Из речи т. Вегера. 5 марта 1937 года

Андреев. Слово имеет т. Вегер.

Вегер.

Товарищи, большие политические ошибки и недочеты в партийной работе, которые были указаны в докладе т. Сталиным, имели место, и очень широкое, большое место и в нашей Одесской партийной организации. Политическая слепота, неумение разглядеть и своевременно разоблачить врагов партии, пролезших во многие аппараты, в том числе и в партийный аппарат,— это имело особенно широкое место и у нас, в Одессе. Засоренность партийного аппарата врагами, предателями, троцкистами-двурушниками в Одессе получила весьма широкое распространение.

Достаточно привести один, я бы сказал, исключительный, факт в нашей партии, вам известный, который уже был сообщен здесь т. Косиором,— тот факт, что второй секретарь обкома Голуб оказался троцкистом, двурушником, предателем, который длительное время проводил свою подрывную работу в нашей организации, при нас находясь. Рядом с ним можно было бы привести еще целый ряд таких же самых вредителей, которые длительное время рядом с нами работали в партийном аппарате. Это — Манюрин, троцкист, двурушник, бывший зав. пропагитом, Брагинский, его заместитель, секретарь такого крупнейшего горкома, каким является Николаевский, там работал предатель Красницкий, или Кировский горком, где один за другим работали два предателя, правых, двурушника, это — Копнер и за ним некоторое время, очень недолго, работал Шпелевой.

Я не буду говорить о других двух пропагитах в горкоме, которые оказались также троцкистами, я не буду говорить о том, что и советско-хозяйственный аппарат у нас оказался точно так же сильно засоренным предателями. Достаточно привести такие фигуры, как Брейтман — бывший председатель, или директор, Укрконсервтреста, который долгое время работал в Одессе, или Турин — областной прокурор, или Демидов — директор водного института и т. д.

Я должен сказать, что с вскрытием этих предателей мы очень и очень запоздали. Больше того, они в подавляющем большинстве были вскрыты не нами, они были вскрыты органами НКВД. И, конечно, здесь я прежде всего должен ответить на основной вопрос: как все-таки случилось так, что у нас рядом с нами, рядом со мной, в первую очередь, работали долгое время такие матерые двурушники, предатели в течение ряда лет, скажем, как Голуб? Я с ним работал четыре года, я его застал в Одессе и четыре года с ним работал, и несмотря на это я не сумел его разоблачить, не сумел увидеть волка в овечьей шкуре. Я думаю, что причины такой слепоты, утери бдительности— о них с исчерпывающей полнотой указано в докладе т. Сталина и они изложены в проекте резолюции пленума.

Я хочу показать это конкретно на примере нашей организации и на моем собственном опыте, как это дело произошло. Нет сомнения в том, что основная причина заключается в том, что политико-партийной работой мы по-настоящему не занимались. Можно даже сказать и сильнее — основное заключается в том, что мы чересчур увлеклись, полностью отдались хозяйственной работе, в первую очередь работе сельскохозяйственной, и забыли о политической работе, о партийном воспитании. Я, например, держал в своих руках все и самые большие и самые мелкие вопросы сельского хозяйства, все нити были сосредоточены в обкоме у меня, у первого секретаря. Без обкома, без первого секретаря не разрешался ни один, буквально, самый маленький вопрос сельского хозяйства. Мы гордились тем, что стали чуть ли не спецами, считали большим достоинством, что знаем агротехнику. Мы с большим увлечением изучали трактор, сдавали экзамен на трактористов и т. д. Одним словом, штаб руководства сельским хозяйством перешел в обком, и начальником штаба стал первый секретарь обкома, то есть я, и за всем этим, нет сомнения, партийно-политическая работа была мною передана всецело в другие руки, в руки аппарата, в руки второго секретаря, оказавшегося к тому же двурушником, троцкистом. Я этому троцкисту Голубу не только доверял, я его не проверял, я его не контролировал на работе. Как это сейчас ясно, это — главная причина того, что он мною не был разоблачен, ибо, конечно, при проверке на работе, если не непосредственно, то через многие другие показатели, можно было бы это дело вскрыть.

Обмен партийных документов производился вторым секретарем по существу бесконтрольно, что является, конечно, грубым нарушением указаний и директив Центрального Комитета, о которых здесь говорил т. Сталин. Я должен сказать, что вследствие этого в обмене партийных документов нами допущен целый ряд ошибок. Я должен добавить к этому, не в оправдание себя, что нас, например, трижды проверяли в ходе проверки и обмена партийных документов работники ЦК КП(б)У, и это троекратная серьезная проверка была проведена Ашрафьяном, вторая проверка— Кривицким и третья— Наумовым. Все трое оказались двурушниками, контрреволюционными троцкистами. Я не говорю это в свое оправдание, я хочу сказать, что в ходе проверки был допущен целый ряд серьезных ошибок. Тов. Сталин правильно говорил, что предупреждений Центрального комитета, предостерегавших нас от этой неправильной и вредной практики передоверия партийной работы, за последнее время было, конечно, больше чем надо.

И вот я спрашиваю себя — как это оказалось таким образом, что эти важнейшие директивы ЦК прошли как будто мимо нас, мимо меня в частности. Ведь мы все, и я в частности, привыкли относиться к директивам ЦК как к таким документам, на реализацию которых надо приложить все усилия, все умение, все способности. Почему же на это важнейшее указание Центрального комитета не было обращено должного внимания? Я скажу больше, что, например, директивы ЦК о севе, хлебозаготовках, хлебозакупках иногда вызывали с нашей стороны большее оперативное реагирование и энергию для их выполнения, чем вот это важнейшее политическое указание. Конечно, они шли как будто в том же направлении, в каком были и наши все устремления и все наши собственные настроения. А вот это важнейшее политическое указание нам мы зачастую, я прямо скажу, мы иногда относились формально с той точки зрения, что нужно сделать доклад. Делали доклад на активе, разъясняли это самое важнейшее решение, говорили о бдительности, говорили о необходимости повышения классовой бдительности и т. д. А практическая работа, жизнь зачастую оставалась в том же самом положении, и не изменялась практика работы. Нам казалось, как будто бы, что эти директивы относятся не к нам, а к другим, что у нас, де, все хорошо, врага побили, успехов много, кто, де. к нам сунется.

Все эти причины, как я говорил, исчерпывающим образом изложенные в докладе т. Сталина, и в нашей организации имели немалое место. Мы забыли, что Одесса находится на границе, что Одесса— это порт, что в Одессе мы ежедневно, чуть ли не ежечасно сталкиваемся с капиталистическим окружением и оно очень часто шлет к нам своих агентов, своих диверсантов, шпионов, и эту особенность Одессы мы не поняли. И только сейчас видим, какие грубейшие ошибок делали, не учитывая этого. В Одессе имели особое значение указания ЦК об отношении к врагу, об усилении классовой бдительности, потому что Одесса — это крупнейший центр действия врагов в прошлом. Троцкисты и в 1923 г. и в 1926–27 гг. в Одессе поработали немало и оставили там своих гнусных последышей, свои основательные кадры. Целый ряд предприятий в Одессе, как табачные, обувные, швейные и т. д., находились в те годы в руках троцкистов, и в последующие годы это гнездо не было разрушено. Когда их разгромили, этих троцкистов, они перешли в подполье, замаскировались, двурушничали, а мы, не учитывая этого наследия, не учитывая троцкистской деятельности в Одессе в прошлом, допустили ошибки, не разоблачив их своевременно.

Я должен сказать, что в настоящий момент особенно распространено такое примиренческое, либеральное, благодушное отношение к троцкистам. Этим и объясняется то, что мы не относились к ним как к врагам. Особенно мы должны были учесть то, о чем говорил т. Сталин. Надо сказать, что это примиренческое, либеральное отношение в Одессе широко распространено в партийных организациях. Мы не понимали, что троцкисты стали злейшими врагами народа, стали агентурой контрреволюции, шпионами, диверсантами. Именно потому мы допустили много ошибок. Ошибки в первую очередь заключаются в том, что мы не заметили своевременно этого врага. Враг находился и у нас в партийном аппарате. Партийный аппарат у нас был засорен снизу доверху. Между тем обком имел сигналы, но он не только не расследовал эти сигналы, а в ряде случаев товарищи, которые вскрывали этих врагов, они терпели гонение, они получали взыскание, как это было дело в Скадовском районе, когда один товарищ выступивший потребовал, что нужно прощупать Голуба, второго секретаря, не троцкист ли он, за это он был исключен из партии. Такие сигналы у нас были не раз. За это выступление товарищ был изгнан, а между тем, это было правильное выступление. И первичная организация и обком имели сигналы, которые давали возможность своевременно разоблачить врага, вскрыть его до конца. Если бы мы были более бдительными, мы бы вскрыли то, что сейчас вскрыли органы НКВД, причем значительно раньше.

Я должен был бы более подробно рассказать о деле т. Николаева. Николаев как честный коммунист в течение двух лет с конца 1934 г., еще до зверского убийства т. Кирова, занимаясь в Водном институте, выступал и говорил, что троцкисты-террористы готовят покушение на руководителей партии. Этот т. Николаев, который разоблачал врага, который разоблачал террористическую группу Калашникова, которая имела связь с московским центром, где готовилось покушение на т. Сталина, этот Николаев на собрании первичной организации Водного института в присутствии заместителя начальника Политотдела Водного транспорта был исключен из партии. Он был исключен не только первичной организацией, но исключение было подтверждено на бюро обкома. Он был исключен из партии за то, что он боролся против террористов. Его не только не поддержали, но он был исключен из партии. И только впоследствии уже Комиссией партийного Контроля восстановлен. Я не буду говорить о многих остальных фактах, которые имели место в партийной организации.

Здесь, товарищи, говорили о том, что после доклада т. Сталина стало легче. Я бы не сказал, что мне после доклада т. Сталина стало легче, потому что слишком велики ошибки, которые мы допустили в своей работе и политической руководстве, они стали значительно яснее, стало значительно понятнее все, что делается вокруг, и, самое главное, стало яснее ясного, как нужно работать, куда нужно вести дело, как надо исправлять ошибки. Это дает мне возможность сказать, что несмотря на то, что ошибки, допущенные нами, очень велики, все же после пленума Центрального комитета партии, на основе тех указаний, которые мы здесь получили, та политшкола, которую мы здесь прошли, они дают нам право сказать, по крайней мере, я так чувствую, что мы выросли на целую голову. Мы эти ошибки исправим и задачи, которые ставит перед нами партия, выполним.