Из речи т. Шкирятова. 24 февраля 1937 года

Молотов. Заседание пленума открыто. Слово предоставляется тов. Шкирятову.

Шкирятов.

Товарищи, вчера мы заслушали обширный доклад т. Ежова, и кроме того все члены ЦК познакомились с огромнейшим материалом о контрреволюционной работе правых.

Товарищи, Центральный Комитет нашей партии порядочное, большое количество времени, потратил на то, чтобы дать возможность исправиться Бухарину и Рыкову, которые боролись против партии, участвуя в правой оппозиции. И раньше, на прошлом пленуме ЦК, мы имели достаточное количество материалов, чтобы исключить из партии Бухарина и Рыкова. Но тогда, по предложению товарища Сталина, пленум Центрального Комитета нашей партии принял решение — еще раз проверить и расследовать эти материалы, исходя из того, что, возможно, не все то, что показано о контрреволюционной работе Бухарина и Рыкова, окажется правильным. Разве это не служит доказательством того, что партия самым тщательным образом проверила обвинения, прежде чем предъявить их правым.

Кроме того, из доклада т. Ежова и других членов ЦК мы знаем, что Бухарину и Рыкову были устроены очные ставки с лицами, которые дали показания о них. Далее, им, как кандидатам в члены ЦК, были представлены на ознакомление все материалы показаний.

В чем же мы убедились после всего этого? Ознакомившись со всеми материалами, результатами очных ставок и заслушав доклад на пленуме, мы убедились еще и еще раз, что оказалось правдой все то, что было сказано на прошлом пленуме ЦК об их к.-р. работе. Оказалось правдой, что руководители правой оппозиции принимали участие в контрреволюционной работе. Если бы у Бухарина и Рыкова сохранилось хоть немного большевистской искренности, разве они могли бы так здесь выступать, как они выступали — один вчера, другой — сегодня? Они должны бы были выступить здесь и рассказать всю правду о своей к.-р. работе. Но, по-видимому, трудно услышать от них правду после всей их двурушнической работы, обмана партии и Центрального Комитета.

А разве Бухарин сказал здесь что-нибудь правдивого? Он не сказал о себе ни одного слова правды. Он вышел на эту трибуну и заявил, что все, написанное против него, — неправда. Но сказать это легко, нужно доказать, а доказать Бухарину нечем. Вот он и начал выискивать несовпадения в отдельных показаниях разных лиц, несовпадения в датах, в том, в какие дни встречался на той или другой улице и т. д. А в существо этих показаний он не входил, потому что опровергнуть ему их трудно.

Теперь — об его «школке», об этих его «молодых учениках», как их теперь называют. Надо, прежде всего, сказать — напрасно их здесь называют молодыми, это уже не молодые, а вполне взрослые люди. О них, об этих своих учениках, Бухарин вчера говорил, что он до последнего времени был с ними со всеми в хороших отношениях, за исключением Ефима Цетлина, который был на него в обиде. Бухарин не отказывался от того, что когда партия предъявляла к этим лицам обвинения в антипартийной работе, он помогал им выйти из их «трудного положения». Он говорил, что будто бы прилагал все старания к тому, чтобы вернуть их в партию. Что это за «старания» и к чему они привели, — это достаточно видно из всего этого дела. Кстати, разве это обязанность Бухарина — заботиться об этих лицах, чтобы вернуть их в партию? Не Бухарина это дело, и не ему заниматься исправлением этих людей. Партия об этом заботится, а не он. Он-то как раз помогал им в обратном, и своими «стараниями», как мы видим, он привел этих людей к контрреволюционной работе.

Несомненно, товарищи, нельзя верить ни на йоту словам Бухарина о том, что он ничего не знал и не участвовал в контрреволюционной работе. Не может этого быть. Вчера на заданный товарищем Сталиным вопрос — «если они показывают неправду, то почему же они все на тебя показывают?» — Бухарин мог объяснить только одним, что Цетлин на него в обиде. А как же другие? Ну, допустим, Цетлин в обиде, а почему же остальные показывают против него? Казалось бы, наоборот, они его должны были защищать и выгораживать, ведь он с ними в ссоре не был. Поймите, товарищи, они — его ученики и должны бы были его выгораживать еще и потому, что, судя по речи Бухарина, он их старался защищать в их борьбе против партии. А они наоборот, вместо того, чтобы его выгораживать, показывают против него. Не сходятся концы с концами у Бухарина. Почему мог на него Астров врать, когда Бухарин с ним не был в ссоре и его поддерживал? Почему должен был на него врать Куликов? Зачем на него должны врать Слепков и другие? Нет, товарищи, никакого повода у них не было, чтобы им врать на Бухарина, и они говорят совершенную правду.

И вот когда Бухарину задается другой вопрос: «показывая на вас, они же одновременно показывают и на себя», то он и на это находит возможным сказать только одну нелепость: «наверное, наговаривают и на себя». Ну, если Бухарин рассуждает так, что, люди могут врать на себя, показывая, что они — террористы, что они готовили покушение на отдельных членов ЦК партии, на отдельных членов Политбюро, то он и здесь говорит явную ложь, хочет выгородить себя: ведь за эти их показания благодарность им не выносится, они прекрасно знают, как караются такие преступления, они знают, что за это расстреливают. Разве могут люди так на себя врать? Нет, они тут пойманы с поличным и потому говорят правду. А у Бухарина единственная цель — фальшивыми своими речами и отговорками попытаться оправдать себя, что он не вел контрреволюционной работы, попытаться обмануть партию, как он обманывал ее не раз. И для этой цели, для того, чтобы оправдать себя, он хочет сделать других клеветниками. Нет, так не выйдет!

Бухарин идет дальше, он подает заявление в Политбюро, в котором хочет опорочить всю работу, проведенную следственными органами по делу о контрреволюционной работе правых. Свое заявление он прямо начинает с того, что все огульно опорочивает", все огульно отвергает. Я прочитаю только одну цитату из всех его писаний: «Значительное количественно число этих клеветнических заявлений объясняется тем, что при данной общей атмосфере, созданной троцкистскими бандитами, при определенной политической установке, при осведомленности об уже сделанных показаниях последующие лжесвидетели считают, что им надо показывать примерно то же, и таким образом одно лжепоказание плодится и размножается, и принимает вид многих, т. е. превращается во многие».

Как видно из этого его заявления, он обвиняет следственные органы в неправильном ведении следствия, тогда как эти органы, как мы видели из всех материалов, провели самое тщательное следствие, какое себе можно только представить, вплоть до того, что всем им была представлена возможность дать очную ставку и еще раз таким путем проверить показания. И после всего этого Бухарин имеет наглость заявлять, что против него даются ложные показания. Ясно, что он хочет опорочить следствие, чтобы самому выйти чистым из воды. Это — испытанный маневр многих контрреволюционеров. Не выйдет это!

Товарищи, а что делает Рыков, когда выступает здесь? Он выступал здесь необычно, он выступал как трагик-комик. Нет, он не такой уж простой человек, каким хочет показаться. Он очень хитрый человек, и, выступая здесь, он намеренно делает петли, вполне понятно, чтобы запутать. (Косиор. Это заяц делает петли.) Он хочет запутать следствие о своей контрреволюционной работе. А чем он хочет запутать следствие? Одного из показавших на него, Нестерова, бывшего своего секретаря, Рыков представляет сумасшедшим. Бухарин, тот просто говорит, что все врут, что все это клевета. А вот Рыков — он умнее или хитрее, что здесь правильнее я не знаю, — в своих показаниях пытается изобразить Нестерова сумасшедшим для того, чтобы потом сказать: «Он сумасшедший и бог знает что может наговорить». Но, я думаю, и этот ход Рыкова ничем ему не поможет: уличенные и не признающие себя в преступлениях всегда так поступают. Если хочешь отказаться от того, что ты говорил и что на тебя показывают, конечно, такому человеку только и остается представить сумасшедшим того, кто дает против него показания. Это неправильно, никто всерьез это не примет, изволь-ка защищаться другими аргументами, если они есть, а не такими бесчестными «доводами». Нестеров показывает правду, и он не сумасшедший, из показаний этого не видно.

К таким же приемам прибегает Рыков, когда пытается опорочить и показания Котова, показывающего, как они встречались с Рыковым на улице и какой вели контрреволюционный разговор о террористической работе. Рыков и тут вместо прямого ответа пытается отговориться: «Как можно, — говорит он, — на улице говорить о терроре?» Как это можно? Конечно, на широком собрании об этом говорить нельзя. Конечно, вам, ведущим контрреволюционную работу против партии, вам только и осталось, что на улице искать место для своих встреч. Вы же конспираторы, вас научил уже антипартийный опыт предыдущей оппозиционной работы.

Рыков, как и Бухарин, пытается придумывать всякие несовпадения, он прицепился к тому, что «не у этих ворот встретились». Но разве здесь разбирается вопрос о том, у каких ворот вы встречались? Ведь Котов неопровержимо подтверждает вашу террористическую работу, ваш контрреволюционный разговор. А кто хоть сколько-нибудь знает этого Котова, тот знает, что Котов может многое не сказать, но то, что он говорит о контрреволюционной деятельности Рыкова, это абсолютно правильно, тут никаких сомнений быть не может. Тут вам нечего отказываться от того, что установлено, от чего трудно и невозможно отказываться. (Каганович. Котов врать не будет.) Правильно, Котов врать не будет. Зачем ему врать? Он настоящий террорист, он признался во всем, что он не только был организатором контрреволюционных террористических групп в Москве, но что он ездил для той же цели в Ленинград. Он об этом подробно говорит в своих показаниях. Почему же он так на себя показывает? Ведь за это ничего хорошего ему не будет!

Зачем тогда ему так врать на Рыкова? Какая ему цель врать, что вы ими руководили? Ведь от того, что он это показал, ему от этого не будет никакого смягчения его вины.

Рыков здесь хочет представить, что не было центра, а были отдельные лица, что это были просто одиночки, никем не объединенные. Неверно это. Из всех показаний видно, что они были объединены вами, Рыков и Бухарин. И если сопоставить вашу к.-р. работу с контрреволюционной деятельностью террористического центра зиновьевцев и антисоветского троцкистского центра, то и у вас и у них была работа Одна и та же — борьба против партии, за реставрацию капитализма. Но у вас была более конспиративно поставленная работа.

Для того, чтобы запутать свою контрреволюционную работу, Рыков говорит, что он ни с кем не встречался, ни с Бухариным, ни с Томским не встречался, и если когда были встречи, то он в свидетели брал свою жену. Ну, эти россказни мы знаем. Рыков все это говорит для того, чтобы показать, что центра не было, что-де когда они встречались, то были свидетели их разговоров — их жены. Это сразу говорит о том, что тут дело нечисто. Для чего свидетелей брать, что вы, друг другу не верите, друг с другом боитесь разговаривать? Когда вы разговариваете, то ваши жены стоят рядом при вас свидетелями? Ведь никто не запрещал вам встречаться. Но всеми показаниями установлено когда, где и с кем вы встречались для того чтобы вести свою к.-р. работу.

Спрашивают Рыкова — читали рютинскую платформу? «Да, читал, но когда я прочел, я не согласился с ней и ушел и больше ничего». «С Радиным о контрреволюционной работе, о терроризме говорили?» — спрашиваем далее Рыкова. «Ну да, говорил. Я его разубеждал и больше ничего». В чем же вы его разубеждали? Мыто ведь знаем, о чем говорил этот террорист — о террористических покушениях против отдельных членов ПБ. Значит, вы знали о его террористических намерениях? Знали, читали и обсуждали контрреволюционную рютинскую платформу; знали о террористических мероприятиях и даже «разубеждали» террориста, но все прикрыли, не довели до сведения партии и Центрального Комитета партии. Допустим, что вы признаете себя виновным только в этом, то и тогда вам не место быть в партии. Представьте себе такую вещь: каждый член партии, даже не член Центрального Комитета, а рядовой член партии, и не только член партии, а и каждый беспартийный, когда он слышит, что речь идет о терроризме, ведутся контрреволюционные разговоры, он обязан об этом сказать, сообщить, предупредить кого нужно, и так поступают преданные партии и Советской власти люди. Почему же вы этого не сделали? А если не сделали, значит вы участвовали в этом контрреволюционном деле, вы настоящие участники заговора против партии.

Нет, это так не выйдет, нельзя отделаться бездоказательными заявлениями, что все это неправда. Не знаю, как все члены ЦК, но я ни на одну йоту не верю этим речам Бухарина и Рыкова, что они не виноваты. А то, что написано в показаниях, есть чистейшая правда. По-моему, больше того, многого кое-чего из контрреволюционной работы еще не сказали эти контрреволюционеры. Это несомненно, но то, что они показали — это правда. История покажет это в дальнейшем.

Руководил ли кто-либо правыми террористами? Несомненно, этими лицами руководили, их руководителями были кандидаты в члены ЦК — Бухарин и Рыков. Они уже неоднократно подавали свои заявления о прекращении борьбы против партии. Но прекратили ли они эту борьбу? Нет, они не только не прекратили ее, а вели свою контрреволюционную работу с еще большим ожесточением и перешли на еще более конспиративные методы.

Рыков частично признался, что он читал контрреволюционную рютинскую платформу, и об этом никому в ЦК не сказал. Он считает, что это только его ошибка. Разберем, «ошибка» ли это или контрреволюционное преступление. Читал к.-р. платформу Рыков не один, а целой группой. А в этой платформе, как нам известно, говорится о терроре, говорится о свержении Советской власти, в ней к.-р. террористы объявляют «третью силу» — интервенцию — наименьшим злом. Что же это, преступление перед партией или нет? Конечно, это есть тягчайшее преступление Рыкова перед партией, перед страной. Если Рыков с группой своих единомышленников читает к.-р. документ, если у него на квартире ведутся контрреволюционные террористические разговоры, он тоже признался в этом, и если он обо всем этом не сообщает Центральному Комитету, то этих двух фактов, признанных Рыковым, достаточно для того, чтобы сказать, что такой человек участвует в контрреволюционной работе.

Можно ли после всего этого поверить Бухарину и Рыкову, что они не участвовали в этой к.-р. работе? Нет, нельзя. Партия имеет уже достаточно материалов, чтобы не верить этим людям. Известно всем, что они уже не раз отказывались от своих взглядов, подавали об этом заявления в партию, выступали с «покаянными» речами, а затем по-прежнему продолжали свою работу против партии. Вот почему нет и не может быть никакой веры их заявлениям и речам!

Имеется огромный ворох показаний об этой вашей к.-р. работе. От этого вам никуда не уйти! Несомненно, руководители террористических действий не становятся сами их исполнителями. Этого они делать не будут, но для выполнения террористических замыслов они готовили других людей. Они так и строили свою контрреволюционную работу — совершать террористические действия будут другие, а они, руководители, должны остаться в стороне. Это вполне понятная тактика контрреволюционных руководителей, хорошо известная нам уже по другим процессам контрреволюционеров троцкистов-зиновьевцев. И вы вели свою работу так, как вели ее участники антисоветского троцкистского центра. Вы даже знали и учитывали отдельные промахи, ошибки своих «предшественников». Зная о подлой к.-р. деятельности троцкистов-зиновьевцев, вы, несомненно, совершенствовали свою заговорщическую работу. Ясно, что вы не собирались открыто, но ведь встретиться можно и в курилке, как вы встречались с Радеком, встретиться можно и на улице, как вы встречались с Котовым и Куликовым и при этих встречах обсуждали свои контрреволюционные дела.

Или вот такой факт, в котором признался Рыков, что был случай, когда провожали Угарова за границу. Почему вы его провожали, в чем дело? Да потому, что это был ваш единомышленник, соучастник вашей антипартийной работы, потому вы и пошли его провожать. А дальше, как говорится в показаниях, вы под видом этих проводов устроили собрание своего центра, Так вы действовали, конспирируя свою контрреволюционную работу.

И еще — насчет Бухарина. Он говорит, что все на него клевещут. Но почему клевещут, и сам объяснить не может. Клевещут участники его бывшей школки, которых он сам воспитывал, клевещет на него этот мерзавец Радек, о котором пишет в своем заявлении Бухарин, что он «слышал своими ушами, как еще Август Бебель говорил про Радека, что это грязный человек, имя которого не следует произносить». Так, значит, вы уже давно знаете, что он мерзавец, но почему же вы к нему были так близки? Ведь когда его вернули из ссылки, он сразу же первым, долгом бросился в объятья к вам. Почему же тебя тянуло к этому мерзавцу? Почему ты был близко с ним связан, вплоть до того, что почти жил у него на даче? Уж, конечно, не потому, что вы работали в одной редакции, не верю я этому. Можно работать в одной редакции и не ездить друг к другу на Дачу. Тянуло вас друг к другу лишь потому, что у вас было одно общее дело — борьба против партии, против Центрального Комитета.

Почему тогда, когда туго становится этому мерзавцу Радеку, вы пишете за него письмо? (Бухарин. Какое письмо?) Вы же сами об этом пишете в своем последнем клеветническом заявлении. Вот что говорится в этом письме: «После ареста Радека его жена пришла ко мне и передала его последние слова: «Пусть Николай не верит никаким оговорам: я чист перед партией, как слеза». И я тогда же по его и ее просьбе написал письмо товарищу Сталину». Каково содержание этого письма? Несомненно, это письмо — в защиту Радека. Почему все это делается? Все это дело раскрывается очень просто: Радек для Бухарина не был мерзавцем до тех пор, пока он не показывал правду про Бухарина. Для нас Радек давно был мерзавцем, а для Бухарина он становится мерзавцем только тогда, когда он стал показывать против него. Почему это? Почему он для вас стал мерзавцем только тогда, когда он правду стал раскрывать про вас? Почему вы тянулись к этим мерзавцам?

Если бы вы хотели работать по-настоящему, по-честному, — ведь вам дана была Центральным Комитетом большая работа, — если бы вы, Бухарин, не хотели вести работу против партии, вы нашли бы, с кем встречаться и с кем работать честно, по-партийному. А вы хотели идти против партии, и поэтому вы встречались и вели «работу» с теми, кто к вам ближе стоял, кто разделял вашу контрреволюционную работу против партии и Советской власти. Это несомненно. Нет, Бухарин, надо было бы по-настоящему выйти на трибуну и сказать всю правду, сказать действительную правду Центральному Комитету, а не изворачиваться, фальшивить, бесчестно лгать.

К этим всем своим антипартийным делам вы еще добавляете другое — к.-р. антисоветское действие — это вашу голодовку. Не хочется об этом говорить. Но пойми, Бухарин, что ты делаешь! Ведь это — антисоветское действие, самое доподлинное антисоветское, контрреволюционное действие. Так может поступать только враждебный партии человек, окончательно оторвавшийся от партии, перешедший в лагерь врагов. Когда ведется против вас следствие, когда партия хочет выяснить ваши подрывные антипартийные действия, в это время Бухарин объявляет голодовку, он объявляет партии голодовку. Что может быть враждебнее, что может быть контрреволюционнее этого действия Бухарина! В своем заявлении он пишет, что голодовку начал с 12 часов. (Сталин. Ночью начал голодать. Смех. Голос с места. После ужина.) Бухарин в этом до конца хочет вести свою контрреволюционную работу против Центрального Комитета. Прочтите его заявление, все эти строки написаны не нашей, не большевистской рукой, они дышат ненавистью к партии, они направлены против нашей партии. Это бесспорно.

Какой же должен быть вывод из всего этого? По-моему, если даже остановиться на том, о чем говорил т. Микоян, что как минимум они знали о террористической деятельности своих единомышленников, то я считаю, что если они знали о террористической деятельности, то все равно — минимум ли это или максимум, нет тут в этом никакой разницы — один действовал, а другой знал. Это одно и то же, это и есть участие в контрреволюционной террористической деятельности. По-моему, это так. Я не допускаю, что тут есть разница. (Голос с места. Разделение труда.) Одни знают, другие действуют, так они и вели свою к.-р. работу. Но, по-моему, из всех материалов видно и установлено следствием, что они не только знали, но и руководили этим, руководили умно. Они рассчитали свои роли: там, где не поймаешь, буду отказываться, а там, где поймали, один говорит — «это показание сумасшедшего», другой говорит — «все наклеветали». На деле это никак не выходит. Разве показывают против них только те, кто с ними не дружил? Мы уже выяснили, что это не так, что показывают на них все арестованные правые.

А Рыков в своем выступлении хочет представить дело так: когда ему задают вопрос, — а как Бухарин, как Томский, — он отвечает, что, по-видимому, Бухарин вел работу против партии, а что касается Томского, тот несомненно в этом к.-р деле участвовал. Почему Рыков так охотно допускает и признает, что Томский несомненно виноват в этом деле? Для всех это понятно, что легче всего свалить на того, кого уже нет. Мы знаем, что Томский, несомненно, многое с собой взял — и свою и вашу работу против партии. А теперь вам легче всего свою вину свалить на Томского, а не разделить ее пополам. Мы хорошо знаем и без вас, что Томский несомненно участвовал в этой к.-р. работе, но несомненно то, что с Томским рядом стоите и вы, он не один действовал, а при вашем активнейшем участии.

Есть у нас новый уличающий вас документ — показания Василия Шмидта, где он показывает о вашей контрреволюционной работе. По поводу показания Шмидта, где он говорил с Рыковым о своей вредительской работе, Рыков утверждает, что ему о вредительстве Шмидт не говорил. Вы что же, в обиде на него, что он вам не говорил о своей вредительской работе? Вы что же, пеняете на него? Но то, что показал Шмидт, что он вел с вами разговор о своей к.-р. работе, этого вы не можете отрицать. Вы не можете отрицать и его показания, что вместе с ним читали и обсуждали к.-р. рютинскую платформу. Теперь, несомненно, для всех стало ясным на этом пленуме, что Бухарин и Рыков вели свою подрывную контрреволюционную борьбу против партии — вот вывод, который мы должны сделать.

Рыков, когда у него твердая почва под ногами, он, знаете, говорить может складно и понятно, и говорить не таким языком, каким он здесь говорил. Тут у него и язык отнялся, и говорить он не может, и одно с другим сложить не умеет. Почему? Да потому, что трудно выкрутиться ему из той глубочайшей ямы, куда он попал. По-моему, он прикидывается тут простаком, у него есть тут свой замысел, — авось, может быть сторонкой, выскочу из этого дела. (Смех.) Нет, не выйдет этот маневр. Из этого контрреволюционного дела сторонкой выкрутиться невозможно. Нужно идти начистоту, рассказать партии. (Голос с места. А Фома Смирнов тоже так выступал.) Два сапога пара. Смирнов — настоящий кулак и давно был против партии, даже тогда, когда сидел Секретарем ЦК. Когда прижимали кулака, Фома со всей яростью выступал в его защиту. О Смирнове — дело известно партии. А здесь перед нами сидят Бухарин и Рыков. Оба они, и Рыков как и Бухарин, всегда вели борьбу против Ленина, против товарища Сталина, они против нашей партии все время вели борьбу. Зачем они нам в партии, зачем они нам нужны?

Рыков не знает дороги к партии, у него уже дорога другая. Он не знает, куда пойти и кому сообщить, когда при нем ведутся контрреволюционные разговоры. У него дорога в Центральный Комитет заросла, он себе нашел дорогу другую и идет по ней, эта дорога — контрреволюционная. Зачем он тогда нам в партии?

Довольно, надо кончать с этим, надо принять решение. Этим людям не только не место в ЦК и в партии, их место перед судом, им, государственным преступникам, место только на скамье подсудимых. (Косиор. Перед судом пускай докажут.) Да, перед судом. Не думаете ли вы, Бухарин и Рыков, что вам будет оказано какое-то снисхождение? Почему? Когда ведется такая бешеная работа против нашей партии, когда эти люди организуют заговорщические террористические ячейки против партии, чтобы террористическими действиями «убрать с дороги» членов Политбюро, мы не можем ограничиться только исключением их из партии. Этого не должно быть! К врагу нужно применить закон, установленный социалистическим государством. Нужно не только исключить их из членов ЦК и из партии, но и предать их суду.