Просьба о помиловании от 9 ноября 1954 г. от осужденного к смертной казни А. 3. Кобулова

Особая папка

Совершенно секретно

Экз. № 1

Разослать членам Президиума ЦК КПСС                                    Подлежит возврату

и тт. Руденко, Волину, Серову и Круглову.                                   в группу «Особой папки»

24.XI.54 г. [п.п.] К. Ворошилов                                                       Общего отдела ЦК КПСС

Копия

Только лично

Весьма срочно

Гр[аждани]ну Пегову

от осужденного к смертной казни — расстрелу,

до ареста генерал-лейтенанта

Кобулова Амаяка Захарьевича

Просьба о помиловании

На Ваше имя в октябре текущего года мною представлены две просьбы о помиловании. В этих заявлениях я излагал факты незаконных действий, допускаемых следователем Кавериным по моему делу, что привело к столь роковому для меня последствию — расстрелу. Со дня вынесения приговора прошло 40 (сорок!) дней. Поскольку я пока жив и тюремной администрацией мне даны эти три листа бумаги, хочу еще выше поднять завесу и пролить свет на те безобразия, которые творил в процессе следствия Каверин (Прокуратура СССР).

1) В обвинительном заключении по моему делу Каверин уделил специальный раздел вопросу о том, что заговорческая группа, возглавляемая Берия, как это признано специальным судом, грубо нарушала социалистическую законность. Точную формулировку не помню, но написано весьма крепко. В подтверждении своего грозного обвинения Каверин приводит показания прокурора лагеря заключенных при «Сталинградгидрострое» о том, что я, будучи на этой стройке в июле 1952 г., нанес удар заключенному Иванову. Дальше следует показание Иванова. Причем все это Кавериным написано так, будто бы от этой пощечины потрясся мир. Что было на самом деле? Как известно, в июле 1952 г. был открыт Волго-Донской канал. Незадолго до открытия канала большая группа высвободившихся от работ на Волго-Доне заключенных была переброшена на соседнюю стройку — «Сталинград гидрострой».

Перед открытием канала начальник «Сталинградгидростроя» Логинов на имя министра внудел Круглова прислал телеграмму о том, что заключенные, прибывшие из Волго-Дона, в ультимативной форме требуют амнистии, т. к. им это обещали; если амнистии не будет, грозят учинить беспорядки. Телеграмма была составлена в тревожных тонах. С. Н. Круглов предложил мне поехать на стройку навести порядок в лагере и принять все меры, чтобы в день открытия канала никаких эксцессов не было. Прибыв на место, я обеспечил все мероприятия — культурные, бытовые, оперативные, режимные и т. д. и, действительно, все прошло благополучно. До моего прибытия в лагерь в одном из лаг[ерных] отделений, расположенном в городе Сталинграде, произошел беспорядок: группа заключенных, возглавляемая бандитом Ивановым (19-летний мальчишка, имеет 4 фамилии, четырежды судим), с целью ограбления честно работавших заключенных организовала налет, в результате было ранено 32 заключенных. Прибыв в это лаг[ерное] отделение, я вызвал на допрос Иванова и в числе других вопросов спросил — каким образом ему — 19-летнему, удалось получить фиктивные документы на 4 фамилии. Он цинично мне ответил: «Любому из вас дать взятку — можно получить какой угодно документ!» Я предупредил, если он будет так вызывающе вести себя, вынужден буду немедленно отправить в тюрьму. Иванов: «Сперва я с вас выпущу кишки, а потом пойду в тюрьму». Я не выдержал и дал ему пощечину, предложив присутствующим на допросе офицерам направить его в тюрьму. Я вышел в коридор, где стоял прокурор лагеря Мороков. Мы с ним познакомились, мило беседовали, и в последующем я был у него в кабинете. Никаких претензий, ни слова! Но в Прокуратуру Союза он написал хлестко. Бывший генеральный] прокурор Сафонов сообщил об этом в ЦК. Решением ЦК была создана комиссия в составе: М. Ф. Шкирятова, С. Н. Круглова и зав[едующего] Админотделом ЦК — Громова. На комиссии я доложил то, что изложено выше. М. Ф. Шкирятов справедливо указал мне — «не надо было пачкать руки». Комиссия решила — «указать», что подтверждено решением ЦК КПСС. После решения ЦК С. Н. Круглов премировал меня месячным окладом 4000 р., извратив, этот факт Каверин преподнес как заговорческую деятельность, направленную «на свержение рабоче-крестьянского государства, восстановление буржуазии». Для подтверждения этой формулы на суд в качестве свидетеля был вызван прокурор Мороков. Однако Военная коллегия, при всей своей необъективности по моему делу, о чем я докладывал Президиуму Верх[овного] Совета от 3/Х.54 г. и Вам, не нашла возможным включить этот раздутый до невероятности факт в приговор. А ведь обвинительное заключение утверждено генпрокурором СССР! Спрашивается — имеет ли право следователь Каверин ревизовать решение ЦК КПСС, вынесенное на основании заключения столь авторитетной комиссии? В чем тут моя заговорческая деятельность, направленная против существующего правопорядка, с целью его свержения?

2) В резолютивной части обвинительного заключения, которая состоит из 4-х пунктов, в одном пункте Каверин говорит о моей связи с иностранным капиталом. Какой капитал имеет в виду Каверин, я не знаю, т. к. на эту тему допросов не было. Но я должен заявить, для сведения Каверина, что я действительно знаком с... «Капиталом» Маркса, и неплохо. Этот пункт обвинения также не нашел свое отражение в приговоре Военной коллегии. Возникает вопрос — откуда же взялась моя связь с иностранным капиталом? Докладываю: В начале следствия по моему делу, в июле или августе 1953 года, на одном из допросов Каверин в категорической форме потребовал от меня показания о моей связи вместе с Берия с английской разведкой. Что я мог ответить на столь нелепый и дикий для меня вопрос? Каверин в последующем проговорился об источнике моей «связи с английской разведкой»: в 1942 году, в Янгя-Юле, под Ташкентом, находился штаб формируемой в СССР под командованием генерала Андерса польской армии. Прокурором этой армия был некий Кипиани, грузин, которого не знал, не знаю и не видел никогда. В этот период я был наркомом внудел Узбекистана. Сотрудник НКВД Уз[бекской] ССР Буняков в бюро пропусков Наркомата видел Кипиани (Буняков работал в контрразведке по полякам и многих знал в лицо) и делает вывод, что возможно Кипиани хотел пройти к Кобулову. Из этого весьма туманного предположения Бунякова Каверин требует от меня показания о моей связи с «Интеллидженс Сервис» и в обвинительном заключении пишет о связях с иностранным капиталом. При этом многозначительно умалчивает о заявлении Бунякова: это заявление он прячет, не прилагает к моему следственному делу, т. к. действительно смехотворно требовать показания о связях с иноразведкой на основании случайно появившегося в бюро пропусков незнакомого мне лица. Почему в Прокуратуре Союза разрешают Каверину столь легко обращаться с вопросом о связях с иностранным капиталом и английской разведкой? Неужели в Прокуратуре не видят, что Каверин пишет не фантастические романы типа Жюль Верна или Герберта Уэльса, а составляет обвинительное заключение, с соответствующей статьей Уголовного кодекса, в результате которого обвиняемому грозит смертная казнь? Вот где чистейшая фальсификация, за которую сейчас справедливо бьют!

3) В обвинительном заключении сказано, что после кончины И. В. Сталина Берия активизировал свою преступную деятельность по захвату власти и как одно из мероприятий организовал при МВД контрольную инспекцию, куда меня назначил в качестве заместителя] начальника. (Кратко об этом я Вам уже докладывал).

Нужно сказать, что как в вступительной части, так и резолютивной обвинительного заключения говорится, что я являлся активным участником заговорческой группы, возглавляемой Берия, и группа ставила перед собой задачу «свержение рабоче-крестьянского государства и восстановление буржуазии». Эта же формула находит свое отражение в приговоре по моему делу. На протяжении всего следствия и на заседании суда просил предъявить мне доказательства — в чем моя конкретная преступная связь с Берия; какое преступное задание я выполнил; о каком преступном действии Берия я знал и не сообщил в ЦК; какие антигосударственные разговоры при мне вел Берия и я не реагировал. Никаких материалов! 17 марта 1954 г. на допросе мне предъявили вырезку из «Литературной газеты» от 27/ХП-[19]53 г., в которой говорится о решении суда по делу Берия и других. Больше мне ничего не предъявлено. Сообщение, напечатанное в нашей прессе, мог читать любой гражданин, и, надо полагать, транслировалось и по радио, т[ак] ч[то] узнал весь мир. Если я являюсь активным участником заговора, то почему мне не предъявляют показания руководителя этого заговора? Потому, что их нет. Нужно сказать, что на протяжении следствия Каверин грозил мне очной ставкой с Берия (неизвестно, по какому вопросу!), а также предъявлением документов о выполнении мною преступных заданий Берия. Но все это, как видно, оказались мыльные пузыри, пускаемые Кавериным. Иначе и быть не могло! Но Каверин не теряется. И здесь находит выход. В разделе о контрольной инспекции обвинительного заключения пишет, что я, выполняя задание Берия, пытался вербовать сотрудника МВД СССР Храмелашвили — какая гнусность! Как было на самом деле? В апреле месяце [19]53 г. я вызвал на допрос арестованного бывшего секретаря советского посольства в Лондоне Храмелашвили. Он должен был быть освобожден, и перед освобождением необходимо было определить возможность его использования как агента для освещения грузинских националистов. На допросе выяснилось, что хотя он и грузин, семья его проживает в Тбилиси, но он грузинского языка не знает, т. к. мать его украинка, и он большую часть жизни своей прожил вне Грузии, Я сделал для себя заключение, что для освещения грузинских националистов, да и не только грузинских, вербовать лицо, которое не знает родного языка, бессмысленно и нецелесообразно. Таким образом, вопрос о вербовке Храмелашвили отпал, и он был освобожден. После освобождения он выехал в Тбилиси, где у него проживала семья (отец, мать, жена с детьми), и я его больше не видел. Нужно сказать, что Храмелашвили в совершенстве владеет английским языком, слабее немецким. Как узнал я впоследствии, он обратился с личным письмом к Берия. Берия его принял уже по возвращении Храмелашвили из Тбилиси и направил в качестве инспектора в контрольную инспекцию. Это было 1 1/2 месяца спустя после моего допроса Храмелашвили, о чем я давал показания, на которые и ссылается Каверин.

Следовательно, я пытался вербовать не сотрудника МВД СССР Храмелашвили, а арестованного быв[шего] секретаря советского посольства в Лондоне, который лишь спустя 1 1/2 месяца после моего допроса был принят в МВД как сотрудник? К чему эти дешевые приемы, допускаемые Кавериным? Второй факт моей «активной заговорческой работы» — выделение якобы Берия мне конспиративных квартир.

Повторяю — никаких квартир мне Берия не выделял, о чем я также показал в свое время на допросе.

Вот весь арсенал следствия о моем участии в захвате власти. Не знаю и не представляю, как Берия мог и должен был захватить власть и свергнуть существующий строй, хотя меня и считают активным участником заговора, но должен заявить, что надо быть круглым идиотом, чтобы думать об этом. В самом деле, как можно свергнуть государство, против которого ополчился Гитлер со своими вооруженными до зубов механизированными дивизиями, громадной авиацией и танками и, в конце концов, сломал себе шею?

Как можно свергнуть государство, которое после войны стало еще сильнее, которое возглавляя лагерь мира и демократии, объединяет под своим знаменем 800 миллионов! От одного только дуновения этой многомиллионной массы на земном шаре могут произойти события, которых мир не видал и история не знает. Ия — незначительная какая-то песчинка — должен был пойти против этого океана человечески; масс, организованных в стройную государственную систему. Прошу извинить меня, но это фантастагорическое [так в тексте. — Ред.] противоречие! В чем меня обвиняют — я не только не думал, но мне и во сне не снилось. Поэтому выражаю надежду, что Президиум Верховного Совета СССР отменит несправедливый приговор, вынесенный мне 1/Х.54 г. Военной коллегией.

Несколько слов личного порядка. Сегодня исполнилось ровно 500 дней (пятьсот), как я нахожусь под стражей в одиночном заключении. 40 (сорок!) дней жду каждую минуту, каждую секунду — смерти. Сорок дней и сорок ночей при каждом каком-либо шорохе или шуме шагов в коридоре, мне кажется, что идут за мной и уже должны взять на смертную казнь. Трудно описать пером те испытания, которым я подвергаюсь. Они, эти испытания и переживания, достойны перу такого гения, как Достоевский. Особенно тяжело было 7 и 8 ноября, когда весь советский народ ликует, все прогрессивное человечество отмечает Великий Праздник, а ты сидишь за железной решеткой, в каменном мешке, не чувствуя за собой никакой вины, оторванный от семьи, от несчастных своих детей...

Камера, в которую меня поместили после смертного приговора, почти лишена естественного света, из нее даже небо не просматривается; за эти сорок дней я не дышал свежим воздухом, меня за это время не выводили никуда, уборная в самой камере, стоит невыносимое зловоние... За что я подвергаюсь этим моральным пыткам. Сердце обливается кровью, не могу больше писать — глаза залиты горькими слезами...

Прошу Вас, очень прошу, скорее кончить со мной так или этак... Никакие нервы не выдерживают, ибо душевные переживания хуже всяких физических мук.

Осужденный к смерти    

[п.п.] А. Кобулов

9 ноября 1954 г.

Бутырская тюрьма, камера смертников.

[п.п.] Верно:   

[п.п.] В. Волков