Письмо бывшего помощника начальника 2-го отделения 4-го отдела УГБ УНКВД по Западно-Сибирскому краю Б.И. Сойфера в ЦК ВКП(б) о массовых истязаниях заключённых в новосибирской тюрьме и провокационной работе внутрикамерной агентуры

27 мая 1939 г.

[г. Новосибирск]

РАПОРТ

9-го февраля 1937 года я был арестован по обвинению в том, что[,] будучи рабочим винокуренного завода на Украине в м[естеч]ке Бершади быв[шего] Тульчинского округа в 1927 году и будучи тогда комсомольцем[,] я якобы выступал на районном комсомольском собрании в защиту контрреволюционной] троцкистской оппозиции. Когда я во время следствия, несмотря на то, что было [это обвинение сфабриковано] лицами[,] занимавшимися созданием на меня свидетельских показаний о якобы моей виновности, доказал документами, что я[,] будучи комсомольцем и рабочим винзавода с 1924 по .1928 г. [и до] призыва в армию, а затем в Красной армии являлся активным комсомольцем и рабкором ряда центральных газет, часто выступал на собрании с критикой плохой работы отдельных лиц на заводе и что никогда не выступал в защиту к-p троцкистской оппозиции ни в комсомоле и ни в 1929 г. в партии (будучи уже тогда чл[еном] ВКП(б)), а наоборот[,] вел беспощадную борьбу с к-p троцкистами.

В своих показаниях, доказывая лживость созданных свидетельских показаний преступниками, работавшими в УНКВД: МОНТРИМОВИЧЕМ, МЕЛЬНИКОВЫМ и белогвардейцем ЛОРИЦЕМ[,] я вписывал в протоколы моих показаний изъятые у меня при обыске документы, сохранившиеся в партделе, переписку с редакциями газет, требовал запросить из района протоколы общих собраний с моими выступлениями, эти протоколы были УНКВД получены и никаких моих выступлений в защиту к-p троцкистской оппозиции не было, а были выступления против отдельных лиц[,] разлагавшие производство, портившие оборудование и занимавшиеся хищениями[,] и так как законченное в это же время аналогичное дело на арестованного в один день со мной КАЦЕНА (быв[шего] оперативного уполномоченного 5-го отдела) было в мае 1937 года в Москве прекращено и КАЦЕНА было предложено из под стражи освободить, то созданное на меня фиктивное дело о якобы моем выступлении в 1927 году на районном комсомольском собрании в защиту к-p троцкистской оппозиции нельзя было никуда посылать, ни в суд, ни на особое совещание [при НКВД СССР], ибо в моих показаниях были по моему категорическому настоянию вписаны изъятые у меня при обыске документы и полученные УНКВД протоколы общих собраний с моими выступлениями за время моей работы на заводе и оно[,] как фиктивно созданное дело[,] было бы судом прекращено, то в мае 1937 года руководство УНКВД [-] МИРОНОВ и ГОРБАЧ совместно с особо-уполномоченным МОНТРИМОВИЧЕМ, боясь посылать мое дело на Особое Совещание, что-бы оно не было прекращено, как и дело КАЦЕНА, дали задание создать на меня 2-ое фиктивное дело, что якобы я был завербован в 1936 году в к-p правотроцкистскую организацию и примененными ко мне пытками в Июле 1937 года в 4-ом отделе УГБ УНКВД Зам. Нач. отдела ПОГОДАЕВЫМ под руководством Нач. отд[ела] ПОПОВА Серафима Павловича требовали от меня подписать готовый[,] ими составленный и отпечатанный протокол якобы моего допроса, тогда как они меня не допрашивали, кроме меня[,] в этом протоколе были записаны еще как участники к-p право-троцкистской организации 6 сотрудников УГБ УНКВД[,] и только потому, что я этот фальшивый[,] ими сфабрикованный протокол отказался подписать, из меня сделали тогда инвалида, затем вновь назначенным их ставленникам] Нач. 4-го отдела провокатором ПАСТАНОГОВЫМ была арестована моя жена ДЮРЯГИНА А. А., активная комсомолка [и] студентка 5-го курса Мединститута, отличница[,] и [после] примененной к ней выстойке и оскорблениями она была доведена до полуобморочного состояния и подписала фальшивый, составленный под руководством ПАСТАНОГОВА протокол, что якобы она знала о к-p право-троцкистской деятельности мужа и вела к-p агитацию против вождей партии. Жену мою ПОСТАНОГОВ арестовал только за то, что она ему как Нач. 4-го отдела позвонила по телефону [и] спросила, что случилось с мужем[,] и написала тов. СТАЛИНУ письмо о моем аресте, но оно было из почты изъято и не направлено тов. СТАЛИНУ. После ареста жены были конфискованы все принадлежавшие нам вещи и таким путем отдельными лицами[,] провокаторами-преступниками[,] работавшими тогда в УНКВД[,] была разрушена вся моя семья. Лишь только в марте 1939 года, когда мне удалось послать из тюрьмы заявление, которое было адресовано Нач. УНКВД Майору госбезопасности тов. КУДРЯВЦЕВУ и мое заявление было вручено тов. КУДРЯВЦЕВУ, началось объективное расследование моего дела [и] проверка созданных на меня фальшивых материалов и была вскрыта вся гнусная фальсификация имевшихся в деле материалов[,] и я после 26 месяцев содержания меня под стражей[,] я был из под стражи освобожден 26-го Марта 1939 года.

После освобождения я через УНКВД по НСО подал на имя Комиссара Госбезопасности 1-го ранга тов. БЕРИЯ и Майора Госбезопасности тов. КУДРЯВЦЕВА заявление на 36 печатных листах[,] в котором более подробно изложил[,] как было создано на меня фиктивное дело и все, что было сделано со мной и моей семьей отдельными лицами[,] работавшими тогда в УГБ УНКВД, создававшие на меня фиктивное дело методами[,] позорящие органы НКВД, в этом же заявлении я написал, что[,] находясь 26 месяцев в тюрьме, мне из рассказов лиц[,] находившихся со мной в одной камере[,] известны ряд преступных действий отдельных работников УНКВД по НСО, применявшие пытки к арестованным, заставляя их подписывать готовые, сочиненные ими самими (сотрудниками) протоколы и писать показания самим арестованным под их[,] сотрудников[,] диктовку. Я прошу ЦК ВКП(б) и тов. БОРКОВА[,] читая мое настоящее заявление, затребовать и прочесть поданное мною заявление Наркому и Нач. УНКВД по НСО 7-го апреля 1939 года по моему делу, в настоящем заявлении я излагаю Вам известные мне следующие факты.

В УНКВД по НСО под руководством врагов Нач. УНКВД ГОРБАЧА и МАЛЬЦЕВА, Нач. 4-го отдела ПАСТАНОГОВА, Нач. 1-го отделения 4-го отдела ДЛУЖИНСКОГО [их подчинённые,] занимаясь политическим вредительством, применяли к арестованным пытки и методы «следствия» [,] позорящие органы НКВД и являющиеся к-p деятельностью против генеральной линии партии. О их к-p политическом вредительстве в их работе мне известно следующее:

1. Арестованный быв[ший] секретарь Октябрьского Райкома ВКП(б) гор. Новосибирска СИЛАНТЬЕВ рассказал мне, что он работал инструктором в одном из Райкомов партии города Москвы (кажется[,] Бауманский[,] точно не помню), жена его[,] ФРУМКИНА[,] кончила ИКП [и] в конце 1936 года она была направлена в Новосибирск на работу в Крайком ВКП(б) и вместе с ней приехал в Новосибирск и он (Силантьев). В Новосибирске он работал 2-м секретарем Райкома ВКП(б), а в 1937 году он был избран 1-м секретарем Райкома и что[,] после ареста ФРУМКИНОЙ[,] он написал и отправил тов. СТАЛИНУ телеграмму, в которой изложил о неправильном аресте ФРУМКИНОЙ и просил в телеграмме т. СТАЛИНА дать указание проверить материалы[,] послужившие поводом [для] ее ареста, так как они являются клеветническими. После направления телеграммы тов. СТАЛИНУ он зашел к секретарю Обкома АЛЕКСЕЕВУ и рассказал ему, что он сейчас отправил тов. СТАЛИНУ телеграмму о неправильности ареста ФРУМКИНОЙ. Через несколько дней после отправления телеграммы он был арестован. После ареста СИЛАНТЬЕВА в камеру не поместили, а привели[,] по распоряжению ПАСТАНОГОВА[,] прямо в кабинет к БОЛЬШАКОВУ[,] и в течение 33 дней ему был устроен конве[й]ерный «допрос»[,] и его пытали, не выпускали из кабинета, есть давали один раз в день через 3-4-5 дней и не давали спать, заставляя все время сидеть на устроенной для пыток табуретке, и когда[,] сидя на табуретке[,] он[,] измученный[,] дремал, то его БОЛЬШАКОВ избивал кулаками под бок и 60 часов ПАСТАНОГОВ и БОЛЬШАКОВ продержали его стоя на ногах, пока он не упал на пол, т. к. ноги у него опухли, что он даже не мог снять сапоги с ног. Во время применения к нему пыток его два раза заводили в кабинет к ПАСТАНОГОВУ[,] садили его на табуретку по середине комнаты и ему устраивали карусель[,] выражавшаяся в следующем: вокруг него[,] сидящего на табуретке по середине комнаты[,] ходили 7 сотрудников, среди них он знал только фамилии ПАСТАНОГОВ, ДЛУЖИНСКИЙ и БОЛЬШАКОВ, остальных не знает[,] и ругая его нецензурной руганью[,] тыкали в его тело пальцами и говорили, пиши показание, все равно будешь писать, мы тебя заставим писать, нас больше[,] видешь[,] мученик[,] контрик какой сидит[,] и еще ряд других издевательств, эта карусель в кабинете ПАСТАНОГОВА под его руководством продолжалась больше часа и была устроена два раза. За все 33 дня его нахождения на конве[й]ере в кабинете ПАСТАНОГОВЫМ и БОЛЬШАКОВЫМ было принято еще целый ряд других над ним издевательств и беспощадная позорнейшая ругань, которую он мне рассказал, но я не буду описывать ее[,] и все это делалось, чтобы он[,] СИЛАНТЬЕВ, начал сам своей рукой под диктовку сотрудника писать на себя, что он к-p право-троцкист и проводил к-p правотроцкистскую работу, он писать этой лжи не стал[,] несмотря на все примененные к нему пытки. На 30-й день пыток его ПОСТАНОГОВЫМ и БОЛЬШАКОВЫМ, когда он уже был измучен без пищи, сна и избиениями, у него открылся залеченный 10 лет тому назад процесс туберкулеза и началось кровохарканье, при этом ему нужно было немедленно лечь в больницу и нужен был полный покой, чтобы остановить кровохарканье, когда он по этому вопросу обратился к ПОСТАНОГОВУ и БОЛЬШАКОВУ, то они ему сказали[:] «напиши нам показание, и мы тебя положим в больницу и будем лечить[»,] он не согласился писать лжи, тогда он начал просить, чтобы ему дали возможность полежать на полу в комнате, если они не хотят его пустить в камеру, то он получил ответ, если писать не будешь, то здесь здохнешь[,] и заставляли его только сидеть на табуретке. Медпомощи он не получил и вместо того, чтобы лежать не двигаясь, его заставляли сидеть на табуретке и подбивали ему бока, кровохарканье усиливалось и на 33 день у него началось сильное кровотечение, когда его кровью начал заливаться пол в комнате БОЛЬШАКОВА, то БОЛЬШАКОВ ушел договариваться с ПОСТАНОГОВЫМЦ и СИЛАНТЬЕВА увели в камеру, в которой сидел помощник ПОСТАНОГОВА[,] известный троцкист, бандит[,] провокатор ФРАНКО[Н]ТЕЛЬ. Когда выводные под руки ввели СИЛАНТЬЕВА из кабинета БОЛЬШАКОВА в камеру, т. к. он не мог ходить уже, ноги от выстойки были опухшие, кровь из легких лилась, то ФРАНКОТЕЛЬ снял СИЛАНТЬЕВУ сапоги[,] разрезав голенища, потому, что ноги были так опухшие, что сапоги не слазили с них[,] и он начал обрабатывать СИЛАНТЬЕВА, чтобы он начал писать показания, иначе он умрет здесь в камере от кровотечения, а так он будет лечиться в больнице и т. д. и т. п. [,] дал СИЛАНТЬЕВУ бумагу и карандаш, продиктовал ему содержание заявления и СИЛАНТЬЕВ написал под диктовку ФРАНКОТЕЛЯ заявление о якобы своей виновности в к-p право-троцкистской деятельности и заявил, что согласен об этом писать показания. В этот же день он был вызван сотрудником ИЛЬИНЫМ [и] написал под диктовку при излиянии крови и кашля показания, после чего ему преподнесли готовые написанные протоколы, отредактированные ПОСТАНОГОВЫМ[,] и он их подписал и был отправлен в тюремную больницу. Находясь в больнице тяжело больным с высокой температурой[,] к нему приезжал сотрудник 4-го отдела (фамилию его сейчас не помню) и привез ему подписывать еще один готовый протокол и сказал ему, что если он протокол этот не подпишет, то он будет выписан из больницы, то СИЛАНТЬЕВ и этот протокол подписал. При обыске у СИЛАНТЬЕВА было изъято 700 рублей денег, он[,] будучи тяжело больным[,] подавал несколько заявлений на имя ПАСТАНОГОВА с просьбой выдать ему хоть 50 рублей денег из его же 700 рубл., а в апреле 1938 года в палату тюремной больницы приходил Зам. Нач. 4-го отдела ДЫМНОВ, СИЛАНТЬЕВ к нему обратился, просил у него, чтобы он выдал ему 50 руб. из взятых у него при обыске 700 руб., ДЫМНОВ себе записал и обещал деньги ему прислать, но ни по заявлениям, и не пообещанию ДЫМНОВА СИЛАНТЬЕВ деньги не получил, чтобы иметь возможность купить себе в ларьке что[-]либо поесть, здоровье[,] подорванное у него в связи с конвейерным допросом и пытками[,] все время ухудшалось, и в июне месяце 1938 года он умер.

За несколько дней до смерти СИЛАНТЬЕВ мне сказал, [что] я[,] наверное[,] скоро умру[,] и начал просить меня, что если я выздоровею и мне предоставиться когда[-]нибудь возможность, то он просит меня, чтобы я написал в ЦК тов. СТАЛИНУ все то, что он мне рассказал о своем деле и примененных к нему пытках[,] и просил написать тов. СТАЛИНУ, что в показаниях его заставили подписать, что он телеграмму тов. СТАЛИНУ хотел послать, чтобы якобы дискредитировать органы НКВД (КОРПУЛЕВ мне рассказал, что телеграмма СИЛАНТЬЕВА тов. СТАЛИНУ МАЛЬЦЕВЫМ и ПОСТАНОГОВЫМ была из почты изъята и тов. СТАЛИНУ не отправлена, и что никогда к-p троцкистом он не был, что все это ложь и подписал он это только в результате пыток и кровью, что сам он уральский рабочий, из семьи рабочего и что ПАСТАНОГОВ и БОЛЬШАКОВ замучили его в 34-х летнем возрасте.

2. Арестованный МАСЛЕННИКОВ мне рассказал, что приехал в Новосибирск из Урала в начале 1938 года и он был выдвинут директором Сиблестреста, проработал 6 месяцев в этой должности, он был арестован, его заставляли писать лично под диктовку ПАСТАНОГОВА и его помощников (фамилию их не помню, но их можно установить из протоколов его следдела), что он является участником к-p право-троцкистской организации и проводил к-p вредительскую работу. Когда он отказался это сделать, то его продержали на «конве[й]ере» и выстойке 8 дней, несколько раз его ударили в живот, издевались над ним, не давали есть и пить и наконец он[,] будучи доведен до болезненного состояния в результате применениях к нему пыток[,] вынужден был писать и подписывать все предложенные ему протоколы. После того, что он подписал приподнесенные ему протоколы[,] его положили в тюремную больницу, из больницы в тяжелом болезненном состоянии его взяли во внутреннюю тюрьму УНКВД, продержали его больным около месяца и заставляли его еще подписывать протоколы очных ставок с другими работниками лесного хозяйства и предупредили его, что если он не будет на очных ставках подписывать протоколы, то его лечить не будут и он умрет в камере.

МАСЛЕННИКОВ[,] будучи тяжело больным[,] подписал протоколы очных ставок[,] какие только не приподносили ему работники 4-го отдела под руководством ПАСТАНОГОВА, и только после того, что от него были получены подписи, как он сказал[,] фальшивых протоколов, его увезли обратно в тюремную больницу и на 4-й день после того, что его привезли в больницу[,] он умер.

3. Арестованный заведующий] РайЗО Убинского района ШЕЛЕГОВ в декабре 1938 года рассказал мне, что в 4-ом отделе под руководством ПАСТАНОГОВА и ДЫМНОВА его пытали, заставляли сидеть на табуретке с подложенными железками, которые резали тело, из ран текла кровь, в течение 5 дней его держали на конве[й]ерном допросе, несколько раз ударили его, заставляли стоять на ногах[,] пока не довели до тяжелого болезненного состояния, когда он уже не мог больше терпеть, то он согласился под диктовку следователя писать на себя и других, что он является участником к-p право-троцкистской организации, что его завербовал бывш[ий] Зав. Сельхозотделом Райкома ВКП(б) и т. д., а затем уже подписал готовые приподнесенные ему протоколы, после того, что [он] подписал протоколы[,] ему устроили передачу и письмо от жены[,] и положили его в тюремную больницу, находясь в больнице[,] ему следователь ввиде заботливости привез из передачи жены папиросы, масло и дал прочесть письмо, затем сказал ему, что он ему устроит очную ставку с Зав. сельхозотделом Райкома партии, который не подписал приподнесенные ему протоколы[,] и что ШЕЛЕГОВ должен на очной ставке подтвердить, что он ШЕЛЕГОВА вербовал в к-p право-троцкистскую организацию и по его заданию ШЕЛЕГОВ якобы проводил вредительскую работу в сельском хозяйстве. Когда ШЕЛЕГОВ заявил, что он подтвердить на очной ставке это не может, потому, что ничего подобного не было, тогда приехавший сотрудник ему заявил, что если он не подтвердит на очной ставке подписанные показания, то его из больницы выпишут и лечить его не будут в камере. На следующий день в тюремную больницу вторично приехал этот сотрудник, вызвал из палаты больницы ШЕЛЕГОВА и договорился с ним, что он подпишет написанное ими якобы его[,] ШЕЛЕГОВА[,] показания на очной ставке с Зав. сельхозотделом Райкома (фамилию я его забыл), затем он вызвал из камеры быв[шего] зав. сельхозотделом Райкома и ШЕЛЕГОВ этот приподнесенный ему сотрудником протокол очной ставки подписал, а тот подписал отрицательный ответ и вот так была проведена очная ставка. Если захотят проверить, что мое следдело липовое, то пусть возьмут и прочтут его, тогда убедятся, что в протоколах допроса якобы меня и других из нашей группы вписаны фамилии еще около 15 коммунистов, работавшие в районе и часть из них лучшие пред- колхозов, все эти коммунисты вписаны по указанию ПАСТАНОГОВА и ДЫМНОВА, как участники к-p право-троцкистской организации, но их уже не успели арестовать и в след-дело[,] когда я с ним знакомился[,] вложено постановление, в котором указано, чтобы на этих коммунистов дело выделить отдельно. На следствии спрашивали, кто ваши знакомые и стоило назвать фамилии людей, которых знаешь[,] и их фамилии вперед записывались на бумажке, а затем [в] протокол[е], который давали подписывать, эти все фамилии людей уже были вписаны и числились как участники к-p право-троцкистской организации.

Об этом же следделе, что оно фиктивное и, что примененными пытками заставили подписать протоколы как участника этой-же к-p троцкистской группы[,] мне рассказывал арестованный бывш. райпрокурор Лубенского района НИКИТИН[,] и он говорил, что он подал заявление в феврале месяце 1939 года и отказался от всех подписанных им в результате принуждения фиктивных протоколов о якобы своей виновности и виновности других в к-p право-троцкистской деятельности.

4. Арестованный Райпрокурор Мариинского района ГРАНИН рассказал мне, что ПАСТАНОГОВ и ДЛУЖИНСКИЙ держали его 7 дней на конве[й]ере, и на выстойке, заставили его подписывать протоколы о якобы его принадлежности к к-p право-троцкистской организации, находясь на конве[й]ере[, он помнит, как] в комнату[,] где его держали[,] зашел МАЛЬЦЕВ и ПАСТАНОГОВ[,] отругали его беспощадной руганью и заявили, что все равно подпишешь[,] тебя заставят подписать[,] и после этого над ним начали еще больше издеваться, пытать и ругать его, в результате он подписал протоколы, что он якобы является участником к-p право-троцкистской организации, после допроса он заболел и лежал в тюремной больнице. ГРАНИН из тюрьмы подал заявление об отказе от подписанных им показаний и просил, чтобы его вызвал в Москву прокурор Союза для дачи ему лично показаний по его делу и ряду других вопросов.

5. Арестованный ВИКЕР[,] доцент Томского Мединститута, член ВКП(б)[,] рассказал мне, что[,] будучи арестован, ему ОВЧИННИКОВ, бывш. Нач. Томского ГО НКВД[,] предложил дать показания, на директора Мединститута РОЗЕТ, что он контрреволюционер и право-троцкист[,] занимался вредительством в учебе по подготовке кадров и т. д. Когда ВИКЕР заявил, что он такие показания на РОЗЕТ дать не может, потому что ему об этом ничего не известно, то ОВЧИННИКОВ передал его работнику 4-го отделения МИРОНОВУ и сказал ему, чтобы он чем угодно добился от ВИКЕРА, чтобы он подписал показания на РОЗЕТ о его принадлежности к к-p троцкистской организации. И над ВИКЕР начались издевательства и пытки. Сначала его МИРОНОВ держал несколько дней на конве[й]ере и[, держа] стоя на ногах, не давал есть и спать, толкая его и ругая безпощадной руганью с требованием; пиши показания, [всё равно] будешь писать и т. д. Когда он категорически отказался писать ложь и подписывать фиктивные показания, несмотря на все издевательства, то его поместили без всяких вещей в карцер на цементный пол и, в течение 40 дней держали только на хлебе и воде в карцере, требуя от него примененными пытками подписывать липовые показания.

После 40 дней нахождения на хлебе и воде[,] лежа на цементном полу в карцере, ВИКЕР заболел цынгой. Медпомощь ему не оказывали и больным его продолжали держать на конве[йе]ре, заставляя подписывать протоколы о к-р деятельности РОЗЕТ, и что РОЗЕТ его завербовал в к-p право-троцкистскую организацию, но ВИКЕР[,] несмотря на все пытки, липовые показания не подписывал. В июле 1938 года его этапировали в УНКВД в г. Новосибирск и от цынги у него было кровоизлияние ног и он не мог двигаться, лежал в камере, арестованные [этой] камеры начали требовать, чтобы его положили в больницу, иначе камера откажется от приема пищи и объявит голодовку, и только тогда его поместили в тюремную больницу.

В сентябре месяце его из тюрьмы увезли в УНКВД, он еще был болен[,] ибо после болезни цынгой хромал от осложнения и его в УНКВД ПАСТАНОГОВ продержал на конве[й]ере 3 дня без пищи и сна[,] требуя уже только «сознаться» в том, что его РОЗЕТ завербовал в к-p право-троцкистскую организацию, т. к. обработкой РОЗЕТА под руководством ПАСТАНОГОВА добились его подписи протокола, что им ВИКЕР был завербован в к-p право-троцкистскую организацию. Сначала хотели использовать ВИКЕРА как резидента органов [НКВД], чтобы получить от него фальшивый протокол на РОЗЕТА, но ПАСТАНОГОВУ этого не удалось, то использовали РОЗЕТА [для показаний] на ВИКЕРА.

6. К арестованному ОХОТЧИНСКОМУ[,] секретарю парткома редакции газеты «Советской Сибири»[,] в результате примененных пыток к нему под руководством и установкам ПАСТАНОГОВА[,] требуя от него подписывать фиктивные, составленные ПАСТАНОГОВЫМ протоколы о якобы его принадлежности к к-p право-троцкистской организации, сделали из него инвалида. Он мне рассказал, что несколько дней под руководством ПАСТАНОГОВА его держали на конве[й]ере без пищи и сна, заставляли стоять на ногах, выбивали из- под него табуретку[,] на которой он сидел, несколько раз ему ткнули кулаком в бока. До конве[й]ера его держали в специально устроенной для пыток холодной камере[,] в которой стены были сырые от таившего покрытого их снегом.

Несмотря на все примененные к нему пытки[,] он все-таки отказался писать и подписывать липовые протоколы, тогда на 5-й день конве[й]ера ему предъявили выписанные ордер на арест его жены и сказали, ну что[,] будешь писать, что требуем или нет, если писать не будешь, то арестуем жену, и он[,] желая спасти жену от ареста и [предчувствуя] гибель двух своих детей[,] согласился писать продиктованные ему показания, и подписал приподнесенные отредактированные ПАСТАНОГОВЫМ протоколы. Находясь больше года в тюрьме в самых тяжелых условиях, и в результате примененных к нему пыток, он заболел и в январе 1939 года он уже не мог ходить, лежал в тюремной больнице больным с сильным кровотечением. ОХОТЧИНСКИЙ из камеры и больницы подал на имя ПРОКУРОРА СибВО несколько заявлений об отказе от всех подписанных им фальшивых [и] выдуманных ПАСТАНОГОВЫМ протоколов и о примененных к нему пытках при допросе, в результате которых заболел, а в январе 1939 года он был уже при смерти.

7. Арестованный ЖУДРО[,] быв. зав. Горздрава и ФТИ г. Томска[,] и ФЕДУЛОВ[,] Главный бухгалтер Кузбассугля[,] рассказывали, что примененными к ним конве[й]ерным допросом и обработкой, запугиванием ареста жен, обещаниями, что им будет небольшое наказание по их делам[,] их заставили подписать на себя и других коммунистов протоколы, что те и они являются участниками к-p право-троцкистской организации[,] занимались контрреволюционным вредительством, диверсионной и террористической деятельностью, после того, что они подписали готовые фальшивые протоколы, приподнесенные им [и] составленные Нач. отд[ела] ПАСТАНОГОВЫМ и др. на себя и других коммунистов, о к-p деятельности ничего не знают[,] им создали условия, давали передачи, устраивали переписку с семьей и т. д. Перед судом [выездной сессии] Военной Коллегии в октябре-ноябре 1938 года началась усиленная обработка их и других арестованных и подготовка их к суду ВК. По заданиям МАЛЬЦЕВА и ПАСТАНОГОВА они и другие арестованные вызывались из камер[,] опрашивали их [о том,] в чем [они] нуждаются, устраивали вещевую и продуктовую передачу, брали письма семье и давали письма от семьи, создали самые лучшие условия и настроения в камере[,] и все это делалось для того, чтобы они подтверждали на Военной Коллегии и прокурору подписанные ими показания. Если этого арестованного должны были судить, то с вечера предыдущего дня арестованный с вещами брался из камеры, вещи оставлялись в дежурке ДПЗ, а арестованный уводился в комнату Управления [НКВД,] где сидел работник 4-го отдела[,] подготовленный ПАСТАНОГОВЫМ[,] и тут арестованного угощали ужином или обедом из столовой, буфета, затем да[ва]ли обвинительное заключение и обрабатывали их подтверждать эти подписанные им лживые показания на В[оенной] К[оллегии], здесь-же в комнате у следователя арестованный в эту ночь спал и на следующий день его заводили на суд Выездной Сессии Военной Коллегии.

В Ноябре 1938 года[,] после того, что [было им обещано, они и другие были приговорены к расстрелу. После того, что приговор ВК был отменен и военная коллегия была из Новосибирска отозвана[,] в камеру к нам и по другим камерам вечером по заданию МАЛЬЦЕВА и ПАСТАНОГОВА зашел Нач. ДПЗ КОРНИЛЬЕВ и назвал фамилии всех, кто находился в камере[, и назвал их как] «отказавшиеся на ВК от своих показаний» и велел им собраться с вещами и увел их из камеры, создав такое впечатление, что их[,] как отказавшихся от своих показаний ведут расстреливать. Через пару часов КОРНИЛЬЕВ вторично зашел в камеру и заявил оставшимся арестованным, приговоренным к расстрелу, что в связи с тем, что они на ВК подтверждали свои показания, то в отношении их как разоружившихся руководство УНКВД, т. е. МАЛЬЦЕВ и ПАСТАНОГОВ, считало приговор к расстрелу слишком жестоким и подали ходатайство перед правительством об отмене этого приговора, и по их ходатайству правительство приговор к расстрелу им отменило, и каждому из арестованных дал расписаться, [что] «мне объявлено, что приговор ВК отменен»; в этот-же день и на следующий день, каждый из арестованных вызывался в 4-й отдел ПАСТАНОГОВЫМ и выделенными им сотрудниками и эти арестованные обрабатывались, что они должны еще раз у ПАСТАНОГОВА в присутствии прокурора подтвердить подписанные ими показания и больше им расстрела не будет и т. д. и т. п.[,] и тут-же из кабинета сотрудника 4-го отдела арестованного вводили в кабинет к ПАСТАНОГОВУ, а там сидел помпрокурора СибВО и ПАСТАНОГОВ, обманывая его, снова брал от арестованного протокол допроса, подтверждающий якобы свои «показания». ЖУДРО и ФЕДУЛОВ в результате ПАСТАНОГОВСКОГО допроса были искалечены: ЖУДРО ослеп и ФЕДУЛОВ заболел, и оба лежали в марте 1939 г. в тюремной больнице.

8. Арестованные секретарь Панкрушихинского Райкома ВКП(б) БОСЫХ рассказал мне, что, будучи арестован, ранее работавший с ним в Томском Горкоме ВКП(б), а в последнее время в Новосибирске РАДЬКО в результате конвейерного допроса и примененных к нему пыток: избиение, содержание его в карцере, подписал на себя и на него, БОСЫХ, что он и БОСЫХ являются участниками к-p право-троцкистской организации, после того, что он подписал Пастаноговские протоколы, его обработали передачами от семьи, перепиской с семьей, [переданными] литературой и деньгами, и РАДЬКО стал на к-p путь: подписывал на кого бы ему не предлагали и что-бы ему не предлагали протоколы, ходил на любые очные ставки и РАДЬКО подписал после такой обработки протоколы на него (БОСЫХ), что он якобы знает о к-p троцкистской деятельности БОСЫХ, и эти протоколы брались по заданиям ПАСТАНОГОВА, чтобы БОСЫХ осудить, т. к. он сам ничего не подписал из лживых протоколов, несмотря на то, что его держали в камере пыток и он заболел и не мог ни ходить, ни стоять и поэтому ему конве[й]ерный допрос с избиениями не устраивали, он из камеры с кровохарканьем был положен в тюремную больницу, только тогда, когда камера потребовала, объявив голодовку, чтобы его [как] больного положили в больницу, то тогда лишь он был положен в больницу.

9. Арестованный ХАРЬКОВ, директор конфетной фабрики, под руководством ПАСТАНОГОВА был обработан, чтобы он писал показания на знакомых ему коммунистов и что он должен в своих показаниях записать, что им завербованы и что он знал о принадлежности к к-p право-троцкистской организации несколько десятков человек, за гнусную работу ХАРЬКОВУ были созданы прекрасные условия. В камере его кормили обедом, ужином и завтраком из ресторана давали передачи и письма от семьи, давали деньги, литературу и пр. В результате ХАРЬКОВ под диктовку следователя и [по] своей инициативе записал в протокол и несколько десятков коммунистов, как принадлежащих к к-p правотроцкистской организации, и пару десяток человек[,] им якобы лично завербованных в к-p право-троцкистскую организацию, а в камере ХАРЬКОВ говорил, что нужно как можно больше записывать коммунистов в протоколы, что они контрреволюционеры, чтобы было больше арестовано, тогда в ЦК скорее обратят внимание на арест коммунистов и их освободят, а мы будем в дружбе со следствием, получать передачи и т. д. Вписанные в протоколы Харьковым коммунисты как участники к-p право-троцкистской организации по этим его показаниям они арестовывались, под руководством Пастаногова выбивались подписи под показания, что эти арестованные являются участниками к-p правотроцкистской организации, а Харьков использовывался на любые очные ставки. Тоже самое, только не помню[,] в каком отделе[,] сделали с Нач. пож[арной] охраны и политруком гор. Новосибирска (фамилии их не помню)[:] их посадили в одну камеру, чтобы они все вспоминали фамилии известных им коммунистов, чтобы их вписать как участников к-p право-троцкистской организации, их вызывали каждый раз из камеры и они все называли фамилии коммунистов, чтобы их вписывать в протоколы как ими завербованные в к-p право-троцкистскую организацию, и они эти протоколы подписывали.

Пастаногов[,] работая Нач. 4-го отдела УГБ УНКВД[,] в своей практической работе проводил к-p троцкистскую деятельность, выражавшаяся в следующем: Осужденного уже 2-ой раз кадрового махрового бандита контрреволюционного троцкиста на 10 лет за к-p троцкистскую деятельность ФРАНКОНТЕЛЬ ПАСТАНОГОВ не этапировал в тюрьму отбывать наказание, а договорился с ним и оставил его с конца 1936 г. до марта 1939 года в ДПЗ, чтобы он ему помогал обрабатывать имевшихся среди арестованных и невиновных коммунистов, чтобы они писали заявления и показания, что они и другие коммунисты являются к-p троцкистами. Для этого Пастаногов в ДПЗ хорошо оборудовал ФРАН- КОНТЕЛЮ камеру с постелью, устроил ему питание из ресторана по выбору в меню, давал ему деньги, литературу, газеты, свидание и переписку с женой и т. д. [,] и этот махровый контрреволюционер] троцкист провокатор являлся основным помощником Пастаногова по уничтожению отдельных невиновных коммунистов, даже в камере ему было Постаноговым предоставлена возможность проводить к-p троцкистскую работу, клеветать на партию и ее вождей. Под диктовкой ФРАНКОНТЕЛЯ с предварительными инструктажем его Постаноговым, арестованные коммунисты[,] не хотевшие писать неправду, обманывать партию и подписывать клевету на себя и других коммунистов, сажались к нему в камеру и писали заявления и показания о к-p правотроцкистской деятельности, выдуманной ФРАНКОНТЕЛЕМ и ПАСТАНОГОВЫМ, чтобы больше арестовывать и судить невинных людей. Многих[,] кого избивали при конве[й]ере[,] в камеры не пускали, а прятали их в камере на обработку к ФРАНКОНТЕЛЮ. По спискам арестованных по камерам[,] имевшиеся в 8-м отделе, ныне [это] 1-й спецотдел[,] можно видеть[,] в какой камере сидел ФРАНКОНТЕЛЬ и кто побывал у него на обработке из арестованных (если только они вписывались в эти списки). Помощником у ПАСТАНОГОВА ФРАНКОНТЕЛЬ пробыл с конца 1936 года до марта 1939 года, в марте 1939 года ПАСТАНОГОВ ФРАНКОНТЕЛЯ держал в 6-ой камере в тюрьме с арестованными Мариинским прокурором ГРАНИНЫМ, МОРОЗОВЫМ и др. Этот же ФРАНКОНТЕЛЬ использовался ПАСТАНОГОВЫМ для подписи любых показаний на коммунистов и [подписывал] любые очные ставки. В марте 1939 года ПАСТАНОГОВ ФРАНКОНТЕЛЯ из 6-ой камеры тюрьмы куда-то спрятал.

О деятельности ПАСТАНОГОВА и ФРАНКОНТЕЛЯ нужно допросить бывш. сотрудника 4-го отдела КОРПУЛЕВА, который знает очень много конкретных фактов их к-p деятельности по созданию фиктивных дел и протоколов допроса.

Так же как и ФРАНКОНТЕЛЬ[,] на протяжении 2-х лет в камерах в качестве помощника врагам МАЛЬЦЕВУ и ПОСТАНОГОВУ содержался известный контрреволюционер] бандит троцкист ОБЕРТАЛЕР, этот провокатор использовывался всеми отделами, он подписывал любые показания на арестованных, выходил на очные ставки с арестованными, даже таких [лиц], которых он не знал и не видел[,] и на очных ставках подписывал — протоколы, какие бы следователями написаны бы не были, кроме того[,] в камерах обрабатывал арестованных, что нужно подписывать и писать ложные показания, так как это якобы нужно партии и т. д. Даже в камере ему была предоставлена возможность проводить к-p троцкистскую работу. За эту контрреволюционную работу он получал деньги и продукты. После каждого вызова подписывать протоколы ОБЕРТАЛЕР возвращался в камеру и в полах [одежды] приносил колбасу, папиросы, рыбу, масло, белую булку и пр., это была ему оплата за подписи протоколов. Подробные факты о деятельности Оберталера в течении 2-х лет знает освобожденный быв[ший] нач[альник] Оперпункта НКВД ст[анции] Инская т. БАЛИЦКИЙ.

За эту гнусную к-p работу ОБЕРТАЛЕРУ обещали, что он будет освобожден из под стражи, он все время в конце 1938 года готовился к освобождению и в камере он заявлял, что он работникам УНКВД ГОРБАЧУ, МАЛЬЦЕВУ, НЕВСКОМУ, ПАСТАНОГОВУ, ШАМАРИНУ и др. проделал большую работу и его скоро освободят[,] по их предложению он написал даже заявление об освобождении за его «полезную» работу. По рассказам БАЛИЦКОГО, к[онтр]-р[еволюционного] бандита троцкиста ОБЕРТАЛЕРА [ис]пользовали до конца 1938 года, а затем его увезли и расстреляли, так как на него имелся приговор [к ВМН,] еще вынесенный в 1937 году, но он о нем не знал.

Все время содержания его под стражей [Оберталлера] держали в разных камерах, в очень хороших условиях, возили только на легковых машинах, и он пользовался большими привилегиями за провокационную к-p деятельность.

По рассказам арестованных МАЛЬЦЕВ, ПОСТАНОГОВ и КОРНИЛЬЕВ перед судом Военной Коллегии в Июне, Июле 1938 года и октябре-ноябре 1938 года производили [специальную] обработку [с целью воздействия на] ту часть арестованных, которые подписывали лживые показания, следующим образом: В приводной камере в УНКВД на стенах делались надписи фамилии арестованных, что якобы они приговорены на сроки 15, 12, 10, 8, 5 и 3 года[;] среди написанных фамилий была и фамилия бывшего секретаря Новосибирского Горкома МИЛЛЕРА, что ему дано 15 лет, затем в камере было сочинено [чекистами] письмо, якобы оставленное арестованным, который приговорен к расстрелу и в письме было написано, что я поверил совету [сокамерников] и на суде отказался от своих показаний и меня приговорили к расстрелу, никому ничего не верьте, передайте моей семье, что меня расстреляли и т. д. и т. п. Когда делались эти надписи на стене дверей и в других местах в приводной камере и ложилось это письмо, то в эту приводную камеру под предлогом обыска (или мелкого ремонта) переводились из какой[-]нибудь камеры арестованные, подготавливающиеся к суду В[оенной] Коллегии] на время в эту приводную камеру, они читали эти надписи, находили якобы оставленное письмо, написанное арестованным, приговоренным к расстрелу, и все это как новость передавалось по камерам всем арестованным, тоже самое передавалось через провокаторов ФРАНКОНТЕЛЬ и ОБЕРТАЛЕРА, а в действительности фамилии арестованных, которые были написаны в приводной камере, что получили сроки 15,12, 10, 8, 5 и 3 года[,] были [тех, кто] в большинстве своем Военной Коллегией приговорены к расстрелу.

Арестованный МОРОЗОВ, научный работник Томского Мукомольного элеваторного Института, рассказал мне, что[,] будучи арестован, его вызвали на допрос в Томском ГО НКВД сотрудники ПУЧКИН и МИРОНОВ, несколько дней его держали на конве[й]ере и на выстойке[,] ругали и избивали его[,] требуя от него, чтобы он писал показания, что он является участником правотроцкистской к-p организации, когда он отказался писать такие показания, мотивируя тем, что он никем не завербован в к-p право-троцкистскую организацию и что никакую к-p работу он не проводил и ничего не знает, тогда МИРОНОВ ему заявил, что составит акт, что он[,] МОРОЗОВ, отказался писать показания и признаться в к-p работе, которую он проводил и его поэтому акту расстреляют. А до вызова на допрос МОРОЗОВ после ареста был посажен в камеру[,] где сидел арестованный поп[,] и тот рассказал МОРОЗОВУ, что[,] идя на допрос[,] нужно подписывать все, что требует следователь, тогда по суду можно получить срок, а если отказываются подписывать, то следователь составляет акт на арестованного и по этому акту как «несознавшегося» его расстреливают без суда.

Когда МИРОНОВ заявил МОРОЗОВУ, что составит акт и по акту его расстреляют, то он тут-же составил акт на МОРОЗОВА, в котором указал, что он[,] МОРОЗОВ, отказался сознаться в своей к-p право-троцкистской деятельности и т. д. [,] и закончил акт [словами], что МОРОЗОВА нужно расстрелять, этот акт МИРОНОВ прочел МОРОЗОВУ и предложил ему его подписать, но МОРОЗОВ подписать его отказался и МИРОНОВ отправил МОРОЗОВА в отдельную камеру, а не в ту, в которой МОРОЗОВ находился до вызова его на допрос[,] и создал ему такую [моральную] обстановку, что [Морозов поверил, что] он в этой отдельной камере будет расстрелян. МОРОЗОВ[,] побыв в этой отдельной камере несколько часов[,] постучал и заявил, что согласен писать любые показания, его МИРОНОВ вызвал и он написал и подписал написанные ПУЧКИНЫМ и МИРОНОВЫМ протоколы, что он является контрреволюционером, а также подписал еще [показания] на ряд лиц[,] вписанных в эти протоколы ПУЧКИНЫМ и МИРОНОВЫМ, что и они являлись участниками к-p право-троцкистской организации и проводили к-p троцкистскую деятельность.

В октябре 1938 года его привезли в Новосибирск в УНКВД на суд Выездной Сессии Военной Коллегии, но на суд он вызван не был, по приезде в Новосибирск он подал из тюрьмы заявление на имя Прокурора СибВО об отказе от подписанных им лживых показаний и методах[,] примененных к нему ПУЧКИНЫМ и МИРОНОВЫМ, чтобы он подписал эти протоколы[,] составленные ими с ихними выдуманными словами как якобы протоколы допроса его[,] МОРОЗОВА[,] и его показания.

10. ВОРОНЦОВ — Нач. Транснарпита Кузнецкого отделения железной дороги, рассказал мне, что в Сталинском ГО НКВД он был на конве[й]ере 13 дней у РОВИНСКОГО без сна и пищи, его избивали и ставили на выстойку[,] и заставляли подписывать протоколы, что он участник право-троцкистской к-p организации и занимался диверсионными актами, якобы по его заданию уборщица подожгла овощехранилище[,] и он занимался вредительством. Все это он подписал под физическим принуждением и потому, что ему показали ордер на право ареста его жены, а у него 4 или 6 детей, старшему всего 16 лет и он[,] желая спасти семью и больше не терпеть пыток[,] все протоколы, что ему дали[,] подписал на себя и других[,] о контрреволюционной деятельности которых он ничего не знал и не знает. В действительности, рассказывая о пожаре овощехранилища он сказал, что там сгорела картошка на 2 тысячи рублей, потому, что уборщица при топке печи допустила халатность, после пожара им был составлен акт, написано отношение в прокуратуру и вместе с актом послано в НКВД и прокурору. Он сам ходил в НКВД и к прокурору и требовал, чтобы ее привлекли к ответственности, но ее не привлекали, и он ее уволил, а через год с нее взяли протокол допроса, что якобы она овощехранилище подожгла по его[,] ВОРОНЦОВУ, заданию[,] и он ее уволил, что бы она сбежала. Находясь под арестом в течение года[,] его содержали в камерах, где были самые тяжелые условия, не было даже места[,] где лежать, кормили очень плохо, передачи он не получал, кроме одной, за то, что подписал протоколы, и в результате истощения заболел туберкулезом и[,] когда у него началось кровохарканье, он начал просить, чтобы его положили в больницу и оказали ему медпомощь, но это сделано не было и он оставался лежать в камере, в июне м[еся]це его этапировали в Новосибирск на суд Военной Коллегии и из вагона его привели в тюремную больницу и через 2 месяца ВОРОНЦОВ умер.

Не безинтересным является следдело расстрелянного оперуполномоченного 5[-го] отдела 26-ти летнего КАЦЕНА. КАЦЕН был арестован 10-го февраля 1937 года по обвинению в том, что в 1927 году[,] когда ему было 16 лет и, будучи фабзавучеником в Житомире[,] он якобы на комсомольском собрании выступал в защиту к-p троцкистской оппозиции, он тогда был избран 2-ой жертвой быв. руководством УНКВД МИРОНОВЫМ и ГОРБАЧЕМ, чтобы показать ЕЖОВУ, что и мы у себя в аппарате выявили контрреволюционеров троцкистов[,] когда фиктивное следдело на КАЦЕНА было закончено и направлено в апреле месяце 1937 года на Особое Совещание, то Особым Совещанием оно было прекращено и было предложено КАЦЕНА немедленно из-под стражи освободить. Освобождение КАЦЕНА МИРОНОВ и ГОРБАЧ считали для себя большим позором потому, что на всех партсобраниях его прорабатывали как выявленного контрреволюционера троцкиста, который арестован и будет осужден, а тут его освободили и прекратили следдело, они его уволили из органов и он устроился на работу в Запсибзолото в Бийске, через несколько месяцев КАЦЕНА вторично арестовали, провели его по протоколам участником к-p право-троцкистской шпионско-диверсионной организации и в июне-июле 1938 года расстреляли. Сидевший в камере сотрудник 5-го отдела СУРОВ рассказал, что примененными к нему пытками его заставили подписать протокол, что он завербовал КАЦЕНА в к-p организацию и совместно с ним проводил контрреволюционную троцкистскую деятельность, работая в 5-о[м] отделе УГБ УНКВД, что КАЦЕНА сильно пытали, он был весь избит, лицо и голова у него были забинтованы и сам он ходить не мог, когда заканчивали фиктивное на них дело, то КАЦЕНА привели два выводных под руки[,] так как он сам не мог ходить, весь был забинтован и показали ему (СУРОВУ) КАЦЕНА, что означало якобы провели очную ставку[.] КАЦЕН только кивнул разбитой головой и тут же КАЦЕНА увели обратно в камеру. Находясь со мной в 44-й камере[,] КАЦЕН писал о фиктивности своего дела и преступной деятельности МОНТРИМОВИЧ[А], БАРКОВСКОГО и друг[их,] заявления в ЦК ВКП(б) и Наркому и отдавал их для отправки Помощнику] прокурора ПВВ ЗОНИНБЕРГУ и ПОПЕРНО, копии этих заявлений должны быть в прокуратуре ПВВ в наблюдательном деле, в них подробно он излагал[,] как на него сфабриковали 1-ое дело, которое в последствии Особым Совещанием было прекращено и материалы о преступной деятельности отдельных работников в УНКВД он передавал Нач[альнику] УНКВД МИРОНОВУ.

Арестованный бывш[ий] сотрудник УГБ ШУБИН рассказал мне, что в 3-м отделе УГБ ЮРИН продержал его на конве[й]ерном допросе 12 дней без сна и пищи, из них 8 дней его держали на выстойке, от которой опухли ноги до того, что он уже не мог ни стоять, ни ходить. Ботинки на ноги не налезали[,] и ЮРИН бритвой вырезал у него из пальто реглан подкладку и дал ее завернуть ему опухшие ноги[,] и он начал мочиться кровью, был доведен до болезненного состояния, что больше уже выдерживать пытки не мог, и его заставили подписать протокол якобы его допроса, но в действительности составленный ЮРИНЫМ с его-же ЮРИНА лично выдуманных слов, что якобы ШУБИН был завербован в к-p право-троцкистскую организацию, и только когда ШУБИН подписал этот фиктивный протокол, он был отправлен в камеру.

Арестованный быв[ший] сотрудник УГБ УНКВД БЕБ[Р]ЕКАРКЛЕ рассказал, что он был на конве[й]ере у работников 3-го отдела ХАПУГИНА [и других] 14 суток без сна и пищи[,] и держали на выстойке 5 дней, избивали его линейкой, угрожали ему избить его в наручниках до смерти и пропустить [во] вне судебном порядке, угрожали арестом [находящейся в состоянии] 8-ми месячной беременности жены, устроили инсценировку ареста и допроса жены в соседней комнате, где на выстойке находился БЕБ[Р]ЕКАРКЛЕ, когда БЕБ[Р]ЕКАРКЛЕ был доведен до болезненного состояния[,] начал мочиться кровью и в результате пыток был уже почти без сознания и измучен[,] он дал согласие под диктовку ХАПУГИНА писать липовый протокол допроса, якобы он состоял в к-p троцкистской организации и был участником к-p шпионской организации, и его заставили вписать в «протокол допроса» часть людей, которых он совершенно не знает и никогда не видел. После того, что он подписал протокол, от его жены ХАПУГИНЫМ была взята вещевая и продуктовая передача [для] БЕБ[Р]ЕКАРКЛЕ, но эту передачу ХАПУГИН БЕБ[Р]ЕКАРКЛЕ не передал и ее присвоил.

В ДПЗ в камере со мной находился Нач. АХО УНКВД ГРИГОРЬЕВ, который был арестован быв[шим] зам. нач. УНКВД УСПЕНСКИМ только за то, что ГРИГОРЬЕВ осмелился заявить УСПЕНСКОМУ, что он не будет выполнять его указаний, так как они являются контрреволюционными вредительскими и направлены против указаний партии и правительства. Как только ГРИГОРЬЕВ заявил это УСПЕНСКОМУ в конце 1936 года, последний написал ЯГОДЕ и сразу-же[,] не ставя на [собрании] парторганизации вопроса об исключении из членов ВКП(б) ГРИГОРЬЕВА[,] арестовал. Под руководством УСПЕНСКОГО бывш. Особоуполномоченный МОНТРИМОВИЧ и сотрудник 3-го отдела ТРУШ создали на ГРИГОРЬЕВА провокационным путем фиктивное дело о якобы злоупотреблениях в его работе. Для создания фиктивного дела в Томск был командирован ТРУШ создавать свидетельския показания на ГРИГОРЬЕВА[,] и УСПЕНСКИЙ обещал ТРУШУ за оформление на ГРИГОРЬЕВА следдела повысить его спецзвание. ТРУШ распоряжение УСПЕНСКОГО выполнил, создал свидетельские фиктивные показания и совместно с МОНТРИМОВИЧЕМ под руководством УСПЕНСКОГО создали фиктивное дело[,] и [Труш] был повышен в звании с сержанта на младшего лейтенанта [госбезопасности]. В камере на ГРИГОРЬЕВА УСПЕНСКИЙ, МОНТРИМОВИЧ и ТРУШ хотели спровоцировать и создать фиктивное дело по обвинению его в к-p деятельности, для этого они специально в камеру подсаживали завербованных ими людей и подкупали[,] выдавали деньги и обещали выпустить на свободу находившихся в камере арестованных[,] лишь-бы[,] как говорили МОНТРИМОВИЧ и ТРУШ[,] угробить ГРИГОРЬЕВА. В знак протеста против всех издевательств над собой и создания фиктивного дела ГРИГОРЬЕВ объявил голодовку и голодал 20 дней. Во время «следствия» по созданному фиктивному делу ГРИГОРЬЕВ написал на 30 листах заявление в 2-х экземплярах в ЦК ВКП(б) и [в] следдело[,] в котором изложил о к-p вредительской деятельности УСПЕНСКОГО и какими преступными провокаторскими путями на него создано фиктивное дело, чтобы его осудить, это заявление ГРИГОРЬЕВ отдал МОНТРИМОВИЧ[У], но они его не направили ни в ЦК ВКП(б), и ни в следдело не вложили. Когда следдело поступило к прокурору, то он вынужден был ГРИГОРЬЕВА из под стражи освободить, но[,] боясь УСПЕНСКОГО[,] дело прекратить [не посмел], он вернул его в УНКВД с мотивировкой на доследование, но так как ничего нельзя было доследовать[,] ибо оно было сфабриковано, то УСПЕНСКИЙ уехал в МОСКВУ и добился распоряжения прокурору, чтобы ГРИГОРЬЕВА осудить по этому делу без всякого доследования, его вторично арестовали и Пред. Трибунала ЧИМАЛО осудил ГРИГОРЬЕВА на 3 года.

ПРО АРЕСТОВАННЫХ ДРУГИМИ ОТДЕЛАМИ.

Арестованный ГРОМОВ[,] секретарь парткома телефонной станции Областного управления связи[,] в октябре месяце 1938 года рассказал мне, что после ареста его под руководством Нач. 11-го отдела БАТАЛИНА ему был устроен конве[й]ерный допрос [и] 5 дней его держали на выстойке без пищи и сна, беспощадно его ругали, несколько раз ударили[,] требуя, чтобы он подписал протокол, что он является участником к-p право-троцкистской организации и проводил к-p вредительскую работу[,] и что он[,] не выдержав примененных к нему пыток[,] такую ложь он подписал на себя и других работников связи, на суде он говорил[:] я все, что делали со мной[,] расскажу и буду от всей этой лжи отказываться».

Арестованный профессор математики и директор Томского Научно-Исследовательского номерного института математики и механики ВИШНЕВСКИЙ о своем аресте рассказал, что из Москвы был направлен работать в его Институт профессор математики[,] немецкий еврей[,] эмигрировавший из Германии в СССР (фамилию я его забыл) [,] в конце 1937 года он и этот немец были арестованы Томским ГО НКВД, когда из камеры его[,] ВИШНЕВСКОГО[,] вызвал Нач. 3-го отделения [горотдела] РОМАНОВ, то он ему заявил, что нужно для правительства и партии, чтобы вы[,] профессор ВИШНЕВСКИЙ[,] дали показания, что Вас завербовал в шпионскую диверсионную организацию профессор] немец[,] приехавший к вам работать, вы подпишите показания, что вы шпион и диверсант, это так нужно, такая обстановка. Ведь вы по происхождению из дворян и говорите, что вполне советский человек и все время работали честно для укрепления вооружения красной армии, так если это в действительности так, то мы с вами долго по вопросу показания разговаривать не будем[,] создадим вам хорошие условия, будете иметь литературу, передачи и свидания с семьей[,] и подпишите показания и этим поможете советской власти и партии вести борьбу в Германии с фашизмом. При разговоре с ним РОМАНОВ открыл в своей комнате шкаф и показал ВИШНЕВСКОМУ лежащее в шкафу несколько единиц охотничьего оружия[,] по заявлению ВИШНЕВСКОГО[,] стоящие до 40.000 рублей[,] и сказал ему, что вот ваше оружие, мы без вас произвели обыск и временно его изъяли, оно будет храниться у меня в шкафу, вы скоро поедете в Москву, там будете работать по своей специальности и вести научную работу и жить в прекрасных условиях, там хорошие научные лаборатории в НКВД и Ваш арест временное явление, мы вас как военного специалиста ценили» и пр. и пр. После этого разговора РОМАНОВА ВИШНЕВСКИЙ дал согласие подписать показания, что он шпион и диверсант. Когда он дал согласие подписать показания, РОМАНОВ устроил ему регулярную передачу вещей, продуктов и денег, перевел его в лучшую камеру и через несколько дней он подписал РОМАНОВУ протоколы[,] в которые его знакомые военные работники в Москве и Ленинграде, которых он называл РОМАНОВУ как знающие его и он их [оговорил,] [и они] были вписаны как участники к-p шпионско-диверсионной организации.

Через пару месяцев его увезли в УНКВД в Новосибирск и он был посажен во внутреннюю тюрьму УНКВД, через несколько дней его вызвал Нач. отделения 3-го отдела ПАРФЕНОВ и сказал ему, что его показания нужно переделать и кое что уточнить и[,] договорившись об этом с ним (ВИШНЕВСКИМ)[,] вызвал его вечером и сказал ему — напишите мне[,] чем именно в работе вашего научно- исследовательского института может интересоваться немецкая разведка и какие научно-исследовательские работы представляют наибольший интерес для разведки. Он в кабинете ПАРФЕНОВА написал все[,] чем может интересоваться ГЕСТАПО из научной работы института и военной организации в Москве и Ленинграде[,] с которыми он был связан по своей работе[,] и где работают известные ему военные работники. Затем он написал список всех знакомых военных работников Москвы и Ленинграда, с которыми он сталкивался по своей работе[,] и все это отдал ПАРФЕНОВУ. Через 3 дня его вторично вызвал из камеры ПАРФЕНОВ и дал ему подписать готовые составленные протоколы, в которых было написано все то, что он сам писал (чем может интересоваться гестапо из научной военной работы, проделанной в институте и военных учреждениях в Москве и Ленинграде) как сведения, которые он и другие военные работники передали Германской разведке, а всех[,] кого он указал в списке знакомых ему военных московских и ленинградских военных учреждений, в протоколах значились тоже как участники шпионско-диверсионной организации и т. д.