Документ от сентября 1939 г., изъятый у арестованного В. Н. Меркулова

ПРОКУРАТУРА СССР

(Документ, изъятый у Меркулова, [п.п.] Д. Суханов)

Пометы:

т. Молотову доложено.

20.IX.53. [п.п.] Д. Суханов

Читал, [п.п.] Булганин. 20.IX.53.

Совершенно секретно

НКВД СССР тов. Берия K. П.

Считаю нужным доложить Вам следующее:

16 сентября я вместе с тов. Серовым и штабом центрального руководства опер-чекистских групп прибыл в г. Проскуров — место расположения штаба фронта.

Мы разместились в помещении городского отдела НКВД.

Тт. Хрущева и Тимошенко в Проскурове не было, они находились в подразделениях частей.

Мы занялись налаживанием связи с оперативно-чекистскими группами, в частности, вопросом предоставления им автотранспорта для переброски к границе, так как, несмотря на своевременно переданные в штаб КОВО заявки на потребное количество автомашин, машины выделены не были.

Еще в Киеве мы говорили по этому вопросу с Тимошенко, и последний обещал нам в этом вопросе помочь. Так как Тимошенко в Проскурове не было, я и т. Серов зашли к начальнику штаба фронта т. Ватутину, с которым договорились, что он вместо 60 потребных нам легковых машин, предоставит имеющиеся у него в резерве 30 грузовых машин.

Вечером того же дня ко мне в штаб пришел какой-то капитан РККА и сказал мне, что по распоряжению т. Хрущева к 24 часам мы должны очистить занимаемое помещение, так как в этом помещении предполагают разместить штаб войск.

На мой вопрос, где находится т. Хрущев, капитан ответил, что он только что приехал из района и находится в вагоне командующего.

Я сказал, что по вопросу о помещении сам переговорю с т. Хрущевым, и вместе с т. Серовым поехал в вагон.

Я ознакомил Хрущева и Тимошенко с Вашей директивой о работе чекистско-оперативных групп и затем поднял вопрос о машинах.

Тов. Тимошенко в категорической форме заявил, что он никаких машин нам не даст, так как у него их якобы нет, что НКВД богат машинами и должен сам позаботиться об этом деле.

Несмотря на мои и т. Серова доводы о том, что штаб фронта на основе имеющейся директивы НКВД и НКО обязан дать нам машины, Тимошенко отказался, а когда я ему сообщил, что о машинах у нас уже имеется договоренность с т. Ватутиным, он заявил, что распоряжение Ватутина об этом он отменит.

Во время этого довольно длительного разговора Хрущев молчал и один только раз робко заметил, что, пожалуй, следует помочь машинами, на что т. Тимошенко ему ответил, что машин не даст.

Тогда после некоторого молчания т. Хрущев также завел разговор о том, что НКВД само имеет машины.

Решив про себя, что машины, выделенные Ватутиным, я все равно получу, так как уже шла их приемка, я прекратил разговор на эту тему, заявив, что отношение т. Тимошенко мне непонятно, в особенности когда через несколько часов должны начаться военные действия, которые в случае отсутствия чекистских отрядов не будут должным образом закреплены.

Весь этот разговор шел во время обеда (я и т. Серов от обеда отказались). После обеда тт. Хрущев и Тимошенко собрались ехать к себе в штаб. Я тогда сказал т. Хрущеву, что от его имени приходил кто-то с предложением срочно очистить помещение гор[одского] отдела НКВД, и объяснил, что в этом помещении, помимо самого гор[одского] отдела, находимся мы со штабом.

Тов. Хрущев сказал, что он не знал, что мы там разместились, а гор[одской] отдел, по всей вероятности, насчитывает два-три человека, что в помещении гор[одского] отдела имеется телефон ВЧ, и поэтому он думал его занять.

Я сказал, что ВЧ еще не установлено, что телефоны ВЧ могут быть установлены в любом месте, и что уже протянута линия от станции ВЧ до штаба, и что гор[одской] отдел имеет штат в 20 человек, а наш штаб — 22 челов[ека].

Этот разговор шел на ходу очень мирно, т. Хрущев не настаивал на занятии помещения. Я только собрался предложить ему разместиться вместе, как вдруг вмешался молчавший до этого т. Тимошенко и резко сказал Хрущеву: «Ну, поедем».

Тов. Хрущев оборвал разговор, попрощался с нами, и они явно демонстративно уехали.

Я с т. Серовым на своей машине вернулись в помещение гор[одского] отдела НКВД, и тут мне доложили, что т. Хрущев просил позвонить ему по телефону. Я ему позвонил. Когда я назвал ему себя, т. Хрущев по телефону в резком, повышенном тоне стал говорить, что он считает мое поведение возмутительным, что помещение гор[одского] отдела ему совершенно необходимо, что в случае, если мы не согласимся передать это помещение им, он вынесет постановление Военного совета об этом и заставит нас это помещение передать Штабу.

Я ему спокойно ответил, что его тон и разговор мне непонятен, что он простился, не договорившись со мной по этому вопросу, и сказал, что я сейчас приеду к нему для разговора на эту тему.

Я с т. Серовым поехали в штаб фронта.

В кабинете т. Тимошенко я повторил т. Хрущеву, что мне непонятен его разговор по телефону, что сам т. Хрущев распрощался со мной, не договорившись до конца, что вообще отношение штаба КОВО к оперативно-чекистским группам странное, в частности по вопросу о машинах, что у нас одно общее дело, успеху которого мы все должны помогать.

Тов. Тимошенко вмешался в разговор, грубо заявил, что теперь он вовсе машин не даст, что мы якобы не предоставляем ему телефона ВЧ, что мы «мешаем ему командовать армией» и что он об этом напишет в ЦК товарищу Сталину.

Хрущев повторял, «что все это возмутительно».

Наш разговор был прерван вошедшим сотрудником штаба, который заявил, что т. Ворошилов вызывает т. Тимошенко к телефону ВЧ.

Мы на разных машинах поехали в гор[одской] отдел НКВД, здесь, на контрольной станции ВЧ, т. Тимошенко в нашем присутствии переговорил с т. Ворошиловым о состоянии войск и намечающихся мероприятиях.

О происшедшем инциденте он ни слова не говорил. После окончания разговора по телефону я пригласил тт. Хрущева и Тимошенко к себе в кабинет и предложил прерванный разговор о помещении, желая внести ясность. Тут неожиданно тон разговора Хрущева и Тимошенко резко изменился. Тимошенко стал говорить о возможности совместного размещения нас и их, причем Хрущев сказал, что им понадобится всего две комнаты. Тут же выяснилось, что размещаться полагали сами Хрущев и Тимошенко со своим обслуживающим персоналом.

Я сказал, что если тт. Хрущев и Тимошенко хотят тут разместиться, они могут это сделать в любое время, и просил прислать человека для распределения комнат. Я вновь поднял также вопрос о машинах. Тов. Тимошенко ответил, что, вообще говоря, машин у него нет, но что он не возражает против передачи уже выделенных нам машин. Тут же т. Хрущев без всякой связи стал говорить о том, что имеются чекисты, которые зазнаются, которые, одев форму, уже считают, что они не подчиняются парткомитетам, что таких чекистов надо одергивать.

Я сказал, что в НКВД было много сволочей, контрреволюционеров, малопартийных людей, что мы, органы НКВД, чистили и чистим, многих посадили и расстреляли, и что это ему самому очень хорошо известно.

Они уехали.

Считая нецелесообразным выселять гор[одской] отдел с его делами, я и т. Серов сочли более приемлемым переселиться нам самим. Мы предоставили тт. Хрущеву и Тимошенко семь комнат, изолировали их от гор[одского] отдела, которому открыли ход со двора.

В ту же ночь мы со штабом руководства заняли другое помещение (пустовавший детский сад НКВД).

Анализируя происшедшее, считаю, что Тимошенко — человек, не изживший еще партизанских привычек, нетактичный и самодур. По-моему, он держит под своим влиянием Хрущева. В то время как т. Хрущев как секретарь ЦК должен был предложить Тимошенко немедленно снабдить нас машинами, он отмалчивался и фактически поддержал совершенно неправильную точку зрения Тимошенко.

Грубый разговор Хрущева со мной по телефону после мирного прощания у машины объясняю тем, что Тимошенко «накрутил» Хрущева, пока они ехали в машине до штаба.

Считаю поведение Хрущева и Тимошенко абсолютно недопустимым, ничем не вызванным с моей стороны и могущим вредно отразиться на дальнейшей работе, так как, естественно, о нормальном контакте в дальнейшем между нами не может быть и речи.

Во время инцидента я старался держать себя максимально выдержанно и не отвечал на грубости грубостями только потому, что не хотел в ответственный момент начала военных действий взять на себя инициативу полного разрыва.

Меркулов

[после 20?] сентября 1939 г.

г. Проскуров