее знаю) темпы учебы совершенно недостаточные. По заключению адъюнктов ВВА, а мы их во французской высшей технической школе в Париже имеем 3, темп учебы по отдельным предметам выше, чем в нашей академии, по этим же предметам и относится темп нашей учебы к темпу учебы их академии как 1:8. Это по нашей Воздушной академии. А ведь наша Воздушная академия не хуже других академий, а может быть, и выше. Поэтому на учебу в нашей академии надо особенно сильно налегать, если хотим выполнить требования Яна Борисовича о том, чтобы из наших высших учебных заведений выпускать инженеров-командиров не хуже подготовленных, чем выпускают иностранные высшие учебные заведения. Что для этого надо? Нужно с двойками никого не принимать.

Гамарник. Не только с двойками, но и с тройками.

Алкснис. Повторяю, с двойками по общеобразовательным предметам нельзя принимать. Следующее наше требование — резко повысить темп учебы в академии. Я говорил т. Тодорскому о том, чтобы преподаватель преподносил бы слушателю за 30 мин. то, что раньше преподносили за 1 час (шум в зале, неодобрительные возгласы).

Гамарник. Это неправильно.

Алкснис. Для использования времени в целях углубления учебы. Общих сроков учебы сокращать не надо — ни в коем случае.

Ворошилов. Вы не совсем правильно понимаете процесс, который происходит там и у нас. Наши слушатели всех академий воют, что им такими темпами преподают, что они не успевают воспринимать, и поэтому движение вперед идет на холостом ходу. Они, двигаясь, не воспринимают, а вы хотите еще убыстрить преподавание для того, чтобы ухудшить усвояемость слушателей. Этого делать нельзя. Нужно слушателей принимать более подготовленными и тогда они будут напирать на преподавателей, чтобы им поскорее преподавали, потому что они все то, что преподают, знают. Беда заключается в том, что мы принимает людей неподготовленных, что они не успевают переваривать то, что им дают. Может быть, с вашей точки зрения медленно преподают, но они и этого не воспринимают. Поэтому ни в коем случае этого принимать нельзя. Тут нужно продумать.

Что произошло с нашими слушателями в высшей французской школе? Это действительно лучшие наши люди, окончившие Воздушную академию. Попав туда, один слушатель — т. Крестьянинов — написал мне длинное письмо о том, что по математике мы не можем вместе с французскими летчиками проходить те предметы, которые там преподаются, потому что мы этих разделов математики у себя просто не нюхали. Вот беда. Причем это лучшие люди, которые оставлены при академии в качестве адъюнктов. Так что дело не в темпах, а в другом. Наши слушатели в политическом отношении, конечно, более подготовлены, чем французы, то же по общественным наукам, а вот в отношении математики они не подготовлены, и в этом отношении наша большая беда. Математика пока еще у нас не оседлана.

Гамарник. Я хотел сказать, что т. Алкснис неправ. Тов. Алкснис написал письмо т. Тодорскому, в котором пишет, что вот в стране стахановское движение, поэтому я рекомендую налечь на это и в академии и рекомендую следующее: усилить темпы овладения, так сказано, всякими науками, в том числе общественными, иностранными языками и т.д.

Я считаю, что т. Алксникс неправ. Когда это письмо случайно попало ко мне, может быть, я тут подвожу т. Тодорского, я на нем написал: «Не знаю, откуда это письмо, но так как я его читаю, считаю письмо неправильным. Я думаю, что он увлекается темпами».

Ворошилов. Одним словом, увеличить темпы становиться умными (смех). Я приказал им, адъюнктам, оставаться во Франции и во что бы то ни стало преодолеть трудности. Вы правы, что нам нужно очень внимательно посмотреть на контингенты, которыми мы комплектуем наши академии, пускать в академии людей, уже достаточно подготовленных для успешного прохождения курса.

Алкснис. Я, конечно, тут неправ, но что я имею в виду. Я сказал, что нужно прежде всего крепко налечь на то, чтобы повысить общеобразовательную подготовку. Второе, я сказал насчет того, чтобы преподаватели не держали равнение на слабых, а преподаватели наших высших учебных заведений пока что держат равнение на самых слабых (многочисленные реплики).

Ворошилов. Преподаватели, к сожалению, держат курс на то, чтобы в один день обслужить четыре высших учебных заведения. В этом наша беда. Он мыкается из одной академии в другую и нигде по-настоящему не преподает.

Голоса. Правильно.

Ворошилов. Дело не в том, чтобы его еще подхлестнуть в смысле темпов, а дело в том, чтобы заставить его по-настоящему преподавать свои лекции, продумывать все свои методы, с которыми он подходит к слушателям. И в этом будет стахановское существо.

Алкснис. Далее, о технической учебе и эксплуатации в строю. Это одно из слабых мест. Учеба технического состава совершенно недостаточна. Поэтому я прошу командующих, чтобы они в будущем году обратили особое внимание на учебу технического состава, ибо мы получаем новую материальную часть, а овладеть ею будет трудно без основательной предварительной подготовки нашего техсостава. Я хочу сообщить командующим войсками о том, чтобы они не рассчитывали, что мы дадим в первом квартале новую материальную часть в большом количестве. Как бы мне ни хотелось дать вам в большом количестве материальную часть, я не сумею дать ее вам по целому ряду причин, вам известных.

И третье замечание. Тов. народный комиссар приказал, чтобы в этом году механизации было дано на 100% авиационным частям. Думаю, что с помощью народного комиссара мы эту задачу выполним. Хочу только сделать одно замечание. Мы пока имеем незначительную механизацию, причем т. Халепский прав, когда он говорит, что отношение к механизации у нас пока что варварское, прямо выводят из строя через 5—6 дней после прибытия механизмов. А что будет, если механизация будет в полном штате, и мы начнем ее так истреблять. Никакой промышленности не хватит, чтобы эту механизацию нам подавать. Поэтому надо с места в карьер взяться за подготовку кадров для принятия механизации. Почему в большом числе выводятся из строя механизация и автомобили? Потому что нет подготовленных кадров. На автомобилях едут не шоферы, а просто красноармейцы необученные, неподготовленные. И вот такие необученные и неподготовленные товарищи садятся, едут и ломают машины. На подготовку кадров для механизации авиации надо обратить особое внимание и начать ее немедленно.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 43-46.

Якир. Мне думается, что было бы неправильным, если бы мы с полной ясностью не сказали о результатах 1935 г. как о результатах, безусловно положительных, дающих во всех разделах обучения подготовки Красной армии значительное движение вперед. Причем, если спросить, как мы этого добились, то на это будет получен совершенно простой ответ: лучше работают командиры, лучше работают штабы и совершенно по-иному технически оснащена Красная армия.

Количество техники нас научает, и совершенно естественно, что ежели наши части имеют сейчас громадное количество танков, самолетов и др., а в смысле технического оснащения стоят на таком уровне, которому не равняется ни одна армия в мире, то совершенно неизбежно, что там, где командир работает с этим большим количеством техники, он лучше освоил эти технические средства, стал работать лучше. Но первое и основное — это большая настойчивость в проведении большого количества хороших по качеству учений.

Можно ли говорить об однородности подготовки армии или даже округа. Вот возьмем, например, наш округ. Я считаю, что у нас есть очень много хорошо подготовленных частей и хорошо работающих штабов. Если вы возьмете, например, такой вопрос, как взаимодействие в пределах полка, батальона и дивизии, элементарные знания Инструкции глубокого боя, умение работать в глубине и т.д., то мы можем показать целый ряд частей, которые дают образцы, у которых танк сработан с пушкой, с пулеметом, и все это вместе управляется своим штабом.

Но в то же время я стал бы на совершенно неправильную позицию, если бы сказал, что подготовка армии однородная. Я имею и в пехотных, и в конных частях, в общем, картину довольно однородную. Причем если раньше мы имели такую картину, что, предположим, конница, как правило, «рубала», когда она выскакивала на поле, а только потом действовала своим боевым порядком, то на последних маневрах я видел десятки таких случаев. Когда после артиллерийской подготовки сначала появляются танки, а потом появляются всадники, которые делают то, что им полагается, т.е. под прикрытием пушек, танков и артиллерии они развивают свои действия, причем, как правило (для меня впервые стало совершенно ясно), кавалерийская дивизия развивает свою работу тогда, когда ее танки бьют части противника (об этом было очень много разговоров, и по этому поводу Буденный не раз выступал на пленумах РВС, говоря, что такого рода методика режет конницу).

Мы имеем целый ряд достижений в этой области. Но бьшо бы совершенно неправильным, если бы мы не видели, что наряду с этим есть целый ряд частей, в которых это дело стоит на более низком уровне, которые не добились таких результатов и которые управляются хуже. Нам надо взять эти части и подогнать под те лучшие образцы, которые мы имеем, а их, эти образцы, вести дальше.

Я потом поставлю один вопрос, т. нарком, в связи со стахановским движением. Но чтобы не возвращаться, я хотел сейчас поставить один коренной вопрос на основании разговора со стахановцами, на основе того движения, которое развивается у нас в стране. Когда мы ставим перед нашим молодым красноармейцем, приходящим к нам с заводов и из колхозов, когда мы ставим перед этим молодым бойцом — ударником, отличником или даже стахановцем у себя на производстве, вопрос о стахановском движении применительно к нашим условиям, то мы сталкивается со следующим. Я не хотел печатать в газетах, несмотря на то, что целый ряд товарищей на этом настаивали, мое обращение к отличникам боевой подготовки, которое я месяца два тому назад им написал. Должен вам сказать, что я получил от них энергичный бой. Я получил много писем, в которых наши бойцы пишут примерно следующее — мы никогда не станем стахановцами и отличниками, если вы нам не дадите плана. Почему мы у себя на заводах и в колхозах стахановцы — потому что у нас есть программа; если программа — 100, я даю 300, я знаю ту программу, которую я должен выполнить. У нас в армии этого нет, а если нет, как я могу добиться лучших показателей. Они пишут — дайте программу на декаду, и тогда я буду знать, что эту программу я могу перевыполнить. И мне кажется, что это совершенно правильная постановка вопроса.

Я считал необходимым на пленуме Военного совета поставить этот вопрос. Перед пленумом Военного совета я организовал корпусные сборы командиров полков, имея в виду, что на Пленуме ЦК стоит вопрос о стахановском движении. Я поставил на этих сборах совершенно конкретно вопрос о том, что мы должны дать нашему красноармейцу-бойцу. Первый день сборов командиров полков был посвящен методической работе с младшим и средним комсоставом. Мы подошли к этому вопросу так: если красноармеец считается у вас ударником потому, что он быстрее собрал пулемет и т.д., то ведь это не то, что может втянуть в это движение тысячи, десятки тысяч людей. Туг требуется другое. Требуется, чтобы командир батальона для взвода, командир полка для батальона совершенно определенно сказал: вот в эту декаду по части строевой подготовки от вас требуется то-то и то-то, по части физической подготовки — такое-то дается задание, по политической подготовке — одна тема, вторая тема и третья тема. Они все это записывают. Тогда положение облегчается, и красноармеец знает, что если он проработает эти два или три политических занятия не за декаду, а за меньшее время, если он задание по физической подготовке выполнит тоже в более короткий срок.

Ворошилов. За три дня.

Якир. Совершенно правильно, тогда он может сказать — я могу идти вперед, я перевыполнил задание. А если задания нет — как он может это сделать? Поэтому я считаю, что мы должны установить такой порядок, что красноармейцам дается задание на декаду, по всем разделам нашей работы этого добиться.

С места. И оценку дать.

Якир. Правильно, и дать оценку. Надо показать, как лучше сделать. Это относится ко всем, начиная с командира отделения и кончая командующим войсками округа. Нужно совершенно конкретное руководство. В этом наша основная, коренная задача.

Теперь я хочу остановиться еще на одном моменте. Мы очень много говорим о методике боевой подготовки. Говорим мы много, но у нас есть целый ряд людей, которые по-прежнему формально подходят к этому делу. Люди врут и самым бессовестным образом врут, делая вид, а, делая только вид, калечат людей, что учат, как не следует. Я могу это совершенно определенно заявить. Надо вам сказать, я лично сам очень много занимаюсь этим делом, провожу много занятий с командирами, но должен сознаться, что очень часто я остаюсь совершенно неудовлетворенным тем, что получается. Нет удовлетворения — не то получилось, что хочется, несмотря на то, что после каждого занятия спросишь десяток товарищей и получаешь ответы: я получил на занятии то-то и то-то. Ощущение такое, что ты не сделал того, что хотел. Допустим, у тебя сидит 30 чел., и ты не можешь сказать после учения, что каждый на-столько-то поднялся.

Из президиума. Это, конечно, чувствуется в том случае, если человек не лишен самокритики.

Якир. Я хочу рассказать один случай. Я приехал на сбор командиров полков, занятия шли на тему — форсирование речной преграды. Мы нарочно дали задачу не по инструкции, потому что надоело беспрерывное сидение на прорыве, на узких фронтах. Мы дали встречный бой с использованием танков и авиации на широком фронте, чтобы отвлечь от узкости, потому что на узкостях действует только часть войск. Я приехал на это отвратительно подготовленное занятие, до того отвратительно, что люди не знали, зачем они сидели, по крайней мере до тех пор, пока я приехал, после чего мы все обломали и попробовали исправить. Надо сказать, что на картах занятия по форсированию никак не удаются. Попробуйте проделайте в комнате, а потом выйдите на реку и посмотрите, как произвести рекогносцировку, где десант, где мост, в какой последовательности и т.д. В комнате по карте все идет гладко, но переправы-то не будет.

Я поправил, дал соответствующие указания, а после этого говорю: тов. начальник штаба, после заседания Военного совета соберите командиров батальонов на сборы. Я предъявляю к сборам такие-то определенные требования. Вы проконтролируйте подготовку руководителей к занятиям и вообще к сборам. И рядом стоящий командир, которого я только что резко раскритиковал (а надо сказать, это общеармейская проблема, которая остается основной и главной — как учить и насколько ты умеешь учить), говорит: «Да, это мы сделаем так, как было у меня». Только что я говорил о его сборе, что его дело очень плохо, что он не подготовился и т.д., а он — «сделает, как у меня». Вот это самомнение, уверенность людей в больших силах, что у них дело идет хорошо меня возмущает. Почему я с таким упором об этом говорю? Добиться результатов можно только в том случае, если часто и много учишь. Все дело в частоте и особенно в качестве.

Я говорю вот о чем. Меня спрашивал целый ряд товарищей, почему на маневрах сд, кд, полки работали правильно, правильно были организованы танки, пушки и самолеты. Я рассказал, что это только потому, что не бьшо такого полка, не бьшо такой дивизии, с которой мы по меньшей мере два десятка раз перед этим не проделали ряд учений по элементам.

Возьмите вы такое простое дело, как расчленение или реагирование на воздух. Если для всех все это теоретически ясно, то на самом деле, если по-честному подойти к делу (я готов взять инспекцию в составе лиц, присутствующих в этом зале, и провести проверку в громадном количестве частей), в громадном количестве частей не освоено. Скажем, предвидеть налеты авиации отдельными самолетами, звеньями или отрядами и т.д., все элементы, которые ясны каждому ребенку, которые заключаются в том, чтобы расчленяться, но этого еще мало, а надо расчленяться и смыкаться обратно только с движением вперед, иначе авиация оставит тебя там, где ты был, в большинстве частей как следует не отработаны.

В чем же здесь дело? В том, что эти учения требуют по 20— 40 мин. хорошего показа, и если люди сообразили и поняли суть дела, то получается совершенно другое. Во-первых, нужно знать, как это следует показать, и, во-вторых, нужно часто показывать. Вот в Германии в подобных случаях при выходе человеку дается 4 элемента. Первый раз сам расчленился. Второй раз я взял и положил, заявив, что убит командир батальона, вышла из строя такая-то пушка и т.д. и т.п. Я считаю, что коренным и отстающим вопросом, несмотря на резкий возрастающий тонус боевой подготовки Рабоче-крестьянской Красной армии и несмотря на то, что в очень большом количестве частей взаимодействие (в частности, по нашему округу), я могу с определенностью сказать, не вызывало никаких недоразумений, все-таки остается вопрос о методике воспитания; вопрос о командире — вопрос сегодняшнего дня: подготовиться, будь ты честен, добросовестен, ты не делай сложного размахивания рукой, как мельница, как это делают сотни людей, когда на самом деле — люди покалечены, а результатов никаких. Некоторые люди ведут интересные занятия на фоне исторических примеров, примеров своей части, так, например, многие говорят: вы помните, мы воевали в апреле месяце, воевали в очень интересной обстановке, когда наносили со своим полком тяжелые удары. И если поставить вопрос — сколько же у нас мастеров, да вообще имеются ли у нас мастера, обучающие этому делу, то окажется их не так много, что это самый серьезный момент. Здесь должно быть самое внимательное, самое критическое и большевистское отношение, иначе ничего не сделаешь.

Теперь относительно отдельных родов войск. Результаты 1935 г. бесспорны. Их отрицать было бы нелепостью, ибо мы имеем движение вперед. Что мы имеем по стрелковому делу? Причем я здесь не согласен с Иваном Федоровичем Федько по второй части, что нужно сократить патроны на 30%. Я согласен с первой половиной, где говорится о необходимости улучшить методику.

Голос с места. За счет повышения методики.

Но мы считаем необходимым обязательно увеличить на полк количество патронов на 15 ООО при всяких условиях.

Я должен доложить, что у нас много безобразий организационного порядка. Мы выполняем трудные задачи, например первая задача очень трудна, настолько трудна, что люди на этой задаче сидят очень долго. Вы говорите, суррогатируйте стрелковую подготовку приборами, приспособлениями, мелкокалиберными патронами и т.д. А как все это дело выполняется? Мы, например, получили наряд в округе на 11 млн патронов. Это мало, но большое подспорье. А вот как мы их получаем по времени? В феврале мы получили 1 млн патронов, а ведь в это время уже пришел молодняк, нужно было его готовить, в мае — июне получили 3 млн патронов, в июле августе — 2 млн патронов, в октябре — 1 млн, в ноябре — 3 млн и до сего времени не получили 1*/₂ млн. В то же время нам говорят: «Товарищи, экономьте боевые патроны, налегайте на мелкокалиберные». А мелкокалиберные патроны не поступают вовремя, и получается, что молодежь, которая поступает с октября месяца, сразу не втягивается в выстрел малокалиберным патроном, ибо их нет. В лучшем случае мы начинаем расходовать малокалиберные патроны с середины лета, и все это благодаря тому, что патроны поступают неправильно.

Как дело обстоит со стрелковой подготовкой? Конечно, мы стреляем неплохо и у нас боевые стрельбы лучше проходят, причем мы проводим и батальонные стрельбы, например с танками и пушками, но мы не можем сделать все это с 9 батальонами в дивизии, и я не знаю, есть ли в этом надобность. Я уже сказал, что в одном-двух батальонах дивизии это дело проходит и дает свои результаты. Это дело не новое. Я вам напомню, Климент Ефремович, что в 1929— 1930 г. вы смотрели такого рода стрельбу в Сырецком лагере.

Ворошилов. Причем смотрел неплохую стрельбу.

Якир. Поражение было совершенно исключительным.

Я считаю, что в стрелецком деле нужно, во-первых, увеличить немного патронов, во-вторых, уменьшить задачу специалистам, оставить их задачу на 100 м, незачем им давать первую задачу. Артиллеристам, танкистам — была дана задача на 100 м, а теперь дают им первую задачу. Кроме того, нужно помочь нам патронами, во-вторых, на приведение в порядок того, что приказал народный комиссар — винтовок непзапаса. Надо постепенно пристреливать, постольку поскольку у нас дерево бьшо неважным, надо проверить все это и пристрелять. Кроме того, нужны винтпатроны и на состязательные стрельбы.

По поводу прочих элементов. В танковом деле у нас есть значительные достижения. Я не буду говорить об изобретениях, которые у нас очень много, но обидно, что нет элементарного обмена опытом. Этого не делают ни Генштаб, ни соответствующие управления. Возьмите, например, вопрос о сцеплении танков. Ведь сцепляют 2—3 танка, сцепляют 3 танкетки. Недавно прибыл к нам целый ряд товарищей, целый ряд командиров батальонов, и они на это смотрят с открытыми глазами. У нас еще нет такого положения, чтобы обо всем этом знала вся армия. Возьмите второй вопрос. Тов. Федько правильно здесь высказался. У нас ведь есть целый ряд изобретателей. Надо обменяться опытом работы. У нас есть изобретатель Цыганов⁴⁴, его изобретения известны. Какое же положение мы имеем с этим изобретением? Введение в строй этого танка до сего времени тормозится всеми мерами.

Голос. Кем тормозится?

Якир. Промышленностью.

Ворошилов. Танки заказаны

Якир. Вы знаете, что после разговора у вас и у т. Орджоникидзе[6], первый танк построили все-таки в мастерской, а промышленность провалила это дело.

Голос. Кто построил?

Якир. Отделенный командир, произведенный наркомом в командиры взвода — первый офицерский чин.

Голос. А что за особенности этого танка?

Якир. Когда тт. Сталин и Ворошилов в прошлом году в Кремле, выступая, ставили задачи родам войск, то т. Сталин сказал: «Надо добиться того, чтобы не было такого положения (я не знаю, как он точно выразился, но мне так передавали), когда, потеряв гусеницу, ты теряешь эту громоздкую массу брони, металла и т.д.». И вот этот парень поставил танк на катки и получил два сногсшибательных эффекта. К сожалению, я не могу показать, но если взять две ручки, то выходит таким образом, что, когда ты к танку двинешься по земле, ты делаешь оборот, а когда делаешь оборот по катку, то каток делает оборот по земле и получается в два раза быстрее. Он сделал так, что каждая ось самостоятельно управляется. Если ты вышибаешь 3, 4, 5 катков у него, все выбьешь, то танк продолжает двигаться сам. Он выполнил то, что сказали тт. Сталин и Ворошилов. Потом оказалось, на приеме т. Серго напоил его чаем с бутербродами, сказали, что это дело прекрасное, а потом промышленники прижали, и все-таки пришлось танк сделать в своей мастерской.

Ворошилов. Танк этот сделан и проверен, он не совсем такой, как говорит Якир. По идее устроен по-иному.

Халепский. Во-первых, сделан танк БТ. Там синхронизирован и колесный ход, и гусеничный. Если мы выбиваем гусеницу, то колеса не могут работать, нужно включать дополнительный механизм, чтобы колеса работали, а Цыганов сделал так, что работают одновременно колеса и гусеница. Если гусеницу оборвет, он идет так, как и на гусенице. Если не будет колес, он идет так, как на колесах. Он сделал шесть коротких сцеплений и понизил удельное давление на один кв. сантиметр. На Ходынском поле это проделывали на грязи, и эта машина ходила на колесах, как на гусенице, и на гусенице, как на колесах. Вот идея. 10 штук народный комиссар приказал заказать.

Ворошилов. И очевидно, в этом году сможем перейти на валовое производство.

Якир. Я это говорю не только к тому, чтобы рассказать вам о танках. Я мог бы перечислить полсотни исключительных изобретений.

Возьмите такую простую штуку: на танке и танкетке поставили согнутую стальную трубу, которая лежит вот так (показывает). Когда танк подходит к какому-нибудь препятствию, он опускает эту трубу вот так и при помощи этой трубы влезает. Простое дело. Совершенно элементарное. Может быть, в целом ряде других мест имеются другие хорошие попытки, но обмена опытом у нас мало.

Халепский. Относительно обмена опытом. У нас все приспособления Белорусского, Украинского и Ленинградского военных округов суммированы и розданы. Так что говорить о том, что у нас разрыв во всеармейском масштабе — неправильно.

Якир. Подожди, Халепский. Сегодня все танки могли бы стоять на сцепке. Три копейки этому цена. Однако этот вопрос тянется уже три года.

Халепский. Я могу дать объяснение по этому поводу.

Ворошилов. Якир, конечно, прав. Нужно не осведомлять, а нужно эти сцепки сделать.

Халепский. Сцепки уже на заводе. Там причина заключается в следующем. Нужно разрешить один элемент, т.е. преодоление препятствий, больших окопов и т.д. Когда вы расцепите танки, то у вас хвост начинает упираться в землю, и машина теряет маневренность, не может дать обратный ход. Это раз. Второе

Якир. Подожди, Иннокентий Андреевич[7], ты доложишь об этом Клименту Ефремовичу в его кабине.

Халепский. Я хочу только сказать, что я не против этого и всячески стараюсь осуществлять.

Якир. Я считаю, что в танках мы имеем, безусловно, целый ряд достижений. Но нельзя и здесь забывать ряд стоящих перед нами вопросов.

Вот общий вопрос, к которому я подойду несколько позднее — о соединенных звеньях. У нас есть масса танков, а пушки сопровождения пока нет, она будет, она пока производится, но сейчас ее нет. У нас очень много танков, но тыл крупных механизированных соединений в боевом отношении ничем не прикрыт, не имеет своих собственных средств, которые могли бы прикрыть гигантскую кишку машин, которая будет подвозить бензин и т.д. Есть целый ряд таких вопросов. Но все же и в танках мы добились многого.

Вот, например, мы изобрели, я не знаю, т. народный комиссар, почему это дело систематически тормозится, мы проверили, что никакого труда это не составляет — поставить дополнительный бачок на ТБ-26⁴⁵. Введение же такого дополнительного бачка дает возможность любому танку иметь горючее на 250 км. Так что этот вопрос надо как можно быстрее решить. Этот бачок совершенно не занимает места. Надо понять, что я все это говорю не в укор, конечно, все что делается, но надо ускорить темпы. Мы располагаем тысячами, если не называть более точной цифры, танков, которых нигде нет. Надо смотреть, чтобы некоторые детали, которые стоят недорого, каких-нибудь три копейки, дополняли бы и улучшали это самое дело.

Я уже доложил, что в пехотной дивизии взаимодействие мы получили, в конной дивизии мы тоже взаимодействие получили, и, несмотря на это, я совершенно согласен с теми товарищами, которые говорят, что батальоны, батальонные штабы остаются таким звеном, которое требует сугубого внимания. Чтобы не останавливаться на этом вопросе, я поддерживаю тех товарищей, которые считают, что обязательно нужно создать школы для этой категории, школы для перехода среднего командного состава в старший комсостав. С другой стороны, я просил бы поручить специально ознакомиться с тем гигантским количеством школ, которые имеются в Рабоче-крестьянской Красной армии и которые не дают жить частям. Мне говорят, 500 командиров на переподготовку идут из одного рода войск.

Левичев. Если «Выстрел» организовать, то он еще потянет.

Якир. Василий Николаевич[8], ты подожди, это дело Генерального штаба, надо им заняться. Вы все присваиваете звания. К кому ни приедешь, они сидят и присваивают звания, а нашими делами не занимаются.

Халепский,

Левичев.

Ворошилов. Вот вам присвоили звание, а нам жить не дают те, кому еще не присвоено.

Якир. Когда ты сидишь, присваиваешь звание, то видишь громадные категории людей. Возьмите любого танкиста, летчика — на протяжении последних 4 лет прошли 3-4 школы, курсы.

Ворошилов. Потому мы и успеваем.

Якир. Это мы, Климент Ефремович, увлекаемся.

Второй вопрос. Вы дали указание, чтобы из авиационных бригад отправляли техников в школы летчиков-наблюдателей. Это совершенно правильно. Но ко мне приходят техники и говорят. Слушайте, какой смысл, если из меня, работающего на моторе (посмотрите мои руки), начинаете делать танкиста, которой мы совсем не знаем, не лучше ли нас готовить в первую очередь инженерами.

Гамарник. В свое время этот вопрос стоял, если начнем брать из войск, то и против того и другого возражают.

Ворошилов. Вы как-нибудь сведите концы с концами. Авиация нам нужна. В авиации нужны определенные категории работников. Летчики-наблюдатели должны быть, штурманы должны быть и т.д. Откуда их брать? Нужно брать этих людей из армии. Когда мы стали брать командиров взводов, вы закричали караул, а Алкснис протестует, и все работники авиации взвыли, что мало даем командиров из армии.

Якир. Вы не даете мне сказать, Климент Ефремович, о чем идет речь. Это все совершенно верно. Но нельзя же здесь перегибать, когда речь идет о сложной специальности, а сейчас наряд 50 техников на бригаду, это неправильно, потому что эти техники хотят быть инженерами. А если он будет техником, из него дальше техника ничего не выйдет. Я за это.

Фельдман. (Реплика не слышна.)

Якир. Вы вообще последнее время, т. Фельдман, ничего не делаете. Старый полк без полковника может существовать, но новый полк без него не может жить.

Голос. А зато звание.

Якир. И 26 дивизий новый кав [полк], мехполк должен был родиться без командира полка и без помполита.

По вопросу артиллерии я согласен с тем, что говорил Роговский и что большим достижением является стрельба без пристрелки. Но вопрос о групповой стрельбе является очень серьезным и важным вопросом, и этот вопрос требует сугубого внимания ко всему артиллерийскому составу. К этому надо поставить вопрос оборудования средствами артиллерии. Вот наши разведывательные дивизионы до сих пор не укомплектованы, поэтому стрельба при помощи этих средств затруднена и проводится очень медленно. Наши зву-ко- и светометрические приборы работают не вполне доброкачественно, поэтому на разведывательную службу надо обратить очень серьезное внимание. В чем я хотел бы поддержать особенно т. Ро-говского, так это в следующем. Роговский немножко стеснительно сказал о том, что у нас в зенитной артиллерии того-то и того-то нет. И все-таки хочу внести ясность и сказать просто, что у нас правил стрельб нет, а те, которые у нас есть, они попросту неправильные⁴⁶. Теперь вы, т. народный комиссар, подчинили это дело ему. Он начал это дело двигать; по-моему, надо это дело форсировать и продвигать вперед быстрей.

Ведь у нас с вопросами о противовоздушных стрельбах дело обстоит очень плохо. И когда тут некоторые товарищи говорят о том, что вот они побили такой-то процент, то я вижу, что, как правило, попадание вроде получается туда, куда надо, а поражения нет, т.е. район попадания правилен, а поражения нет. Поэтому вопрос об издании правил стрельб для зенитной артиллерии является очень серьезным вопросом, который необходимо форсировать.

Теперь, поскольку Климент Ефремович смотрит на часы, я позволю себе остановиться на вопросе относительно авиации. Мы, конечно, имеем очень большие достижения в этой области, вы читали, наверное, доклад т. Хрипина. Если мы возьмем самолет, звено, отряд — то здесь мы имеем очень большие достижения. Но если вы поставите вопрос о бое (тут, мне кажется, т, Грязнов об этом говорил), то по вопросу о правилах проведения боя крупными авиационными соединениями у нас никакой инструкции нет. У нас есть правила для отдельных самолетов. Для отрядов — нет, для эскадрильи — нет. Пока мы делаем так, что у нас летит бригада под прикрытием крейсеров, истребителей и каждый мудрит по-своему. Но представьте себе, что к сбору подходят 33 истребителя. О поведении всего этого наряда где такие указания есть? Нигде не указано, и все мы мудрим по этому вопросу, так как никаких данных нет. Кроме этого, я считаю, что и методика у нас не совсем правильна. Вот вы имеете летчиков 1-го года службы и летчиков 2-го года службы. Летчиков

1-го года службы ввести в соединения нельзя, а 2-го года — можно. А мне все летчики в один голос говорят, что в соединении первогод-ники будут работать в сто раз лучше, нежели в самостоятельных действиях. Это и понятно, потому что штурмовать там проще, бомбежка проще, человек действует механически: нажал рычаг, и все. Ведь тут получается совершенно другая комбинация и на самом деле, я же проверял это дело, этого в инструкции нет.

Я говорю о том, что нам нужно программу исправить и изменить и дать летчикам работать уже первый год в стрельбе соединением. Причем дать ему работать самостоятельно, а во второй год надо укреплять его индивидуальные качества, т.е. чтобы он лучше владел всеми элементами как человек, а не как фоб, если говорить о настоящей работе его в авиации.

Теперь я остановлюсь на одном большом вопросе. Если мы с вами достигли в ряде частей, в большом количестве частей очень высоких результатов, то на нынешней стадии бьшо бы прямо реакционным, и мы совершили бы величайшую ошибку, если бы мы не разглядели всей профаммы. Вот я разговаривал с товарищами-тан-кистами по вопросу такого порядка. В свое время конница сходилась, развертывалась лавой, начинала рубать и рубала. Потом появился огонь, появились пулеметы, пушки, танки, и она этим была приведена в какой-то порядок. Но и на сегодня она в вопросе противовоздушной обороны остается в очень опасном положении, и если мы конницу не усилим хотя бы крупнокалиберными пулеметами, то она останется в очень тяжелом положении. Мне думается, что штурмовиков в таком количестве, как у нас, никто поставить не может, и никто дать такое количество ползающих на земле самолетов сегодня дать не может. В этом наше преимущество.

С места. Сегодня, а завтра?

Якир. Я говорю — сегодня.

Но я хотел поставить другой вопрос. Я провожу аналогично с конницей. У нас корпус управляется и слушается так, как этого хотело руководство, как этого хотел командующий армией. Мы добились в этом отношении громадных успехов. Вот мы проводили у нас такой опыт, делали это совершенно нарочно. Механизированная часть шла пешком со станции Староконстантинов до Гайсина, переход был большой, сделали с большим напряжением, там участвовали в маневрах — тоже с большим напряжением, а потом опять-таки пешком пошли домой. А ведь это переход не маленький, 14— 16 дней. И это сошло самым блестящим образом. Таким образом, мы видим, что техническая подготовка людей и прочее у нас поставлена хорошо. Но вот я задаю вопрос: у нас есть схема, по этой схеме во время боя механизированный корпус противника, и спрашивается — что нужно делать дальше? Я задаю этот вопрос потому, что он для меня не совсем ясен. Дальше что начинается? Дальше начинается рыцарский бой. Я не знаю, насколько правильно увлекаться боем танков с танками. Не знаю. Ведь тут у нас возможности довольно ограниченные.

И тут возникает вопрос о работе артиллерии. Имейте в виду, что пушки бьют на расстояние 11, 12, 15 км, а мы считаем — 800 м, 1100, 1200 м. Отсюда возникает вопрос такой: не следует ли поставить проблему перехода в следующий класс? Что получается? Мы научились управлять, нас слушаются и авиация, и механизированные бригады и т.д., но вот когда дело доходит до того, что надо ударить, то у нас дело обстоит гораздо хуже. А это очень важный вопрос. Совершенно ясно, что мы будем иметь в области артиллерии очень большую силу со стороны противника. Ясно, что, если в каком-нибудь районе будут работать 100 пушек и давать 1000—2000 выстрелов в минуту, это ставит перед нами задачу ударить по уязвимым местам противника, собрать свой огонь и ударить по этим уязвимым местам. Пока еще в этом отношении у нас сделано очень мало. Я спрашиваю, почему мы не можем добиться такого положения, чтобы иметь возможность собрать свой огонь и им управлять. Ведь вы знаете, что в 1915 г., во время империалистической войны, устраивались танковые башенки — это оказывало большую помощь. Сейчас у нас в этом отношении возможности гораздо больше — у нас и телемеханика, и радиомеханика, все виды радиосвязи и т.д. Это все позволяет двинуться в этом отношении вперед, а здесь нами сделано еще очень мало, Я думаю, что на этот вопрос нам следовало бы обратить серьезное внимание.

Мы добились в части боевой подготовки очень и очень многого и в вопросах авиации, и в вопросах механизированных бригад, и в вопросах артиллерии, но нам предстоит сделать еще большее. И я думаю, было бы величайшей ошибкой в какой бы то ни было степени удовлетвориться достигнутыми результатами, считать, что мы уже все сделали и на этом успокоиться. Несомненно, это было бы большой ошибкой, и мы этого делать не должны. Я думаю, что наша задача заключается в том, чтобы и дальше двигаться вперед.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 46-49.

Кожанов. Работая в течение последних двух лет над выполнением приказа № 0101 и 0102[9], где главная задача народным комиссаром поставлена — воздушно-морской бой, мы приходим к тому мнению, что характер операции значительно изменился под влиянием прежде всего увеличенных скоростей кораблей, увеличенных скоростей авиации, увеличенной дальнобойности артиллерии, улучшения технических элементов торпед, широкого применения, небывалого применения на море авиацией: торпед, мин, бомб, химических средств борьбы.

Эти особенности изменения характера операций на море прежде всего выражаются в скоротечности, глубине и внезапности удара. Эти особенности принизывают все операции на море от начала до конца и прежде всего в вопросе о готовности кораблей, о марш-маневре, развертывании, бое и боевом управлении. Подводные лодки еще в мировую войну увеличили готовность кораблей и вызвали к жизни новые орудия и порядки. Вышеуказанные средства борьбы на море не только значительно увеличили готовность оружия, повысили эту готовность, но и требуют серьезной организации этого оружия на корабле, в отряде, в эскадре. Короче говоря, новые средства борьбы на море требуют от кораблей мгновенного введения в действие всего оружия и таких гибких ордеров и порядков, которые давали бы возможность развертываться и переразвертываться. К этой работе Черноморский флот приступил еще в прошлом году и особенно интенсивно работал в этом году. Мы пересмотрели ряд готовностей, пересмотрели ордера и порядки. Вместе с тем этот вопрос еще имеет в себе много неясностей. Короче говоря, разработка этого вопроса только в начале.

Переход эскадры — так назывался маневр по сосредоточению сил для боя. Само название «переход эскадры» носит в себе отпечаток беспечности. Новые же средства борьбы заставляют совершенно по-иному посмотреть на марш-маневр. Новые средства борьбы и на марш-маневре в состоянии нанести, могут наносить решительные удары. Авиация, подводные лодки, легкие силы могут совершенно свободно развивать такие действия.

Вместе с тем мы еще не приучили наших командиров всех степеней к той мысли, что марш-маневр — это не простой переход, не простой перелет, не простое плавание, а особая боевая деятельность, которой могут быть нанесены решительные удары. Кроме того, марш-маневр при новых средствах борьбы вызывает особые требования к себе, и прежде всего в вопросе быстроты и скрытности марш-маневра. Разбирая вопрос воздушно-морского боя в области развертывания, мы проходим также к такому мнению, что развертывание является наиболее трудным делом в воздушно-морском бою благодаря разнородности средств, и прежде всего разных скоростей и разного оружия. В самом деле, развертывание для высокого торпе-дометания нужно одно, другое — для низкого торпедометания, совершенно иное развертывание нужно для удара бомбами по кораблям флота; другое развертывание нужно для удара химическими средствами и т.д. Все это нужно привести, конечно, в известный порядок. Это наиболее трудное и сложное дело, в особенности во взаимодействии с подводными лодками. Вместе с тем именно в этом вопросе наши командиры легче всего сбиваются к схематизму, заскорузлым плановым таблицам, превращая развертывание в простое сосредоточение сил в определенное место, в определенное время.

Скоротечность боя на море повышает требования к маневру, ставит маневр на очень большую высоту. Если раньше морской бой развертывался в виде длительной артиллерийской дуэли двух кильватерных колонн, то новые средства вызвали совершенно иные методы. Современный бой требует молниеносных ударов и таких гибких ордеров и порядков, которые бы давали возможность развернуть для использования на полный ход все свое оружие. К сожалению, на эту часть, на быстрый и напряженный маневр между этими молниеносными ударами наши командиры меньше всего обращают внимание, и поэтому, как правило, использование оружия отстает от правильности его применения.

Огонь от маневра, известно, неотделим и правильно начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза т. Егоров журил нас по вопросу об огневой подготовке, говоря, что нельзя тактику винтами проводить. Это мы себе усвоили. Правда, мы считаем, что в тот момент, когда мы переходим с одного года на другой, осенью и весной мы будем эту самую тактику проводить ногами, пока мы молодняк не подготовим. Во всяком случае, огнем Черноморский флот успешно работал в течение 1935 г., причем мы решали огневые задачи самые сложные, в отличие от 1933 и 1934 гг. Теперь, как правило, все корабли, батареи проводят сложные стрельбы. Тов. Гамарник был у нас на одной из стрельб двух батарей — 30-й и 35-й 12-дюймо-вого калибра по одной цели и наблюдал эту сложную технику стрельбы двух батарей по единой цели. Однако такое усложнение ни в какой степени не может нас удовлетворить.

Мы считаем, что в 1935 г. достигли усложнения техники стрельбы, но не добились усложнения управления огнем. Мы стреляем по невидимым целям. Это несложное дело — стрельба по невидимым и временно скрывающимся целям, если этим делом овладеть по-настоящему. Вся сложность заключается в сложности управления огнем, т.е. тогда, когда совершенно свободно маневрирует цель, когда свободно маневрирует стреляющий корабль, когда используется одновременно все оружие на корабле — главный калибр, средние калибры, зенитные и торпеды, и ночью, и днем, и в плохую погоду. В самом деле, сколько стрельбы мы проводим, если можно так выразиться, впустую, после первого поражения — пристреляешься после

2-3 залпов, перейдя на поражение, и затем даешь 7—8 залпов на поражение по кораблю, идущему тем же самым курсом. Фактически выбрасываются при таком положении дорогие залпы. Нужно после первого пристрелявшегося залпа делать совершенно свободный маневр. Меняющаяся обстановка на море в связи с воздушным и морским боем по-иному ставит вопрос о боевом управлении.

Согласно приказа народного комиссара № 0019[10] боевое управление частями с помощью постановки задач мы широко применили на Черноморском флоте. Это имеет успех. Однако нужно, чтобы начсостав теперь тщательно прорабатывал сущность той операции, в которой он участвует, чтобы начсостав в оперативно-тактическом отношении был квалифицирован, короче говоря, чтобы он был культурно грамотным. Однако в боевом управлении на море исключительное значение играет отработка морского глаза. Морской глаз должен быть живой, быстрый, в связи с быстро меняющейся обстановкой должен быть пронзительным, чтобы даже ночью совершенно ясно видеть с кем имеешь дело — с линейным ли кораблем, с крейсером, миноносцем. Этот морской глаз должен быть выносливым в любую погоду, в пургу, в шторм он никогда не должен сдавать. Этот морской глаз, который имеет исключительное значение на море в боевом управлении, он не дается богом, а его нужно отработать. К сожалению, мы этот морской глаз отрабатываем лоцмановским путем, т.е. в течение нескольких десятков лет. Никакого труда и энергии мы не укладываем на настоящую, методическую отработку этого глаза. Командир может быть на море у нас немного глуховат, может не разобрать, что положить ему в рот или что осязают руки, но командир должен на море обладать исключительно живым, быстропронзительным глазом. На море бывает необходимость управлять просто, без всяких штабов. Командир корабля или командир соединения должен лично осмотреть и тут же, непосредственным сигналом, пистолетом — управлять кораблем, соединением. Вот почему я ставлю вопрос особо на отработку морского глаза среди командиров, начальствующего состава.

Что же касается быстроты, кратчайшего способа передачи всяких приказаний и приказов, то я считаю, что система раскодирования, система шифрования не может удовлетворять требования военно-морского боя. И здесь мы опять-таки не прибегаем к тем средствам, которые уже давно у нас существуют, и с помощью которых мы можем быстро и четко передавать все распоряжения и приказания. Я веду речь о флажных книгах, которые у нас имеются, и о широком использовании их не только на стеньгах и ноках, но и о введении этих книг в шифровании, кодировании и т.д.

Однако это дело у нас совершенно запушенное. Двух-трехфлажные книжки надо приспособить к современным требованиям, а также потребовать от нашего начальствующего состава знания этих двух-трехфлажных книг, знать наизусть. Почему невозможно овладеть знанием двух-трехкнижных книжек, а потом все это дело пустить через шифрование, кодирование и т.д. Вместо того чтобы писать на корабле, на море, где быстро все изменится, где скорость является отличительной особенностью, писать огромные приказы, где можно и неправильно записать, затем с ошибками зашифруют, потом пока передадут, как было у нас, т. народный комиссар, через 9 часов расшифровали.

Ворошилов. Это не потому, что нет двухфлажной книги, а потому, что нет порядка.

Кожанов. Мы, т. народный комиссар, порядок после вашего указания навели и, как вы знаете, неплохо вышли из этого дела. Однако эти книги являются очень гибким боевым управлением.

Ворошилов. Я не против книг... (Смех.) Почему вы взываете к тов. Якиру, он помочь вам не может. (Смех.)

Кожанов. Он много понимает в этом деле, знает все книжки.

Кроме того, надо кратко остановиться на новом значении вопроса с базой. Если в мировую войну, да и теперь еще мы рассматриваем базы как место спокойной стоянки для нашего флота, то сейчас, с новыми средствами борьбы, мы базу не можем рассматривать как спокойную стоянку. Воздушные силы в корне изменили этот взгляд. Вот почему мы должны самое серьезное внимание обратить на оборону своих баз и на наступление на базы противника. Что касается обороны наших баз, то у нас имеется очень много чувствительных мест и прежде всего так называемый морской сектор, о котором здесь говорил т. Левандовский.

Причем это докладывалось в течение очень многих лет, однако постоянно на всех учениях авиация, которая нападает на наши базы, застает нас врасплох только потому, что мы не можем организовать морской сектор. Мы не имеем для этого средств. И я прошу, т. народный комиссар, поддержать начальника Морских сил, который, как мне известно, предложит вам такие корабли-охотники и вместе с тем корабли, которые будут постами ВНОС. Правда, нас не заставали врасплох в Гражданскую войну; мы использовали зенитные форты, устанавливая их на баржах, и выносили далеко в море, использовали разные шаланды, баржи и т.п. Мы все это будем использовать, если понадобится, но я считаю, что в это дело нужно внести новую технику.

Кроме того, вопрос с перезарядкой в базах является самым больным и чувствительным местом. У нас перезарядка происходит исключительно долго. Например, крейсер принимает нефть по 4 часа. Это немыслимо. В то же время мы можем сделать несколько дополнительных кранов и влить нефть в эти корабли за час или полтора. Сейчас же мы напитываем крейсера в течение 4 часов. Кроме того, в безобразном виде выглядят приемка боезапаса на кораблях, стоящих на рейде. К этим кораблям протискиваются баржи с боеприпасами, и в течение 3 часов корабли находятся в такой обстановке. Вопрос о перезарядке нам нужно решить не только в отношении кораблей, но и в отношении подводных лодок.

Затем по вопросу о базах большое значение имеет рассредоточение сил. У нас сейчас в базах огромное количество торпедных катеров и подводных лодок. А вместе с тем мы на наших отрядных учениях, малых и больших, еще не приучились заниматься вопросом рассредоточения подводных лодок, торпедных катеров и т.п. сил. Мы на наших учениях не приучились еще к тому, чтобы заставить наш начальствующий состав уметь маневрировать силами между базами. Как правило, все учения у нас проходят между двумя базами и не используются огромные преимущества, которые имеются, скажем, у нас в Черноморском флоте. Нужно научить начальствующий состав использовать эти базы. Это имеет очень большое значение.

Отсюда мы подходим вплотную к задачам обороны и охраны коммуникационных путей сообщения. Эта задача никогда у нас не стояла. Я считаю, что эту задачу надо поставить в 1936 г. и Черноморскому флоту, и Тихоокеанскому, да и Балтийскому. Везде эта задача стоит перед нами. Тут совершенно непочатый край работы. Никаких наставлений и инструкций не имеется. Даже больше того. Мы в течение ближайших 4—5 лет не проводили ни одного учения и ни одной игры на эту тему. А вместе с тем это — боевая задача. Итак, я считаю в вопросе об обороне и наступлении на базу, вопросы обороны и наступления на коммуникации должны являться основными задачами на 1936 г.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 49-51.

Галлер. Я бы хотел доложить о выполнении одной из задач, которая была поставлена приказами народного комиссара обороны СССР на 1935 г. Я имею в виду применение тактики глубокого боя и выполнение сосредоточенного удара на Балтийском театре. В 1935 г. впервые на больших и малых отрядных учениях применялся метод удара на всю глубину порядка противника. Правда, недостаточность корабельного ресурса, главным образом недостаток легких сил, авиации и торпедных катеров, не позволили осуществить выполнение этой задачи в полной мере, однако я считаю, что положено прочное начало.

На проводившихся учениях удавалось создавать обстановку, когда противник маневрировал, имея и охранение, и корабельный дозор. Удар наносился по всей глубине строя, имея задачей уничтожить средства дозора и охранения и главные силы. Опыт 1935 г. в дальнейшем должен быть развит, расширен и применяться в 1936 г., что, я надеюсь, позволят несколько большие ресурсы в 1936 г. В 1935 г. мы имели наставления, составленные применительно к выполнению этих операций. Наставления эти, несомненно, требуют переработки и исправлений, но, докладываю, основа положена. Если мы используем опыт этого года, то сумеем избежать тех элементов схематичности, которые иногда имели место и о которых здесь упоминали и начальник Генерального штаба, и начальник Морских сил. Несомненно, достижением является то, что командиры соединений, командиры кораблей и частей поняли поставленную им задачу, прониклись важностью ее, поэтому в 1936 г. будет нетрудно направить работу по правильному пути.

Что касается огневой подготовки, то я согласен, что стрельбы в известной своей части носят еще полигонный простой характер, но в то же время на Балтийском море в 1935 г. был проведен ряд стрельб сложного порядка. Я имею в виду стрельбу линейного корабля из 2 калибров одновременно по разным целям, совместную стрельбу крупного калибра линейного корабля с 12-дюймовой батареей береговой обороны, ночную стрельбу по движущейся цели на дальности освещения прожектора. Наконец, я имею в виду стрельбу по невидимой цели 6-дюймовым калибром с задымленной батареи. Проводилось опытное учение по задымлению форта «Краснофлотский». Форт был полностью задымлен в течение 30 мин. Шестидюймовая батарея форта, будучи совершенно задымлена, при примитивных средствах управления огнем провела стрельбу по невидимой цели, по движущемуся щиту с корректировкой путем вынесенных постов наблюдения и самолета. Результат стрельбы отличный, несмотря на сложные условия.

Наконец, проведены все подготовительные упражнения и подготовительная мелкокалиберная стрельба для выполнения стрельбы 12-дюймового калибра линейного корабля по невидимой цели. Саму стрельбу в 1935 г. провести не удалось, но я считаю, что наличие готовых инструкций и результат предварительных упражнений позволяет рассчитывать, что в 1936 г. эта стрельба будет проведена. Задачей огневой подготовки на 1936 г., несомненно, является дальнейшее усложнение стрельб, переход с полигонных условий, о которых здесь говорилось, к обстановке, приближающейся к боевой.

1935 г. дал Балтийскому флоту новую технику, новое оружие. Вступили в строй железнодорожные батареи, дальнобойные и крупнокалиберные, причем наиболее крупнокалиберная батарея провела первую стрельбу по движущейся цели на предельной дистанции с результатом выше хорошего.

Якир. Интересно, сколько снарядов тратится на эту стрельбу?

Галлер. 48.

Затем с успехом приступлено к освоению техники впервые появившихся на Балтийском театре подводных лодок типа «Малютка», приступлено к освоению новых больших подводных лодок типа «Правда»⁴⁷ и нового миноносца, впервые подаваемых госпромыш-ленностью. Однако наряду с хорошими результатами по освоению техники, мы имеем в Балтийском флоте в этом году и случаи аварийности, и тяжелую катастрофу. Гибель подводной лодки Б-3 со всем ее личным составом, о чем докладывал начальник Морских сил РККА, В то же время я должен доложить народному комиссару обороны Маршалу Советского Союза, что весь личный состав Балтийского флота в течение года работал с громадным напряжением и упорством, большим энтузиазмом и достиг по основным видам боевой подготовки хороших результатов.

Несколько слов в отношении подготовки кадров. Начальник Морских сил в своем докладе отметил громадное значение для личного состава флота чисто морской подготовки, морской закалки, так как именно морская подготовленность в значительной степени является обеспечением других видов подготовки. В соответствии с этим особое внимание должно быть уделено подготовке в морском отношении будущих командиров-курсантов и слушателей военно-морских заведений как будущих командиров и воспитателей подчиненного им краснофлотского состава. Такая подготовка необходима, тем более что в связи с ростом флота продвижение по службе наших командиров является чрезвычайно быстрым. Если в Тихоокеанском флоте имеются командиры подлодок с пятилетним стажем, по окончании морского училища, то в Балтийском флоте большинство командиров подлодок типа «Малютка» окончили училища в 1931, 1932 и даже 1933 гг. Такой молодой состав требует к себе особого внимания, так как ему вверяется не только сложнейшая материальная часть, сама подлодка, но и судьба ее личного состава. Единственно, что помимо чисто технических познаний командир должен обладать в полной мере морскими качествами, умением найтись в сложной обстановке, принять правильное решение. Между тем подготовка наших будущих командиров находится в неблагоприятных условиях совершенной недостаточности специальных учебных кораблей. Основная тяжесть подготовки будущих командиров ложится ежегодно на Балтийский флот, на него же ложится и ответственность; ввиду недостатка учебных кораблей курсантов приходится размещать на боевых кораблях. С другой стороны, создается большая перегрузка боевых кораблей переменным составом, с другой стороны, курсанты не могут получить того, что им нужно, находясь на корабле сравнительно небольшие сроки и переходя в процессе стажировки с соединения на другое.

В 1935 г. народный комиссар обороны оказал Морским силам помощь путем приобретения некоторого количества пароходов, приспосабливаемых под учебные корабли, однако, несмотря на это, и в 1936 г. положение будет чрезвычайно напряженным. Пароход находится в переделке на заводе Марти в Ленинграде⁴⁸ и должен быть готов к началу навигации.

Ворошилов. Будет готов?

Гамарник. Там плохо работают.

Гал/гер. Завод относится к этой работе халатно, и требуется особый нажим, чтобы пароход был своевременно готов. Положение с учебными кораблями осложняется тем, что некоторые старые учебные корабли («Комсомолец», «Красное знамя») требуют капитального ремонта. Собственными средствами мы выполнить его не можем. Необходимо, чтобы этот ремонт взяла на себя госпромышленность. Необходимо и приобретение новых пароходов. Иначе тяжелое положение будет продолжаться, и боевые корабли по-прежнему будут загружены курсантами, которые не смогут в полной мере получить то, что нужно. Моя просьба к народному комиссару обороны заключается в том, чтобы заставить госпромышленность взять на себя ремонт кораблей, которые нам нужны, и чтобы завод Марти своевременно изготовил корабль, который ему сдан в переделку.

Последний вопрос — это взаимодействие с частями Ленинградского военного округа. В предыдущие годы у нас почти ежегодно бывали совместные учения. В этом году такого учения по некоторым причинам не удалось провести, пришлось ограничиться Кронштадтским стрелковым полком. Я считаю, что в 1936 г. обязательно должно быть проведено совместное учение с частями ЛВО для проверки всех видов взаимодействия.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 51-52.

Лавров. Я остановлюсь только на некоторых из итогов боевой подготовки Воздушных сил нашей армии в истекшем году.

Есть существенное различие в боевой подготовке и боевой готовности воздушных сил, находящихся на Дальнем Востоке и в европейской части Союза, причем это сравнение идет не в пользу последних. Мы готовимся здесь, я бы сказал, слишком по-мирному, причем дело здесь заключается не в том, что в этих частях много молодых летчиков. Но даже при этом условии в подготовке мы можем сделать значительно больше, чтобы подготовить себя для действий в условиях военного времени.

Например, мы имеем в Белорусском военном округе бригаду, которой командует т. Смушкевич⁴⁹. Эта бригада живет уже несколько лет на трех аэродромах, обходясь тем, что у нее есть. Эта бригада вполне боеспособна потому, что она находится уже сейчас в условиях, близких к военному времени. По приказанию она может перебросить эскадрилью в любое место, вылетев очень быстро. Она приобрела свойства исключительной мобильности. А если мы попробуем поднять в МВО одну эскадрилью в Монинской бригаде и перебросить ее в Ростов, то это будет целое событие для бригады, которое потребует сбора всего начальства, специальной подготовки, бесчисленных совещаний и разговоров и т.д. — выполнение потребует очень много времени. Я считаю, что необходим переход на некоторый специфический режим, когда части постоянно держатся в боевой готовности, когда всем частям предъявляются требования непрерывной боеспособности — это резко поднимет боевую подготовку воздушных сил здесь — в европейской части Союза. Я полагаю, что для того чтобы впредь избежать того, о чем здесь говорил т. Уборевич — о раздергивании частей, — Генеральному штабу РККА следовало бы дать Управлению Воздушных сил РККА указание, что оно имеем право брать личный состав лишь из ограниченного числа эскадрилий, а из других не брать ни одного человека. Этим самым мы создадим то, что у нас в европейской части Союза будет хотя бы '/з воздушного флота находиться всегда в боевой готовности.

С места. Зато остальные будут всегда разгромлены.

Лавров. Ну, а что получается сегодня. Давайте проверим сейчас любую бригаду, и окажется, что она будет мало боеспособна, так как сейчас в ней произошла большая пересадка личного состава. При поверке бригад я требую действий штатными экипажами, тогда мне показывают приказ на 1-е число месяца, потому что на каждый месяц происходят перемены в личном составе и говорят, что это невозможно. В результате сколоченности кадров нет. Поэтому я считаю необходимым еще раз этот вопрос поднять. Я считаю, оставление положения как есть сильно бьет по боевой подготовке наших частей. Нужно добиться, чтобы регулированием сверху была ограничена возможность черпания ресурсов из частей для комплектования оргмероприя-тий и этим было обеспечено, чтобы не менее '/з воздушного флота действительно была боеспособной в течение круглого года.

Мы достигли очень больших успехов во всем воздушном флоте в летной подготовке, и в этом отношении мы сделали очень много. Я видел все тяжелые бригады в европейской части Союза, видел истребительные бригады — все стали очень хорошо летать и много командиров, которые летают отлично. Но за это мы довольно дорого заплатили, потому что мы на этом кое-что потеряли. Я хочу сделать упор на этом достижении, чтобы то, что приобрели, а приобрели мы очень много, так как умелая техника пилотирования, это чрезвычайно важно для воздушных сил, была так использована, чтобы дать высокие качества боевой подготовки. Мы эту летную подготовку мало пользовали для боевого маневрирования. На опыте Бобруйских учений оказалось, что самолеты ТБ-3⁵⁰ в составе отряда поворотом все вокруг на 90 сбивают атаку истребителей.

С места. ТБ-3 не может хорошо поворачиваться.

Лавров. Неверно. ТБ-3 поворачивается как угодно. Я могу вам это доказать. Это проверено. Поэтому я считаю, что высокую технику пилотирования в первую очередь надо использовать для отработки боевого маневрирования всех родов авиации. Это первое. Второе — мы еще очень мало летаем ночью. Всего в 1935 г. мы налетали 470 000 часов, а из них ночью около 41 000, несмотря на то что подготовка к ночным полетам была хорошая, так как затратили более 58 000 часов на слепую подготовку. Поэтому я считаю, что в предстоящем году мы должны принять все меры, чтобы ночные полеты были резко увеличены.

Дальше надо остановиться на таком положении. Мне кажется, что мы далеко не достаточно уделяем внимание полетам на предельную дальность рядовых экипажей. Нужно упрекнуть командующих войсками и их помощников по авиации в том, что они очень мало уделяли внимания выполнению этой задачи. Выполнив небольшим числом кадров задачу № 5, на этом деле успокоились. А так как в технике пилотирования мы ушли далеко, это обязывает нас еще больше уделять внимания подготовке кадров полетам на предельную дистанцию. За это нужно взяться серьезно. Ведь одно дело взять командиров эскадрилий слетать на 12—18 часов, а другое дело — слетать всей эскадрильей. Я считаю, что мы имеем настолько подготовленный в летном отношении состава, что мы можем и должны с большинством летного состава пойти на дальние полеты.

Говоря о летной подготовке, надо сказать, что штурманская подготовка сохранила свои качества только для штурманов соединений и штурманов эскадрилий. Это есть следствие того, что части летали только вокруг аэродрома. Это нетерпимо, и в 1936 г. надо заставить все части летать вне аэродрома. Я хочу остановиться на подготовке для бомбометания. Связать это с планированием боевой подготовки частей ВС РККА. Об этом я уже докладывал на одном совещании у наркома. Я хочу еще раз остановиться на этом вопросе. Каждому роду войск, в том числе и авиации, на каждый год становится ряд задач по боевой подготовке, но в том числе ставится главная задача, выполнением которой войска приобретают новые качества боевой подготовки. Приобретение такого нового качества было нам поставлено народным комиссаром задачей овладения слепым полетом, потому что слепой полет обеспечивает возможность летать при плохих условиях погоды, т.е. резко увеличивает возможность боевого применения авиации. Как же шло выполнение этой задачи? Сначала шло несколько вяло, нажали из центра, тогда командиры в бригадах стали выполнять эту задачу таким образом, что, приобретая новое качество слепого полета, стали терять все прочие качества, так было в целом ряде частей. Например, в СКВО Ростовская бригада, там старые штурманы разучились водить самолеты. Потеряли умение бомбить. Целый ряд бригад к началу лета в результате уделения внимания только одной отрасли — слепому полету — потерял боевые качества. Затем начали спешить и наверстывать потерянное летом. Поэтому чтобы научить все экипажи — не имели времени и учили только командирские экипажи, следовательно, все прочие — небоеспособны без командира.

Что здесь главное, что здесь плохо? Нельзя в условиях воздушного флота готовить только командиров. Предположим, идет отряд, командир погиб, а что дальше? Ведь идти придется, или возвращаться. Это следствие неверного планирования. Нужно добиться такого положения, чтобы, ставя главную задачу, а она всегда будет стоять перед воздушным флотом и всяким другим родом войск, ибо эти новые задачи придают и новое качество — так спланировать работу своих подразделений, чтобы таких вывихов впредь не получалось, так как в данном случае мы получали обратный результат — ухудшение боевой подготовки.

Таким образом, по огневой подготовке мы подготовили для бомбометания днем отряды и эскадрильи, и в некоторых местах прошли и ночное бомбометание. Но ночное бомбометание, благодаря чрезвычайно недостаточной общей ночной штурманской подготовки, не вышло за рамки полигона и ближайшего района, и то одиночными самолетами. О технике ночного бомбометания — отдельный вопрос, на котором можно остановиться после доклада т. Алксниса.

Сегодня мы учимся бомбардировать по фонарю, по освещенной цели. Нужно путем опыта перейти к бомбометанию по неосвещенной цели.

Теперь относительно стрельбы, по моему глубокому убеждению, в этом году плохо со стрельбой в воздухе. Причем и в истребительной авиации имеется стремление к стрельбе по земным целям, конечно, гораздо легче, чем стрелять по воздушным целям. Причем становится труднее стрелять в связи с тем, что цель и сам стреляющий стали летать значительно быстрее. С этим мы вплотную столкнемся в 1936 г. Поэтому я считаю, что т. Грязнов совершенно правильно заострил внимание на плохой подготовленности к воздушному бою. Вопрос о воздушном бое в 1936 г. должен быть решен не только в том смысле, что мы заведем соответствующую инструкцию, наставление. Но мы должны перевернуть целый ряд голов, перестроить целый ряд голов, заставить их понять значение воздушного боя.

С места. Все головы.

Лавров. Да, все головы в воздушном флоте.

Мы должны воспитать всю авиацию в таком духе: если самолеты противника, может быть, в предмобилизационный период попытаются неожиданно, не объявляя войны, напасть на нашу территорию, вся авиация пойдет в воздушный бой. Я берусь подробно доказать и показать, какие средства той же штурмовой, легкой бомбардировочной и даже авиации могут быть использованы для такого боя, который имеет целью отразить нападение воздушного противника на нашу территорию. Это первое положение.

Второе положение. Поскольку все скоро станут летать быстрее, и мы, и противники, то количество встреч, происходящих в воздухе, я бы сказал, оперативно-тактическая плотность насыщения воздушного пространства авиацией станет значительно большей. Воздушных столкновений и боев в будущей войне будет неизмеримо больше, чем в прошедшей войне. Я считаю, что эти положения требуют вопрос о воздушном бое поставить чрезвычайно серьезно. Тем более оказалось, что наша тяжелая бомбардировочная авиация, даже при том небольшом сравнительно вооружении, которое она несет, будучи управляема, когда командиры отряда могут управлять огнем, могут управлять маневром всей своей части и внутри части, — имеет возможность успешно вести воздушный бой с истребителями. Я повторяю, обучение всей авиации воздушному бою должно быть осуществлено в 1936 г. во что бы то ни стало.

Из вопросов, относящихся к боевой подготовке, очень коротко отмечу два. Первый. Мне пришлось в этом году видеть большое количество так называемых оперативных аэродромов. Что они представляют из себя? Если вы летите, то на фоне разноцветных прямоугольников полей видите одноцветный, зеленый круг, значит, это аэродром. Следовательно, он сам демаскирован. Он еще окружен проволокой, что еще больше демаскирует. Но в то же время окружающий лес вырублен таким образом, что спрятать самолеты в него нельзя, а если и можно, то взлет самолета резко удлинится. Следовательно, эти аэродромы, как оперативные, не подготовлены. Второй момент. Относительно автотранспорта. Совершенно верно, что отношение к автотранспорту в Воздушных силах на сегодняшний день варварское. Но ясно, что мы не выйдем из положения и после вашего распоряжения, тов. народный комиссар Маршал Советского Союза, о том, чтобы было додано до штатов. Не выйдем из положения потому, что всего 30% машин на ходу и тут надо, чтобы Воздушные силы дали людей, а т. Халепский организовал их обучение, чтобы они были технически грамотными.

Второе положение — надо ввести такое принципиальное положение, чтобы исправность автомобиля в авиационном парке была бы приравнена к боеспособности самолета.

Ворошилов. Совершенно правильно.

Лавров. Иначе быть не может, потому что без автотранспорта мы воевать не сможем. Я на этом кончаю, т. народный комиссар, полагая, что можно будет еще раз высказаться по вопросам технической эксплуатации.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 52-54.

Меженинов. Я бы хотел остановиться на следующих вопросах. Первое. В оперативной подготовке основной недостаток и в играх, и в выходах в поле — это отсутствие оперативной разведки. Если она и существует, то существует все время на старых принципах, когда массы противника продвигались со скоростью стрелковой дивизии. Теперь во всех сопредельных с нами странах разрабатывается и изучается вопрос, судя по их литературе, о скрытой оперативной переброске и о совершении оперативного маневра по железной дороге и маневре на автотранспорте.

Что характерно для современного железнодорожного транспорта? Если прежде использовалась вся пропускная способность, то сейчас маневр совершается пульсирующим потоком, он пульсирует в течение суток и на определенном отрезке времени. Это совершенно по-другому ставит вопрос о разведке железнодорожных перевозок. Возьмите последние польские статьи о скорости технического движения. Поляки изучают уже наши установки по железнодорожному транспорту, и вместе с тем они обращаются лицом к Германии. Они говорят, что средняя техническая скорость на магистралях галицийских дорог может быть доведена до 60 км в час, а линия на Кенигсберг — до 65 км в час. Если взять только лишь один фактор, фактор технической скорости железнодорожных перевозок, то весь метод авиационной разведки и авиационного воздействия на такие перевозки будет отличен от того, к чему мы привыкли по опыту Гражданской и империалистической войн.

Хочу этим подчеркнуть, что мы идем по старым нормам железнодорожных перевозок. Нам следует перейти в своей практической деятельности к учету этого нового явления. При одной колее на 24 пары оперативно можно перебросить стрелковую дивизию в 48 часов. Все авиаторы, когда разведывают железную дорогу, считают, что раз идет масса поездов, значит, идет массовая перевозка, но здесь применили всего лишь метод накапливания.

Второе — автомобильные перевозки, как оперативный фактор, мы мало учитываем. У немцев они взяты как основные, французы пользовались ими весь конец войны. 1800 авто по двум грунтовым путям в течение 24 часов могут перебросить стрелковую дивизию. При этих условиях через час на каждом из направлений будет появляться по 20 автомобилей. Разведка этих автомобильных перевозок мелкими пачками и умение составить представление о том, что идет по этому направлению, требуют тщательной подготовки и проведения разведки. Подвоз к обычному корпусу при наличии 2 грунтовых путей требует 400 автомобилей. При этих условиях 8 авто проходит через час на каждом направлении. Я хочу всем этим сказать, что разведка теперь стала более трудной и к ней надо тщательно готовиться, мы этим мало занимались. Обычно мы говорим, что есть какое-то фиксированное положение вещей, и начинаем, исходя из него, разведывать. Мало считаемся с быстрыми перегруппировками. Взаимодействие видов разведки отсутствует.

Радиоразведка — это основной вид оперативной разведки на сегодняшний день. Она не передает сведений авиаразведке, и та начинает сначала, а авиаразведке нужно передавать сведения авиамоточастям. Этой технике взаимодействия различных средств разведки мы большого значения не придаем. При оперативном обеспечении флангов основных групп не ведем разведки командирами высших штабов. Думаю, что эти основные вопросы следует здесь свести в короткую инструкцию с тем, чтобы в будущем году оперативную разведку провести на специальном учении, тогда можно сказать, что мы двинемся вперед в этой части.

Теперь в отношении подготовки наших железнодорожных частей. Тов. Аппога отсутствует на нашем совещании, поэтому я, пользуясь его материалами, хотел бы осветить работу наших железнодорожных частей.

В прошлом году мы имели хорошую проверку мостовых частей — мостового батальона и многих мостовых рот округов — Ленинградского, Киевского, Белорусского, Приволжского и Закавказского. Все они были сосредоточены в Саратове на достройке моста через Волгу, причем достройка происходила в таких условиях, с которыми придется столкнуться на наших театрах при восстановлении крупных мостов. Нужно отметить, что все нормативы, которые были выработаны, оказались ниже, чем те, которые были достигнуты на постройке этого моста. Сама работа была выполнена частями в сроки, которые были рассчитаны, и выполнена вполне удовлетворительно. Если взять деревянную постройку моста в 611 м через реку Уж в районе Хабное, то он был построен в 15 дней путем использования специального мостового парка. Вот этому мощному мостовому парку, который разработан в первом образце, мы придаем очень большое значение, поскольку это совершенно изменяет те представления о сроках постройки, которые мы имеем до сих пор. Он позволяет по самым широким рекам проходить в короткий срок. К сегодняшнему дню весь конвейер проработан, и надо продолжить опыт по этим работам.

Если взять укладку железнодорожных путей в строительстве Фастов-Новоград-Волынск, то мы здесь показали большие нормы и темпы. Сам по себе объем работ большой. Достижения огромные, но я докладываю о том, что наши полевые нормы еще требуют поверки. Сейчас в сутки надо прокладывать 12 м пути в три смены, а здесь вышло 8 в две смены, но это обусловлено подвозкой и доставкой материала.

Якир. Но когда не подавали рельс, конечно, можно просчитать 3 км.

Меженинов. Я только докладываю о том, что темпы, которые были достигнуты на этой постройке, не полностью соответствуют тому, что мы поставили себе задачей для военного времени, и в этом участке придется подтягиваться, а с точки зрения достижений — на сегодня, конечно, достижения огромные. Там возились 5 лет и не построили, а мы построили за 4 месяца.

Ворошилов. Тов. Якир правильно говорил, что не было рельс у них?

Меженинов. Правильно.

Ворошилов. Если у нас на войне не будет рельс?

Егоров. Технические нормы высчитали с поправками на перерывы в снабжении.

Якир. Нет. Абсолютно не соответствует действительности. Полк Фунтова показал полное перевыполнение всех норм.

Меженинов. Теперь в отношении всех норм одиночных, я к этому как раз подхожу. При разрубке рельс, при сверлении дыры, при прожигании рельс выходит, что мы имеем по укладке двух звеньев пути 40 мин. нормы, а фактически выполняем в 32 мин. Разбор звена пути — вместо 20 мин. по норме мы фактически производим в 8 мин. Ясно, что нормы малы. Укладка стрелочного перевода по норме 4 часа, фактически 1 час 20 мин. Ясно, что и тут норма может быть изменена. Рубка рельс 2 мин. 30 сек., фактически — 1 мин. 4 сек. Ясно, что все нормы надо пересмотреть в сторону сокращения. Но эти технические нормы не всегда как следует связаны с тактической и боевой обстановкой. Я возвращаюсь к постройке наших полевых мостов — мы на полигоне очень быстро собираем мосты, также быстро строим мосты при маневрах. В прошлом году в Белорусском военном округе в присутствии наркома мост был построен очень быстро, но пользоваться этим методом было очень трудно, потому что разбивка подходов к этому мосту не была продумана, что задерживало все танки. В этом году в Московском округе 17-я дивизия построила мост очень быстро, но подходы и выходы не были построены, и артиллерия задерживалась на этом мосту.

Следующий вопрос — наше тыловое учение МВО. Что показывало тыловое учение? Оно показало, что уровень подготовки органов управления тылов очень низкий, очень слабо подготовлен, несмотря на то, что мы в прошлом году собирали начальников военных дорог при нашем 3-м отделе на полуторамесячные сборы. Это не дало полной подготовки Управления военными дорогами. Если отдельные начальники ясно представляют себе приемы администрирования этими дорогами, то с задачей управления частями в целом мы еще не справились. И самое основное, что выявилось, это то, что командиры парков, транспортов, начальники складов в основном оказались слабо подготовленными. Поэтому эта основная задача, которая в прошлом не была как следует выполнена, стоит перед нами во всю ширь в 1936 г.

Еще выявилось, что мало занимались подготовкой кадров автотракторных частей. Я тут продолжу мысль товарищей, выступавших о плохой подготовке состава мелких гаражей. Я расширю их мысль. Хуже обстоит дело с автотранспортом и в крупных организмах, не в разрезе сегодняшнего дня, а в оперативной перспективе. Мы военных кадров автомобильных частей, которые бы находились в наших руках, на сегодняшний день имеем очень мало, поэтому мы не умеем как следует охватить всю ту массу автотранспорта, которую мы получаем. Вот факты. По постановлению правительства мы должны были военизировать в Сибирском округе один из трактов с автомобильным движением. Выяснилось, что до начала военизации коэффициент использования машин равнялся 53, т.е. из 100 машин только 53 машины можно было использовать. И это было в течение длительного периода времени. Если взять, какой же средний пробег в сутки имеют эти 53 машины, то оказывается, что средний пробег равняется 245 км, при использовании тоннажа на 90%. Почему так плохо используется транспорт? В основном из-за того, что организация технической эксплуатации и оперативное использование этих машин не стоят на должной высоте. Вот этих командных кадров там не оказалось. Эти командные кадры, только в очень недостаточной мере, готовятся в наших депо. Ряд округов уделяют этому вопросу недостаточное внимание. На автомобильные кадры, на транспортные части следует сосредоточить больше внимания. Если возьмем использование моб-транспорта в Ленинградском округе для 20-й дивизии, мы имели среднюю скорость движения автоколонны по шоссе и по мокрому грунтовому пути 15 км. Если иметь минимальную скорость на отдельных участках 6—7 км в час, то лучше уж ногами идти, чтобы не терять время на погрузку и выгрузку. Повторяю, средняя скорость колонны была от 15—18 км. Этот норматив предлагается принять с расчетом на автомобильные перевозки до 240 км. Мало, но по опыту быстро отмобилизованного транспорта, не того транспорта, где вы учите командира, а транспорта отмобилизованного, который будет в первую неделю войны, это уже хорошая норма.

Следующий вопрос касается химии. Надо решить вопрос, в каком размере мы будем применять химию. Я ставлю этот вопрос потому, что соседи ставят дело так, что в основном против нас должна быть применена химия. Об этом пишут немцы, теперь поляки стали писать на эту тему. Если перейти к 1918 г., то даже старая русская армия, кончая войну, применяла химическую атаку, а немцами было выпущено 250 тыс. химических снарядов по 3-й английской армии. 50% всех снарядов в 1918 г. были химические. Это говорит о том, что химическая атака и химия как оперативный фактор должны нами учитываться. На русском, на Сморьгоньском направлении, с 1916 г. стали применять химию, с тех пор оно было химическим до конца войны. В основном применяли химию немцы, но в конце начали ее применять и русские. Это было одно из основных химических направлений. Если возьмем Юго-Западный фронт, Ковельское направление, то там начали немцы и продолжали русские. При средствах того времени немцы не разбрасывали своих средств по всему фронту, и русские не разбрасывали своих сил, а брали ограниченные направления и там концентрировали свои средства.

Что касается обмывочных пунктов, у нас достаточно этих обмывочных пунктов, чтобы учиться их использованию. При любой дороге стояла такая обмывочная станция на маневрах 17-й стрелковой дивизии, но пользоваться ими мы не умеем. Мы взяли за правило, что против нас будет пущен иприт. Иприт будет, но наряду с ипритом будет и фосген, потому что у наших вероятных противников в этом отношении имеются большие возможности. Во-вторых, поляки получили химическое снаряжение и развивают промышленность по снаряжению на 50% фосгена, на 20% дифенилхлорарсина и на 20% дифенилфосгена. Нужно, чтобы маски были соответствующие и в санитарной службе были накоплены запасы кислорода.

В 17-й дивизии я условно был отравлен фосгеном. Меня направили на обмывочный пункт. Когда притащили туда, пришел батальонный врач, который растерялся и не знал, что делать с таким отравленным человеком, а затем вынул прибор с кислородом, но как пользоваться кислородом, тоже как следует это делать — не представлял.

Основное в пассивной химии — наличие маски, но везде переходят к тому, чтобы в массовом количестве снабжать кислородом и в ПВО оксилитами. Планового снабжения кислородом в полевых условиях мы не отработали, потому что Химическое управление считает, что это не его дело, а Санитарное управление подает его очень немного. Затем я хотел сделать еще следующее замечание. Сейчас в польской печати совершенно отчетливо все полковники-врачи (по крайней мере появились три статьи) пишут о том, что бактериологическая война на сегодняшний день является правильной и от нее отмахиваться нет оснований. Что они обсуждают в отношении бактериологии? Первое и основное — это заражать реки. И они ставят такой вопрос: что они будут делать, если их реки будут отравлены? У нас говорят: ни в одном городе нет ни одной бактериологической станции, нет врача, который мог бы определить, чем отравлена вода. И они ставят вопрос о необходимости организации таких станций и о соответствующей подготовке врачей. А как у нас с этим обстоит дело на этот счет?

Второй вопрос, который попутно ставят, заключается в следующем. Если прежде нам просто ломали ноги, то теперь это будет ломаная нога, химически отравленная. Автор спрашивает: сколько из десяти тысяч польских врачей видели кровавые химически отравленные и загрязненные раны? Оказывается, эти врачи ничего не видели. И он пишет потом, что надо иметь институт скорой помощи во всех крупных городах Польши и этих врачей пропустить в мобилизационном порядке через такие институты, чтобы они видели битых и раненых людей и чтобы на этом деле они учились помогать отравленным.

Ворошилов. Это он пишет по части зашиты. А по части нападения что он говорит, вы читали? Он соединяет химию с авиацией, посылает ее в тыл и говорит, что в этом случае мы не рискуем иметь отравленных наших собственных бойцов, потому, что сам противник примет все меры к тому, чтобы не допустить заражения в своей армии. Он довольно подробно расписывает, какими путями, через какие средства это достигается, причем пишет совершенно открыто. Этот журнал у них совершенно легально и открыто выходит.

Меженинов. Совершенно правильно. Об этом же пишет немецкий профессор Пфейфер.

Последний вопрос по технике. Мы передали сейчас в войска относительно небольшое количество глиссеров. Эти глиссера нами рассматриваются как средство действия на реках и как средство для выбрасывания первых эшелонов при переправах. Но отчетов и мнений мест относительно методов использования и технической пригодности этих глиссеров на месте мы не имеем. Между тем эти глиссера приспособлены теперь и к передвижению по земле. Например, глиссер шел из Москвы в Гороховец на собственных колесах, потом перешел на реку. Так он сейчас приспособлен. Это средство, достаточно неожиданное для противника, может помочь нам при действиях на озерах и реках.

Второй вопрос — это установка облегченных пушек на автомобилях. Я имею в виду автомобиль Курчевского⁵¹. Исчерпывающих отчетов об этом деле мы не получили, все тактические нормы только затронуты, но не отработаны. И последнее, на счет мортир 152-мм, которые были отправлены в ОКДВА. Если эти мортиры не подходят, то так надо и решить и тогда с этим средством больше не иметь дела.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 55-56.

Тухачевский. Я хочу посвятить свое выступление вопросам боевой подготовки по тем разделам, где мы систематически отстаем. На съезде стахановцев Климент Ефремович чрезвычайно, по-моему, хорошо сформулировал задачи стахановского движения в нашей армии. Тов. Ворошилов задал вопрос: «Есть ли среди наших командиров стахановцы, есть ли люди, которые не ожидают приказов, не живут по указке, по шаблону, а творят, работают, идут вперед и ищут новых путей для достижения поставленных целей, задач?» «Да, — ответил т. Ворошилов — конечно, такие есть. Но тем не менее, — сказал т. Ворошилов, — я не могу особенно хвастаться» и указал, что в этом отношении наши командиры имеют много общего с хозяйственниками.

Как можно использовать стахановское движение у нас? Если дело идет об общевойсковой тактике, стахановское движение заключается в том, чтобы оружию придать наибольшую эффективность, а наибольшая эффективность означает, сколько мы убьем и раним наших врагов. (Нарком. Тем больше будет продукции.) Да, тем больше будет продукции в военное время, чем больше мы набьем врагов. Но набить можно, имея технику и людей, которые будут владеть этой техникой. У нас дело гораздо сложнее, чем на производстве. На фабрике, на заводе — там все находится на определенном расстоянии, в определенном процессе, в то время как у нас дело проходит каждый раз на другом месте, в другой расстановке сил и средств, и т.д. Поэтому в тех вопросах, которые поставил тов. Ворошилов на съезде стахановцев: есть ли среди наших командиров стахановцы, которые не живут приказами, которые не живут по указке, а творят, растут и идут вперед, — в этих вопросах заключаются основные вехи успешной боевой подготовки. Если наш пулемет стреляет с фронта, он дает одну продуктивность, если с фланга, то другую, гораздо большую. Эту максимальную продуктивность возможно использовать, если боевой порядок будет гибкий, смелый и решительный.

Как отвечает этим задачам наша боевая подготовка? Я наблюдал три округа — Украинский, Московский, Ленинградский. Как наступают? Все вдет как будто быстро, иногда войска дают большие темпы, если смотреть вообще со стороны. Но если спуститься, войти в боевой порядок батальона, роты, взвода и посмотреть, как командиры принимают решения, то, к сожалению, этой инициативности, самостоятельности, вклинивания во фланг и тыл противнику до сих пор у нас нет в той мере, как это нужно. Идет равномерное, уравниваемое движение. Отрывов просто боятся. А между тем все приказы народного комиссара сводятся к тому, чтобы вырабатывать волевых, инициативных, смелых командиров. Без таких командиров невозможно драться, будь это Итало-абиссинская война или другой, более культурный фронт. Должны быть смелые люди, знающие свое оружие, лезущие вперед, наносящие поражение противнику. Без этого не может существовать никакая армия. К сожалению, до сих пор мы не достигли того уровня, на который вправе рассчитывать.

Как обстоит дело в Украинском округе⁵², а это передовой округ? Мне постоянно приходится видеть, что командир взвода лежа бездействует. Почему он не наступает за танками, если перед ним путь очищен? Почему это происходит? Боевой устав пехоты говорит о том, что воспрещается назначать части и равнение по ним. Равнение может быть только по передним частям. Вместе с тем такой факт всюду имеет место. То же самое, но в гораздо худшей степени я видел в Московском округе, в Гороховецком районе, да и Ленинградском округе. Это общая беда. Отчасти это складывается от того, что сильны еще привычки, унаследованные от царской армии. Там привыкли к тому, что направляющим назначается такой-то взвод, и привыкли делать по нему. Так практиковали в первые годы и у нас, так говорил и первый устав РККА, и только в Боевом уставе РККА 1927 г. внесены эти изменения. Но привычка перерастает эти законные наставления, и она в этом деле нас чрезвычайно тормозит, мы от нее много теряем.

Я хотел бы еще сослаться на отзывы японских офицеров, которые работали в нашей Красной армии. Нужно сказать, что японцы в этом отношении особенно строги. Они мало увлекаются методикой боя, подчиняя все смелости, инициативе. Так вот, эти японские офицеры признают, что в стрельбах они значительно ниже нас. Но зато они очень резко критикуют нас за отсутствие самодеятельности, смелости и решительности у наших командиров. Я просто зачитаю вам несколько выдержек из секретных отзывов этих японских офицеров. Вот например: «У личного состава (командного и рядового) недостаточно развита способность принимать решение, и действия его не носят характера отважности». Или далее: «При управлении боем частей» (особенно теоретических) отмечают «неспособность своевременно принять решение при быстрой перемене обстановки». Этими характерными указаниями проникнуты все заключения японских наблюдателей. Правда, они строят свою армию по-другому, но мы к их мнению должны прислушиваться, потому что они враги и нащупывают наши слабые места.

Мне кажется, что за это дело нам нужно самым решительным образом взяться. Главное, конечно, заключается в искусстве обучать людей по-серьезному, добросовестно. В этом отношении тов. Якир построил свою речь замечательно, указав, что у нас не все обучают как следует, а, кроме того, многие страдают самодовольством. Ведь люди у нас отобраны хорошие, так почему же у командира может остаться такое самодовольное настроение, когда он неконкретно провел учение? Это может быть только в том случае, если он сам не знает, что он хочет сделать, если он недостаточно продумал, в чем слабость его подчиненных, если он строит свое руководство недостаточно конкретно. Если, например, наши командиры корпуса, дивизии, полка будут сидеть в своих штабах или выезжать на командные пункты на автомобиле, то они никогда не увидят, как подготовлен командир взвода, роты. Для того чтобы командир это увидел, ему необходимо непрерывно быть вместе со взводом и ротой в боевом порядке. Нужно привязаться к какому-нибудь взводу или роте и с ней от начала развертывания роты и до момента, когда будет дан отбой этого учения, находиться все время вместе. Только таким образом можно изучить человека и подсказать ему, где его слабые и где сильные стороны, и таким образом наращивать хорошие кадры, которые потянут потом все дело за собой.

Я думаю, что в этой области, в области развития инициативы, смелости, большой эффективности применения оружия, решимости стахановское движение должно дать серьезнейшие результаты. Оно должно выдвинуть, оно должно сделать известными наших лучших людей — командиров взводов, красноармейцев, которые умеют идти вперед, которые не боятся решительно самостоятельно двинуться вперед, оторваться от соседей, включиться в боевой порядок противника и бить его подразделения во фланг и тыл. Необходимо окончательно изжить привычки, перешедшие в нашу армию из царской армии. Необходимо развить волевые качества нашего командира, чтобы у него было достаточно смелости, решимости и инициативы. Иногда пугливо думают: «Сунешься вперед, а потом тебя со всех сторон окружат». Эта мысль неприятна, и многие предпочитают бездеятельность, лишь бы не было возможности такого случая. Вместо того чтобы видеть в обходе, прорыве средство окружения противника, воображают сами себя окруженными. Вот с этим очень трудно бороться, и мне думается, что стахановцы нам это дело сделают.

Я уже говорил, что соединения стали более мобильными, но, отмечая эту мобильность, надо сделать одно предупреждение. Несомненно, мы стали ходить быстрее, стали ходить гораздо лучше, и имеем в этом большие успехи. Но тут одно замечание. Мы тренируемся в выкладке мирного времени, а не в выкладке военного времени. Я хочу привести один пример. В октябре месяце мы провели опыт в Пролетарской дивизии. Не знаю, известны ли вам результаты этого опыта. Мы взяли два взвода, которые сделали марш в 50 км, при этом один взвод был в выкладке мирного времени и другой — в выкладке военного времени. Я коротко прочту вам результаты, которые дает комиссия, проверявшая это дело: «Утомляемость бойцов

2-го взвода (это тот взвод, который был в выкладке военного времени) начала сказываться после 15 км марша. Отмечалась резкая бледность кожи лица, черты лица начали заостряться, глаза западать, взвод на малых привалах молчалив. В это же время у бойцов

1-го взвода окраска кожи лица нормальная. На привалах бойцы оживлены, много разговаривают, энергично жестикулируют, смеются; взвод шел с песнями. На большом привале внешние признаки состояния бойцов 1-го взвода остаются примерно такими же, но у бойцов 2-го взвода утомляемость значительно усилилась. Взвод шел в сгорбленном состоянии, с резким наклоном туловища вперед. После обеда у бойцов 2-го взвода отмечалась резкая сонливость.

На марше после большого привала 1-й взвод идет равномерно, решительно, бодро, с песнями; скорость движения 116—117 шагов в минуту. 2-й взвод идет неравномерно, рывками. Ряд бойцов имеют сильную потливость лица. Ритм командира 2-го взвода — 116—118 шагов в минуту, многие же бойцы делают 140-150 шагов в минуту; бойцы идущие по краю дороги (у канавы) балансируют. На малом привале, после 40 км марша, 1-й взвод оживлен, окраска лица нормальная. Взвод способен для совершения броска и боевой работы. В то же время у 2-го взвода у ряда бойцов резкое заострение черт лица, запа-дение глазных впадин. Взвод молчалив, несколько человек отдыхают с закрытыми глазами. Красноармейцы Шадрин и Трусов жалуются на головную боль и головокружение. Намеченный по плану бросок после 40 км марша пришлось отменить, так как перед комиссией встал вопрос о том, как бы без больших потерь довести 2-й взвод до конца марша».

В конце концов, комиссия делает такой вывод:

«1. Взвод в штурмовом снаряжении может совершать форсированный марш на 50 км в 12 часов, сохраняя все время боевую способность.

2. Этот же взвод после нормального отдыха (10—12 часов) может совершить такой же форсированный марш,

3. Взвод в полном походном снаряжении может совершить форсированный марш на 50 км в 12 часов в благоприятных условиях погоды и дороги, но к активным боевым действиям к концу марша не будет способен».

Это, конечно, не значит, что у нас и дальше будет так. Люди тренируются, привыкают

С места. Скажите, это были кадровые взводы?

Тухачевский. Конечно, кадровые

С места. Нагрузка какая была?

Тухачевский. Средняя нагрузка 30,6 кг и максимальная 38,2 кг для подносчика патронов ручных пулеметов, как полагается в боевом снаряжении. Это говорит, товарищи, о том, что мы должны подготовку в мирное время строить таким образом, чтобы готовиться к войне. Мы должны учитывать ту разницу, которая имеется в штурмовом снаряжении и в снаряжении военного времени

Ворошилов. Сколько килограмм было?

Тухачевский. 30,6 и 38,2 кг — полная нагрузка... Возможно, тогда эта нагрузка несколько изменится. Сейчас этот вопрос разрабатывается.

Уборевич. Мне кажется, что через 25—30 км надо делать привал, организм может принять пищу. Это имеет большое значение.

Тухачевский. Тут есть много вопросов, в том числе и правильный отдых. Но главное в том, что мы сейчас тренируемся в выкладке мирного времени, тогда как нам нужно вести тренировку в выкладке военного времени, памятуя, что тут довольно значительная разница. Этот вопрос очень серьезный и над ним надо очень и очень поработать. Причем первое и основное — я еше раз подчеркиваю — тренировку мы должны проводить в выкладке военного времени, т.е. иметь в мешке то, что полагается.

Следующий вопрос, очень серьезный, касается неравномерности роста округов, а в округах, как известно, и отдельных частей. Тов. Гамарник уже говорил по этому вопросу. Но я хотел бы в одном случае с ним не согласиться, в том, когда он сказал, что Московский округ вытягивается на одно из хороших мест. То, что я видел на маневрах, об этом не говорит.

Гамарник. Я формулировал дословно следующее: Московский округ медленно выходит в люди.

Тухачевский. Из всех округов, которые я видел, Московский округ самый худший, это совершенно бесспорно и безоговорочно. Московский округ несравненно хуже Украинского округа и Ленинградского округа. Так как Август Иванович Корк и т. Кулик находятся здесь, то при них можно говорить и неприятные вещи. Я буду откровенно говорить по этому вопросу. Что мне пришлось видеть на маневрах 17-й и 14-й дивизий? Видел их и начальник Генерального штаба, и у него сложилось такое же впечатление, как и у меня. Уровень общевойсковой подготовки 17-й стрелковой дивизии был настолько низок, что при форсировании очень широкой у Гороховца реки Клязьмы пехота форсировала эту реку, повела наступление, атаковала передний край оборонительной полосы и ворвалась в него, а артиллерия еще не начала подготовку по подавлению оборонительной полосы противника.

По приказу бьшо намечено начало развертывания и наступления на 11 часов, начало атаки на 12 или 13 часов, а в 11 часов практически уже все эти части ворвались на передний край. Вот та картина боевой подготовки, которую имела 17-я дивизия. Никакого понятия о взаимодействии пехоты и артиллерии. Несколько лучше обстояло дело в 14-й дивизии, но реального взаимодействия, сколько я ни проверял, и там нигде не было.

Каким образом может быть такое положение, что у нас в одних округах действуют грамотно, а в других округах действуют неграмотно? При этом я должен сказать, что когда я разговаривал с комдивом 17-й о его ошибках, то он все то, что случилось, даже не считал ошибкой или дефектом. Он упорно спорил и показывал, что действовал правильно, что так и нужно было строить бой. А между тем он не только неправильно использовал артиллерию, как я уже сказал (правда, артиллерии было трудно развертываться), но оторвал и танковый батальон от пехоты, в то время как танковый батальон должен был иметь особенно большое значение. Пехота была лишена какой бы то ни было поддержки. Комдив 17-й танковый батальон решил использовать как мехбригаду, причем этот батальон не помог пехоте и не сыграл никакой самостоятельной роли. Очевидно, комдив 17-й не имеет представления о том, как требуют уставы и приказы наркома использовать танки поддержки пехоты.

Такой картины я с 1925-1926 г. нигде не видел. И при этом комдив не сознает, что он наделал. Чему же его учили тт. Корк и Кулик? Конечно, каждый может иметь неудачу. Но здесь дело не в неудаче. Здесь дело в общей неподготовленности. Человек убежден, что он правильно действовал, что отсутствие артиллерийской подготовки — это дело случая, что он правильно отнял танки пехоты. Видимо, т. Бондарь не читал наших уставов, не читал приказов. Должен сказать, что у т. Кулика взгляды тактически правильные. Он со мной ездил и также критиковал. Но этого мало. Почему т. Кулик не воспитал т. Бондаря? Он знал, что это человек упрямый, отстаивающий свою точку зрения, и тем не менее он был предоставлен самому себе. Тов. Корк его также критиковал, но и он его не воспитал. Я не представляю себе, чтобы у т. Уборевича или у т. Якира мог быть такой командир, который не желал бы знать ни приказов, ни уставов. Этого не может быть. Они бы его прощупали, занялись бы им, заставили бы его на ряде задач, выходов в поле, тактических учений, изучить дело, и он бы подтянулся, а, глядя на него, подтянулись бы и другие.

Таким образом, Московский округ — резко отстающий округ. Я должен это сказать, будет ли на меня сердиться А.И. Корк или не будет, не в этом дело. Но не только Московский округ отстал. Отстают и другие округа. О них уже говорили. Вероятно, в СКВО дело не лучше, чем в Московском округе. В ПриВО также не лучше.

Командующие войсками обязаны учить командиров корпусов. А.И. Корк должен был научить т. Кулика, т. Кулик должен был научить тов. Бондаря, и если этого не сделал т. Кулик, то должен был сделать т. Корк. Нельзя терпеть такое позорное положение, когда в 1935 г. в Красной армии имеется дивизия, которая совершенно не умеет действовать, и командир, который при этом убежден, что он действует так, как полагается.

Недочеты по взаимодействию имеются не только в МВО. Видел я это дело и в Ленинградском округе, в 56-й дивизии. Куча еще недочетов по взаимодействию: батальоны решают задачи по карте, не смотрят на местность, точно люди только что вышли из академии или военной школы и не имеют практических навыков. А ведь у нас много людей военных, которые участвовали в боях. Командир батальона должен ставить задачи на местности, а не решать их только на картах, как это делается слишком часто.

На Украине, в одном из передовых округов, я не встретил ни одного командира батальона, который решал бы задачу на местности. Встречавшиеся мне довольствовались картой. Следовательно, это звено нам нужно еще очень сильно тащить и обязательно его вытащить. К этому же делу, к общевойсковому бою, относится и управление войсками. Мне кажется, что когда хвалят штабы дивизий и полков, то поступают слишком оптимистически. То, что мне приходилось видеть, не так уже хорошо. Я видел работу 56-й дивизии. Скверно поставлена работа. С батальонами также обстоит плохо, о чем говорили почти все.

Откуда же проистекают эти недочеты нашего управления? Они главным образом проистекают из того, что мы свои штабы недостаточно хорошо подготавливаем. Отчасти это можно объяснить текучестью армии, которая неизбежна в связи с развитием новых соединений. Смотришь, подготовил штабного работника, а назначение переменилось. В этом отношении у командующих войсками колоссальное количество забот. Но тем более важно этих людей — штабных командиров — обучать. Эту учебу нужно проводить систематически. А эта учеба и строевая стажировка проводятся слабо. Вот, например, когда я приехал в этом году в Ленинградский военный округ, то большинство начальников штабов корпусов, которые были при мне несколько лет тому назад и сейчас на этой же работе, текучесть их не коснулась. Так вот, никто из них за это время не был на стажировке. Понятно, что если штабные командиры не будут иметь стажировки в войсках, то они не будут настоящими штабными работниками. Особое значение должен иметь персональный отбор штабных командиров со стороны Генерального штаба и своевременный пропуск их через курсы по технике управления боем.

Надо выработать практического штабного работника. Штабной командир, если дело пахнет боем, должен сразу забеспокоиться, проверить, действуют ли телефоны, работает ли радио, подготовлены ли ординарцы, имеется ли нужное количество посыльных, находятся ли войска, где он считает, что они должны быть, или не находятся, что делают соседи и пр. Казалось бы, наши командиры имеют боевой опыт, но почему-то все эти моменты забываются в поле. Получается, положим, приказ, а сталкивается с тем, что не развернута радиостанция, не так проложены кабели, нет посыльного и пр. Начинаются трения, потеря времени и т.д. На эту сторону, на сторону практической тренировки, нужно обратить самое серьезное внимание.

Мое время уже истекло, поэтому я не могу остановиться на других вопросах управления, но мне хотелось бы еще сказать следующее Александру Ильичу Егорову.

Мне кажется, что на теперешнем этапе нас не может удовлетворить наша методика скрытого управления. Правда, изданный в 1934 г.

проект новой инструкции несколько лучше старых проектов, но все же он связывает по рукам и ногам использование радио. Здесь говорится о том, что разрешается лишь при окружении, налете на штаб и т.д. использовать радио без кодирования. Естественно, что в наступлении батальона, полка, можно так закодировать задачи без кода, что противник ничего не поймет. Если, например, командир полка переименует деревню Архангельское в деревню Ивановка, то противник ничего не поймет. Сплошь и рядом бывает так, что свои войска не понимают куда идти, а что же говорить о противнике.

Якир. Я в этом году читал все, касающееся польских маневров, да и румынских.

Тухачевский. Это касается того, когда можно или нельзя пользоваться радио. Раз рацией можно пользоваться, то это уже само по себе многое скажет противнику. Раз рация работает, то идет вопрос о методах шифра. Мы столько времени шифруем, расшифровываем, что радио теряет всякий смысл. Один командир стрелкового полка мне откровенно сказал, что он радио боится использовать, ибо если рацию использовать по инструкции, то тогда он запоздает с управлением, а если использовать без шифра или с условной шифровкой, то, мол, ему, этому командиру, набьют по шее, и потому радио оставляется в стороне. Это один из серьезных моментов. Я уже не говорю об авиации, о танковых войсках, где перегибы с шифровкой еще серьезнее. Следовательно, Инструкция по скрытному управлению должна быть пересмотрена.

Вернусь еще раз к вопросу неравномерности достижений. Тут неравномерность достижений по округам, которую мы имеем в этом году, в будущем году необходимо изжить.

Так же как командующие должны учить своих комкоров и комдивов для того, чтобы они действовали и решали тактические вопросы, того требуют уставы и приказы, так, мне кажется, в будущем году Генеральный штаб должен взяться и за самих командующих. Нужно собирать командующих, нужно вести с ними занятия, не обязательно по оперативным вопросам. Командующих войсками нужно учить и как понимать бой батальона, бой полка, бой дивизии. Вот если собраться комвойсками и, может быть, нескольким комкорам и провести с ними целый ряд занятий, то все отставание и неравномерность отпадут. Это обязательно в будущем году нужно провести.

Мне хотелось бы сказать несколько слов по авиации, но авиационный вопрос будет отдельно, и я выступлю особо.

Несколько слов по морскому флоту. Тов. Орлов с полной самокритикой сказал, что в этом году флотам не удалось широкого провести форм глубокой тактики. А этого надо обязательно добиться. Здесь вопрос упирается в первую очередь в использование авиации.

Очень большое впечатление на меня произвело выступление т. Викторова, когда он сказал, что дальневосточники уже стреляют

из-за дымовых завес. Это величайшей важности метод. Японцы этому методу придают большое значение в их столкновении с американским флотом. Для нас овладение этим делом имеет огромное значение. У нас почти все моря могут перекрываться береговой авиацией, быть может, за исключением Японского моря. В Балтийском море, в Черном наша авиация может, безусловно может, бить по большинству баз. Поэтому использование для морских операций сухопутной авиации также имеет исключительное значение, и моряки должны в этом тренироваться.

Я хотел бы сказать, что на одном из последних заседаний правительства по этому вопросу т. Сталин сказал фразу, не совсем приятную для моряков, а именно, что моряки еще не имеют вкуса к авиации. В морском флоте мы отстали по формам глубокого боя от сухопутных сил. Очевидно, над этим делом надо задуматься и нашим морякам. Надо заняться изучением авиации и использованием ее в каждом бою и в каждой операции. За это дело надо взяться обеими руками.

РГВА. Ф. 4. Оп. 18. Д. 52. Л. 56-59.