Предисловие Каутского.
Настоящее произведение было прислано для напечатания в редакцию журнала “Neue Zeit”. Однако, его размеры оказались для этого слишком большими, и пишущий эти строки посоветовал издателю “Neue Zeit” отпечатать предлагаемое сочинение отдельной брошюрой.
Следовательно, автор этого предисловия до некоторой степени несет на себе ответственность за появление книги, причем его ответственность усиливается тем обстоятельством, что автор ее по очень простым соображениям выступает под псевдонимом: его принуждает к этому прославленная свобода, которою наука пользуется в стране поэтов и мыслителей.
Многие, быть может, зададутся вопросом, каким образом мы могли заинтересоваться изданием книги, автор которой стоит отнюдь не на нашей точке зрения. Автор, несомненно, гораздо больше приближается к Антону Менгеру, чем к Карлу Марксу; он неоднократно критикует в своем труде как отдельных марксистов, так и все наше направление в целом.
Но, несмотря на все разногласия с нами, он все-таки — социалист, а потому и не мог рассчитывать, чтобы какая-либо буржуазная фирма взялась за издание его книги. Нам было бы, однако, очень жаль, если бы она вовсе не появилась в печати, так как предлагаемая работа заполняет, или, по крайней мере, пытается заполнить один из пробелов в социалистической литературе.
Правда, автор занят исключительно “государством будущего”, “конечной целью социалистического движения”, т. е. вопросом, который для нас, якобы, в высокой степени безразличен; так, по крайней мере, с торжеством заявляют все те, кто с нетерпением ждет желанного крушения марксизма и поэтому пытается обнаружить “кризис” его в отрывочных замечаниях, которые нередко совершенно неправильно оцениваются как противниками, так и сторонниками этого учения.
Пророки крушения и кризиса марксизма ссылаются на фразу Бернштейна, будто бы он “чрезвычайно мало интересуется тем, что в обиходе принято называть “конечной целью социализма”; для него цель эта, какова бы она ни была, ничто, а движение — все”; однако, у самого Бернштейна этот вопрос поставлен совершенно правильно. Впрочем, такие разъяснения излишни: понятно, что постановка вопроса у Бернштейна в действительности вовсе не такова, какою она кажется на первый взгляд, так как упомянутая фраза выхвачена из целого ряда статей, в которых трактуется именно вопрос о конечных целях социалистического движения. И если бы кажущийся смысл этой фразы совпадал с истинным, то Бернштейн не только перестал бы быть марксистом, но и теоретиком, даже просто культурным человеком. Ни один вопрос не обращает на себя такого большого внимания всего культурного человечества, как вопрос о цели, к которой стремится все более расширяющееся могучее движение пролетариата. Относительно этой цели в различных лагерях господствуют самые противоположные мнения, но нигде нельзя встретить равнодушного отношения к ней; она одинаково занимает как противников, так и сторонников социализма. Различие во взглядах обусловливается именно целью, а не большим или меньшим интересом к цели. Всякий мыслящий человек ясно сознает, что движение пролетариата неудержимо. Только глупцы и тупые насильники способны воображать, что насилием можно надолго подавить пролетариат. Люди, понимающие знамения времени, давно уже отрешились от подобных взглядов. Для них ясно и несомненно, что пролетарское движение достигнет своей цели, предначертанной тенденциями экономического развития. Но какова эта цель? Для одних, для буржуазных социальных политиков, это социальный мир, примирение капитала с трудом, которое, по их мнению, должно наступить тогда, когда труд противостанет капиталу, как равноправный и равносильный фактор. Для других, для пролетарских социалистов, очевидно, что противоречие между капиталом и трудом неизгладимо. Классовая борьба между ними должна кончиться и кончится поражением капитала, победой труда, — переходом средств производства в руки рабочего класса, т. е. установлением нового способа производства.
В этом заключается принципиальное, основное противоречие, отделяющее буржуазных социальных политиков от пролетарской социал-демократии; на нем сосредоточивается наибольшее внимание теоретиков и того и другого лагеря. В вопросах практического движения пути их в наше время нередко параллельны, — обе стороны стремятся к улучшению положения рабочего класса; часто они прибегают к одинаковым средствам; неодинакова только та энергия, с которой применяются эти средства. Буржуазные социальные политики отличаются от социал-демократов тем, что они возлагают на применение этих средств совершенно иные надежды.
Те мероприятия, которые, по мнению одних, должны превратить пролетариев из заклятых врагов существующего строя в его верную опору, по мнению других, должны расчистить путь к еще более напряженной и усиленной борьбе с этим строем. На пути к осуществлению ближайших практических мер стоит только одно препятствие — бессмысленное зверство власть имущих в политике и экономике, но не теоретические разногласия. Развитие профессионального движения, законодательная охрана труда и т. д. могут выдвинуть еще целый ряд, быть может, очень важных детальных вопросов, — теоретически решающие споры закончены; дальнейший практический успех в этом направлении — только вопрос силы. Употребленное нами слово “только” ни в коем случае не должно выражать пренебрежения. Хотя эти вопросы социальной политики в настоящее время являются лишь “детальными” и “вопросами силы”, тем не менее и именно поэтому они самые важные в практическом отношении, и им уделяется наибольшее место в пролетарском движении. Но для теоретика они не самые интересные. Напротив, самые оживленные споры теоретиков касаются именно цели пролетарского движения, вопроса о направлении экономического и политического развития и о его потребностях. В этой области еще ведется ожесточенная теоретическая борьба. Что выиграли бы наши противники, если бы какому-нибудь марксисту действительно взбрело на ум заявить, что цель для него утратила интерес? Разве в этом заключалось бы хоть малейшее доказательство правильности их воззрения?
Пусть же господа социальные политики, прежде чем говорить о кризисе и крушении марксизма, покажут нам хотя бы одного серьезного марксиста, признавшего их цель и уверовавшего в возможность социального мира по их рецепту. То, что они называют кризисами, искони происходило в марксизме и всегда будет происходить именно потому, что он — не мертвая догма, а живое учение, почерпнутое из жизни и постоянно обновляющееся с изменением ее условий. Естественно, что при этом не бывает недостатка в разногласиях и что таковые возникают тем чаще и скорее, чем шире круг марксистов-теоретиков. Но марксизм далек от того, чтобы подобные разногласия могли поколебать его основные принципы; он постоянно крепнет и утверждается по мере развития действительного хода вещей. Возможность осуществления социального мира с каждым днем становится все меньше и меньше; каждый успешный шаг в организации рабочих встречает противовес в организации капиталистов, борьба между пролетариями и предпринимателями с каждым конфликтом все более и более потрясает общество в его основных устоях, превращаясь постепенно в непрекращающуюся, гражданскую войну, в которой участвуют все классы и партии государства. И подобно развитию классовой борьбы, развитие экономическое идет в направлении, предусмотренном Марксом, и мы не имеем ни малейших оснований изменять той цели, которую он вместе с Энгельсом раскрыл перед нами.
Конечно, полнейшая ясность и всеобщее признание намеченной цели вовсе не исключают возможности возникновения разногласий относительно наиболее удобного пути, ведущего к ней, и относительно возможной его длины. Разногласия подчас могут быть очень значительны и при известных условиях иметь даже немаловажные практические последствия. Но здесь неуместно распространяться на этот счет. Нам нужно только доказать, что конечная социалистическая цель вовсе не утратила значения для социал-демократии.
Между тем возникает вопрос, может ли детальное изображение будущего, заключающееся в предлагаемом сочинении, способствовать выяснению конечной цели нашего движения. Автор указывает даже на то обстоятельство, что социал-демократия до последнего времени всегда относилась отрицательно к попыткам изобразить наглядно государство будущего. Это утверждение нуждается в оговорке. Конечно, мы рассматриваем социалистическое общество будущего как постоянно развивающийся и преобразовывающийся организм, подобно всем другим общественным формациям; мы можем до некоторой степени изучить направление его развития, но не отдельные формы, которые оно может принять. Для нас не подлежит ни малейшему сомнению одно; эти формы будут совсем не такие, какими мы их себе пытаемся представить. Ведь всякий рисующий в наше время картину будущего общества должен оставить без внимания целый ряд факторов, могущих возникнуть только впоследствии, например, новые изобретения, которых мы не знаем и которые могут существенно изменить всю картину. Кроме того невозможно уяснить себе все наличные, существующие уже в настоящее время факторы социалистического общества и точно оценить их возможное развитие. Искусство всегда отстает от действительности, даже в тех случаях, когда оно только копирует ее, тем более там, где оно должно конструировать ее изображение на основании немногих известных черт.
В виду сказанного социал-демократия всегда отказывалась и должна была отказываться от каких бы то ни было изображений будущего и не могла признавать их своей целью.
Из этого, однако, вовсе не следует, что она осуждала попытки подобных конструкций. Всякий, кто ставить себе какую-нибудь отдаленную цель, чувствует потребность продумать свои идеи до конца, взвесить все последствия практического осуществления своих идеалов, конструировать в голове, так сказать, надстройку грядущего общественного здания, фундамент которого уже очерчивается тенденциями экономического развития современности. Чем основательнее каждый проделает этот мыслительный процесс, тем тверже станет его убеждение, тем яснее и сознательнее будет его практическая деятельность.
Но результаты таких попыток заглянуть в будущее должны быть неодинаковыми для различных лиц, меняясь соответственно темпераменту, просвещенности, личным симпатиям и влиянию окружающей среды. Художник представит себе будущее иначе, чем статистик; философ — иначе, чем наивная, нетронутая культурой натура; юноша увидишь будущее в одном, старик — в другом свете. И несмотря на такое различие, исследование выводов, вытекающих из практического осуществления намеченных идеалов, будет настолько же полезным и поучительным, насколько и необходимым мыслительным процессом. Этот процесс в современной стадии социалистического движения не может принести большого вреда, так как движение охватывает преимущественно практические задачи дня, вследствие чего нельзя опасаться, что из-за будущего оно может забыть настоящее.
Когда у некоторых, особенно живых, одаренных чрезвычайно богатой фантазией и очень энергичных натур конструкции будущего принимают конкретные формы, выливаясь в изображения социалистического строя, то и против этого ничего нельзя сказать. Социал-демократия в свое время отнеслась к роману Беллами “За сто лет” критически, но не отрицательно; она не только не “запрещала” эту книгу, но, наоборот, способствовала ее распространению. А утопия Уильяма Морриса “Kunde von Nirgendwo” (Вести из несуществующей страны) была напечатана в “Neue Zeit”.
Социал-демократия выступает против попыток изобразить будущее только тогда, когда подобные попытки хотят дать больше, чем простое описание того, что возможно и желательно, когда высказывается притязание придать им характер обязательного катехизиса социалистического движения, притязание сделать их основой его практической деятельности, как это было, например, с плоской утопией Гертцки “Freiland” (Страна свободы).
Там, где подобных притязаний нет, социал-демократии незачем воспрещать фантазии о социалистическом будущем, тем более, что при известных условиях такие произведения, составленные с полным пониманием дела и умело, могут иметь немаловажное значение в деле пропаганды.
Основой деятельности социал-демократии, конечно, всегда будет классовая борьба пролетариата. Это, само собой разумеется, не значит, что социал-демократия не может рассчитывать на приток сил из других классов. Но те лица, которые приходят к ней из не пролетарских слоев населения, привлекаются именно тем, что она отстаивает интересы пролетариата. Сюда относятся, с одной стороны, те элементы, которые чувствуют близость собственной пролетаризации и этим заинтересованы в улучшении положения пролетариата, с другой стороны — лица, становящиеся сторонниками дела рабочего класса из идеальных побуждений. Во всяком случае силу и влияние социал-демократии создают и определяют не какие-нибудь конструкции будущего, а вполне определенные пролетарские интересы.
Однако, сила социал-демократии основывается не только на том, что она защищает ближайшие интересы рабочего класса, но в равной мере зиждется и на ее отдаленных целях, на ее идеалах, которые, конечно, так же, как и ближайшие задачи, отвечают очень реальным потребностям и соображениям. Нет ничего ошибочнее воззрения, которое теперь часто высказывается, будто социал-демократия выросла и окрепла единственно благодаря своему участию в повседневной классовой борьбе, будто ее идеалы очень красивая, но совершенно лишенная практического значения декорация. Наоборот, большая, лучшая часть ее силы заключается в том, что из всех современных партий она одна имеет идеалы, великие цели, лежащие далеко за пределами современного общественного строя. Это не трудно обнаружить даже самым кратким исследованием.
Антагонизма между пролетариатом и капиталом уничтожить нельзя; он должен все более обостряться. Однако, политическая победа пролетариата безусловно исключает возможность продолжения существования капиталистического способа производства. Когда эта победа станет неизбежна, гибель капитализма будет вне сомнения. Поэтому пролетариат, борющийся за политическую диктатуру, тем определеннее должен поставить себе целью введение нового способа производства, построенного на приобретениях старого и отвечающего пролетарским интересам, чем глубже он понял условия своего существования и чем тверже он уверен в самом себе и в своем деле. Его социалистические идеалы настолько же вытекают из его уверенности в победе, насколько она в свою очередь поддерживается и питается ими. Его идеальные, или, если угодно, революционные цели — в данном случае это одно и то же, — являются также и самыми тесными узами, сплачивающими в единый, сильный организм обособленные слои рабочих, имеющих различные ближайшие интересы. Отнимите у борющегося пролетариата его социалистические идеалы — вы лишите его активного энтузиазма, лишите его сплоченности.
Кроме того, социалистическое движение утратит, благодаря этому, большую часть своей притягательной силы, вербовавшей ему сторонников как в низших, так и в высших слоях общества; с одной стороны, уменьшится его агитационная сила в тех слоях пролетариата, которые едва могут рассчитывать на успех в будничной борьбе за лучшее положение, которых только надежда на коренной переворот существующих отношений может вырвать из гнетущих объятий апатичного отчаяния; а с другой стороны, рабочая партия, отказывающаяся от социалистических идеалов и ограничивающая свою деятельность борьбой за заработную плату и законодательную охрану труда и другими задачами повседневной жизни, теряет вместе с тем способность привлечь на свою сторону лучшие элементы буржуазной “интеллигенции”, скорее всего присоединяющиеся к пролетариату. Пролетариату нужны опытные, образованные мыслители, которые возвышают его интеллектуально и придают его движениям целесообразность и единство; их он берет из рядов буржуазной “интеллигенции”. так как сам может выдвинуть их лишь с большим трудом. Для таких высокоразвитых в умственном отношении и самоотверженных умов буржуазии пролетарское движение будет тем привлекательнее, чем оно идеалистичнее, т. е., чем выше те цели, которые оно себе ставит. Наиболее выдающееся великие утописты, эти лучшие, глубочайшие мыслители буржуазии, не могли уяснить себе значения повседневной пролетарской борьбы; их увлекало лишь само уничтожение пролетариата, как такового, уничтожение существующего способа производства: великая борьба за мелкие, сомнительные победы отталкивала их. Бессмертная заслуга Маркса и Энгельса состоит именно в том, что они примирили это противоречие, выяснили значение будничной борьбы пролетариата для его освобождения и сообщили последнему таким путем непобедимую движущую силу. Но и Маркс и Энгельс, так же, как и Лассаль и почти все вышедшие из буржуазии элементы нашей партии, пришли к пролетариату как идеалисты и революционеры, в качестве борцов против существующего общественного и государственного строя, а не поборниками тех или иных рабочелюбивых мер. Если из теоретических соображений не следует заслонять цель движением, то тем более этого не позволяют сделать практические соображения пропаганды.
Однако, социалистическая пропаганда так же мало, как и развитие социалистической теории, нуждается в конструировании и подробной обрисовке государства будущего. Для того, чтобы познать цели освободительной борьбы пролетариата настолько, насколько это необходимо для удовлетворения практических потребностей нашего поколения, достаточно исследовать современность, открыть в ней зародыши и тенденции, могущие впоследствии развиться в факторы, определяющие будущность. Но массы людей воодушевляются не голыми абстракциями, а лишь конкретными перспективами. Отсюда вытекает пропагандистская сила социалистических утопий. Нельзя объяснять случайностью того, что из двух наиболее распространенных произведений социалистической литературы последнего десятилетия, — “За сто лет” Беллами и “Женщина и социализм” Бебеля, — первое является романтическим описанием будущего, а второе отличается обилием и наглядностью предположений о будущем.
Есть еще один мотив пропагандистского характера, поддерживающий стремление к наглядному, осязательному изображению будущего строя. В противовес утопиям социалистов, противники последних обнаруживают склонность изобразить будущее и показать, какие последствия повлечет за собой, по их мнению, победа пролетариата. Желание опровергнуть подобные антиутопии побуждает даже таких социалистов, которые вовсе не обладают художественной фантазией, пуститься, — иногда правда робко и уклончиво, — в эту область. Такой апологический характер носит труд, предлагаемый вниманию читателей.
Наши противники обыкновенно выдвигают против осуществления социалистических идей главным образом два довода: во-первых, то, что социализм противоречит “природе человека”, а во-вторых, что социалистическое равенство есть равенство нищеты.
Допустим, что первый довод основателен; тем не менее он еще ровно ничего не говорит против возможности осуществления социализма. Решающим фактором является вопрос о неизбежности победы пролетариата и поражения капитализма; если и то и другое неизбежно, то социализм станет общественной необходимостью. Разве при настоящих условиях мыслим какой-нибудь иной, не социалистический и не капиталистический, способ производства?
Раз социализм сделается общественно-необходимым, то из всех столкновений между ним и “человеческой природой” он должен будет выходить победителем, а она побежденной, так как общество всегда оказывается сильнее “человеческой природы”, т. е. индивидуума. Самую ясную иллюстрацию этого дает нам современное общество, которое уже давно должно было бы рухнуть и погибнуть, если бы его могли сокрушить конфликты человека с природой. Известно, что голод и любовь — два главных фактора, постоянно поддерживающие в движении весь механизм природы, а следовательно, и человеческую натуру. Кажется, что первенствуют они. Но что мы видим в действительности? Перед витринами переполненных всевозможными продуктами булочных, мясных и самых разнообразных торговых заведений стоят толпы людей, которые голодают, — нет, хуже! — которые видят, как голод терзает их собственных детей, и которые все-таки противятся велениям голода, ничего не берут из обильных запасов, лежащих перед их глазами. Их сдерживает не только страх перед неумолимой строгостью карающего закона, но еще гораздо более властное, глубоко укоренившееся в них уважение к собственности. Общественная норма, созданная общественными потребностями, оказывается сильнее голода.
А любовь? Общество запрещает девушкам, — по крайней мере, девушкам имущих классов, — наслаждения вне брачной любви; но “законный брак” становится все менее доступен непрерывно увеличивающемуся числу девушек. Миллионы их отказываются вследствие этого от всякой любви; они готовы скорее остаться старыми девами, чем искать счастья во внебрачной любви; их принуждает к этому не только давление внешних условий, но главным образом то, что закон общества для них выше их собственной “человеческой природы”.
Если бы социализм действительно противоречил некоторым особенным свойствам человеческой натуры, то в этом нельзя было бы усматривать доказательство его неосуществимости, а лишь то, что и он не водворит рая на земле. Отсюда, однако, вовсе не следует выводить заключение, что он будет иметь хоть отдаленное сходство с тем адом, каким современное общество является для большинства своих членов. Конечно, совершенно излишне ломать голову над размышлениями о степени счастья, которое воцарится в обществе при социалистическом строе; розовые мечты одной стороны доказывают так же мало, как и мрачные предположения другой; спор об этом — спор о призраках.
Хотя мы и не можем ручаться за то, что социалистическое общество доставит всем определенную меру счастья, тем не менее мы имеем полное основание относиться к будущему без всякого пессимизма. Из двух наиболее сильных естественных потребностей одна, именно голод, несомненно, получит полное удовлетворение. Не так просто решается вопрос относительно второй, — любви. Социалистическое общество будет первым социальным строем, в котором создадутся условия, допускаются осуществление индивидуальной половой любви и экономической самостоятельности женщины без проституции. В первобытные времена проституции не было, но не было также и индивидуальной любви. На этой почве в будущем могут возникнуть очень жестокие конфликты, особенно тягостные для “мужской природы”, которая в наше время ни с какими коллизиями незнакома. Но во всяком случае можно предположить, что не только для женщин, но и для большинства мужчин социализм может создать более удовлетворительные формы половой жизни, чем современные общественные отношения.
Наряду с чувствами голода и любви особенно сильными стремлениями человеческой природы являются социальные. Человек по природе общественное животное, и общественные инстинкты, честолюбие, сознание долга, альтруизм, так глубоко вкоренились в его психику, что даже века ожесточеннейшей борьбы за существование не могли их в нем погасить. Эта сторона человеческой природы найдет в социалистическом строе благоприятные условия для проявления и развития своей деятельности.
Характерно, что наши выдающееся утописты знали человеческую душу так, как ее знали очень немногие. Своими наблюдениями они проложили новые пути в области психологии и педагогики. А ведь им социализм казался строем, наиболее соответствующим природе человека, следовательно, доставляющим людям наибольшее счастье.
Конечно, это утопично. Такой формы общества, которая была бы удовлетворительна или совершенна во всех отношениях, нет. Главной движущей силой общественного развития является не стремление согласовать его с потребностями человеческой природы, а технический прогресс. Техника — вот, в конечном счете, основной фактор, определяющий формы общественного сотрудничества и вместе с тем вообще формы общества.
Для того, чтобы известная социальная организация доставляла своим членам максимум счастья, которое она вообще способна доставить, она должна строго соответствовать экономическим условиям общественной жизни. Было бы, однако, неразумно наперед учитывать возможную сумму счастья, обеспечиваемую определенным общественным строем. Социалист, конечно, предполагает, что тот общественный строй, к которому он стремится, будет лишен недостатков капиталистического общества. Мы даже не можем себе представить, какие недостатки принесет со своей стороны социалистический строй. Но каковы бы они ни были, предположение, будто социалистическое общество в силу своего противоречия требованиям “человеческой природы” приведет к величайшей нравственной нищете, не только не соответствует известным в наше время фактам, по прямо-таки опровергается ими.
Нам говорят, однако, что социалистическое общество приведет не только к моральной, но и к материальной нищете. Это второе соображение, которое выставляют против нас наши противники. По их мнению, производительность труда настолько незначительна, что лишь ничтожное меньшинство людей может пользоваться благосостоянием, обеспечивающим возможность заниматься науками и искусством. Уничтожение классов неминуемо лишит богатства это меньшинство и не сможет обогатить массы. Наука и искусство исчезнут, и в конце концов вместо экономического прогресса наступит ужасный упадок, всеобщая нужда и нищета.
Для того, чтобы доказать это, статистики, — не скупящиеся. на розовые краски, когда им надо изобразить величественную картину всеобщего довольства и благосостояния в капиталистическом обществе, — рисуют все в самом мрачном свете: народная нищета внезапно развертывается перед ними во всем своем ужасающем объеме. Нет никакой надобности разоблачать в данном случае подобные статистические фокусы, так как они, несмотря на все выводы из них, ровно ничего не доказывают. Такие расчеты основаны на том предположении, что размеры производства в социалистическом обществе будут не больше, чем в капиталистическом, и даже, если бы эти расчеты были правильно произведены, на основании их можно было бы доказать только одно: уничтожение классовых противоречий внутри современного общества привело бы к равенству нищеты. Заметим, кстати, что говорится только об уничтожении классовых, а не об уравнении индивидуальных противоречий; следовательно, научные потуги наших дарвинистов и других ученых господ, силящихся доказать невозможность такого уравнения, не что иное, как беспочвенная болтовня.
Но мы, социалисты, настаиваем именно на том, что производительность труда при социалистическом способе производства значительно возрастет. До последнего времени она не была вычислена; выяснения касались преимущественно факторов, препятствующих развитию производительных сил современного общества, и условий, ведущих к их расточению. Влиянию этих факторов противопоставляются выгоды планомерно отрегулированного производства, уничтожения добровольной и вынужденной праздности, устранения общественных паразитов и всестороннего проведения технических усовершенствований. Уже Томас Мор сделал несколько метких замечаний по этому поводу; после него мы встречаем такие соображения у всех выдающихся социалистов. Между прочим Маркс в “Капитале” тоже даль очень важные указания на этот счет. Однако, как ни велика доказательная сила подобных соображений для теоретика, — массу публики можно убедить только конкретными фактами, наглядными цифрами.
Несмотря на это, легко понять, почему до сих пор мы не имеем точного, основанного на цифровых данных доказательства того, что современные производительные силы при существовании планомерно отрегулированного общественного хозяйства могут обеспечить достаточное благосостояние всему обществу. Подобное доказательство можно представить только на основании детальной картины грядущего общественного строя, а такая картина никогда не будет соответствовать действительности, так как никому не суждено вполне ясно познать будущее, поэтому такая картина не может служить прообразом устройства будущего общества, а только примером, иллюстрирующим возможность осуществления социализма. Трудно найти охотника, который бы, ради одного только примера, взялся за подробные исследования и сделал необходимые вычисления, без которых теряется доказательная сила таких примеров. Все, что было сделано до сих пор в этой области, как, например, утопия Гертцки, представляет собою смешные и жалкие предположения, сделанные наугад. Настоящая работа, насколько мы знаем, является первой попыткой доказать на основании точных цифровых данных, что уже при современном состоянии производительных сил, при самом щедром вознаграждении экспроприируемых капиталистов и даже их потомства, можно обеспечить всем членам общества удовлетворительное материальное существование, если общество само возьмет в свои руки планомерное производство по крайней мере в тех отраслях промышленности, которые доставляют необходимые предметы личного и производительного потребления. Предлагаемое исследование сохраняет всю свою убедительность как для того, кто представляет себе общество будущего иначе, чем автор, так и для того, кто хорошо знает, что это общество будет иметь вовсе не такой вид, как мы думаем. Все изменения, могущие со временем ослабить значение картины будущего общественного строя, нарисованной Атлантикусом, без сомнения, сведутся к двум основным: во-первых, к прогрессу техники, который, быть может, разовьет производительные силы в гораздо большей степени, чем предполагает Атлантикус; во-вторых, к прогрессу сознательности и просвещенности, который поможет обществу приспособить свою организацию к существующим экономическим условиям более целесообразно, чем ожидает автор. Следовательно, если мы и можем быть твердо убеждены в неточности набросанной им картины будущего строя, тем не менее мы в праве настаивать, что фактические отклонения действительности от данного изображения поведут не к ослаблению или опровержению, а к утверждению главной идеи произведения Атлантикуса, и что возможность всеобщего благосостояния в социалистическом обществе окажется большей, чем думает автор.
В виду вышеизложенных соображений мы считаем предлагаемое произведение достойным внимания, Из этого, однако, вовсе не следует, что мы готовы подписаться под каждым его словом. Мы очень значительно расходимся с автором во взглядах на многие вопросы. Впрочем, в предисловии к книге не место для ее критики.
Об одном только вопросе мы считаем нужным высказать свое особое мнение, так как он касается проблемы, возбуждающей в настоящее время оживленные прения; это вопрос о колониальной политике. Атлантикус стоит на той точке зрения, что социалистическое государство не может обойтись без колониальных владений, и считается в своем сочинении с этим обстоятельством, как с фактом. Он исходит из того положения, что социалистическое общество по существу должно быть самодовлеющим организмом, который сам производит все нужные ему продукты. Однако, современный культурный человек не может удовлетворить все свои потребности продуктами одной страны или зоны. Следовательно, европейское социалистическое общество лишь в том случае может гарантировать всем своим членам вполне культурное существование, если оно будет владеть тропическими колониями и введет там принудительный труд. Поэтому социал-демократия должна относиться к политике заморских завоеваний не враждебно, а одобрительно.
Один этот вопрос ясно показывает, как мало похожи на бесплодную болтовню попытки по возможности определеннее распознать будущность. Чем удачнее будут подобные попытки, чем сознательнее и дальновиднее будет наша политика, тем целесообразнее будет и наша современная работа, которая, ведь, не что иное, как подготовка будущего. Социал-демократия была бы очень близорука, если бы противодействовала политике колониальных приобретений единственно из враждебности к современному правительству, и если бы будущее экономическое развитие Германии могло потерпеть от такого противодействия непоправимый вред. Мы думаем, однако, что наше отрицательное отношение к приобретению заокеанских владений оправдывается не только с точки зрения ближайших интересов, но и будущих.
Ни одна страна не остается вечно в стадии колонии, т. е. в зависимости от другой страны, стоящей на высшей ступени культурного развития, находящейся в большом отдалении от нее и эксплуатирующей ее. Значительное расстояние колонии от метрополии и различие их интересов препятствуют слиянию населения той и другой в одну нацию, что часто наблюдается при насильственном объединении под властью одного завоевателя смежных областей. По мере своего культурного развития, колония все больше станет стремиться к самостоятельности, к разрыву с господствующей страной.
Нельзя предугадать время, которое потребуется для того, чтобы европейское общество утратило свои наиболее существенные капиталистические черты и заменило их социалистическими. Легче всего можно ошибиться в оценке темпа определенного общественного развития, и ошибаться могут при этом не только оптимисты, но и пессимисты. На пророчества в этом отношении мы ни в коем случае не пойдем. Чем более трезво мы станем смотреть на грядущее развитие, чем скромнее мы рассчитаем его темп, тем увереннее можно сказать, что за этот период стремление современных колоний к самостоятельности успеет реализоваться. В настоящее время Япония уже сделалась первостепенной державой и заняла место рядом с европейскими государствами. Можно ли предполагать, что Ост-Индия в течение еще пятидесяти лет станет сносить владычество Англии и Китай — господство европейцев, какую бы форму это владычество ни принимало? Культура и могучие средства европейской цивилизации быстро распространяются в этих странах, и кажется вероятным, что прежде, чем Европа станет социалистической, Япония, Китай и Индия соединятся, чтобы перевести доктрину Монроэ на азиатский язык и провозгласить: Азия для азиатов.
Остается Африка. Но и здесь быстро развивается культура, подобная европейской. Египет на севере, Капская земля на юге — это зародыши двух больших самостоятельных африканских государства Современными завоеваниями англичан в Африке воспользуется отнюдь не Англия, а эти будущие африканские государства. Кто знает, не поглотит ли в течение ближайшего века могущественный самостоятельный Египет восточно-африканские колонии Германии? А если “Южно-Африканские Соединенные Штаты” не сделают того же самого с юго-западными африканскими владениями Германии, то это случится единственно по той причине, что эта прекрасная страна — безнадежнейшая песчаная пустыня.
Современные колонии — с точки зрения всемирной истории, а не их самостоятельного существования — только эфемерные владения. Приобретение этих колоний не имеет никакого значения для социалистического будущего. Наше отношение к колониальной политике достаточно обосновать с точки зрения пролетарских интересов, не идущих далее ближайшего будущего.
Довольно трудно определить размеры колониальных владений, которые пролетариат унаследует вместе с другими приобретениями капитализма от современного общества. Во всяком случае он поступить очень благоразумно, если не станет рассчитывать на эти владения.
Но если даже социалистическая перестройка европейских обществ и наступит раньше, чем колонии добьются самостоятельности, то все-таки нельзя предполагать, что социалистическое общество введет в колониях вместо независимости новые отношения господства и эксплуатации. Культурная система, предложенная Атлантикусом, вероятно, по образцу голландской колониальной политики на Яве, несомненно может быть проведена с большей гуманностью, чем современная система капиталистической эксплуатации наемного труда. Но всякое общество имеет свою этику, которая, несмотря на то, что она сама создана экономическими отношениями, нередко оказывается сильнее частных экономических интересов. Этика современного пролетариата отрицает всякое рабство, хотя оно и может быть мягче и сноснее наемного труда под игом капитала. Во время великой гражданской войны в Америке за освобождение негров английские рабочие не изменяли своей симпатии к северным аболиционистским штатам, хотя хлопковый голод — прекращение ввоза хлопка — подвергнул их страшным лишениям. Мы совершенно не в силах представить себе, что социалистическое общество может когда-нибудь прибегнуть к какой бы то ни было форме эксплуатации принудительного труда. Если оно и может вмешаться в дела какой-нибудь нижестоящей расы, то только для того, чтобы воспрепятствовать возникновению или способствовать уничтожению уже существующей на лоне ее формы эксплуатации, но не с намерением насадить там что-либо подобное.
Лишь под давлением настоятельной экономической необходимости народ может дойти до такого противоречия с основами собственного общежития, как, например, введение принудительного труда для колониального населения в социалистическом обществе. Такой необходимости, по нашему мнению, однако, нечего опасаться. Она могла бы возникнуть в том случае, если бы экономические условия социалистического строя исключали возможность обмена продуктов между странами. Но этого вовсе не предвидится.
Развитие мирового обмена создало такие культурные потребности, которые только с его помощью могут быть удовлетворены. Ограничение потребления в обществе размерами туземного производства, если даже присовокупить к этому производство тропических колоний, является регрессом в культурном отношении. Мы смело можем утверждать, что социалистическое общество всеми силами будет стремиться привлекать предметы для удовлетворения потребностей своих членов со всех концов мира. Возможно, что его члены будут обладать чрезвычайно утонченными вкусами и предпочтут китайский чай, кубанский табак и яванский кофе чаю, табаку и кофе, произведенным в ограниченном количестве при помощи принудительного труда на маленьком клочке тропической земли, случайно оказавшемся в их владении. Вывоз и ввоз не прекратятся, они только изменят коренным образом современный характер. В наши дни товары производятся для продажи, притом для продажи с прибылью; в силу этого, при постоянном возрастании аккумуляции капиталов, страны с высокоразвитой промышленностью должны с необходимостью непрерывно увеличивать вывоз. Вывоз становится необходимым условием существования общества. Зато ввоз не является неизбежной необходимостью; он только следствие, притом не всегда желательное, вытекающее из увеличения вывоза. Его по возможности стремятся затруднить, так как капиталистическая промышленность охотно монополизировала бы внутренний рынок. Социалистическое же общество, наоборот, будет производить не для вывоза, а для собственного потребления. Движущей силой всего хозяйственного механизма в социалистическом обществе будет не погоня за прибылью, а потребление. По отношению к мировой торговле это значит, что для всякой социалистической нации на первом плане будет стоять ввоз, а вывоз займет второстепенное место. В социалистическом обществе вывозить будут только для того, чтобы ввозить.
Погоня за деньгами, за прибылью не знает меры; вместе с нею усиливается стремление к увеличению вывоза. Стремление к расширению количества предметов потребления ограничивается размерами естественных потребностей. Поэтому в социалистическом обществе производство для вывоза, обусловленное ввозом, будет довольно незначительно в сравнении с производством для собственного потребления.
Мировой рынок необозрим, он не поддается учету, а стремление аккумулированного капитала к расширению производства изменяется соответственно размерам аккумуляции и предполагаемой прибыли. Отсюда при капиталистическом производстве неизбежно вытекают экономические кризисы, глубоко потрясающие всю общественную жизнь. Но потребности данного общества изменяются из года в год едва заметно; если один раз удастся определить их размеры статистическим путем, то дальнейшие исчисления не представят затруднения; поэтому отношение между размерами ввоза и вывоза в социалистическом обществе будет постоянной величиной. Кризисы навсегда исчезнут из мировой торговли. Каждая страна явится для другой, поскольку та вообще будет нуждаться в ней, не рынком, как это было до сих пор, а поставщиком. Погоня за рынками и борьба из-за них прекратится, а вместе с нею иссякнет главный источник современных национальных противоречий.
К чему же тогда еще нужны будут колонии? В 17 и 18 веках они являлись ценными поставщиками. В настоящее время их рассматривают (хотя, конечно, и с очень преувеличенными надеждами) как важные рынки. Для социалистического общества они и в том и в другом отношении окажутся неудовлетворительными. Открытие мирового рынка — это одно из величайших приобретений капиталистического способа производства. Социалистическое общество должно не умалить его, а приспособить его к новым общественным потребностям.
Мы напоминаем обо всем этом потому, что колониальный вопрос в настоящее время выдвинут на первую очередь в ряду практических дискуссий. Наши возражения не умаляют по существу содержания и значения предлагаемой книги, так как автор ее вовсе не думает вводить в колониях принудительный труд без вознаграждения. По его расчету, социалистическая Германия должна будет вывозить в колонии товаров на сумму в 450 миллионов марок по современной стоимости. Пойдет ли эта сумма на вознаграждение колониальных крепостных или в обмен за продукты, произведенные там, где они скорее и лучше всего создаются, и где производство их стоит дешевле, это ничего не изменяет в арифметическом решении предложенной задачи.
Как в этом вопросе, так и в других, относительно которых мы не солидарны с автором, наши возражения не затрагивают существенного содержания книги, арифметического подсчета, предпринятого автором. Нам этот подсчет кажется в высшей степени достойным внимания.
Поэтому мы желаем книжке полного успеха!
Берлин. Пасха 1898 г.