Выписка из протокола судебного заседания Военного Трибунала войск НКВД Киевского округа по делу бывших сотрудников УНКВД по Киевской области П.О. Скляренко и А.И. Вайнтрауба. 18 мая 1941 г

18 мая 1941 г.

[г. Киев]

Предоставлено последнее слово подсудимому СКЛЯРЕНКО:

Я признаю свою вину и ошибку в следствие своей неопытности. Я допустил ошибку, на следственной работе я никогда не работал, никакими фальсификациями дел я не занимался, никого я не избивал. Много было у меня недоделок, но никакого злого умысла я не делал. Когда передо мной сидел арестованный, я думал, что передо мной сидит враг, но я забывал, что передо мной сидел другой человек. Я просил руководство, чтобы меня уволили из органов, но меня не увольняли.

Я прошу суд учесть все это и также учесть, что я имею на своем иждивении 5 чел[овек] семьи — трое детей, жена и мать старуха. Я прошу суд дать мне возможность честным трудом искупить свою ошибку, которую я допустил на следственной работе в органах.

Предоставлено последнее слово ВАЙНТРАУБУ:

Я хочу суду изложить коротко о себе. Я свою судьбу с родиной связал кровью. Еще с малых лет был ранен белогвардейской пулей. Я все время был вместе с армией, вместе с народом, вместе с партией. Я был в Красной Армии, она меня воспитала, из которой я был уволен по окончании службы в 1924 г., после чего я работал токарем по металлу на заводе. Был секретарем комсомольской организации. Меня знал весь завод, меня знают много людей как хорошего работника. В 1926 г. меня приняли в партию и я дал клятву вести ожесточенную борьбу с троцкистами и двурушниками. Я знал[,] за что я борюсь и за кем я иду.

Я был много на руководящих должностях, работал в комсомольских и партийных организациях. Я получил кровью право быть строителем социализма. Когда меня вместе с другими коммунистами мобилизовали на работу в ГПУ, я гордился партией, что мне доверили такую ответственную работу — вести борьбу с врагами народа. На следственной работе я не работал. Я занимался агентурой. Я любил эту работу. Это мне удавалось. Я работал в КОУ и здесь я увидел впервые в своей жизни ужасное явление, стали делать звуконепроницаемые комнаты [для избиений]. На оперативных совещаниях начальник КОУ говорил, что надо бить и добиваться показаний. Я этого не представлял себе, как надо поступить с этим. Благодаря вражескому руководству в НКВД мы опутаны и все нарушали революционную законность. Я говорю суду честно, что я никого не бил, никогда никого не обругал. Я скрыл от суда о том, что я избил одного арестованного, отомстил ему за коммунистов, которых он предал. Он был польский шпион.

В 1938 г. все избивали. Тот, кто сейчас притаился[,] все равно в будущем станет перед партией, пред советским судом. Я написал собственноручные показания на 9 листах и в своем деле я этих показаний не вижу. Я там рассказал обо всем. Куда делись эти мои показания[,] я не знаю.

О том, что применялись к арестованным меры физического воздействия[,] я знал, но против этого я должен был во[с]стать, но я боялся и спасал свою собственную шкуру. Тогда я был убежден, что Зайд был преступник. Я прошу суд учесть, что это я сделал не из-за карьеры и не из низменных побуждений. Я не прошу меня не наказывать, а я должен быть наказан, но жизнь должна быть мне сохранена, это я заслужил кровью. [...].

Председательствующий,
военный юрист 1 ранга
[подпись] ГУРЬЕВ.

Секретарь,
техник-интендант 2-го ранга
[подпись] ЩИГОЛЕВ.

ГДА СБ Украiни, Kuiв, ф. 5, спр. 46934, арк. 204 зв. — 205. Оригинал. Машинописный текст.