Глава III. Западная "демократия" и колчаковский режим

1. КОРРЕКТИРОВКА АНТИСОВЕТСКОЙ ПОЛИТИКИ В СИБИРИ В СВЯЗИ С ОКОНЧАНИЕМ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Осенью 1918 г. на Восточном фронте успешно развивалось наступление Красной Армии против чехословаков и белогвардейцев. Но установление в Сибири колчаковской диктатуры таило в себе серьезную угрозу, устрапить которую без полного разгрома конрреволюционных сил в Восточной России было невозможно.

Международное положение РСФСР было сложным. Приближение краха кайзеровской Германии давало возможность отказа от тяжелого Брестского мира, возвращения оккупированных территорий, но перед империалистами Антанты и США открывало возможность расширения интервенции за счет использования своих высвобождающихся на Западе войск. «Налицо нет уже двух, взаимно друг друга пожирающих и обессиливающих, приблизительно одинаково сильных, групп империалистических хищников,— отмечал В. И. Ленин.— Остается одна группа победителей, англо-французских империалистов; она собирается делить между капиталистами весь мир; она ставит своей задачей во что бы то ни стало свергнуть Советскую власть в России и заменить эту власть буржуазною...»¹.

Следуя миролюбивому курсу своей внешней политики. Советское правительство обратилось к странам Согласия и США с призывом к мирным переговорам. В ноте Временному Чехословацкому правительству 31 октября НКИД РСФСР также сообщил о готовности советских властей «предоставить чехословакам полную возможность, после того, лак они сложат оружие, проследовать через Россию для того, чтобы возвратиться в свою родную страну, с полной гарантией их безопасности». 4 ноября ВЦИК РСФСР обратился со специальным воззванием к солдатам чехословацкого корпуса, в котором извещал их о предоставлении свободного проезда па родину всем желающим².

Ни правящие круги стран Антанты и США, ни руководители Чехословакии не ответили на указанные обращения, намереваясь продолжать антисоветскую политику и даже придать ей больший размах. Особенно настойчивые призывы к расширению вмешательства поступали от чехословацких лидеров, ибо их корпус терпел в России поражения. «Позволю себе высказать мнение, что прибли-жается.время, когда союзники и Соединенные Штаты будут в состоянии оказать России реальную помощь,— писал Масарик В. Маккормику.— ...В Россию могут быть посланы более крупные силы, как только на Западном фронте будет достигнуто перемирие. ...Конечно, этот план предполагает недвусмысленную и ясную программу в отношении Сибири и большевиков»³.

Не менее настойчиво высказывались за расширение интервенции те союзные представители, которые считали антисоветские действия своих правительств недостаточно активными. В памятной записке, направленной в конце октября своему начальству, Локкарт предлагал немедленно увеличить численпость союзных войск в России (для успеха интервенции, полагал, он, потребуется 50 тыс. иностранных солдат в Южной России и такое же количество а Сибири), объявить большевикам открытую войну, добиться от СІПА отправки в Россию «достаточного количества войск»⁴.

С мнением Масарика и Локкарта были согласны и американские представители. Консул по особым поручениям Джеймсон, посетивший осенью 1918 г. крупнейшие города Сибири, сообщал о плохом состоянии белогвардейской армии (нехватке оружия и военного снаряжения, неблагонадежности солдат, недостатке в офицерах, отсутствии дисциплины), наличии сильных проболыпевистских настроений среди трудящихся и недовольстве политикой союзников среди имущих классов. Джеймсон не без тревоги писал о распространенном в Сибири мнении относительно нежелания США бескорыстно помогать России, без приобретения концессий и торговых преимуществ. Подобные настроения, полагал консул, усиливались под влиянием деятельности американских представителей, собиравших сведения об экономическом и политическом положении Сибири. Джеймсон настоятельно рекомендовал направить в Сибирь товары и военное снаряжение, чтобы обеспечить поддержку со стороны местного населения⁵.

Другой представитель США — консул в Тифлисе У. Смит — в памятной записке от 16 ноября предлагал союзникам создать группу политических советников и с ее помощью сформировать в Сибири коалиционное «русское правительство», которое могло бы опираться на поддержку иностранных войск⁶.

Смысл указанных рекомендаций заключался не только в том, чтобы добиться увеличения численности иностранных войск в Сибири и расширения их операций против Красной Армии, но и побудить союзников, прежде всего США, к активным политическим шагам с целью создания контрреволюционного правительства на коалиционной основе. Речь шла, следовательно, о создании «национального антибольшевистского фронта».

Довольно скоро стало ясно, что выполнить рекомендации о расширении вооруженной интервенции будет непросто. Поражение в войне привело к нарастанию революционного кризиса в Германии и Австро-Венгрии. В начале ноября там вспыхнули революции. Революционные настроения охватили трудящихся и солдат стран Антанты и США, что затрудняло отправку больших союзных контингентов в Россию. К тому же окончание войны не позволяло и дальше оправдывать интервенцию антигерманскими целями, тем более, что трудящиеся классы и прогрессивная общественность все настойчивее интересовались мотивами действий союзных войск в Сибири, явно не доверяя официальным объяснениям.

Правительство Англии в такой обстановке хранило упорное молчание о своей политике в отношении России. 18 ноября, когда в палате общин был сделан очередной запрос о целях военных операций Великобритании в России, Макферсон, помощник военного министра, заявил, что «национальные интересы» требуют, чтобы по данному вопросу не давалось никакой информации. Многие депутаты, в большинстве либералы, которые давно уже выступали противниками интервенции, сочли данный ответ неудовлетворительным⁷. Руководители английского МИДа Вальфур и Сесиль, активные проводники антисоветской политики, к ноябрю 1918 г. прониклись сознанием невозможности расширения вооруженного вторжения в Россию ввиду сложного внутриполитического положения

в своей стране. Но поскольку в Юго-Восточной России, Сибири, Закавказье и Закаспийской области, па территориях, прилегающих к Белому морю и Ледовитому океану, под прикрытием союзных войск возникла новая, антибольшевистская администрация, заявляли они, «мы несем ответственность за ее сохранность и должны поддержать ее»⁸.

Начальник британского генштаба Вильсон в меморандуме «О нынешней и будущей политике в России» (13 октября 1918 г.) признал невозможным сокрушение большевизма с помощью союзных армий ввиду отсутствия у Антанты и США людских резервов для широкой вооруженной интервенции. «Остается одно,— констатировал он, — сделать все возможное для оказания материальной помощи нашим друзьям» (антибольшевистским силам в Сибири и в других районах России).

На заседании английского кабинета 1 ноября 1918 г. военный министр Милнер и лорд Керзон настаивали на оказании первоочередной помощи Южной, Юго-Восточной России и Сибири, поскольку указанные области вплотную прилегали к сферам колониальных интересов Англии. На этом заседании было решено оставить имеющиеся в Сибири войска и военную миссию, воздействовать на правительство Канады с тем, чтобы оно выполнило обязательства по отправке в Сибирь значительного количества своих солдат, а также уговорить руководство чехословацкого корпуса удержать занимаемые в Западной Сибири позиции⁹.

Дискуссии по русскому вопросу велись в Англии в ходе избирательной кампании. Правящая консервативно-либеральная коалиция, играя на шовинистических настроениях части английского парода, пыталась использовать довод об обязанности Англии помогать тем силам в России, которые первоначально были организованы при ее поддержке для борьбы против «немцев» и их «агентов». На страницах печати Милнер утверждал, что в ходе «антигерманской интервенции» в России тысячи русских взялись за оружие и стали сражаться на сторопе союзников. «Как можем мы, — вопрошал он,— на том только основании, что наши собственные цели достигнуты, уйти и бросить их на милость врагов до того, как они успели вооружиться и организоваться в такой степени, чтобы быть достаточно сильными и способными избежать поражения?»¹⁰.

Заявление Милнера, поддержанное ведущими консервативными газетами («Таймс», Дейли Мэйл», «Моршшг Пост» и др.), вызвало многочисленные запросы в палате общин. Отвечая на них, Бальфур и Сесиль не смогли все свести к помощи «антигерманским элементам» в России и были вынуждены признать, что английские солдаты воюют там против большевиков¹¹.

Новая дискуссия по русскому вопросу в британских правительственных кругах в конце декабря 1918 г. была вызвана в первую очередь обращением М. Литвинова, выступившего от имени Советского правительства с предложением к странам Антанты и США начать мирные переговоры, а также развернувшейся подготовкой к мирной конференции, па которую английское правительство хотело прибыть с определенным мнением по данной проблеме.

Ярым поборником неограниченной вооруженной интервенции выступил Черчилль, которому вскоре предстояло занять пост военного министра. Он предлагал набрать в союзных странах большую добровольческую армию и двинуть ее в Россию. Бальфур и Милнер высказались за сдерживание большевиков в тех границах, в которых они находились в то время, и не пускать их на Дон, в Туркестан и Сибирь. Сесиль, минпстр-лейборист Барнс, премьер-министр Канады Борден полагали целесообразным предложить всем участникам гражданской войны в России прекратить огонь и оставаться на своих местах до решения вопроса мирной конференцией. Ллойд Джордж отметил безуспешность попыток сформировать многочисленные белогвардейские войска, так как население России явно не сочувствовало целям интервенции. В то же время, указывал он, большевики выражают желание пойти на соглашение с западными державами. Ллойд Джордж считал целесообразным рассмотреть их предложения. (Английский премьер, видимо, разделял точку зрения руководителей МИДа, полагавших, что предложение Литвинова являлось признаком слабости Советского правительства и его неспособности к дальнейшему продолжению войны против белых. Они надеялись выяснить, нет ли надежд на мирную реставрацию в России буржуазных порядков.)¹².

Дебаты имели результатом признание бесперспективности прежних способов борьбы против русской революции. Большинство членов кабинета предлагало локализовать сферу влияния Советской власти теми районами, на которые она в то время распространялась, и оказать помощь всем антибольшевистским правительствам, образовавшимся на окраинах бывшей Российской империи. Нашла поддержку и идея приглашения на мирную конференцию враждовавших русских группировок с целью их «примирения», что означало продолжение вмешательства во внутренние дела России дипломатическими средствами.

Официальная пропаганда Англии старалась доказать, что без «урегулирования» русской проблемы безопасность страны постоянно будет находиться под угрозой. Консервативные «Дейли Мэйл» и «Морнинг Пост» считали мирное решение указанного вопроса невозможным и критиковали союзников за нерешительную и неэффективную интервенцию¹³. «Последнее время в английской прессе начата деятельная кампания в пользу России,— сообщал Набоков.— Проводится мысль, которой, по-видимому, начинают проникаться и союзные правительства, что без создания единой России и установления в ней порядка и законности мира быть не может»¹⁴.

Одновременно в Англии росло и движение противников интервенции, в котором все более активную роль играл рабочий класс страны. Характеризуя обстановку, в которой происходила дискуссия, Набоков писал в Париж Маклакову: «Политические препятствия к посылке крупных союзных сил в Россию огромны... Все радикальные круги и рабочая партия ведут упорную агитацию за невмешательство, и с этим правительство должно очень серьезно считаться. Кроме того, сами войска жаждут демобилизации... Четырехлетняя война внесла в массы Англии известное утомление и расстройство, могущие вызвать серьезные осложнения, если правительство пойдет против преобладающих течений общественного настроения»¹⁵. Лейбористский журнал «ІІью Стейтсмэн» 12 декабря 1918 г. потребовал отбросить завесу молчания, скрывавшую политику правительства в отношении России. и прекратить интервенцию. Другой лейбористский орган, «Лейбор Лидер», настаивал на возвращении английских солдат домой, поскольку, как говорилось в газете, интервенция была направлена па реставрацию царизма и попрание демократии в России¹⁶.

Самой серьезной антиинтервецционистской силой являлись солдаты, требовавшие демобилизации и протестовавшие против необъявленной войны, которая велась в России. Газета немецких коммунистов «Роте фане» писала: «Тягостные сомнения Антанты обусловлены в мепыпей степени сопротивлением рабочих ее стран против насилий над Россией, так как это сопротивление только еще начинается. Сомнения обусловлены сопротивлением солдат против дальнейшего применения их в качестве пушечного мяса и опасностью, что эти солдаты, находясь в Советской области, будут проникаться советским духом. В Лондоне и Париже хорошо известно, как подействовало на германские и австрийские войска пребывание в России. Следы этого пребывания отпугивают»¹⁷.

Во Франции, как и в Англии, победа над Германией привела к разгулу шовинизма и антисоветизма (реакционная пропаганда использовала для его разжигания факт апнулировапия Советским правительством дореволюционных долгов России). Буржуазные и правооппортунистические круги откровенно одобряли вооружеппый поход против большевиков. Они требовали отказаться от половинчатых мер в русском вопросе, отбросить надежды на то, что большевики будут свергнуты руками самих русских, объявить открытую войну Советам и бросить против них всю мощь французской армии.

Пресса, выражавшая мнение указанных кругов, разделилась во мнении относительно лучших способов удушения русской революции. Крайне правая «Аксьон Франсез», не видя возможности найти необходимые для этого войска, предлагала усилить экономическую и политическую блокаду Советской России. «Виктуар», издававшаяся ренегатом-социалистом Г. Эрве, «Деба», «Эко де Пари» настаивали на расширении вооруженной интервенции во имя «долга перед гуманизмом». «Тан», вторя им, высказывала пожелание, чтобы интервенция осуществлялась без излишне откровенных разговоров о ней. Правые социалисты критиковали правительства союзных страп за то, что они «сдержанно» отнеслись к Октябрьской революции в России, и доказывали, что западные державы имеют «право» на вмешательство¹⁸.

В это же время во Франции все громче звучали голоса противников антисоветской политики. ІІа проходившем 6—10 октября 1918 г. съезде социалистической партии наибольшее количество голосов получил проект резолюции, в котором решительно осуждались действия официальной Франции и ее союзников в России. 17 ноября представитель революционной части рабочего класса М. Кашей опубликовал статью «Война и Россия», в которой призывал социалистов объединиться против интервенции союзников¹⁹.

Движение противников интервенции, главной движущей силой которого являлись революционные рабочие и солдатские массы, не позволило французской буржуазии использовать свою армию против русской революции. В телеграммах Жанену от 13 и 22 декабря 1918 г. премьер-министр Клемансо признавался, что союзники не в состоянии организовать широкое наступление против Советской России и вынуждены ограничиться тем, чтобы «закрыть большевикам доступ на Украину, Кавказ и в Западную Сибирь» и помочь организоваться имеющимся там «элементам порядка». Премьер отмечал, что в таких условиях первейшей задачей союзников является экономическая блокада большевистской России и организация русской контрреволюционной армии. В аналогичном духе Пишон информировал французских послов в Вашингтоне, Лондоне и Риме. «ІІа территории от Владивостока до Омска.— писал он,— генерал Жанен, при поддержке Штефаника, осуществляет руководство русскими, союзническими и чехословацкими войсками. Блестящий успех сибирской армии у Перми свидетельствует о разумности надежд на энергичные усилия Колчака по ее реорганизации, которая может быть осуществлена в самое короткое время»²⁰.

Таким образом, правительство Франции признало несбыточность надежд на то, что завершение войны на Западе позволит союзникам широко использовать своих солдат в антисоветских целях. Из заявлений Клемансо и Пишона явствовало, что в создавшихся условиях решение антисоветских задач возлагалось на армии Колчака и Деникина, организуемые с помощью западных держав.

Серьезные разногласия по вопросам дальнейшей антисоветской политики в Сибири наблюдались в правящих кругах США. И Вильсон, и члены его кабинета, и деятели госдепартамента были пе меньшими антисоветчиками, чем руководители Антанты. Но в отличие от последних, Вильсон в стремлении покончить с большевиками отдавал предпочтение использованию внутренних возможностей самой России, а также методам экономической интервенции, основанным на промышленном превосходстве США.

Важная роль отводилась использованию пропагандистских средств, рассчитанных на дискредитацию идей Великого Октября, па ослабление их воздействия на американских трудящихся²¹.

Однако в Вашингтоне не все поддерживали эту тактику. В частности, русский отдел госдепартамента постоянно высказывался в пользу более решительных действий, полагая, что таким способом не только можно будет нанести максимальный ущерб большевикам, но и нейтрализовать атаманов, поощряемых Японией, а также приобрести большее влияние на белогвардейские круги в Сибири.

2 декабря 1918 г. начальник указанного отдела Майлс представил Лансингу меморандум, в котором предлагал открыто выразить отношение правительства США к большевикам, т. е. объявить войну Советской России. Призывая президента не ограничиваться изобличениями действий Японии, но послать на Дальний Восток «достаточное количество войск» и продемонстрировать «серьезность своих намерений», Майлс отмечал, что США еще не оказали России никакой помощи в организации ее «самообороны», что американские войска, находящиеся во Владивостоке, бездействуют²².

Серьезная критика американской политики в Сибири содержалась в строго секретном докладе Акермана, специального агента Хауза и Лонга, посетившего Сибирь в конце 1918 г. В нем отмечалось, что американская политика является безуспешной прежде всего из-за ошибок, допущенных как самим правительством США, так и его представителями в Сибири. Отказ Вильсона признать Директорию, писал Акерман, оттолкнул от Америки «интеллигенцию и либералов, создавших этот режим». В связи -тем, что США «не выразили должным образом своих намерений», отмечал он, сложилось положение, при котором Лнглия, Франция и Япония ведут себя в Сибири как им вздумается. Затем Акерман указывал, что обещание пре-чоставления разнообразной помощи чехословацкому корпусу не было выполнено, в результате чего США «оказались предателями по отношению к чехам». Акерман считал наиболее целесообразным принятие мирной конференцией согласованного решения: либо все союзники одновременно уйдут из России, либо они сообща и достаточно активно будут осуществлять интервенцию²³.

Мнение Майлса и Акермана разделялось правительственной прессой США, высказывавшейся в том смысле, что Америке следует либо послать в Сибирь дополнительные войска, чтобы быстро сокрушить большевизм, либо вообще вывести их оттуда.

Острая критика правительственной политики в русском вопроре раздавалась в сенате США. Прогрессивные сенаторы (Бора, Джонсон, Лафоллет и другие) высказывали суждение о несовместимости декларации Вильсона о России с политикой интервенции. По их мнению, Америка не имела никакого права вмешиваться в дела России, и русскому народу должпо было быть дано такое же право на создание социалистического правительства, какое американцы имели в свое время на создание независимой демократической республики²⁴.

Иной характер носила критика со стороны реакционно настроенной части сената, выражавшей откровенное недовольство «нерешительностью» президента по отношению к большевикам. Ярый интервенционист Кинг 21 ноября предложил признать Омское правительство де факто и пригласить его на мирную конференцию. Сенаторы Таунсепд и Томас требовали послать в Россию подкрепление «нашим славным парням», чтобы «спасти» всех чехов от «большевистского ада», сберечь союзное имущество «до последнего цента» и «помочь» русскому народу обрести «угодное ему правительство». Члены сената Кенион и Керби заявляли, что если уж американские войска посланы в Россию, то их численность должна быть достаточной, чтобы «сделать свое дело», в противпом случае их надо вывести оттуда. Наиболее непримиримый лидер республиканской оппозиции в сенате Лодж обвинял правительство демократов в том, что оно слишком мало делает для борьбы с большевизмом. Он настаивал на проведении комплексной интервенции (военной, экономической, идеологической) в тесном сотрудничестве с союзниками. Полным единомышленником Лоджа выступал сенатор Пойндекстер, употреблявший в своих речах грубую антисоветскую ругань и резко осуждавший президента за недостаточную согласованность с союзниками в вопросах борьбы с большевиками²⁵.

За пределами конгресса идеи Лоджа и Пойндекстера разделял бывший президент США Тафт, заявлявший, что единственным средством для удушения большевизма является сила и что указанная цель не может быть достигнута без совместных действий армии США с войсками других держав. Такие же мысли высказывали многие органы буржуазной прессы, возлагавшие вину за «неэффективность» интервенции па нерешительность президента²⁶.

Таким образом, политика США в отношении России являлась объектом критики как со стороны прогрессивной части американской буржуазии, требовавшей проведения реалистической политики признания закономерности революционных преобразований, совершавшихся в Советской России, установления с ней дружественных отношений, так и со стороны реакционной ее части, отражавшей интересы ведущих монополий, которые требовали более активных действий в борьбе с революционным движением и в своей стране, и за ее пределами. Наряду с этим действия администрации Вильсона привлекали все большее внимание рабочего класса, фермерства, городской мелкой буржуазии, выступавших в защиту Советской России, опровергавших антисоветские измьппления буржуазной пропаганды, требовавших прекращения интервенции и возвращения американских солдат домой²⁷. Внутриполитические затруднения правительства США, наряду с другими обстоятельствами, определявшими своеобразную тактику президента, являлись главным препятствием па пути к расширепию вооруженного вмешательства в дела России.

Ко времени окончания войны произошли изменения и в действиях правящих кругов Япопии. В августе — сентябре 1918 г. в стране прокатилась волна массовых выступлений трудящихся («рисовые бунты»), в результате которых правительство Тераути, опиравшееся па экстремистские военно-феодальные круги, было вынуждено уйти в отставку. На смену ему пришел кабинет, возглавляемый Харой, лидером партии Сейюкай, связанной с торгово-промышленной буржуазией. Новый премьер был известен как противник односторонней интервенции. Смена правительства несколько ослабила позиции военщины, но не лишила ее главенствующего положения в генштабе, военном и морском министерствах, МИДе, в результате чего дальнейший курс Японии в вопросах интервенции в немалой степени испытывал воздействие со стороны борьбы между крайними экстремистами и либералами²⁸. На политику Японии серьезное влияние оказывали непопулярность интервенциисреди трудящихся, подъем национально-освободительного движения в Китае, а также «возвращение» на Дальний Восток других империалистических держав по окончании войны. В такой обстановке становилось необходимым проведение более гибкой политики, тем более, что предстоявшее обсуждение на мирпой конференции вопросов, крайне важных для Японии, заставляло искать иную тактическую линию²⁹.

Начальник генштаба Уехара 11 декабря 1918 г. направил командующему экспедиционными войсками Отани указания о необходимости «уважать положение дальневосточного комиссара, которым назначен генерал Хорват». Уехара пояснял, что Япония рассчитывает на подчинение Хорвату всей гражданской и военной власти в крае и упрочение с его помощью своего влияния. Он сообщал, что Япония намерена заботиться о нормальном движении па Сибирской железной дороге, «сдерживать своевольные поступки русских и вмешательство со стороны союзных держав». Отани предписывалось добиваться «дружествен ных контактов с местным русским населением» и укреплять таким путем престиж своей страпы.

Через несколько дней японский генштаб выступил с меморандумом о необходимости оказания «помощи» Омскому правительству. «Постепенно оформляющееся Временное всероссийское правительство в Омске,— говорилось в нем,— ужо получило фактическое признание и поддержку со стороны союзников. Если данное правительство с помощью западных держав станет Всероссийским правительством в Москве, то это окажет глубокое воздействие па всю обстановку на Дальнем Востоке». Выразив сожаление, что Япония своевременно не оказала содействия указанному правительству, генштаб предлагал срочно направить в Омск сводный отряд с целью продемонстрировать желание Японии внести свой вклад в укрепление позиций новой русской власти, а также предоставить Колчаку военное снаряжение и инструкторов для обучения белогвардейской армии³⁰.

В конце декабря 1918 г. Япония приняла решение о выводе из Сибири и Северной Маньчжурии части своих войск (34 тыс. чел.). Посол США в Токио Моррис отмечал, что данное решение свидетельствовало об успехе премьера Хары в изменении сибирской политики и в преодолении реакционных сил генерального штаба. «Половину своих войск,— сообщал Вологодский Сазонову в Париж,— Япония отзывает, по-видимому, вследствие дороговизны их содержания и убедившись в трудности удовлетворить определенно корыстные вожделения. Обрисовывается предложение Японии послать войска в Омск и, быть может, даже на фронт, а также дают понять о возможности получить снабжение из Японии, если мы о том будем просить»³¹.

Следовательно, новое правительство Японии не ставило целью отказ от экспансии на русском Дальнем Востоке и в Китае. Речь шла лишь о том, чтобы сгладить некоторые острые углы в действиях военных властей (стремление действовать независимо от союзников и беспредельно наращивать числепность войск, произвол в отношении мирного населения, демонстративное пренебрежение к белогвардейским властям в Омске и т. п.), оставив в неприкосновенности стратегическую линию.

В обоснованности подобного заключения убеждают «Главные принципы японской политики в России», одобренные правительством 26 января 1919 г. В них отмечалось, что Япония должна оказать «помощь» России в деле ее «возрождения», принять меры к развитию «всех возможных автономных организаций в Сибири», чтобы в случае «осуществления центральным русским правительством агрессивной политики в отношении Сибири» (т. е. в случае наступления Красной Армии) Япония могла этому противодействовать. В документе отмечалось, что Японии не следует предпринимать «никаких положительных действий в Европейской России» (имелась в виду отправка туда японских войск), но быть внимательной к происходящим там событиям, так как «прочный мир па Дальнем Востоке будет тесно связан с судьбой России на западе». Для более быстрого установления контроля над Дальним Востоком признавалось необходимым оказывать содействие притоку японских капиталовложений, ввести свободу навигации по Амуру, превратить Владивосток в открытый порт. Планировалось содействие созданию единого правительства Сибири путем формирования казачьих войск, оказание им помощи с последующим подчинением указанному правительству на «определенных условиях»³².

Таким образом, правящие круги Японии намеревались свести до минимума методы прямой военной оккупации и использовать для установления своего господства на Дальнем Востоке прояпонски настроенных белогвардейцев (Хорвата и др.), сформированные на японские деньги казачьи войска, а также методы интенсивного экономического проникновения.

Вызванное окончанием мировой войны обсуждение дальнейших способов борьбы против русской революции показало, что правящие круги стран Антанты и США не могли в той мере, в какой им хотелось бы, использовать для указанной цели свои войска. «Если союзники фактически отказались от открытого военного вмешательства в дела России,— говорил по этому поводу В. И. Ленин, — то это потому, что они не могут совладать со своими армиями, инстинктивно сочувствующими русской революции. Они боятся своих солдат и рабочих, они опекают их от влияния русской революции»³³.

В «Письме к рабочим Европы и Америки» В.И. Ленин отмечал наличие двух тактических линий в среде буржуазии Антанты и США по отношению к Советской России. Одна часть буржуазии стояла за продолжение военного вмешательства, за «экономическое окружение» и удушение Советской Республики. Другая ее часть видела необходимость отказа от вооруженной интервенции, поскольку в союзнических войсках в России, помогавших белогвардейцам, начиналось разложение, грозившее перенесением идей пролетарской революции в страны Антанты³⁴. Однако отказ от интервенции вовсе ле означал намерения прекратить предоставление белогвардейцам помощи оружием, военным снаряжением, деньгами и т. п. Речь шла всего лишь о смене антисоветской тактики, а не об установлении мирных отношений с пролетарским государством.

2. «ПРАВИТЕЛЬ ОМСКИЙ» И ЕГО ЗАРУБЕЖНЫЕ ПОКРОВИТЕЛИ

Империалистам стран Антанты и США очень хотелось надеяться, что «верховный правитель» сплотит все антибольшевистские силы, усмирит Сибирь и совершит победоносный поход па Москву. Указывая на размеры опасности, исходившей из Сибири, В. И. Ленин отмечал: «Вся буржуазия поголовно сошлась туда, все, что было претендующего на руководство народом, с точки зрения обладания знаниями и культурой и привычкой к управлению, все партии от меньшевиков до эсеров сошлись туда. Они имели крестьян сытых, крепких и не склонных к социализму, имели помощь от всех государств Аптанты, от государств всемогущих, которые держат во всем мире власть в своих руках»³⁵.

В воззвании, с которым «верховный правитель» обратился к населению, было сказано: «Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности. Главной своей целью ставлю создание боеспособной армии, борьбу с большевизмом и установление законности и правопорядка»³⁶. Все в этих словах, за исключением фраз о создании армии и победе над большевизмом, являлось пропагандистской декларацией, подсказанной адмиралу его советниками³⁷. Практически деятельность колчаковского правительства явилась красноречивым доказательством его реакционности, а насаждавшиеся им «законность» и «правопорядок» приводили в ужас даже многих антисоветчиков.

Переворот 18 ноября, устранив со сцены «демократическую контрреволюцию», поставил у власти крупную буржуазию, помещиков и военщину. Руководящей политической силой, подготовившей переворот, являлась партия кадетов, сохранившая ведущую роль и после 18 ноября: во главе всех важнейших органов государственного управления оказались ее сторонники. Главной задачей новой власти кадеты считали восстановление «порядка» и «единства» России, и решать эту задачу они собирались с помощью твердых мер. Они наметили пути к укреплению дисциплины в армии, наведению «жесткого» порядка в промышленности. В прифронтовой полосе, тянувшейся от линии фронта до Омска, вся полнота власти была отдана военным кругам, на остальной части Сибири также вскоре решающую роль приобрела военщина в лице карательных органов³⁸.

Указанная программа действий полностью соответствовала рекомендациям, исходившим от зарубежных покровителей Колчака. ((Адмиралу Колчаку,— заявлял Уорд,— предстоит колоссальпое по трудности дело — дело организации армии, без которой никакая страна существовать не может. Всегда в стране найдутся больные, преступные элементы, стремящиеся к развалу и разложению государства, против которых необходимо бороться с настойчивой энергией, и если не хватает других средств, то верная армия должна помочь государству освободиться от этих элементов».

О том, как «верховпый правитель» проявлял энергию, выполняя волю и выдвинувшей его черносотенной реакции, и зарубежных покровителей, известно: «Расстрелы десятков тысяч рабочих... Порка крестьян целыми уездами... Полный разгул власти офицеров, помещичьих сынков. Грабеж без конца»³⁹.

Корреспондент лондонской «Таймс» сообщал из Омска_г что правительство Колчака конструирует государственный аппарат, накапливает силы и укрепляет собственное влияние с помощью людей, сознающих, что выбора между диктатурой и «анархией» нет⁴⁰.

Деятельность омского режима была направлена прежде всего на восстановление буржуазно-помещичьих порядков. Уже в первые дни после переворота были подтверждены постановления Сибирского правительства, принятые летом и осенью 1918 г. и направленные на реставрацию частой собственности на промышленные и торговые предприятия, на введение свободного предпринимательства.

21 ноября 1918 г. Колчак объявил о признании им всех внешних долгов «бывших до конца октября 1917 г. законных правительств России». 10 апреля 1919 г. была обнародована декларация о восстановлении частной собственности на землю. В своей повседневной практике правительство Колчака руководствовалось царским сводом законов, в губерниях восстанавливалась власть губернаторов, возвращались к жизни прежний полицейский аппарат, жандармерия, судебные органы и т. д. С момента прихода к власти Колчак неоднократно заявлял о своем отрицательном отношении к лозунгу «Вся власть Учредительному собранию». Любое представительное учреждение, даже с совещательными функциями, он считал вредным и опасным. Колчаковское правительство стояло за неделимую, великодержавную в существовавших до 1914 г. границах буржуазно-помещичью Россию. Стремление народов России к ликвидации национального гнета выдавалось за безумную затею, самостийный бред, «национальный большевизм»⁴¹.

Таким образом, внутренняя политика омского режима служила доказательством неспособности белого движения выдвинуть программу, близкую и понятную широким массам. Даже многие его сторонники отмечали, что в Сибири не строили ничего нового, а ремонтировали и копировали худшими средствами старый аппарат и старые порядки, что народные массы и даже средние классы быстро уходили из-под влияния консервативно настроенных верхов, видевших спасение положения «исключительно в карательных экспедициях против наиболее строптивых подданных»⁴².

Большинство союзных представителей в Сибири не считали исход переворота 18 ноября всецело удачным, так как он не привел к консолидации контрреволюционного лагеря и созданию монолитной власти. В донесениях, поступавших в Лондон, Париж, Вашингтон и другие столицы, сквозила озабоченность в связи с тем, что антисоветский лагерь не стал сильнее и возможно обострение внутренних распрей из-за неудовлетворения монархистов незавершенностью переворота, а эсеров и чехословаков — его реакционным направлением⁴³.

В докладе Элиота от 29 декабря 1918 г. отмечалось, что правительство Колчака оказалось приемлемым лишь для военіцины, чиновничества и собственнических классов, что данный режим будет выглядеть значительно менее либеральным, чем тот, который был обещан, но что проявление со стороны адмирала либеральных тенденций или намерение обуздать своеволие какого-либо военного чинуши может лишить «правителя» опоры в офицерской среде⁴⁴.

Особенно большие сомнения относительно жизнеспособности нового режима высказывали американские представители. Генерал Грэвс, черпавший информацию в эсероменьшевистских кругах Приморья, сообщал в Вашингтон их мнение о том, что переворот сплотил воедино все элементы, противостоявшие в свое время царскому режиму. Аналогичные выводы содержались в докладе Акермана, который сообщал, что режиму «верховного правителя» не симпатизируют ни русский народ, ни чехословацкие легионеры, ни белогвардейские солдаты, что Директория была свергнута представителями самой реакционной части контрреволюционного лагеря, что новая власть в Омске чужда американским интересам. В таком же смысле высказывался о правительстве Колчака руководитель русского отдела Комитета общественной информации США А. Буллард⁴⁵.

Результаты переворота не удовлетворили правительства западных держав, надеявшиеся на сплочение всех антисоветских группировок под главенством диктатора.

Маклаков сообщал, что в Париже переворот расценивают как свидетельство того, что «слияния партий на национальной программе не произошло, и это тревожит друзей России». Он писал, что левые элементы Франции расценивают переворот как «начало реставрации», и советовал Колчаку сделать заявление о взятии власти «для водворения порядка и объединения России в ожидании Учредительного собрания. Умолчание о последнем будет дурно истолковано. ...События в Омске, конечно, задержат официальное признаиие власти, но отношение к вам будет по-прежнему благожелательным. Но примите все меры, чтобы... это не было истолковано как торжество реакционных офицеров и удар по демократии»⁴⁶.

Что касается администрации Вильсона, то, по словам Бахметева, ее отношение к повой власти могло определиться «фактическим направлением, которое примет ее деятельность, и, главным образом, теми достижениями в области организационной, политической, военной и экономической, которые ей удастся осуществить». Даже английское правительство, судя по донесению Набокова, испытывало смущение, поскольку способы устранения Директории и состав лиц, которые осуществили переворот, свидетельствовали о торжестве правых группировок и неудаче предположений о том, что режим сильной власти будет опираться на объединение всех антибольшевистских сил.

Действительность очень скоро подтвердила опасения союзников относительно недостаточной популярности колчаковского режима. С декабря 1918 по февраль 1919 г. прокатились забастовки рабочих в Омске, Иркутске, Красноярске, Барнауле, Тюмени и в других городах с протестами против разгула белогвардейской контрреволюции и террора, требованиями освобождения из тюрем политических заключенных и восстановления Советской власти. Заметное недовольство стало ощущаться в деревне, так как на плечи крестьян были взвалены налоги и мобилизация в белогвардейскую армию. В конце 1918 г. во многих районах Сибири и Дальнего Востока стали возникать партизанские отряды. Руководство антиколчаковской борьбой очень скоро оказалось в руках большевиков.

Наряду с оппозицией слева, Колчаку сразу же пришлось столкнуться с сопротивлением справа, прежде всего со стороны монархистов, настаивавших на восстановлении России образца 1914 г. Сообщая об откровенных монархических настроениях колчаковского окружения, американский консул Гаррис выражал опасение по поводу возможного сближения между большевиками, эсерами и меньшевиками перед угрозой восстановления царизма. В случае такого поворота, считал он, не хватит ни чехов, ни всех других союзных солдат для воспрепятствования распространению большевизма в Сибири⁴⁷.

И, наконец, омскому режиму пришлось иметь дело «ще с одним видом оппозиции, вызванной тем, что переворот 19 ноября противоречил интересам Япопии, которая, стремясь к установлению своего господства на Дальнем Востоке, противилась возникновению единой белогвардейской власти. Образование Директории, а затем и правительства Колчака не могло встретить в Токио теплого приема. Крупенский сообщал, что военная группировка Японии стремилась воспользоваться слабостью белогвардейской власти, укрепиться, где только возможно, а затем, по окончании интервенции, попытаться закрепить за собой максимум выгод и влияния. Примечательно, что еще до переворота, в момент, когда Директория признала Омское правительство в качестве органа всероссийской исполнительной власти, начальник штаба японских экспедиционных войск генерал Юхи заявил 12 ноября белогвардейцам, что ответственность за поддержание «порядка» на Дальнем Востоке лежит на японском командовании, что никакие русские войска не могут вступить сюда без его ведома ⁴⁸.

Весть о перевороте в Омске, по сообщению Крупенского, японское правительство восприняло внешне спокойно. Посла заверили, что генштаб предписал японским военным властям и Семенову соблюдать «менее непримиримое отношение к Омскому правительству», что японцы намерены послать в Омск пехотный полк и представителей различных родов оружия «с целью оказать поддержку новому правительству и созданию боеспособной армии»⁴⁹. В действительности же характер инструкций был несколько иным. 21 ноября генштаб указал генералам Отани и Оба на необходимость укрепления политического и военного положения Японии на Дальнем Востоке путем поддержки «автономных русских учреждений», «командования местными войсками» и генерала Хорвата, путем «создания русской армии» под японским контролем и т. п.⁵⁰ Вслед за этим Семенов прервал в Забайкалье железнодорожное и телеграфное сообщение между Сибирью и Дальним Востоком и объявил о принятии на себя всей власти на территории Забайкальской, Амурской областей и в местности уссурийского казачьего войска.

Главные военные власти в Токио делали вид, что Семенов действует самочинно. 28 ноября генштаб известил союзных военных атташе, что «все слухи о причастности Японии к объявлению Семеновым независимости Восточной Сибири не соответствуют действительности» и что Японией будет сделано все возможное, чтобы пресечь его намерения. Однако вскоре выяснилось, что положение, сложившееся в Забайкалье, не противоречило политике Токио. Когда Колчак, издав приказ об отрешении Семенова от всех должностей, направил в Читу казачий отряд под командованием полковника Волкова для ликвидации оппозиции, а Крупенскому поручил договориться с японским правительством о лишении Семенова финансовой помощи, Утида заявил Крупенскому, что Япония и дальше намерена помогать Семенову и Калмыкову, поскольку их отряды «поддерживают спокойствие в местах их расположения», а части 3-й японской дивизии, расквартированной в Забайкалье, отказались пропустить отряд Волкова. Японское командование заявило, что не допустит никаких мер против Семенова, не останавливаясь даже перед применением оружия⁵¹.

В конфликт пытались вмешаться союзные представители во Владивостоке, но япопцы и им заявили, что не допустят смещения Семенова, «имеющего столь выдающиеся заслуги», и не позволят колчаковским войскам вступить в Забайкалье. Не располагая достаточными силами для преодоления противодействия со стороны Японии, Колчак через своих представителей обратился к правительствам западных держав за содействием⁵².

Конфликт между Колчаком и Японией, действовавшей с помощью белогвардейской агентуры, серьезно ослаблял положение «верховного правителя» и, казалось, должен был вызвать решительное вмешательство со стороны союзных держав. Однако этого не произошло. Хотя в Вашингтоне, Лондоне и Париже понимали, что поведение японских марионеток осложняет положение на фронте и мешает укреплению белогвардейского режима в Сибири, у каждой из держав имелись собственные соображения, по которым они не хотели идти на обострение отношений с Японией. США, потерпевшие неудачу в проталкивании к власти эсеровского правительства, заняли по отношению к Колчаку выжидательную позицию, не будучи уверенными в его долговечности и готовности к соглашению. К тому же в указанное время в разгаре были американо-японские переговори о контроле над сибирскими железными дорогами, от исхода которых зависела судьба программы экономической интервенции.

Не менее противоречивым было поведение английского правительства. В меморандумах Японии 11 и 30 декабря Форин-оффис ограничился простой просьбой о приостановке помощи Семенову, поскольку действия атамана препятствовали организации «русской национальной армии». Понятно, что просьба не могла произвести на Японию заметного впечатления. В ответном меморандуме от 6 января Утида заявил Грину, что как только в Сибири будет создано единое и стабильное правительство, Япония использует все свое влияние, чтобы подчинить ему войска Семенова. Пока же такого правительства нет, она считает прекращение помощи Семенову «поспешпым и неразумным». В заключении меморандума говорилось: «Японское правительство выражает убеждение, что, в свете приведенных разъяснений его не будет побуждать к разрыву с Семеновым па том только основании, что Колчак провозглашен диктатором, или же вследствие трудностей, связанных с формированием новой русской армии, призванной служить интересам одной из русских политических группировок, которая не признана еще ни одной из держав»⁵³.

Получив столь нелюбезный ответ, Лондон не пошел на более решительное объяснение с Токио. В меморандуме от 14 января он заметил лишь, что семеновский разбой достиг такой стадии, когда возникла угроза для всего дела интервенции, что без усмирения атамана эта угроза не может быть устранена, а воздействовать на него может одна Япония ⁵⁴.

Столь деликатное поведение Англии в защите своего ставленника объяснялось прежде всего надеждами на возможность соглашения с Японией об использовании ее войск на Уральском фронте. Кроме того, действия Японии и ее агентуры затрудняли Америке проведение ее политики на Дальнем Востоке, вблизи Китая, где британские интересы были весьма значительны. В определенных рамках ситуация даже была выгодна Англии, рассчитывавшей на посредничество в американо-японских конфликтах и укрепление собственного влияния в указанном районе.

Сходной с английской была и позиция Фрапции, с той лишь разницей, что в Париже не испытывали особых огорчений по поводу затруднительного положения Колчака. Французское правительство не заявило Японии ни одного протеста по поводу действий Семенова, явно па-деясь на повышение собственной роли в сибирских делах за счет американо-японских и англо-японских трений. Единственным его шагом в данном вопросе явилось предложение о сформировании равночисленных американо-японских смешанных контингентов для охраны Транссибирской магистрали⁵⁵.

Вследствие такой политики союзных держав конфликт между Колчаком и Семеновым затянулся надолго, атаманщина сохранялась, а с ней вместе сохранялись условия для сепаратных агрессивных действий Японии, что служило благоприятной средой для развития межимпериалистических противоречий. «Крайне тяжело положение Дальнего Востока, фактически оккупированного японцами, ведущими враждебную политику хищнических захватов,— признавался Колчак Деникину.— Поддерживаемые японцами так называемые атаманы Семенов, Калмыков и Гамов со своими бандами образуют враждебную мне группу и до сих пор вопросы с ними не улажены, так как японцы открыто вмешались и воспрепятствовали мне вооруженной силой привести в повиновение Семенова»⁵⁶.

С благословения японской военщины Семенов развернул в начале 1919 г. деятельность по созданию сепаратного монголо-бурятского государства. В феврале в Чите состоялся съезд реакционных представителей Внешней и Внутренней Монголии, Барги, Тибета, российских бурят и калмыков с целью объединения этих народностей в рамках одпого государства. Собравшиеся на съезде националисты постановили создать федеративное государство, наметили кандидатуры на должности «министров», определили численность войск, выставляемых каждым участником федерации, решили заключить за границей соглашение о займах под залог естественных богатств, послать представителей на Парижскую мирную конференцию. Выступивший па съезде Семенов сообщил о готовности «одного иностранного государства» предоставить создаваемой федерации заем в 6 млн. руб. и оружие для ее армии.

В конце апреля 1919 г. делегация так называемого «правительства Объединенной Монголии», направлявшаяся в Париж, прибыла в Японию. Она посетила ряд союзных посольств в Токио и пыталась заручиться их содействием в получении официального приглашения на мирную конференцию, но потерпела неудачу. Великие державы, которым пришлась явно не по вкусу новая японская затея с объединением под главенством своих марионеток территории, входившей в сферу их интересов, отказали в поддержке «панмонгольскому государству». Их также встревожило развернувшееся в Китае антиимпериалистическое движение, участники которого боролись против расчленения своей страны. В итоге даже японские официальные круги были вынуждены отмежеваться от «пан-мопгольского правительства»⁵⁷.

Цітак, с первых дней существования колчаковский режим оказался втянутым в орбиту межимпериалистического соперничества. Слабость внутренних позиций «верховного правителя», зависимость его от внешней поддержки толкали Колчака на проведение "политики безудержного террора по отношению к малейшему проявлению оппозиции, а также ставили его в фактическое подчинение союз-никам^С другой стороны, отношение империалистических держав к диктатору свидетельствовало, что интервентам был необходим такой вождь российской контрреволюции, который был бы способен вести борьбу против Советов, но чтобы он не мог этого делать без их материальной, финансовой и военной помощи ./Следовательно, проблема «сильной» власти в Сибири решалась союзниками в соответствии с их империалистическими интересами.

Для упрочения положения Колчака и усиления позиций антибольшевистских сил был задуман прорыв через Пермь на Вятку и Котлас для соединения с войсками интервентов и белогвардейцев на севере России. План, составленный при участии английской военной миссии, был рассчитан на соединение двух антисоветских фронтов (Сибирь и Северная Россия), а также на перемещение базы снабжения сибирской армии из Владивостока в Архангельск и Мурманск. Это позволило бы ускорить доставку оружия и боеприпасов для Колчака, усилить роль Англии в делах сибирской контрреволюции, задушить Советскую Республику еще до того, как перед омским режимом встанут во весь рост проблемы, о которых писали союзные представители.

И самому «верховному правителю» и его советникам казалось, что в данной операции успех будет на стороне белогвардейцев. Колчаку в наследство досталась 200-тысячная сибирская армия, состоявшая в основном из зажиточпых крестьян и горожан, враждебно настроенных к Советской власти. Костяком армии являлись казачьи и офицерские отряды, создапные в условиях антисоветского подполья, а также добровольческие части, сформироваппые из кулаков и богатых крестьян, поддавшихся эсеровской пропаганде ⁵⁸.

Белогвардейское контрнаступление началось 29 ноября 1918 г. и продолжалось до пачала января. Колчаку удалось захватить Пермь и несколько продвинуться по направлению к Вятке. Интервенты ликовали: им казалось, что победа близка. Корреспондент «Таймс» с восторгом сообщал об успохѳ под Пермью, о богатых трофеях, о полководческих способностях А. Пепеляева, руководившего операцией. Министр иностранных дел Фрапции Питон отмечал, что успех сибирской армии свидетельствует о разумности надежд, возлагаемых союзниками на Колчака ⁵⁹.

Однако в январе продвижение Колчака к Вятке было приостановлено, соединиться с силами северной контрреволюции ему не удалось. ІІа других участках фронта успех был на стороне Красной Армии, которая в декабре — январе освободила ряд городов Предуралья и Южного Урала ^в0. Уже в это время Колчаку пришлось столкнуться со многими случаями низкого морального состояния чехословацких и белогвардейских солдат, не желавших воевать за чуждые им интересы. В разговоре с Гаррисом адмирал признался, что многие оренбургские казаки отказывались выступить на фронт, а в конце января сразу четыре казачьих полка высказали неповиновение. Еще более серьезное положение наблюдалось под Екатеринбургом и Кунгуром, где белочехи оставляли фронт и уходили в тыл, даже не ставя об этом в известность колчаковское командование. Пример чехов заразительным образом действовал на войска Колчака⁶¹.

Правительство Колчака пыталось спасти положение, обращаясь к союзным правительствам с просьбами об отправке их войск на фронт. С энергичными призывами поддержать военные усилия «верховного правителя» выступали Нильсон, Нокс, Гаррис и другие союзные представители. «Признаюсь — писал Нокс в военное министерство 10 января, — все мои симпатии на стороне Колчака, который обладает большей твердостью, мужеством и подлинным патриотизмом, чем кто бы то пи было в Сибири, и чья трудная задача становится почти невыполнимой из-за эгоизма Японии, тщеславия Франции и безразличия остальных союзников»⁶².

Но, как отмечалось выше, большого количества своих солдат союзные правительства послать не могли, а те, которые ужо находились в Сибири, обеспечивали «порядок» в тылу Колчака. Япония, располагавшая на Дальнем Востоке 70-тысячной армией, отказывалась посылать ее западнее Байкала, а 38-тысячный чехословацкий корпус покинул фронт и был отведен в тыл. Поэтому на просьбы о присылке союзных войск последовал отказ и выдвигалась задача создания многочисленной русской армии, которая при материальной помощи союзников смогла бы сокрушить Советскую власть⁶³.

Чтобы уберечь контрреволюционные силы России от полного разгрома, дать им время для реорганизации и обучения вновь набранных войск, правительства западных держав выступили 22 января 1919 г. с предложением о созыве на Принцевых островах специальной конференции с участием в ней представителей всех борющихся в русской гражданской войне группировок⁶⁴. 26 января Элиот и Репьо посетили Колчака и порекомендовали не отказываться от участия в конференции, так как последняя даст возможность представителям всех российских антибольшевистских правительств договориться об объединении усилий. Указав на тяжелое положение на фронте, Элиот и Ренъо подчеркнули, что адмирал сможет выгодно использовать перемирие для подготовки к новому наступлению⁶⁵.

Зимой 1918/19 г. Колчак произвел массовые призывы в армию. К весне она насчитывала около 400 тыс. чел., из которых 140 тыс. было выставлено на фронт. В ее составе имелось около 30 тыс. офицеров старой армпи, многие из которых происходили из буржуазии и помещиков и были настроены монархически Союзники щедро снабжали эту армию оружием и военным снаряжением. К середине марта, к началу нового наступления, только из Англии поступило 112 тыс. винтовок, 60 млн. патронов, 100 тыс. комплектов обмундирования. Кроме того, на пути в Сибирь находилось 100 млн. патронов, 432 тыс. руч-них гранат, 84 артиллерийских орудия; готовились к отправке 1 тыс. пулеметов, 10 тыс. револьверов, 70 млн. ружейных и 1 млн. револьверных патронов, 500 тыс. ручных гранат, 100 тыс. комплектов обмундирования, 2Ö0 тыс. комплектов белья, 200 тыс. пар ботинок, 10 радиостанций, 6 броневиков и 50 самолетов⁶⁷.

Французское министерство финансов приняло па свой счет содержание значительной части контрреволюционных войск в Сибири. По позднейшим сведениям, Франция расходовала ежемесячно на колчаковскую армию 18 млн. франков. Сверх того белогвардейцы получили от нее 900 пулеметов, 126 самолетов, 422 орудия, 70 автомобилей и другой военной техники. Среднемесячные расходы Франции на интервенцию в Сибири с учетом средств, выделявшихся на содержание чехословацкого корпуса и собственных войск, составляли в первой половине 1919 г. 50 млн. франков⁶⁸.

Как п в других подобных случаях, помощь эта была не бескорыстной. Союзники использовали ее для установления контроля над белогвардейской армией. В частности, руководство британской военной миссии сразу же постаралось заполучить в свои руки дело подготовки и переподготовки офицеров и унтер-офицеров. Если эта работа, полагали англичане, будет проходить под руководством их инструкторов, то основные звенья командных кадров белогвардейской армии будут воспитаны в угодном для Британии духе. Не случайна поэтому поспешность, с которой Нокс и его люди создавали офицерскую школу на Русском острове вблизи Владивостока. Уже 15 февраля 1919 г. состоялся первый ее выпуск — 500 офицеров и 500 сержантов. Черчилль дал высокую оценку качеству их подготовки. Корреспондент «Таймс», присутствовавший в школе на выпускном акте, высказывал мнение, что «это самая лучшая часть деятельности во имя будущего возрождения России»⁶⁹. Позднее аналогичные школы были созданы в других городах.

Конкурентами англичан в данном деле выступили французы, доказывавшие, что обучение новой русской армии должно быть поручено им как «самым старым союзникам России». Но Франции удалось добиться лишь согласия Англии на то, что обучение русских офицеров начнется не ранее прибытия в Сибирь генерала Жанена. Вскоре оказалось, что с миссией Женена в Сибирь связывались немалые надежды. По решению Верховного совета Антанты, где преобладало французское влияние, Жанен был назначен главнокомандующим всеми русскими и союзными войсками в Восточной России и Сибири (к западу от Байкала), а Нокс — начальником тыла указанных войск с подчинением ему всей инструкторской части⁷⁰. 

Содержание полученных Жаненом инструкций возмутило Колчака, который счел, что Франция пытается распоряжаться в Сибири слишком бесцеремонно. «Таким образом, отпадает и русское верховное главнокомандование, логически отпадает и верховный правитель..., и вся Сибирь перейдет в руки иностранцев»,— этими словами встретили колчаковцы известия о полномочиях Жанена. На одном из совещаний со своими министрами Колчак выразил категорическое несогласие с тем, чтобы Жанен был главнокомандующим русской армии, сочтя такое положение «унизительным для русского престижа»⁷¹.

На закрытом заседании совета министров 19 декабря было решено поддержать мнение Колчака. После этого начались переговоры в Лондоне, Париже, Омске и Владивостокe, которые завершились 16 января подписанном соглашения о руководстве военными операциями в Сибири, в соответствии с которым Жанен признавался главнокомандующим только союзными, в том числе и чехословацкими войсками в Восточной России и Сибири (западнее Байкала), русские же войска оставались под верховным командованием Колчака. Предусматривалось, что русское ровное командование будет согласовывать свою оперативную тактику с директивами Жанена. Последний получил также право иметь в штабах колчаковской армии своих офицеров, правомочных давать «технические советы. Нокс стал заместителем Жанена по всем вопросам, касавшимся заказов на вооружение и боеприпасы в союзных странах, распределения поступающей из-за границы помощи и ее скорейшей отправки на фронт, а также организации и обучения формирующейся русской армии. Соглашение не меняло прежней договоренности о том, что верховное командование союзными войсками, находящиеся восточнее Байкала, должно принадлежать японцам.

Указанный компромисс являлся выигрышем для Англии. В то время как Нокс получал реальную власть и влияние, положение Жанена как главнокомандующего было скорее символическим, поскольку значительных союзнических войск, за исключением чехов, в Восточной России и Сибири не было. Белочехи практически перестали играть серьезную роль на фронте, так как после колчаковского переворота заявили о своем нежелании «ни помогать, ни симпатизировать новому режиму в Омске».

В разгар военных приготовлений Колчака, 16 января 1919 г., главное командование Антанты приняло план оказания помощи белогвардейским силам России, в основу которого были положены решения соответствующих правительств о свержении Советской власти русскими силами при союзпой материальной помощи⁷³. Таким образом, руководящие круги Антанты снова отводили решающую роль в борьбе против Советской Республики белым армиям. В связи с этим реализация соглашения от 16 япваря не могла не вызвать продолжения англо-французского соперничества в вопросах организации белогвардейских войск в Сибири.

В конце февраля 1919 г. во Владивосток прибыл бывший начальник французской военной миссии в России генерал Лавернь для создания в указанном городе базы по формированию новых войск. Его сопровождала большая группа русских офицеров, которых предполагалось направить в Омск, ввести в окружение «верховного правителя» и таким путем, с помощью «своих русских», оказывать на него выгодное для Франции влияние. Одновременно с той же целью французы разработали план формирования воинских частей из представителей малых народностей Урала и Сибири. Колчак не был доволен затеей с «инородцами», боясь обострения национального вопроса, однако, опасаясь, что новая ссора с Жаненом скажется на размерах военных поставок из Фрапции, был вынужден согласиться. Тем не менее результаты усилий Жанена оказались далеко не оптимистическими, поскольку в тех формированиях не было своих офицеров, а русских офицеров для них Колчак не давал. К тому же возрождавшийся национальный гнет лишал эти войска даже малейшего стимула к исполнению возложенной на них задачи, и в разгар боев они почти целиком переходили на сторону красных⁷⁴.

Большие надежды возлагали правящие круги Франции на возможность создания воинских частей из бывших военнопленных румын, поляков, сербов, т. е. граждан государств, вскоре образовавших так называемую «малую Антанту». Создавая такие войска, рассчитывали французы, они смогут не только упрочить свои позиции в Сибири, по и приобрести большое влияние в странах Юго-Восточной Европы, поскольку названные войска могли бы составить костяк их будущих армий⁷⁵.

В своих экспансионистских целях Франция пыталась использовать латышские, литовские и эстонские буржуазно-националистические организации в Сибири, которые представляли несколько сотен тысяч латышей, литовцев и эстонцев, покинувших Прибалтику в годы первой мировой войны, спасаясь от германской оккупации. Когда весной 1917 г. Временное правительство России объявило автономию Латвии, Литвы и Эстонии, буржуазные националисты из числа колонистов стали создавать соответствующие организации и союзы. Эти организации не признали Советскую власть, участвовали в выборах в контрреволюционную Сибирскую думу, содействовали созданию антисоветского подполья, поддерживали мятеж чехословацкого корпуса⁷⁶.

.После временного падения Советской власти в Сибири они поставили своей задачей формирование национальных войск для борьбы с революцией в Прибалтике. Войска должны были находиться в подчинении правительств Литвы, Латвии и Эстонии, т. е. быть независимыми от белогвардейских властей. На проходивших в ноябре—декабре 1918 г. конференциях и съездах латышских, литовских и эстонских организаций Сибири принимались решения о создании национальных стрелковых частей «для совместной с союзными державами борьбы, под французским военным командованием против общего врага»⁷⁷.

Французская военная миссия в Сибири выпустила 7 ноября 1918 г. воззвание, подписанное полковником Ле Магненом, в котором сообщалось о начале формирования национальных воинских частей, подлежащих включению в состав чехословацкого корпуса. А 16 поября между отделениями Чехословацкого Национального совета (ЧНС) и Латышского Национального совета (ЛНС) был подписан договор об объединении сил в борьбе «против общего врага», по которому чехи соглашались поддерживать право Латвии на самоопределение и посылку представителей на мирную конференцию, а руководство ЛНС обязалось формировать из добровольцев национальные войска с последующим переходом их под чехословацкое командование. Расходы по формированию и содержанию латышских войск принимало на себя руководство ЧНС (т. е. Франция). Военный отдел ЛHC возглавил полковник Курелс, а инспектором латышских военных формирований стал полковник Гоппер, один из руководителей антисоветского мятежа в Ярославле. Вскоре между ЛHC и руководством литовских и эстонских организаций были подписаны соглашения о вхождении создаваемых из литовцев и эстонцев военпых подразделений в состав латышских воинских . частей. Следовательно, ЛHC выступал в своих взаимоотношениях с ЧНС как представитель всех трех народов Прибалтики.

Условия набора в латышские войска Курелс 19 ноября представил на утверждение Жанену. К тому времени французское правительство приняло решение, чтобы военная миссия в Сибири более энергично проводила указанную работу, и выделило для этой цели соответствующие средства. Предполагалось, что все латыши, литовцы и эстонцы, находившиеся в рядах сибирской армии и чехословацкого корпуса, будут собраны в самостоятельные национальные части под французским командованием⁷⁸. Однако Колчак, пришедший в то время к власти, энергично воспротивился созданию таких войск. Будучи приверженцем «единой и неделимой России», он и слышать не хотел о каких-то национальных воинских формированиях. По его приказанию в латышские, литовские и эстонские поселения направлялись карательные экспедиции, которые насильно забирали молодежь в армию, непокорных расстреливали, а селения сжигали. Его союзником в указанном вопросе выступила Япония. Создавая на Дальнем Востоке «русские войска» под своей эгидой, она не желала, чтобы какие-то воинские части формировались под чужим влиянием. 15 марта 1919 г. на ст. Бочкарево японцы расстреляли 32 латыша по обвинению в «партизанстве», хотя из имевшихся при них документов было ясно, что это латышские добровольцы, направлявшиеся во Владивосток для вступления в формировавшийся там Имантский полк. Противником создания отдельных формирований из прибалтийских народов выступила и Англия, не хотевшая ни с кем делить своего «нрава» заботиться о «самоопределении» Латвии, Литвы и Эстонии⁷⁹.

Весеннее наступление Колчака на время приглушило •остроту данной проблемы, В разгар боев Колчак даже разрешил создание национальных формирований с условием, что они будут направлены па фронт для участия в боях с Красной Армией. Однако националисты на это не согласились, боясь, что их войска будут быстро уничтожены и от них ничего не останется для борьбы против большевиков в Прибалтике. Даже Жанен, к которому они обратились за содействием, ответил в том смысле, что создавать в Сибири отдельные воинские части из латышей, литовцев и эстонцев уже поздно, что самое лучшее для них — «драться в рядах сибирской армии», так как кратчайшим путем в Прибалтику является дорога через Москву, «через умиротворенную Россию»⁸⁰.

Успехи, достигнутые Францией с помощью национальных формирований, оказались довольно скромными, так как никто из добровольцев не рвался в бой с Красной Армией. К тому же вскоре опи, подобно чехам, стали требовать скорейшего возвращения домой.

Параллельно с англо-французским соперничеством в военных вопросах шла упорная борьба между США и Японией за контроль над Транссибирской железной дорогой. Разумеется, и американцы, и японцы категорически отвергали упреки в стремлении к осуществлению корыстных целей. Они проявляли заботу об «охране» магистрали от нападений со стороны большевиков (японцы таким путем оправдывали присутствие на Дальнем Востоке 70 тыс. своих войск), о восстановлении ее провозоспособности и техническом усовершенствовании (американцы объявляли, что эту задачу способны решить только они, поскольку их страна обладала мощной технической базой, опытом строительства и реконструкции больших по протяженности дорог, запасами путевого оборудования, средств сигнализации, подвижного состава и опытных кадров специалистов).

Транссибирская магистраль имела большое стратегическое, политическое и экономическое значение. Контроль над ней позволял держать в руках все связи Сибири с внешним миром. Легко понять, почему империалисты выражали такое желание «помочь» белогвардейским властям в восстановлении провозоспособности дороги, а также причины ожесточенного соперничества среди союзников в данном вопросе.

Вскоре после высадки союзных войск во Владивостоке госдепартамент США предложил союзным правительствам передать заведование железными дорогами миссии Стивенса и так называемому «Корпусу русской железнодорожной службы», созданному специально для осуществления железнодорожной политики США в России, именуя Стивенса и корпус «представителями русского народа», принятыми на службу еще буржуазным Временным правительством⁸¹. Франция и Италия не возражали против американского предложения, Англия же заявила, что согласится с американским проектом, если его поддержит Япония. Пекинское правительство ответило отказом, отрицательный ответ дала и Япония, которая бросила 80% своих экспедиционных войск для оккупации зоны железных дорог. Приказ генерала Отани ставил железные дороги Дальнего Востока под контроль японской армии⁸².

Но и Япония не могла в полной мере воспользоваться своим военным превосходством — против ее намерений выступили не только США, но и другие державы, не заинтересованные в установлении приоритета соперника на русских желез'пых дорогах. Переговоры, проходившие попеременно то во Владивостоке, то в Токио, закончились в январе 1919 г. подписанием соглашения об установлении межсоюзного контроля над железными дорогами Сибири и Дальнего Востока⁸³. Руководство контролем должен был осуществлять так называемый Межсоюзный железнодорожный комитет (МСЖК), в состав которого предполагалось включить по одному представителю от каждой державы, принимавшей участие в интервенции. Председателем комитета стал колчаковский министр путей сообщения Устругов. Исполнение решений МСЖК должны были осуществлять Совет по воинским перевозкам, возглавлявшийся представителем Японии, и Технический совет, руководимый Стивенсом. Несколько позже, в апреле 1919 г., был создан Закупочный комитет, на который возлагалось приобретение п доставка различных материалов, необходимых для железных дорог. Председателем комитета был назначен американский капитан Спенглер. Таким образом, ведущие посты в органах межсоюзного контроля заняли представители США и Японии. Американояпонский компромисс, следовательно, обеспечивал каждую из сторон возможностями для активного вмешательства в железнодорожные дела: Япония могла это делать через Совет по воиііским перевозкам, поскольку во время вооруженной интервенции воинские перевозки играли ведущую роль, а США — через Технический совет, ведавший технической эксплуатацией дорог, и Закупочный комитет.

Распределение железнодорожных участков, подлежавших охране союзных войск, состоялось 17 апреля 1919 г. США досталась часть Уссурийской дороги (от Владивостока до Ннкольска), Сучанская ветка и часть Забайкальской дороги (от Верхнеудинска до Байкала). Япония получила всю Амурскую дорогу, часть Уссурийской (от Никольска до Спасска) и часть Забайкальской (от Верхнеудинска до ст. Маньчжурия). Вся КВЖД и часть Уссурийской (от ст. Уссури до ст. Губерово) были переданы Китаю. В промежутке Байкал — Новониколаевск дорогу охраняли чехословаки (им также передавалась охрана веток Юрга — Кузнецк и Ачинск — Минусинск), между Новониколаевском и Омском стояли польские отряды, которым одновременно поручалась охрана участка Татарская — Славгород (дороги, ведущей к Алтаю).

Союзные войска должны были охранять занятые ими участки от нападений партизан, оказывать поддержку представителям Технического совета в восстановлении порядка на транспорте и т. п. Распределение союзных специалистов на железные дороги производилось Стивенсом. Последний назначил американских инспекторов на главную линию от Владивостока до Омска и на КВЖД, а японских — на Амурскую дорогу, на участок Уссурийской (от Никольска до Хабаровска) и КВЖД (от Харбина до Чанчуня). Следовательно, японцы получили возможность контролировать участки, не связанные с Владивостоком и Западной Сибирью, а также Северной Маньчжурией, что должно было по замыслу Стивенса лишить их удобных возможностей для установления контроля над Восточной Сибирью и Маньчжурией ⁸⁴. Соглашение о русских железных дорогах не устранило американо-японского соперничества. В последующее время обе державы пытались различными способами упрочить свои позиции на железных дорогах, что приводило к еще большему углублению розни между ними ⁸⁵.

Примечательно, что в ходе переговоров о железных дорогах интересы России в расчет не принимались, белогвардейцы вообще были отстранены от участия в обсужде-пии. Таким образом, и в железнодорожном вопросе союз-пая «помощь» России с самого начала приобрела явный отпечаток империалистического подчинения. Управляющий колчаковским МИДом Ключников сообщал по этому поводу в Париж: «Есть основание предполагать, что план союзной помощи уже выработан и начинает проводиться союзниками.

...Нельзя вместе с тем не видеть одной чрезвычайно нежелательной стороны этой помощи, а именно: нас ставят перед готовыми решениями и как бы принудительно заставляют считаться с посторонней волей...»⁸⁶.

В связи с продвижением колчаковских войск на запад в период весеннего наступления 1919 г., Технический совет ставил вопрос о распространении железнодорожного контроля па Урал и европейскую часть России. Омское правительство пыталось отклонить подобные требования, указывая, что при заключении соглашения в январе— марте 1919 г. речь шла только о Сибири и Дальнем Востоке. Стивенс настаивал на своем требовании, ссылаясь на то, что в соглашении говорилось о всей зоне, в которой действуют войска союзников. Спор разрешился сам собой с поражением колчаковских войск, однако в нем ясно проявились широкие захватнические планы США. Что жо касается омских правящих кругов, то ярким свидетельством их антинациональной позиции является разработанный в министерстве путей сообщения проект, согласно которому предполагалось передать все казенные железные дороги восточнее Екатеринбурга и Челябинска частному обществу с широким участием иностранных финансовых групп, а Стивенсу предложить пост генерал-директора всех этих дорог.

Технический совет планировал достройку Амурской железной дороги. В июле 1919 г. американский инженер Пюрингтон и другие лица вели переговоры с омскими властями о постройке дороги от залива Посьет до китайского пограничного порта Хунчунь. Эта дорога должна была дать американскому капиталу доступ но только в Южное Приморье, где рядом с оккупированным союзными войсками Владивостоком должеп был появиться незамерзающий порт такого же назначения — Посьет, но и в Северную Корею и Китай. Вынашивались планы продолжения линии Посьет—Хунчунь через Маньчжурию и Монголию, чтобы впоследствии линия сомкнулась за Байкалом со строящейся Южно-Сибирской магистралью. Японское правительство, очень обеспокоенное этими переговорами, официально протестовало против выдачи какой-либо концессии без ведома Токио. В результате правительство Колчака было вынуждено заявить, что концессия на строительство дороги Посьет—Хунчунь выдана не будет ⁸⁷. Американскими, английскими и французскими фирмами разрабатывались проекты соединения железными дорогами Якутии с Охотским побережьем, Николаевска-на-Амуре с Транссибирской магистралью и другие.

Понимая, что успех американской экономической интервенции зависит от победы Колчака, Стивенс направил усилия Межсоюзного железнодорожного комитета и Технического совета на организацию бесперебойного подвоза боеприпасов, вооружения, переброску белогвардейских и иностранных войск по железным дорогам от Тихого океана до Урала с тем, чтобы обеспечить успех его весеннего наступления. Он сумел ускорить транспортировку грузов н войск для Колчака, увеличив пропускную способность дорог и нагрузку поездов.

Будучи уверенными в том, что Советское правительство долго не просуществует и Россия окажется разделенной па сферы влияния, реакционные силы Китая спешили осуществить широкую программу экономической и территориальной экспансии⁸⁸.

Демагогически используя лозунг «восстановления суверенитета Китая в полосе КВЖД», пекинские власти откровенно хотели присвоить права России на эту дорогу, «забыв» о том, что в ее строительство вложены труд и средства русского народа (сооружение дороги обошлось России в 375 млн. золотых рублей). Советское же правительство, отвергая неравноправные договоры с Китаем, вынуждено было учитывать крупную роль КВЖД в экономической жизни Восточной Сибири. Поэтому в обращениях к Китаю Советское правительство постоянно выдвигало план совместного управления дорогой при условии изгнания из ее зоны как белогвардейских банд, так и иностранных империалистов.

В конце ноября 1917 г. начались переговоры между НКИД и сотрудниками китайской миссии. Советская сторона уведомила Китай о своем отказе от захватов царского правительства в Маньчжурии, о восстановлении суверенного права Китая на той территории, по которой проходила КВЖД, и согласии на досрочный выкуп дороги Ки-таем, а также (если у Китая не окажется средств для выкупа) на создание совместного русско-китайского управления дорогой⁸⁹. Посланник Пекина в Петрограде Ли Цзинжэнь 20 и 28 февраля 1918 г. сообщил своему правительству об этих условиях. Однако китайская сторона, решив явочным порядком захватить собственность России в полосе КВЖД, сорвала переговоры.

Еще в декабре 1917 г., после разгона Харбинского совета, китайское военное командование стало вводить свою полицию в железнодорожных поселках, а гражданские губернаторы Хэйлунцзянской и Гиринской провинций приступили к взиманию внутренних сборов в полосе КВЖД. 31 декабря Пекин назначил Гиринского гражданского губернатора Го Цзупси председателем правления Общества КВЖД. Одновременно китайские власти объявили о запрещении каких-либо собраний, «угрожающих нарушением общественного порядка в полосе КВЖД и вмешательством в дела администрации». С конца декабря китайские власти стали наращивать численность войск в полосе дороги и в пограничных с Россией районах⁹⁰.

Осуществить поставленную цель китайской буржуазии оказалось весьма трудно, так как в борьбу за захват КВЖД включились США, Франция и Япония. К тому же в самом пекинском правительстве имелись сторонники англо-американской ориентации, которые надеялись, что победа Антанты в первой мировой войне покончит с неравноправным положением Китая. Эти деятели высказывались против односторонних действий и рекомендовали добиваться сотрудничества с Америкой, утверждая, что с ее технической и финансовой помощью Китаю будет легче упрочить позиции в зоне дороги. В таком именно смысле они старались повлиять на американского консула в Харбине Мозера⁹¹.

Однако правительство США твердо продемонстрировало Китаю отрицательное отношение к его намерениям присвоить КВЖД. Вместе с тем Вашингтон пытался с помощью Китая нейтрализовать японскую экспансию. На всем протяжении переговоров об участии Китая в интервенции США старались убедить пекинских лидеров, что лучшей формой его участия явилось бы установление китайской охраны в зоне дороги⁹².

Осуществлению американо-китайского сговора па этой основе помешала Япония. Осенью 1918 г., пользуясь правами, полученными благодаря мартовским и майским соглашениям, она ввела в полосу КВЖД значительное количество своих войск. В итоге главная борьба за овладение сибирскими дорогами и КВЖД развернулась между США и Японией.

После подписания соглашения о межсоюзном железнодорожном контроле пекинское правительство выдвинуло в марте 1919 г. проект выкупа при помощи международного капитала всех железнодорожных займов с тем, чтобы управление КВЖД и другими магистралями перешло в его руки. Го Цзунси со своей стороны рекомендовал правительству войти с союзниками в переговоры о создании для КВЖД особого межсоюзного комитета под его председательством и назначении во все технические службы инженеров-китайцев в качестве помощников⁹³. Но и этим проектам не суждено было осуществиться, так как империалистические правительства их не поддержали. Китаю пришлось довольствоваться охраной КВЖД. Недовольство он постарался выместить на мирном русском населении, проживавшем в полосе дороги⁹⁴.

Ведя упорную борьбу с американцами за контроль над средствами сообщения, японская буржуазия старалась опередить их в другом месте, куда те еще не успели дотянуться,— в Амурском пароходстве и в морском транспорте края. Судоходная система Амура играла большую роль в экономической жизни Дальнего Востока. Она проходила сквозь тайгу, богатую золотом, лесом, пушниной и т. п., связывала между собой районы, удаленные от железной дороги, а через Хабаровск соединяла их с Транссибирской магистралью. Амур позволял вывозить через Николаевск на иностранные рынки продукты маньчжурского экспорта, так как контролировавшиеся японцами Южно-Маньчжурская железная дорога и порт Дайрен с этим полностью не справлялись. Этим в немалой степени объяснялось, почему японские капиталисты старались изыскать новый путь из Маньчжурии на мировой рынок. Предполагая использовать дешевый труд китайских рабочих, японцы рассчитывали сосредоточить в своих руках доставку товаров в различные уголки края, наводнить ими местный рынок, облегчить установление японского господства на Дальнем Востоке. После октября 1917 г. амурские пароходовладельцы, спасая суда от национализации, стали распродавать их иностранцам. Пароходы скупались главным образом китайскими и японскими капиталистами. Последние действовали через посредство фиктивного русского «Восточно-Сибирского пароходного товарищества». Японское правительство всячески поощряло своих капиталистов в приобретении пароходов, предоставляло им кредиты через посредство «Иокогама Спеши банка»⁹⁵.

Серьезным конкурентом японцев выступила китайская буржуазия, также стремившаяся к установлению своей гегемонии в судоходстве на Амуре.

После Октябрьской революции у Китая появилась возможность быстро и легко договориться по всем вопросам судоходства па Амуре с Советским правительством (в мае

1918 г. Благовещенский совет подписал с сахалинским даоипем соглашение, по которому китайские торговые суда могли свободно ходить по реке в пределах Амурской области). Но китайская буржуазия стала действовать явочным порядком. Еще зимой 1917/18 г. было создано полу-правительственное общество «Утун» с целью развития китайского судоходства па Амуре. В мае 1918 г. по инициативе цицикарского губернатора Бао Гуйцина пекинское правительство решило предоставить займы тем китайским дельцам, которые проявляли заинтересованность в создании пароходных обществ и в скупке русских пароходов ⁹⁶. Осуществлению указанной цели способствовала распродажа судов амурскими пароходовладельцами зимой 1917/18 г., санкционированная Хорватом и Кудашевым. В результате 62 парохода и 55 барж амурского флота попали в руки иностранцев. Наибольшее их число досталось обществу «Утун»⁹⁷.

С началом интервенции активность китайской буржуазии в указанном направлении еще более возросла. В Харбине образовалось «Северо-Маньчжурское транспортное товарищество», поставившее главной целью использование водного пути по Сунгари и Амуру для вывоза товаров на внешние рынки. Растущая конкуренция со стороны китайской буржуазии вызвала многочисленные протесты в рядах русских судовладельцев ⁹⁸.

В итоге сложилась довольно напряженная обстановка. 19 мая 1919 г. группа вооруженных китайцев, состоявших на службе у общества «Утун», явилась на русские пароходы, которые стояли в Харбине, и потребовала не выводить суда из Сунгари, мотивировав тем, что русские власти задержали па Амуре суда, принадлежавшие этой фирме. Русский пароход «Посьет», попытавшийся уйти в плавание, был обстрелян. Российскому генеральному консулу в Харбине было заявлено, что если задержанные в Хабаровске и Благовещенске пароходы не будут возвращены, то Китай не остановится перед военными мерами. Общество «Утун» в своих прокламациях также угрожало потоплением всем русским судам, которые попытаются выйти из Харбина на Амур⁹⁹.

В обстановке шовинистического угара, охватившего широкие слои китайской буржуазии, пекинское правительство решило ввести в Амур военные корабли. 19 июля 1919 г. из Шанхая к устью Амура вышли крейсер и три канонерские лодки, оснащенные новейшим вооружением. Военно-морской министр Лю Куансюн приказал боевым кораблям следовать от Николаевска вверх по Амуру. Китайские суда были остановлены у Хабаровска¹⁰⁰.

Иностранный капитал настойчиво пытался подчинить своему влиянию морской транспорт Сибири и Дальнего Востока. Этому содействовал ряд обстоятельств — захват Антантой большинства судов русского «Добровольного флота», обслуживающих тихоокеанское побережье России; неспособность колчаковского правительства решить собственными силами проблему каботажа. Указанными обстоятельствами не замедлили воспользоваться иностранные предприниматели, в первую очередь японцы, которые стали самочинно или с разрешения Хорвата осуществлять каботажное плавание в русских водах. В итоге рыбаки, охотники и оленеводы Охотского побережья, Камчатки, Чукотки были отданы на милость иностранных предпринимателей, которые на протяжении интервенции заняли главенствующее положение в перевозке грузов между прибрежными пунктами¹⁰¹.

Таким образом, установив контроль над средствами сообщения (опять-таки под видом «помощи» населению), иностранные капиталисты получили возможность для превращения Сибири и Дальнего Востока в свой внешний рынок, для активного вмешательства в политическую и экономическую жизнь региона.

В комплексе средств по оказанию «помощи» России немаловажное место отводилось финансовым мероприятиям, направленным на «нормализацию» денежного обращения в Сибири. Под их прикрытием осуществлялось установление иностранного контроля над русскими финансами ¹⁰². В американском плане экономической «помощи» предполагалось ввести в России новую денежную единицу — так называемый «интернациональный рубль», равный 50 центам и обеспеченный надлежащими ценностями. Франция вынашивала проект создания в Париже специального межсоюзного банка, который взял бы в свои руки контроль над эмиссией новых денег. Разрабатывался и английский проект «урегулирования» финансовых проблем России. Каждый из проектов свидетельствовал о стремлении соответствующего правительства взять в свои руки дело «нормализации» русских финансов. Это усиливало взаимные подозрения и неприязнь в стане союзников, вызывало оживленный обмен нотами и меморандумами, в которых каждая из стор'он старалась доказать преимущество своего плана и склонить к принятию его другими союзниками¹⁰³.

Пока шли препирательства между США, Англией и Францией Япония пустила в обращение в Приморье свои денежные знаки, доставленные туда одновременно с войсками. Эти знаки представляли собой боны Чосен-банка, изготовленные по особому заказу, с надписями на русском и японском языках. Начали хождение и японские кредитные билеты¹⁰⁴.

Действия японских интервентов встревожили американцев. Посол в Токио Моррис сообщал в Вашингтон, что японцы намерены использовать свои денежные знаки с таким же успехом, с каким они это делали в Маньчжурии в период русско-японской войны. Он предлагал срочно выпустить аналогичные боны и обеспечить ими американские войска и все организации США, действовавшие в Сибири, чтобы не дать японцам возможности внедрить свою денежную систему. «Мы должны действовать без промедления,— считал Моррис,— иначе иена захватит все»¹⁰⁵.

Боясь, что изготовление специальных бон займет мпо-го времени, правительство США решило направить в Сибирь денежные знаки, изготовленные Американской банк-' нотной компанией еще по заказу буржуазного Временного правительства. Их должен был получать А. Хейд, представитель «Русского бюро» во Владивостоке, и направлять Гаррису в Омск. Последнему поручалось производить их штемпелевание и передавать колчаковцам. Те соглашались на такую процедуру ¹⁰⁶. В конце 1918 г. во Владивосток прибыл американский транспорт «Шеридан», на борту которого находилась партия банкнот на 1 млрд. руб. Вслед за ней предполагалось отправить остальные.

Мероприятия США вызвали возражения со стороны Англии и Франции, которые еще при царизме приобрели большое влияние на русские финансы. Правительство Вильсона под сильным дипломатическим нажимом было вынуждено отдать распоряжение «Шеридану» отправиться в Манилу и оставить денежные знаки там ¹⁰⁷. Сильному Сдавлению подверглось и правительство Колчака. Новый высокий комиссар Франции де Мартель, выполняя указания своего правительства, заявил высшим омским властям, что если они примут американские денежные знаки, то Париж потребует уплаты всего русского государственного долга. Из дипломатической переписки по финансовым вопросам явствует, что Франция выступала одним из главных претендентов на роль контролера в денежном хозяйстве России. В начале 1919 г. она планировала выпуск специальных денежных знаков для нужд чехословацкого корпуса и своих войск, действовавших в Сибири¹⁰⁸. Разногласия между союзниками по вопросам «урегулирования» финансовых проблем России не позволили ни одной из держав приобрести в указанном доле главенствующего положения.

Никто из союзников не думал о благе России, каждый старался извлечь выгоду для себя. Отделения иностранных банков во Владивостоке, которые официально считались инструментами по оказанию финансовой помощи, на деле являлись центрами по ограблению Сибири. Они занимались валютными операциями, скупкой облигаций царских займов и различных ценных бумаг, игрой па понижение курса рубля, оказанием помощи иностранным капиталистам в приобретении за бесценок русских промышленных и торговых предприятий, концессий на разведку природных богатств и т. п. Беспорядочная эмиссия денежных знаков, непрерывно обострявшаяся инфляция, рост цен, отказ населения принимать белогвардейские деньги использовались ими для захвата решающих позиций в экономике Сибири и внедрения своей валюты. Следствием этого было то, что рубль окончательно потерял какую-либо ценность, а плата за концессии, за перевозку грузов по железным дорогам и другие услуги принималась преимущественно в иностранной валюте. Внутренняя торговля все больше приобретала характер прямого товарообмена, либо велась на доллары, иены и т. п. В иностранной валюте выражались цены на товары, делались сбережения; американские, японские и китайские деньги практически вытеснили рубль из сферы обращения. Таковы были практические результаты финансовой политки империалистов, являвшейся важным средством превращения Сибири в полуколонию.

Аналогичный смысл имела деятельность союзных комиссий «помощи», которые фактически являлись организациями по захвату русской торговли и внедрению иностранного капитала в экономику региона. Технический совет, руководимый Стивенсом, при поддержке «Русского бюро» Военно-торгового комитета США энергично продвигал американские товары, предоставлял ссуды русским фирмам, занимался экономической и политической разведкой. Технический совет содействовал притоку американских товаров, закупая нефтяные продукты, железнодорожные материалы и другие необходимые для дорог предметы преимущественно в США. Широко поощрялась Техническим советом и торговая деятельность таких американских организаций, как Христианский союз молодых людей (XCMJI) и Красный крест, которые еще при Временном правительстве получили право беспошлинного ввоза своих грузов и бесплатного их провоза по русским железным дорогам. Под видом грузов, необходимых для благотворительной работы, они ввозили различные товары, а под прикрытием филантропической деятельности завязывали знакомства, получали информацию о настроениях населения, подбирали и готовили кадры работников, предназначенные для утверждения в Сибири американского влияния. Таким образом, Стивенс и «Корпус русской железнодорожной службы», создавая особо льготные условия для американской торговли в Сибири, выступали как авангард американского капитала. Под предлогом необходимости обеспечить дороги топливом Технический еовет взял под надзор угольные кони Сибири и Приморья. Под тем же предлогом он приступил к захвату в свои руки телефонной и телеграфной связи вдоль железнодорожных линий, а также ремонтных мастерских ¹⁰⁹.

Активным партнером предпринимателей США выступили сибирские кооператоры. В ноябре 1918 г. во Владивостоке состоялось совещание представителей кооперативных организаций Сибири, на котором обсуждался вопрос о формах торговых отношений с Америкой и Англией. Совещание признало необходимым объединённое выступление кооперативных союзов на иностранных рынках, развитие торговли с США и Англией, снабжение американских войск в Сибири необходимыми товарами. 8 февраля 1919 г. делегация представителей сибирских кооперативов встретилась во Владивостоке с Моррисом и заявила ему о готовности содействовать американскому правительству в деле оказания экономической «помощи» России. Моррис сочувственно отнесся к этому предложению ¹¹⁰.

Активную деятельность по укреплению своих позиций в Сибири вела Англия. Элиот, Нокс и другие ее официальные представители, пользуясь положением доверенных лиц Колчака, энергично содействовали расширению торговли с помощью «Компании по снабжению Сибири». Деятельными помощниками Элиота и Нокса выступала русская агентура Уркарта, которая пыталась пустить в ход принадлежавшие ему предприятия в Сибири, на Урале и в Казахстане. Один из таких людей — Федосеев — являлся финансовым советником «верховного правителя». В самой Англии линию на активизацию торговли с Сибирью проводили Торговый комитет, а также министерства: финансов, военное и иностранных дел. В июне 1919 г. правительство приняло решение о поддержке торговых сделок между английскими и русскими предпринимателями, чтобы поощрить британские банки к выдаче ссуд экспортерам. Летом 1919 г. была снаряжена экспериментальная экспедиция для открытия нового торгового пути по Карскому морю, Оби и Иртышу. И судов с ледоколами прошли вдоль северных берегов и доставили грузы в Омск и Новониколаевск ¹¹¹.

О значении, которое придавалось в английских деловых кругах развитию отношений Англии с Сибирью, свидетельствует миссия, возглавляемая профессором Б. Пэр-сом, прибывшая в Омск весной 1919 г. и разработавшая обширную программу реконструкции России в военном, экономическом и социальном планах. Особое внимание в программе уделялось укреплению социальной базы колчаковского режима путем активизации деятельности и расширения прав земств и кооперативных союзов. 12 июня 1919 г. в Омске состоялось совещание с участием членов миссии и министров колчаковского правительства, а также представителей земских и кооперативных организаций. Участники совещания единодушно одобрили план Пэр-са и высказались за его скорейшее осуществление¹¹².

Параллельно развертывали деятельность предприятия, принадлежавшие Уркарту, акционерному обществу «Лена Голдфилдс» и другим английским капиталистам и компаниям, а также разрабатывался проект создания международного консорциума «Российская и Сибирская торговая и финансовая корпорация», к участию в котором предполагалось привлечь крупнейшие промышленные и банковские фирмы Японии, США, Франции и Великобритании. Консорциум должен был ослабить конкурентную борьбу среди империалистических монополий, устремившихся в Сибирь, и обеспечить британскому капиталу преимущество в эксплуатации природных богатств региона ¹¹³.

Широкую экономическую экспансию осуществляли японские капиталисты. Пользуясь режимом военной оккупации, установленным на Дальнем Востоке, и услугами белогвардейцев, они захватили ключевые позиции в торговле и добыче полезных ископаемых, установили фактический контроль над рыбопромышленностью, вывозили много леса, ценной пушнины, золота и других богатств¹¹⁴.

Участие в экономическом проникновении в Сибирь и на Дальний Восток принимала и китайская буржуазия. Благодаря географической близости, острой нехватке многих товаров в регионе, сравнительно низким расходам на их доставку, китайская буржуазия проникала в таежные деревни и прибрежные села, где скупала сельскохозяйственные продукты, рыбу, золото, пушнину и другие ценности ¹¹⁵.

Резко усилились в период интервенции позиции китайской буржуазии и в городской торговле Дальнего Востока. Так, в Благовещенске-на-Амуре в 1919 г. в ее руках были сосредоточены все табачные, овощные и фруктовые, свыше 80% бакалейных и мануфактурных и пол вина всех других магазинов и лавок. Китайские торговцы неоднократно пытались нарушить снабжение населения товарами, чтобы добиться для себя привилегий¹¹⁷.

Китайская буржуазия снаряжала многочисленные шайки хунхузов, занимавшихся грабежами в приисковой тайге. Китайская буржуазия почувствовала себя настолько вольготно в русских приграничных районах, что создала там свою милицию. Последняя собирала пало-ги с проживавших в данных районах китайцев, вмешивалась в вопросы внутренней жизни и регулировала по своему усмотрению отношения между русскими жителями. Огромные прибыли получали китайские финансисты, спекулируя валютой, облигациями царских займов, играя на понижении курса колчаковских денег, не гнушаясь при этом массовым производством фальшивых денежных знаков¹¹⁹.

В итоге правящая клика Китая стала соучастником империалистического грабежа, которому подвергались Сибирь и Дальний Восток в ходе интервенции.

Таким образом, «помощь», которую интервенты несли Сибири и Дальнему Востоку, служила средством мирного превращения указанных районов в полуколонию.

3. ВОПРОС О ПРИЗНАНИИ «ВЕРХОВНОГО ПРАВИТЕЛЯ» СОЮЗНЫМИ ДЕРЖАВАМИ

В течение зимы 1918/19 г. Колчаку удалось путем широкой мобилизации увеличить свою армию до 400 тыс. чел. Войска были щедро обеспечены иностранным оружием, боеприпасами и военным снаряжением. В обучении войск и в разработке планов военной кампании большую помощь Колчаку оказали союзные, главным образом английские, специалисты. «...Колчак двинул теперь все свои резервы,— говорил В. И. Ленин па Пленуме Московского совета 3 апреля 1919 г.,— он имеет у себя добровольцев-белогвардейцев, банды очень внушительных размеров, он имеет помощь Англии и Америки оружием и припасами в громадных размерах»¹²⁰.

Наступление белых, начавшееся в первых числах марта, развивалось успешно. «Колчак одержал ряд побед на Востоке,— отмечал В. И. Ленин,— и, таким образом, подготовляет условия для последнего и самого решительного натиска стран Согласия»¹²¹.

В стане контрреволюции царило ликование. Лондонская «Таймс» регулярно публиковала победные сводки с колчаковского фронта, расписывала доблесть белой армии, называла адмирала «новой надеждой России». Газета неоднократно напоминала, что именно благодаря присутствию в Омске английского батальона Колчак стал «верховным правителем», что его победы на фронте достигнуты с помощью британского оружия. Французская буржуазная пресса, воодушевленная известиями из России, призывала «покончить с большевистским пожаром», безоговорочно признать правительство Колчака и пригласить его на мирную конференцию. Она доказывала, что помощь союзников должна быть представлена главным образом Колчаку, «единственному настоящему лидеру контрреволюции», что вокруг Колчака («сибирского Вашингтона») сплотятся все сторонники «порядка» и «свободолюбия» в России ¹²². Министр иностранных дел Франции Ппшон 26 марта выступил в палате депутатов с заявлением о том, что целью союзников в России является оказание помощи русским, чтобы те смогли навести у себя «порядок». Обвинения в том, что союзники ведут войну против России, сказал он, вызваны тем, что «большевиков отождествляют с Россией». Война идет, пояснил он, против большевизма, являющегося «бичом только для всего мира»¹²³.

Касаясь международного резонанса, вызванного победами Колчака, «Правда» писала: «Эти победы окрылили снова империалистических громил. Они отлично знают, сколько жертв стоили нам чехословаки. Они прекрасно понимают, что означает для нас потеря Волги, как раз теперь. Немудрено, что у них снова загорелись жадным блеском глаза. ...Разве непонятно, как эти известия учитываются на парижской, лондонской и нью-йоркской бирже?... Но победы Колчака точно так же учитываются и на политической бирже империалистических бандитов. Они усиленнее начинают готовиться к борьбе, ибо акции их успеха повышаются. Вот почему победы Колчака имеют и международное значение»¹²⁴.

Полная победа белых казалась настолько близкой, что для многих политиков Антанты становилось несомненным превращение омского режима в правительство «всей России», в связи с чем в повестку дня ставился вопрос о его официальном признании. Данная проблема стала обсуждаться фактически с первых дней после омского переворота. Уже тогда в пользу признания колчаковского режима высказывались генерал Нокс, подполковник Уорд и другие лица. С аналогичными призывами выступало и так называемое «Российское политическое совещание», объединявшее в своих рядах контрреволюционных эмигрантов из числа монархистов и кадетов и возглавлявшееся бывшими послами России в союзных столицах ¹²⁵.

Однако в то время предложения о признании Колчака не получили поддержки в правящих кругах стран Антанты и США. Объяснялось это прежде всего их неуверенностью в том, что Колчака пе постигнет участь Директории, а также неопределенностью политической и аграрной программы «верховного правителя». Западные союзники были озабочены не только удушением русской революции, но и недопущением ее повторения. Последнее же было неизбежно, считали они, если группировка Колчака поставит целью возрождение России образца 1914 года, с ее полуабсолютистской монархией, политической гегемонией помещиков и крупной буржуазии, нищетой и полукрепостническим положением крестьян, бесправием большинства народа, жестоким национальным гнетом. Понимая, что российская контрреволюция недостаточно сильна, чтобы справиться с большевиками самостоятельно, они в то же время не могли не сознавать, что если реставрированный в России буржуазно-помещичий режим не будет иметь существенной внутренней поддержки, если для его сохранения потребуется бессрочная иностранная оккупация страны, то дело Колчака и его зарубежных покровителей будет проиграно. Потому-то от «верховного правителя» и требовались доказательства «жизнеспособности» режима.

Важным было и то, насколько правительство Колчака окажется способным содействовать державам в осуществлении их интересов. Выше уже говорилось о захватнических притязаниях Японии, об американской и английской программах «помощи», об англо-французском соперничестве в вопросах создания белой армии и т. п., являвшихся более или менее замаскированными попытками империалистов приобрести в Сибири решающие позиции.

Правительство США, которое не слишком шокировала жестокая расправа колчаковцев над большевиками и их сторонниками, забеспокоилось, когда по мере усиления террора его жертвами становились не только приверженцы Советской власти, но и противники последней из рядов соглашательских партий, прежде всего эсеры, окопавшиеся в земских управах, городских думах и т. п., то есть элементы, которым отводилась важная роль в планах американской «помощи» Сибири ¹²⁶. Безоговорочно поддержать «верховпого правителя» и его действия — означало встать на сторону реакции, отказаться от сотрудничества с эсерами и буржуазными либералами.

На отношение Вашингтона к Колчаку влияло и бессилие адмирала в борьбе с атаманщиной. К тому же для американских политиков не составляла секрета связь адмирала с Англией. Содействовать усилению позиций последней, в ущерб собственным интересам, не входило в расчеты правительства США. Вдобавок между колчаковцами и американцами на Дальнем Востоке произошел ряд инцидентов вследствие отказа последних принимать участие в карательных экспедициях, направленных против «мятежников», среди которых было много эсеров. В связи с этим Омское правительство открыто выразило свое недовольство¹²⁷.

Под воздействием побед сибирской армии многие западные руководители спешили отбросить прежние сомнения, проникаясь убеждением в необходимости не упустить момент и вовремя стать на сторону Омского правительства. Это особенно было заметно в поведении американских t представителей в Сибири и многих официальных лиц в Вашингтоне. Правда, Полк, Майлс, Филлипс и ряд других деятелей госдепартамента, отдававших предпочтение откровенной антисоветской политике, фактически с самого начала симпатизировали Колчаку.

Столь же решительным сторонником «верховного правителя» был консул США в Иркутске Гаррис, который большую часть времени проводил в Омске, часто встречаясь к Колчаком. Успешное начало колчаковского наступления было использовано Гаррисом для агитации за признание омского режима. Хотя Колчак и не самая сильная личность, признавал консул, он, по крайней мере, «хороший человек» и «патриот»¹²⁸. Побывав на Дальнем Востоке и встретившись с Грэвсом, Смитом, Роджерсом, консул сумел заразить их своим оптимизмом в отношении ближайших перспектив Колчака. Они предложили призпать Омское правительство до факто, предоставить ему финансовую и материальную помощь, заключить межсоюзное соглашение об усмирении атаманов, а также осуществить меры по нормализации экономической жизни. В пользу признания высказывался и член делегации США на Парижской мирной конференции Маккормик¹²⁹.

Настойчивые призывы признать омского диктатора раздавались в английских правительственных и парламентских кругах. Выступая 25 марта в палате общин, военный министр Черчилль отметил, что Англия имеет «долг чести» по отношению к белогвардейцам, что она помогает Колчаку оружием и военным снаряжением, послала к нему военных советников. Министр заверил, что такая помощь будет оказываться и впредь. В выступлении Черчилля содержалось косвенное указание на возможность признания правительства Колчака, если оно пообещает не использовать победу для восстановления в России самодержавия и даст согласие на определение будущей формы правления Учредительным собранием¹³⁰.

Выступление военного министра поддержали многие парламентарии, занимавшие антисоветские позиции (Гиннес, Хор, Эдвардс, Хармсуорт, Шорт и многие другие)¹³¹.

Военное министерство Англии разрабатывало план усиления армии Колчака и соединения ее с союзными войсками, действовавшими у Архангельска. Генштаб в меморандуме от 15 апреля отмечал, что если указанный план будет удачным, то необходимо послать Колчаку дополнительное снаряжение и признать его правительство¹³².

Все эти соображения Черчилль подробно изложил Бордену. Уже не кажется невероятным, писал он, что колчаковская армия в скором будущем выйдет к Волге, причем ее правый фланг, через Вятку и Вологду, соединится с союзными силами в районе Архангельска, а левый, через Оренбург,— с Деникиным. По словам министра, Англия не уменьшает усилий, и на каждом участке фронта, где она взяла на себя какую-то ответственность, русские или удерживают позиции, или добиваются победы. «Может так случиться,—намекал он,— что наши будущие дружественные отношения с Россией, с ее необъятными торговыми и военными возможностями, будут зависеть от предпринимаемых сейчас действий». Черчилль предлагал Бордену принять участие в «надежном и перспективном деле» и помочь набрать канадских добровольцев-офицеров для службы в составе британской военной миссии в Сибири. По расчетам Черчилля, примеру Канады должна была последовать Австралия¹³³.

Одновременно военный министр ставил перед кабинетом вопрос об ассигновании дополнительных средств на помощь Колчаку. По настоянию Черчилля, кабинет министров постановил, чтобы финансовое ведомство изыскало средства, необходимые для оплаты проезда в Сибирь. 1200 русских офицеров¹³⁴. Таким образом, поенное министерство Англии предлагало не только не ограничиваться актом формального признания правительства Колчака, но и расширить оказываемую ему поддержку, чтобы упрочить, в Омске британское влияние.

В пользу признания был настроен и английский МИД,, но он предлагал потребовать от Колчака создания условий, при которых «русский народ мог бы свободно выразить свою волю относительно будущей формы правления». Керзон, ссылаясь па дебаты в парламенте, констатировал согласие английского «общественного мнения» поддержать любое организованное антибольшевистское движение, если только оно не будет направлено на реставрацию монархии и ликвидацию государств, образовавшихся в ходе революции на территории России¹³⁵.

Быструю метаморфозу в этой обстановке претерпели взгляды Ллойд Джорджа. В несколько дней распростившись со своим былым скептицизмом относительно потенциальных возможностей белогвардейцев, уверовав в близкую победу Колчака, он стал доказывать, что союзники смогут заставить Колчака принять все их условия, если будут действовать быстро¹³⁶.

Энергичную деятельность в пользу признания омского режима развернули представители Колчака за границей. В правительственные отделы печати, в редакции газет и журналов они предоставляли материалы, в которых утверждалось, будто на всем пространстве Сибири действуют земские и городские учреждения, поддерживающие Колчака, что правительство последнего опирается на «широкую» поддержку блока политических партий и организаций, а также кооперативных союзов, что даже «некоторые левые элементы... проявляют патриотизм и государственный разум»¹³⁷.

Активную агитацию в пользу Колчака проводила в США «бабушка русской революции» эсерка Брешко-Брешковская. Руководство сибирской буржуазной кооперации (Сазонов, Панкратов, Кириаков, Парунин, Ковальский и др.) известило заграничные отделения, что считает единственным путем спасения страны освобождение России от большевиков, созыв Учредительного собрания и всемерную поддержку правительства Колчака (самого адмирала они именовали «русским Вашингтоном»)¹³⁸.

Действия Брешко-Брешковской и кооператоров свидетельствовали о готовности эсеров примириться с реакцией, если бы она обеспечила уничтожение Советской власти. Потерпев неудачу в попытках создать свое правительство, будучи вынужденными уступить власть правым группировкам, они довольно скоро выразили готовность пойти в услужение омскому режиму. Угет, сообщая о прибытии в Америку Авксентьева, Зензинова и других руководителей правых эсеров, не скрывал, что установил с ними «вполне доброжелательные отношения», что эсеровские деятели испытывают горечь по поводу омского переворота вследствие боязни, как бы «правительство, не опирающееся на народные массы, не послужило началом гражданской войны в антибольшевистском лагере». Зензинов возражал даже против ссылок па реакционные намерения Омского правительства, полагая, что подобные заявления опасны, пбо «совершившихся событий они не повернут, а если и удастся дискредитировать Омское правительство, то тем самым будет закрыт тот канал, по которому, возможно, потекла бы союзная помощь России»¹³⁹. Несколько позднее Зензинов сделал еще более откровенное признание. «Колчак,— сказал он, свергнул эсеров во имя успешной борьбы с большевиками. Если бы Колчаком эта святая цель была достигнута, то мы, жертвы колчаковского переворота, первыми пришли к Колчаку и преклонились перед ним»¹⁴⁰.

Хотя Колчак возвел на уровень государственной политики ярый антисемитизм и с помощью различных средств пропаганды декларировал черносотенные идеи, еврейская буржуазия тем не менее тесно сотрудничала с белогвардейцами, которые, в свою очередь, благосклонно относились к деятельности различных сионистских организаций. Дважды Колчак принимал сионистские депутации. В Сибири, наряду с Центральным бюро сионистских организаций в Иркутске, легально действовали Уральский, Западно-Сибирский, Восточно-Сибирский и Дальневосточный областные сионистские комитеты. Не только сибирские, но и американские сионисты оказывали денежную помощь Колчаку¹⁴¹.

С началом весеннего наступления Колчака, когда многие контрреволюционеры уверовали в скорое свержение большевистского правительства, Лига республиканской России, возглавлявшаяся Керенским и другими деятелями правых эсеров, также включилась в кампанию за признание омского режима. 14 мая Керенский и группа «русских демократов» (Авксентьев, Зензинов, Аргунов, Роговский и ряд других) направили письмо Вильсону, сообщая о необходимости провозглашения «широкой демократической программы для России», которую Колчак должен был принять¹⁴².

В ожидании скорой победы белогвардейцев в России, ввиду намерения правительств Англии и Франции пойти на признание Омского диктатора, перехода многих эсеров на сторону «верховпого правителя», Вильсон и Лансинг сочли необходимым рассмотреть условия сотрудничества с Колчаком. Выдвинутая представителями «демократической контрреволюции» идея либерализации омского режима показалась им приемлемым основанием для вступления Америки в деловые отношения с «верховным правителем», без чего невозможно было осуществление американской экономической программы.

Ведавший «русскими делами» в американской делегации на Парижской мирной конференции Маккормик 12 мая порекомендовал Бахметеву оказать воздействие на Колчака с целью получения его согласия на созыв Учредительного собрания. 15 мая Вильсон поручил госдепартаменту направить в Омск Морриса для более близкого знакомства с Колчаком, его правительством и программой. 16 мая Вильсон и Маккормик рассматривали вопрос о посылке телеграммы Колчаку с выражением доброжелательного отпошепия к его усилиям по созданию новой власти, основанной на «пародном доверии», и возможности признания его правительства¹⁴³.

Все это — наступление Колчака, надежды на скорое взятие Москвы, активность интервенционистов в союзных странах, агитация со стороны русских контрреволюционных группировок, рост настроений в правящих кругах стран Антанты и США в пользу признания правительства Колчака — явилось толчком к интенсивному обсуждению «сибирского вопроса» на Парижской мирной конференции. На заседании «совета четырех» 7 мая 1919 г. Ллойд Джорж заявил, что правительство Англии стоит перед необходимостью принятия определенного решения, поскольку в скором времени союзные державы будут иметь дело с колчаковским правительством в Москве. Он высказался за предъявление Колчаку ряда условий, прежде чем продолжать дальнейшую его поддержку. Президент Вильсон полностью согласился с ним, сказав, что союзники должны потребовать от Колчака провозглашения программы реформ и настоять на ее выполнении¹⁴⁴. 20 мая «совет четырех» высказался за отправку Колчаку коллективной ноты, в основу которой были бы положены рекомендации Керенского и его сторонников. 26 мая коллективная нота союзников была отправлена в Омск¹⁴⁵.

В ноте прямо не говорилось о признании Омского правительства, речь шла лишь об условиях, на которых союзники соглашались предоставлять материальную помощь с целью превращения его в правительство «всей России». Условия были следующие. По взятии Москвы Колчак должен был созвать Учредительное собрание, избранное путем свободных выборов при тайном голосовании, или же, если не будет возможности провести такие выборы, созвать собрание, избранное в 1917 г. На территории, контролируемой правительством Колчака, должно быть разрешено свободное избрапие органов местного самоуправления — муниципалитетов, земств и т. п. Колчаку предлагалось не содействовать попыткам возрождения сословных привилегий, восстановления помещичьего землевладения, а также обеспечить гражданские свободы н свободу вероисповедания. Он должен был признать независимость Польши и Финляндии, согласиться на урегулирование, с помощью Лиги наций, отношений между Россией, с одной стороны, и Эстонией, Латвией, Литвой, Закавказьем, Закаспийской областью — с другой, а до этого признать правительства указанных областей де факто. От Колчака требовалось также подтверждение прежних заявлений о признании всех русских долгов¹⁴⁶.

Союзные представители в Сибири нашли в этой ноте важные упущения. Элиот, например, считал необходимым прежде всего потребовать от Колчака прекращения произвольных арестов и гарантии открытого и быстрого разбирательства дел арестованных. Шапеп также полагал, что первоочередной мерой для укрепления доверия населения Сибири к колчаковскому режиму явилось бы ограничение террора и прекращение произвола¹⁴⁷.

Омские правительственные круги встретили союзную ноту без восторга. Сам Колчак, с его монархистскими взглядами, ненавистью к революции даже буржуазного типа, убеждением в необходимости кнута для простого народа, стремлением к восстановлению «единой и неделимой России» едва ли был способен безропотно согласиться с ее положениями. Да и реакционное окружение адмирала склонно было направить в Париж «твердый» ответ. Однако отвергнуть ноту никто не решился, поскольку Москва еще не была взята, к тому же колчаковская армия терпела поражения. Колчаковцы посетовали лишь па условие о созыве Учредительного собрания состава 1917 г., сочтя его неприемлемым, поскольку депутатами собрания были многие видные большевики. Не скрывали они своего разочарования и по поводу того, что нота не содержала официального признания Омского правительства¹⁴⁸. С остальными условиями Колчак согласился. В ответе он повторил обещания оставаться на посту диктатора ни на один день дольше, «чем того требуют интересы России», а после окончательного разгрома большевиков прежде всего определить дату выборов в Учредительное собрание¹⁴⁹.

«Совет четырех» счел такой ответ вполне удовлетворительным и 12 июля известил об этом Колчака. «Союзные и дружественные державы,— говорилось в новом послании,— счастливы, что общий топ ответа адмирала Колчака и его основные пожелания находятся в соответствии с их предложениями. Ответ содержит удовлетворяющие их заверения о свободе, мире и самоуправлении русского народа и его соседей. Поэтому они готовы предоставить адмиралу и присоединившимся к нему помощь, упомянутую в их предыдущем сообщении»¹⁵⁰.

Обмеп потами между союзными руководителями и Колчаком вызвал нескрываемое удовлетворение в монополистической прессе стран Антанты и США, которая выражала надежду на укрепление авторитета адмирала в кругах российской и международной общественности. Вместе с тем газеты сожалели, что союзники сделали главный упор на «демократические» заверения Колчака, а не на признание его режима. Отмечая, что Россия всегда была самодержавным, бюрократическим государством, они называли тщетными попытки союзников превратить ее в демократическую и либеральную страну¹⁵¹.

Курс па открытое сотрудничество с режимом Колчака вызвал в странах Антанты и серьезную оппозицию. Именно в то время, когда «совет четырех» обсуждал проект коллективной ноты, в английской палате общин разгорелись дебаты по русскому вопросу. Руководители лейбористской оппозиции Адамсон и Маклин отмечали, что война, которая ведется союзниками в России, выгодна фабрикантам оружия и имеет целью навязать русскому народу неугодное ему правительство. Эта война, говорили они, ненавистна большинству английского народа. Либерал Веджвуд обвинил союзников в поддержке реакционных русских генералов. Зачитав письмо, полученное из Сибири и содержавшее многочисленные факты бесчинств, творившихся белогвардейцами и интервентами, Веджвуд заявил, что сибирская молодежь не хочет служить в колчаковской армии, что ее насильно принуждают к этому. Он решительно высказался за прекращение интервенции¹⁵².

Сторонники же правительственной коалиции не жалели слов в поддержку Колчака. Депутаты консерваторы Инскип, Херст, Кенуорти и другие характеризовали адмирала как «человека высоких идеалов», стремящегося к «благу России». Особенно усердствовал военный министр Черчилль. «Национальное русское правительство в Омске,— говорил он с трибуны парламента,— пользуется поддержкой русских политиков, принадлежащих к различным политическим партиям, включая наиболее выдающихся. Его возглавляют люди, которые посвятили жизнь борьбе против царизма и которые страдали в ссылке и тюрьмах»¹⁵³.

Парламентские дебаты получили широкий резонанс, привлекли к событиям в Сибири внимание широкой общественности и прессы, «Мистер Черчилль,— ппсала либеральная «Манчестер Гардиан» по поводу выступления министра,— с гордостью показывает благодарственное письмо, полученное от адмирала Колчака. Будущее покажет, сохранит ли он это послание. Между тем английский парод, который платит счет золотом и кровью, требует объяснения правительства относительно его вмешательства в русские дела... Если даже Колчак подойдет к Москве, то и в таком случае гражданская война в России не прекратится. Правительство реакционеров не может удержаться в России»¹⁵⁴.

В таких условиях английское правительство поручило своей агентуре в Сибири потребовать от Колчака как можно больше доказательств «демократичности» омского режима. «Нота союзников Колчаку,— сообщал Керзон Элиоту,— сделала ясной их политику и оказала существенную помощь его делу. Очень важно, однако, чтобы Колчак понял точные условия, лежащие в ее основе, и способствовал приемлемости такой политики для западной общественности. В Англии немало людей относятся к ней с огромным подозрением на том основании, что союзники поддерживают в России крайних реакционеров, отстаивающих программу возрождения России образца 1914 года. Каждый поступок Колчака, Деникина и их представителей, подтверждающий такое мнение, используется как аргумент, чтобы заставить английское правительство отказаться от занимаемой им позиции в русском вопросе». Керзон указывал на необходимость того, чтобы адмирал принял это во внимание. «В прокламациях,— советовал Керзон,— Колчак должен быть осторожным в выражениях. Их широко читают в России и за границей, и любое упущение или оговорка могут быть использованы его противниками. Прокламации должны быть составлены с учетом настроения общественности»¹⁵⁵.

Такая же озабоченность проявлялась в настроениях правительств других держав. Принятие Колчаком программы «демократических принципов», полагал Вильсон, оправдает отказ Америки от «невмешательства» и переход ее к открытой поддержке Омского правительства, объяснит необходимость присутствия в Сибири американских войск. Потребность в таких оправданиях ощущалась в Вашингтоне весьма заметно, поскольку президент стоял перед необходимостью обращения за ассигнованиями к конгрессу, где все больше депутатов требовали вывода американских войск из России ¹⁵⁶.

Программа, содержавшаяся в союзной ноте от 26 мая, не была направлена на утверждение в «будущей» России принципов «демократии», поскольку носила прежде всего империалистический (раздел страны под видом предоставления народам России права на самоопределение) и пропагандистский (сокрытие от общественности истинного лица возрождавшейся буржуазно-помещичьей власти в стране) характер. «Демократические» обязательства Колчака были довольно расплывчатыми. В частности, положения о созыве Учредительного собрания, введении гражданских свобод, не восстановлении сословных привилегий и помещичьего землевладения были сформулированы в такой общей форме, что «верховный правитель» имел большой простор для маневрирования. В ноте совершенно не говорилось о сохранении в России республиканского строя, об оставлении помещичьей земли в руках крестьян без обязательства последних выплачивать компенсации ее бывшим владельцам, о создании правительства на широкой социальной основе, прекращении белогвардейского террора и т. д.

Следовательно, руководители союзных держав давали Колчаку и его реакционному окружению полную возможность для восстановления в России монархии или сохранения военной диктатуры при условии внешнего прикрытия как той, так и другой некоторыми формами представительного правления. Политические силы, содействовавшие установлению колчаковского режима, сохранили бы свою власть на неопределенное время, если бы только им удалось одержать победу в гражданской войне. Многие западные политики и не скрывал своего неверия в демократическое перерождение колчаковского режима под воздействием пожеланий союзников. Как отмечал в конце мая 1919 г. Карр, союзникам едва лп удалось бы найти лучшую альтернативу правительству Колчака. Говард считал, что «самой лучшей политикой в России была бы поддержка здравомыслящей части левых элементов (имелись в виду эсеры, меньшевики п др.— М. С.)». Но он признавал, что «эти умеренные левые оказались не в состоянии выдвинуть единого лидера» и возглавить антибольшевистское движение¹⁵⁷.

А пока от правительства Колчака требовалось одерживать победы на фронте и избегать реакционных крайностей, которые становились бы достоянием широкой общественности. Сазонов, побывавший в Англии в конце мая 1919 г., сообщал в Омск, что британское правительство готово всемерно Колчаку содействовать, «избегая лишь чрезмерной огласки, чтобы не раздражать левых». Сазонов предупреждал белогвардейцев о необходимости соблюдения большой осторожности, дабы «не расхолодить круги», сочувственно относящиеся к Омскому правительству. «Дальнейшие шаги к официальному признанию, — указывал он,— будут несомненно прямо зависеть от успехов сибирской армии»¹⁵⁸.