Письмо генерал-майора Э. Кёстринга генерал-майору К. Шпальке 30 марта 1937 г.

30 марта 1937 г.

Москва

Перевод с немецкого

Германское посольство Москва, 30 марта 1937 г.

Военный и воздушный атташе

Дорогой Шпальке!

Благодарю за Ваше письмо от 24.3.[1937 г.]

Надеюсь, что Вам с Вашей полуевропейско-азиатской душой также придется поломать голову над речью Сталина от 3.3.[1937 г.], как это я делаю сейчас. Она была опубликована только вчера.

Так как не только мы — враг № 1 получили в ней свою долю, но также Франция, Норвегия и другие, то мне кажется, что это является дальнейшим, наблюдавшимся уже и ранее сигналом к более энергичному возведению все более высокой стены между Советским Союзом и заграницей.

Через не совсем ясные высказывания красной нитью проходит не только страх перед подрывной деятельностью, шпионажем и другими ужасными преступлениями, но также страх перед IV Интернационалом. Все время требуют бдительности.

Это разжигание восточно-азиатского недоверия всех против всех не приведет к спокойствию в стране.

К сожалению, трудно установить, распространится ли это обоюдное недоверие на армию. Это явилось бы большим минусом в смысле готовности армии к войне.

В последних номерах «Красной звезды» сообщается о проводимых во всех учреждениях собраниях и принимаемых резолюциях в связи с пленумом ЦК коммунистической партии, а также о собраниях парторганизаций и собраниях беспартийных большевиков.

На собраниях армейских парторганизаций в чрезвычайно резком тоне выступают против руководящего командного] состава: против Корка — нач[альника] Военной академии, Иппо*¹ — нач[альника] политической] академии им. Толмачева в Ленинграде, и др., что до сих пор едва ли было принято.

Еще неясно, какие цели при этом преследуются, ведь здешнюю обстановку нельзя сравнить с нашей, европейской.

Как мне кажется, а также согласно высказываниям на различных собраниях лиц, подвергшихся нападкам, это подрывает авторитет военного начальника. Когда я яснее представлю себе это дело, я об этом состряпаю Вам отчет.

Пока в Берлине вы ведь сможете на это сослаться, прежде всего для того, чтобы все эти события не рассматривались с точки зрения наших понятий о дисциплине. Здесь мы имеем дело именно с Азией и с другими понятиями.

Теперь по поводу Вашей благодарности У[рицкому]. Я должен еще на долгое время приберечь для себя дружеские жесты. Ваше письмо я должен был бы передать лично, но я предлагаю Вам для передачи его использовать Орлова, так как мне не хотелось бы самому идти в штаб армии.

Небольшие замечания в отношении технического оформления благодарности. Ставить имя и отчество при подписи не принято. Я предложил бы Вашей супруге писать фамилию и имя. Счел бы правильным, если бы она сделал небольшую приписку, как, например: «Этому я очень обрадовалась».

Надеемся на лучшее для У[рицкого], на то, что он из-за памяти к своему «великому собрату» по революционной деятельности не будет затронут в процессе за это сотрудничество с Вами.

Сегодня я сообщил капитану Коотани, являвшемуся до сих пор помощником военного атташе по инженерной части, что в Берлине он будет принят сотрудником Военного министерства.

Хочу сегодня сообщить <нрзб>, что он прибудет и что я прошу, чтобы вы его «обработали». Если бы вы смогли сделать для меня личное одолжение и пригласили его к себе, я был бы Вам благодарен.

Он хороший человек и, безусловно, осведомлен о русских делах.

(Кестринг — военный атташе, Москва)

С наилучшим приветом

КЕСТРИНГ

Перевела: КУЩ

Примечания:

*¹  Речь идет о советском военном деятеле армейском комиссаре 2-го ранга Борисе Михайловиче Иппо.