§ 70. Дисциплинарная ответственность.

§ 70. Дисциплинарная ответственность

На природу дисциплинарной ответственности существуют в литературе довольно разнообразные взгляды.

Многие совершенно отвергают всякое принципиальное различие между ними. И та, и другая представляются им осуществлением все той же карательной власти. Вся особенность дисциплинарных взысканий, по их мнению, в том, как они налагаются: судебным порядком или нет.

Так, Бернер видит единственный отличительный признак дисциплинарных проступков в том, что они “ведаются не уголовным судом, а только дисциплинарным ведомством”.¹* Из государствоведов всего решительнее высказывает такой взгляд Георг Мейер. “Всякое нарушение служебного долга” — говорит он — “характеризуется, как наказываемое деяние, как преступное деяние по службе. Но наказуемость таких деяний может быть двоякая: уголовная и дисциплинарная. Более тяжкие преступные деяния по службе, с более точным определением их состава, облагаются уголовным уложением более строгими наказаниями, именно — лишением свободы. Их называют должностными преступлениями. Осуждение должностного лица за такие деяния может иметь место лишь в порядке обыкновенного уголовного судопроизводства. Все другие, специально не фиксированные нарушения служебного долга суть служебные проступки в собственном смысле. Они преследуются не судебным, а дисциплинарным порядком. Принципиальной границы между ними не существует”.²*

Не трудно, однако, убедиться в совершенной несостоятельности такого воззрения. Наложение наказания судом вовсе не составляет необходимой принадлежности уголовных наказаний. Наложение их в некоторых случаях предоставляется административным органам, и от того они не перестают быть уголовными наказаниями; например, тюрьма или крепость; и в том случае, когда в местностях, состоящих в положении чрезвычайной охраны, они налагаются не судом, а административным порядком, не получают от этого свойства дисциплинарного взыскания. И наоборот, взыскания, налагаемые судом на лиц, нарушающих порядок заседания, имеют дисциплинарный, а не уголовный характер.

Точно так же нельзя найти основание различия уголовных наказаний и дисциплинарных взысканий в их большей или меньшей тяжести. И уголовные кодексы устанавливают наряду с тяжкими такие легкие карательные меры, как арест и денежные пени. Из дисциплинарных взысканий есть гораздо более тяжкие, как, например, удаление от службы.

Другие идут несколько дальше и усматривают различие дисциплинарных взысканий и уголовных наказаний не в одном порядке их наложения, судебном и внесудебном, а в различии самих субъектов карательной власти.

“Рядом с наказаниями по суду, — говорит проф. Таганцев, — мы встречаемся с разнообразными взысканиями, налагаемыми различными лицами и учреждениями, имеющими иногда даже частный характер: семьею, начальством какого-нибудь учебного заведения, советом присяжных поверенных, старшинами клуба и т. д. Власти, применяющие такие взыскания, подводятся под общее понятие властей дисциплинарных, и их деятельность не только дополняет, но иногда и ограничивает карательную власть государства. Эти дисциплинарные власти могут быть сведены к двум типам: 1) возникшие до государства и помимо его воли, как семья, церковь, и 2) вызванные к жизни государством³*. К этому второму типу относится дисциплинарная власть в школе, в армии, в собраниях, в клубах⁴*, а также “власть дисциплинарная над служащими гражданского ведомства”⁵*.

Еще определеннее развивает ту же мысль г. фон‑Резон: “Ежедневный опыт нас убеждает, что, помимо государственных наказаний, возможна еще карательная деятельность другого рода. Человеческая жизнь не исчерпывается отношениями нашими к государству. Мы рождаемся членами известной семьи, известного сословия, мы входим в сношения с частными лицами; мы становимся членами разных союзов или учреждений, мы поступаем на государственную службу и тем входим в особые отношения к государственной власти и т. д. Все эти сношения дают нам специальные права и налагают на нас обязанности. Несомненно, что нарушения их должны вызвать реакцию, которая, однако, в виду свойства самих нарушений, может исходить не от государства, а лишь от тех лиц или союзов, против благ которых они были направлены. Даже само государство, в тех случаях, когда оно имеет дело с нарушением со стороны своих агентов одного служебного порядка, отказывается от своей карательной функции, т. е. налагает на них взыскание не в общем уголовном порядке, а создает для этой цели особые органы, особое производство и даже отчасти особые взыскания. Таким образом, рядом с общими преступлениями, наказываемыми государством в силу принадлежащего ему jus puniendi, существует целая область нарушений, различающихся от них как самым содержанием защищаемых благ, так и держателем карательного права”⁶*.

За последнее время и в немецкой литературе это воззрение нашло себе представителя в лице Прегера⁷*. По его мнению, т. н. полицейские взыскания (Ordnungsstrafe) и дисциплинарные взыскания составляют лишь частные подразделения общего понятия автономных наказаний (autonome Strafe), в отличие от публично-правовых или уголовных наказаний (öffentlich-rechtliche Strafe, Criminalstrafe). Уголовное наказание налагается государством за нарушения публичного правопорядка; автономное наказание налагается отличным от государства, как носителя карательной власти, правовым союзом (Rechtskreis) за нарушения его собственных прав или интересов. Подобно тому, как автономией называется право подданных самим устанавливать право для их собственных отношений, так Прегер думает назвать автономным карательным правом полномочие отдельных правовых союзов самим облагать наказанием нарушения их особых интересов. Как автономия отличается, с одной стороны, от закона, с другой — от договора, так автономное наказание отличается одинаково и от уголовного, и от договорного наказания (Konventionalstrafe)⁸*.

Различие дисциплинарных и полицейских наказаний Прегер видит в том, что дисциплинарные налагаются только на лиц, принадлежащих к данному правовому союзу, налагающему наказания, полицейские же — и на посторонних.⁹*

Дисциплинарные взыскания с состоящих на государственной службе также относятся к автономным, а не к уголовным наказаниям, потому что государство, как носитель карательной власти, есть субъект права, не тождественный со служебной иерархией, порядок которой охраняется дисциплинарной ответственностью.

Сравнивая между собой воззрения проф. Таганцева и фон‑Резона, с одной стороны, и Прегера — с другой, мы замечаем между ними довольно существенное различие. Гг. Таганцев и фон‑Резон отождествляют автономную карательную власть с дисциплинарной. С их точки зрения дисциплинарной будет всякая карательная власть, сохраненная государством за каким-либо или предоставленная им какому-либо общественному союзу или установлению. Прегер не отождествляет автономной и дисциплинарной карательной власти, а подводить дисциплинарную власть, как видовое понятие, под общее понятие автономной карательной власти. По его учению, отличительный признак дисциплинарной власти состоит в том, что она предполагает особое отношение подчиненности.

Отождествление всякого осуществления карательной власти не государством с властью дисциплинарной нельзя допустить уже потому, что бывают случаи осуществления другими, кроме государства, общественными союзами одновременно и уголовно-карательной и дисциплинарной власти. Наиболее яркий пример такого рода представляет церковь: наряду с дисциплинарной властью она получила от государства в известном объеме и уголовно-карательную власть. “Церковь, — говорить проф. Горчаков, — по уполномочию от государства приобретала власть судить и наказывать преступные деяния своих членов, не только как нарушения правил церкви, но как преступления уголовные”.

Такую уголовно-карательную власть церкви проф. Горчаков не признает “согласною и совместимою с вероучением православной христианской церкви о существе судебной церковной власти; такая власть никогда не была устанавливаема правилами законодательства вселенской церкви; она — институт государственный, вносимый в устройство церкви извне; следовательно, обладать уголовною властью не составляет для церкви необходимости”. Напротив, дисциплинарная, или, как ее именно называет проф. Горчаков, “церковно-общественная судная власть”, заключающаяся только в мерах “лишения членов церкви церковных прав и благ и в назначении им благочестивых упражнений”, есть “необходимое в церкви средство для сохранения и поддержания церковной жизни в нормальном ее состоянии”. Необходимость для церкви такой власти “является неизбежным результатом христианского учения о нравственном строе и о нравственных взаимных отношениях ее членов”.

Если, таким образом, и другие общественные союзы наряду с государством могут осуществлять совместно и уголовно-карательную и дисциплинарную власть, то эту последнюю, очевидно, нельзя определять, как карательную власть, осуществляемую не государством.

Прегер думает отклонить это возражение, признавая дисциплинарною не всякую автономную карательную власть, а только ту, которая предполагает особое отношение подчиненности. Но этот признак очень неясен. Если какой-либо общественный союз или установление наделяется правом осуществления карательной власти, то все, на кого распространяется эта власть, по необходимости окажутся в особом отношении подчинения.

Независимо от этих частных доводов, все теории этой группы вызывают против себя и общие возражения.

Дисциплинарная ответственность не исключает вовсе уголовной, а может с нею соединяться. Даже оправданный уголовным судом может быть подвергнут дисциплинарному взысканию и vice versa. Если бы дисциплинарная ответственность была только частной формой уголовной ответственности, такое их соотношение представляло бы непримиримое противоречие с началом ne bis in idem.

Между тем на практике допустимость такого совмещения уголовной и дисциплинарной ответственности представляется необходимой. Деяния, вовсе не предусмотренные уголовным законом или, по началам уголовного права, не могущие быть вмененными в вину, нередко совершенно не мирятся с требованиями служебной дисциплины. Сами по себе не преступные, они могут все-таки подрывать подобающий органам власти авторитет или делать их предметом насмешек и презрения со стороны общества. В таких случаях и оправданный уголовными судом, как нетерпимый более на службе, должен подвергнуться высшему дисциплинарному взысканию — удалению от должности. Точно так же к наложенному уголовным судом наказанию, в интересах поддержания порядка службы, дисциплинарная власть может присоединять за то же самое деяние дополнительные взыскания.

Уже один факт совместимости уголовных наказаний и дисциплинарных взысканий делает невозможным видеть в тех и других лишь высшую и низшую форму одной и той же уголовной ответственности. Если за одно и то же деяние служащий может подвергнуться одновременно и уголовному и дисциплинарному преследованию, очевидно, тут различие не в том только, пред кем и как отвечать, а в самих свойствах ответственности.

Невозможность различать уголовную и дисциплинарную ответственность только по различию субъектов, осуществляющего будто бы одну и ту же уголовно-карательную функцию, всего нагляднее сказывается именно относительно служебной дисциплины. В других формах дисциплины, например: семейной, школьной, церковной, сословной, профессиональной и т. п., носителем дисциплинарной власти является по крайней мере действительно отличный от государства субъект: семья, школа, церковь, сословная или профессиональная корпорация. Но в отношении к состоящим на государственной службе субъектом и дисциплинарной власти будет все то же государство, как и субъектом уголовно-карательной власти. Нигде дисциплинарная ответственность состоящих на государственной службе не организуется в виде проявления власти самого чиновничества, как обособленной и объединенной профессиональной корпорации. Везде, напротив, служащий и в дисциплинарных делах отвечает не перед своими сотоварищами, не перед сословием чиновников, а перед органами государственной власти. Учреждения, осуществляющие дисциплинарную власть над служащими, вовсе не имеют характера органов сословия чиновников, бюрократии, целого, обособленного от государства, а напротив, организуются и действуют, как органы государства, сохраняя вполне правительственный и начальственный характер.

Поэтому, как бы кто ни смотрел на возможность отличить другие формы дисциплинарной власти по субъектам, ее осуществляющим, к дисциплине государственной службы такая точка зрения не приложима; субъект дисциплинарной власти над служащими не какой-нибудь особенный, а то же самое государство.

Наконец, нельзя не обратить внимания и на различие в самом юридическом характере уголовного правосудия и служебной дисциплины. Уголовно-карательная функция государства составляет для него не только право, но и обязанность. Органы государственной власти не только могут, но и должны преследовать уголовных преступников. В самом проекте уголовного уложения устанавливается наказуемость “не возбуждения служащим, вопреки его обязанности, уголовного преследования” (ст. 549, п. 1), но только уголовного преследования. Подобное бездействие относительно дисциплинарного преследования проект не облагает наказанием, и совершенно правильно. Карательная репрессия осуществляется не в одних только собственных интересах власти, а в общих интересах всей народной жизни. Поэтому уголовное преследование для органов власти — не только право, но и обязанность. Служебная дисциплина, напротив, служит исключительно интересам правильного устройства и правильной деятельности самих органов власти, и потому осуществление дисциплинарной власти является для них только правом, а не обязанностью, которую бы надо было охранять карательной санкцией.

Все это приводить нас к убеждению в неправильности отождествления дисциплинарной ответственности с уголовной.

Дисциплинарную ответственность сближают не только с уголовной, но также с гражданской и с административной. Первые попытки такого построения теории дисциплинарной ответственности встречаются в немецкой литературе тридцатых годов.

Таковы, например, воззрения Геффтера¹⁰*. “Не всякое страдание, — говорит он, — причиняемое подданному за его образ действия общественною властью, есть наказание. Наказанием в юридическом смысле будет лишь страдание, налагаемое судьей за признанное преступление для общественного удовлетворения (zur öffentlichen Genugtuung), Наряду с карательною властью государству может также принадлежать применение особых воспитательных и исправительных мер, если воспитание и исправление лица включается в круг государственных задач, или особое добровольное подчинение уполномочивает к тому государство. Во внешнем своем проявлении эти меры могут приближаться к настоящим наказаниям, не принимая, однако, вполне их природы”.

Дисциплинарные меры отличаются частью по своей основе, частью по форме, так как они предполагают не действительное преступление, а только неправильность или эксцесс, и должны служить не общественному удовлетворению, а лишь обеспечению и сохранению в надлежащей чистоте государственной службы, почему они и не допускают публичного осуществления в действующих на воображение формах¹¹*. Поэтому отнесение дисциплинарных проступков к уголовному праву, как это делало прусское земское право, Геффтер считал неправильным. Уголовная ответственность должна быть ограничена, как это и принято в баварском законодательстве, только теми случаями, когда нарушение служебного долга совершается намеренно с противозаконными целями или причиняет кому-либо вред.¹²*

Дисциплинарные меры он разделяет на меры низшей или исправительной дисциплины (замечания, выговоры, пени, арест, временное удаление от должности) и меры дисциплины высшей или очистительной (смещение на низшую должность и отрешение от должности). Низшая дисциплина находит себе общую основу в служебной иерархии; осуществление ее есть чисто-административное, а не судебное дело, и было бы несообразно возлагать его на органы судебной власти. Что же касается высшей, очистительной дисциплины, то присваивать ее органам управления можно только там, где удаление служащих предоставлено всецело произволу правительства. Если же за служащими признается право на занимаемые ими должности, то осуществление очистительной дисциплины есть не административное, а судебное дело¹³*. Смещение с должности и отрешение от нее, соединенные с потерей содержания, так существенно затрагивают частные права, что они могут быть определены только судом¹⁴*, и притом судом гражданским, так как тут дело идет об уничтожении, если не контракта, то во всяком случае bona fide установленного как бы контракта, а это такая же causa civilis, как удаление тутора или куратора propter suspiciones. Если же решение в этих делах будет предоставлено уголовному суду, определения его об отрешении от должности не должны иметь значения наложения наказаний¹⁵*.

Признавая принципиальное различие между наказаниями и дисциплинарными мерами, Геффтер последовательно выводит отсюда, что оправданный уголовным судом может за то же самое деяние быть подвергнут дисциплинарным мерам. Напротив, в случае осуждения уголовным судом, определенные им наказания не могут, по мнению Геффтера, быть усилены наложением за то же деяние дисциплинарных взысканий.¹⁶*

В позднейшей своей статье, отмечая, что немецкое законодательство пятидесятых годов признает карательную и дисциплинарную власть вполне самостоятельными функциями, Геффтер указывает также на возможность применения дисциплинарных мер и за такие деяния, за которые уголовное преследование допускается только по частной жалобе¹⁷*.

От подобного же, как и Геффтер, сближения дисциплинарной ответственности с гражданскою отправляется в современной литературе Лабанд. По его мнению, “несмотря на большое внешнее сходство между уголовным и дисциплинарными правом, так как оба осуществляются посредством наказания, понятие дисциплинарного права можно выяснить через противоположение и сравнение его не с правом уголовным, а с правом гражданским. Понятие это совпадает с противоположением договорно-обязательственных отношений и отношений власти. Решающее значение имеет при этом то, что дисциплинарные последствия нарушения долга основаны не на публичной карательной власти государства, а на его господстве над служащими (Dienstherrlickeit), на отношении властвования между государством и служащим. Дисциплинарные взыскания не суть наказания в смысле уголовного права, а меры поддержания подчинения и порядка в служебных отношениях и обеспечения исполнения служебных обязанностей. В договорных отношениях каждый участник имеет против других право иска об исполнении или о возмещении интереса, связанного с неисполнением или с не подлежащим исполнением. При отношениях же службы или власти место требования занимает приказ, место иска — принуждение. Дисциплинарная власть есть право осуществлять это принуждение. Она существовала в средние века против ленников и министериалов; она существовала до последнего времени против крепостных и слуг; она существует и теперь, как власть родителей и учителей, как власть капитана над экипажем, в армии и флоте. В этом заключается и сущность дисциплинарной власти государства над своими служащими; это — средство принуждения к исполнению служебного долга. Государство не нуждается для этого в иске пред судами, так как оно противостоит служащим, не как равное им, а как господствующее над ними, Гражданский иск и не мог бы принести ему никакой пользы, так как вред, причиняемый неисполнением служебного долга, лишь в редких случаях может быть оценен на деньги. С другой стороны, государство имеет только дисциплинарную власть; ему не принадлежит против служащих право иска об исполнении их служебного долга.

Итак, дисциплинарная ответственность заменяет собою не уголовную, а гражданскую ответственность. Правило ne bis in idem не нарушается, если дисциплинарная ответственность применяется вместе с уголовной, но было бы нарушено, если бы государство, наряду с дисциплинарной властью, имело еще и право иска об исполнении служебного долга. Дисциплинарные взыскания ограничиваются рамками основанной на служебном отношении власти и не имеют ничего, общего с уголовными наказаниями; только случайно относятся к тем и другим денежные пени. Уголовная давность не касается дисциплинарной ответственности. Затем, состав т. н. дисциплинарных нарушений не тот, что преступных деяний; нельзя составить перечня дисциплинарных провинностей. Всякое сознательное нарушение служебного долга есть дисциплинарная провинность или, лучше сказать, способно вызвать реакцию служебного начальства посредством его дисциплинарной власти. Наконец, осуществление дисциплинарной власти — право, а не обязанность государства, подобно тому, как и осуществление требования есть право, а не обязанность верителя”¹⁸*.

Теории, сближающие дисциплинарную ответственность с гражданской, без сомнения, представляют некоторые преимущества сравнительно с теориями, отождествляющими ее с уголовной ответственностью. Они, прежде всего, не противоречат, факту совместимости уголовной и дисциплинарной ответственности за одно и то же деяние. Затем, ими не предполагается несуществующее в действительности различие субъектов, осуществляющих уголовно-карательную и дисциплинарную власть. Наконец, уподоблением дисциплинарной ответственности вполне объясняется факультативный характер функции дисциплинарного преследования.

Следовательно, теории эти удовлетворительно разрешают вопрос об отношении дисциплинарной ответственности к уголовной, вполне согласно с фактической их постановкой. Иное дело — отношение дисциплинарной ответственности к гражданской. С тем, как Лабанд думает разрешить данный вопрос, никак нельзя согласиться. Он видит в дисциплинарных взысканиях суррогат, замену гражданского иска, предполагая, что из служебного правоотношения для государства не вытекает в отношении к служащему право гражданского иска.

Однако, на деле во всех тех случаях, когда служащий, нарушая свой служебный долг, причиняет тем государству материальный, оцениваемый на деньги вред, он, кроме дисциплинарной, подлежит также и гражданской ответственности.

Лабанд представляет дело так, будто дисциплинарные взыскания не что иное, как заменяющие гражданский иск об исполнении обязательства меры принуждения служащего к действительному исполнению лежащих на нем обязанностей. Но, как заметил Макс Зейдель¹⁹*, если бы это было в самом деле так, все дисциплинарные взыскания должны бы были налагаться всегда непосредственно начальством провинившегося. Если же, как это бывает в действительности, все более тяжкие взыскания налагаются особой дисциплинарной инстанцией, привлечение к дисциплинарной ответственности получает характер уже не непосредственного принуждения к исполнению, а своего рода иска, — иска дисциплинарного, предъявление которого вызывает разрешение юридического вопроса о допустимости в данных условиях дисциплинарного взыскания.

Наконец, против учения Лабанда говорит и то, что высшую меру дисциплинарного взыскания — удаление от должности — никак нельзя подвести под понятие мер принуждения к исполнению служебного долга. Удаляя служащего от должности, не только не принуждают его к исполнению лежащих на нем по должности обязанностей, но даже прямо лишают его возможности к тому.

Рем²⁰*, в общем примыкая к воззрению Лабанда, видит, однако, в дисциплинарных мерах замену не гражданского, а административного иска.

Права начальства в отношении к служащим, — говорит он, — имеют публичный характер. Поэтому в вполне законченном правовом государстве, при неисполнении служащим своего служебного долга, имеющее над ним право надзора начальство должно бы было предъявлять к нему иск в административном суде. Но в действительности нигде компетенция административных судов не распространяется на требования начальства, вытекающие из служебных отношений. Напротив, служащий, виновный в нарушении своего долга или оказавший себя по своему поведению на службе или вне службы недостойным уважения и доверия, подобающих его положению, подвергается дисциплинарным взысканиям. Дисциплина предполагает подчинение и порядок (Zucht und Ordnung); поэтому и цель дисциплинарных взысканий составляет поддержание подчинения и порядка. Дисциплинарные взыскания не представляют разновидности уголовных наказаний, а занимают свое особое место наряду с уголовными, церковными и отеческими карами.

В действительности, однако, между дисциплинарными взысканиями и административным иском нет ничего общего. Различие их вовсе не в том, что административный иск исходит только от частных лиц. Правительственный надзор за деятельностью органов самоуправления может осуществляться также в форме административных исков. Такой порядок надзора за земскими учреждениями был установлен Положением 1864 г., да и теперь передача губернатором дела на рассмотрение губернского по земским и городским делам присутствия (Пол. зем. учр., ст. 88) имеет подобный же характер, так как присутствия эти являются органами административной юстиции. Существование такой формы надзора не мешает, однако, установлению дисциплинарной ответственности земских должностных лиц.

Различие служебной дисциплины и административной юстиции гораздо глубже и существеннее. Предмет административного иска — не личная ответственность виновного, а только отмена незаконного постановления. Дисциплинарная ответственность есть, напротив, личная ответственность виновного и ничего общего с отменой незаконных постановлений не имеет. Дисциплинарные взыскания очень часто налагаются за такого рода образ действия, который к незаконным постановлениям, подлежащим отмене, никакого отношения не имеет, например, взыскания за грубость, за пьянство, за несовместимое с достоинством службы поведение в частной жизни. И в самом идеальном “правовом” государстве административный иск в подобных случаях невозможен.

Итак, в дисциплинарной ответственности нельзя видеть замену или особенную форму ни уголовной или гражданской ответственности, ни административных исков. Остается предположить, что дисциплинарная ответственность принципиально отличается от всех других видов ответственности. Но в чем же ее принципиальное отличие? И этот вопрос находить себе в современной литературе довольно разнообразные ответы.

Мы видели, что, по учению Лабанда, гражданский иск в отношении к неисправным служащим заменяется дисциплинарными взысканиями вследствие особенной юридической природы служебного отношения, как отношения властвования. Но уподобление дисциплинарных взысканий как гражданскому, так и административному искам оказывается неправильным. Отсюда само собой является предположение: нельзя ли прийти к выяснению своеобразной природы дисциплинарной ответственности, отказавшись от всякого уподобления ее уголовному, гражданскому или административному иску и признав основой ее существование как бы особой “дисциплинарной неправды”, обусловленной наличностью между данными субъектами отношения властвования.

Так именно и думают разрешить вопрос Лабес и Еллинек.

По мнению Лабеса²¹* дисциплинарная власть есть следствие всякого отношения властвования, все равно — частноправового или публично-правового. Выяснение вопроса, есть ли данное отношение — отношение властвования (Gewaltsverhältniss) или нет, требует тщательного разбора постановлений положительного права. Во многих случаях вопрос этот может быть решен только в зависимости от наличности или отсутствия дисциплинарной власти. Уголовно-карательная и дисциплинарная власти — две различные власти. Одна основана на общем подчинении подданных государству, другая — на участии в каком-либо специальном отношении властвования. Так как властвующим и в таких особенных отношениях может быть также государство, то государству в отношении к одним и тем же лицам может принадлежать двоякого рода карательная власть; уголовная и дисциплинарная. Так бывает при нахождении кого-либо в государственных учебных заведениях, местах заключения, а также при состоянии на государственной службе. Уголовная и служебно-дисциплинарная власти государства совершенно самостоятельны и независимы друг от друга, так как имеют своим предположением нарушение совершенно различного круга обязанностей: общих обязанностей подданных и особенных обязанностей служащих. Наказуемость нарушения первых может быть установлена только законом, дисциплинарные взыскания за нарушение последних — и указом.

Как видит читатель, Лабес своими объяснениями впадает в безысходный круг. Отличительный признак дисциплинарной власти заключается, по его словам, в том, что власть эта основана всегда на особых отношениях — властвования, а единственный надежный признак таких отношений — опять-таки та же дисциплинарная власть.

Еллинек пытается уйти от такого затруднения, устанавливая различие между господством (Herrschaft) и властвованием (Gewalt). Господство принадлежит только государству. Оно отличается безусловным характером и бессрочно. Никто, находясь на территории государства, не может уйти от подчинения его господству. Государство может каждого и против его воли удерживать под своим господством. Властвование, напротив, условное и ограничено временем. Оно может принадлежать и не государству. Властвует отец семьи, община, корпорация, церковь и т. д. Но точно так же и само государство, наряду со своим общим правом господства, может приобретать в отношении к определенным лицам особые права властвования. Таково именно отношение государства к служащим. Оно господствует над ними только, как над гражданами; как над служащими, оно только властвует над ними. Это властвование условно, оно длится, покуда длится служебное отношение. Поэтому условна и вытекающая из отношения властвования дисциплинарная власть властвующая над подвластными: высшая дисциплинарная мера есть исключение из службы. Этим дисциплинарная власть отличается от безусловной неограниченной власти, распространяющейся и на жизнь человека и основанной на принадлежащем государству абсолютном господстве, imperium²²*.

С таким определением государственного господства в отличие от отношений властвования, служащих основой дисциплинарной власти, едва ли можно согласиться. В настоящее время государства уже не признают начал вечного подданства. Всякий может выйти из подданства данного государства и перейти в подданство другого. Правда, иногда для этого требуется особое разрешение: у нас даже Высочайшее соизволение. Но и служащий не может самовольно оставлять службы. “Никто не может, — говорит ст. 791 Уст. служб. прав., — самовольно оставить своего места или прекратить исполнение обязанностей, со службою его сопряженных, прежде, нежели объявлено ему будет законное от оной увольнение”. Но мало того, и прежде, и теперь существует не только добровольная государственная служба, но и обязательная, с характером повинности. Воинские чины, отбывающие службу, как обязательную повинность, тем не менее подлежат не одной уголовной, но и дисциплинарной ответственности.

С другой стороны, дисциплинарное взыскание иногда налагается такими субъектами, властвование которых над подвергающимися дисциплинарным взысканиям ни в чем другом более не выражается: таково, например, отношение председателя публичного собрания к присутствующей публике. Нельзя сказать, чтобы дисциплинарная власть в этом случае основывалась на существующем между председателем и публикой особенном отношении властвования, нельзя потому, что все их отношение и исчерпывается этим правом дисциплинарных взысканий. Применяя к подобным случаям теорию Еллинека, придем к ничего не объясняющему заключению, что дисциплинарная власть сама из себя вытекает.

Другие видят основу особой дисциплинарной ответственности в особенностях объекта дисциплинарных провинностей, в том, что дисциплинарная провинность есть нарушение служебного долга, а не посягательства на права или правовые блага. Таково воззрение из публицистов — Эдгара Ленинга, из криминалистов — Гарро, Гельшнера и Оппенгейма.

По мнению Ленинга²³* нарушение служебного долга само по себе не наказуемо уголовно. Уголовно наказуемы лишь те нарушения служебного долга, которые вместе с тем составляют посягательства и на другие правовые блага, т. е. когда служащий, злоупотребляя предоставленной ему властью, или причиняет вред третьему лицу, или доставляет себе самому противозаконную выгоду. Если же деяние нарушает только права государства на исполнение служащим его служебного долга, другими словами — лишь условия и порядок государственной службы, это будет просто дисциплинарное нарушение.

Если принять такое определение дисциплинарных провинностей, придется признать противозаконное умышленное деяние служащего, не доставляющее ему самому выгоды и причиняющее вред не отдельным гражданам, а государству, как целому, только дисциплинарной провинностью, как бы ни был значителен причиненный государству вред.

Гельшнер²⁴*, допуская возможность и таких должностных преступных деяний, которые представляют посягательства на права самого государства, несколько иначе различает объект уголовно-наказываемых деяний и дисциплинарных провинностей.

Должностной деликт (Amtsdelikt) есть нарушение обязанности осуществлять связанную с должностью власть (Amtsgewalt) только сообразно с правом и законом. В чем заключается эта обязанность, не может быть сомнительным, и потому можно точно установить состав каждого должностного деликта. Законопротивное осуществление должностной власти может состоять или в посягательстве на права и интересы самой государственной власти, или в нарушении правомерного отношения государственной власти к подчиненным ей, и, следовательно, в нарушении тем общего государственного порядка. Должностной деликт представляет поэтому всегда противозаконное злоупотребление власти.

Дисциплинарная провинность есть нарушение обязанностей, составляющих отношение служащего к государству. Так как на каждом служащем прежде всего лежит обязанность закономерного отправления своей должности, то всякий должностной деликт есть вместе с тем и дисциплинарная провинность. Но на служащем лежат и другие обязанности, нарушение которых не составляет злоупотребления властью и не касается вовсе сообразного с законами ее осуществления, — насколько дело идет об обязанностях правильного отправления службы, их можно еще определить в отдельности. Напротив, решительно невозможно определить и юридически установить в частности все то, чего требуют верность, подчинение и сообразное с достоинством должности поведение. Поэтому, при дисциплинарной репрессии служебных провинностей решение вопроса, составляет ли данный образ действий служебную провинность, пришлось бы предоставить в очень значительной степени судейскому усмотрению.

Точно так же Гарро²⁵* видит существенное отличие дисциплинарной власти от власти карательной в том, что она имеет целью обеспечение выполнения профессиональных обязанностей. Поэтому дисциплинарная ответственность может иметь место за всякое действие, нарушающее обязанности, хотя бы оно и не было наперед предусмотрено законом. Задача дисциплинарных мер — в исправлении виновного и в поддержании достоинства той корпорации, к которой он принадлежит. Дисциплинарный иск (l'action disciplinaire) есть иск sui generis, не имеющий ничего общего с иском уголовным и гражданским. Если дисциплинарное нарушение есть вместе с тем и преступное или правонарушение гражданское, наложение дисциплинарного взыскания не может служить препятствием к предъявлению гражданского или уголовного иска; точно так же и наложение уголовного наказания или присуждение по гражданскому иску не устраняет возможности дисциплинарного взыскания за то же деяние. Но для дисциплинарной власти обязательна та квалификация деяния, какая дана ему уголовным судом.

Оппенгейм исходить из различия нарушений долга и посягательств на правовые блага. Дисциплинарные нарушения всегда заключаются в нарушении долга, — долга, налагаемого службой или каким-либо другим особенным отношением, например, отношением члена семьи к главе семьи, слуги к господину, ученика к учителю или мастеру, матроса к капитану судна и т. п. Служебный долг заключается в обязанности как на службе, так и вне ее делать все, что требуется службой, и воздерживаться от всего, что противоречит ее достоинству. Некоторые отдельные случаи нарушения служебного долга могут быть наперед предвидены и определены. Но в бесчисленных случаях вопрос о том, чего требует служебный долг, есть quaestio facti. Учреждениям, ведающим дисциплинарные дела, необходимо всегда предоставлять право судить ех arbitrio, имеется ли налицо в каждом данном конкретном случае нарушение служебного долга или нет. Нравы, господствующее в данное время, взгляды, изменения политических отношений и другие, не поддающиеся наперед определению обстоятельства, — все это имеет свое влияние, так что одно и то же деяние то окажется нарушением служебного долга, то нет. По всему этому соблюдение служебного долга не может быть охраняемым уголовным законом правовым благом. Уголовная охрана применима лишь к таким правовым благам, содержание которых может быть легко и ясно различимо; иначе невозможно будет определение состава преступного деяния. Объектом же должностных преступных деяний являются те правовые блага, посягать на которые могут только должностные лица.²⁶*

Однако, сам Оппенгейм тут же оговаривается, что законодатель может, “со своей суверенной точки зрения”, и служебный долг сделать объектом должностного преступления, как это и имеется во многих уголовных кодексах.²⁷*

Чтобы принять подобное обоснование различия дисциплинарной и уголовной ответственности, необходимо допустить возможность таких нарушений служебных обязанностей, которые не суть вместе с тем правонарушения, причем Ленинг и Гарро понимают под правонарушением нарушение закона, а Оппенгейм, согласно Биндингу, — нарушение охраняемых правом интересов, правовых благ. И в той и в другой форме это учение вызывает серьезные возражения.

Положение служащих, их права и обязанности определяются законом, и во всяком случае юридическими нормами, так или иначе установленными. Поэтому государственно-служебное отношение есть отношение юридическое. Вытекающие из него требования в отношении к служащему имеют юридический характер правопритязаний. Всякий вопрос об этих требованиях и соответствующих им обязанностях есть вопрос о праве. Отрицание юридического характера отношения служащего к своему начальству поставило бы его в бесправное положение, противоречило бы, по справедливому замечанию Макса Зейделя²⁸*, признанию служащего правоспособной личностью.

Юридический характер служебного отношения не ослабляется тем, что закон вменяет служащим в обязанность возложенные на них должности исправлять не только “по существующими учреждениям и уставам”, но и по “приказаниям и наставлениям начальств” (ст. 707 Уст. служб. прав.), так как и приказания начальства обязательны лишь под условием их законности. В административном ведомстве ближайшее определение обязанностей служащих нередко предоставляется усмотрению начальства. Но это усмотрение должно быть не произвольным, а закономерным, так как единственное его основание — полномочие закона.

Таким образом всякая обязанность служащего имеет своим основанием непосредственно или посредственно закон, и всякое ее неисполнение есть в этом смысле правонарушение.

Точно так же нельзя согласиться с Оппенгеймом в том, будто бы нарушение служебного долга не составляет посягательства на “правовые блага”. Понятие правовых благ, как объекта преступных посягательств, выдвинуто было Биндингом, и в его понимании понятием этим, без сомнения, объемлется и установленный закон или на основании закона порядок государственной службы.

Биндингу понадобилось это понятие правового блага именно для того, чтобы противопоставить его воззрению Фейербаха, признававшего объектом преступных посягательств только субъективные права. Утверждая, что объект преступных посягательств не право, а правовое благо, Биндинг отвергает этим ограничение понятия преступных посягательств только посягательствами на чьи-либо права.

Правовое благо (Rechtsgut), по определению Биндинга, есть все то, что в глазах законодателя имеет значение для правопорядка, и ненарушимое сохранение чего обеспечивается юридическими нормами²⁹*. Как примеры, он указывает между прочим: государственное устройство, мирные международные отношения государств, подлинность телеграфных депеш, достоверность документов, авторитет государственных учреждений и распоряжений начальства³⁰*. Подобным образом определяет правовое благо или “охраняемый нормою юридический интерес” и проф. Таганцев, относя сюда и ”интересы, охраняемые как общественное достояние, независимо от принадлежности их тому или другому субъекту”³¹*.

Итак, можно сказать, правовое благо есть все то, в обеспечение чего закон устанавливает те или другие обязанности. Невыполнением таких обязанностей, положительных или отрицательных, и совершаются посягательства на охраняемое правом благо.

Но, конечно, и обязанности служащих налагаются на них законом в обеспечение очень важного общественного интереса — законности и целесообразности управления. Неисполнение этих обязанностей всегда и непременно составит посягательство на охраняемый правом интерес. Поэтому нельзя, как это делает Оппенгейм, видеть отличительный признак дисциплинарных провинностей в том, что, будто бы, являясь нарушением служебных обязанностей, они не представляют посягательства на “правовые блага”.

Таким образом и отождествление дисциплинарной ответственности с другими формами юридической ответственности, и попытки установить принципиально обособленное понятие “дисциплинарной неправды” оказываются одинаково несостоятельными. Затем остается еще только один путь, который, как мне думается, и есть истинный путь для решения нашего вопроса: тот самый путь, каким современная наука идет в разрешении вопроса о различии уголовной и гражданской ответственности.

Дисциплинарная ответственность не может быть отождествлена ни с уголовной, ни с гражданской ответственностью, ни тем более с административными исками, но ее отличительная особенность не в том, будто бы она применяется к какой-то особенной “дисциплинарной неправде”. Неправда сама едина. Различны только юридические последствия неправды: уголовные, гражданские и — дисциплинарные. Но все это последствия одной и той же неправды. Все они могут совмещаться, так что некоторые противозаконные посягательства влекут за собой одновременно и уголовную, и гражданскую, и дисциплинарную ответственность, другие — только одну какую-нибудь из них или две. Между свойством самого противоправного посягательства и той или другой формой ответственности нет вовсе необходимой связи, ни причинной, ни логической. Присвоение противоправному посягательству гражданских, уголовных и дисциплинарных последствий, всех вместе и каждого порознь, не является естественным следствием или логическим выводом из особенной природы посягательства, а зависит от изменчивых исторических и бытовых условий и от меняющихся соображений целесообразности и воззрений на справедливость. Распределение тех или других юридических последствий между различными видами противоправных посягательств определяется в каждом данном государстве и в каждую историческую эпоху действующим положительным правом, как оно выражается в обычае, законе, судебной практике. Поэтому одно и то же противоправное посягательство в разных государствах и в разное время может влечь за собой совершенно различные юридические последствия.

Из этого, однако, не следует заключать, чтобы и само различие гражданских, уголовных и дисциплинарных последствий зависело от усмотрения законодателя. Он может связать с каждым противоправным посягательством то или другое из возможных юридических последствий. Но не от власти законодателя зависит расширить круг возможных юридических последствий неправды. Каковы вообще могут быть юридические последствия неправды, это зависит от объективных условий человеческого общения, от степени общественной солидарности, общественного развития, от общественной организации, от того, какою силою и какими средствами располагает общественная власть. Возможность установления тех или других последствий неправды определяется также нравственными воззрениями общества, его религией, настроением общественного мнения. Законодателю принадлежит только выбор между теми последствиями, возможность установления которых определяется объективными условиями данной стадии общественного развития и данного культурного типа.

Точно так же свойства каждой особой формы ответственности не могут быть изменены по произволу. Мыслимо, что какое-нибудь положительное право во всех случаях неправды установит одну только гражданскую или одну только уголовную ответственность. Но нельзя гражданской ответственности придать свойства уголовной, или наоборот. Нельзя, потому что неизбежным последствием этого будет превращение гражданской ответственности в уголовную или уголовной в гражданскую.

Поэтому и при отрицании принципиального различия гражданской и уголовной неправды возможна все-таки общая научная теория этого вопроса, выясняющая характерные особенности той и другой ответственности. Но то же самое применимо и к ответственности дисциплинарной. Сказать, что дисциплинарная ответственность не предполагает непременно посягательств на определенную категорию благ или нарушение обязанностей, вытекающих из каких-либо особых отношений, не значит еще, чтобы все учение о дисциплинарной ответственности сводилось к простому пересказу постановлений действующего закона. Задача научного исследования и тут сводится к выяснению отличительных свойств дисциплинарной ответственности, присущих ей всегда, как бы различно ни определялся круг вызывающих ее правонарушений. За какое бы правонарушение ни было положено данное взыскание, чтобы быть дисциплинарным, оно должно обладать известными отличительными свойствами. Задача научной теории дисциплинарной ответственности заключается поэтому в выяснении не того, за какие деяния она полагается и какими органами осуществляется, а того, в чем отличительные свойства этой формы ответственности?

Различные виды последствий неправды отличаются друг от друга не внешней их формой, а их целью, определяющей юридические условия их применения. Одно и то же по внешней форме взыскание, например, денежное взыскание, кратковременное лишение свободы, может иметь и уголовный и гражданский характер. Но цели гражданского взыскания и денежного наказания всегда различны. Различны поэтому и юридические условия их применения.

Отличительный признак дисциплинарных взысканий в том, что они имеют своею целью охрану законом установленного порядка какой-либо общественной деятельности.

Дисциплинарные взыскания охраняют именно общественную, а не личную, индивидуальную деятельность. Общественная деятельность — это или совместная деятельность нескольких лиц, соединенных общею целью, общностью положения, или деятельность отдельного лица, как представителя общественного союза. Примером дисциплины первого рода могут служить дисциплины различного рода сословных и профессиональных корпораций; примером второго рода — дисциплины в отношении к церковным властям, служебному начальству.

Если кто мешает другому в его частной деятельности в собственном личном интересе, это может подать повод к гражданской или к уголовной ответственности, но отнюдь не к дисциплинарной. Не бывает дисциплины индивидуальной, личной: дисциплина всегда имеет общественный характер, предполагает непременно общественную деятельность.

Вместе с тем дисциплинарные взыскания охраняют закономерный порядок, а не закономерные последствия общественной деятельности. Поэтому дисциплинарная ответственность имеет место за всякое нарушение порядка деятельности, выражающееся в медленности, неисправности, в нарушении должного приличия, в поведении, несогласном с достоинством выполняемого общественного дела, независимо от того, приведет ли все это к нарушению чьих-либо гражданских прав или предписаний закона, охраняемых карательной санкцией. Для применения дисциплинарной ответственности требуется именно только нарушение порядка, вне всякой зависимости от характера последствий такого нарушения. Если же они составят преступное деяние или гражданское правонарушение, тогда наряду с дисциплинарной ответственностью и независимо от нее найдут себе применение уголовные кары и гражданский иск.

Цель дисциплинарных взысканий заключается, таким образом, именно в охране закономерного порядка разнообразных проявлений общественной деятельности.

Порядок общественной деятельности может быть нарушен не только ее активными участниками, но и просто присутствующими при ней лицами, например, публикой в заседаниях суда, парламента, земского собрания, учебного общества. И на эту публику распространяется власть дисциплинарных взысканий председателя. Из этого видно, что основной дисциплинарной ответственностью нельзя считать участие в особом отношении властвования. Человек, зашедший послушать прения в ученом обществе, не входит в силу этого в особое отношение властвования к его председателю. И во всяком случае это пресловутое отношение властвования ни в чем ином, кроме дисциплинарных мер, и выразиться не может.

С другой стороны, и власть наложения дисциплинарных взысканий не непременно принадлежит тому, кто является субъектом охраняемой данными дисциплинарными взысканиями общественной деятельности. Государство предоставляет иногда осуществление дисциплинарной власти отдельным общественным союзам или коллегиальным установлениям и их представителям; но нередко также оно оставляет осуществление дисциплинарной власти за своими собственными органами. Так, органы, осуществляющие дисциплинарную власть в отношении к служащим, суть, конечно, государственные органы, а не представители особой корпорации чиновников.

Наконец, иногда обе формы осуществления дисциплинарной власти комбинируются так, что органы государственной власти признаются высшими дисциплинарными инстанциями над автономно осуществляющими дисциплинарную власть общественными союзами и коллегиальными установлениями. Так, например, у нас поставлена дисциплинарная ответственность присяжных поверенных. По всему этому нельзя в автономном осуществлении видеть отличительный признак дисциплинарной власти.

Цель дисциплинарных взысканий — противодействие всякому нарушению порядка общественной деятельности, а не только особенно опасному или вредоносному. Поэтому, в отличие от уголовной ответственности, дисциплинарная ответственность не предполагает точно фиксированного состава деяния. Тут, как и в гражданском праве, всякое нарушение обязанности, вытекающей из установленного законом порядка общественной деятельности, ведет к ответственности, хотя бы данное нарушение порядка и не было прямо предусмотрено законом. В сфере служебной дисциплины это выражается так, что всякое нарушение служебного долга, в каких бы оно ни выразилось формах, предусмотренных или непредусмотренных законом, может влечь за собой дисциплинарные взыскания.

И в другом еще отношении дисциплинарная ответственность имеет сходство с гражданской: дисциплинарное преследование не обязательно, а имеет факультативный характер. Осуществление дисциплинарной власти есть право, а не обязанность. Неосуществление дисциплинарной власти, несмотря на заведомую наличность нарушения порядка службы, не составит наказываемого отказа в правосудии или неправосудного производства дела. Так, и в проекте Угол. улож. ст. 549, устанавливая наказуемость невозбуждения при таких условиях уголовного преследования, не распространяет этого постановления на дисциплинарное преследование.

Таковы черты, сближающие дисциплинарную ответственность с гражданской. Но рядом с этим дисциплинарная ответственность имеет свойства, сближающие ее с уголовной. Таковы, прежде всего, сами меры дисциплинарных взысканий, их внешняя форма. Они имеют форму не возмещения или вознаграждения, а понуждения и воздержания.

Во-вторых, дисциплинарные взыскания, подобно уголовным карам, имеют строго личный характер. В отношении к ним не может быть никакого преемства.

Под дисциплиной в широком смысле слова разумеют всякие меры, направленные к охране порядка совместной деятельности или жизни, даже против действий, исходящих от лиц невменяемых. Такова, например, дисциплина в отношении малолетних детей в семье и в школе, в отношении душевнобольных в больнице. Эти формы дисциплины определяются не юридическими, а совершенно иными началами: педагогическими и психиатрическими. Юридической нормировке могут подлежать только последствия, уже уголовного свойства, злоупотреблений такого рода педагогической или врачебной дисциплиной. Поэтому о дисциплинарном праве в подобных случаях едва ли можно говорить. Юрист здесь некомпетентен: это — сфера врача и воспитателя.

Итак, о дисциплинарной ответственности, как юридическом институте, можно говорить лишь настолько, насколько дело касается вменяемых субъектов. Дисциплина малых детей и душевнобольных ничего юридического в себе не заключает. Но и за этим ограничением, меры, направленные к охране законного порядка совместной деятельности от посягательств вменяемых субъектов, не всегда представляют чистый тип дисциплинарных взысканий.

Так как задача дисциплинарных взысканий — только охранить порядок совместной деятельности, то чисто дисциплинарный характер они сохраняют лишь пока не идут далее устранения нарушителя от данной совместной деятельности: исключения из собрания, удаления от службы, отлучения от церкви. Когда участие нарушителя в данной деятельности добровольное, вызываемое его собственными духовными или материальными интересами, такими мерами и возможно действительно охранять должный порядок совместной деятельности. Но совсем иначе ставится дело, когда участие нарушителя обязательное имеет для него значение не преимущества, а повинности. При таких условиях устранение от деятельности не может быть высшей мерой дисциплинарного взыскания, так как для устраненного это будет скорее наградой, поощрением.

Здесь необходимо обращаться к другим, более суровым мерам понуждения, не ограничивающимся лишь отношениями нарушителя к деятельности, порядок которой им нарушен: приходится воздействовать на такие блага, которые принадлежат нарушителю независимо от его участия в данной общественной деятельности. Значение таких мер для гражданской свободы заставляет обставлять их применение приблизительно теми же гарантиями, какими обставлено осуществление уголовно-карательной власти.

Поэтому меры охраны порядка такой общественной деятельности, участие в которой имеет обязательный характер, характер повинности, не являются уже чисто дисциплинарными взысканиями, а приближаются к уголовной ответственности, сливаются с нею и образуют некоторую новую, гибридную форму ответственности. Различие дисциплинарной и уголовной ответственности сохраняется при таких условиях только в тяжести кар, и между обоими видами такой смешанной уголовно-дисциплинарной ответственности устанавливается взаимно исключающее соотношение.

Таково именно соотношение дисциплинарной и уголовной ответственности в войске. И для целей дисциплины тут приходится прибегать к тяжким карам. Наложение их поручается особым военным судам, которые вместе с тем руководствуются в своей деятельности не одними началами уголовного права, но и соображениями воинской дисциплины. В результате получается полу-судебный, полу-дисциплинарный орган, и так как его приговоры представляют осуществление не только велений уголовного закона, но и требований дисциплины, его деятельность исключает, конечно, надобность еще дополнительного дисциплинарного преследования.

Но военная дисциплина и военно-уголовная власть не входят в задачу моего исследования, а участие в службе гражданской в настоящее время во всех государствах признается добровольным, рассматривается не как повинность, а как право, у нас даже как особое преимущество, обусловленное происхождением или образованием. Поэтому гражданская служебная дисциплина может представлять совершенно чистый вид дисциплины.

Примечания:

¹* Учебник уголовного права, т. II, стр. 291.

²* Georg Meyer. Lehrbuch des deutschen Staatsrechts, 1895, §§ 453, 454.

³* Карательная деятельность государства и ее границы, Журн. Гражданского и Уголовного Права 1882 г., № 1, стр. 9.

⁴* Там же, стр. 38, 42, 49.

⁵* Там же, стр. 45.

⁶* О дисциплинарном, праве, Журн. Гражданского и Уголовного Права 1889 г., № 7, стр. 1.

⁷* Preger, К. Die Ordnungsstrafe im Reichsrecht. Archiv für öffentl. Recht hrsgbn von Laband und Störk, 1892, В. VII, Heft 3, SS. 365‑426.

⁸* Научная постановка церковно-судного права. Сборник государственных знаний, т. II, стр. 201.

⁹* Там же, стр. 252, 258, 258, 380, 399, 370.

¹⁰* Heffter, A. G. Verbreche und Disciplinarvergehungen der Staats- und Kirchendiener. Neues Archiv des Criminalrechts, В. ХIII. Halle. 1833. На эту статью Геффтера ссылаются все пишущие о различии уголовной и дисциплинарной ответственности, но по какому-то недоразумению видят в ней первое выражение участия, отождествляющее эти виды ответственности. Из последующего нарочно несколько более подробного изложения воззрений Геффтера читатель может судить, насколько это соответствуешь истине.

¹¹* Там же, стр. 80.

¹²* Там же, стр. 74.

¹³* Там же, стр. 76.

¹⁴* Там же, стр. 81.

¹⁵* Там же, стр. 177, 178, 199, 193.

¹⁶* Там же, стр. 171‑175.

¹⁷* Die strafrechtliebe und disciplinarische Stellung der Staats und Kirchendiener. Archiv des Criminalrechts, Neue Folge, 1853, III, SS. 430‑431.

¹⁸* Laband. Das Staatsrecht des deutschen Reichs, 3 Aufl. В. I. 1895, SS. 439‑443.

¹⁹* Мах Seydel. Bayerisches Staatsrecht. В. III, 1887, S. 480.

²⁰* Rehm. Die rechtliche Natur des Staatsdienstes nach deutschem Staatsrecht (Hirth's Annalen des deutschen Reichs. 1885, S. 65).

²¹* Labes. Die Disziplinargewalt des Staates über seine Beamten (Hirth's Annalen des deutschen Reichs, 1889, 251—253.

²²* Jellinek. System der subjektiven öffentlichen Rechte, 1892, SS. 203‑206.

²³* Löning, Edgar. Lehrbuch des deutschen Verwaltungsrechts, 1884, SS. 126, 137.

²⁴* Das gemeine deutsche Strafrecht, II, 1887, S. 1014‑1028.

²⁵* Garraud. Traité du droit pénal français, I, 1888, p. 124, 125.

²⁶* Oppenheim, L. Die Rechtsbeugungsverbrechen, 1886, SS. 16, 17, 18.

²⁷* Там же, стр. 17. Der Gesetzgeber freilich mag sich von seinem souveränen Standpunkt aus über diese Bedenken hinwegsetzen, er kann — wie dies tatsächlich in vielen Strafgesetzbüchern geschehen ist — die Amtspflicht als Objekt eines Verbrechens hinstellen.

²⁸* Max Seidel. Bayerisches Staatsrecht, B. III, 1887, S. 480.

²⁹* Binding. Handbuch des Strafrechts. B. I. 1835, стр. 169. Подобное же, но более многословное определение и в Normen, I, стр. 193.

³⁰* Normen, I, стр. 196: dass die Achtung vor Staatseinrichtungen oder Anordnungen der Obrigkeit nicht verletzt oder gefährdet werde.

³¹* Лекции по русскому уголовному праву, т. I, 1887, стр. 40.