Выписка из рапорта начальника 3-го спецотдела УНКВД по Ворошиловградской области Воронова о вредительской деятельности Г.И. Коркунова. После января 1939 г.
[После января 1939 г.]
[г. Ворошиловград]
«...КОРКУНОВ все время оттягивал [отъезд работников], окружив себя так называемыми доверенными лицами, куда входили СОКОЛОВ, ЧЕРНОУСОВ, ГЕТМАН, которые не смели ему возражать и величали его не иначе, как Григорий Иванович, только от них и слышишь[, что] Григорий Иванович приказал, распорядился и т. д., т. е., весь коллектив видел группу подхалимов вокруг КОРКУНОВА, которые набрасывались, как коршуны, на комунистов, посмевших выступить против КОРКУНОВА, указывая ему на неправильные действия, и только при вмешательстве Горкома партии, коммунисты были отпущены для снятия с партийного учета, что дало возможность организовать партийную организацию Управления.
Кроме этого, КОРКУНОВ и в оперативной работе создал полнейшую неразбериху, т. е. весь чекистский аппарат был переключен на розыск по архивам материалов для арестов, вместо организации агентурного аппарата и создание последнего для вскрытия организационного контрреволюционного подполья, как в городе, так и в районах области.
Вследствие чего получалось так: весь аппарат работал круглые сутки, изыскивая из архивов материалы, которые являлись основанием для писания справок на арест, эти справки снова переделывались, получалась неразбериха, беготня, бестолковщина и от этой бестолковщины аппарат нервничал, дезорганизовывался, а толку было мало...
2. ВРЕДИТЕЛЬСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ КОРКУНОВА В АППАРАТЕ.
Как только организовалась область и аппарат в основном был укомплектован, КОРКУНОВ создал себе обстановку, о которой я указал выше, и вместо того, чтобы начать с укомплектования агентурного аппарата и насаждения его в решающих участках нашей работы, дал приказания поднять архивы и по архивным материалам писать справки на арест. Надо сказать, что архивные материалы представляли ценность в их дальнейшей активной разработке, но не чуть не для оснований на арест.
Я в то время работал заместителем начальника 2-го отдела. Я[,] видя такое положение со справками и неглубокими материалами к ним, начал возражать КОРКУНОВУ, последний всячески оскорблял меня, кричал: “Вы годитесь не заместителем начальника 2[-го] отдела, а помощником] оперуполномоченным” и тут же давал задания: “Чтобы сегодня было написано 2[-м] отделом 200 штук справок на арест, иначе я буду принимать в отношении Вас другие меры”. И это же задание давалось СОКОЛОВУ, как начальнику 2[-го] отдела. После этого начиналась погоня за архивными материалами для справок, зачастую эти справки были невеские, КОРКУНОВУ это не нравилось, ему нужны были сгущенные краски в справках, для этого он их возвращал на переделку и корректировку. Так за писанием справок уходили сутки за сутками, а толку не было никакого.
Аппарат террорезировался, нервничал, работал над никому не нужной корректировкой справок, как ее не корректируй, а если материалов нет, значит[,] из справки ничего не получится.
Как я лично, так и начальник 1-го отделения т. КИТЧЕНКО, говорил, что материалов на написание справок нет, только есть учеты, над которыми надо работать. КОРКУНОВ не взирая на это, якобы за бездеятельность, КИТЧЕНКО с работы начальника отделения снял и направил в 9[-й] отдел.
Как только были арестованы люди, началась следственная работа. КОРКУНОВ давал прямые задания, чтобы протоколы были большими, с большим количеством проходящих лиц, как участников организации. Был такой случай, когда я ему принес заявление арестованного ТЕРЕХОВА на нескольких страницах с малым количеством людей, он меня обругал, заявляя, что я не могу работать над арестованными и тут же изъявил желание сам поговорить с арестованным.
После «разговора» с арестованным КОРКУНОВ предложил ему писать заявление, и ТЕРЕХОВ написал его в больших размерах с увеличенным количеством проходящих лиц. После того, когда ТЕРЕХОВ закончил писать заявление, КОРКУНОВ вызвал меня и предложил оформить протокол, причем дал мне такое задание, чтобы в протоколе красной нитью проходило слово война. Я от писания протокола отказался, зная о том, что ТЕРЕХОВ об этом не говорил. Тогда этот протокол оформил СОКОЛОВ без присутствия арестованного.
КОРКУНОВ, видя, что я не выполняю его указаний, меня, как заместителя начальника, от руководства следствием отстранил и возложил всю следственную работу на СОКОЛОВА.
В момент разворота следствия приехал УСПЕНСКИЙ, который написал в Москву явно провокационную докладную записку по делу правотроцкистской организации.
Эта докладная записка хранилась в строгом секрете и только тогда, когда я начал писать протокол допроса арестованного ЛОГВИНОВА, мне СОКОЛОВ показал под большим секретом эту докладную записку, и предложил мне, чтобы я протокол писал[,] не выходя за пределы записки и писал то, что написано в записке. Я СОКОЛОВУ заявил, так писать нельзя, потому что арестованный об этом не говорил[,] и мы с ним заспорили по вопросу участников центра, арестованный называет одних лиц, а в записке указаны другие. Посколько возник спорный вопросу я пошел к КОРКУНОВУ, он мне заявил, писать, так как указано в докладной записке, я снова не выполнил его указания и написал так, как мне говорил арестованный. Протокол был забракован и передан на корректировку СОКОЛОВУ.
Характерно и такое обстоятельство, точно даты не помню, но это было в момент приезда бригады по следствию из Киева. Меня в кабинет вызывает КОРКУНОВ и требует списки, кто в годы революции возглавлял в городе Ворошиловграде партизанское движение, я заявил, что таких списков у меня нет, но он в присутствии т. ГОЛЬДМАНА — работника НКВД УССР[,] сказал, что это в настоящее время повстанческий штаб. Такая характеристика меня возмутила и я не знаю[,] по каким материалам в начале следствия были арестованы в прошлом красные партизаны и руководители партизанских отрядов.
Тут характерно указать, что КОРКУНОВ особый упор брал на красных партизан и при писании справок на арест, в записке чтобы обязательно было указано это, он о них отзывался, как о бывших белых, петлюровцах, кулаках, спрашивая, где же партийность этого человека. Я и поэтому вопросу высказывал свои возмущения работникам т. т. СОКОЛОВУ и СЕРЕНКО.
После того, как уезжал УСПЕНСКИЙ, на оперативном совещании я выступил против неправильного ведения следствия, указывая на писания протоколов (марофетных), справок на арест (которые писались не по протоколам, а по заявлениям арестованных).
Против меня выступили КОРКУНОВ, СОКОЛОВ и другие. Через некоторое время после этого совещания, меня КОРКУНОВ с работы зам. нач. 2[-го] отдела снимает и посылает на работу в 3-й спецотдел.
Работая уже в 3[-ем] спецотделе, КОРКУНОВ мне дает несколько следственных дел для подготовки их к судебному заседанию. В числе этих следственных дел попадает мне дело арестованного ТЕРЕХОВА, при чем СОКОЛОВ мне говорит, что его нужно восстановить в показаниях.
Когда я вызвал к себе арестованного ТЕРЕХОВА и начал интересоваться причиной его отказа от показаний, он мне заявил: “Я вижу несправедливость в следствии, после того, когда я дал показания, меня каждую ночь вызывали КОРКУНОВ и СОКОЛОВ, и требовали от меня показаний на сотрудников НКВД и когда я говорил, что о к-p деятельности сотрудников НКВД мне ничего не известно, а на путь клеветы я не стану, все же КОРКУНОВ и СОКОЛОВ настаивали, чтобы я эти показания давал”. Когда об этом поставил в известность ДРИБИНСКОГО — ныне работающего зам. начальника 2[-го] отдела, то через некоторое время следственное дело ТЕРЕХОВА, КОРКУНОВ предложил мне сдать СОКОЛОВУ под предлогом того, что я не в состоянии справиться с этим следственным делом.
После этого заявления ТЕРЕХОВА, я проанализировал все факты и, учитывая начинающее гонение на меня со стороны КОРКУНОВА, решил поставить в известность партийную организацию, чтобы полностью разоблачить КОРКУНОВА.
На партийном собрании 17 января 1939 года, член партии т. СУД выступил с заявлением, разоблачающим вражескую деятельность КОРКУНОВА. Тут же коммунистами было внесено предложение о приглашении на собрание секретаря обкома, который на собрание не явился и [нам] предложили закрыть данное собрание, не обсуждая вопроса о КОРКУНОВЕ. Комунисты были возмущены поведением КВАСОВА и выделили 3-х человек, в том числе и меня, чтобы немедленно по телефону связаться с тов. ХРУЩЕВЫМ и просить его разрешения на проведение собрания. Я лично звонил тов. ХРУЩЕВУ, но последнего в Киеве не было. Тогда я позвонил снова на квартиру КВАСОВУ с просьбой, чтобы он пришел на собрание, последний мне заявил: “На собрание я не приду и предлагаю Вам прекратить его». Для меня стало непонятно, как так 100 человек коммунистов просят прийти его на собрание, а он предлагает собрание закрыть, не считаясь с просьбой партийного собрания.
После этого собрание было закрыто и вопрос обсуждению не подлежал...”
“...Когда приезжал УСПЕНСКИЙ, он также давал на оперативном совещании положительную характеристику СОКОЛОВУ, заявляя: “Это мужик крепкий, лично мной проверенный и работу знает хорошо”. Кто же [на деле] СОКОЛОВ — [это] карьерист и подхалим.
ГЕТМАН в данное время работает помощником нач. управления, на партийном активе 21 января с. г. я ему задал вопрос: “Ты же знаешь многое о КОРКУНОВЕ, почему же ты молчишь?” Он мне ответил: “Знаешь, я сейчас нахожусь в кустах и тебе советую запрятаться подальше в кусты, пусть они деруться, а мое дело маленькое”.
Вот этак человек добился своего благополучия и притих, сидит себе в “кустах”, его дело маленькое, разве это рассуждение коммуниста? Какой с него руководитель, раз он боится сказать слово?»
С подлинным верно: начальник 3 отделения ОК НКВД СССР,
ст[арший] лейтенант госбезопасности БЫСТРОВ.
Верно: ст[арший] следователь] ОУ НКВД УССР
лейтен[ант] госбезопасности] [подпись].
ГДА СБ Украины, Киев, ф. 5, д. 38810, т. 6, арк. 92-98. Заверенная копия. Машинописный текст.