Глава 6. Люди и власть

Глава 6. Люди и власть

В начале 1920‑х годов в результате всеобщего кризиса, вызванного системой военного коммунизма, власть большевиков оказалась в крайне неустойчивом положении. Всеми делами в партии заправляла небольшая группа бывших профессиональных революционеров, которые занимали важнейшие партийные и государственные посты. Эта партийная элита мыслила еще себя неотрывной частью мирового революционного движения, его леворадикального коммунистического крыла. Авторитет “старой партийной гвардии”, стоявшей у кормила руководства страной, во-многом определялся фигурами большевистских вождей. Задача, которая стояла перед ними, — распространить и закрепить свою власть и влияние на всем огромном пространстве, называемом “Россия”. Нужно было охватить средние и нижние этажи управления, с помощью которых проводить свою политику, надо было заразить своими идеями огромную толщу населения, на две трети состоявшего из крестьян и на четыре пятых из сельских жителей.

В общем и целом можно сказать, что в 1920‑е годы большевистскому руководству удалось утвердить свое господство и в городе, и в деревне. Новая экономическая политика, безусловно, способствовала этому. Однако процесс был далеко не таким безболезненным и однозначным, как часто представляется в литературе. Это определялось суммой многих обстоятельств, складывавшихся во внутренней и международной жизни.

Прежде всего необходимо сказать, что внутри правящей большевистской элиты постепенно усиливаются разногласия. Если в предшествующие годы она была более или менее единой, вернее, то, что ее объединяло, играло более весомую роль, чем расхождения во взглядах, теперь, по возникновению новых задач, последние стали приобретать все более существенное значение. Если все большевистские вожди были согласны, что на путях строительства нового общества нужно проводить индустриализацию, кооперирование, культурную революцию, то расхождения во взглядах касались вопросов о том, можно или нельзя построить социализм в одной стране, если нельзя, то как и каким образом удерживать подступы к мировой революции, можно или нет осуществлять “экспорт революции” в другие страны, какими путями и способами. Сильно различались точки зрения и по вопросу о темпах и методах строительства социализма, об отношении к отдельным классам и слоям советского общества. С учетом сказанного, партийные дискуссии 1920‑х годов представляют собой причудливое смешение разных и весьма противоречивых идей, одни их которых, едва родившись, отправились “на свалку истории”, другие получили жизнь и конкретное воплощение в советской действительности, правда, в сильно отличном от задуманного варианте, который во-многом зависел от развития ситуации в стране.

С отходом от активной деятельности Ленина развернулась борьба за наследство главного вождя партии и государства в теоретической и идейно-практической области, начавшаяся еще до его смерти. К этому времени сложилась определенная харизма — представление о Ленине как о непогрешимом и мудром народном лидере, обозначились черты его культа с религиозно-мистическим оттенком.

Похороны Ленина в январе 1924 г. явилась одним из важнейших актов сакрализации его образа, уже и до этого глубоко запечатлевшегося в народном сознании в качестве символа революции и связанных с ней побед. Образ Ленина еще при жизни стал обрастать преданиями, народными сказаниями, сказками и мифами, в которых он уже на сто процентов выступал как легендарный персонаж. Ленинской теме посвящены буквально потоки писем, шедших снизу. Многие из них опубликованы¹*, еще больше хранится в архивах. Эти письма, с выражением любви к вождю и преданности его идеям, в общем однотипны по содержанию и вряд ли сегодня внесут что-либо новое при их публикации, тем более, что они в основном повторяют то, что писала о Ленине печать. Помимо этого, как уже можно было видеть, его именем постоянно осеняются строки писем, посвященных и другим проблемам, где авторы для пущей убедительности апеллируют к Ленину.

Через все двадцатые годы проходит шумная кампания по дальнейшему возвеличиванию личности Ленина. Сообщения с мест говорят о повсеместных переименованиях, воздвижении памятников в его честь. Большой ажиотаж был связан со строительством Мавзолея. Партийные лидеры, сами со времен революции пребывавшие в тенетах вождистского мышления, как правило, не пресекали, а наоборот поощряли подобные инициативы, шедшие снизу. Возвышением ленинского культа они способствовали мистификации власти. Часть того ореола, которая окружала личность Ленина, как бы переносилась и на них. Отсюда — развертывание борьбы за то, кто будет наиболее последовательным и истинным ленинцем, канонизация ленинского наследия.

Порою кампания приобретала даже нелепые и уродливые формы, подыгрывая далеко не исчезнувшему в народе культовому и религиозному сознанию. Например, на XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927 г.) от рабочих сахарозавода им. Пятакова вручались подарки: «бюст дорогого вождя, Владимира Ильича Ленина из 11 пудов сахара» и «вылитый из сахара барельеф-портрет нашего железного, непоколебимого генерального секретаря т. Сталина».²*

Среди здравомыслящей части общества созревал протест против подобного рода извращений, о чем свидетельствует письмо А. П. Полякова из с. Юрьевского Абрамовской волости Малоярославецкого уезда Калужской губернии от 10 мая 1927 г.

Опять за старое.

Работая в деревне и ведя антирелигиозную пропаганду, мне приходится сталкиваться с взрослым крестьянством, которое прямо заявляет: «А что, разве нет новой советской религии? Есть, и мощи есть, или, вернее существует новое идолопоклонство», подразумевая под мощами мавзолей Ленина и под идолопоклонством массу существующих памятников. Разве, говорят, не ездят поклоняться “Мощам” или для чего существуют памятники, как не для поклонения. Я лично не отрицаю важности существования мавзолея Ленина, так как слишком интересно в действительности посмотреть Вождя пролетариата, который так много сделал для трудящихся, о котором также немало пишут и говорят. Но чем вызвано существование памятников, я до сего времени не знаю и, на свой взгляд, не нахожу в них никакой необходимости. Мне приходилось точно такое же мнение встречать в газетах, где говорится о том, что памятники не нужны, и их незачем воздвигать. Несмотря на это памятники продолжают воздвигать. На страницах “Комсомольской правды” от 5 мая за номером 585 мне бросилось в глаза новое открытие памятника В. И. Ленину, фундамент которого сооружен из двух паровозных скатов. Спрашивается, к чему и для чего? Лучше бы на затраченные на это средства у несколько десятков человек ликвидировать неграмотность. Это было бы лучшим памятником В. И. Ленину и притом же шаг по пути к строительству социализма. А памятники — это не нужно и уже отжившая вещь. И если не отступление назад, то шаг в обход с прямого пути строительства социализма.

Поляков Александр Петрович

Я предлагаю по данному вопросу высказаться, решив, нужно ли нам воздвигать никому и ни на что не нужные памятники.

РГАЭ. Ф. З96. Оп. 5. Д. 30. Ч. 1. Л. 410‑410 (об). Подлинник. Рукопись.

Несмотря на актуальность мыслей, высказанных в письме Полякова, никакого широкого их обсуждения в печати не вышло, а получила развитие совершенно противоположная тенденция — повсеместное насаждение и тиражирование памятников, бюстов, портретов и т. п., посвященных вождям революции, приобретавшие такие гипертрофированные формы, которые, с одной стороны, утверждали авторитет власти и насаждали культовое вождистское мышление, с другой, — вызывали эффект внутреннего отчуждения и отторжения. Все это сопровождалось либо небрежением к памятникам “проклятого дореволюционного прошлого”, либо их снесением и разрушением. С этого времени возникает особое, наверное, ни одной стране так не свойственное, как России ХХ в., явление, когда тот или иной поворот в политике начинался прежде всего со свержения и дискредитации прежних властных символов и святынь.

В то же время содержание подавляющей части документов 1920‑х годов, исходивших от народных масс, свидетельствует о том, что суть взглядов Ленина, его сподвижников и соратников усваивалась весьма приблизительно и очень поверхностно в виде примитивных штампов и клише. Тем более не доходил до большинства людей истинный смысл происходивших после смерти Ленина дискуссий. Как всякое из ряду вон выходившее событие, она повлекла за собой массу слухов и домыслов, смущение и брожение умов. Об этом свидетельствует, например, сообщение некого селькора, относящееся примерно к январю-февралю 1924 г.

В связи со смертью т. Ленина многими лицами, коим ненавистна Советская власть, те желают прежнего порядка, когда трудящийся работал на богатея — распускаются среди доверчивых масс крестьянства всевозможные ложные, ни на чем не основанные слухи. Так, на ст. Ерешково Поддубской волости Верхне-Волицкого уезда* некий кулак Немов с подобной ему компанией агитировал среди деревни о том, что со смертью т. Ленина пропали все сартификаты**, кои забрал скрывшийся Троцкий. А из Германии едет в Петроград на престол царев брат Михаил, а в Германию едет Вильгельм и что скоро большевикам с советами крышка.

Но хорошо птаха поет, где-то садится, так и с нашим кулачьем. Нашлись люди, кои дали форменные данные в роспуске ложных слухов кулаками, а ячейка РКИ, найдя всех виновников, дала ход делу.

Ах, паразиты, как им царя-то охота.

А.Дилетант [Псевдоним]

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 2. Д. 118. Л. 71‑71(об). Подлинник. Рукопись.

___________

* По какой-то причине автор указал не существующий адрес. Таких географических названий в просмотренных нами списках нет.

** Сертификаты. Скорее всего автор имеет ввиду панику в сберегательных кассах.

Несмотря на анонимность адресата, хождение разных слухов в связи со смертью Ленина не вызывает сомнения и подчеркивает смутность и неопределенность народных представлений о том, что происходило наверху, в высших эшелонах власти. В этих слухах причудливо смешивались отголоски реальных процессов: продолжительная болезнь Ленина, отсутствие (по болезни же) второго по значимости вождя — Троцкого на его похоронах, взгляды на новую экономическую политику со стороны оппозиции, внутрипартийная борьба, эхо недавно прошедших политических процессов, паника в сберегательных кассах и т. п. Все это оказалось густо замешанным на бытовом антисемитизме. В значительной мере это подтверждают недавно опубликованные выписки из ежедневных спецсводок информационного отдела ОГПУ.³* Вот некоторые из них: «На заводе Мастяжарт [Мастерские тяжелой артиллерии] шли толки о том, что Ильича некем заменить и что сейчас рабочим не поздоровится. Москва объявлена на военном положении...».⁴* «Распространяются слухи о том, что т. Ленин умер уже 6 месяцев назад и все время был в замороженном виде, и только благодаря требованию съезда Советов, чтобы Ленин был показан живым или мертвым, пришлось объявить о его смерти. В связи с этими слухами наблюдается выемка [вкладов] из сберегательных касс».⁵* В Клубе железнодорожников [Тамбов], где присутствовало до 1000 ч[еловек], была вынесена резолюция о немедленном расстреле всех эсеров, заключенных в тюрьмах, как виновников [его] смерти.⁶* Белоруссия. «Ходят толки, что теперь партия расколется и возможна интервенция».⁷* «На Пульзаводе в Ковровском уезде один рабочий распространял слухи, что т. Ленин был болен какой-то венерической болезнью, ввиду чего его удалили из Совнаркома».⁸*

Своеобразно выглядела в этих слухах личность Троцкого. Большинство писем показывает непонимание смысла начавшейся в партии борьбы против троцкизма, так же как и сути взглядов, исповедуемых оппозицией. Так, группа крестьян из Алтайской губернии просила обстоятельно объяснить им ошибки тов. Троцкого, а «потом пущай сами рабочие и крестьяне судят».⁹* В другом письме говорилось, о том, что Троцкого «зря сбросили. Вот умер Ленин, и начался раскол».¹⁰*

Как свидетельствуют политические сводки, именно отношение к Троцкому чаще всего сопрягалось с антисемитизмом — свидетельство живучести со времен революции в обывательском сознании представления о правящей большевистской элите как “власти жидов”: «В г. Дмитрове среди обывателей ходят слухи о том, что съезд Советов отстранил от работы т. Троцкого, как еврея».¹¹* «Ходят толки о том, кто будет преемником т. Ленина. Распространяются также слухи, что Троцкий ранен Зиновьевым на одном из партийных заседаний, что он не болен, а арестован, что Троцкий поссорился с Калининым».¹²* «В 26 типографии Мосполиграфа говорят, что т. Троцкий не болен, а ранен в живот Калининым и больше к работе не вернется».¹³* В Иркутской губернии «... говорят о еврейском погроме в Москве, что Ленин жив и уехал за границу вместе с т. Троцким».¹⁴* В Смоленской губ. распространялись слухи, что «после смерти Ленина в Москве происходят массовые аресты, что вместо Ленина будет Троцкий, и тогда евреи возьмут в свои руки власть, что война будет поводом к погромам и раздорам, что война неизбежна, так как еще при жизни Ленина Троцкий требовал войны, что Ленина убили, а Троцкий арестован и сбежал, что Троцкий подослал убийц, дабы стать на место т. Ленина».¹⁵* В Гомельской губернии «распространяются слухи, что Ленина отравили, стараются изжить Калинина, и власть будет жидовская, что лучше бы умер Троцкий, и что хоть бы Бог дал, чтобы вместо Ленина был не еврей».¹⁶* В Тверской губернии «в связи со смертью Ленина среди населения распространяются слухи, что Ленин не умер, что его отравили жиды, стремящиеся захватить власть в свои руки, так как Ленин якобы говорил, что необходимо отменить единый налог для крестьян и налоги на торговцев, но что Троцкому и всем жидам этого не хотелось. Троцкий в настоящее время бежал из Москвы, откуда он намеревается поехать в Константинополь, а там в Америку…»¹⁷*

Дискуссии в высших эшелонах партии чаще всего и не без оснований воспринимались как борьба за власть вне всякой теоретической подоплеки. И в новом раскладе сил, сложившемся в тот период, все более заявляли о себе принципиально новые моменты. Прежде всего — превращение партии в особый институт советского общества, специфический механизм укрепления власти. Отсюда очевидно, что от процессов, происходивших в партии, от того, какими способами она распространяла свое влияние на общество, зависело многое в политической жизни страны и конструкции самой власти. Безусловно, что на определенную часть населения, особенно молодежь, сильное влияние оказывали, так сказать, “чары” революции. Под ними имелись ввиду мечты о светлом будущем, надежды, прямо связанные с советской властью, и, стало быть, — признание ее, желание подчиниться ей, содействовать ее укреплению. Новая власть в чем-то раскрепощала личность, утверждая ее независимость от церкви, старой морали, прежнего быта, в какой-то мере от общинных традиций и общинной дисциплины и т. д. Отсюда — известное ощущение вседозволенности и вседоступности. Однако одновременно происходило подчинение власти уже на ином уровне. Сами властные формы не могут возникнуть на пустом месте и во-многом впитывают в себя прежний опыт, свойственный периоду революции и гражданской войны.

В этой связи представляет интерес отношение людей к коммунистам как проводникам новой власти. Оно рисуется достаточно неоднозначным, порою граничившим с враждебностью и отчуждением, особенно в глубинке. Например, красноармейцу комендантского взвода в Москве Петру Купневу из родной деревни прислали письмо, в котором говорилось: «Старайся держаться в армии, как дома, в партию не вступай. У нас один вступил в партию, так у него отнялся язык».¹⁸* На то же указывает анонимное письмо, полученное “Крестьянской газетой” 19 мая 1925 г. из села Казанское Кокчетавского уезда Акмолинской губернии.

Почему так страшны коммунисты для крестьян.

Мне случайно пришлось за два года побывать в своем Красном волисполкоме в с. Казанском Кокчетавского у., Акмолинской губ. Заехал ночевать, собираются мужики, начинают расспрашивать, как живется? Я отвечаю: «Ничего». И скоро договорились до того, что они спрашивают: «А много у вас коммунистов?» Я отвечаю: «У нас нет ни одного».

— Счастливые живут люди, а у нас развелось их штук 30, что хотят, то и делают, мы уже совсем отказались и от сходок, совсем не ходим.

Я спрашиваю:

— Почему же вы не ходите на собрания?

Мне отвечают:

— Зачем же ходить, если мы там что есть, что нет, а если кому когда и придется заступиться за свои интересы, то сейчас же лишен голоса или арестован, у нас 88 чел. лишены голосов, у нас больше половины села хотят выехать кто куда, лишь бы избежать от лица коммунистов.

После этого вечером мне самому лично пришлось быть на общем собрании и удостовериться во всем. Я увидел, что на общем собрании (сельском) присутствовало не больше как 20 чел., и те как пуганные вороны, а партийцы как жандармерия довоенного времени так и смотрят кто там возражает против!

Постановлено так — и кончено! А кто там становил, если нужно быть 200 чел., а их только 20, и те не постановляли, а только 3 чел.: председатель сельсовета да еще два сидят с ним рядом. А кто возразил против их, у него уже и шкура дрожит: вот лишат голоса, но этого крестьяне уже и не боятся как аресту. По всему видно, что в заключении наши коммунисты не завоевывают доверья среди крестьян, а напротив, стращают какими-то репрессиями и ставят себя начальствующими лицами и не служат примером трудовому крестьянству, а наоборот, каждый старается побыть начальником лично для своих привилегий и чтобы легче прожить, пока представляется возможность, теперь у нас в глуши не помогают уже никакие перевыборы в низовых аппаратах, потому что наши партработники не допускают до этого самих крестьян, а кого хотят, того и поставят, и каждый скажет, что среди нашей парт[ии] нет ни одного плохого человека, пока не выяснится какая-нибудь проделка, и то еще скроют не раз и не два, а потом признают неудобным и выбросят. Посему предлагаю “Крестьянской газете” толкнуть в захолустье Красного волисполкома Кокчетавского у. надлежащую контроль заглянуть на все проделки наших работников и прошу отпечатать в предыдущем [видимо, в следующем] номере “Крестьянской газеты”, может, постыдятся наши совработники и согласятся исправиться сами по себе.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 3. Д. 83. Л. 21‑21 (об). Подлинник. Рукопись.

Письмо хорошо показывает методы работы коммунистов и причины политической пассивности крестьян. Пассивность крестьян, о чем свидетельствовали выборы в местные советы в первой половине 1920‑х годов, а также их ориентация на соблюдение традиционного подчинения власти способствовали утверждению коммунистической диктатуры. Новая власть, безусловно, опиралась на страх народа перед возможностью новой войны, возвращения капиталистов и помещиков, которые отнимут землю, опасение, что вернутся времена Деникина, Колчака, Врангеля, под режимами которых было не сладко и даже жутковато.

Надо заметить, что основной контингент коммунистов составляли сами рабочие, крестьяне и служащие, большей частью пришедшие в партию в годы гражданской войны. Именно они претендовали в большинстве случаев на “должности”, вне зависимости от того, насколько сами могли соответствовать тем или иным постам. Под личиной “пролетария” или “бедняка” к власти “рванули” и маргиналы, проходимцы, авантюристы, поднятые волной социальных потрясений. Многие заполняли приемные партийных комитетов, выпрашивая очередную синекуру, засыпали партийные органы просьбами о продвижении, болезненно переживали “отлучение” от партии в ходе очередной “чистки”. Так рождалось “выдвиженчество” — знамение 1920‑х годов. Кадры выдвиженцев сформировали особый слой советского общества того времени, подпирающий снизу руководящую партийную элиту, а принадлежность к партии стала главным критерием выдвижения. Первоначально особо ценились кадры с дореволюционным партийным стажем, однако таких в рядах РКП(б) было крайне мало, поэтому предпочтение стало отдаваться тем, кто, “прошел огонь и воду гражданской войны”. Критерии профессиональной пригодности и образования не играли особой роли. О том, каким выглядел облик такого выдвиженца, свидетельствует заявление некого Т. Г. Бурцева с просьбой о восстановлении в партии от 4 июля 1926 г.

В ЦК Партии ВКП(б) — тов. Сталину.

От гражданина д. Коровино Солнцевской вол., Курского уезда и губернии.

Где же есть правда? В 1917 г. я активно участвовал в революционном движении в Черноморском флоте в г. Одессе на подавлении контрреволюций, в 1918 г. я добровольно вступил в борьбу с немцами и гайдамаками* в Октябрьскую Революцию. Я учавствовал в 1‑м черноморском отряде моряков под руководством тов. Макровусова, сражался под г. Одессою, с которым снова переходил к тов. Трунову. Также активно участвовал в партизанском отряде, где немцы и гайдамаки были побеждены. В 1919 г. при нашествии деникинской белой армии, я как активный член партии вышел из тыла ...**, несмотря на то, что я 3 раза был ранен, но ушел под г. Харьков на сражение и отступил до г. Тулы, но оттуда обратно начали наступать на белых партизанов. Приходя оттуда в доме моем все было разграблено, как преследуя и их цели, но несмотря на это, я отправился обратно сражаться с Марковским полком. Я был у чертовой сотни***, гнал их до Черного моря. В 1920 г. меня как специалиста моряка-аретер**** направили в 1‑й Дивизион Черноморского флота на конлодку имени Роза Люксембург. На Врангельском фронте, где я учавствовал под Перекопом ...** а также делали налет на казачий лагерь таковых в плен белых армий ...** также трофеи. Во время ликвидации фронта мне Военное Политбюро направило на работу в Особый Морской Отдел г. Херсона, где я работал по борьбе с контрреволюцией и т. д.

Потом наш порт г. Херсона по борьбе со спекуляцией и контрреволюцией, откуда я возвратился по демобилизации по месту жительства... Избрали меня в 1922 г. предсельсовета д. ...** Никольской волости. Был потом член вика. В 1924 г. я тоже занимал выборные должности предсельсовета, д. Коровино, Солнцевой вол. до 1925 г. июня 11 дня, потом ...** т. Мозговова меня сняли, отдали под суд, за что, мне не известно, посадили меня в Милицию, где я сидел 5 суток, передали мое дело в Нарсуд 17‑го участка, суд меня оправдал, потому что я не сделал растрат, а своих денег 15 рублей израсходовал и до настоящего времени я нахожусь без работы, а наши почему то некоторые члены партии смотрят очень плохо, как на зверя. Я тоже революционер с 1917 г. и член партии с 1919 г., но выбыл механически, потерял партбилет из-за болезни — (была 6 месяцев). В 1924 г. подал, чтобы установили мне стаж, меня приняли кандидатом (протокол 44), но я обратно беспартийный. Тормоз тов. Мозговова, в данное время обратно подал, но обратно тормозит т. Мозговой. Я член профсоюза, бедняк, не имею ничего, одну ветхую хату, три раза ранен, потерял здоровья 50 процентов, прошу их дать мне должность по моей специальности. Причем мне не дают, а приняли одного, который при переходе Деникина от нас членов РКП (б) продовал. У него стоял старший пристав и ему бывший помещик ...** дал права сберегать, его разобрали скот и он это сделал. Тов. Сталин, где же моя революционная заслуга? Где же мои Октябрьские завоевания? Нет правды на свете, не предусматривает закон. Прошу дать наказ или дайте ответ. Правы ли те товарищи, которые не учитывают моей революционной заслуги и как одного из лучших товарищей, борющихся за освобождение трудящихся от ига капитала и наш долг и путь к единению трудящихся всего мира слова покойного тов. Ленина.

Да здравствует Всемирная революция. Прошу ответ поместить в крестьянскую газету.

К сему (подпись)

РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 85. Д. 86. Л. 1‑4. Машинопись. Заверенная копия.

___________

* Гайдамаки — здесь: неофициальное название национальных украинских формирований, сражавшихся против советской власти.

** Здесь и далее пропуски в документе. Видимо, составители машинописной копии не смогли разобрать почерк автора. Оригинал заявления, согласно резолюции, направлен в Курский губком.

*** Чертова сотня — особое подразделение 1 офицерского полка Добровольческой армии, названного Марковским в честь погибшего в 1918 г. генерала Маркова.

**** Скорее всего, “артер” — сокращенное от “артиллерист”.

Сумбурное, малограмотное, невнятное и маловразумительное заявление Бурцева содержит отзвуки проходившей недавно чистки, с помощью которой партия пыталась освободиться от пассивных, случайных и морально разложившихся элементов. В литературе довольно часто приводятся цифры числа исключенных коммунистов за пьянство, растраты, аморальные поступки и т. д., чтобы показать “суровый стиль” работы ВКП(б) и ее контрольных комиссий в 1920‑е годы. Однако забывается другая сторона этого вопроса — сколько исключенных апеллировало по этому поводу и сколько из них было восстановлено. А таких оказалось большинство. Никто добровольно не хотел отказаться от партбилета, который открывал дорогу к власти. Включались в действие все возможные способы — личные связи, знакомства, заявления в различные инстанции. Возвращаться к станку или плугу не больно хотелось. Ряды партии в силу этого, несмотря на периодические чистки, продолжали стремительно расти. Поэтому с большой степенью уверенности можно утверждать, что, не взирая “на тормоз тов. Мозговова”, карьера Бурцева в органах власти продолжилась, как и многих ему подобных.

Общим местом такого рода заявлений стали ссылки на происки чуждых партии и советской власти элементов. Действительно, коль скоро партийность стала средством продвижения наверх, то приобрести партийный билет для многих стало очень важно. В материалах партийных проверок немало указаний на подделки документов лицами, подчас занимавшими даже весьма важные посты. В партию стремились попасть люди, которые в душе никак не сочувствовали коммунистам. В послужном списке одного руководителя-коммуниста оказалось 3 случая дезертирства из Красной Армии, участие в восстании “зеленых”.¹⁹* В другом случае «член партии Е., из крестьян добровольно служил у белых. Но смену власти не принял болезненно. Уже на второй день после прихода красных отправился домой в село, подобрал несколько лиц и объявили себя коммунистами, причем сам стал руководителем созданной им ячейки».²⁰*

Выдвижение не по деловым качествам, а по партийности вызывало глухое раздражение населения. Как писала Е. П. Семенихина из села Нижняя Катровка Рождествено-Хавского Рика Воронцовского округа 15 октября 1928 г., «... другой партиец, такую чушь говорит, что стыдно слушать, да и в деле ничего не понимает, а его слушают и авторитет, говорят: он сказал. На службу всегда и всюду их принимают, везде им почет и уважение. И служба, и курсы для них готовы... Не нравится крестьянину такое деление и предпочтение партийцам».²¹*

Формирование властных структур сверху донизу в 1920‑е годы постепенно полностью узурпируется партийным аппаратом, позиции которого постоянно усиливались по мере численного роста партии и усиления ее влияния на общество. Возрастала и роль главы партийного “ведомства” — генерального секретаря Сталина. Его имя все чаще начинает упоминаться в шедшей снизу корреспонденции.

Вместе с тем превращение партии в особый политический институт по руководству государством требовало устранения противоречия между бюрократическим его устройством и сохраняющимися элементами внутрипартийной демократии. В этом суть происходивших внутри партии конфликтов. С этой точки зрения и необходимо рассматривать политическую борьбу на съездах и конференциях 1920‑х годов, которые были по сути столкновением старой большевистской политической элиты с нарождающимся “новым классом”, состоявшим в то время в основном из коммунистов-выдвиженцев.

В той или иной мере антибюрократические настроения были присущи партийной массе в 1920‑е годы, но вряд ли кто полностью осознавал подлинную суть назревавших в обществе противоречий. В этом заключалась трагедия различных оппозиционных группировок, фактически сражавшихся с “ветряными мельницами”. Большинство инициатив, шедших от оппозиции, как правило, оборачивалось против нее.

Учитывая антибюрократические настроения в партии, аппарат вроде бы шел им навстречу, включая в лозунги политических кампаний дежурное “развитие рабоче-крестьянской демократии” или “совершенствование внутрипартийной демократии”. Одним из примеров проведения такой кампании стал “ленинский призыв в партию”, существенно изменивший ее состав, но мало повлиявший на ее роль как общественно-политического института. В ответ на смерть Ленина в РКП(б) в течение года было выдвинуто более 200 тыс. новых кандидатов, главным образом “рабочих от станка”, которые активно обсуждались на рабочих собраниях. Однако этот процесс не привел к расширению внутрипартийной демократии за счет “низов”. Попытки противопоставить новых членов партии партийному аппарату были решительно пресечены сверху. “Ленинский” и последующие призывы “рабочих от станка” и “крестьян от сохи” в партию превратились в массированные кампании, осуществляемые формально-бюрократическими методами, в ходе которых иной раз в партию принимались целые бригады, цехи или заводы. Распространилась также практика так называемых “подарков партии” по линии женорганизаций, комсомола, когда в нее коллективно принимались “рабочие от станка” в торжественной обстановке, с музыкой. Все это также способствовало расширению рядов ВКП(б), служившей своего рода резервуаром для последующего выдвижения и роста числа управленцев, растворению политической элиты в аморфной и безликой, профессионально и политически малокомпетентной массе. Так, более половины рабочих ленинского призыва стали служащими советских учреждений, а из крестьян — примерно две трети.²²* Ясно, что таким путем в партию и аппарат попадало много случайных, плохо подготовленных к задачам управления людей.

“Засоренность” аппарата росла вместе с увеличением численности партии, вынуждая к новым чисткам, копанию в прошлом тех или иных выдвиженцев, анкетомании, поощрению публичных и тайных доносов и т. п. Многие письма в различные инстанции по сути именно таковыми и являлись.

Остро вставала проблема безграмотности новых руководителей. По данным партийных переписей того времени, более 90% коммунистов, если и имели какое-то образование, то не выше начального. Краткосрочные курсы — самая распространенная в то время форма повышения квалификации — мало что меняли в этом отношении. Более продолжительные формы подготовки ответственных работников еще не заработали в полную силу. Естественно, что при выдвижении на какой-либо пост люди стремились всячески восполнить недостаток образования, знаний и опыта демонстрацией верности партийному руководству и готовности выполнять любые его указания. Случаи же безграмотности, включая политическую, были вопиющими. Один секретарь партийной ячейки в докладе, посвященном событиям 9 января 1905 г., закончил его призывом: «Дело, проводимое Гапоном и Зубатовым, выполним до конца!».²³* Да и сами проверяющие мало чем отличались в этом отношении от проверяемых. Один из последних на вопрос: «Кто теперь вместо царя?», отвечал: «Раньше был Ленин, теперь Рыков». Тут, как говорится, каков вопрос, таков и ответ. Конечно, руководители к проведению чисток готовились, старались кое-что почитать, однако по завершению, как говорил из них: «Гроза прошла, теперь можно книжку побоку».²⁴*

Ясно, что на партийных съездах, съездах Советов и других форумах с властными полномочиями преобладали люди этого типа, причем главная роль закрепляется за партийными съездами, утверждающими основные установки и директивы, которые другие органы должны были претворять в жизнь. Съезды Советов и сессии ЦИК были призваны законодательно подтверждать принятые решения, создавать им видимость народной поддержки.

Новые выдвиженцы не были способны, а потому и не заинтересованы в широком обсуждении различных вопросов, для них важнее всего были четкие указания и директивы, согласно которым нужно было действовать. Всякие дискуссии и рассуждения рассматривались как мешающие делу пустая болтовня и треп.

Идейные разногласия “правых” и “левых” для подавляющего числа членов партии имели второстепенное значение. Основная их масса, как свидетельствуют многочисленные документы, шедшие снизу, плохо разбиралась в сущности теоретических расхождений в среде политических лидеров, больше откликаясь на те или иные повороты в текущих делах. Попытки оппозиции воздействовать открыто на общественное мнение встречали неодолимые преграды, препятствия для выражения своих взглядов в печати, превратное и одностороннее их толкование на ее страницах.

Если сами члены партии не понимали сути происходивших дискуссий, то можно представить, что было в народных низах, куда доходили лишь отголоски существующих разногласий. Об этом говорит письмо крестьянина И. П. Вострышева из села Большое Болдино Ново-Слободской волости Лукояновского уезда, Нижегородской губернии от 14 декабря 1927 г.

В редакцию “Крестьянской газеты”.

Мы - нищета.

Прошу своей задушевной просьбой редакцию направить настоящее письмо Лев Давыдовичу Троцкому лично по его адресу, в чем прошу редакцию мне не отказать.

Уважаемый товарищ и наш верховный руководитель* Лев Давыдович Троцкий. Разрешите мне сказать Вам несколько слов, крестьянину-бедняку. Я нищий-калека, живя в бедности, распространяться о коей не буду, лишенный возможности приобретать себе средства для приобретения предметов первой необходимости, а также лишен возможности иметь подписку на газету или журнал, годичной подписки. Но все-таки, читая хотя и разрозненные номера газет, я в темных кусках разных неполных газетных статей узнал, что в нашей коммунистической партии идут разногласия. Так как редакции газет держат одну сторону, несогласной с Вами, то таковая обвиняет всецело в несогласовании партии Вас и Ваших сторонников, и если верить этим газетным статьям, то Вы и Ваши сторонники являетесь как будто бы уж не другом бедноты, а ее врагом. Когда я узнал из этих газетных статей, ее неполных лоскутов газет, то мне стало очень жаль Вас и Ваших сторонников, конечно, не животной любовью Ваших отдельных личностей, а как видных государственных, общественных работников, которые в тесной связи и крепком союзе с нашим великим вождем — Лениным. Вы вместе с ним прямо и смело смотрели в глаза смерти за дело угнетенных и обездоленных рабочих и крестьян. Вы, не падая духом, упорно боролись со всеми невзгодами и лишениями. И вот, когда только что прошла эта борьба не на жизнь, а на смерть за укрепление Советской власти со своими врагами, когда вся страна стала только оправляться от ран всеобщей разрухи — стала вкрадываться разруха внутри нашей партии. Ведь вы, или как вас называют — оппозиционеры, нам, бедноте не враги, ведь и на вас были покушения и клеветы со стороны капиталистических государств и организаций. Так вот, уважаемый Лев Давыдович, будьте добры и потрудитесь сказать мне письменно, в чем Вы и Ваши сторонники замечаете неправильность в нашем ЦК ВКП(б)? С какими действиями и распоряжениеми Вы не согласны? В чем Вы обвиняете современный аппарат управления и какие Вы в нем видите недостатки или неправильности? А также какое Ваше мнение о всем этом, а также какое Ваше мнение и Ваших сторонников о крестьянской вообще бедноте и неимущем классе крестьян и рабочих и вообще мнение о настоящем положении нашей страны. Товарищ Троцкий, Вы знаете, до чего есть бедные и необеспеченные люди в среде нашего крестьянства. Вы не поверите, что у меня нет даже тех несчастных двух рублей, чтоб сделать годовую подписку на “Крестьянскую газету” или иную какую. А ведь чтение газет тогда интересно и полезно, если его не прерываешь изо дня в день весь год. Но я лишен этой возможности, и если и приходится читать, то это чтение подобно тому: взять книгу, открыть ее посредине и прочитать одну страницу. Какой же в этом толк, что можно понять из этого чтения и какую пользу получишь от этого чтения, как о содержании книги, так и о ее полезности трудно узнать этим чтением без начала и конца. То же самое происходит и с моим чтением газет. А между прочим, прочитав и таким способом, является сильное желание, а что будет дальше? А что было впредь? Чтение газет я считаю всех интересней и особенно таких, которые отстаивают права бедноты. Ведь это единственные в мире такие газеты, издающиеся у нас в Союзе ССР. Я знаю, что редакции наших газет получают сейчас массу писем, но кто же пишет большинство? Ведь тут пишут и кулак, и зажиточный крестьянин, и беднота, и наша братия — нищета, и всякий плачет о своем и себе подобных, и всякий обеспечивает свои права. Мы, нищета, пишут очень мало, так же как мало читаем и газеты. Не потому ли Советская власть и думает, что, мол, раз беднота, молчит, ей, значит, хорошо живется при Советской власти, а кулакам плохо, вот они и плачут навзрыд. Нет. Бедняк сидит холодный и голодный, а молчит. Он угрюм и неразговорчив, он привык молчать и подчиняться всем и каждому. Он привык на опыте, что слезами горю не поможешь. Вот поэтому он и молчит и как будто доволен всем. Он привык перед всякой дрянью унижаться и уважать всякому. Так вот, дорогой товарищ, будте добры и ответьте на мое письмо. Это не в интересах меня лично, а в интересах всех, мне подобных.**

И.Вострышов

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 30. Ч. 1. Л. 90‑91 (об). Подлинник. Рукопись.

___________

* В этот момент Троцкий никаких крупных постов уже не занимал. Подобное обращение является скорее отражением прошлых заслуг Троцкого.

** Опущено добавление к письму, которое содержит своеобразное резюме его содержания.

Конечно, критический настрой Троцкого и его сторонников отражал многие негативные явления, имевшие место в советской действительности. В силу этого содержание документов, исходивших от рядовых людей, нередко перекликалось со взглядами оппозиционных партийных лидеров. Однако авторы писем черпали свои аргументы скорее из реальной жизни, чем из работ Троцкого, Зиновьева и других партийных вождей. Совпадение же зачастую бывало чисто случайным. Отношение к оппозиции крестьян, мало-мальски сведущих в политических вопросах, определялось еще рядом соображений, а каких именно — рассказывает письмо крестьянина А. Ф. Сдобнова из деревни Петриха Ласковской волости Нижегородской губернии от 5 января 1928 г.

Крестьянство и оппозиция в ВКП(б)

В большой массе своей крестьянство очень мало интересовалось борьбой, которая происходила внутри партии до 15 партсъезда. Оно если и выражало иногда свое нерасположение к оппозиции, то вовсе не потому, что считают линию оппозиции неправильной, а потому, что не хочет борьбы, хочет «спокойствия и тихой мирской жизни». Крестьянин убежден, что всякая политическая борьба, борьба вверху, между вождями непременно отразится на нем, в конечном счете на его хозяйстве. А он желает только одного: чтобы оставили его в покое. Естественно, таким образом, что крестьянство протестует против того, что угрожает нарушением этого “спокойствия”. Вот почему крестьянство с чувством удовлетворения узнает об исключении оппозиции из партии полагая, что этим устраняется угроза его покою. Кроме того, у крестьянства с именами вождей оппозиции, с именами Троцкого и Зиновьева, которые известны крестьянскому населению более, чем кто бы то ни было из вождей, связаны тяжелые воспоминания о периоде “военного коммунизма”, как о чем-то кошмарном, что и является прежде всего причиною неприязненного отношения крестьянства к оппозиции, вождями которой являются Троцкий и Зиновьев, имена которые оно не может переваривать. Вот почему крестьянство одобрительно относится к факту исключения оппозиции из партии. В этом акте наиболее передовые элементы крестьянства усматривают поворот политики партии в сторону крестьянства, они уверены в том, что Советская власть, руководимая партией, должна опираться больше на крестьянство, а не на рабочих. Они уверены, что образование оппозиционного блока и исключение его из рядов партии служат доказательством этого поворота.

Редакцию прошу ответить о судьбе моей статьи, если почему-либо она не будет напечатана.

Сдобняк Алексей Федорович.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 6. Д. 114. Л. 433‑436. Подлинник. Рукопись.

Таким образом, деревня в целом оставалась индифферентной к борьбе за власть в высших эшелонах партии. В городе политическая активность была повыше. Критика “левыми” бюрократизма в аппарате, призывы к свертыванию нэпа, улучшению жизни городских рабочих развитию внутрипартийной демократии находили отклики в рабочей среде, особенно в Ленинграде, который больше всего испытывал на себе экономические трудности. Сказывалась также активная пропагандистская работа, которую вели оппозиционеры в первичных партийных ячейках на предприятиях и в высших учебных заведениях, несмотря на противодействие органов ОГПУ и партийных инструкторов, непрестанно разъясняющих “генеральную линию” ЦК. В архивах сохранилось довольно много документов, свидетельствующих о поддержке оппозиции. Вот, например, листовка, распространявшаяся на заводах в 1928 г., явно исходившая из рабочей среды.

ЧТО БЫЛО И ЧТО ЕСТЬ.

Товарищи рабочие, исполнилось 11 лет, как рабочий класс в союзе с беднейшим крестьянством, под руководством рабочей большевистской партии, свергнули Врем. Правительство буржуазии, эсеров, меньшевиков. За время гражданской войны выходцы из буржуазии и разные проходимцы пролезли в разные правительственные учреждения и в партию большевиков (ВКП), крепко там засели. Находившиеся в руководстве правительства и партии бывшие выходцы из буржуазии — интеллигенция и бывшие рабочие обюрократились, оторвались от рабочего класса... Пожелали сами без рабочего класса «строить социализм в одной стране», уничтожили организацию рабочего класса и беднейших крестьян Советы Рабочих Депутатов фабрик и заводов, основную ячейку рабочего государства...

Рабочий класс, низведенный со ступени господствующего класса, стал наемным рабочим, продавая свою рабочую силу социал-бюрократам, которая не меньше, а больше эксплоатирует рабочий класс, жирея за счет его пота. Вместо рабочего государства стали общие территориальные мелкобуржуазные парламенты под вывеской Советов. Фактически власть перешла в руки мелкобуржуазных социал-бюрократов (чиновников), организовавшись в особый класс, прикрывая свое господство и диктатуру над пролетариатом якобы существующей диктатурой пролетариата.

Профсоюзы, лишенные контроля, превращены в трибуны болтунов и обманщиков рабочего класса, помогающие социал-бюрократии эксплоатировать...*

ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 141. Д. 147. Л. 24‑26. Машинописная копия.

___________

* В конце листовки опущены многочисленные призывы к рабочему классу свергнуть власть социал-бюрократов.

Однако судьба оппозиции была предопределена в результате той роли, которую играли в партии новые ее члены и выдвиженцы. На XV съезде ВКП(б) (декабрь 1927 г.) 93 видных оппозиционера, принадлежавшие в массе к большевистской элите старшего поколения, были исключены из партийных рядов. Их место заполнялось новыми партийными деятелями, вышедшими из рабочее-крестьянской массы.

Отношение народа к власти тем не менее унаследовало многое от дореволюционного прошлого, согласно представлению: власть — она и есть власть, какой бы она ни была. Для многих людей власть ассоциировалась главным образом с насилием и принуждением. Они не видели большой разницы между тем, что было раньше, и тем, что стало после революции, рассматривая себя в качестве объекта подавления и эксплуатации. Весьма показательным с этой точки зрения является письмо крестьянина Н. Ф. Еличева из села Макарово Ростовского уезда Ярославской губернии. О нем стоит сказать подробнее.

Мы уже упоминали рубрику “Митинг” в “Крестьянской газете”, посвященную 10‑летию советской власти. Среди поступивших писем оказалось и это, резко критически оценивавшее политику большевиков в деревне. Как ни странно, письмо было напечатано, породив немало откликов. Одни поддерживали Еличева, другие — осуждали. Так образовался целый пласт писем, касающихся вопросов, поднятых автором и со ссылкой на него. Некоторые из откликов, главным образом осуждающие Еличева, печатались в газете. Еще больше осталось в портфеле редакции. Письмо Еличева — хотя и довольно объемное, затрагивает довольно широкий круг проблем, обсуждаемых в народе, поэтому стоит, видимо, воспроизвести его полностью.

Приветствую всесоюзный митинг, на котором гражданин может высказаться о всем, что он считает правильным и неправильным в управлении пролетарского государства. Я думаю, что не должно быть и речи о цензуре, проще сказать, о зажимании рта. Нужно говорить правду.

Первым долгом я обращаю внимание на вступительную речь председателя митинга Михаила Ивановича Калинина, в которой он задает вопрос: кто может сказать, что при царе было лучше, чем теперь. Если найдется такой жалобщик или плакун, то пусть выступит на нашем митинге.

В этой речи тов. Калинина звучит что-то властное — не приглашение на митинг, а вызов: «А ну-ка, поплачь». Таких вызовов не надо. Одно слово “власть” часто ставит народ втупик. Если спросить бывших белых, то они наверно скажут, что и Деникин их спрашивал: «А ну-ка, скажи, какая власть лучше — у нас или у большевиков?»

И люди, чувствуя над собой власть или «а ну-ка, поплачь», воздавали власти божескую почесть, проклиная в душе всякую власть. Ведь всякая власть — насилие, а если насилие, кто же доволен ею? Поэтому я предложил бы товарищу Калинину его слова «кто скажет, что при царе было лучше, найдется ли такой жалобщик или плакун, выходи», — взять обратно. Эти слова могут отбить желание высказать правду, они дают торжествовать карьеристам и подлизам, а угнетенных заставляют молчать.

Я должен сказать, что при царе было гораздо лучше поставлено торговое дело и сбыт сельскохозяйственных продуктов. Там была конкуренция, там крестьянский рубль шел таким же как и торговый рубль, а не полтинником, как теперь.

А теперь что? Кооперация при довоенном времени на наибольшей высоте, в особенности сельскохозяйственная. Она имела заводы, подъездные пути, пароходы, она имела заграничные конторы. Она снабжала семенами крестьян за 10 процентов в год, а теперь сельскохозяйственный банк наживает по 100 и более процентов. Он покупает у крестьян семенной ячмень по 90 и 95 коп. 16 килограммов, овес — по 1 руб. 15 коп.‑2 руб. 30 коп. за 16 килограммов. Что вы на это скажете?

А сколько наживают тресты и синдикаты? Наша народная крестьянская сельскохозяйственная кооперация убита в корне. Да и вообще вся кооперация убита. Вместо нее поставлены два государственных приказчика самого буржуазного уклона: заготовительный — заготовить почем прикажут, и распределительный — почем укажут. Наша же печать ежедневно воспевает гимны росту кооперации, ее силе над частником, а на деле этого нет и быть не может, как нет и самой кооперации.

В трестах и синдикатах члены правления получают не ниже 500 рублей в месяц жалованья плюс к тому проездные и суточные, не считая процентов на паевой капитал. Тресты Украины имели одних членов ревкомиссии 1255 человек и получали они содержания по 117 рублей в месяц на каждого члена ревкомиссии. И это за два или три дня работы в месяц. А раз крестьянина может сосать каждый и безнаказанно, при этих условиях почему и зайцу не попробовать медвежьего ушка, как сказал Крылов. Тут и мельник вместо 4‑5 копеек с 16 килограммов стал брать 15 копеек. И кузнец вместо обычных 10 копеек стал брать 35 копеек с ноги на ковку. Тут и сапожник вместо обычных 5‑6 рублей стал брать за сапоги 15‑20 рублей. А сырье и сельскохозяйственные продукты стоят на довоенном уровне.

Кто скажет, что в моей речи что неправильно? Зачем красить ворону павлиньими перьями? Не ошибся Некрасов, сказавший еще в 70‑х годах: «Укажите такую обитель, где бы русский мужик не стонал». И он стал стонать еще больше.

Теперь я коснусь сельскохозяйственного налога, который воспевают все газеты, что и он мал, и так аккуратно разложен, что едва ли где есть такой правильный налог, как у нас.

Ведь мы все помним лозунг — «Вся земля трудящимся». Так и сделано. Отобрали у помещиков, отобрали в том числе и выкупленные нищенские наделы у крестьян в государство. И все это обложили легоньким налогом: культурные селения, применяющие изысканные семена, увеличивающие урожайность своих полей лишней работой, облагаются по 75 рублей с гектара, а некультурные хозяйства, а равно предпочитающие побочный заработок земледелию, и крестьяне, находящиеся близ городов и фабричных поселков — платят 30‑40 рублей с гектара.

Правильно это или нет? Пусть кто выскажется. Перехожу к сельскому хозяйству. Насколько припоминаю, в довоенное время было в России около 32 миллионов лошадей, — а теперь их около 15 миллионов.

Крупного рогатого скота у нас большой недостаток; не успели мы еще дойти до довоенного уровня процентов на 20, как вновь в 1925 и 1926 годах пошли на убыль.

Читатели «Крестьянской газеты» наверное помнят доклад одного агронома Московской губернии, в котором он объяснил, что в губернии рогатого скота убыло за год 20 процентов. Дальше наш представитель ярославского губисполкома, тов. Сенцов, на докладе во ВЦИКе 27 декабря 1926 года объяснил, что по Ярославской губернии убыло за год рогатого скота 10 процентов.

Убыль рогатого скота понемногу отнимает от земли самое драгоценное удобрение — навоз. В общем у нас кладут не более 3 тонн навоза на гектар, между тем как за границей, в Германии, Дании, Бельгии и Голландии, кладут 36 тонн на гектар. Кроме того у них во много раз шире развито минеральное удобрение.

Все это доказывает нашу бедность. И поэтому власти надо смотреть на крестьянство не как на кошелек-самотряс, а как на что-то дорогое, которое находится в расслабленном состоянии.

Между тем льются речи, почти приказы, что надо увеличить урожайность с гектара в пять раз и более. Думают ли те люди, что говорят?

Что же мы дадим Октябрю? Неужели одну бумагу, изукрашенную всеми благами рога изобилия, которую кто и пишет, тот сам стыдится?

Н. Ф. Еличев

Крестьяне о Советской власти. Составители Я. Селих и И. Гриневский. М.‑Л., 1929. С. 198‑201.

Естественно, что взгляды автора во-многом проистекают из чтения тех же советских газет, центральных и местных, в основном материалов критического плана. Однако они все время сопоставляются с фактами реальной жизни, которую автор знает не понаслышке и умеет обобщать их. Можно упрекать Еличева за то, что он слишком уж большой упор делает на то, что, возможно, было свойственно только его губернии. На этом, кстати, основана большая часть критических откликов на письмо. Вот, например, письмо крестьянки М. В. Киселкиной из деревни Волошко Полновского района Лужского округа Ленинградской губернии от 11 октября 1927 г.

Приветствую Всесоюзный крестьянский митинг, посвященный десяти годам Октябрьской революции и одновременно хочу ответить на неправильные доводы о советском строительстве и о кулацких взглядах гражданина Еличева в своем докладе, помещенном в № 40 “Крестьянской газеты”.

Еличев говорит: «При царе было лучше, что сбыт сельскохозяйственных продуктов и рубль крестьянский шел как и торговый». Мне помнится, что мы крестьяне в царское время, наверно, таким как Еличев тоже за бесценок отдавали свои продукты, как-то: теленка купят за 2 рубля 50 копеек. Масло коровье 8‑10 рублей пуд. Яйца по грошу, а то и дешевле за штуку, и Еличев, может быть, имея средства выдерживал свой товар и его рубль равнялся с торговым. Потом Еличев указывает на высокую зарплату синдикатов и трестов, а не указал тех громадных средств, которые тратились напрасно при царизме на высшее духовенство, дворянство, а также многих других, а Советское правительство платит высокие ставки, учитывая работу каждого. Потом Еличев говорит, что крестьянина сосут со всех сторон. Так это тоже неправда, потому что у нас только один сельскохозяйственный налог, да страховка, и то с каждым годом они уменьшаются, а неимущий и совсем освобожден. При царизме же с недоимками, да с податями век было не рассчитаться, и к тому же, кто был беднее с того-то вот и высасывали последнее. Еще Еличев говорит, что на мельницах берут за размол зерна за пуд 15 копеек, а при царизме брали 4‑5 копеек. У нас же в данное время берут за один пуд зерна за размол 5‑6 коп. В кузнице, он указывает, что за ковку одной ноги теперь берут 35 коп. и здесь он неправ. Я сама водила лошадь ковать и с меня взяли только по 10 копеек с ноги, как и при его хорошем царе.

Теперь хочется сказать в заключение и про нашу деревню, как она стала неузнаваема за десять лет революции. При царизме она наполовину была с черными избами, а теперь все 45 домов с белыми печками и новой надворной постройкой. Также 3 года как перешли на семиполье. Три поля уже с клевером около 30 десятин с помощью агронома и также семена клевера получили через кредитное товарищество, став его членами. Осушили около 8 десятин покоса, прорыв канавы, улучшили дорогу. А также в прежнее время была половина дер[евни] безлошадных, теперь же завели молодых лошадей, а то имеют ⅓ часть по паре, безлошадных только два дома. Улучшаем рогатый скот и свиней. Школа в нашей деревне открыта только с Октябрьской революции, а также лик. пункт был 2 года и теперь неграмотных в нашей деревне почти нет, только те старики, которые сами не хотели научиться. Также у нас уже 5 лет открыт красный уголок и два года открыты детские ясли. Вот на этом я и заканчиваю свое слово.

М. В. Киселкина

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 210. Л. 95‑96 (об). Подлинник. Рукопись.

Как видим, при попытке свободно высказать свои взгляды Еличеву сразу же был навешен ярлык “кулака”, причем вне всякого нажима сверху. Подобная нетерпимость была свойственна большинству людей того времени, впитавших атмосферу острого социального противоборства. Однако мы обращаем внимание на первую часть письма Еличева, где изложено его кредо: всякая власть — насилие, а если насилие, кто же доволен ею? Думается, что подобное отношение также было весьма типичным для народного сознания. Как и в первые годы советской власти, среди документов встречается немало писем-проклятий в адрес властей и призывов “долой”, исходивших от людей разного круга. Число таких писем к концу 1920‑х годов значительно увеличивается. Вот, например, анонимное письмо от 13 августа 1928 г.

Матушка, “Крестьянская газета”, передайте проклятие тиранам и мучителям и всей советской власти Рыкову, Калинину и всей его своре, проклятье вам от всего трудового народа, проклятье вам, человекоубийцы, от трудового крестьянства, вы отняли у труженика его землю и отдали лодырям, которая у лодыря запустевала, нас же тружеников изгнали в болото, но мы и в болотах прели свои животы и калечили своих детей, предчувствуя голод, все отняли у нас хлеб, вы отняли у нас скот. Когда мы, усталые от дневного труда, едем в ночное со своей лошаденкой, ваши банды вырезают наши семьи. Вы со своими бандами жиреете нашим трудом, мы же голодные не в силах продолжать наш тяжелый труд. О, человекоубийцы, набили вы свои брюха народной трудовой кровью. Недалеко то время, когда она польется обратно. О, живоглоты, вы рубите тот сук, на котором сидите. Недалеко то время, когда полетите и сами вниз головой. Как начался свет, не было таких злодеев, какие вы злодеи. Мы, труженики, дальше не в силах терпеть, мы видим, что вы нас ведете к гибели, но лучше мы с честью погибнем, чем позорно жить будем. Самая голодная губерния оправдывает сама себя. Если бы вы только знали, что только труженик крестьянин кормит все живущее на свете. Бандиту, разбойнику, лодырю устроена жизнь при советской власти. Заспанные и ожирелые приходят они в нашу кооперацию, забирают они наши продукты, а наши исхудалые и изнеможденные жены, простоя полный день, идут с пустыми руками. Китайский трудовой народ спасла Япония, а нас спасает благородная Англия и достойнейший пан Пилсудский во главе с господином Чемберленом. Проклятие вам, еще раз, тиранам, ворам, взяточникам и разбойникам всего трудового крестьянства. Вы, злодеи, поустроили под видом яслей и в них на десять малюток ухаживают за ними 5 проституток, которые так жиреют с заведующими и с учителями и носят на дом по мешку хлеба чуть не каждый день, а мы с утра до поздней ночи работаем на своих полях. Это не ясли поустроены на наш тяжелый труд, а бардаки. Разве не нашим трудом вы живете? Мы первый [кусок] отдаем вам, второй кусок отдаем вашим бандам и лодырям, и оставшийся третий кусок вы грабите, у нас отбираете. Зачем же вы заставляете нас, голодных, работать на вас, зачем же вы, как звери, набросились на того, кто вас кормит, окаянные вы мучители. Вы пошлите открыто свои банды и перестреляйте нас, нам легче умереть сразу, чем страдать долгое время.

Письмо от всего трудового крестьянства.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 6. Д. 114. Л. 631‑631 (об). Подлинник. Рукопись.

Автор, как видим, в злобе и раздражении поливает грязью не только вождей, но и всю политику советской власти в деревне. А вот выдержка из листовки, распространявшейся на одном из заводов Москвы, приведенная в информационной сводке ОГПУ за 1926 г.: “Долой сокращение рабочих и служащих, долой налог с крестьян. Долой новое буржуазное правительство, долой жидов и коммунистов».²⁵*

Конечно, далеко не все письма в адрес руководителей государства были бранными. Со всех трибун и со страниц газет людей уверяли в том, что власть народная, действует и мыслит только в интересах народа. Интересные рассуждения на этот счет содержатся в обширном письме И. Г. Шокина из села Румянцева Жадовской волости Карсунского уезда Ульяновской губернии от 10 октября 1927 г., которое мы приводим не полностью.

... [Спросите:] почему вы еще живы? и получите ответ: потому что мы теперь вынуждены вдвое больше работать, похуже одеваться, не есть своего же мяса и по праздникам белого хлеба. Но спросите их: Какая власть лучше — царская или советская? И получите единогласный ответ: только советская. Почему же? — удивленно спросите вы. Потому, — скажут вам, — что Советская власть наша, из нас, мы видим, что она из всех сил стремится устроить жизнь трудового народа лучше, только на правильный путь никак не нападет, а ищет, мы видим, что ищет день и ночь, и мы верим, что найдет, сама жизнь укажет. Я думаю, что передовые крестьяне-культурники помогли бы в этом своим советом, да ведь беда то в том, что говорить-то вам то, что Вам не нравится, нельзя: Вам-то еще вверху можно, а вот здесь на волостном или уездном собрании, попробуй, особенно если ты хороший хозяин, развит и беспартийный. За это тебя сейчас же за шиворот и в ГПУ, а если ты партийный, то перо под хвост, и летит из партии, как паршивый элемент. Так и не сможет правдивый, любящий свою власть и братьев крестьян человек, попасть на тот съезд, на котором вы услышали бы его. Вот почаще бы такие митинги, да “начистоту”. Это, пожалуй, было бы подельнее больших, одно только гимны поющих съездов.

Нечего хвалить и с/х налог, который по-детски восхваляют все газеты. Тут какое-то противоречие правительства самому себе: с одной стороны — оно из всех сил кричит: поднимайте сельское хозяйство, сделаем страну цветущей. А с другой стороны — с налогом: раз мол вы поднимете его настолько, что станете зарабатывать больше ста рублей на едока в год, то четвертую часть вашего заработка мы у вас отнимем. А заработаешь ли, спрашивается, на земле столько, чтобы утрача четвертой части заработанного была выгодным и кроме того ты будешь кулак, тебя будут травить как волка. Говорят, что это делается для того, чтобы из крестьян не получилось опасных богатеев. А ведь можно ли, в особенности на земле, да еще теперь, когда хлебный рубль ниже товарного вдвое «от трудов праведных нажить палат каменных» и наживали [ли] их кто-нибудь и когда-нибудь собственным трудом. Если бы и на самом деле часть крестьян при большей прилежности стала бы получать доход, превышающий потребности необходимого расхода, то разве это нужно не допускать, разве это опасно, разве эти излишки крестьян положить в сундук — нет: его ведь тоже тянет к свету: к газете, к книге, хочется учить детей, хочется передышки от каторжного 20-ти часового труда, для того, что в этот отдых-то почитать как надо сеять хлеб, хочется более и более культурно поставить свое хозяйство за счет сказанной экономии, и другим он невольно тогда покажется. Вот тут-то и будет действительная польза всем: и ему, и бедняку, и государству. Одним словом, этот закон в расшифрованном виде сводится к следующему: «мы стараемся, чтобы вы крестьяне поправились, только этого мы вам не позволим»...

... Деревенские партийцы, за редким исключением, пожалуй, точь в точь опричники, творящие безнаказанно произвол и насилие, скрытое под видом усердия и охраны народных интересов и власти, тогда как на самом деле это те же контрреволюционеры — разрушители того, что из сил выбиваясь, строит центральная власть. В уезде партийцы уже совсем другие, а губернские отличаются от деревенских как небо от земли. Я работал в селе, уезде и губернии по выборам все 10 лет и знаю, что в губернии говори партийцам правду и они тебя еще более уважают и ценят, а в деревне — не пресмыкайся перед ними или обличи одного, то он всю свою деревенскую братию на тебя направит и в конце концов, как ты не вертись, а под суд попадешь или будешь оклеветан, и хотя будешь после оправдан, но ты уже осрамлен — инвалид.

И наконец, последнее: побывайте инкогнито на сельских сходах и вы услышите, как подмазывающиеся и карьеристы в своих речах, по моему подсчету на 3% из всех слов говорят: «Ваши кулаки, кулачье», а на самом деле в деревне вовсе и нет ни одного.

Понятно, тут уж и середнякам приходится принимать эти комплименты на свой счет. Что это по-вашему такое? По-моему, это публичное хулиганство. А газеты? Прочтите любую и в каждой найдете: «Кулакам дали отпор», «кулачью дали лес», «предсельсовета или лесничий заодно с кулаками» и т. п., а спросите письмом у этого села: «Сколько у вас кулачья?» и вам ответят: «Пока ни одного». То же ни одна газета не обойдется без того, чтобы не поиздеваться над религией. Это уж есть не публичное хулиганство, а «хулиганство на весь свет». А ведь гораздо лучше было бы, если бы пролетарское государство было примером вежливости: разве нельзя подобрать вместо слова “кулак” другое, не обидное слово, например, заменить словом “зажиточный”. Да и то в деревне разница зажиточного от бедняка заключается в том, что он поприличнее одевается и обувается, читает газеты, не пьянствует. Есть, конечно, очень бедные крестьяне и вдовы. Словом я предлагаю слово “кулак” изъять вовсе из употребления, так как оно стало считаться ругательским...

Итак давайте все ненормальности и трения, имеющие место в нашей союзной семье, чего бы это не стоило, устраним. Это сольет всех в одно общее богатырское тело, которому уж не будет страшен кулак иностранный.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 5. Д. 210. Л. 1212‑1216. Подлинник. Рукопись.

Письмо примечательно тем, что ярко отражает издавна свойственный “низам” стереотип в отношении к власти. Власть наверху — самая справедливая: она может выслушать, может исправить то, что делают местные начальники, творимый ими произвол, беззаконие, “найти верный путь”, который почему-то никак не находится. С этой точки зрения интересно “заявление губернии и уезду”, составленное крестьянами села Станового Поныровского района Курской губернии и посланное ими в “Крестьянскую газету” 4 марта 1928 г. Описывая свои беды и мытарства, связанные с действиями местной администрации — «вредителей, которые мешают строить новую жизнь», крестьяне просят «высоких начальников» разобраться и наказать виновных. «Только просьба разследовать это дело нужно так, — заключают они, — чтобы не приезжал какой-нибудь милиционеришко, как это часто бывает и ведет дознание, пляша под дудочку предсельсовета, а нужно в крайнем случае, если с губкома с чисто революционным духом и собрать сход и тут же вести допрос, чтобы устроить как страшный суд. Если не так, не с губкома, так хотя бы на аэроплане спуститься комиссии мимолетом и сделать это, чтобы каждый крестьянин понял, что Советская власть не хочет вредителей в своей стране держать, она хочет чисто пролетарского духа и чисто сердечного дела».²⁶*

Известно, что сами высшие руководители зачастую подыгрывали этому настроению, поскольку все трудности и недостатки можно было списать на низшие звенья управления, на искривление ими “правильной линии” партии и государства. В те годы руководители любили подчеркнуть свою близость к народу, говорили нарочито простым языком, рядились в сапоги, косоворотки и т. д. Иногда это производило впечатление, иногда — нет. Надо думать, каким сюрпризом стало бы для “всеукраинского старосты” Г. И. Петровского, который придавал очень большое значение внешней демократичности, любил подчеркивать свое рабочее прошлое, прочти он письмо Я. Ю. Степанова из деревни Ново-Николаевка Лисогорского района Первомайского округа УССР, написанное 19 июня 1928 г. и наполненное издевательскими нотками по поводу «всеобщего равенства в стране Советов». (Публикуется с сохранением правописания оригинала).

Гражданин Григорий Иванович Петровский!

Ты принял власть Всеукраинского старосты. Это, правда, великое со стороны твоей достижение перед рабочим и крестьянином. Этим достижением надо было бы гордиться. Такого достижения вряд ли кто из нас многих миллионов таких же как я сможем достигнуть. Но ты, друг, наверное уже и забыл, что ты такой же как и мы, не так ли? Есть, правда, разница между мной и тобой, что ты рабочий, а я крестьянин, вот какая разница. Я говорю, что ты забыл. Это, друг, видно вот из чего. Ты стал так угнетать крестьян, что просто ужас. Не совестно ли это тебе? Подумай, кого ты угнетаешь? Кормильцев своих — строителей государства и тех, кто на своей собственной спине поднес тебе красный герб нашей Республики. Подумай и скажи, что да, крестьянство надо поддержать, потому что это есть та трудовая масса, без которой не то что человек не существовал, а даже и те микроскопические животные и насекомые какие только живут на земле. Если же ты подумаешь и скажешь, что это несправедливо, то это будет лишь только гнусность с твоей стороны, которая в дальнейшем решила уже наказать самой природой, а именно — голодом. А в этом году он будет неизбежно. Хотя ты, собственно, навряд ли тогда что-либо будешь разбирать. Ведь сытый голодного не понимает. Ведь ты будешь обеспеченный всем чем только захочешь, а бедные люди, что они будут делать без хлеба. В 1921‑1922 годы прожгло все как огнем. Народ погибал как мухи в ноябре. Это же было при твоем троне. Может быть ты это забыл, так вспомни.

Мне, собственно, кажется, что ты сидишь в центре города Харькова* и абсолютно не знаешь, что даже делается на полях с посевами, с крестьянскими хозяйствами. Идут ли они к улучшению или же к разорению. Так, слушай, я тебе расскажу, я живу ближе к этому и может ты будешь помнить и скажешь тому, кто в газету пишет, что крестьянское хозяйство поднялось на 25% выше уровня довоенного времени, что он нагло врет. Этого еще нет, и навряд ли когда-либо может быть. Я не могу скрыть от тебя сейчас ничего, я хочу рассказать тебе все. Крестьяне живут из пустого в порожнее, то есть, старое разоряется, а нового нет за что справить. Может быть улучшится хозяйство от насильно наделенных облигаций Крестьянского займа, с которых более половины нет чего выплатить, то за это не скажу. Одно только знаю, что это интересная комедия — облигации укрепления крестьянского хозяйства. Но разве вы этими облигациями укрепляете хозяйство? Вы разоряете его. А именно, для того чтобы мне выплатить все облигации я продал все, чуть ли не последнюю рубаху. Денег нет, где купить ее обратно? И теперь хожу голодный и чуть ли не голый. Вот как у вас стоит вопрос о поднятии крестьянского хозяйства.

А может быть, что некоторые из вас хотят этого? Может быть некоторые хотят надеть царскую корону? Так скажите прямо, зачем скрывать. Я думаю, что ничего не должно быть скрыто. Ведь мы все равны. Ведь мы все на своих спинах вынесли и голод и холод, и все чуть ли не смертные невзгоды Революции. А раз так, то почему же мы не живем одинаково, ну хотя бы я с тобой? Скажи же, когда я и многие миллионы трудящихся как я сможем жить свободно, без гнета, как в свободной стране? Ты, наверно, скажешь в социализме, потому что власть стремится к тому. Не так ли? Этого, друг, не будет, а если вы вздумаете сделать пробу, то помрем все с голоду. Никто из нас, даже не исключая и тебя, жить на земле в социализме ангелом не сможет. Вот я тебе поставлю пример хороший. Ты лично можешь решить. Приди к себе на квартиру и скажи жене: «Ну, жена, собирай свое барахло, передавай такой-то коммуне, и сама с детьми идите туда работать и получайте оттуда все: корм и одежду, конечно, в очередь». Что же жена на это скажет? А она есть верховный судья. Да и ты первый, если не ошибаюсь, что стоишь за социализм, так же не захочешь работать в социализме. Почему? Вот почему. Ты в настоящее время, наверно, сидишь, получивши мое письмо, за столом, кушаешь и пьешь самое лучшее, что только имеется в СССР, а я далеко от тебя наработавшись до изнеможения, покушал печеную картошку с луком, и пишу тебе это письмо. Захотел бы ты поменяться со мною. Правда нет? Это друг одно.

Другое вот что. Ты чистый, выбеленный, весь как с иголочки с очками на носу. У тебя костюм из сукна, сапоги из шавра, на грудях шелковый галстук, а я в подраной ситцевой рубахе, босой и чуть ли не голый ожидаю от тебя лучшего. Не знаю, могу я дождаться. Можешь ли ты и в другом сравняться со мною. Можешь ты взять меня за руку как отставшую овцу и сказать: «Пойдем друг в социализм». Правда нет? Тебе саромно [срамно] будет, так же как и мне приблизиться к тебе в таком наряде, какой я ношу. А мы ж ведь люди, как у тебя, так и у меня одно сердце и одна человечья кровь.

Но это еще не все для социализма. Ты в Харькове занял хорошую квартиру с мягкой обстановкой и представляешь из себя власть народов и за что получаешь неограниченное жалование, а я со своей семьей живу в старой глиняной халупе, в барахле ходим в нем же и спим, что заработаю то все на власть Советов отдаю, а сам остаюсь рад, как говорится, куску насущного хлеба, а хозяйство все поднимается на минус с каждым годом. Правда, за прошлые четыре года при введении новой экономической политики крестьянство поднялось. Отчего видно и государство также начало подниматься. Что же вы делаете в настоящем году, что вы впереди уже ожидаете? Ведь вы обездолили крестьянство. На что же имеется надежда? Ведь вы в деревнях имеете в настоящее время без исключения самих врагов, да еще голодных, а вы проводите социализм. Что же моя жена скажет видя твою жену в роскошном наряде, разъежающей в хорошем автомобиле, держа на руках собачку на цепке, а моя вся в глине за работой света не видит. Подумай могут они быть в социализме вместе? Ни за что. А они же равны, разве только что ты Всеукраинский староста, а я простой хлебороб. Ну перестанем упрекать один другого за несправедливости.

Начнем говорить об устройстве Республики. Вы устроили Волховстрой и строите Днепрострой, везде и повсюду провели электрификацию. Ну что все устроено для города, т. е. для вас. Что же вы сделали за 10 лет для деревни? Абсолютно ничего. Скажешь, что мы дали крестьянам даром землю. Это справедливо, только не все. Не вы дали крестьянам землю, а крестьяне вам дали власть, чтобы вы крестьянами управляли и заботились о них. А вы, правда, позаботились. Для себя устраиваете лучшее благополучие и удобства, а с крестьян последнюю рубаху сняли. Вы себя обеспечили 7‑часовым рабочим днем, а за крестьянина забыли, что он работает цельные 18 часов. Как же ты можешь приятеля иметь на селе? Может быть пчела приятелем насекомому, которое забирает у нее весь мед? Никогда. Если же крестьянин имеет что-либо хорошее, ну, предположим, хорошую молотилку, мотор или же трактор, так власть отбирает и передает коллективам для разорения. Может от сего подняться хозяйство и есть расчет трудовому крестьянину работать? Нет.

В своем заключении я могу сказать: «Подумай, друг! Ты, наверно, немножко будешь серчать, ну что же надо, и поверните законность, ту которая была проведена товарищем Лениным как благоразумным человеком, то есть введите обратно новую экономическую политику, иначе провалите всю его трудную работу, а жалко же возвращаться к тому, что было, не так ли? Ну что же надо, иначе погибнет весь новый строй молодой Республики».

Степанов Я. Ю.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 6. Д. 28. Л. 64‑65 (об). Подлинник. Рукопись.

___________

* Харьков — тогдашняя столица УССР.

Нельзя сказать, что подобные письма-обличения, сопровождаемые неверием в цели и задачи партийного руководства и призывами придерживаться новой экономической политики, которая все больше идентифицировалась с Лениным, шли сплошным потоком, но они были. Их количество увеличивалось по мере нарастания трудностей. Появляются письма, содержавшие угрозы в адрес властей, как например, письмо крестьянина А. Григорьева из деревни Морщаково Оленинской волости Тверской губернии от 4 июля 1928 г.

Не поставить ли нам вопрос перед правительством СССР, редакция “Крестьянской газеты”?

Правительство Союза СССР только и пользуется лозунгом: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». А в жизни, особенно среди крестьян, нет Советской власти, а только идет дело не так, как пишут правители: «строим социализм», а наоборот, полный бюрократизм. Сама верховная власть вся состоит из мошенства, а низам и вовсе суждено. Крестьянин так закабален, что лучше бы каждый согласен быть крепостным и работать на барина. По крайней мере, каждый бы знал, что он работает и зарабатывает без всяких обманов.

Почему-то Вы пишите о чужих безработных, а в своем Союзе не видите тысячи безработных и [еже]дневные жертвы, получавшие[ся] на биржах от давления толпы как в Москве, так и в Ленинграде и других городах. И хотя вы это все укрываете, но крестьяне все знают и видят, как хороша Советская власть. Каждый крестьянин, кто читает газету и читал письмо товарища Еличева, все как один одобрили его справедливые слова. Сейчас в каждой деревне только и есть слухи о скорой войне. Довольно мучать крестьян. Раз вся власть основана на взятках и обмане, то никогда не будет мужику хорошей жизни, а правительству это и хорошо...

Зачем выбросили из партии работников Троцкого, Каменева, Зиновьева и других?* А потому, что они не способны плутовству. Вы думаете, так и ладно. Троцкий весь фронт держал и все его пропало. Нет, он свое обратно все возьмет, а вам крах предлагаю, прикрыть хлебное вино, чтобы не обдирать крестьян.

Прошу не обращать внимание как на контра власти. Я чистый пролетариат, которого не поддерживают, а хуже закабаляют в кооперации. Членами только те, у кого деньги есть на взнос, а у бедняка деньги бывают редко. Жалко смерти товарища Ленина, рано помер, не довел дело до конца. Так вот товарищи-правительство, не полагайтесь очень на крестьян в случае войны. Ни один не скажет, что охотно пойдет защищать советскую власть. Хлеба нет и за 10 рублей, куда что девалось, а наш хлеб едят Англия, Франция и Германия**, а крестьяне сиди по неделе голодные.

Прошу обратить самое серьезное внимание на крестьян, иначе провалите.

А. Григорьев

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 6. Д. 114. Л. 747‑748. Подлинник. Рукопись.

___________

* Оппозиция не выступала в качестве защитника крестьянских интересов, скорее наоборот, призывая усилить нажим на деревню для форсирования индустриализации. Здесь скорее имеет синдром идентификации себя с «гонимой стороной».

** Реакция крестьянина на политику правительства, связанную с увеличением экспорта хлебопродуктов, чтобы получить средства на нужды индустриализации.

Но все же, пожалуй, как и раньше, до революции, самое большое число писем посвящено жалобам и критике действий местных властей, бюрократизму и произволу в учреждениях, теперь уже советских. Большинство руководителей в них назначались на свои посты сверху партийными комитетами и состояли из коммунистов-выдвиженцев. Назначенчество очень быстро утвердилось как принцип партийной политики, что отметил в свое время Троцкий, выдвигая программу “нового курса”: «Даже в годы военного коммунизма система назначений не составляла и десятой доли достигнутого ее [ныне] размера».²⁷*

Поведение назначенца зачастую определялось формулой: я получил власть и ответственен только перед тем органом, который мне эту власть вручил, а перед рядовыми партийцами я отчитываться не должен. Система назначенчества внесла размежевание в партийную среду, высокомерие и чванство старших по должности, чинопочитание и угодничество младших. Одновременно распространились склоки, дрязги, взаимное подсиживание. Принятое в партии обращение на “ты” постепенно сменяется на более официальное “вы” по отношению к начальству. Среди жалоб рабочих, зарегистрированных органами ОГПУ за 1926 г. есть, например, и такая: «Красные спецы хуже частного хозяина, они, проходя мимо, никогда не здороваются, а хозяин разговаривает и подает руку».²⁸*

Отмечается появление номенклатурной солидарности, презрительного отношения к беспартийным. Местные начальники из коммунистов фактически саботировали партийный лозунг «Лицом к деревне!», политику выдвижения крестьян в Советы. Как сообщал уже упоминавшийся ранее И. Васильев, они «не могут понять, как это у меня будет заместитель беспартийный крестьянин».²⁹* Он же отмечал растущее вмешательство укомов партии во все дела, мелочную опеку, подавление всякой инициативы. «Крестьяне задают вопрос: будут ли нынче присылать председателя ВИКа из города, или сами будем выбирать? Даже при условии выборов просят убрать из волости организатора [укома] партии. Если он останется, так выбирай не выбирай, а все равно самостоятельности не будет у нас».³⁰* Уездные органы покрывали некомпетентность, злоупотребления властью местных руководителей, «мотивируя это тем, что некем заменить», осуществляли «нажим на правооохранительные органы в защиту “своих” или наоборот “борьбу с чуждыми элементами”».³¹*

Растущее недовольство людей вызывали привилегии, а также беззакония, произвол, творимые руководителями, распространенное среди них пьянство, моральную и половую распущенность и т. п. Часто это происходило у всех на виду, поскольку тогдашние “ответственые работники” были более бесхитростными и еще не поднаторели прятать концы в воду и избегать посторонних глаз, как это часто делала впоследствии номенклатура. Тем не менее уже в то время они находили возможности устраивать себе официальные и неофициальные преимущества, ловко обходя разного рода ограничения.

Обстановка нэпа, образ жизни “новых капиталистов” не мог не воздействовать на усиление материального интереса в среде руководителей. Слово “растрата” было в двадцатые годы у всех на слуху. Многие ответственные работники в советских, профсоюзных и кооперативных учреждениях запускали руки в государственный и общественный карман в целях личного обогащения. Возникла страсть к приобретению имущества. Отдельные руководители, разведясь со старыми женами, искали себе новых среди дочерей нэпманов, оформляя на них покупку домов и незаконно присвоенные средства. Многие документы свидетельствуют о распространенности такого явления, как взяточничество.

Коррупция шла бок о бок с пьянством и развратом. О распространенности этих явлений среди коммунистов свидетельствуют материалы партийных проверок и чисток. Как сообщала Терская Контрольная комиссия, «пьянством заражены все ответственные работники, форма его переходит все границы — дебоши, скандалы и раскатывание с проститутками. Пьянство проникло дальше... в комсомольскую среду».³² Сообщалось, что уполномоченный Всеработземлеса в Курске увольнял всех женщин, не согласных вступить с ним в половую связь.³³*

О тех же явлениях рассказывает множество писем. Вот, например, письмо И. Ф. Голобородько из поселка Лугового Ивановского района Мелитопольского округа Екатеринославской губернии, полученное 4 мая 1925 г.

Известный смотритель

Прочитывая строки “Крестьянской газеты”, мне пришлось прочесть строки из речи т. Сталина о подготовке Коммунистической партии к чистке в 1925 г., каковая уже прошла и все замеченные лица в дурных своих поведениях выброшены. Выброшено много негодных элементов, но много еще и осталось в глухих закоулках деревень или хуторов, каковых не заметил глаз центров, а может его видит глаз крестьянина. Крестьянин их видит всех наперечет, он их знает, потому что крестьянину приходится с ними иметь дела. Крестьянину приходится дать удатку [взятку] да еще напоить самогоном. А написать заявление он боится на него, да вообще они, узяточники, прекрасно знают мнение крестьян. И если какие дела ведутся грязные, то знают с кем.

Я, крестьянин поселка Лугового Ново-Михайловского сельсовета Ивановского района, Мелитопольского округа., Екатеринославской губ. Кудинов*, выясняю следующее.

В совхозе Гофельда Мелитопольского окр., Екатеринославской губ. есть смотритель совхоза, каковой присматривается к самогону, а не за совхозом. Смотритель — т. Тихон Григорьевич и жена его Александра Сидоровна Шумякины. По их словам, будто партейны. Но самогон пьют до невозможности. Даже в 1923 г. На 1924 г. Шумякины дали трубу для варки самогона одному арендатору Ив. Горе с условием, чтобы Гора сварил с своей муки им самогону в 1925 г. На масляной т. Шумякин в [у] своих арендаторов Диковцев пьянствовал три дня. На третий день ночью приходит на другой хутор Нейфельда пьяный и с наганом в руках. Начинает ломаться, ругаться по матерному в [на] Чередника Павла Гордеенка, спрашивает самогону. Гордеенко, не имея самогону, отказал. За ним прибежали в розыске его сын комсомолист с винтовкой и арендатор Иван Кривородько, чтобы забрать, то он отказался с ними идти. А начал спрашивать в [у] П.Гордеенка девок. Но в хуторе Нейфельда девок нет, так что шумякинин замах остался без последствия и он пошел к арендатору Трофиму Гречке, в [у] какового на хозяйстве была невеста, и забрал на печку и спал до утра...**

Мы, арендаторы, просим редакцию “Крестьянской газеты” убрать негодного элемента от нас, ибо нам надоело слушать выражение Шумякина к арендаторам: кулаки, бандиты, паразиты и т. д.

В чем и подписуюсь — прохожий и ночевавший на хуторе Нейфельда

И. Ф. Голобородько.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 3. Д. 263. Л. 25‑25 (об). Подлинник. Рукопись.

___________

* Автор письма выступает как бы от лица арендующих землю в упоминаемом совхозе.

** Опущена часть письма, рассказывающая, каким неумелым показал себя Шумякин при молотьбе зерна.

По наблюдениям партийных работников «большей частью пьют бывшие рабочие и крестьяне, занявшие в годы гражданской войны и сейчас ответственные посты, но которые по своему возрасту и состоянию здоровья не могут учиться, считая, что через некоторое время они будут оттеснены на второй план».³⁴* И, как говорил один рабочий: «Коммунисты пьянствуют, главки устраивают кутежи, почему же рабочему не пить?»³⁵*

Коль скоро росло количество учреждений и число занятых в них людей, то создавалось впечатление о повсеместной “порче” аппарата по сравнению с годами революции и гражданской войны. Как говорилось в одном анонимном письме в “Крестьянскую газету” от 30 августа 1928 г.: «Набрали в партию всякой своры. Я наблюдаю все время и все хуже. В 1917 году лучше были люди, были и плохие некоторые, но мало, а сейчас все хуже: все карьеристы и пьяницы, лишь бы ему лучше было... Белогвардейцы в карательных отрядах мучили бедноту, убивали, а теперь пролезли в партию — тоже братья. Партеец напьется и буянит. Я знаю не одного, которые надругаются над бедными женщинами, где квартируют. И много кой-чего в народе недоразумения всякие нашоптывания такие. Партийцы знают и мучат людей, чтобы самим жилось хорошо и толстеть...».³⁶*

Вместе с назначениями выборы в органы власти теряли свое значение как фильтр на пути проникновения такого рода людей, и если таковые и происходили, то все более превращались в формальный ритуал утверждения новых выдвиженцев по заранее подобранному аппаратом списку. Как уже говорилось, подбор людей по принципу партийности и революционной биографии, записанной в анкетах, не гарантировал от засорения аппарата. Выдвиженцы, пополняя ряды партийно-советской бюрократии, превращались в особый слой управленцев со своими интересами, образом жизни, нравами, идеологией и т. д. Бюрократия, несмотря на все антибюрократические заклинания и кампании против нее, стремительно увеличивалась на всем протяжении 1920‑х годов (более, чем в 3 раза). Основную массу ее составили малообразованные люди из рабоче-крестьянской среды. Попадая в бюрократическую систему, они быстро усваивали свойственные всякой бюрократии черты: бумагопроизводство, иерархию и субординацию, карьеризм. Помноженные на некомпетентность, грубость и неотесанность они стали приобретать уродливые формы. Под новыми вывесками скрывалось старое по сути господство невежд, облеченных властью, над беззащитным народом. О том, что мало что изменилось после революции при строительстве социализма, как коммунисты используют власть в своих личных целях, рассказывает письмо в “Крестьянскую газету” селькора Григорьева из поселка Малополянский Староальметьевской волости Казанской губернии от 7 марта 1926 г.

Привьется ли социализм, а не капитализм?

Много пишут в газетах, много говорят на различных конференциях, съездах, собраниях о социалистическом строительстве в СССР. Много пишут и говорят о руководящем органе — партии коммунистов, которые, как пишется в газетах, деятельно, идейно, успешно проводят программу социализма в гуще деревенской массы! Это лишь звуки голосов, это лишь заполнение газетных страниц.

В действительности в деревне далеко не так, как это говорят на конференциях, на съездах и пишется в газетах. За время существования Советской власти я встречал только одного идейного и действительного в деревне коммуниста. Это было в 1919 г. по случаю состояния Чистопольского кантона на военном положении. В Альметьевский исполком из Чистополя был назначен председателем волисполкома коммунист Георгий Ильич Корнилов. Вот этого можно было считать коммунистом. За короткое пребывание Корнилова в Альметьевской волости в качестве председателя волисполкома был установлен им порядок. Беднота Корниловым была довольна, довольны были и середняки. Правда, богачи им довольны не были. Покойный Корнилов заходил к богачу свободно (как дома у себя), пообедал, чайку напился да еще с медком. Хозяин дома отчасти доволен тем, что председатель волисполкома т. Корнилов у него пообедал, чайку напился и, следовательно, к нему, богачу, т. Корнилов будет снисходителен. Тов. Корнилов поступал наоборот: надо ли наложить какой-либо налог, добыть какие-либо средства для волисполкома или крайне нуждающегося в чем-либо бедняка, Корнилов говорит: «Я вчера обедал у богача такого-то и видел у него большое состояние, надо на него наложить». И накладывал, и беднякам помогал, и последние были очень довольны им. Богачи же сильно были недовольны, в особенности если Корнилов знал, что у этого богача действительно есть хорошее состояние. Но никто не мог сказать, что т. Корнилов что-либо хотя бы у богача брал в свою пользу, кроме обеда, что бы то ни было. Жил действительно по программе коммунизма. Кроме одежды на себе Корнилов ничего не имел. Жаль такого человека, как т. Корнилов! Скоро сошел в могилу. После т. Корнилова заменил его Кошурин Александр — тоже коммунист! Тоже стал покойник. Но что это за коммунист Кошурин! За его жизнь столько крестьян потерпело от него обид, что и конца нет!

Последователей Кошурина — очень много коммунистов. Кошурин за короткое время сильно разбогател, несмотря на то, что живя в роскоши, тратя немало средств на это, а все-таки стал богачом. Пример Кошурина заразителен, многие коммунисты стали такими, около них устраиваются и беспартийные.

Есть такие, и немало: родители, старшие члены семьи — отрицательные коммунисты, а деточки их — “идейные комсомольцы”. Родители, верующие в церковь и уж никак не верующие в коммунизм, а детки — “наоборот”. Это все ложно, это сознательно куда-нибудь затесаться, чтобы получать жалованья. Относительно строительства социализма эти идейные товарищи ничуть не думают. Вот приведу пример. В Альметьеве есть фельдшер (хоть ротный) П. Французов, далеко не сочувствующий коммунизму, а сын и дочь его — “идейные комсомолы”. Сын местного попа Смелов тоже по протекции зачислен комсомолом и много других подобных вещей, которые ясно доказывают, что хотя они пишутся партийцами и будто бы идейные, что стремление не к социализму, а к капитализму. Не видел ни единого партийца, который бы своей идеей хотя бы какую-либо принес пользу бедняку, обществу, кооперативу, государству. Наоборот, от этих лиц или учреждений стремительно наживаются и хотят наживаться больше.

Вот почему мне кажется, что не привьется социализм, а скорее капитализм.

Крестьянин Григорьев

 РГАЭ. Ф. 396. Оп. 4. Д. 26. Л. 172‑172 (об). Подлинник. Рукопись.

В письме содержится представление автора о хорошем начальнике-коммунисте, надо сказать довольно сомнительное, хотя и соответствующее духу времени. Приносить пользу обществу путем догляда за односельчанами — иезуитский прием, соответствующий принципу: “цель оправдывает средства”. К сожалению, этот принцип находил все более широкую поддержку и понимание в народном сознании.

О крайне негативной реакции на рост бюрократизма в советском обществе свидетельствует анонимное письмо в “Крестьянскую газету” из Донбасса от 15 августа 1928 г., написанное как бы от имени всего рабочего класса и крестьянства. Письмо примечательно тем, что его содержание перекликается с идеями, рожденными в годы революции и гражданской войны и апеллирует к ним в сложившейся ситуации.

Дорогой редактор! Не скрывай этого письма, а огласи его народу.

Россия, а ныне СССР, называемая пролетарской страной, иго капитала сбросила и теперь власть находится в руках самих трудящихся. Посмотрим вглубь самого правления, кто правит? Наши выборные — им власть дается самим народом, а делается так, как предписывают из центра. Низы власти до того забюрократились, что уже нет возможности жить, налоги за налогами — нет пощады никому. Сельсовет имеет право по-своему усмотрению что хочет наложить. Народ стонет. Стон его не хотят и слушать. Крестьянство переживает кару, как дань кому платит. За что это все? Армия из крестьян была, есть и будет. Кто охраняет город и сейчас? Крестьянин. Но из крестьянина выжимают последние соки. У крестьянина нет союза, ему не разрешают иметь его власть. Почему? За что крестьянин сложил голову? За власть советов, улучшил жизнь рабочему, а его выборные сосут кровь из него, давят. Бюрократизм в полном разгаре по всему Союзу. Критика широкая, но не проговаривайся. Вся нечистота забралась в партию. Широкая дорога в партию! Они этого хотели. Они теперь воцарились у власти, у руля, а крестьянин-рабочий уже потерял надежду в справедливость выборов. Собрание рабочих или крестьян на селе — наше дело проголосовать, а уж выборный есть партиец-пьяница. Рабочие смотрят, что выдвигаемый массой редко проходит, а все партийцы. Что же это за класс, господство которого с каждым годом, днем все сильнее. Устроили хорошие ставки и живут на шее рабочего и крестьянина. Рабочий получает 50 рублей, а крестьянин — это крот, который лазает в земле, ему не нужно света, свободы не видеть.

Что же эта партия коммунистов, эта партия народная — борцы за власть свою, а народ пусть стонет, зато коммунисты живут: кто был ничем — тот всем стал.

Что это делается в России, за что мучают нас? До каких пор будут давить налогами нас, а рабочему не улучшать зарплату, что бы он мог себя прокормить и детей, обуть и учить? Где все наши завоевания? За что мы кровь невинную лили, перекопы брали, гнали паразита? А теперь кого гнать? Кто это делает? Почему не строят школ, почему только в газете пишете, а дела просвещения нет, чем больше неграмотных, тем лучше кучке жить. Что вы делаете? Вы возобновляете сами войну не с помещиками, а сами между собой. Кто к нам придет, никто, но народ готов поднять войну на кого, на коммуниста, залезшего в партию и давит людей налогами, распоряжениями и т. д. А сколько миллионов рублей народных проматывают, на барышень расходуют ради своих личных удовольствий. Как их судят судьи, судят на пять лет, через год уже во власти опять. Кто судит его? Приятель, засели они на производстве, на шахте, его друг в суде, и мотают денежки, наносят вред кругом. Они партийцы, коммунисты, на собрании такие идейные вовсю. На железной дороге администрация — это менструация. Месткомы, союз рабочих, служащих платят членские взносы, ему жалование 100 рублей и больше в месяц. Выполняет ли он волю рабочего или служащего? Нет. А чью? Администратора. А потом союз свыше. Зачем они? Не нужны. А положиться на хозяйственника можно? В вагоне мягком, международном, кто едет? Рабочий платит 50‑100 рублей за билет, получая 50 рублей в месяц, кому же устроили жизнь, кому завоевали эти увеселения? За что пушки, пулеметы гремели по всей России?

Нет, товарищи вожди, жизнь рабочему-крестьянину хуже губернатора*, его жизнь — кошмар. Страна полная слез, полная недовольства, вражды, ссоры, а класс** торжествует и доносит сводку со всех уголков СССР в штаб — в Москву — все хорошо. Москва, красная, революционная, дорогие вожди всего мира, обратите революционное внимание на стонущий народ. Москва, сделай распоряжение во все концы СССР и дай больше права трудящимся над управлением страной. Ибо все погибло, жаль, воевали за свободу, бились, дрались как львы на фронтах. А самое главное — очистить партию от мусора, от кровососов с участием беспартийных. И это лозунг обязательный, а если нет чистки, то лучше бы царя, его строй!

Пишу из толщи массы, все вижу: курьерские поезда, в вагонах шампанское и чего твоя душа желает, а рабочий работай, есть не проси. Поймите тактику: если сказать, а что добились, тот тут же ответ: ты политически неблагонадежный.

Что это творится? Москва, воспламени огнем, опять всех контр уничтожай. Подумают, что больной писал. Нет, не больной, но терпенье истощилось и просьба к товарищам — великим вождям нашей страны — взяться за дело Ильича и продолжать его. Не бросив аппарат управления. И больше пусть вожди проникают в толщу населения, разъезжая по всему Союзу, путем товарищеского опрашивания народа вообще и ладить жизнь нищеты.

Дорогой редактор, не порви это письмо, а дай его вождям, пусть услышат наш зов: мы, трудящиеся, погибаем от старых чиновников, позалезавших в партию. Дорогой редактор, горячая пролетарская просьба, передать это ничтожное письмо дорогим вождям М. И. Калинину, Рыкову и всем остальным братьям-революционерам.

С пролетарским приветом рабочие и крестьяне Донбасса. Ждем ваш рычаг управления свободы. Да здравствует нажим на бюрократа.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 6. Д. 114. Л. 710‑711 (об). Подлинник. Рукопись.

___________

* Имеется ввиду ходячее выражение: «положение хуже губернаторского».

** Подразумевается новый класс партийно-советской бюрократии.

В связи с ростом бюрократизма стали усиливаться “спецеедские” настроения, недовольство более высокими заработками специалистов и служащих, занятых в советских учреждениях. В какой-то мере им шла навстречу кампания по развитию критики и самокритики, развязанная руководством, и установка на чистки партийно-государственного аппарата, имевшие явно популистский характер и поддержанные снизу. Большое значение в нагнетании подобных настроений имел Шахтинский процесс по поводу раскрытия заговора “вредителей” в Донбассе, проходивший весной-летом 1928 г. и, как сегодня выяснилось, сфабрикованный органами ОГПУ. Не мудрено, что стали раздаваться призывы разделаться со специалистами, усилить бдительность. Любопытная реакция на Шахтинский процесс содержится в письме, присланном из д. Ротмистровки Галактевского района Шевченковского округа УССР.

Больше самокритики, всю работу под контроль рабоче-крестьянских масс!

Тов. Рыков сказал, что десять лет нас водила за нос группа контрреволюционеров в Шахтинском районе. Мне довольно смешным кажется такой ответ товарища Рыкова, я не берусь, конечно, разбирать всю речь т. Рыкова, но скажу, где же были партийные, профсоюзные силы, а также ГПУ, что они позволяли десять лет водить нас за нос. По всей вероятности они знали за эту контрреволюционную работу, ведь рабочие жаловались, но на жалобы рабочих мало обращали внимания. По всей вероятности были жалобы на шахтинскую группу инженеров и в центре, но там, возможно, только накладывали резолюцию “расследовать”. Приходила жалоба обратно на место и тут следственные органы учитывали, что такие-то инженеры на хорошем счету и отвечали в центр: фактом не подтверждается. А ведь ясно, как божий день, что в следственных органах есть волокитчики и бюрократы и вообще чуждый элемент Советской власти, который старается дискредетировать власть в глазах рабочих и крестьян. Ведь это факт — дело Рязанского губсуда, которое первый раскрыл селькор Щелоков, и этот герой погиб жертвой самоубийства. Ведь я не буду далеко ходить за фактами, я возьму просто наше крестьянское хозяйство. Я живу в районе, где возделывается сахарная свекла. Ведь спросите селянина, а как доволен он ценой и порядками? Конечно, нет, а почему? Да потому, что он ничего не знает, селянин находится в неведении. А можно поспорить: расходуется капитал государственный и куда и как отправляется сахар, какие отношения с крестьянством и на отчете наверняка селянин сказал: «там у вас все ладно, а там не так расходуются деньги, там нужно сделать экономию денег, а туда отпустить лишнюю копейку». Но к сожалению, у нас ничего этого нет, а надо, чтобы была рабочая крестьянская критика, здоровая, революционная самокритика. Хотя возьмем дело Вели Ибраимова [Ибрагимова], председателя Крымского ЦИКа*, который со своей группой вел контрреволюционную работу. Это доказывает то, что в наших верхушках есть чуждый элемент советской власти, который надо вымести красной метлой, иначе мы не избавимся от контрреволюционного международного капитала внутри, а это можно тогда только сделать, когда крестьянин и рабочий не будет бояться свободно высказываться про работу того или другого учреждения, а то выходит у нас совсем неладно. Видишь ошибку, например, крестьянин в райисполкоме и грубую ошибку разгильдяйства и бюрократизм полнейший, а скажи это голове, то есть председателю РИК, так он тебя еще вздует, а это факт, наш селянин уплатил налог полностью, просрочил несколько дней и уплатил с пеней и у него насчитали лишнюю пеню, и он оказался недобросовестным плательщиком. Он за восемь верст пошел в район справляться, ему сказали, да, неправильно с вас высчитали пеню, но все-таки вы уплатите, а потом заявление напишите, мы разберем и тогда деньги по заявлении вам вернем. Крестьянина этого задело, как это так: сами видят, что неправильно, да пиши еще заявление, а нельзя проще — исправить ошибку, да и с концом. Он написал им заявление, где назвал их бюрократами и волокитчиками, мол, за то, что по-казенному считают. Конечно, он обозвал того, кто считал бюрократом, а голова райисполкома пришил дело по 76 статье Уголовного кодекса**, и все дело тянется из-за десяти копеек и крестьянин говорит мне: копейки не прощают, не прощу я им тоже. И как видите, дело простое, а крестьянин, конечно, простой середняк, говорит: «нет правды в Советской России». Я все же думаю, что правда есть и эти волокитчики будут наказаны, которые так издеваются над крестьянином. Про суд над крестьянином этим я напишу, когда будет он и постараюсь его заявление и приговор суда прислать вам. Причем его заявление написано наподобие фельетона, слишком ядовитое. Ну, что ж, я считаю, что крестьянин прав, иначе говоря, тот, что в налоговом отделении сидит, десять раз должен посчитать, а раз записал, тогда правильно будет или же говоря: взялся за гуж, не говори, что не дюж. И крестьянин наш боится высказаться часто из-за того, что он чувствует какой-то пресс над собой. Надо этот пресс удалить, это запугивание, и дать свободную критику крестьянину, иначе волокиту, бюрократизм и контрреволюцию не изживешь. А для этого надо в центре завести отдел следственных работников, то есть разъездных следователей, человек 100, которые были бы преданы советской власти, потому что следственные органы у нас стоят еще не на должной высоте. Это доказывают дела судебных работников, которых так много раскрывают.

Селькор 764902/2, Корженков П. А.

РГАЭ. Ф. 396. Оп. 6. Д. 114. Л. 748‑750. Машинописная копия.

___________

* Летом 1928 г. ЦК провел проверку руководящих работников Крымской АССР и учинил среди них настоящий разгром по обвинению в националистическом уклоне, поддержке бывших белогвардейцев, контрреволюционеров и кулаков. После этого в Крыму была провозглашена борьба с так называемой “вели-ибрагимовщиной”.

** 76 статья УК РСФСР — наказания за организацию и участие в разбойных нападениях..., налетах на советские учреждения и т. п.

Слово “вредитель” применительно к бюрократу, взяточнику и им подобным все чаще начинает употребляться на страницах писем. Покончить с ними, как считали авторы, можно только с помощью критики, идущей снизу, и в тесном контакте с работниками следственных органов и путем ужесточения карательных мер. В будущем социалистическом обществе не должно быть места “плохим коммунистам”, начальникам, злоупотребляющим властью. Этот мотив все чаще звучит в письмах по мере того, как обозначались нэповские тупики. Каким же виделся этот будущий социализм глазами народа? Об этом — следующая глава книги.

Примечания: