Объяснительная записка заместителя начальника 4-го управления МВД УССР В.Ф. Майструка заместителю министра внутренних дел УССР М.В. Слоне о фактах нарушения социалистической законности в 1937-1938 гг. 23 февраля 1954 г.
23 февраля 1954 г.
[г. Киев]
Зам. министра внутренних дел УССР М.В. Слоне По изложенным в справке ОК МВД УССР фактам недочетов и нарушений, допущенных мною за время работы в органах МГБ-МВД, поясняю:
I. По делу ЮРЬЕВА П.И.
ЮРЬЕВ был арестован в июле месяце 1938 г. на основании показаний осужденных по другим делам бывших руководящих советско-партийных работников в Виннице, ЗАЛЕВСКОГО, САЗОНОВА, ШЕВЧЕНКО, КОЗИСА, СПИВАКА и других, изобличавших его в принадлежности к антисоветской правотроцкистской организации.
К арестам и допросам СПИВАКА И., КОЗИСА, САЗОНОВА, ЗАЛЕВСКОГО, ШЕВЧЕНКО и других лиц, дававших показания на ЮРЬЕВА, ни я лично, ни отделение, начальником которого я тогда являлся, никакого отношения не имели.
До ареста ЮРЬЕВ не являлся 3-м секретарем Обкома КП(б)У, т. к. еще в мае месяце 1938 г. областная партийная конференция выразила ему политическое недоверие и в состав Пленума Обкома КП(б)У не избрала.
Делегаты партийной конференции обвинили тогда ЮРЬЕВА в том, что он длительное время, работая вместе с разоблаченными впоследствии врагами народа, ЛОБАНОВЫМ, СПИВАКОМ и другими, был в близких с ними взаимоотношениях и не разоблачил их во вражеской деятельности.
В момент ареста Юрьев работал заместителем директора сахтреста в г. Винница.
После ареста ЮРЬЕВА, в течение почти около 2 месяцев, следствие по его делу вел бывший зам. начальника 4[-го] отдела УНКВД ШИРИН[,] и я к этому делу никакого касательства не имел.
В конце августа 1938 г. ЮРЬЕВ на допросе у ШИРИНА написал заявление на имя бывшего начальника УНКВД КОРАБЛЕВА, а затем дал большие собственноручные показания, в которых признавал, что является одним из активных участников антисоветской правотроцкистской организации, куда был завербован одним из ее участников ЛОБАНОВЫМ (осужден по другому делу) и пространно изложил свою практическую антисоветскую подрывную деятельность.
В своих собственноручных показаниях, как это видно из материалов дела, ЮРЬЕВ также писал, что он был информирован ЛОБАНОВЫМ о том, что правотроцкистская организация ставит своей задачей свержение советской власти в стране путем поднятия вооруженного восстания в тылу на случай интервенции.
В таком состоянии, т. е. при наличии подробных, собственноручных показаний ЮРЬЕВА, в которых он признал свою принадлежность к правотроцкистской организации и проводившуюся им антисоветскую подрывную деятельность, дело его в сентябре 1938 г. попало ко мне в отделение.
После ознакомления с делом 19 сентября я вызвал на допрос Юрьева.
На допросе ЮРЬЕВ твердо стоял на своих показаниях и на мои вопросы охотно детализировал отдельные места этих показаний, в частности, он рассказал тогда, что ЛОБАНОВ в одной из бесед информировал его о том, что правотроцкистская организация, участниками которой они являются, разделяет метод индивидуального террора.
На основании собственноручных признаний ЮРЬЕВА, я допросил его, уточнил ряд вопросов, составил протокол, который писался в его присутствии и с его слов, а затем был отпечатан и после личного прочтения, без замечаний, подписан ЮРЬЕВЫМ.
На второй день я вместе с оперуполномоченным ГЛУССКИМ второй раз допрашивал ЮРЬЕВА и он продолжал уточнять свои показания.
После этого я лично ЮРЬЕВА больше не допрашивал, его несколько раз допрашивал еще ГЛУССКИЙ, а затем дело ЮРЬЕВА по приказанию ШИРИНА было передано в следственную группу, возглавлявшуюся бывшим зам. начальника 4[-го] отдела НАЗАРЕНКО, где и заканчивалось в составе группового дела.
Ни на первом, ни на втором допросе, ни я, ни ГЛУССКИЙ, никаких мер понуждения в отношении ЮРЬЕВА не допускали. Не заявлял мне также ЮРЬЕВ о каких-либо незаконных методах следствия со стороны ШИРИНА или других следователей, ранее работавших с ним.
Насколько мне известно, подобных жалоб на следствии он не делал, ни допрашивавшему его военному прокурору, ни в трибунале. И на допросе его военным прокурором и в военном трибунале, ЮРЬЕВ признавал свою принадлежность к антисоветской правотроцкистской организации и рассказывал о проводившейся, якобы, им антисоветской подрывной работе.
На этом основании ЮРЬЕВ и другие, проходившие по этому делу, были ВТ осуждены.
После отмены Военной Коллегией Верховного суда, приговора и нового расследование по этому делу, ЮРЬЕВ на допросе 16 января 1940 г., объясняя[,] почему он ранее давал признательные показания, а теперь от них отказывается, заявил, что я, якобы, писал протокол в его отсутствие, куда внес то, чего он не говорил, в частности[,] дописал ему якобы повстанчество и террор и, затем, склонил его подписать этот протокол.
Это не соответствует действительности.
Из документов дела видно, что:
а) Еще за долго до допроса мною ЮРЬЕВА, а именно 27 июля 1938 г. ему следствием, на основании материалов дела, было предъявлено обвинение в повстанчестве;
б) В своих собственноручных показаниях, данных им ШИРИНУ в 25-х числах августа, ЮРЬЕВ писал, что от ЛОБАНОВА он знал, что организация ставит перед собой задачу «организацию восстаний против советской власти на случай интервенции».
в) На допросе у меня 19 сентября ЮРЬЕВ не только подтвердил повстанческие цели организации, но и дополнил, что ему со слов ЛОБАНОВА было известно, что их организация признает также и террор, как метод борьбы против Советской власти.
Допрашивая ЮРЬЕВА, я записывал только то, что он показывал и делал все это в его присутствии, ибо я даже не представляю себе, как это можно написать протокол, в котором содержатся факты, даты, фамилии, в отсутствии арестованного.
ЮРЬЕВ говорит, что он не хотел подписывать этот протокол, но я его, якобы, склонил к этому. Это не верно.
Как же мог я склонить ЮРЬЕВА подписать такой протокол, если бы он не соответствовал тому, что он показал? Ведь и сам ЮРЬЕВ не говорит, да и не
может сказать, что я на допросе применял к нему какие-либо незаконные меры принуждения. Этого не было.
Если бы ЮРЬЕВ был не согласен с каким-либо пунктом своих показаний или пожелал бы изложить его в другой редакции, он мог это сделать. Так, например, на допросе кажется, 20 сентября 1938 г., когда ЮРЬЕВА допрашивал я вместе с ГЛУССКИМ, он заявил, что хочет видоизменить свои прежние показания в той части, что СЕРЕДУ в организацию он не вербовал, а знал о его принадлежности к организации от СПИВАКА, что и было нами записано в протокол.
На допросе 11 декабря 1938 г. у военного прокурора СУШАНСКОГО, ЮРЬЕВ показал, что со слов СПИВАКА ему стало известно о принадлежности к организации ИСИЧЕНКО. Позже, на допросе у ГЛУССКОГО, ЮРЬЕВ видоизменил свои показания в этой части, заявив, что о том, что ИСИЧЕНКО является участником этой организации, СПИВАК ему не говорил, что также было записано в протокол.
Так, ЮРЬЕВ мог видоизменить или вовсе отказаться от своих показаний и в той части, где он показывал, что знал якобы от ЛОБАНОВА о повстанческих и террористических установках организации, однако он этого не сделал.
В чем моя вина по делу ЮРЬЕВА?
Моя вина по этому делу состоит в том, что, поверив в правдоподобность многочисленных следственных материалов на ЮРЬЕВА, а особенно его личным показаниям, я оказался в состоянии добросовестного заблуждения и не усмотрел, не знал, что арестованный ЮРЬЕВ в то время оговаривал себя на допросах.
Проверить же правдоподобность показаний СПИВАКА, КОЗИСА, ШЕВЧЕНКО, САЗОНОВА, ЗАЛЕВСКОГО и др. в отношении ЮРЬЕВА, а также личных показаний самого ЮРЬЕВА, я не смог, т. к. спустя несколько дней после моего допроса его, дело ЮРЬЕВА по указанию ШИРИНА было передано другому следователю и заканчивалось в следственной группе, руководимой бывшим зам. начальника 4[-го] отдела НАЗАРЕНКО.
Считаю, также нарушением, допущенным с моей стороны при допросе ЮРЬЕВА то, что я дал ему на подпись, хотя и составленный при нем и с его слов, но не писанный от руки, а отпечатанный на машинке протокол его допроса.
После отмены приговора я проводил тщательную проверку всего этого дела, в результате которой установил, что БАЙДУК, ЛУНЬКОВ и другие, бывшие руководящие партийно-комсомольские работники, следствие по делам которых велось во 2[-м] отделении 4[-го] отдела, вследствие применения к ним мер физического воздействия, оговорили себя и других, в том числе и ЮРЬЕВА.
На этом основании мною и было прекращено это дело.
II. По делу «БУНДа».
В апреле-мае месяце 1938 года по линии КРО (тогда 3[-го] отдела) УНКВД в Виннице за проведение вражеской деятельности были арестованы учителя местных еврейских школ ШЕЦЕН-ОЦЕНОВ, СЛАВИНСКИИ и ЛЕВИН.
Вскоре после их ареста, насколько мне помниться, из НКВД СССР на имя бывшего начальника УНКВД КОРАБЛЕВА поступила ориентировка или чьи-то показания, в которых указывалось, что в Москве вскрыт и ликвидирован нелегальный ЦК антисоветской буржуазно-националистической организации «БУНД».
Арестованная в Москве по этому делу, а прошлом видная деятельница «БУНД»а некая ФРУМКИНА и еще кто-то, как указывалось в этой ориентировке, на следствии в НКВД СССР дали показания о том, что в г. Винница существует созданная ими же антисоветская организация «БУНД», возглавляемая упомянутыми выше ШЕЦЕН-ОЦЕНОВЫМ, СЛАВИНСКИМ и ШВАРЦЕМ Х.Л.
Допрошенный 10 мая 1938 г. быв[шим] зам. начальника 4[-го] отдела УНКВД ШИРИНЫМ ШЕЦЕН-ОЦЕНОВ признал свою принадлежность к этой антисоветской организации и показал, что активными участниками ее являются также указанный выше ШВАРЦ Хаим, СЛАВЯНСКИЙ и другие.
О принадлежности к антисоветской еврейской буржуазно-националистической организации «БУНД» ШВАРЦА Хаима, в прошлом активного бундовца, были также показания осужденного по другому делу ДЫКЛЕРА.
20 мая 1938 г. ШВАРЦ Хаим, будучи допрошенным бывшим начальником 4[-го] отдела (СПО) НАДЕЖДИНЫМ и оперуполномоченным того же отдела РЕШЕТИЛО, дал подробные показания о своем руководящем участии в антисоветской деятельности созданной в г. Винница ШЕЦЕН-ОЦЕНОВЫМ, СЛАВИНСКИМ и ШАПИРО, по заданию ФРУМКИНОЙ, названной еврейской буржуазно-националистической организации.
ШВАРЦ X. показал также, что им лично завербованы в эту антисоветскую организацию ЛИПМАН А. Л., БРОМБЕРГ А. и др.
Таким образом, дело это возникло без какого-либо моего участия, т. к., повторяю, ШЕЦЕН-ОЦЕНОВ, СЛАВИНСКИЙ и ЛЕВИН были арестованы, допрашивались и давали показания в 3[-м] отделе, а ШЕЦЕН-ОЦЕНОВ допрашивался, кроме того, лично заместителем] Начальника 4[-го] отдела ШИРИНЫМ.
Что же касается ШВАРЦА Хаима, то, хотя, если не ошибаюсь, он и был арестован 4[-м] отделом, где я работал в то время начальником 1-го отделения, но допрашивали и получили от него показания об этой националистической организации бывш[ий] начальник 4[-го] отдела НАДЕЖДИН и оперуполномоченный РЕШЕТИЛО.
На основании этих показаний ШЕЦЕНА-ОЦЕНОВА, СЛАВИНСКОГО, ЛЕВИНА и ШВАРЦА X. и начались аресты по этому делу.
Всего по этому делу разновременно было арестовано 17 человек.
По указанию НАДЕЖДИНА и ШИРИНА, я, как начальник отделения, лично подписал постановления на арест 9 человек, среди которых было 2 члена партии ДРАК и БЛАЙВАС, и один кандидат в члены партии — КОГАН А.
Постановления об аресте остальных 8 чел. были вынесены и подписаны другими оперативными работниками, санкционированы НАДЕЖДИНЫМ и утверждены КОРАБЛЕВЫМ.
В числе 9 человек, на которых я вынес и подписал постановления на арест, были:
- БРУСКИН Михаил Григорьевич, 1890 г. рождения, бывш. член партии «Серп», член ВКП(б) с 1919 по 1921 г., исключен по мотивам политической неустойчивости, в 1925 г. снова вступил в ВКП(б), в 1935 г. исключен, как выходец из другой партии. Из торговцев, отец имел кожевенную лавку, лишался избирательных прав. До ареста — зам. заведующего складом лесосбыта.
- По указаниям ШВАРЦА и ДЫКЛЕРА и др. являлся участником указанной антисоветской организации «БУНД».
БРУСКИН в настоящее время разрабатывается по делу-формуляр[у].
- ЛИПМАН Арон Яковлевич, 1905 г. рождения, состоял членом ВКП(б) с 1929 по 1933 г., исключен во время чистки за скрытие социального] происхождения. Отец имел крупную портняжную мастерскую, в которой работало 10 наемных рабочих, имел собственный 3-х этажный дом, лишался избирательных прав. В 1933 [году] по ст. 99 судим на 8 месяцев условно. До ареста заведующий] гаражом союзпродмага.
По показаниям ШВАРЦА X. являлся участником этой организации.
- ТУЛЕР Герш Ицкович, 1893 г. рождения, б[ес] партийный], из кустарей, отец имел собственную портняжную мастерскую. До ареста — переплетчик.
По показаниям УРИНЦОВП и ШВАРЦА Е. являлся участником указанной антисоветской организации.
- КОГАН Абрам Лейбович, 1893 г. рождения, отец до революции являлся крупным маклером. Брат расстрелян ЧК за спекуляцию. С 1917 по 1923 г. являлся членом партии, выбыл якобы механически. С 1932 г. являлся кандидатом в члены ВКП(б). До ареста работал зам. управляющего Облпромснаба.
Изобличался показаниями ШВАРЦА X. и ЗЕЛЬДИЧА в принадлежности к антисоветской еврейской буржуазно-националистической организации «БУНД».
- КУЛЬНИЦКИЙ Илья Маркович, 1880 г. рождения, б[ес]парт[ийный], отец имел собственную харчевню, с 1927 по 1933 г. являлся членом ВКП(б), исключен за троцкистский уклон в уголовной политике и за приписывание революционных заслуг. До ареста юрист жилуправления.
Изобличался в принадлежности к этой организации прямыми показаниями арестованного ЗУСМАНА и очной ставкой с ним.
Остальные 4 человека, в числе которых, как уже выше указано, были члены партии — ДРАК Исаак, работавший заведующим курортным бюро, и БЛАЙВАС Яков — инструктор межрайпромсоюза, а также беспартийные ГИТШТЕЙН и БРОМБЕР, изобличались показаниями других арестованных по настоящему делу.
В отношение остальных 8 человек, привлеченных по этому же делу, к аресту которых я не причастен, то насколько помню, на каждого из них также были показания арестованных, на КОГАНА Н., кроме того, было дело-формуляр, а на ТЫЛИС — учетное дело.
Следствие по этому делу вели помощник начальника отделения НЕЩАДИМОВ и оперуполномоченные РЕШЕТИЛО и ЛАВРЕНТЬЕВ под общим руководством бывшего зам. начальника 4[-го] отдела ШИРИНА, наблюдавшего за 1[-м] отделением.
Я, как начальник этого отделения, непосредственно ведя следствие по другим делам, мало принимал участие в следствии по этому делу.
Мое участие в следственных действиях по этому делу, как это видно по материалам дела, выразилось лишь в том, что я провел одну очную ставку между ШВАРЦ Хаимом и ТЫЛИС Полиной, на которой ШВАРЦ изобличал ТЫЛИС в принадлежности к указанной еврейской буржуазно-националистической организации «БУНД», а она это отрицала.
Кроме того, не помню уже с кем из следователей, я принимал участие в допросе арестованных УРИНЦОВА, ЭПЕЛЬБАУМА и КОГАНА.
КОГАН, помню, на допросе вел себя очень вызывающе, допускал оскорбления и я, будучи глубоко убежденным, что дело имею с явным врагом партии и Советского государства, находясь в состоянии нервного возбуждения, ударил его рукой один раз по лицу, чем грубо нарушил советскую законность.
При допросе УРИНЦЕВА и ЭПЕЛЬБАУМА я никаких незаконных действий в отношении их не допускал. Остальных же арестованных по этому делу я вообще не допрашивал. Применял ли ШИРИН или по его указанию кто-либо из следователей меры физического воздействия, в отношение кого-либо из арестованных по этому делу, я сказать не могу, т. к. таких фактов не знаю.
В процессе следствия все арестованные, за исключением ТЫЛИС и КЕРНЕР, признали, что являются участниками еврейской буржуазно-националистической организации «БУНД», а также показали, что проводили ту или иную антисоветскую работу, преимущественно антисоветскую агитацию.
На допросе у зам. областного прокурора по спецделам ДРУГОБИЦКОГО они подтвердили эти свои показания.
В судебном заседании спецколлегии облсуда подавляющее большинство из них также признали себя виновными.
По заявлению защитника КАМЕНЕЦКОГО, защищавшего обвиняемых, никто из них не жаловался ему на незаконные методы предварительного следствия.
Верховный суд УССР приговор по делу утвердил.
В 1940 г. Верховным судом Союза ССР дело это было прекращено, а арестованные освобождены.
5 мая 1941 г. я был вызван повесткой из Ворошиловграда, где я тогда был зам. начальника УНКВД, в Винницу в качестве свидетеля по делу бывшего начальника УНКВД КОРАБЛЕВА.
В судебном заседании Трибунала председательствующий ВАСЮТИНСКИЙ, после того, как я дал показания по делу КОРАБЛЕВА, сразу же начал давать мне очные ставки, кажется с БРУСКИНЫМ, ЭПЕЛЬБАУМОМ, КОГАНОМ и др. Некоторые из них лишь по наводке председательствующего признавали во мне того следователя, который якобы их допрашивал, и показывали, что я их, якобы, избивал. Я, как тогда, на заседании трибунала, так и теперь, категорически это отрицал и отрицаю.
В судебном заседании трибунала я тогда признал указанный выше случай нарушения с моей стороны советской законности в отношении КОГАНА.
Несмотря на то, что показания БРУСКИНА, ЭПЕЛЬБАУМА и др., дававшиеся ими в судебном заседании[,] носили характер явного вымысла [и] оговора в отношении меня[,] председательствующий ВАСЮТИНСКИЙ поверил им.
Между тем, проверить правильность показаний этих свидетелей против меня не требовало большого труда и времени. Надо было только поднять из архива следственное дело, чтобы убедиться, что этого дела я не вел, а поэтому и не мог его сфабриковать, как писалось в определении Трибунала.
Наконец, ВАСЮТИНСКИЙ или тот же прокурор, могли спросить сидевших там же на суде коммунистов отдела, как я работал и действительно ли проявил себя в избиениях арестованных?
Однако, ничего этого сделано не было и председательствующий ВАСЮТИНСКИЙ вместе с прокурором, в нарушение постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г., тут же вынесли постановление о привлечении меня к уголовной ответственности и взяли под стражу.
Пробыв несколько дней под стражей в Виннице, я был доставлен в Киев, где Особая инспекция НКГБ УССР вела расследование по этому делу, после чего 22 мая 1941 г. я был освобожден и продолжал работать на прежнем месте в той же должности.
Тогда же вопрос о незаконных действиях ВАСЮТИНСКОГО и прокурора, арестовавших меня без санкции партийных органов, как мне известно, разбирался в ЦК КП(б)У.
Дело это было прекращено, и больше к нему никто не возвращался.
В заключение необходимо дать хотя бы беглый анализ самих показаний, данных против меня ФУКСОМ, УРИНЦОВЫМ, БРУСКИНЫМ, ЛИПМАНОМ и др. Так, например:
а) ФУКС, быв[ший] пом. оперуполномоченного 1[-го] отделения, был арестован по обвинению в принадлежности к правотроцкистской организации, затем освобожден и уволен из органов НКГБ. Несмотря на то, что ни я, ни ГЛУССКИЙ никакого отношения не имели к его аресту, он почему-то считал, что мы приложили свою руку к его аресту, поскольку эта линия работы велась в нашем отделении, ФУКС показал, что я, якобы, допрашивал ШПИРО и вместе с ГЛУССКИМ избивал его. По делу видно, что ШПИРО я не допрашивал, а поэтому и не мог его избивать. Далее, ФУКС показал, что, якобы, я вместе с ГЛУССКИМ, допрашивали ЛЕВИНА, и тоже избивали его. В действительности же ни я, ни ГЛУССКИЙ не допрашивали ЛЕВИНА, его допрашивал ЭЙДЕЛЬМАН, который на допросе у военного прокурора показал, что никаких мер физического воздействия к нему не применял и что ему неизвестны факты, когда бы подобные незаконные методы применял кто-либо из работников отделения.
Таким образом, показания ФУКСА, что я являлся якобы организатором незаконных методов следствия, не отвечают действительности.
б) УРИНЦОВ — показал, что я допрашивая его вместе со следователем ЖЕЛЕЗНЯКОМ, якобы избивали его. Я его действительно допрашивал, не помню с кем из следователей, но никаких мер физического воздействия к нему не применял.
Первичные показания УРИНЦОВ давал не мне, а помощнику] нач. отделения НЕЩАДИМОВУ, который проводил ему очную ставку со ШВАРЦЕМ Е. Протокол очной ставки не был заранее заготовлен, а, как видно по делу, писался НЕЩАДИМОВЫМ от руки во время производства очной ставки.
в) БРУСКИН на допросе у военного прокурора показал, что когда я, якобы, его допрашивал, [то] следователь РЕШЕТИЛО зашел ко мне в кабинет и стал его избивать. Это неправда. Во-первых, я его не допрашивал и никакого вопросника для этого допроса ему не составлял. Во-вторых, РЕШЕТИЛО не мог в моем кабинете избивать арестованного, допрашиваемого мною.
Далее, БРУСКИН показал, что я, избивая его, 4 раза рвал его показания, требуя от него, чтобы он непременно показал, что «вступил в партию как двурушник с целью подрыва партии». Если бы даже я его и допрашивал, я не мог бы ставить перед ним такой вопрос, ибо хорошо было известно, что БРУСКИН еще в 1935 г. был исключен из ВКП(б) и к моменту его ареста находился вне рядов партии.
Затем БРУСКИН показал, что я также под принуждением требовал, чтобы он назвал 4-х человек, завербованных им в организацию, а когда он их назвал, то я почему-то не пожелал 3-х из них заносить в протокол, а записал только одного ГИТШТЕЙНА.
А в самом деле, ничего этого не было и как видно из дела я его и не допрашивал. БРУСКИНА допрашивал РЕШЕТИЛО и он же производил ему очные ставки.
г) ЛИПМАН заявляет, что, допрашивая его, я предложил ему выбрать одну из 3-х организаций — сионистскую «БУНД» или «ГТУАМ» и назвать себя участником одной из этих организаций. Это абсурд.
Я и теперь не знаю, что это за организация «ПУАМ».
Ни 9 июля, никогда-либо в другое время я не вызывал ЛИПМАНА для подписи какого-то, заранее заготовленного протокола и такого в деле нет.
ЛИПМАНА 19 июня допрашивал не я, а РЕШЕТИЛО. На этом допросе также никакого, заранее заготовленного, протокола не было, а протокол писался РЕШЕТИЛО от руки в ходе допроса.
Никаких незаконных методов к ЛИПМАНУ я не применял.
Так было в действительности с ЛИПМАНОМ.
д) ЭПЕЛЬБАУМ — показал, что я якобы проводил ему очную ставку с ПЛАТИНСКИМ и в его отсутствие напечатал на машинке протокол этой очной ставки, который затем дал ему на подпись. По делу же видно, что очную ставку с ПЛАТИНСКИМ ему давал не я, а следователь ЛАВРЕНТЬЕВ и протокол этой очной ставки писан им лично не на машинке, а от руки.
Далее, ЭПЕЛЬБАУМ показал, что когда следователь ЭЙДЕЛЬМАН предъявлял ему протокол окончания следствия, он заявлял ему, что его показания вымышленные и даны им в силу применения к нему мер физического воздействия. Из дела видно, что ст. 200 УПК ему предъявлял не ЭЙДЕЛЬМАН, а следователь РЕШЕТИЛО, а ЭЙДЕЛЬМАН, будучи допрошен военным прокурором по этому вопросу[,] не подтвердил этих показаний ЭПЕЛЬБАУМА.
ЭПЕЛЬБАУМ далее показал, что его избивал также сотрудник по фамилии БЕРЕЗНЯК, тогда ни оперработника под такой фамилией не то, что в отделении, но и в Управлении не было.
е) ЭЙДЕЛЬМАН — бывш. начальник Комсомольского РО НКВД, будучи прикомандированным к отделу и работая некоторое время на следствии по этому делу, после того, как на допросе у военного прокурора был уличен в фальсификации даты, на протоколе допроса ЛЕВИНА[,] в свое оправдание показал, что якобы ШИРИН на совещании оперсостава давал указания — постановления и протоколы допросов обвиняемых датировать задним числом, чтобы таким образом скрыть нарушения норм УПК.
Далее ЭЙДЕЛЬМАН показал, что якобы я, на основании этих указаний ШИРИНА также давал подобного рода установки. Это неправда. Никому я таких указаний не давал и не слышал их от ШИРИНА.
Во-первых, ни одному из арестованных по этому делу, я никаких постановлений или протоколов (кроме одной очной ставки) не составлял, не утверждал, а поэтому и не мог давать указания составлять эти документы задним числом.
Во-вторых, в тот период времени такого рода нарушения, как несвоевременный допрос арестованного или предъявление ему обвинения и т. п., следственные действия являлись частым явлением и не преследовались в такой строгой мере, которая толкала бы нарушителей к подобного рода фальсификации. Что это было именно так, это видно на многих следственных документах и настоящего дела.
Таким образом, показания ЭЙДЕЛЬМАНА не отвечают действительности.
ВЫВОД:
1. Дело на националистическую организацию «БУНД» возникло без всякого моего участия на основании показаний ШЕЦЕН-ОЦЕНОВА, СЛАВИНСКОГО и ШВАРЦА X., произведенных НАДЕЖДИНЫМ, ШИРИНЫМ и РЕШЕТИЛО.
2. Следствие по этому делу я не вел. Его вели НЕЩАДИМОВ, РЕШЕТИЛО, ЛАВРЕНТЬЕВ и отчасти ЭЙДЕЛЬМАН — под общим наблюдением ШИРИНА.
3. Мое участие в следственных действиях по этому делу выразилось в том, что я:
а) Провел очную ставку между ШВАРЦ X. и ТЫЛИС П.
б) Участвовал в допросе ЭПЕЛЬБАУМА, УРИНЦОВА и КОГАНА.
В чем конкретно моя вина по этому делу?
Моя вина по этому делу состоит в том, что я:
а) Выполнил указание начальника отдела НАДЕЖДИНА и оформил арест (выписал постановление) на 9 чел., проходивших по этому делу;
б) При допросе КОГАНА проявил невыдержанность и допустил грубое нарушение советской законности, ударил его рукой один раз по лицу.
Других каких-либо нарушений по этому делу с моей стороны не было.
Необходимо отметить, что я, как молодой начальник отделения (был выдвинут на эту должность с оперуполномоченного за 5-6 месяцев до возникновения этого дела) почти никакого опыта по руководству отделения не имел, линию работы по еврейским буржуазным националистам не знал и, будучи загружен следствием по другим делам, меньше всего выполнял функции начальника отделения, являясь практически одним из следователей отделения.
В силу этого я не мог уделить должного внимания повседневному контролю за работой каждого следователя, работавшего по этому делу, тем более, что за ним наблюдал ШИРИН.
Вот все, что я могу пояснить по данному делу.
Никогда и нигде я не скрывал этого факта. О нем давно известно и в ЦК партии, и в МВД УССР и МВД СССР, т. к. я неоднократно указывал об этом в своих анкетных данных.
III. О других фактах, отмеченных в справке.
1. В справке указывается, что я, будучи начальником УМГБ [по] Дрогобычской области, якобы ослабил контроль за работой подчиненных периферийных органов, в результате чего в отдельных горрайорганах имели место случаи нарушения советской законности.
По этому вопросу я могу заявить лишь следующее, что:
а) Факты нарушения отдельными работниками советской законности действительно имели место;
б) Мною принимались все необходимые меры к тому, чтобы подобные факты не имели места, а нарушители советской законности строго наказывались вплоть до отдачи под суд.
2. В августе месяце 1947 г. в Стрелковском районе Дрогобычской области действительно бандитами, около села Ленина-Великая из засады был убит первый секретарь Райкома КП(б)У.
За допущение этого бандпроявления Политбюро ЦК КП(б)У тогда объявило мне и первому секретарю Обкома КП(б)У тов. ОЛЕКСЕНКО выговор.
Надо сказать, что и до этого бандпроявления УМГБ и горрайорганы МГБ под руководством Обкома партии провели большую работу по ликвидации бандитизма в области.
После этого решения ЦК КП(б)У и Обком партии, и УМГБ была улучшена работа по разгрому остатков бандитизма и указанный выговор ЦК партии с меня и ст. ОЛЕКСЕНКО был снят.
3. В справке указывается, что я, работая начальником УМГБ [по] Львовской области, проявлял грубость к подчиненным, склонность к преувеличению результатов работы, самоуверенность в своих способностях.
а) О грубости. Допускаю, что мог проявить отдельные факты грубости, особенно к работникам, уклонявшимся от работы.
б) О склонности преувеличивать результаты работы. Таких фактов не знаю и думаю, что это невозможно сделать в условиях строгого учета и отчетности, существующей в наших органах.
в) О самоуверенности в своих способностях. Известно, что я почти в течение целого года отказывался от должности начальника УМГБ по Львовской области и поступал так именно из-за неуверенности в своих способностях, однако никто с этим тогда не посчитался и помимо моего желания меня, постельно больного, все-таки назначили на эту должность. Это хорошо известно в ОК МВД УССР.
После того, как ЦК партии утвердил меня на эту должность, я, как коммунист, не мог, не имел права, проявлять неуверенность в своих и чекистского коллектива способностях покончить с бандитизмом в области. И эта задача при помощи и под руководством партийной организации чекистами области в основном была решена.
Таких коммунистов-чекистов, которые проявляли неуверенность в своих способностях выполнить задание ЦК партии по разгрому националистического бандподполья, снимали тогда с занимаемых ими постов и исключали из партии. И правильно делали.
4. Далее, в справке указывается, что в 1950 г. следственным отделом УМГБ [по] Львовской области, начальником которого я являлся, было прекращено значительное количество следственных дел с освобождением арестованных, а также со стороны ряда работников УМГБ и горрайорганов имели место факты грубого нарушения советской законности.
а) О прекращении дел. Действительно, в 1950 г. имели место факты прекращения следственных дел и освобождение арестованных из-под стражи.
Я не имею под руками справки, сколько таких дел было тогда прекращено, но каким мотивам и сколько арестованных по этим делам освобождено, но твердо помню, что арестованных, на избрание меры пресечения которых я лично давал санкцию, освобождено было единицы.
Несмотря, однако, на то, что таких арестованных, на арест которых я лично давал санкцию, освобождено было единицы, все же в целом по Управлению в течение года было освобождено несколько десятков арестованных.
Правда, среди этих освобожденных арестованных часть была арестована еще до меня, часть была арестована другими органами, а некоторые были освобождены по оперативным соображениям.
Значительная же часть из освобожденных была арестована по санкциям моих заместителей, в частности МИХАЛЬЧУКА, который по распределению обязанностей наблюдал за следственным отделом и, в связи с частыми моими выездами в районы для руководства боевыми операциями по ликвидации бандитизма, оставался за меня в УМГБ.
Необходимо также отметить, что многие арестованные из числа освобожденных, освобождены не потому, что были необоснованно арестованы, а в результате крайне плохой работы следственного отдела, возглавлявшегося полковником [А. А.] РАФАЭЛЬ, а также особой трудностью следственной документации, существовавшей тогда в западных областях.
Отмеченные существенные недочеты в работе следственного отдела, были выявлены бригадой МГБ УССР и тогда же, приказом МГБ УССР № 00383 за ослабление контроля за работой подчиненных мне был объявлен выговор.
Принятыми мною мерами по укреплению руководства следственного отдела и усилению личного контроля за арестами и следственной работой, положение дел было исправлено, а выговор с меня снят.
б) Действительно в 1950 г. со стороны отдельных работников УМГБ и горрайорганов МГБ Львовской области имели место факты нарушения советской законности, за что виновные были строго наказаны, а по Магеровскому району 3 или 4 оперативных работника отданы под суд Военного Трибунала.
5. И, наконец, в справке отмечаются еще два взыскания, разновременно наложенных на меня, а именно: в 1952 г. мне было поставлено на вид за плохую постановку воспитательной работы в отделе 2-Н по городу Львову, а в 1953 г. объявлен выговор за недостаточный контроль и слабое руководство разработкой агентурного отдела «ОБВАЛ» в бытность мою начальником УМГБ Львовской области.
В чем суть дела?
а) В 1950 г. отдел 2-Н по городу возглавлял полковник ЛУЗИНОВ, который с работой не справлялся, аппаратом руководил неудовлетворительно, мало требовал и слабо контролировал оперативных работников и, наконец, невыдержанно вел себя в быту. В отделе плохо была поставлена воспитательная работа.
Я неоднократно ставил вопрос перед ОК МГБ УССР, а также перед бывшим руководством МГБ УССР о снятии ЛУЗИНОВА и укреплении руководства отдела.
В том же 1950 г. бригада МГБ УССР проверявшая работу отдела 2-Н по городу также записала в выводах, что ЛУЗИНОВ не обеспечивает руководства отделом и подлежит освобождению.
Несмотря на все это, бывшее руководство и отдел кадров МГБ УССР не реагировали на мои требования о снятии ЛУЗИНОВА до тех пор, пока бывший секретарь парторганизации этого отдела ГОНЧАРУК не пропил несколько тысяч рублей партийных взносов и не скрылся.
Только тогда ЛУЗИНОВ был снят и со строгим взысканием понижен в должности до зам. начальника отделения.
По этому случаю и мне было тогда поставлено на вид, хотя я к этому времени во Львове уже не работал.
б) В 1949 г. УМГБ Львовской области было заведено агентурное дело «ОБВАЛ» на группу руководящих работников треста «Львовуголь» (ДАУТАШВИЛИ, КОЗЛОВ и др.), которые занимались припиской добычи угля, метража бурения, проводили по вредительски строительство, допуская большой перерасход денежных средств и материалов.
В процессе разработки основного лица дела — Управляющего трестом ДАУТАШВИЛИ прошла его связь с начальником УВС-1 подполковником ПАВЛЕНКО, в отношении которого поступила одна или две сводки, что он взял подряд в тресте «Львовуголь» построить шахту и электростанцию в Тростянецком шахтоуправлении и что строительство это он ведет плохо и дорого. О ПАВЛЕНКО нами своевременно был ориентирован ОКР ПрикВО.
После того, как по делу «Обвал» была проведена большая документация, возникла необходимость производства технической экспертизы специалистами инженерами-угольщиками. Но куда мы только не писали о присылке комиссии экспертов и в МГБ УССР, и в МГБ СССР, однако этот вопрос никто не решал. А между тем решать вопрос о реализации дела путем ареста разрабатываемых нельзя было без производства глубокой документальной экспертной ревизии, т. к. речь шла об аресте членов партии, номенклатурных работников ЦК КП(б)У, а ДАУТАШВИЛИ, кроме того, являлся членом Пленума Львовского Обкома КП(б)У.
В конце 1951 или начале 1952 г. по делу «ОБВАЛ» из МГБ СССР были получены письменные указания, в которых указывалось, что поскольку МГБ СССР фактов вредительства в этом деле не усматривает, то предлагает выделить из дела все официальные материалы и передать их областному прокурору для привлечения ДАУТАШВИЛИ и других к ответственности за должностные преступления, что и было сделано.
Впоследствии ПАВЛЕНКО был разоблачен как крупный аферист и государственный преступник, а само УВС-1 оказалось лжеорганизацией.
В связи с этим делом мне и был объявлен выговор с мотивировкой за недостаточный контроль и слабое руководство разработкой агентурного дела «ОБВАЛ». Взыскание это снято.
По Житомирской области, где я работал начальником УМГБ, я никаких взысканий не имел.
В заключение хочу сказать, что, находясь в рядах КПСС 26 лет и, работая в органах 22 года, я все свои силы, знания и умение отдавал борьбе за дело партии и нашей Советской Родины.
Я никогда не уходил от трудностей и не искал для себя больших и спокойных должностей.
С первых дней Великой Отечественной войны я принимал активное участие в организации партизанского движения, за что дважды награжден.
В период войны выполнял специальные задания, работая в оперативно-чекистских фронтовых группах.
С февраля 1944 по май 1952 г. я беспрерывно работал в западных областях Украины, честно выполняя задания ЦК нашей партии и правительства по ликвидации вооруженного бандподполья.
Были у меня недостатки, ошибки, но я всегда под руководством партийной организации старался их исправлять.
Зам. Начальника 4 управления МВД УССР,
полковник [подпись] МАЙСТРУК.
ОГА С Б Украины, Киев, ф. 12, д. 9179, том 2, арк. 143-171. Оригинал. Машинописный текст.