Заседания Чрезвычайного революционного трибунала при Сибирском революционном комитете (Заседание 23 мая 1920 г.)

Заседание 23 мая 1920 г.

Павлуновский: Заседание Чрезвычайного трибунала открыто.

Гойхбарг: Я должен сделать заявление революционному трибуналу. Вчера революционный трибунал предложил мне дать программу допросов или общего ведения сейчас судебного следствия здесь. Я эту программу составил и, предлагая ее, хотел бы в нескольких словах объяснить, почему я именно такую программу наметил. Я, к сожалению, не могу согласиться с тем, чтобы вести вопросы в таком порядке, как вчера один из защитников предлагал, а именно, чтобы все время идти в хронологическом порядке. Дело в том, что после того как вице-адмирал Колчак был провозглашен

Верховным правителем, в последнее время уже не было таких особенно ярких переломных моментов, на которые я мог бы, тот порядок, который представляется целесообразным обвинению, установить. Я считаю, что после того, как началась текущая деятельность до января 1920 г. и, может быть, далее не прекращавшаяся и посему только целый ряд пунктов, которые содержатся в конце обвинительного заключения, я считал бы наиболее целесообразным выдвинуть и их подчеркнуть, и этим ограничить весь опрос подсудимых, соответственных свидетелей, а также оглашение документов. Я только считаю, что для окончательного выяснения характера тех событий, которые имели место в январе 18-го года необходимо еще, чтобы перед революционным трибуналом, хотя бы очень кратко, прошла деятельность комитета Учредительного собрания и Директории. Считаясь с этим, я наметил бы следующую программу ведения судебного следствия.

Первое, характеристика деятельности директористской власти эсеровской Директории. Для этого несколько вопросов свидетелям Патушинскому и Дерберу, опрос соответствующих подсудимых, оглаше­ние документов. На этом я полагал бы, та схема событий, которую я делал до ноября месяца, может считаться законченной. В дальнейшем же мы будем идти не в хронологическом, а в систематическом порядке. Предла­гаемыми пятью пунктами я полагаю ограничить все ведение следствия. (Читает).

«1. Характеристика деятельности учредительной власти эсеровской Директории, для чего необходимо допросить свидетелей Дербера, Патушинского, нескольких подсудимых, а также огласить соответ­ствующие документы. 2. Организация вооруженных карательно­экспедиционных дезорганизаторских сил для систематической борьбы с рабоче-крестьянской властью: а) антисоветская агитация в России и за границей, б) дезорганизация советского тыла (агитация за взрывы, заговоры, поджоги и т.п.), в) поддержка Деникина и Юденича, г) организация войсковых частей для порабощения и угнетения трудовых масс России. 3. Организация расхищения достояния трудового народа. 4. Демонстрация ряда фактов, свидетельствующих о варварском разру­шении этого достояния. 5. Сношения колчаковского Совмина с заграницей и, в частности, приглашение им иноземных вооруженных частей на территорию Сибири и Дальнего Востока. 6. Организация, как в тылу, так и около советского фронта, массовых и групповых убийств рабочих и трудового крестьянства, с одной стороны, и активных советских деяте­лей - с другой»¹.

Предлагая эту программу на обсуждение революционного трибунала, я хотел бы оговориться, чтобы в соответственных местах, когда обвинение будет впервые вызывать для установления некоторых фактов того или другого из подсудимых, которые еще не вызывались для таких ответов, или которые еще вообще не дали сведений, каким образом они попали в Сибирь, некоторые вопросы этим бы подсудимым попутно задавать относительно их появления здесь и некоторых, по мнению обвинения, наиболее характерных моментов их деятельности.

Павлуновский: Защита возражает?

Айзин: Нет, не возражает, но мы ходатайствуем, чтобы при каждом доказательстве мы могли бы представить также свои доказательства. Мы просим дать нам один экземпляр программы.

Гойхбарг: Т.к. я имел случай указать, что в неразрывной связи с этими событиями, которые мы рассматриваем, находится и характеристика деятельности власти Директории, я просил бы, если защита не будет возражать, чтобы этот пункт был выяснен, и чтобы по окончании этого защита производила все свои требования и заявления.

Айзин: Защита не возражает.

Гойхбарг: Еще одно ходатайство, т.к. программа, предложенная мною, принята, и только в конце потребуется допрос свидетелей, в т.ч. Матковского, то я полагаю, что в настоящее время нет необходимости в присутствии здесь свидетеля Матковского.

Защита: Может быть, свидетель Матковский необходим для частного дела Дмитриева?

Гойхбарг: Т.к. по первому вопросу указано, что необходимо задать вопросы свидетелям Патушинскому и Дерберу, я просил бы пригласить свидетеля Патушинского. Скажите, пожалуйста, свидетель, Вы имели сведения о деятельности комитетаУчредительного собрания в Самаре и Уфе?

Патушинский: Лично я имел очень скудные сведения об этом.

Гойхбарг: Но какие-нибудь сведения Вы имели?

Патушинский: Кое-какие имел.

Гойхбарг: До Вас не доходили сведения, что комитет Учредительного собрания, который, кажется, состоял из социал-революционеров...

Патушинский: Да, это я знал.

Гойхбарг: ...Распоряжался производить расстрелы рабочих в Самаре и Уфе?

Патушинский: Нет, таких сведений я не имел.

Гойхбарг: Может быть, до Вас доходили сведения, что Директория также, в большинстве состоящая из эсеров, в Самаре и Уфе, такие распоряжения отдавала?

Патушинский'. Нет, таких сведений не было, но лично меня удивило, что Директория не отменила постановления Административного совета о введении смертной казни.

Гойхбарг: А не доходили до Вас сведения, что власть, во главе которой стояли социал-революционеры, позволяла чехословацким войскам брать заложниками женщин и детей?

Патушинский: Положительно утверждаю, что раньше я этого не слы[шал].

Гойхбарг: Тогда я попрошу пригласить свидетеля Дербера. Я лично больше задавать вопросов свидетелю Патушинскому не собираюсь. С моей стороны нет препятствий, чтобы свидетелей Патушинский не присутствовал в качестве свидетеля.

Защитник Аронов²: В связи с тем, что свидетель Патушинский был членом Политического центра, он может потребоваться для выяснения вопросов.

Патушинский: Этот вопрос будет сегодня возбуждаться? Я не стал бы об этом спрашивать, но я чувствую себя очень слабым.

Председатель: Завтра.

Гойхбарг: Прошу пригласить свидетеля Дербера. В течение 18-го года Вы принадлежали к партии эсеров?

Дербер: Принадлежал.

Гойхбарг: (Не слышно)... На предмет или на случай свержения советской власти.

Дербер: Правильно.

Гойхбарг: В числе членов вашего кабинета входил Вологодский?

Дербер: Было.

Гойхбарг: А состав членов Учредительного собрания в Самаре и Уфе был Вам известен?

Дербер: Совершенно нет, я был на востоке.

Гойхбарг: А до Вас доходили сведения, члены какой партии составляли комитет Учредительного собрания?

Дербер: Это я только узнал по приезду в западную Сибирь.

Гойхбарг: А о составе Директории?

Дербер: Я узнал на востоке.

Гойхбарг: Вы знали, что о большинстве своем Директория состояла из членов партии эсеров, в том числе из член[а] вашего кабинета Вологодского?

Дербер: Узнал в последние дни выезда на восток.

Гойхбарг: До Вас не доходили сведения, что комитет членов Учредительного собрания распоряжается расстрелом рабочих?

Дербер: О комитете Учредительного собрания я узнал только в Томске и никаких раньше сведений не имел.

Гойхбарг: А члены Директории Вологодский, Самсонов³ и другие отдавали такие распоряжения, прежде чем они приехали в город Омск?

Дербер: Абсолютно не имею таких сведений.

Гойхбарг: А сведения о том, что члены партии эсер[ов], состоящие в разных правительствах, что они, вместе с помогавшими им чехо­словацкими войсками, брали в заложники женщин и детей?

Дербер: Совершенно не доходило таких сведений.

Гойхбарг: А Вы слышали о генерале Гайде?

Дербер: Да.

Гойхбар: Что же он, поддерживал комитет Учредительного собрания?

Дербер: Я только слышал, что он поддерживал омское правительство.

Гойхбарг: А не доходило до Вас слухов, что Г айда, которого эсеры называли «спасителем Родины» отдавал приказы - каждого десятого заложника расстреливать, а остальных отдавать на каторгу?

Дербер: Это я знал по его приказам на Китайско-восточной железной дороге.

Гойхбарг: Восточно-китайская железная дорога - это водные пути?

Дербер: Нет.

Гойхбарг: А что он отдавал приказы о рабочих водного транспорта, если они не встанут на работу, каждого десятого расстрелять, а остальных отдать в каторгу?

Дербер: Это я слышал, но это было не при мне.

Гойхбарг: Не знаете ли Вы, что такие телеграммы он посылал, к примеру, подсудимому Степаненко?

Дербер: Слышал.

Гойхбарг: А не приходилось ли Вам слышать точно именно эту телеграмму?

Дербер: Повторяю, я слышал ее, но сам не читал.

Гойхбарг: Это телеграмма содержится в деле Степаненко, лист 12-й. Может быть, подсудимый Клафтон подтвердит те обстоятельства, о которых не слышали свидетели Патушинский и Дербер? Скажите, пожалуйста, подсудимый Клафтон, не получали ли Вы в сентябре 1918 г. от некой организации, принадлежащей к международному Красному Кресту, отправиться в Уфу для ведения переговоров с чехословаками относительно взятых заложниками женщин и детей?

Клафтон: Да, я получил такое поручение от международной комиссии Красного Креста.

Гойхбарг: В том мандате или удостоверении, которое Вам было выдано 2 сентября 1918г. на [финском] и русском языках, именно этой организацией в Москве, так точно и значилось для переговоров о взятых заложниках женщинах и детях?

Клафтон: Совершенно верно.

Гойхбарг: Значит, Вы по личной просьбе согласились это поручение исполнить?

Клафтон: Ко мне обратился член народного комиссариата продо­вольствия в Уфе и Самаре, который лично меня знает. Я был в Москве и не мог попасть домой, я сам самарский житель.

Гойхбарг: Не обращался ли к Вам с этой просьбой народный комиссар Цурюпа⁴, именно потому, что в числе других женщин, там была взята его жена?

Клафтон: Да, не только один Цурюпа, но и другие жены, которые были взяты: Брюханова⁵, Юрьева⁶, Эльсина⁷, Архангельская⁸. Разрешите сделать добавление... по вопросу о детях, я хотел бы сделать заявление.

Гойхбарг: Я только интересуюсь этим фактом. Вы получили 2  сентября мандат для поездки по Уралу и Поволжью? На второй день, 3  сентября, не получили ли Вы удостоверения от другой организации?

Клафтон: Нам был выдан пропуск для перехода.

Гойхбарг: Не получили ли удостоверение от нелегальной организации в Москве, от организации Всероссийского земского союза в Москве?

Клафтон: У меня было свидетельство, выданное князем Львовым, оно было возобновлено.

Гойхбарг: А скажите, пожалуйста, в то время, в сентябре 191 [8] г., в Москве, Всероссийский земский союз существовал и функционировал легально?

Клафтон: Там существовало две организации. Одна существовала полулегально, она производила расчеты по фронту, а другая была остатками земского союза, во главе которого стоял комиссар Свердлов⁹.

Гойхбарг: Но Вы получили удостоверение, в котором говорится, что с 1915 г. состояли уполномоченным земского союза беспрерывно?

Клафтон: Да.

Гойхбарг: Выполняя свою миссию, не пришлось ли Вам дать телеграмму международному обществу Красного Креста, что здешние власти согласны на такой обмен - 27 человек женщин, приблизительно, на сто чехов и 60 не чехов, разных лиц? В числе лиц, на которых настаивали, не находился ли целый список лиц, которые работали в Москве?

Клафтон: Да.

Гойхбарг: В том числе Алексинского¹⁰, Абрамовича¹¹?

Клафтон: В этот список входил ряд общественных деятелей, но нам не удалось, т.к. генерал Сыровой заявил, что не согласен на обмен, если не будут представлены все чехи полностью. Поэтому он требовал внести 111  человек чехов.

Гойхбарг: Но Вы должны были выдвинуть еще 60 человек.

Клафтон: В этом отношении нам были даны задания, что, мы можем просить заложников частных лиц, взятых в Самарской и Оренбургских губерниях. На эту телеграмму, которая у Вас имеется, я не получил ответа, по соображениям мне неизвестным. Но мне был доставлен номер газеты, выходившей в Уфе, кажется «Уфимский край», где был напечатан целый ряд телеграмм Цурюпы, которые были ответ[ами] на мою радиоте­леграмму.

Гойхбарг: В числе лиц, находившихся в Москве, был намечен Кишкин¹²?

Клафтон: Кишкин, Егоров¹³, Огородников¹⁴, жена городского головы Руднева¹⁵, [Гученанский]¹⁶, и Абрамович, а Алексинский был отдельно. Всего было 10 человек.

Гойхбарг: Вы не знаете, после того Алексинский уехал из Москвы?

Клафтон: Нет, это было значительно позже.

Гойхбарг: Вы, выполнив эту миссию, заболели?

Клафтон: Я заболел в Самаре и был доставлен в Омск даже без моей воли.

Гойхбарг: Какую Вы занимали должность?

Клафтон: Председатель восточного отдела партии Народной свободы.

Гойхбарг: Председателем городского комитета кто был?

Клафтон: Жардецкий.

Гойхбарг: 23 октября Вы послали телеграмму об условиях, на которых можно было производить обмен, а 2 ноября Вы не были уполномоченным для объединения их деятельности?

Клафтон: Я получил поручение от Возгора, это -объединенный комитет для возрождения и должен был отправиться во Владивосток, но это не состоялось.

Гойхбарг: А Вы были в Омске директором общества печатного дела?

Клафтон: С 1 июля 1915 г.

Гойхбарг: Я вполне удовлетворен и считаю, что характеристика деятельности Учредительного собрания и кабинета Директории вполне освещена.

Клафтон: Разрешите дополнить относительно детей в целях освещения...

Гойхбарг: Вы твердо уверены, что у жен Брюханова и Цурюпы в первое время дети не были взяты заложниками?

Клафтон: Во всяком случае, детей заложников там не оказалось.

Защитник Айзин: В связи с Учредительным собранием мы не имеем вопросов. Но в связи с переговорами мы хотели бы задать вопрос подсудимыми Новомбергскому и Молодых. Избирали ли они Колчака и принимали ли участие в баллотировке?

Гойхбарг: Я считаю удовлетворенным, что Новомбергский и Молодых не голосовали и не подписывали протокол.

Айзин: Я бы ходатайствовал разрешить мне ряд вопросов подсудимым и один вопрос товарищу Гойхбаргу...

Гойхбарг: Я не знаю в качестве кого я являюсь лицом, которое должно отвечать на вопросы?

Павлуновский: Для допроса обвиняемых защите слово будет предо­ставлено.

Айзин: Тогда я прошу разрешить мне задать вопрос обвиняемому Цеслинскому. Скажите, на основании, какого законоположения действо­вало здесь в Омске главное управление почт и телеграфов?

Цеслинский: Оно было сконструировано на основании тех законо­положений, на основании которых в Петрограде оно было установлено: том 1-й, статья 26.

Айзин: Пользовалось лицо управляющего почт и телеграфом правами товарища министра?

Цеслинский: Нет, не пользовалось, ни в Петрограде, также ни здесь, но в Петрограде оно было в четвертом классе и, когда формировалось новое управление, здесь эта должность была отнесена к третьему классу, но без права какого бы то ни было участия в Совете министров.

Гойхбарг: А скажите, пожалуйста, должность первого класса в Сибирском правительстве существовала?

Цеслинский: Я не знаю, чтобы она существовала.

Гойхбарг: А Вы знаете, что такое должность первого класса?

Цеслинский: По законам - да.

Гойхбарг: А что это такое?

Цеслинский: Фельдмаршал или государственный канцлер.

Гойхбарг: А, может быть, Вы помните, - государственные канцлеры при царях за первые пятьдесят лет существовали?

Цеслинский: Не могу знать.

Гойхбарг: Может быть, Вы помните, что Совет министров, в заседа­ниях, в которые Вы заходили, по отношению к Вологодскому, постановил признать его должность должностью первого класса, дабы дать ему вместо двух тысяч три тысячи жалования?

Цеслинский'. Это мне неизвестно.

Гойхбарг: Подсудимый Шумиловский, Вам это неизвестно?

Шумиловский'. Этот факт мне известен.

Гойхбарг^-. Я удовлетворен.

Айзин: Разрешите задать вопрос подсудимому Степаненко? Степа­ненко, скажите, пожалуйста, Вами 2 августа 1918г. было издано поло­жение об охране на железной дороге. Что означало это положение?

Степаненко: 2 августа было предложено ввести железнодорожную милицию, как орган, который предусматривает интересы пассажиров и охраняет грузы. Никаких других функций этой милиции не предоставлялось.

Об организации этой милиции было составлено определенное положение. Из этого положения следует, что она исполнена исключительно такими обязанностями. Эта милиция ничего общего с царскими жандармами не имела, потому что милиция...

Павлуновский: Вы касаетесь функций милиции. Вам не было сделано этого вопроса.

Айзин: Кому эта милиция была подчинена - железнодорожному управлению или какой-нибудь другой власти?

Степаненко: Милиция подчинялась начальнику дороги, а через него министерству путей сообщения, а не министерству внутренних дел.

Айзин: Имела ли она отношение, к так называемому управлению государственной охраны?

Степаненко: Никакого отношения не имела.

Айзин: Я больше вопросов не имею.

Гойхбарг: А скажите, подсудимый Степаненко, Вами, впоследствии не посылались сообщения, что железнодорожная охрана предварительно брала тех рабочих, которые потом расстреливались?

Степаненко: Нет, я не помню, железнодорожная охрана это нечто другое, это не милиция.

Гойхбарг: А Вам не сообщалось, что железнодорожная охрана, учрежденная Вами, может быть переродившаяся через некоторое время, этим занималась?

Степаненко: Нет, таких сообщений не имелось, и охраны железных дорог не было, была милиция.

Айзин: В связи с опросом Степаненко вчера я ходатайствую об оглашении письма Устругова о распределении ролей.

Гойхбарг: Для того чтобы не было сомнений, что роли были рас­пределены, как вчера показывали Ларионов и Степаненко, я считаю этот факт установленным.

Айзин\ Т.е., что Степаненко ведал водными путями?

Павлуновский-. Я считаю формально, что роли были установлены.

Айзин: Еще вопрос к подсудимому Степаненко по поводу резолюции, о которой его вчера допрашивал товарищ Гойхбарг. Скажите, пожалуйста, по поводу резолюции сообщить Козыреву сведения о забастовках, что Вы имели в виду?

Степаненко-. В виду того, что начавшееся забастовочное движение было обусловлено недостатком заработка, начальник дорог должен был, прежде всего, обратить внимание на эту сторону. И обсудив это, должен был принять соответствующие меры. Решительные меры, на которые нам здесь намекали, не могли придти к нам в голову, ибо ведомство путей сообщения этими функциями не распоряжалось.

Гойхбарг: Не начинались ли эти сведения так: «по дошедшим до меня агентурным сведениям»...

Степаненко: Да.

Гойхбарг: Больше вопросов не имеется.

Павлуновский: Таким образом, мы переходим к параграфу второму.

Гойхбарг: Я хотел бы, относительно вопроса об агитации за границей, задать вопрос подсудимому Писареву. Скажите, пожалуйста, подсудимый Писарев, Вы были назначены товарищем министра по делам вероисповедания?

Писарев: Да.

Гойхбарг: Вы, в качестве товарища министра по делам вероиспо­ведания, входили с совещательным голосом в церковное управление?

Писарев: Входил.

Гойхбарг: Церковным управлением издавался журнал?

Писарев: Да.

Гойхбарг: «Сибирский благовестник»?

Писарев: Да.

Гойхбарг: Вы были редактором этого журнала?

Писарев: Был.

Гойхбарг: Не припомните ли Вы, что в номере первом этого журнала за Вашей подписью, в числе других, было оглашено воззвание к духовенству всех союзных стран, в том числе, к папе римскому¹⁷, архиепископу Кантеберийскому и т.д.

Писарев: Было.

Гойхбарг-. Не содержалось ли в этом обращении указание на целый ряд зверских, жестоких и преступных актов со стороны большевистской власти?

Писарев'. Содержания я не помню, но возможно было.

Гойхбарг: Может быть, там было еще больше: «захватив в конце 17­го года». (Читает).

Писарев: Да, стало быть, да.

Гойхбарг: Подписи имеются. (Читает). А когда Вы писали это обращение, Вы не знали, что целый ряд пунктов в этом обращении есть вздорная ложь?

Писарев: Я этого лично не писал.

Гойхбарг^-. А, подписывая его, Вы интересовались его содержанием?

Писарев'. Да, я прочитывал.

Гойхбарг: А что - социализация женщин? Что это, вздорная ложь?

Писарев'. Лично я не знал.

Гойхбарг: А Сильвестр¹⁸ также не знал?

Писарев'. Не могу сказать.

Гойхбарг: А Сильвестр с Колчаком переписывался лично?

Писарев: Не знаю.

Гойхбарг: А икону вручал?

Писарев: Не знаю.

Гойхбарг: Копию иконы Николая-чудотворца, поврежденной в Москве большевиками?

Писарев: Я не слышал.

Гойхбарг: А когда назначались крестные ходы, он писал, что крайне желательно, чтобы Колчак принял участие?

Писарев: Я ничего этого не знаю.

Гойхбарг: А не знали ли Вы, что они были в дружеских отношениях?

Писарев: Также не знал.

Гойхбарг: Не было ли Вам известно, что этот документ со сведениями о социализации женщин, что это был пасквиль?

Писарев: Также не знаю.

Гойхбарг: Не знали ли Вы, что такие слухи, которые [Вы] сообщали папе римскому и архиепископу Кантеберийскому, были бумажкой, под заголовком «Декрет ассоциации анархистов в городе Саратове»?

Писарев: Нет, не знал.

Гойхбарг: А Вы не имели представления, что ассоциация анархистов в городе Саратове для советской России законов не издает?

Писарев: Также не знал.

Гойхбарг: Я прошу удостоверить революционный трибунал, что в бумагах, взятых у Колчака, имеется как раз пасквиль о социализации женщин.

Павлуновский: Суд удостоверяет.

Гойхбарг: Скажите, пожалуйста, Писарев, на это обращение, ответы были получены?

Писарев: Да, были получены.

Гойхбарг: В частности, от архиепископа Кантеберийского?

Писарев: Да.

Гойхбарг: Не писал ли архиепископ Кантеберийский, что эти жестокие гонения причиняют ему... (Читает).

Писарев: Получился такой ответ.

Гойхбарг: Но Вы знали, что ваше воззвание преследует определенную цель содействовать тому, чтобы союзные правительства приняли все меры к уничтожению этих ужасов социализации женщин и т.д.?

Писарев: Не могу сказать.

Гойхбарг: Так что, Вы подписали то, не зная зачем?

Писарев: Я вообще этого воззвания не составлял.

Гойхбарг: Но по каноническому праву, кто подписывает, не устраивает ли того, что написано?

Писарев: По доверию это было составлено в Томске Соборным совещанием.

Гойхбарг: В котором Вы принимали участие?

Писарев: Я там был членом.

Гойхбарг: Вы и в последнее время занимались патриотической агитацией?

Писарев: Нет.

Гойхбарг: А не получили ли Вы 100 тыс. руб. на патриотическую агитацию в Иркутске?

Писарев: Это было на культурно-просветительские цели, а не на патриотические агитации.

Гойхбарг: А не передали ли Вы деньги чиновнику Черновскому¹⁹, дав приказание, на какие их употребить. Патриотической организации -

19   тыс. руб.; Прокушеву²⁰, на продвижение эшелона -10 тыс. руб.; на помощь беженцам -10 тыс. руб. и 5 тыс. руб. - жене Писарева?

Писарев: Нет, такого я не давал.

Гойхбарг: Я попрошу огласить счет Прокушева и показание его, где он объясняет, что он отправил 5 тыс. руб. жене Писарева и т.д. (Читает)...

Писарев: 5 тыс. руб. я дал ему собственных, он выполнял мое поручение.

Гойхбарг: Вы занимались патриотической агитацией, говоря о социализации женщин. Не подавали ли Вы в феврале в Иркутский революционный комитет заявление следующего содержания, что, вполне разделяя программу партии большевиков, Вы вступаете в эту партию, и заявляете, что меньшевиком никогда не были и...

Писарев: Никогда не был и никогда не буду.

Защитник Айзин ходатайствует об оглашении этого документа.

Гойхбарг: (Читает). Вы это писали?

Писарев: Писал.

Гойхбарг: Я имею к революционному трибуналу спешную просьбу в связи с только что оглашенным письмом. Т.к. задачей обвинения революционного трибунала, в числе прочих, является определение насколько допустимо, насколько целесообразно применение того или другого наказания к подсудимому, т.к., с другой стороны, на основании

1       статьи Основ положения Уголовного права, действовавшего в Совет­ской республике, не могут подвергаться наказанию лица, страдающие душевной болезнью, хотя бы заболевшие в момент вынесения приговора, даже если они совершили преступление, находясь в здравом уме, и, т.к. факты, которые сейчас оглашены, внушают мне предположение, близкое, лично у меня, к уверенности, что подсудимый Писарев страдает душевной болезнью, я ходатайствую перед револю-ционным трибуналом об освидетельствовании его через психиатрическую экспертизу.

Айзин: Со своей стороны защита также имела возбудить такое ходатайство.

23 мая 1920 года.

Время: 6.15-7.15.

Председатель: Указания обвинителя по освидетельствованию душевных способностей обвиняемого Писарева будут удовлетворены.

Обвинитель Гойхбарг: Я ходатайствую перед революционным трибуналом спешно распорядиться о приглашении психиатров, которые сегодня или завтра к началу заседания могли бы эту работу произвести. Дальше у меня имеются вопросы к свидетелю Деминову²¹. По вопросу дезорганизации советского тыла. Скажите, свидетель Деминов, Вы какую должность занимали в управлении делами Верховного правительства?

Деминов: Я был управляющим особым отделом управления делами по дезорганизации советского тыла.

Обвинитель Гойхбарг: Это было Ваше предложение организовать этот особый отдел по дезорганизации советского тыла?

Деминов: Да.

Обвинитель Гойхбарг'. А в числе задач, которые ставил себе этот отдел, не имелась ли организация заговоров в советской России, организация восстаний, организация взрывов и т.д.?

Деминов: Организация восстаний и заговоров - да, а взрывов - нет.

Обвинитель Гойхбарг'. А не содержалось ли там еще одно задание - объединение всех против большевистских организаций?

Деминов'. Да, это было.

Обвинитель Гойхбарг: А скажите, пожалуйста, прежде чем Ваш отдел слился, это не предполагали ли поручить бюро печати, во главе которого стоял Клафтон?

Деминов'. На этот вопрос трудно сейчас ответить, это очень сложная история.

Обвинитель Гойхбарг'. А не показали ли Вы, что только профессорская неприспособленность Клафтона, Болдырева и других привела Вас скоро к тому, что Вы заняли главенствующее место в этом отделе?

Деминов'. Да.

Обвинитель Гойхбарг: А впоследствии этот отдел сохранял связь с бюро печати?

Деминов'. Почти никакой, за исключением того, что получалась литература.

Обвинитель Гойхбарг: Может быть, Вы припомните, финляндское отделение Вашего отдела по дезорганизации советского тыла было тогда?

Деминов: Финляндского отдела тогда не было.

Обвинитель Гойхбарг'. А в Ваших штатах не было ли расходов по финляндскому отделению и указано, что оно сейчас организуется при содействии В... Б... и других?

Деминов'. В штатах финляндского отделения было указано, что... (Не слышно).

Обвинитель Гойхбарг: А Вы не знали, что для целей поднятия агитации, необходимой за границей, Вашим отделом было отпущено

5  тыс. долларов, которые были посланы Алексинскому?

Деминов: Относительно 5 тыс. долларов для Алексинского я знаю, но это было значительно позже.

Обвинитель Гойхбарг: А скажите, пожалуйста, с бюро печати приходилось иметь дело? Какие там лица сосредоточились в этом бюро печати? Кто осведомлялся за границу и т.д.?

Деминов: Состав приблизительно был такой - во главе стоял Клафтон, в качестве его помощников были профессор Устрялов и профессор Болдырев.

Обвинитель Гойхбарг: А Жардецкий?

Деминов: Жардецкий очень низко стоял, но, кажется, не входил в состав.

Обвинитель Гойхбарг: А члены военно-промышленного комитета?

Деминов: Да, они были членами правления.

Обвинитель Гойхбарг: А Лопухин²²?

Деминов^-. Да.

Обвинитель Гойхбарг: А в этих кругах не вращалась ли Гришина- Алмазова?

Деминов'. Не знаю, я сам в этих кругах не был и об этом не слышал.

Обвинитель Гойхбарг: Когда необходимо было как-нибудь создать такое впечатление, чтобы разные вооруженные силы непременно шли на фронт, не задавалась ли такими заданиями печать: сообщать целый ряд сведений, таких, которые бы всех, и в частности чехословаков, побуждали идти на фронт против большевиков?

Деминов'. Наверное, сказать этого не могу, потому что фактов у меня нет, но полагаю, что это должно было бы быть.

Обвинитель Гойхбарг'. А не знали ли Вы, в частности, что такие разговоры происходили, например, по прямому проводу Омск-Иркутск? Язвицкий²³ говорит Белоруссову: «Для Вас могу...». (Оглашается текст разговоров).

Деминов: Нет, я не слыхал.

Обвинитель Гойхбарг: А знаете ли Вы такой разговор: Белоруссов Язвицкому: «Павлу²⁴...». (Оглашается текст разговора).

Деминов: Нет.

Обвинитель Гойхбарг: Может быть, подсудимый Клафтон слышал

об этом?

Клафтон: В первый раз слышу.

Обвинитель Гойхбарг: Белоруссова Вы знали?

Клафтон: Знал.

Обвинитель Гойхбарг: Я прошу удостоверить, что в текстах шифро­ванных разговоров от 7 сентября 1919 г., на листе № 209, этот разговор имеется. (Защита удостоверяет). Скажите, свидетель Деминов, не извест­но ли Вам, что в последние дни существования, так называемого, колча­ковского правительства двум лицам было отпущено по 500 млн. на продол­жение этой деятельности, которая входила в задачи работы?

Деминов: Я слышал от генерала Оберюхтина²⁵ приблизительно в таком виде, что предлагается, или уже отпущено 500 млн. руб. для организации центрального органа, расположенного за границей, а не здесь.

Обвинитель Гойхбарг: А может быть, приходилось слышать, что заранее за границей были созданы соответствующие банки?

Деминов: Нет, этого не слышал.

Обвинитель Гойхбарг: Не настаивал ли Оберюхтин вместе с Вами в последние дни в декабре 1919 г. перед Бутовым и другими о том, что на эту вашу работу надо затратить сейчас сотни миллионов, что это важнее всего, что никакие другие работы не важны, и, что на эту работу нужно посвятить все средства?

Деминов: По прямому проводу была передана моя телеграмма. (Не слышно).

Обвинитель Гойхбарг: В одной телеграмме не говорили ли Вы, что работаете в полном контакте с Оберюхтиным?

Деминов: Это было необходимо.

Обвинитель Гойхбарг: Вы хотели ввести в заблуждение?

Деминов'. Да.

Обвинитель Гойхбарг: Вам все время необходимо было вводить в заблуждение?

Деминов: Это нужно было.

Обвинитель Гойхбарг'. Это входило в программу Вашей деятель­ности?

Деминов'. Да.

Защитник Айзин: Находились ли Вы в Вашей деятельности в каком- нибудь отношении к сидящим здесь министрам?

Деминов'. Мне приходилось иметь дело в совещаниях по делам с Тельбергом, Гинсом, туда входил военный министр, министр иностранных дел и министр финансов, и с этими мне, главным образом, приходилось иметь дело, т.е. с Михайловым, Степановым, Будбергом, Гойером, Гаттенбергером, а потом и с Пепеляевым и Сукиным.

ЗащиГнник Аронов'. Не известно ли Вам, свидетель, каковы были отношения между восточным комитетом партии к.д., председателем которого был Клафтон, и омским комитетом, председателем которого был Жардецкий? Не известно ли Вам, не являлась ли «Сибирская речь» органом восточного комитета партии Народной свободы?

Деминов'. Я ничего не могу сказать, потому что с кадетскими центрами не имел ничего общего.

Обвинитель Гойхбарг'. А с Клафтоном Вам приходилось встречаться?

Деминов'. На совещании по делам печати.

Обвинитель Гойхбарг: А Жардецкий туда приходил?

Деминов: Ни разу, там всегда бывали Бутов, Клафтон. Болдырева никогда не было, а бывал Устрялов.

Обвинитель Гойхбарг: Значит, совещание по делам печати объединило различные элементы и возглавляло, в некоторых случаях отпуская средства и Вашему отделу в том числе?

Деминов'. Мы все были клиентами.

Обвинитель Гойхбарг'. Скажите, пожалуйста, не существовало ли еще некоторое объединение, обладающее автоматически восполняемым стомиллионным фондом для такого рода деятельности?

Деминов'. Только совещание по делам печати.

Обвинитель Гойхбарг'. А отпускалось без всяких задержек? Вам не приходилось ли слышать, что государственный контроль задерживает?

Деминов: Нет.

Обвинитель Гойхбарг: А что вообще чинит препятствия?

Деминов: Он вообще был придирчив.

Обвинитель Гойхбарг: А здесь не было ли такой придирчивости?

Деминов: Там был стомиллионный фонд, который сразу возобновился.

Обвинитель Гойхбарг: В практике Вашей деятельности не приходи­лось ли Вам слушать заявления в другом учреждении, клиентом которого Вы, вместе с Клафтоном и Устряловым, были, что задержки не останав­ливали пополнения вашего фонда?

Деминов: Нет, ни разу. Первые сто млн. были отпущены, но кончились ли они, я не знаю.

Обвинитель Гойхбарг: А Вы не знали, какие суммы отпускались на Вашу деятельность по отделу печати?

Деминов: Я приблизительно, в общих чертах знаю то, что было отпущено мне, и что было отпущено на бюро печати.

Обвинитель Гойхбарг: А Вы не знаете расходов бюро печати на заграничную информацию, не приходилось ли Вам слышать, что Бурцеву отправлено 50 тыс. франков, комитету освобождения, где работали Милюков, Струве и Диноео - 33 тыс. долларов, что в Америку Башкирову и Заку отправлено 27 тыс. долларов, Митаревскому - 15 тыс. долларов и 100 тыс. руб.?

Деминов: Что Заку отправляли, я знаю.

Обвинитель Гойхбарг: Подсудимый Клафтон, в отчете, о котором Вам приходилось говорить, что надо два млн. долларов, потому что это уже произошел перерасход, не значилась ли для Бурцева та цифра, которую я говорю?

Клафтон: Я отвечу, но предварительно должен разбить этот вопрос на две части. Я никаких отчетов не представлял, этим ведало управление, но все те цифры, о которых Вы говорите, весьма вероятны, за исключением, может быть, я ошибаюсь, относительно Митаревского. Там значились не доллары, - цены.

Обвинитель Гойхбарг: Нет, в Вашем отчете значатся именно эти цифры, если угодно, могу огласить.

Клафтон'. Я ни одной цифры не отвергаю, но организация Бурцевская, а также и лондонская, состояли в ведении отдела печати при правительстве и только за месяц до эвакуации они были переданы в бюро печати.

Обвинитель Гойхбарг'. Митаревский был членом партии с 1905 г.?

Клафтон: Да.

Обвинитель Гойхбарг: А Башкирову отдельно деньги перевели?

Клафтон'. Весьма вероятно, я не знаю. Во всяком случае, организация Зака и Башкирова получала в бюро печати.

Обвинитель Гойхбарг: Вы не были ли недовольны Заком?

Клафтон: Я лично нет, но некоторые были недовольны.

Обвинитель Гойхбарг'. Может быть, Зак не хотел при помощи американских шпиков вылавливать большевиков в Америке?

Клафтон: Мы никогда не занимались такими грязными делами.

Обвинитель Гойхбарг'. А Вы, свидетель Деминов, о деятельности Зака, в смысле нерешительности его действий с целью вылавливания больше­виков, говорили?

Деминов'. Да.

Обвинитель Гойхбарг: И поэтому Вы были недовольны Заком и принимались некоторые меры для исправления его деятельности?

Деминов'. Была отправлена экспедиция.

Обвинитель Гойхбарг'. С большими средствами?

Деминов: Это обсуждалось, может быть, в бюро печати, но кажется, отпущено было 40 тыс. долларов.

Обвинитель Гойхбарг: А не указывалось ли, что эта цифра слишком большая?

Деминов'. Нет. Сукин указывал, что она слишком маленькая.

Обвинитель Гойхбарг'. А кто его успокоил на этот счет, и кто составил эту смету?

Деминов: Степанов составил эту смету.

Обвинитель Гойхбарг: Арнольдов²⁶ фигурировал вместе с Клафтоном в бюро печати?

Деминов'. Он уехал на Восток заведующим бюро иностранной информации.

Обвинитель Гойхбарг'. В том учреждении, во главе которого стоял Клафтон?

Деминов'. Да.

Клафтон'. Я прошу разрешить мне задать несколько вопросов свидетелю Деминову. Скажите, Вам известно, что Арнольдов состоял директором заграничного отдела правительственной информационной организации?

Деминов: Да, сначала.

Клафтон: Вам известно, что правительство, передавая телеграфные агентства: русское и заграничное, поставило мне условием не удаление директора этой организации?

Деминов: Этого я не знаю.

Клафтон: Вы знаете, что Арнольдов был удален?

Деминов'. Я знаю, что он уехал на Дальний Восток.

Клафтон'. Позвольте заявить, что Арнольдов уехал в Хабаровск и состоял там корреспондентом.

Обвинитель Гойхбарг: Подсудимый Клафтон, Вы сказали, что правительство, по постановлению Совета министров о том, чтобы передать Российские телеграфное агентство и осведомление за границей под Ваше руководство, поставило Вам условие не удалять директора, в частности Арнольдова?

Клафтон'. Нет, не Арнольдова, а директора Свержинского²⁷.

Обвинитель Гойхбарг: Все-таки, Вы считали для себя возможным в течение известного времени работать вместе с Арнольдовым?

Клафтон-. Я работал с ним вместе и был его работой чрезвычайно не доволен. Он был безоговорочным слугой министра иностранных дел Сукина. Под влиянием наступления на наш фронт, он постыдно бежал, бросил все дела, не сказавши никому того, что он едет. Разрешите мне сказать несколько слов по вопросу о Заке. Я должен сказать, что по отно­шению к Заку последовал целый ряд нападок на то, что он был сионистом- социалистом и в этом отношении замечена была антисемитская агитация против Зака в Америке и здесь, причем, представителем чрезвычайного резкого течения, направленного против Зака, был Степанов.

Обвинитель Гойхбарг: А Жардецкий не был против него?

Клафтон: Жардецкий не имел к нему отношения.

Обвинитель Гойхбарг: А Жардецкий был вообще антисемитом?

Клафтон: Жардецкий таких статей не писал.

Обвинитель Гойхбарг: Жардецкий не писал: «Сибирский крестьянин Пинхус Янкелевич Дербер»?

Клафтон: Это было.

Обвинитель Гойхбарг: Это Жардецкий был или члены партии Народной свободы?

Клафтон: Да, Жардецкий.

Обвинитель Гойхбарг: Вы сказали, что Вам передано было общество печатного дела, акционерное дело, не обладавшее средствами для приобретения акций. Это общество печатного дела, не явилось ли преемственным по отношению к правительственному бюро печати, и не объясняли ли это тем, что сейчас необходима для заграницы более независимая информация. Правительственной информации не верят, а если правительство устроит акционерное общество печатного дела во главе с лицами независимыми, то тогда ему поверят больше?

Клафтон: Разрешите дать Вам подробное объяснение по этому поводу. Правительство неоднократно обращалось в лице своего главноуправляющего ко мне, чтобы я стал во главе правительственного информационного органа. Я категорически от этого отказывался по целому ряду соображений, которые, я думаю, что не представляют интереса для революционного трибунала. Впоследствии неудовле­творенность внутренней информации вызвала целый ряд обращений к правительству о создании частных информационных организаций по типу заграничных. Меня приглашал к себе для устройства такой частной телеграфной информации известный журналист, редактор-издатель московского «Коммерческого телеграфа» Ган Гутман²⁸.

Обвинитель Гойхбарг'. А Вы не знали, что «Коммерческий телеграф» был биржевым листком?

Клафтон'. Инициатором телеграфного агентства был Гутман, эта затея ему не удалась, и я не пошел на его затею. В конце концов, здесь образовалось акционерное общество, в которое вошли не только лица, не имеющие средств, а вошел и Союз маслоделов.

Председатель'. Вам необходимы эти подробности?

Обвинитель Гойхбарг: Я хотел бы узнать о директоре и членах правления. Скажите, подсудимый Клафтон, у этого общества были средства на приобретение акций?

Клафтон: Я лично средств не видел.

Обвинитель Гойхбарг'. А директор должен был иметь акции в акционерном обществе?

Клафтон'. Когда меня пригласили участвовать в этой организации, я поставил целый ряд условий, и, прежде всего, чтобы директор- распорядитель совершенно не касался финансовой области и не входил в состав правления. Для этой цели был проведен устав и договоры, в силу которых я ни в какие денежные дела общества не вступал.

Обвинитель Гойхбарг: Этот устав был утвержден министром фи­нансов?

Клафтон'. Я не знаю.

Обвинитель Гойхбарг: А Вы не знали, что составляемый устав не мог существовать?

Клафтон'. Я не знаю уставного законодательства.

Обвинитель Гойхбарг'. Скажите, свидетель Деминов, присутствовал ли кто-нибудь вообще в совещаниях по делам печати, когда шли там вопросы о делах печати, или эти заседания были секретные?

Деминов'. Бывали.

Председатель'. Скажите, подсудимый Клафтон, свидетель Деминов присутствовал на совещаниях по делам печати?

Клафтон: Деминов всегда присутствовал, когда его доклад совпадал с нашими, но во всех случаях, когда они совпадали, нас удаляли.

Обвинитель Гойхбарг: Вас удаляли, когда начиналось обсуждение докладов Деминова?

Клафтон'. Нет, нас удаляли при всех вопросах, не касающихся бюро печати.

Обвинитель Гойхбарг: В частности, по докладам, которые делал Деминов?

Клафтон: Они бывали всегда закрытые.

Обвинитель Гойхбарг: Вам не приходило в голову, что Вас удаляли?

Клафтон: У меня не могло возникать никаких сомнений, потому что я, как представитель русского бюро печати, присутствовал при разрешении тех организационных вопросов, которые меня лично касались.

Обвинитель Гойхбарг: А Вы не знали, чем занимается Деминов?

Клафтон: Я с удивлением теперь узнал, чем занимался. У нас он считался агентом пропаганды.

Обвинитель Гойхбарг: А в чем она выражалась?

Клафтон: Только не во взрывах.

Обвинитель Гойхбарг: А в правительственной пропаганде против большевистских организаций в России?

Клафтон: Несомненно для того, чтобы объединить агитационную деятельность, направленную против большевистских организаций.

Обвинитель Гойхбарг: По ту сторону фронта?

Клафтон: Сомневаюсь в том, что эта деятельность была сколь-нибудь публична.

Обвинитель Гойхбарг: А насчет того, чтобы в самой Красной армии произвести развал: печатать соответственные плакаты, сообщать ей заведомо ложные сведения, издавать образцы плакатов, листовок и воззваний, и это входило в задачу бюро печати?

Клафтон: Нет.

Обвинитель Гойхбарг: А не объявили ли конкурс на такие листовки, и не был ли единственным лицом, получившим эту премию, Вяткин²⁹?

Клафтон: Конкурс был объявлен, но я не знаю, единственная ли была премия.

Обвинитель Гойхбарг: А Вы знаете, что листовка, Вами распро­странявшаяся, была озаглавлена: «что большевики обещали народу и что дали»?

Клафтон: Я не могу сказать, что автор этой листовки был Вяткин. Должен сказать, что за все то, что носит на себе марку русского бюро печати, я несу ответственность, но степень своего участия я уже заявлял революционному трибуналу. Должен заявить, что русское бюро печати своей целью ставило пропаганду за границей и здесь, и я думаю, что свидетель Деминов это подтвердит с полной искренностью и открытой душою, что никакого сообщения, никакого соглашения, и никакого содействия организациям пропаганды за фронтом, если таковые были, Русское бюро печати не делало.

Обвинитель Гойхбарг: А, может быть, были другие случаи, когда бюро печати давалось задание завязать связи с Германией?

Клафтон: Иностранный отдел русского бюро печати, устанавливая телеграфную информацию, хотел создать здесь в Сибири такое агентство «Галое», но в нашем распоряжении не оказалось достаточно талантливых людей. Мы хотели создать частную организацию, ибо считали, что частная организация была лучше правительственной.

Обвинитель Гойхбарг: Она внушала за границей больше доверия?

Клафтон: Доверие за границей заключалось не в деятельности русского бюро печати, а в деятельности тех представителей, которые там работали. Фамилия Бурцева имеет для заграничного мнения больший вес, чем фамилия стоящего перед Вами подсудимого.

Обвинитель Гойхбарг: А если бы Бурцев не имел 500 млн. фонда, он мог бы издавать...

Клафтон:    Бурцев стал издавать... (Не слышно).

Обвинитель Гойхбарг: А не сказано ли, что Ваш агент Бурцев испол­няет такие работы, которые в частности исполняют...

Клафтон: Мы дали Бурцеву свое поручение, а мы соединили с ним... (Не слышно).

Обвинитель Гойхбарг: А тогда Вы не имели в виду наклевывающихся возможных соглашений с Германией, получить агентство «Унион» Бурцева и отправить агентов в Германию?

Клафтон: Я не знаю.

Обвинитель Гойхбарг: Может быть, Советом министров было это принято и передано Вам для исполнения?

Клафтон: Я не знаю.

Обвинитель Гойхбарг: Может быть, подсудимый Шумиловский скажет?

Шумиловский: Кажется, было принято.

Защитник Аронов'. Позвольте мне подсудимому Клафтону задать некоторые вопросы. Каковы были взаимоотношения между восточным отделом партии к.д. и омским комитетом? Каковы были взаимоотношения между восточным отделом партии к.д. и газетой «Сибирская речь», являлась ли она органом партии к.д.? Это имеет чрезвычайно важное значение для настоящего дела, т.к. вся работа по информации осущест­влялась посредством газеты «Сибирская речь», главным редактором которой состоял Жардецкий.

Клафтон'. «Сибирская речь» читалась здесь. И это было обще­распространенное мнение. Была органом партии Народной свободы. Затем образовался здесь восточный отдел. Через некоторое время после образования этого отдела, когда я был избран председателем, а председателем я состоял шесть месяцев, ко мне поступали неоднократные жалобы и претензии и даже выражения негодования по поводу позиции, занятой «Сибирской речью». Неоднократными указаниями на недопу­стимость ведения в таком тоне газеты, мы не могли ничего добиться кроме ссылки, что однажды когда-то Жардецкий объявил в своей газете, что он не является редактором партийной газеты. Это нас не удовлетворило, и, по постановлению восточного отдела, Жардецкий должен был сделать заявление о том, что «Сибирская речь» не является органом восточного отдела партии, и не является органом партии к.д. Редакция его заявления была настолько неудовлетворительна, что вторично, через некоторое время, восточный отдел потребовал более точного объявления о том, что «Сибирская речь» не является органом восточного отдела и органом партии. Жардецкий это выполнил, причем, прибавил, что вообще газета не является органом кадетского направления, и что он является самостоятельным журналистом.

Обвинитель Гойхбарг: Разрешите задать Вам вопрос. Ваша партия Народной свободы раскладывалась на две части, она объединялась единым ЦК?

Клафтон: Она объединялась единым ЦК, который был в России.

Обвинитель Гойхбарг'. То обстоятельно, что член партии, входящий в организацию, заявляет, что он не редактор партийной газеты, а редактор беспартийной или неприличной газеты, что означает?

Клафтон'. Я не так сказал.

Обвинитель Гойхбарг: Вы сказали, что был тон невозможный, что он шокировал. После таких действий, когда член партии в том городе, где

Вы являетесь председателем восточного комитета, занимает место председателя городского комитета, не представлялось ли Вам непри­личным для партии Народной свободы иметь здесь такого представителя городского комитета? Может быть, Вы сделали какие-нибудь шаги, чтобы его удалить?

Клафтон: Я считаю возможным раскрыть перед Вами некоторые разногласия.

Обвинитель Гойхбарг: Разногласия или поведение лица, которое заявляет: «если Вам моя газета ударяет в нос, грубо выражаясь, то я позволю себе заявить, что я не партийный редактор». Вы считали, что это в правах Вашей партии?

Клафтон'. Большего сделать мы не могли.

Обвинитель Гойхбарг: Может быть, здесь военная сила играет роль?

Клафтон: Обострение между восточным отделом и городским комитетом было. Восточный отдел объединял все беженские организации, все сибирские, а также и омскую организацию, и обострение дошло до такой степени, что ко мне поступило письменное заявление бывшего члена государственной Думы Скороходова³⁰ с требованием об исключении из партии не только Жардецкого, но и всего омского комитета. Мы тогда никак не могли разрешить этого вопроса, ибо мы были скованы уставом партии, который не представляет таких прерогатив ЦК партии.

Обвинитель Гойхбарг'. А если бы был... (Не слышно). Грабитель и убийца.

Клафтон'. Мы могли бы его убедить.

Обвинитель Гойхбарг: Убийцу можно было бы убедить, а Жардецкого нельзя было?

Клафтон: Это разница. Жардецкий известный здесь в Сибири, и он отражал то течение, которое возбуждало не только чувство негодования.

Обвинитель Гойхбарг: А что же возбуждало, и хорошие стороны?

Клафтон: Я не знаю.

Обвинитель Гойхбарг: Я тогда Вам напомню, Жардецкий не являлся ли к Коршунову³¹... (Не слышно) о Новоселове, благодаря которому, Ново­селов был оставлен в тюрьме, и, якобы, после его смерти, его вызывали: «прошу Вас, находящегося в тюрьме...». (Оглашается документ).

Клафтон'. Я должен сказать, что я здесь в трибунале узнал слишком много такого, что мне не было известно.

Обвинитель Гойхбарг'. А, может быть, Вы припомните из жизни, что когда на суд Матковского пришли Волков, Красильников и Катанаев, то в качестве их защитника явился Жардецкий?

Клафтон: Я собирался издать газету, и мне никак не пришлось узнать подробностей каких-нибудь отдельных исторических фактов, имевших здесь место. Вы обладаете материалами, которые были скрыты от взоров печати, а также и взоров представителей партии, так что в этом отношении революционный трибунал находится в совершенно другом положении. То, что узнали по слухам, не имея возможности относить их к тем или другим лицам, здесь раскрывается в таком виде, как это не было нам известно.

Обвинитель Гойхбарг: Помимо сумм, которые отпускались на совещания по делам печати Советом министров в порядке сумм, не подлежащих оглашению, не отпускали ли еще значительные суммы на отдел печати, не были ли отпущено раз - 10 млн., затем 20 млн.? 10 млн. были даны Гинсу, в качестве суммы, не подлежащей оглашению 3­

4   ноября, накануне эвакуации из Омска?

Клафтон'. Это мне неизвестно. Я могу сказать только то, что касалось меня лично.

Обвинитель Гойхбарг'. Я хотел бы задать [вопрос], для выяснения отношений, которые сейчас представляются имеющими некоторый интерес в рамках деятельности партии Народной свободы в Омске, подсудимому, который на вопрос о его партийной принадлежности сказал, что он член Народной свободы не только по убеждению, но и входил в ее организацию.

Малиновский'. Я состоял членом партии с 1905 г.

Обвинитель Гойхбарг: А при Жардецком Вы были членом омской организации партии?

Малиновский'. В Омске в организации равно как в любой организации города Омска, я никакого участия не принимал, что удостоверяет и Клафтон.

Обвинитель Гойхбарг: А как же Вы участвовали в качестве члена партии?

Малиновский'. Я в организации не входил.

Обвинитель Гойхбарг: Так что и членских взносов не делали? Когда Вас спрашивали о партийной принадлежности, Вы сказали - партии Народной свободы, Морозов также ответил, что он принадлежит к партии Народной свободы, а потом он сделал указание, что он из партии вышел еще в 1905 г.

Малиновский: Я заявление о выходе не подавал, но с 1905 г. не входил и не работал.

Обвинитель Гойхбарг: Все-таки Вы считаете, что Вы не принимали участия?

. Малиновский: Не принимал.

Обвинитель Гойхбарг: Партия Народной свободы своим членам рекомендует обращаться к военным властям для ареста земского собрания?

Малиновский: Нет, не рекомендует.

Обвинитель Гойхбарг: Может быть, это входит в обязательство министра юстиции или товарища министра, чтобы принять высшую меру пресечения по адресу подобных членов иркутского земского собрания и сообщить военным властям о необходимости устранить их всех от должности?

Малиновский: Если с точки зрения министра юстиции, то или другое собрание, та или другая организация совершили преступление или проступок, предусмотренные уголовным следствием, то, несомненно, министр юстиции вправе принять меры и сделать распоряжение. Если Вы имеете в виду, гражданин обвинитель, ту телеграмму, которая была послана по распоряжению министра юстиции, она по непосредственному распоряжению министра юстиции, данному мне, как товарищу министра, была мною подписана за министра юстиции.

Обвинитель Гойхбарг'. Разрешите указать, этим делом о необходимости ареста, интересовались этим делом о необходимости ареста, интересовались разные ведомства, и разные ведомства могли предписывать это. Не было ли это более близко директору департамента милиции или министру внутренних дел?

Малиновский: Министр юстиции, как генерал-прокурор, в праве сделать распоряжение о принятии таких мер в том случае, когда он получил известие о таких преступлениях.

Обвинитель Гойхбарг'. А энергия, которую проявил министр юстиции, было явление обычное?

Малиновский: Он послал мне телеграмму, телеграмма была заши­фрована, она была подписана мною за министра юстиции, я не имел права подписывать ее, как товарищ министра юстиции, ибо это была телег­рамма, посланная министру юстиции как генерал-прокурором.

Обвинитель Гойхбарг: А этим делом интересовались другие министры? Пепеляев интересовался этим делом?

Малиновский'. Это было сделано по соглашению министра юстиции и министра внутренних дел.

Обвинитель Гойхбарг: А часто это было?

Малиновский'. Они сделали это по получению агентских сведений в министерстве юстиции, что принята такая резолюция, призывающая к ниспровержению правительственного строя и ложно освещающая характер деятельности правительства. С точки зрения власти, как понимал ее министр юстиции, эта было преступление, почему он и издал это распоряжение.

Обвинитель Гойхбарг'. Если я не ошибаюсь, подсудимый Малиновский, Вы говорили, что Ваша деятельность была тоже чисто техническая и выражалась, главным образом, в противодействии нарушению законов и т.д.?

Малиновский'. Да, исключительно в этом.

Обвинитель Гойхбарг: Было ли так, что не только министр юстиции сносился с министром внутренних дел, но и товарищ министра юстиции сносился с товарищем министра внутренних дел самостоятельно?

Малиновский'. Бывали случаи.

Обвинитель Гойхбарг: Может быть, случай такой, когда товарищ министра внутренних дел Ячевский его превосходительству товарищу министра юстиции Малиновскому препроводил единственный черновик циркулярного секретного предложения комитета по охране порядка и законности военным властям? Был такой случай?

Малиновский: Совершенно верно.

Обвинитель Гойхбарг: И этот черновик, который был Вам прислан, содержал в себе буквы внизу написанные, те именно строки относительно беспощадного истребления красных, относительно признания недопу­стимым поведение военных властей, которые перегоняют с одного места на другое большевиков, а не беспощадно их истребляют на месте? И под этим черновиком, который Вы получили и должны были, по просьбе Ячевского, как единственный черновик, по [окончанию] надобности возвратить, были подписи министра юстиции, министра внутренних дел и военного министра?

Малиновский: Насколько мне известно, этот проект циркуляра принят не был в комитете обеспечения порядка и законности. Он был подвергнут обсуждению, и окончательная редакция его принята не была. Я знаю, что проект циркуляра, который Вы назвали здесь циркуляром, утвержденным министром юстиции существовал, но какая его дальнейшая судьба мне неизвестна, т.к. я был эвакуирован в город Иркутск.

Гойхбарг: А может быть, Вам известны, какими заменами, слова и резкие выражения, несколько более сглаженными, как принято в приличном обществе?

Малиновский: Совершенно верно, этот проект исправлялся и редактировался, не в виду его особой важности, это взял на себя министр юстиции. Я в нем участия не принимал.

Гойхбарг: А разве он изменен был по существу?

Малиновский: Карандашные поправки принадлежат мне.

Гойхбарг^-. А почему товарищ министра Малиновский интересовался этим проектом?

Малиновский'. По той простой причине, что я был докладчиком по делам комитета.

Гойхбарг'. Вы возражали?

Малиновский'. Я не возражал, т.к. в комитете по обеспечению порядка и законности я не принимал участия, а этот комитет состоял из министров юстиции, внутренних дел и военного, без права замены товарищами.

Гойхбарг: Подсудимый Ячевский, Вы не показывали, что Вы очень часто заменяли члена комитета порядка и законности?

Ячевский: Да.

Малиновский: Но по положению этого не должно было быть?

Гойхбарг: А в Иркутске Вы не показывали, что Ваша деятельность главным образом, относилась к комитету общественного порядка, и хотели доказать, что Вы занимались исключительно охраной?

Малиновский: Да, исключительно охраной, и, т.к. я был докладчиком по делам комитета, я должен был давать заключения по всем делам, которые существовали внутри комитета.

Гойхбарг: Бесстрастно и равнодушно? И на челе Вашем не отражалось ничего?

Малиновский: Это вопрос, на который я ответить не могу.

Перерыв на 10 минут.

Гойхбарг: Я имею заявить ходатайство перед революционным трибуналом. Обвинительным заключением был предъявлен целый ряд лиц, в том числе, некоторых, которые нами именовались вдохновителями колчаковского правительства. В числе этих лиц, по мнению обвинения, значилась тогда и Гришина-Алмазова, т.к. сейчас в трибунале обнару­жилось, что показания Молодых и других лиц, которые дали повод обвинению составить такое предположение относительно роли Гришиной-Алмазовой на заседаниях ревтрибунала, не подтвердились, и т.к. других заявлений, других документов, кроме показаний Молодых и других лиц, которые уже были допрошены, в распоряжении обвинения не имеется, то я ходатайствую перед революционным трибуналом, в интересах не затемнения процесса, до его окончания, ибо революционный трибунал не стеснен формальностями других судов, считать Гришину- Алмазову оправданной от предъявленного ей обвинения.

Павлуновский: Такого вопроса об оправдании мы ставить не можем до окончания судебного процесса. Что касается подтверждения обви­нения...

Гойхбарг: Товарищ председатель, если я Вас правильно понял, Вы считаете, не точно формулировал требования. Я действительно извиняюсь, оправдание означает отсутствие доказательств, а не освобождение от всяких показаний. Я, думая, что в суде революционного трибунала эти понятия совпадают, но для того, чтобы не могло остаться впечатления, что в распоряжении обвинения сейчас не имеется доказательств, я не возражал бы против того, чтобы мое ходатайство было понято в смысле освобождения Гришиной-Алмазовой со всеми вытекающими из этого последствиями.

Аронов'. Присоединяюсь к этому и ходатайствую об освобождении Гришиной-Алмазовой из-под стражи.

Павлуновский'. Суд постановляет - ходатайство защиты об освобож­дении Гришиной-Алмазовой удовлетворить, с освобождением ее из-под стражи.

Гойхбарг: Не разрешите ли Вы задать вопрос подсудимому Червен- Водали. Подсудимый Червен-Водали, если я не ошибаюсь, Вы вчера показывали, что никакого участия в военной организации, направленной против советской власти не принимали?

Червен-Водали'. Совершенно верно, я такое показание дал.

Гойхбарг^-. И что поэтому Вы не могли принимать участие в такого рода действиях как те, относительно которых свидетель Деминов заявлял, что они входят в число функций его отдела?

Червен-Водали^-. Мне такого вопроса не ставилось. Во всяком случае, я никоим образом в такого рода делах не мог принимать участие.

Гойхбарг^-. В 18-ом году в Москве Вы находились до какого времени?

Червен-Водали^-. До конца октября.

Гойхбарг^-. Вы, может быть, там знали, что некоторые организации, в том числе Национальный центр, или соединенные с ним организации, имели в своем распоряжении значительные военные силы? И что они предполагали в дни, кажется, предшествующие Вашему отъезду из Москвы, совершить в Москве переворот, взорвать Кремль и еще целый ряд вещей, такого же «патриотического» характера проделать?

Червен-Водачи^-. Нет, я никогда об этом не слышал.

Гойхбарг^-. А, может быть, Вы слышали, что на этот предмет уже был заготовлен приказ командующего добровольческой армии московского района о том, что тут переворот совершился и т.д.?

Червен-Водали^-. О существовании не только командующего, но вообще какой-либо организации я ровно ничего не знал, т.к. я вчера объяснял, что мое участие в Национальном центре заключалось в том, что я по просьбе одного из членов Национального центра занимался разработкой программы по вопросам экономическим, т.е. по вопросам министерства торговли и промышленности.

Гойхбарг: А Вам не было известно, что в этом приказе говорилось: «всем участникам добровольческой армии...». (Читает). Вы не знали такого приказа?

Червен-Водали'. Я ответил уже, что я такого приказа не знал, что я не знал о существовании военной организации, а тем паче не мог знать о приказе.

Гойхбарг'. А скажите, пожалуйста, в бумагах, взятых у Вас, этого приказа не находилось?

Червен-Водали'. Нет, не находилось.

Гойхбарг: Я прошу предъявить защите эти документы, с одной стороны, и затем, опись бумаг, взятых у Червен-Водали, согласно которой устанавливается, что у него имелась копия приказа добровольческой армии московского района.

Червен-Водали'. Пожалуйста, я сам очень заинтересован и очень прошу об этом.

Аронов: Защита не возражает.

Павлуновский'. Обвиняемый Червен-Водали, Вы когда из Москвы выехали?

Червен-Водали: Точного числа не помню, но в конце октября 1918 г.

Павлуновский: Известно ли Вам, что еще в июле 18-го года начала формироваться военная организация при Национальном центре?

Червен-Водали'. Я ответил уже, что мне неизвестно об этом и о вопросах военного характера я совершенно не знаю.

Павлуновский'. Известно ли Вам, что впоследствии состоял председа­телем Национального центра московский деятель Щепкин³²?

Червен-Водали'. Не было известно, об этом я услышал здесь.

Павлуновский'. Известно ли Вам, что при московской организации Национального центра существовала корпусная организация Нацио­нального центра?

Червен-Водали'. Нет, мне ничего не было известно.

Павлуновский'. Вы связаны были с представителями Национального центра по Сибири?

Червен-Водали'. Я не успел с ними связаться, потому что я приехал с юга в июле и отдела Национального центра не открывал, а какого-нибудь отдела Национального центра не было.

Павлуновский: У Вас имелась связь с Астровым³³, Волковым и другими? Вы слышали что-нибудь о боевой организации в пределах Москвы и Петрограда?

Червен-Водали: Нет, не слышал.

Павлуновский-. Что Щепкин является организатором?

Червен-Водали-. Нет.

Павлуновский: Что Астров является его участником?

Червен-Водали: Нет.

Павлуновский-. Известно ли Вам, что в Кремле были склады снарядов, которые предполагалось взорвать?

Червен-Водали-. Нет.

Павлуновский: Известно ли Вам, что наступление Юденича и Деникина происходило по разработанному Национальным центром плану?

Червен-Водали: Это мне неизвестно, совершенно естественно, т.к. я не принимал участия в военной организации, о которой я не знал.

Павлуновский: Известно ли Вам, что Щепкин по радио передавал Колчаку и Деникину сведения о составе частей Красной армии?

Червен-Водали-. Нет.

Павлуновский'. Известно ли все это свидетелю Деминову, что отсюда посылались агенты из особого отдела Василий Васильевич и Карасенков³⁴?

Деминов'. Известно.

Павлуновский: Что они снабжались деньгами?

Деминов: Известно.

Павлуновский: Известно ли Вам, что Щепкин был арестован и расстрелян?

Деминов: Это я узнал здесь.

Павлуновский: Известно ли Вам, за какие деяния был расстрелян Щепкин?

Деминов: Я полагаю, что было установлено посредничество его в деятельности характера военного.

Павлуновский: Известно ли Вам, что с Национальным центром в контакте находился Союз возрождения?

Деминов: Да.

Павлуновский: Что в Союз возрождения входили эсеры и меньшевики активисты?

Гойхбарг: Разрешите просить трибунал удостоверить, что в деле Червен-Водали на странице 81-ой документа и переписке под № 20 значится копия объявления главноначальствующего города Москвы и Московской губернии о борьбе с большевиками?

Червен-Водали: Это что, [тот] самый документ?

Гойхбарг: Нет, опись документов. Я прошу трибунал удостоверить.

Червен-Водали: Я о существовании такого документа среди моих бумаг, которые у меня были, совершенно не знаю, и думаю, что его быть не могло, потому что я о его существовании совершенно ничего не знаю.

Павлуновский: В описи такой документ значится.

Червен-Водали\ Ведь я не составлял этой описи.

Гойхбарг: Я просил революционный трибунал удостоверить, что о материалах, среди вещественных доказательств, лежащих здесь на столе, удостоверенных соответствующими лицами, которые писали их, до сих пор никто не возражал. Что все эти документы правильны, и здесь содержится указание на то, что по описи документов, отобранных у Червен-Водали, отбирали их лица в Иркутске, лица, находящиеся, может быть, здесь, лица, которые в советской России не были, лица, которые оторваны были от советской России и не имели никакого представления, что в Москве замышляли члены Национального центра и которые не имели представления, что может означать такой документ, и они его автоматически отменили, а если потребуется дальше, то я обязуюсь из документов и бумаг, целый ящик, которых имеется у Червен-Водали, подлинный документ представить.

Аронов'. В виду категорического заявления обвиняемого Червен- Водали, что среди документов у него отобранных, не было указанного в описи документа, я ходатайствую перед революционным трибуналом о предъявлении подлинного документа, о котором идет речь в описи.

Павлуновский'. Суд считает необходимым, чтобы документ был предъявлен.

Гойхбарг: Защита предъявила, может быть, неточное требование, чтобы был предъявлен подлинный документ. Я думаю, что его никто представить не может, ибо его имеет тот член Национального центра, который является главноначальствующим в Москве. Я ходатайствую удостоверить, что подлинника такого документа быть не могло, а что у Червен-Водали отобрана была копия, написанная на машинке и удостоверенная товарищем Поповым.

Павлуновский: Суд настаивает, чтобы из бумаг, отобранных у Червен- Водали, была представлена эта копия.

Гойхбарг: Документы лежат в отдельном ящике. Как суд требует предъявить - целый ящик?

Павлуновский: Только папку.

Червен-Водали: Я очень далек от мысли, что представитель обвинения говорит о документе отсутствующим, но я удостоверяю, что я среди документов, которые были у меня, такого документа не имел. Сейчас, после того, как об этом заявили, я должен сообщить, что в день отъезда председателя Совета министра Пепеляева я от него получил небольшую тетрадь или лист бумаги, в которую было вложено несколько листов.

Павлуновский: Суд постановил предъявить документы, найденные у Вас при обыске.

Червен-Водали: Если эти документы лежат в том порядке, как они были, то этот документ мог быть в отдельном листе, который имеет надпись «По Национальному центру».

Гойхбарг: Значит, Вы утверждаете, что в числе документов, отобранных у Вас, могла быть такая копия, но она должна быть в документах не Ваших, а в документах Пепеляева, т.к. по данным обвинения могло действительно такое смешение произойти, то обвинение не может на себя взять доказывать, что этот документ действительно принадлежит Червен-Водали. Эта папка была передана Вам кем?

Червен-Водали: В[иктором] Николаевичем] Пепеляевым и документы были взяты там, где меня не было, и я утверждаю, что в документах, мне принадлежавших, такого документа не было, в этом я даю свое слово и ручаюсь.

Павлуновский: Я лишаю Вас слова. Известно Вам, что Пепеляев являл­ся членом Национального центра?

Червен-Водали: Да, я здесь об этом узнал.

Гойхбарг: В интересах обвинения и защиты и беспристрастного изложения обстоятельств, а обвинение в революционном трибунале никогда не стремится к одностороннему освещению фактов и событий, я прошу дать мне возможность путем двух-трех вопросов ликвидировать этот инцидент.

Павлуновский: Я не считаю, что тут произошел какой-нибудь инцидент. Раз Вы обязуетесь представить документы суду, мы удостоверим их нахождение, не считаясь с вопросом о происхождении документов.

Гойхбарг: Вчера, когда я оглашал удостоверение в «Правитель­ственном вестнике» и биографии, которые каждый министр составлял для себя, там имелся факт такого рода, что Пепеляев был членом Национального центра и пробрался от большевиков в Сибирь?

Червен-Водали: Нет, я этого не знаю. Я утверждаю, что в Москве я входил в Национальный центр только полтора-два месяца, в течение которых я разрабатывал экономические вопросы. С Пепеляевым я встретился здесь, а когда выезжал с юга, мне сказали, что здесь имеется В[иктор] Николаевич] Пепеляев.

Гойхбарг: Вы бежали от Деникина?

Червен-Водали: Я отбыл с юга. Я вчера совершенно ясно и опреде­ленно это объяснил.

Гойхбарг: Вам сказали, что там представителем Национального центра является Пепеляев, и что дело почти обеспечено?

Червен-Водали\ О роли его я не знал, кто он и что он, и когда приехал я с ним познакомился здесь.

Гойхбарг-. А тогда Вам не сообщали, что он послан, чтобы усилить деятельность Национального центра и удлинить фронт по направлению к Москве?

Червен-Водали-. Был он сибиряк, или как он сюда пробрался, об этом мне не было известно.

Гойхбарг: Свидетель Деминов, а Вам об этих фактах ничего неиз­вестно?

Деминов'. Какие это факты?

Гойхбарг: А что члены Национального совета, может быть, при Вас им приходилось выражаться, что в задачи их деятельности входила работа, совпадающая с работой особых отделов по дезорганизации советского тыла?

Деминов: Никого из членов Национального центра я никогда не видел и ничего не знаю.

Гойхбарг: А не показывали ли Вы о Национальном центре даже, кажется, не понимая, что это значит. Что Вы понимали под Национальным центром? Вы могли не разбираться в партийной принадлежности, в группах и задачах, Вы в своих показаниях заявляли, что пять млн. долларов были направлены известному меньшевику Алекс[инскому]. Я лично полагаю, что из этого обстоятельства можно было заключить, что Вы, зная о Национальном центре, не могли не знать какое содержание его деятельности, какие это партии и организации, которые, может быть, не точно определил Алекс...

Деминов: Что касается Национального центра, то я совершенно не предполагал, какие функции Национального центра. (Ответы Деминова слышны очень плохо)

Гойхбарг: Но Вы имели представление об организации Нацио­нального центра, просто по некоторому, я извиняюсь перед Вами, незнакомству с политическими течениями, сообщали о фактах, не зная какой смысл эти факты имеют?

Павлуновский: Обвиняемый Червен-Водали, Вам известно, что Национальный центр имел несколько ориентаций, причем, одна из них была германская?

Червен-Водали: Я никогда не слышал.

Павлуновский: Что была английская?

Червен-Водсти\ Я всегда считал, что была союзническая, которая была во времена Временного правительства, с целью продления союзной связи и взаимоотношения с союзниками, которые имелись у нас во время войны.

Гойхбарг: А Вы в заседаниях у Щепкина присутствовали?

Червен-Водали-. Нет.

Гойхбарг-. А Вы знаете, кто собирался на собрания Национального центра, даже не какие лица, а представители политических течений?

Червен-Водали: Да.

Гойхбарг'. А, может быть, принимали участие крайние правые члены Союза русского народа, сидевшие сначала для информации?

Червен-Водали: Этого не слышал.

Гойхбарг: А не знаете ли Вы, что они начали понемногу перетягивать некоторые части партии Народной свободы, принявшей немецкую ориентацию?

Червен-Водали-. Я думаю, что это недоразумение.

Гойхбарг-. Я прошу дать возможность Червен-Водали заявить...

Червен-Водали\ Предоставьте мне, пожалуйста, самому заявить, что я предполагаю заявить. Партия Народной свободы стояла наточке зрения союзнической ориентации, и совершенно неожиданно лидер партии Милюков встал на точку зрения германскую, и партия не согласилась с ним. Впоследствии Милюков сам эту точку зрения изменил и заявил на одном из съездов, что эта точка зрения действительно не приемлема.

Гойхбарг'. Фигаро си, Фигаро ля. А может быть Деникин придер­живался такой ориентации?

Червен-Водали-. Деникин придерживался ориентации союзнической.

Гойхбарг: А Вам не известно, что в бытность Вашу предсовмином, прибыла телеграмма от Деникина к Колчаку, что необходимо считаться с возможностью немецкой ориентации, и Колчак ответил, что, несмотря на все препятствия этого рода, необходимо ее проведение?

Червен-Водали: Я о таком разговоре не знаю.

Гойхбарг: А если Вам предъявить разговор таких лиц, как Харитонова и Горяйнова³⁵. Вы знаете, кто они были?

Червен-Водали: Харитонов входил в состав Совета министров, а Горяйнов был одним из чиновников Совета министров.

Гойхбарг: А не правая ли рука Пепеляева?

Червен-Водали: Я этого не могу сказать.

Гойхбарг: А не приходилось ли Вам, в качестве министра внутренних дел, встречаться с Горяйновым по таким вопросам?

Червен-Водали: Не приходилось. Я сделался министром внутренних дел чуть ли не в день отъезда, так что мне приходилось с Пепеляевым всего один или два дня быть вместе.

Гойхбарг: Я через несколько минут попрошу огласить разговора по прямому проводу Харитонова и Горяйнова.

Червен-Водали: Я не оспариваю возможность этого разговора, но узнаю об этом в первый раз.

Гойхбарг'. А в числе остальных есть такие, которые слышат в первый раз, или, может быть, Совет министров знал об этом.

Червен-Водали'. Я думаю, что это было в порядке обмена между Верховным правителем и Деникиным.

Гойхбарг: А кто избрал Деникина Верховным правителем?

Червен-Водали: Совет министров.

Гойхбарг: Под Вашим представительством?

Червен-Водали: Нет, не под моим.

Гойхбарг: А не была ли после послана Верховному правителю телеграмма за подписью Вашей и Ларионова, что вы умоляете его назначить заместителем Деникина, что это единственное средство сохранить весь Совет министров и что весь Совет министров умоляет это сделать?

Червен-Водали: Не отрицая факт, я утверждаю, что редакция не соответствует тому, как она была оглашена.

Гойхбарг: Разрешите дополнить, а 22 декабря 19-го года Совет министров принимает это решение, и Вы немедленно отправляете его Колчаку, и что же... Оказывается, что Совет министров выбирает заместителем Верховного правителя Деникина, а в телеграмме к Колчаку дополняет, что об этом просит Сазонов³⁶, он был у Вас министром иностранных дел, и телеграмма Сазонова гласит, что обстоятельства, над которым люди не властны, заставляют принять такой шаг.

Червен-Водали: Совершенно верно, Сазонов послал телеграмму о необходимости заместить Верховного правителя и высказал такое пожелание иметь таковым Деникина.

Гойхбарг: Это с одной стороны, а Вы не помните, когда эта телеграмма была получена?

Червен-Водали: Точно сейчас не помню.

Гойхбарг: Она была отправлена из Парижа 18-го, а 22-го, в экстренном заседании Совета министра, вы назначаете Деникина, а через день умоляете Верховного правителя, как единственное средство сохранения власти, назначить Деникина своим заместителем?

Червен-Водали: Это неверно.

Гойхбарг: Не через день, а через дня два?

Червен-Водали: Не в этом суть.

Гойхбарг: А Вы знаете, что Колчак согласился?

Червен-Водали: Вы разрешите мне задать вопрос. Мне кажется, что мне не вопросы задают, а цитируют ответы, которые я должен дать.

Гойхбарг: Скажите дальше, Колчак присоединился к этому указанию?

Червен-Водали: Когда были условия, при которых необходимо было сдать власть.

Гойхбарг: Колчак присоединился к вашему указанию и заявил, что передает власть Деникину?

Червен-Водали: В ответной телеграмме, которую сообщил мне генерал Жанен в день переговоров с Политическим центром, сообщает, что телеграмма Колчака получена, что он принципиально согласен, но сделает это тогда, когда будет в Верхнеудинске.

Гойхбарг: А не писали ли Вы в телеграмме, что Совет министров просит немедленно ответ передать через чехоштаб.

Председатель: Я прошу задавать прямые вопросы, больше прере­каний я не допущу.

Гойхбарг: Вы писали, что Вы просите через чехоштаб дать ответ?

Червен-Водали: Мне было разрешено послать телеграмму через чехоштаб, потому что другой связи не имелось, поэтому телеграмма была послана по чехословацкому кабелю, и было указано в телеграмме, чтобы ответ был передан через кабель чехословаков.

Гойхбарг: А Вы не знаете, что Колчак сделал такой шаг, не решив вопроса о том, что я сдал власть Деникину. Назначает Семенова командующим и власть передает ему?

Червен-Водали: В целях избежания назначения Семенова и была послана телеграмма о назначении Деникина, дабы указать, что Совмин считает невозможным другое назначение. Я об этом узнал [через] копию подобного рода назначения. Подлинного документа в деле не было, но я видел копию. Состоялось это назначение или предполагалось, но копию такого рода бумаги я видел в поезде, когда мне были предъявлены документы для осмотра.

23 мая 1920 года.

Время: 8.25-9.25.

Червен-Водали.... Предъявлены документы для осмотра.

Обвинитель Гойхбарг: Вы не представляли себе, каким путем Семенов, через какой-то провод, получил такую телеграмму с сообще­нием, что он такое назначение получит?

Червен-Водали: Не знаю.

Обвинитель Гойхбарг: Когда это было, 4 января?

Червен-Водачи: Возможно.

Обвинитель Гойхбарг: Может быть, 4 января была последняя минута Ваших разговоров с Политическим центром, и 4 января получилась телеграмма от Семенова о том, что командующий войсками посылает генерала Скипетрова, чтобы уничтожить всех мерзавцев?

Червен-Водали: Если позволите, я дам мои объяснения.

Обвинитель Гойхбарг: Я просил бы отложить до того времени, когда будут обсуждаться другие моменты, тут был затронут вопрос об организации. Я попытался установить организацию, и, поэтому я тут приводил такие факты: Сазонов - из Парижа, Деникин - телеграмму Колчаку о Германии, Семенов - около Японии. Какая ориентация была здесь?

Червен-Водали-. Что касается меня лично, то я стоял на точке зрения союзнической ориентации и Национальный центр всегда неизменно стоял на этой точке зрения. Что же касается Сазонова, то мне известно, что он также стоял на союзнической точке зрения. Каковы были настроения Семенова и Колчака в этом вопросе, мне совершенно неизвестно.

Обвинитель Гойхбарг: Тогда разрешите еще один вопрос. Когда Вы говорили с генералом Пепеляевым в последнюю минуту, Вы не сказали ему: «подходят войска известной Вам национальности»?

Червен-Водали: Да, я сказал. Меня по прямому проводу вызвал генерал Пепеляев и спрашивал, каково положение в Иркутске, я указывал ему, что положение очень обостренное, что положение военное находится в руках Семенова, что по заявлению Семенова сюда направляются вместе с его войсками и войска японские.

Обвинитель Гойхбарг: А почему Вы не сказали японские, а «войска известной Вам национальности»?

Червен-Водали: Потому что, я говорил в присутствии служащих.

Обвинитель Гойхбарг: Теперь переходим к пункту «б» (активное содействие бандам Деникина, Юденича и Миллера и принятие мер к сохранению возможности борьбы с трудовыми массами России... и т.д.). Т.к. в предъявленной мною программе указано оглашение документов, то будет ли мне разрешено огласить документы, свидетельствующие об активной поддержке бандам Юденича, Деникина и Миллера? (Защита не возражает. Оглашаются документы). Я больше сейчас документов, касаю­щихся активной поддержки разных деникинских, юденических и мил- леровских банд, выражающейся в фунтах, стерлингах, кронах, рублях и других не представлю. (Защита не возражает). Я оглашаю документы дальше: «организация сил и средств...» (Документы оглашаются). 19 нояб­ря 1919 г. ... Затем идет добавление, что это вступит в действие, только при перемене деятельности российского правительства. В связи с этими оглашенными документами я хотел бы задать вопрос подсудимым Червен- Водали и Ларионову. Скажите, пожалуйста, вы непосредственно перед переговорами с декабря 1919 г. с представителями восставших органи­заций, ведя эти переговоры и, продолжая их в начале 1920 г., не ставили ли перед собою цель сохранения военной силы для борьбы с рабоче­крестьянской властью?

Червен-Водали: Нет, я ставил другую цель: дать возможность тем войскам, которые здесь были на фронте, быть освобожденными, и из того положения, в котором они были, т.е. не навести им удара в тылу. Поэтому, мною был поставлен вопрос о необходимости дать возможность офицерскому составу и генералитету, под честное слово, что они не будут продолжать борьбу с означенными организациями, т.е. Политическим центром, идти на восток, разоружить отряды и использовать их по своему усмотрению как это представлялось Политическому центру. Вот точка зрения, которая была установлена в этих переговорах в первый раз. При вторых переговорах мы до этого положения не дошли.

Обвинитель Гойхбарг: Подсудимый Ларионов, Вы тоже таких же придерживались намерений, когда Вы были в числе других лиц, Червен- Водали и военного министра Ханжина, выдвинуты из состава Совета министров для ведения этих переговоров?

Ларионов: В ведении переговоров, которые начались в декабре месяце, я участия не принимал, потому что эти переговоры велись по директиве Совета министров. В ведении же переговоров в январе, начиная со 2 января, я участие принимал, и также находил для себя морально обязательным подумать о той армии и тех лицах, о которых мы даже не знали ничего подробно и дать возможность им выйти из создавшегося положения по возможности безболезненно.

Обвинитель Гойхбарг: А открытой цели оппозиции и возможности продолжать борьбу с советской властью, ведя переговоры, вы себе не ставили?

Ларионов: Нет, не ставили.

Обвинитель Гойхбарг: Я сказал, что вы, в количестве трех человек, были выдвинуты для переговоров, быть может, я не точно сказал, может быть, большее количество людей?

Ларионов: В последний день переговоров, когда переговоры перешли из стадии подготовительной работы к стадии окончательного заключения перемирия, предполагалось, что весь Совет министров срочно примет участие в этих переговорах, но т.к. технически это было чрезвычайно трудно, то была выбрана особая делегация, в которую вошли другие лица, которые отправились на совещание и вели окончательно переговоры с политическими организациями.

Обвинитель Гойхбарг: Подсудимый Червен-Водали, кто были эти другие лица?

Червен-Водали: Министр финансов Бурышкин и товарищ министра народного просвещения Палечек, в качестве секретаря.

Обвинитель Гойхбарг: А Палечек участвовал в переговорах?

Червен-Водали-. Нет, он присутствовал в качестве секретаря.

Обвинитель Гойхбарг: Если человек секретарствует, то он и участ­вует?

Червен-Водали: Он был только для того, чтобы редактировать и записывать.

Обвинитель Гойхбарг-. В виду заявления Червен-Водали и Ларионова, что они себе такой цели не ставили, я просил [бы] разрешить мне огласить шифрованные разговоры по прямому проводу, которые имеются в распоряжении обвинения и находятся в делах вещественных доказательств. (Защита не возражает). Постановление Совета министров 22 декабря 1919г. о назначении преемника Верховному правителю. (Постановление огла­шается). Это верно?

Червен-Водали: Это соответствует действительности. Такая телеграм­ма была послана.

Обвинитель Гойхбарг-. Это не телеграмма, а правительственный акт. Когда я Вас спрашивал, под Вашим ли председательством было принято назначение Деникина заместителем, Вы сказали, «нет». А сейчас, когда эта бумага предъявлена, Вы что скажите?

Червен-Водали'. Очевидно, под моим. Я не желаю с себя снимать ответственности, если таковая подпись имеется - «за председательствую­щего». Но насколько я помню, это, будто бы, было под председательством Третьякова, а подписать пришлось мне, потому что он выехал, т.к. я не помню, то прошу проверить, когда он уехал.

Обвинитель Гойхбарг: Я продолжаю оглашать. Телеграмма министра иностранных дел Сазонова. (Оглашается телеграмма). Телеграмма Верховному правителю трех лиц: «создавшаяся военно-политическая обстановка...». (Оглашается телеграмма).

Ларионов: От какого числа эта телеграмма в порядке постепенности?

Обвинитель Гойхбарг: Между 24 и 25 декабря, на ней числа не поставлено.

Червен-Водали: Этого числа не могло быть, потому что эта телеграмма была написана после того, как было получено разрешение воспользоваться чехословацким проводом, а это разрешение было получено только после нашего свидания с союзниками 2 января. Поэтому телеграмма и была отправлена не 25 декабря.

Обвинитель Гойхбарг: 2 января, когда Вы, отправляя эту телеграмму одной рукой, Вы, другою - явились к Политическому центру перегова­риваться?

Червен-Водали: Да, так оно было.

Обвинитель Гойхбарг: Далее имеется приложение к делу Червен- Водали - телеграмма Семенова. Телеграмма заместителя предсовмина: «повстанцы прикрываются...». (Оглашается телеграмма). Вы получили телеграмму?

Червен-Водали: Да, я ее видел. Мне был поставлен вопрос совершенно иного характера, и я не имел возможности ответить на этот вопрос, потому что здесь были прочитаны эти телеграммы. Я не отвечаю [за] наличие этих телеграмм, но я позволю себе, когда я буду давать общее объяснение, указать обстановку, при которой это было совершено, и выяснить природу всех этих телеграмм и всего обмена этими материалами. За такого господина Семенова, который угодно было в этой телеграмме установить, я не ответственен, поэтому чтение этой телеграммы по моему адресу и указание на ее текст...

Председатель: Это Вы можете указать в порядке защиты и в порядке объяснения.

Обвинитель Гойхбарг: Разрешите мне задать вопрос. Совершенно случайно Червен-Водали заявил, что за текст Семенова он не ответственен, а он не считал, что этот текст составлялся при участии другого заместителя председателя Совета министров - Третьякова, который, по соглашению с Червен-Водали, отправился в Читу, который все время с ним пере­писывался и разговаривал по прямому проводу и ясно, что о том, что Семенов стал главнокомандующим, сообщал Третьяков Червен-Водали.

Червен-Водали: Это совершенно не верно, потому что в делах имеются доказательства того, каким образом Семенов относился к Третьякову. Третьякову пришлось уехать из Читы под давлением Семенова, и Третьякову не было разрешено пользоваться шифром по прямому проводу, и также имеется сообщение Третьякова, о том, что он принужден выехать из Читы, что Семенов ему не разрешает со мною говорить по прямому проводу. Вот какие отношения между Семеновым и Третьяковым и между Семеновым и Советом министров. Затем имеются другие документы, которые указывают, что Семенов, по отношению к Совету министров, имел самые агрессивные намерения.

Обвинитель Гойхбарг: А не будете ли Вы добры, припомнить некоторые обстоятельства: как раз Третьяков не говорил ли Вам, какие причины побуждают его немедленно отправиться в Читу?

Червен-Водали: Может быть и говорил.

Обвинитель Гойхбарг: Не писали ли Вы Третьякову, когда он находился в Чите, где находится и Семенов; «торопите подмогой, каждый час дорог», и Третьяков Вам сообщал о помощи, которую отправляет Семенов по его настояниям и ходатайству, или, по крайней мере, склоняется отправить?

Червен-Водали: Да.

Обвинитель Гойхбарг: Я больше вопрос по этому пункту «б» не имею.

Председатель: Объявляю перерыв на 10 минут. (После перерыва).

Председатель: Заседание Чрезвычайного революционного трибунала продолжается.

Обвинитель Гойхбарг: Сейчас в порядке программы идет пункт 3-й: «организация расхищения достояния трудового народа России». Я, для начала, попрошу разрешить мне огласить несколько документов. «Из Иркутска, секретно 5 мая 1919 г.: «сообщаю сведения...». (Оглашается телеграмма). «Секретная телеграмма послам в Пекин...». (Оглашается телеграмма). Далее разговор по прямому проводу управляющего делами Верховного правительства и Совета министров Тельберга с Верховным уполномоченным на Дальнем Востоке генералом Хорватом 17 мая 1919 г. (Оглашается разговор по прямому проводу). Далее идет разговор 25 декабря 1919 г.: «передайте Антропову...». (Оглашается разговор). Из отчетов расходов, не подлежащих оглашению от 3 сентября 1919 г. - Гинсу 10 млн. руб. Затем буквально написано: «роздано 7 ноября 1919 г. министрам и их товарищам 50 тыс. на представительство». Затем открытое заседание Совета министров [19] ноября 1919 г., на котором, в числе прочих, присутствовал и Шумиловский. (Оглашается журнал заседания Совета министров). Следующий журнал заседания Совета министров от 19 ноября. (Оглашается журнал заседания). Того же 19 ноября представление управляющего министерством финансов. (Оглашается журнал заседания). Я сейчас огласил постановление от 5     ноября об отпуске контрвалюты на приобретение 50 тыс. иен. Затем идет телеграмма от 3 ноября 1919 г. министерства финансов, чрезвычай­ная, вне очереди, Владивосток. (Оглашается телеграмма). Затем опять чрезвычайная, вне всякой очереди 24 ноября 1919 г. (Оглашается те­леграмма). Выписки из переговоров по прямому проводу 25 ноября 1919 г., товарищ министра Данилов³⁷. (Оглашается разговор). Разговор 28 ноября и выписка из переговоров 30 ноября товарища министра финансов Данилова. (Оглашается разговор). Прежде чем оглашать дальше я хотел бы задать вопрос подсудимому Шумиловскому...

Время: 9.25-10.25.

Гойхбарг: Перед тем как оглашать дальше я хотел бы задать вопрос подсудимому Шумиловскому. Скажите, пожалуйста, подсудимый Шуми­ловский, Вы принимали участие в провозглашении Вологодского Почетным гражданином Сибири?

Шумиловский'. Принимал.

Гойхбарг'. А впоследствии, когда он ушел в отставку, не было ли поднято вопроса о необходимости для него особой пенсии как осново­положнику и продолжателю борьбы с большевистским населением?

Шумиловский'. Этого не помню.

Гойхбарг^-. А если будет оглашено постановление заседания Совета министров?

Шумиловский'. Тогда отрицать не могу.

Гойхбарг'. (Читает). Разрешите, в связи с оглашенными документами, задать вопрос подсудимому Преображенскому. Здесь во всех делах в этих случаях имеется и Ваше присутствие?

Преображенский'. Да, да.

Гойхбарг: Вам не известна телеграмма, которая посылается по поводу Вашего дела от разных представителей науки, университетов и т.д.?

Преображенский: Не имею сведений.

Гойхбарг: Вам не известно, что от ректоров университетов присланы телеграммы, в которых указывается Ваша деятельность, что Вы являетесь, как геолог, самым видным исследователем золотых россыпей, каменно­угольных копей Урала и т.д. Эти факты соответствуют?

Преображенский: Телеграммы или факты моих работ? Простите, оценка принадлежит другим.

Гойхбарг: Если я не ошибаюсь, Геологический комитет командирует для особых надобностей лиц не только служащих, но пользующихся доверием и большим опытом в делах геологических исследований?

Преображенский: Да, да.

Гойхбарг: И, следовательно, эта телеграмма, которая свидетельствуют о чем-то весьма близком к истине. И если бы Вам сообщил, что я получил целый ряд телеграмм от других университетов, и от других лиц, это не представляло бы для Вас ничего удивительного? Разрешите мне спросить, когда Вы занимались геологическими исследованиями для подгото­вительных работ по добыче золота, Вы считались с тем, куда оно будет направляться, и для каких целей?

Преображенский: Откровенно говоря, я даже никогда не думал. Прежде всего, оно идет государству, а затем куда оно идет...

Гойхбарг: Этим наука не интересуется. А скажите, если все универ­ситеты посылают телеграммы о Ваших 20-летних очень успешных трудах в деле разработки золотых россыпей, значит, они считают, что такая работа принесла обществу и государству огромную пользу? А может быть, Вы определите, какое количество золота в течение Вашей жизни было добыто в результате Ваших работ?

Преображенский: Установить такую вещь вне моей компетенции.

Гойхбарг: А по данным Геологического комитета учитывалось это обстоятельство?

Преображенский: Безусловно.

Гойхбарг: Может быть, знакомы практически, и могли бы сказать, что в результате Вашей деятельности золотой запас России и Сибири увеличился на такую-то сумму?

Преображенский: Я мог Вам сказать одну цифру, которая вытекает из работ одной большой комиссии, работавшей над этим вопросом. Тот район, на котором работал я, мы считали, что запас золота в нем в течение шести лет обеспечен на 30 тыс. пудов.

Гойхбарг: А в телеграмме, которую я оглашал, указано 32 тыс. пудов.

Преображенский: Да, да.

Гойхбарг: Больше я ничего не имею.

Преображенский: Это весь золотой запас России, 32 тыс. пудов.

Гойхбарг: А скажите, пожалуйста, подсудимый Хроновский, Вы были назначены товарищем министра финансов. В свое время, 23 декабря Вами подано прошение об отставке. В течение Вашей работы Вам часто приходилось бывать в Совете министров на заседаниях?

Хроновский: Я был два раза.

Гойхбарг: Не приходилось ли Вам принимать участие в заседаниях, где отпускалось 500 тыс. руб. на учреждение милиции и отдела государственной охраны?

Хроновский: Не помню, кажется, было относительно организации и штатов этих учреждений.

Гойхбарг'. Можно огласить?

Хроновский: Нет, я верю охотно.

Гойхбарг: Не бывая в заседаниях Совета министров, но занимая должность товарища министра финансов, Вы знали, в каком порядке вообще отпускаются суммы на расходы?

Хроновский: Знал, да.

Гойхбарг: Вы считали, например, возможным, что отпускаются суммы так: Ваш начальник, министр финансов в течение 4 месяцев дает личные приказания об авансах, а потом Совет министров утверждает эти авансы, хотя сумма достигает кругленькой цифры -31/2 миллиарда и еще 50 тыс.?

Хроновский. Я не знаю.

Гойхбарг: А Вы не знакомились с делами Совета министров?

Хроновский: Это не было в моем ведении. В моем ведении, прежде всего, было податное дело и затем составление проектов по податным вопросам.

Гойхбарг: А перед тем как Вы были назначены на должность товарища министра финансов, Вы какую должность занимали?

Хроновский: Я был управляющим казенной палаты.

Гойхбарг: А не были ли Вы директором международного банка?

Хроновский: Да, но недолго, года два.

Гойхбарг: Года два?

Хроновский: Да, да.

Гойхбарг: Тогда я думаю, что мне больше вопросов не представляется нужным. Я хотел спросить подсудимого Краснова по тому же вопросу. Скажите, пожалуйста, подсудимый Краснов, раньше, когда обсуждалась программа вопросов, было обусловлено, что если подсудимый вызы­вается впервые, предварительно должен быть выяснен характер его деятельности. Скажите, пожалуйста, подсудимый Краснов, в 18-ом году Вы были в Москве?

Краснов: Был.

Гойхбарг: Находились на советской службе?

Краснов: В Петрограде получил назначение.

Гойхбарг: А в Москве служили?

Краснов: Продолжал служить.

Гойхбарг: Вы не получили поручения от народного комиссара государственного контроля Ландера³⁸ поехать совершить определенную советскую работу?

Краснов'. Я получил от Ландера поручение обревизовать Уфимскую и Казанскую контрольные палаты.

Гойхбарг: Когда получили?

Краснов: Во второй половине июня, а выехал 23 июня в Казань и Уфу.

Гойхбарг: А, может быть, приблизительно в это время в Уфе что- нибудь произошло?

Краснов: В Уфе произошло выступление чехословаков, когда я был в Уфе.

Гойхбарг: Так что, через день, другой, Вы оказались отрезанным от советской власти?

Краснов: Оказался.

Гойхбарг: Вы получили поручение произвести ревизию. Документы об этом у Вас сохранились?

Краснов: Сохранились и были впоследствии переданы в рас­поряжение Чрезвычайной следственной комиссии.

Гойхбарг: А не сохранилось ли других документов, что Вам было поручено уладить спор между служащими и администрацией Минской казенной палаты?