Очерк второй. Производительный труд как средство и цель воспитания
ОЧЕРК ВТОРОЙ
ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫЕ ТРУД КАК СРЕДСТВО И ЦЕЛЬ ВОСПИТАНИЯ
Труд применяется и в германских тюрьмах, насколько это возможно при современной безработице. Но труд заключенных в Германии не нужен для хозяйственной жизни страны, она только терпит его. Обучение в портняжных, сапожных и других тюремных мастерских не имеет никакого практического значения, так как время обучения заключенных не зачитывается цеховыми организациями в стаж, и на основе этого обучения они не допускаются к испытаниям ни на подмастерья, ни тем более на звание мастера. Таким образом правонарушитель хотя и может обучаться и работать в доме заключения, но для его будущего эта деятельность пропадает бесследно.
Время, проведенное в заключении, является для германского заключенного потерянным, он считает дни и по вечерам никогда не забывает вычеркнуть прошедший день в своем календаре, при условии, понятно, если ему разрешено повесить календарь на стене своей камеры. От однообразия тюремной жизни заключенный бежит в область фантазии. Один одурманивает себя мечтой, далекой от реальной действительности, другой строит планы новых «дел» и ждет дня освобождения, чтобы приступить к их осуществлению. Вышедшего из тюрьмы безжалостно встречает изменившаяся за время его заключения хозяйственная обстановка, и ему с клеймом судимости еще труднее найти работу, чем его несудившимся товарищам.
Совсем иное влияние оказывает время лишения свободы на русских правонарушителей. Работа в местах лишения свободы Советского союза органически связана с общей хозяйственной жизнью, в этой работе имеется ежедневная и ежечасная потребность, лишенный свободы знает, что производительностью и качеством своего труда он вносит известную долю в общее дело строительства, и ему это постоянно разъясняется на собраниях. Исправительно-трудовое дело Советской России превращает места лишения свободы в места работы и учебы, которые имеют задачей подготовлять для промышленности квалифицированных рабочих. Время лишения свободы используется целиком, принимаются все меры, чтобы подтянуть ленивых и не особенно расположенных к труду.
Нередко многократный рецидивист впервые в месте лишения свободы становится к станку, он видит своих товарищей, прилежно работающих, и его самолюбие, которое до сих пор было обращено только на совершение уголовных дел, направляется в другую сторону. Надо это лично видеть, чтобы понять. Все русские лишенные свободы захвачены общим трудовым подъемом, и большинство из них работает с увлечением, стараясь использовать каждый час, каждую минуту.
На практике это происходит следующим образом. План доводится до цеха. Рабочие из лишенных свободы, желающие перевыполнить план, объединяются в ударные бригады и выставляют встречный план. Если удастся превысить план, положим на 10 процентов, делаются попытки к достижению еще большей производительности, если же превышение плана не удастся, обсуждают причины неудачи. Если, примерно, обнаруживается, что причина кроется в позднем поступлении полуфабрикатов из другого цеха, то ударники направляются к администрации и добиваются принятия соответствующих мер. В случае необходимости вопрос выносится на производственное совещание всего коллектива.
Ударные бригады ставят себе задачей быстрее и лучше выполнить свой план, входящий как составная часть в общий план хозяйственного строительства, чтобы ускорить дальнейшее развитие страны. Они вступают между собой в социалистическое соревнование. Применяются все средства к повышению активности каждого отдельного работника. Для этого служит дифференцированная заработная плата за труд разного качества. Отстающий видит, что ему необходимо учиться, чтобы увеличить свой заработок, он поэтому стремится к повышению своей квалификации. Так как продуктивной работой он кроме того сможет сократить свой срок лишения свободы, собственный интерес заставляет его проявить максимальное старание.
Отличившиеся в социалистическом соревновании премируются деньгами, вещами или же дополнительными отпусками. Их имена помещаются на красную доску. Во всех местах лишения свободы выставляются красные и черные доски. На красную доску попадают имена лучших работников, на черную — имена худших. Ударные бригады имеют отдельные доски. Таким образом все лишенные свободы знают, кто выдвинулся и кто отстал в социалистическом соревновании.
Фабрично-трудовая колония для женщин в Перми. Лишенные свободы собрались на торжественное заседание. На сцене за столом президиума сидят несколько лишенных свободы и представительница администрации. Сначала оркестр играет марш, затем представительница администрации выступает с речью. Она говорит о достижениях женщин — лишенных свободы: «Первая смена выполнила план на 93 процента, вторая смена — на 96 процентов. Бригада спортивной обуви выполнила гораздо больше: 139 процентов — первая смена и 128 процентов — вторая. Эта смена сделала меньше не по своей вине, ей с запозданием выдали материал для работы. Товарищи, до сих пор переходящее красное знамя находилось у 11-ой бригады, теперь его приобрела 7-ая бригада».
На сцену выходят ударницы. Оркестр играет туш, одна заключенная торжественно вручает другой красное знамя. Затем 4-ой бригаде, отставшей в социалистическом соревновании, вручают деревянный щит с изображением черепахи. Но представительница 4-ой бригады, молодая цыганка, не раз уже премированная, не поникла головой. Она горячо говорит, что 4-ая бригада недолго останется с черепахой, а скоро завоюет себе красное знамя.
Затем приступают к раздаче премий. Одна из лишенных свободы перевыполнила план на 120 процентов. Ее вызывают, оркестр играет туш, и представительница администрации вручает ей в виде премии платье. Вторая перевыполнила план даже на 128 процентов. Другие за успешную работу получают обувь, передники, платки.
Появляется худощавая женщина с продолговатым лицом, жестким подбородком и энергичным ртом. Держа в руках полученную премию, она говорит обращаясь к собранию: «Я теперь уже на правильном пути и призываю всех следовать за мной». Этот краткий бесхитростный призыв вызывает всеобщие аплодисменты. Лишенным свободы известно, что Анна Васильевна Замятина была крупной бандиткой, теперь же она дельная работница, работает на обувной фабрике и из заработка в 120 рублей в месяц половину получает на руки.
Она мне рассказывала, что перевоспитание далось ей с трудом, — не так легко отказаться от привычной бандитской жизни. Она приняла решение вести в будущем трудовую жизнь, а всем хорошо известно, что Замятина, если даст обещание, то непременно выполнит его, и она пользуется всеобщим уважением.
Слово предоставляется другой ударнице: «Товарищи, мы еще мало поработали, наши достижения еще недостаточны. Давайте проведем месячник ударника, чтобы количественно и качественно выполнить план полностью».
Как же отражается на правонарушителе его включение в работу по выполнению хозяйственного плана страны? Этого нельзя определить, присутствуя на торжественном премировании или беседуя с должностными лицами. В Советской России нет также возможности проследить судьбу отбывшего лишение свободы на протяжении нескольких лет после его освобождения, — для этого страна слишком обширна, а возможности приложения труда слишком разнообразны.
После освобождения каждый поступает на производство по своему выбору, но долго ли он там остается и куда потом переходит, — учет этому не ведется. Таким образом цифровых данных о продолжительности работы освобожденных на производстве не имеется. Об этом можно судить только по судьбе некоторых отдельных лиц и по тому обстоятельству, что многие из отбывших лишение свободы превосходно работают, так как прошли в местах лишения свободы хорошую школу — некоторые необученные рабочие во время отбывания лишения свободы получили теоретические и практические знания. Они вполне сознают, чего они достигли. С особенной ясностью это обнаруживается в Болшевской коммуне ОГПУ, которой я посвящаю специальную главу.
Иногда правонарушители, имевшие уже определенную профессию, во время пребывания в месте лишения свободы избирают другую жизненную карьеру. Я встретилась в Тифлисе с работником исправительно-трудового дела, который сам отбыл пятилетнее лишение свободы. По словам другого сотрудника — сам он неохотно говорил о своем деле — он был осужден за растрату по службе. Происходя из образованной семьи, он и сам получил хорошее образование и пришел вместо лишения свободы с чувством, что жизнь его кончена. До сих пор у многих советских граждан имеется самое превратное представление об исправительно-трудовом деле своей собственной страны. Они читали об ужасающих наказаниях прежних времен и совсем не могут себе представить, как в корне изменилась жизнь лишенных свободы в новое время. Поэтому часто случается, что, попадая в закрытое место лишения свободы и в особенности в открытую колонию, правонарушители бывают прямо поражены открывающимися перед ними широчайшими возможностями.
Этот образованный грузин был убежден, что после приговора его ждет жизнь полная унижений в исправительно-трудовом учреждении рабочего государства. «Я сначала не знал, что и подумать, — рассказывает он, — когда сейчас же после моего водворения сюда меня позвали в клуб. Там на столах оказались журналы, газеты и книги, я мог читать, сколько хотел. Несколько дней спустя мне предложили заведывать курсами по ликвидации безграмотности. Я, понятно, сразу согласился и преподавал русский и грузинский языки. Мои ученики успевали, начальство было довольно моей работой, и меня все время моего лишения свободы использовали как учителя. После освобождения я не хотел вернуться к прежней деятельности и решил работать в области исправительно-трудового дела. Меня сразу приняли, и вот я работаю уже скоро два года.
— «Как же вы могли так быстро продвинуться? — спрашиваю я с удивлением. — Я вижу на воротнике вашей тужурки знаки старшего комсостава».
— «Продвижение но службе у нас определяется не числом прослуженных лет, а нашей работоспособностью. Я имею все основания особенно налегать на работу, потому что потерял так много времени».
Этот разговор дал мне опять доказательство того, как целесообразно русские умеют направлять своих лишенных свободы на правильную дорогу. Они ставятся в условия, при которых их способности могут получить наилучшее развитие, а после освобождения им предоставляется соответствующая работа.
В исправительно-трудовой колонии в Запорожье в больничном отделении я беседую с врачом. Он — профессор и, как мне говорила администрация, выдающийся специалист, Я удивляюсь, что такого ценного работника послали в отдаленную колонию для лишенных свободы. «Он ведь и сам лишенный свободы, — отвечает мне один из служащих колонии, — он был в числе обвиняемых в большом процессе вредителей два года тому назад. Он был приговорен к расстрелу, который был заменен 10 годами лишения свободы. Да пусть он вам сам расскажет».
И вот мы ведем с ним беседу.
— «Вам должно быть тяжело жить в этих огромных камерах вместе с таким множеством лишенных свободы» — спрашиваю я его.
— «Этого от меня никогда не требовали, — отвечает он, — жена моя тоже живет здесь. У нас своя собственная небольшая квартира».
Вскоре после этого разговора узнаю, что его вызвали к постороннему больному. Так бывшие враги советской власти превращаются в лойяльных граждан.
Там же у меня была обстоятельная беседа с одним лишенным свободы немцем, с которым я случайно встретилась, осматривая колонию. Он всегда жил в России, куда из Германии переселился еще его дед. Он подробно рассказывал мне, какое действие оказывает исправительно-трудовое воспитание. Наш разговор велся с глазу на глаз. Он работает поблизости на сталелитейном заводе, посещает в колонии профшколу. По его словам, интересная работа и товарищеское отношение влияют на лишенных свободы исключительно благотворно. Недавно он был в отпуске у своих родителей, те прямо не хотели верить всему тому, что он рассказывал им о жизни в колонии.
— «Нет ли опасности в том, что лишение свободы теряет свое устрашающее действие? — спрашиваю я. — Не думают ли некоторые лишенные свободы, что вовсе уже не так плохо в случае рецидива вновь попасть сюда, если здесь им так хорошо живется?»
— «Нет, я по собственному опыту знаю, как влияет на нас жизнь в колонии. Крутое обращение вызвало бы лишь озлобление и не привело бы ни к чему. В работе же и социалистическом соревновании черпаются новые силы. Человек приобретает совершенно новые стимулы в жизни».
— «Бывают ли у вас ваши близкие?» — спрашиваю я лишенного свободы.
— «Мои родители живут слишком далеко и не могут сюда приезжать, но жена моя поселилась рядом, в деревне, и работает там. Я бываю у нее все дни отдыха, а часто и так, после работы».
Вскоре после этого, беседуя с одним из служащих колонии, я выразила удивление, что в разговорах с глазу на глаз от лишенного свободы немца я услышала лишь благоприятные отзывы о жизни в колонии.
— «Ну, этот бы еще стал бранить! — последовал сухой ответ. — Он ведь больше просиживает у своей жены, чем в колонии»...
В Новинской фабрично-трудовой колонии для женщин в Москве я встретилась с вдовой известного бандита Кузнецова. Ей 28 лет, она осуждена к 8 годам лишения свободы за соучастие в убийстве. За всю свою жизнь она еще никогда не работала. Теперь она ударница, работает в ткацкой и по производительности труда превосходит всех своих товарок.
Она подробно рассказывает о своей жизни, о бандите Кузнецове, с которым много лет была связана ее судьба. От сотрудницы колонии я знаю, что она его прежде любила, а теперь, очевидно, забыла о нем. Предо мной сидит невзрачная женщина, аккуратно одетая, хорошо дисциплинированная и говорит обдуманно, медленно и довольно безучастно. Она, видно, издергана своею жизнью, полной волнений, и выглядит значительно старше своих лет.
Она провела тяжелое детство. Трех лет от роду, когда умерли родители, ее отдали в сиротский приют, в котором царили ужасные порядки. С шести лет детей заставляли производить тяжелую работу, до двенадцати лет они стирали белье. Их хотя и не били, но за шалости заставляли простаивать по нескольку часов в углу на коленях. Выпущенная тринадцати лет из приюта Воронина осталась предоставленной самой себе.
Тогда она из нужды украла часы, была арестована, попала в тюрьму и завела знакомство со старыми рецидивистами.
— «Мне особенно понравилась одна женщина, которая предложила мне поселиться у нее, — рассказывает Воронина-Кузнецова. — Она содержала притон, и у нее бывало много народу. Там я познакомилась с Кузнецовым, который выдавал себя за купца. Лишь после того, как я сошлась с ним, я узнала, что он бандит. Я собралась бежать от него, но он не пускал меня и держал попросту взаперти. Он хорошо одевал меня, кормил всегда вдоволь, но иногда жестоко мучил. Избиения стали повторяться все чаще, и он даже угрожал убить меня. Однажды он меня чуть не задушил, другой раз пытался утопить в проруби. Мой ребенок умер вскоре после родов, так как до этого я подвергалась истязаниям. На моих глазах он задушил своего собственного больного четырехлетнего ребенка, крики которого надоедали ему. С каждым годом жизнь с ним становилась все ужаснее. Он и в моем присутствии убивал людей и говорил, что не может иначе, что он любит кровь».
В деле Ворониной перечислены преступления ее мужа: конокрадство, бандитские нападения, убийства. Он совершил налет на усадьбу своего дяди, убил всю семью, облил керосином и сжег все дотла.
Это преступление однако было обнаружено лишь в 1929 году, когда было раскрыто его последнее убийство.
— «В конце-концов он убил нашу соседку, — монотонно продолжает Воронина свой рассказ. — Меня он заставил держать ее за ноги, чтобы лишить возможности защищаться. За это я и отбываю теперь наказание. Его расстреляли».
Все это лишенная свободы рассказывает так безучастно, как будто бы дело ее совсем не касалось. Когда же она переходит к рассказу о своей работе, она вся сразу преображается и становится весьма оживленной.
— «Благодаря работе я стала другим человеком. Когда я прибыла сюда, я едва умела читать и писать, а теперь я уже многому научилась на курсах для успевающих. Я теперь вполне самостоятельная и могу существовать своим трудом. Здесь в колонии я контролерша в ткацкой. Это очень ответственная работа: чтобы установить правильный темп работы, все должно быть рассчитано секунда в секунду. Поверьте мне, каждый, кто действительно желает, может здесь далеко пойти. После отбытия своего срока я поселюсь на воле, но буду продолжать работать в нашей ткацкой как свободная работница».
Анна Константиновна Блинова отбывает свой двухлетний срок лишения свободы в Перми. После этого она ещё подлежит ссылке на три года, но вероятно будет помилована, так как за время отбывания лишения свободы она полностью переродилась. Это в один голос утверждают все знающие ее сотрудники колонии. Прибыла она сюда совсем дикой, отчаянно ругалась и вообще ничего не хотела делать. Но один из сотрудников посвятил ей много времени и разъяснил ей, почему она должна работать. Наконец, она решил попробовать — и ушла с головой в работу. Она работала как шальная и давала на обувной фабрике 200 процентов нормы выработки.
Ей 20 лет, она имеет вид молодого парня, носит мужскую фуражку и коротко остриженные волосы, — совсем не похожа на девушку. Ребенком она жила в деревне у родителей крестьян-бедняков, но ей наскучило жить в деревне, она сбежала вместе с группой других крестьянских детей и бродяжничала в течение многих лет. Пятнадцати лет она опять явилась к своим родным, но не могла ужиться с ними, ее тянуло к прежней «вольной» жизни, и когда ей стали запрещать курить, она снова сбежала. Домой она уже никогда не хотела больше возвращаться и, если родителям случалось напасть на ее след, сейчас же меняла место своего пребывания. С 1927 года, с небольшими перерывами, она все время содержится в домах заключения.
Анна Константиновна настолько страстная курильщица, что бежала бы и из места лишения свободы, если бы ей запретили курить, но куренье разрешается всем заключенным Советской России.
— «А удастся ли вам отвыкнуть от воровства?» — спрашиваю я с сомнением.
— «Непременно отвыкну, оно мне, признаться, уже и раньше надоело, да никакого другого дела не было. Теперь же мне приятно стало работать, и я больше не хочу воровать».
Таковы типичные успехи в перевоспитании тяжких преступников, полностью погрязших до того в тине преступной жизни. Во многих случаях этот успех зависит от того, в чьи руки попадет преступник. Если работнику исправительно-трудового учреждения удастся умело воздействовать на него, или если работа произведет на лишенного свободы большое впечатление, он может коренным образом измениться. Иногда требуется очень много терпения, чтобы вызвать перелом в его настроении.
В самом начале моего пребывания в Советской России я имела случай наблюдать отправку 50 лишенных свободы из Лефортовской колонии на внешние работы. После общего собрания один из них направился к заместителю начальника и просил выдать ему новую одежду, потому что его куртка порвалась и обувь износилась. «Теперь у нас пока нет, — последовал ответ, — а через две недели ты все получишь». Я невольно подумала, выдержит ли он этот срок.
Всем известно, что текстильных изделий в Советской России все же еще не хватает, несмотря на то, что выпуск продукции за последние годы значительно увеличился. Громадная потребность всей страны с ее 160-миллионным населением в одежде удовлетворяется исключительно за счет внутреннего производства. Таким образом не трудно понять, что в исправительно-трудовых заведениях также ощущается недостаток в одежде. В некоторых колониях, в которых я бывала, лишенные свободы получают новую прозодежду, в отдельных же закрытых местах лишения свободы, в особенности же в пересыльных пунктах, я встречала, по среднеевропейским понятиям, плохо одетых лишенных свободы.
Сотрудница места лишения свободы рассказывает мне о лишенных свободы, посланных недавно на производство, причем некоторые из них за дурное поведение были присланы обратно.
— «Почему же они дурно себя вели?» — спрашиваю я.
— «Этого я вам точно не смогу сказать, — ответила она, — вероятно им работа показалась слишком тяжелой, или вообще условия были плохие; один из них напился и нахулиганил».
Вполне ясно, что не всех лишенных свободы удается переделать трудовым воспитанием. Все же в Советской России уже много сделано в этом направлении.
Достижения русских в области труда не свалились им с неба. Они провели большую работу, и теперь еще приходится преодолевать громадные трудности. Возьмем для примера 5-ю строительную колонию при Днепрострое. Прибыв на место 23 июля 1931 года, начальник колонии застал там голую степь. Сотрудники должны были жить в вагоне, а лишенные свободы были вынуждены спешно соорудить себе бараки. Они и теперь еще живут в них, начальник колонии тоже живет в лично им построенном бараке. Как только лишенные свободы обзавелись самым необходимым, они стали работать на Днепрострое бок о бок со свободными рабочими и гордятся этим гигантским сооружением.
Сегодня общее собрание 5-й строительной колонии. Начальник в своем докладе говорит: «Мы должны овладеть техникой, мы должны учиться и еще раз учиться. Если каждый из вас возьмет это себе за правило, мы достигнем лучших результатов в работе». В прениях принимают участие многие лишенные свободы.
Ко мне обращается лишенный свободы — руководитель культотдела колонии: «Видите, мы вместе с вольными рабочими работаем на сталелитейном заводе и много зарабатываем. Я был вором и убийцей и горжусь тем, что сижу рядом с вами в президиуме. Все работающие здесь уже не вернутся к преступной жизни. Из всех четырехсот ни один вам не скажет, что мы находимся под стражей, и у нас действительно нет никакой стражи. Скажите всему миру, что в нашей колонии лишенные свободы перевоспитываются так, что становятся совершенно новыми людьми».