б) Московский промышленный округ

В период империализма ведущим по численности рабочих промышленным центром России являлся Московский промышленный округ, причем из всех городов и губерний округа на первом месте по числу рабочих стояла Москва с губернией. В 1900—1914 гг. они сосредотачивали на своих предприятиях до 48—50% всех рабочих округа.

Крупнейший экономический и культурный центр России — капиталистическая Москва — по численности населения в целом и рабочего класса в частности росла необычайно быстро. Только с 1897 по 1914 г. численность населения Москвы возросла с 1264.9 тыс. до 1.8 млн. человек, а число фабрично-заводских рабочих — с 103.2 до 147.3 тыс. человек.

Ярче всего социальные контрасты, характерные для любого капиталистического города, проявлялись в размещении населения, особенно рабочего класса и главным образом пролетариата, занятого на крупных капиталистических предприятиях. Так, в 1902 г. размещение фабрично-заводских рабочих в частях Москвы представляло собой следующую картину (табл. 14)[76].

Как видно из данных табл. 14, части Москвы заселялись в зависимости от экономического развития данного района. В центре города, в пределах Бульварного кольца, проживала десятая часть населения Москвы: дворянство, буржуазия, высшее чиновничество и духовенство. Здесь размещались центральные правительственные и городские учреждения, банки, правления акционерных предприятий, биржа, Гостиный двор, магазины и лавки. Улицы и дома были благоустроены. Ни фабрично-заводских предприятий, ни, следовательно, пролетариата здесь не было.

Центр Москвы (Кремль, Китай-город, Бульвары) окружали Садовые улицы и часть Замоскворечья, где было особенно много различных посреднических и торговых предприятий Белого города (Тверская и Мясницкая части), модные магазины Петровки, Кузнечного моста и Столешникова пер. В ряде частей Белого города (на Арбате, Пречистенке) еще сохранились дворянские особняки, но возникли и типичные купеческие районы: Замоскворечье, Таганка, Землянка и др. Эта территория заселялась купечеством, чиновничеством средней руки, служащими, интеллигенцией. Но здесь же в период империализма возникло большое число мелких и средних промышленных заведений, поэтому в Белом городе и в Земляном городе селилась и небольшая часть промышленных рабочих[77].

Территория Москвы, охватывавшая кольцо за Садовыми улицами и часть Замоскворечья, замыкала черту города. В этих частях проживало много наемных рабочих. Однако, как и в Петербурге, основная масса всех категорий наемных рабочих Москвы проживала на ее окраинах (части Пресненская, Сущевская и др.), где находились фабрично-заводские и торгово-про- мышленные предприятия и вокзалы. О бурном развитии капиталистической экономики Москвы в рассматриваемый период свидетельствует рост населения в ее торгово-промышленных частях: если с 1897 по 1912 г. население центра Москвы возросло всего на 6%, среднего кольца (между Бульварами и Садовым кольцом) — на 30.5, то в окраинном поясе (за Садовыми улицами) и в Замоскворечье — от 44 до 101%[78].

Улицы в Москве были замощены лишь до Садового кольца, а за Садовым кольцом Москва оставалась деревянной, с одно- и двухэтажными домами, где проезды еще в 1913 г. представляли собой «непроходимое и непроезжее болото. Живущим здесь и работающим на фабриках приходится вечером и рано утром прямо плыть по такому болоту, промачивая ноги, теряя здоровье и портя обувь»[79]. Центральные части города застраивались и благоустраивались. Однако трамвайное движение, новые мостовые, многоэтажные каменные дома, электричество, телефон — все это становилось достоянием центральных частей. Если на одного жителя в городе в среднем приходилось по 3.4 кв. м жилой площади, то население окраин, в первую очередь рабочие, жили в одой комнате по 6 и более человек. Улицы не были освещены, 75% всех домовладений Москвы были лишены канализации.

Московский санитарный врач Ф. М. Блюменталь, сравнивая течение холерных эпидемий 1892—1893 гг. и 1908—1909 гг. в Москве и Петербурге, отметил, что эпидемия 90-х гг. захватила в Москве только участки города по течению Москвы-реки и поражала лишь неимущую часть населения, живущую в плохих санитарных условиях в коечно-каморочных помещениях, лишенных достаточного водоснабжения и канализации. В 1900 г. Управа приступила к постройке Москворецкого водопровода, снабжавшего Москву в рассматриваемый период достаточным количеством доброкачественной мытищенской ключевой воды. Поэтому в Москве в эпидемию холеры 1908—1909 гг. заболело лишь 15 человек[80].

Однако в целом бытовые условия московских рабочих были очень тяжелыми, особенно если учесть, что заработки рабочих Московского промышленного округа из-за широкого распространения низкооплачиваемого текстильного производства были мизерными, занимая по своему уровню 4-е место после Петербургского, Харьковского и Варшавского округов. В 1900 г. рабочие Московской губ. зарабатывали в среднем более 16 руб. в месяц, Ярославской и Владимирской — около 13 руб., а остальных губерний округа —10—*11 руб. К 1913 г. заработная плата рабочих Московского округа возросла на 29% и составляла в среднем около 21 руб. в мес. Конечно, заработки рабочих различных губерний округа и различных отраслей промышленности были неодинаковыми. В сумму заработка капиталисты часто засчитывали рабочим округа бесплатные квартиры и харчи. В обеих столицах, Варшаве, Риге, Киеве, Харькове уже не существовало таких полукрепостнических форм эксплуатации[81].

В Московском промышленном округе, кроме г. Иваново-Вознесенска во Владимирской губ., не было крупных городских промышленных центров. В табл. 15 показано размещение в 1902 г. фабрично-заводских рабочих Московского промышленного округа в городах и вне городов[82].

Данные табл. 15 показывают, что большая часть рабочих Московского промышленного округа, в отличие от Петербургского округа, размещалась не в городах, а в сельской местности. Ведущей отраслью промышленности являлось текстильное производство. Оно сосредотачивало на своих предприятиях десятки тысяч рабочих. Известным на всю страну текстильным магнатам типа Морозовых, Коншиных, Рябушинских, Второвых, Прохоровых, Дербеневых принадлежали крупнейшие текстильные предприятия округа. Частных квартир рабочим в сельской местности нанять было почти невозможно, поэтому предприниматели были вынуждены строить для рабочих жилые помещения. В Центральном промышленном районе еще в 1897 г. на «вольных» квартирах (в собственных домах) жили около 52% рабочих, а в помещениях от предприятия — 48%[83]. Однако в губерниях Московской, Владимирской, Костромской большая часть рабочих, как видно из данных табл. 15, размещалась в сельской местности, в крупных фабричных селах, выросших вокруг текстильных предприятий — гигантов Центра. Здесь подавляющая часть населения проживала в фабричных казармах. По этому поводу В.И. Ленин писал: «Крупнейшие фабрики Московской губернии—не только своеобразные типы промышленных заведений, но и своеобразные типы населений, с особыми бытовыми и культурными (или, вернее, некультурными) условиями»[84].

В ленинской «Искре» мы находим описание жилищных условий рабочих в Богородске и Орехове-Зуеве (Московская губ.).

В Богородске (компания Богородско-Глуховской мануфактуры Морозовых насчитывала 13 тыс. рабочих) отдельные бараки имелись для холостых мужчин, одиноких женщин и семейных рабочих. В казармах для одиноких рабочие размещались настолько тесно, что расстояние между кроватями составляло 1 аршин, ни стульев, ни скамеек не полагалось, сидели на постелях. Казармы для семейных состояли из небольших комнат, но в каждой комнате должна была проживать не одна, а от 3 до 5 семей, т. е. 13—15 человек[85].

Рабочие в своем письме в «Искру» писали как о плохих орехово-зуевских частных рабочих квартирах, так и об отвратительных казармах для рабочих. Так, в семейных казармах комнаты были рассчитаны на 3 семьи: 2 семьи размещались по бокам комнаты по кроватям и третья — поперек нее, на полатях, представлявших как бы воздушную комнату. В таких условиях жили более 10 тыс. рабочих в новых казармах. За рабочими следили: собираться группами, обсуждать что-либо, читать — запрещалось[86].

Картиной подлинного рабства называла газета «Правда» жизнь московских рабочих в казарме[87]. Так как частные квартиры были не лучше фабричных казарм, рабочие дорожили ими, а предпри-ниматели, соблюдая в казармах патриархально-полицейский строй жизни, охотно освобождали рабочих, особенно семейных, от платы: 88% рабочих Московского фабричного округа, живущих в квартирах от предприятия, по официальным данным, пользовались бесплатными жилищами[88]. Однако эта благотворительность дорого обходилась рабочим: она являлась, как отмечал Ф. Энгельс в труде «Положение рабочего класса в Англии», одной из форм вторичной эксплуатации и ставила рабочего в зависимое положение[89]. От неугодных, прежде всего в политическом отношении рабочих предприниматели старались освободиться в первую очередь, выгоняя их из занимаемого в фабричной казарме угла или места на нарах.

В примечании от редакции к статье орехово-зуевских рабочих «В царстве Морозовых» отмечалось, что охарактеризованные выше квартирные условия в Орехове-Зуеве и Богородске типичны для всего Центрального промышленного района.

Вопросы, связанные с жилищными условиями рабочих Центра, как снимавших частные квартиры, так и проживавших в собственных домах, характеристика санитарных условий в этих домах (отсутствие вентиляции и отопления, невероятная скученность, недостаточность освещения, кубатура и площадь пола на каждого жильца) неоднократно освещались на страницах печати фабричными врачами и инспекторами. Фабричный инспектор С. Гвоздев, описывая эти рабочие поселки из собственных домов рабочих, писал, что они представляли собой «длинные ряды маленьких избушек без всяких лризнаков хозяйственных построек, утопающих в убийственной грязи и нечистотах». Можно было видеть «полуголых ребятишек, копающихся среди сорных куч; раз-вешанное на веревках и кольцах разное тряпье, представляющее одежду обитателей этих лачуг»[90].

Частные квартиры стоили 6—8 руб. в месяц. При заработной плате 20—21 руб. это было очень дорого, и рабочие снимали койки или углы за 3—4 руб.

Значительная часть наемных рабочих, не имея и таких средств, снимала, чаще на окраинах Москвы, в полуразрушенных домах, коечно-каморочные квартиры[91]. Санитарные врачи писали о том, что в самой Москве «настоящий жилищный голод. У нас воздух дороже хлеба и воды. У нас более шестой части населения (около 200 тыс. человек) ютится в коечно-каморочных квартирах, перед которыми бледнеют ужасы петербургских „угловых квартир“ и даже лондонских трущоб»[92].

Городское самоуправление Москвы в 1899 г. произвело сплошное обследование коечно-каморочных квартир, так как в них не затухали инфекционные заболевания. Оказалось, что таких квартир было 16478, жили в них 180919 человек, т. е. 17% населения города, в том числе 25.4 тыс. фабрично-заводских рабочих, значительное число чернорабочих и низших железнодорожных служащих, мелких ремесленников, приказчиков и т. д. Эти квартиры были сырыми и холодными, грязными, с испорченным воздухом, переполнены жильцами[93]. Даже в казармах предприятий Богородской губ., где условия жизни рабочих были лучше, чем в коечно-каморочных квартирах, по данным доктора А. И. Скибневского, в 1899 г. требуемая обязательными санитарными постановлениями норма воздуха в 1 куб, саж. не всюду еще была достигнута. Это свершилось лишь к 1910 г[94].

В Ярославской губ. также было много фабричных сел. Крупнейшим из них являлся Гаврилов-Ям, где в 1887 г. на базе Локаловской мануфактуры возникло Товарищество Гаврилов-Ямской мануфактуры льняных изделий А. А. Локалова. Так как штат рабочих фабрики пополнялся за счет соседних селений и губерний Центра, они не имели своих домов, а вокруг на три десятка верст не было других селений. Поэтому холостые рабочие жили на вольных квартирах, представлявших из себя деревянные избы, сдаваемые рабочим за 1 руб. в месяц. В одной комнате вповалку на полу спали 15—20 человек. Семейные жили в хозяйской казарме, по обеим сторонам которой тянулись нары. Семьи отделялись друг от друга занавесками[95].

В 1913 г. паи Товарищества скупили М. П. Рябушинский и С. Н. Третьяков, создав на его базе Акц. общество Гаврилов-Ямской мануфактуры А. А. Локалова. Дела предприятия расширились, дивиденды акционеров возросли, но жилищные условия рабочих не изменились. Подобно текстильщикам других фабричных сел, они жили в тесноте и антисанитарных условиях, пищу готовили не в специально отведенных кухнях, а в жилых помещениях, здесь же стирали и сушили белье[96].

Жизнь рабочих, в том числе Московского промышленного района, стала освещаться в рабочей печати, причем каждая корреспонденция рисовала картину подлинного рабства[97]. Фабриканты создавали для рабочих в казармах такие условия, что они не могли свободно располагать своим временем, процветали сыск и шпионаж, в контору докладывали даже о каждом читающем газету. Нельзя было посещать театры, рабочие клубы и собрания, так как в случае возвращения в казарму позже 10 ч вечера рабочий оставался до утра на улице. Произвол хозяев вызывал гневные протесты рабочих. Рабочие фабрики Ганынина в Москве, например, забастовали, требуя отмены этого возмутительного порядка. В движение вовлекались рабочие и других фабрик и заводов Центра, выдвигая требования улучшения условий жизни[98].

По данным комиссии, обследовавшей с 1902 по 1905 г. быт рабочих Военного ведомства, казенные жилища для рабочих, занятых на предприятиях этого ведомства, фактически почти отсутствовали. Так, квартир для рабочих и мастеровых технических заведений — артиллерийских, интендантских и военно-медицинских — не было (за исключением Петербургского арсенала). Казенных помещений в достаточном количестве не имелось даже для вахтеров, сторожей и других низших служащих по охране. Правда, если технические заведения были расположены в небольших городах России (Ижевск, Луганск, Шостка), квартирный вопрос разрешался сам собой, так как местные рабочие имели обычно собственные дома. В крупных же городах рабочие, как правило, нанимали частные квартиры. Они были дорогими и плохими и находились на окраинах, далеко от места работы[99]. Комиссия пришла к выводу о необходимости обеспечения рабочих Военного ведомства казенными квартирами, особенно если служба их требовала непрерывного присутствия на предприятии. Это относилось прежде всего к лицам хозяйственной администрации. Наличие хороших казенных квартир, отмечалось в «Трудах» комиссии, способствовало бы созданию надежных и постоянных кадров рабочих[100].

Нельзя не остановиться на бытовых условиях рабочих железнодорожного транспорта, на котором в 1900 г. трудилось 554.3 тыс. рабочих и служащих, а в 1913 г. — 815.5 тыс[101].

Вся железнодорожная сеть страны была тесно связана, и В. И. Ленин определял ее как крупное капиталистическое предприятие со всеми присущими ему методами эксплуатации транспортных рабочих.

Самым крупным железнодорожным узлом была Москва. К ней шло и в ней скрещивалось 9 дорог. На 1 января 1907 г. на Московском узле работало около 19.3 тыс. рабочих и служащих. К Петербургу шло и в нем скрещивалось 6 дорог. На Петербургском железнодорожном узле к этому времени работало примерно 13.1 тыс. рабочих и служащих. Каждая дорога имела свои Главные мастерские, насчитывавшие по 1000—2500 рабочих. На Московском узле рабочие трудились в Главных мастерских Казанской, Курской, Брестской железных дорог, на Петербургском узле — в Главных мастерских Николаевской, Балтийской, Псково- Рижской, Петербургско-Варшавской железных дорог[102].

К этому же времени еще 27 крупных железнодорожных мастерских и депо общероссийского значения насчитывали от 900 до 3200 рабочих, а большинство остальных 99 мастерских и депо страны — более чем по 500 рабочих. Это были главные революционные форпосты рабочих железнодорожного транспорта[103].

Строительство и эксплуатация казенных и частных железных дорог приносили государству и владельцам акций огромные прибыли. К 1913 г. крупным владельцем железных дорог, кроме казны, стал финансовый капитал, акционерные капиталы дорог сильно возросли. К этому времени чистая годовая прибыль от эксплуатации всех железных дорог составляла более 124 млн. руб[104].

Наряду с огромным ростом прибылей владельцев железных дорог заработная плата рабочих возросла незначительно, и то лишь в результате революционной борьбы в 1905—1907 гг. В целом уровень номинальной заработной платы транспортных рабочих в том или ином промышленном центре был таким, как и у основной части фабрично-заводских рабочих.

Однако на железных дорогах, как ни в какой другой отрасли народного хозяйства, казна и владельцы частных дорог применяли принцип разделения рабочих на отдельные категории с целью разобщения рабочих, сдерживания роста их политического самосознания. Железнодорожные рабочие делились на постоянных (штатных), временных и поденных. Часть штатных рабочих имела повышенные оклады, бесплатные квартиры или «квартирные» деньги. Поденные и временные рабочие таких льгот не имели. Квартирный вопрос для железнодорожных рабочих, как и рабочих других отраслей наемного труда, был самым трудным[105]. Важной надбавкой к заработной плате и бесплатным квартирам являлось получение некоторыми категориями постоянных рабочих с окладом до 40 руб. в месяц (штатными ремонтными рабочими, путевыми обходчиками, стрелочниками, сторожами и др.) земли в размере 1—3 дес. под огород в полосе отчуждения той или иной железной дороги, причем расчет за эту землю производился рабочими долгие годы. Однако чаще всего, как справедливо отмечалось в прессе того времени, казенными квартирами на железных дорогах пользовались главным образом те, «которые с избытком обеспечены своими окладами», а не те, кто действительно нуждался в квартире «натурой»[106].

В целом на казенных железных дорогах из 137 398 рабочих, имевших право пользования квартирами в натуре, пользовались ими фактически лишь 75% рабочих, а 25% преимущественно семейных рабочих вынуждены были довольствоваться «квартирными» деньгами. Особенно остро жилищный вопрос стоял на сибирских линиях, где, казалось бы, из-за суровых климатических условий он должен был быть решен наиболее удовлетворительно. О качестве квартир сибирских железнодорожников компетентный печатный орган писал, что они «из рук вон плохи и тесны»[107].

Мастеровым депо и мастерских предоставлялись казармы. По свидетельству врачей, они как две капли воды были похожи на казармы рабочих и отличались перенаселенностью и полнейшей антисанитарией: отсутствием вентиляции, света, сыростью и холодом. Иногда это были не деревянные постройки, а землянки, но и таких помещений не хватало[108].

Мелкая (ремесленная и кустарная) промышленность России составляла для трудящегося городского и осообенно сельского населения в условиях малоземелья важный источник существования. К 1913 г. в мелкой промышленности было занято 3.7 млн. человек, причем цифра эта скорее всего занижена. Мелкая промышленность была тесно связана с капиталистическим производством каждого данного района и страны в целом и зависела от него[109].

В Московском промышленном округе были распространены самые разнообразные отрасли мелкой промышленности, однако, как и в других местностях России, наибольшее распространение в губерниях Центра получила та отрасль производства, которая господствовала и в фабрично-заводской промышленности: текстильное производство. По деревням почти всех губерний Центра фабриканты имели раздаточные конторы. Распространено было и кустарное сельскохозяйственное машиностроение, выделка деревянных игрушек и т. д. По развитию кустарных промыслов Московский промышленный район стоял на первом месте, а Москва являлась ведущим центром торговли этими изделиями. Вслед за Московским округом по развитию мелкой промышленности шел Петербургский, затем Уральский и Южный горнопромышленный районы[110].

Очень трудно привести какие-нибудь точные сведения о заработках рабочих мелкой промышленности. Они зависели прежде всего от уровня квалификации мастера и его профессии. Как и у фабрично-заводских рабочих, из данных бюджетных обследований «Торгово-промышленной газеты» следует, что бюджеты кустарей, например, в подавляющем большинстве сводились с дефицитом[111].

Быт рабочих мелкой промышленности в большинстве своем был крайне безрадостным. Обычно рабочий день, так как рабочие чаще всего трудились дома и в процессе труда участвовала вся семья, продолжался от 12 до 14.5—15 ч в сутки[112].

Низкие заработки рабочих мелкой промышленности, зачастую более низкие, чем заработки фабрично-заводских рабочих, вынуждали их питаться почти одним хлебом, причем чаще всего отмечалось и хлебное недоедание[113].

В качестве приварка обычно фигурировали «пустые» щи (без мяса).

Жилищные условия рабочих, занятых в мелкой промышленности, были самыми разнообразными, но неизменно плохими. Хуже всего было отходникам. Не сводя концы с концами в своих бюджетах, именно они в первую очередь составляли немалую часть 200-тысячной армии съемщиков коечно-каморочных квартир московских окраин, 120-тысячной армии обитателей петербургских угловых, подвальных квартир и ночлежных домов.

[76] Из истории фабрик и заводов Москвы и Московской губернии (конец XVIII—начало XX в.). Обзор документов / Под ред. В. А. Кондратьева и В. И. Невзорова. М., 1968, с. 141—142.

[77] История Москвы. Краткий очерк. 2-е изд., испр. и доп. М., 1976, с. 140—141.

[78] История Москвы. Т. V. Период империализма и буржуазно-демократических революций. М., 1955, с. 20—22.

[79] История Москвы. Краткий очерк. 2-е изд., с. 181.

[80] Блюменталь М. Ф. Петербург и Москва перед лицом холеры, с. 21—24, 35.

[81] Крузе Э. Э. Положение рабочего класса России в 1900—1914 гг., с. 183-186.

[82] Погожев А. В. Учет численности и состава рабочих в России. Приложение. Табл. I, с. 2—17. (Проценты подсчитаны автором).

[83] Кирьянов К). И. Указ. соч., с. 176.

[84] JIенин В. И. Рабочий день и рабочий год в Московской губернии. — Поли. собр. соч., т. 22, с. 33.

[85] В царстве Морозовых. — Искра, 1910, 10 сентября.

[86] Там же.

[87] Правда, 1913, 30 июня, № 140.

[88] ЦГИА СССР, ф. 37, оп. 58, д. 237, 1902.— По вопросу об улучшении быта рабочих, л. 25 об.—26 об.

[89] Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 2, с. 409—411.

[90] Гвоздев С. Записки фабричного инспектора, с. 149.

[91] Блюменталь М. Ф. Петербург и Москва перед лицом холеры, с. 32

[92] Там же, с. 32.

[93] Пыжов Н. Шилища рабочего до и после Октября. М.; JL, 1925, с. 7—8. К 1917 г. число коечно-каморочных квартир Москвы возросло до 27 095, а число жильцов в них — до 340 589 человек.

[94] Профессиональное общество рабочих механического производства Баку и его районов. Жилища бакинских нефтепромышленных рабочих. Баку, 1913, с. III, 32.

[95] Андрианов В. И., Соловьев А. В. Гаврилов-Ямские ткачи. Ярославль, 1963, с. 21.

[96] Там же, с. 40.

[97] Рабочие Центрального промышленного района. — Правда, 1913г 30 июня.

[98] Там же.

[99] Лисовский Н. М. Рабочие в военном ведомстве. (По поводу «Трудов» высочайше учрежденной комиссии по улучшению быта рабочих военного ведомства). Спб., 1906, с. 129—133.

[100] Там же, с. 133—134.

[101] Статистический сборник МПС. Вып. 81. Сведения о железных дорогах за 1903 г. Спб., 1905, табл. XII, с. 14—20; там же, вып. 141. Железные дороги в 1913 г. Пг., 1917, ч. III, табл. XII, с. 23, 25, 27, 29, 35.

[102] Пушкарева И. М. Железнодорожники России в буржуазно-демократических революциях. М., 1975, с. 45.

[103] Там же, с. 46—47.

[104] Железнодорожный транспорт в 1913 г. — В кн.: Статистические материалы. М., 1925, с. XXVIII.

[105] Размер «квартирных» денег составлял около 20% бюджета железнодорожника. — Железнодорожник, 1903, № 19, с. 11—13; 1909, № 17, с 12.

[106] Железнодорожник, 1909, № 26, с. 1—2; там же, 1903, № 3, с. 17—18

[107] Там же, 1904, № 46, с. 10—11.

[108] Трегубов С. Опыт изучения в санитарном отношении быта железнодорожного служащего в пределах Курско-Харьковско-Севастопольской ж-д. Харьков, 1904, с. 40.

[109] Крузе Э. Э. Положение рабочего класса России в 1900—1914 гг., с. 42—43.

[110] Рыбников А. А. Мелкая промышленность и ее роль в восстановлении русского народного хозяйства. М., 1922, с. 28—31.

[111] Полферов Я. Я. Кустарная промышленность в России. Спб.. 1913, с. 17—18.

[112] Ленин В. И. Развитие капитализма в России. — Полн. собр. соч., т. 3, с. 417-443.

[113] Заработок кустаря в среднем составлял 133 руб. в год. См.: Полферов Я. Я. Кустарная промышленность в России, с. 14.