Протокол судебного заседания Военного трибунала войск НКВД Харьковского округа по делу Д.А. Перцова, И.И. Крюкова, ЯЛ. Середы и А.П. Копаева. 27-30 сентября 1940 г.

27-30 сентября 1940 г.
                                                                                               СЕКРЕТНО

Дело № 9-1940 г.                    

ПРОТОКОЛ
СУДЕБНОГО ЗАСЕДАНИЯ

1940 г., сентября 27-30 дн[я], Военного трибунала войск НКВД Харьковского округа в помещении ВТ в закрытом судебном заседании в составе:

Председательствующего — военного юриста 1 ранга ГУРЬЕВА,
Членов —                военного юриста РУБЕЖИНА и
                        лейтенанта госбезопасности КИРИЛЕНКО,
при секретаре — ГЛАДКОВЕ,

с участием военного прокурора — военного юриста 2 ранга ШУЛЕПИНА и членов Харьковской коллегии адвокатов КРУГЛЯК, НОВИКОВА, ГАЛЬПЕРИНА и КАТРИЧЕНКО,

рассмотрел дело № 9-1940 г. по обвинению бывш[его] заместителя начальника УНКВД по Харьковской области ПЕРЦОВА Давида Ароновича, быв[шего] нач[альника] отделения IV отдела того же УНКВД КРЮКОВА Ивана Ивановича, бывш[его] помощника нач[альника] ОО ХВО СЕРЕДА Якова Петровича — троих по ст. 206-17 п. «а» УК УССР и быв[шего] нач[альника] Груньского РО НКВД КОПАЕВА Алексея Павловича по ст. ст. 206-17 п. «а» и 54-10 ч. I УК УССР.

Судебное заседание объявлено открытым в 10 ч. 30 мин. (задержано на 30 мин. в связи с опозданием адвоката КАТРИЧЕНКО).

Секретарь доложил, что в зал судебного заседания доставлены подсудимые ПЕРЦОВ, КРЮКОВ, СЕРЕДА и КОПАЕВ, а также о том, что из числа вызванных по делу свидетелей явились ШМУШКО, САНДЛЕР, ЧУХРИЙ, БАБУШКИН, ПОЛИЩУК, ГЛЕБОВ, ВОРОНЦОВ, КУЛИШОВ, БАБКИНА, БЛЮМАН, КУРПАС, ВИНОГРАДОВ, ЦЕХОВСКИЙ, ЕФИМОВ.

Свидетелям ЩЕГОЛЕВСКОМУ, ДРЕШЕРУ, КРУЛЬФЕЛЬД И., ГАНИНУ, БЕЛОВУ, ЛЕТНЕВУ-ШАТУНОВСКОМУ, АВДЕЕВУ, КРУЛЬФЕЛЬДЦИН и СТОЙЧАНОВУ повестки вручены, и они могут явиться по телефонному вызову.

Свидетели ОЛЕВИЧ и КУЗЬМЕНКО не явились в связи с болезнью, свидетель КРЮКОВ не явился в связи с тяжёлой болезнью ребёнка, свидетель ДЕВЯТИЛОВ выбыл в Западную Белоруссию, свидетель ТАТАРИНЕЦ выехал на курорт.

Свидетель БАРАБАНОВ находится под стражей и будет доставлен по вызову.

Председательствующий удостоверяется в самоличности подсудимых, которые о себе показали:

СЕРЕДА Яков Петрович, 1903 г. рождения, уроженец с. Борки Зиньковского р-на Полтавской обл. УССР, по соцпроисхождению из крестьян-бедняков, сам служащий, по национальности украинец, женат, образование низшее, служил в РККА по призыву с 1925 по 1927 г., состоял членом ВКП(б) с 1926 года (исключён в связи с данным делом), в органах НКВД работал с VI—1930 г., последняя должность — начальник отделения ОО ХВО, в особой следственной группе работал следователем с марта по конец июля м[еся]ца 1938 г., ранее не судился, имею спецзвание «младший лейтенант госбезопасности», имел взыскание в 1937 г. 3 суток ареста, имел поощрения — часы, отрез, арестован по настоящему 22.III.-[19]39 г., копию обвинительного заключения получил около 3-х мес[яцев] тому назад.

КРЮКОВ Иван Иванович, 1903 г. рождения, уроженец села Репное Балашовского р-на Саратовской обл. РСФСР, по соцпроисхождению из крестьян — маломощных середняков, сам служащий, женат, состоял членом ВКП(б) с 1930 г. (исключён в связи с данным делом), образование высшее, в 1926 г. окончил Ленинградский гос. университет по факультету гос. права, в РККА и в других армиях на служил, в органах НКВД работал с 1930 г., имею спецзвание «ст[арший] лейтенант госбезопасности», до ареста около 5 мес[яцев] не работал, до этого около 8 месяцев работал Одесским обл[астным] прокурором, последняя должность в НКВД — заместитель нач[альника] III отдела УНКВД по Харьковской области, в особой следственной группе работал следователем с марта до конца июня 1938 г., взысканий не имел, имел поощрения — часы и значок 15-летие ГПУ, ранее не судился, под арестом по настоящему делу — с 16 ноября 1938 г. Копию обвинительного заключения получил около 3-х месяцев тому назад.

КОПАЕВ Алексей Павлович, 1907 г. рождения, уроженец села Верблюжка того же района Николаевской обл. УССР, по соцпроисхождению из крестьян- бедняков, сам служащий, холост, по национальности украинец, образование незаконченное среднее, состоял членом ВКП(б) с 1932 г. (исключён в связи данным делом), в РККА и других армиях не служил, в органах НКВД работал с 31.III—[19]38 г., последняя должность — начальник Груньского РО НКВД, в особой следственной группе работал с конца III до V—[19]38 г., взысканий не имел, в 1938 г. награждён именными часами, арестован по настоящему делу 26.XII- [19]39 г. Копию обвинительного заключения получил три мес[яца] назад.

ПЕРЦОВ Давид Аронович, 1909 г. рождения, уроженец м. Александрия Днепропетровской обл. УССР, по соцпроисхождению из рабочих, отец сапожник, сам служащий, по национальности еврей, женат, образование низшее, в РККА и других армиях не служил, в органах НКВД работал с 15.XII—[19]29 г., последняя должность — заместитель нач[альника] УНКВД по Харьковской области, в данное время отбываю меру наказания по приговору Военной коллегии Верхсуда СССР от 15.VIII—[19]39 г., коим осуждён на 4 года по ст. 206-17 п. «а», в 1937 г. награждён орденом Красной Звезды, копию обвинительного заключения по настоящему делу получил три месяца тому назад.

Председательствующий удостоверяется в самоличности явившихся свидетелей, предупреждает их о необходимости показывать только правду и об ответственности за ложные показания по ст. 89 УК УССР, после чего свидетели из зала судзаседания удалены.

Председательствующий объявляет состав суда, прокурора, адвокатов, разъясняет подсудимым право отвода, спрашивает у подсудимых, есть ли отвод.

Отвода составу суда подсудимыми не заявлено. Также не заявлено отвода прокурору и адвокатам.

Председательствующий разъясняет подсудимым и сторонам о их праве заявить ходатайства о приобщении к делу документов, о вопросах к свидетелям, в вызове дополнительных свидетелей, а также о порядке дачи объяснений по делу.

Спрашивает у прокурора, адвокатов и подсудимых, какие имеются ходатайства.

Прокурор, адвокаты и подсудимые заявили, что ходатайств не имеют.

Председательствующий оглашает обвинительное заключение, разъясняет подсудимым суть предъявленного обвинения, спрашивает у подсудимых, признают ли себя виновными и желают ли давать объяснения по делу.

Подсудимый СЕРЕДА: «Я признаю себя виновным в применении незаконных методов следствия к б[ывшим] арестованным ВОРОНЦОВУ, ЧУХРИЮ, ДРЕШЕРУ и частично другим».

Подсудимый КОПАЕВ: «Признаю себя виновным только в применении физических методов при допросах б[ывших] арестованных ЩЕГОЛЕВСКОГО, ДРЕШЕРА, ВОРОНЦОВА и САНДЛЕРА».

Подсудимый КРЮКОВ: «Признаю себя виновным в нарушении норм УПК и применении физических методов при допросах к б[ывшим] арестованным ДРЕШЕРУ, ПОЛИЩУКУ, ГЛЕБОВУ, ЩЕГОЛЕВСКОМУ, ВОРОНЦОВУ и САНДЛЕРУ».

Подсудимый ПЕРЦОВ: «Обвинения, предъявленные мне по настоящему делу, были предметом суждения Военной коллегии Верхсуда СССР, и я осуждён в 1939 г. на 4 года, по новым эпизодам в этом деле, как лжеинформации НКВД УССР, аресты быв[ших] сотрудников, виновным себя не признаю».

Председательствующий испрашивает мнение сторон о порядке исследования дела, а также о возможности слушать дело в отсутствие неявившихся свидетелей.

Прокурор: Прошу установить следующий порядок исследования дела, т. е. допросить СЕРЕДУ, КОПАЕВА, КРЮКОВА, ПЕРЦОВА, затем свидетелей. О неявившихся свидетелях вопрос разрешить в процессе суд. следствия.

Адвокаты КРУГЛЯК, НОВИКОВ, ГАЛЬПЕРИН и КАТРИЧЕНКО заявили, что они присоединяются к мнению прокурора.

ВТ, посовещавшись на месте, определил: исследование дела начать с допроса подсудимого СЕРЕДА, затем КОПАЕВА, КРЮКОВА и ПЕРЦОВА, а также оглашается очерёдность и время опроса свидетелей (приложение к протоколу судебного заседания).

На предложение Председательствующего подсудимый СЕРЕДА показал: «Меня обвиняют в том, что я якобы знал о незаконных арестах, но ведь на всех арестованных б[ывших] сотрудников НКВД имелась санкция наркома и прокурора. Так, АВДЕЕВ был арестован по распоряжению Успенского. На него имелись показания ПОГОРЕЛОВА о принадлежности к белым. ШМУШКО также был арестован по распоряжению Успенского. ДЕМЧЕНКО и ПТАШИНСКИЙ сами написали о себе и других ряд путанных показаний, и уже потом, когда я убедился в невиновности ПТАШИНСКОГО, я несколько раз ставил перед руководством УНКВД вопрос о его освобождении. Я не был заинтересован и не принимал участия в создании несуществующих к-p группировок. Обвинительное заключение по настоящему делу хотя и утверждено прокурором, всё же составлено с нарушением ст. 203 УПК. Бывш[ий] арестованный САНДЛЕР, как значится в обвинительном заключении, освобождён, а между тем он после сдачи мною дел содержался под стражей около 2-х лет и был осуждён. БАБУШКИНА дело ни я, ни КРЮКОВ не вели. ЩЕГОЛЕВСКИЙ также якобы был арестован неправильно, но ведь он сам написал о том, что 20 лет обманывал партию и органы НКВД тем, что он был в плену, что он — б[ывший] красный партизан. Будучи направленным на работу в УНКВД по Харьковской области, я вначале выполнял черную работу, т. е. подшивал дела, производил обыски и аресты и числился в резерве. В процессе работы видел, что арестованных били многие опер, работники. Затем, когда организовалась т. н. особо следственная группа, меня вызвал начальник УНКВД ТЕЛЕШЕВ и предложил работать в распоряжении КРЮКОВА И. Я чувствовал себя не подготовленным для работы по сотрудникам и заявил об этом ТЕЛЕШЕВУ, который мне сказал, что КРЮКОВ И. с высшим образованием, юрист, и поможет мне в работе. С приходом в след, группу включился в допросы арестованных. Первое применение побоев началось с арестованного ЧУХРИЯ, потом ОЛЕВИЧА, ДРЕШЕРА и других. Избиения проводились с санкции руководства УНКВД. Я также принимал участие в избиениях ШМУШКО и ВОРОНЦОВА. Должен сказать, что активное участие в допросах ДРЕШЕРА принимали б[ывший] начальник [УНКВД] КОБЫЗЕВ, [его] заместитель ПЕРЦОВ и КРЮКОВ Николай. В 1938 г. ни один протокол допроса арестованных не проходил без корректировки начальства (КРЮКОВ И., ПЕРЦОВ). Особенно рьяно фальсифицировал протоколы б[ывший] начальник отдела ТЫШКОВСКИЙ. Не в меньшей мере занимался фальсификацией дел и особоуполномоченный МОРДУХОВИЧ. Он, имея сигналы о том, что ПОЛИЩУК дал ложные о себе показания, всё же оформил его дело на Военную коллегию, а потом, видимо, боясь быть разоблачённым, отозвал дело из ВК якобы по дополнительным данным. На предварительном следствии быв[ший] арестованный БАБУШКИН давал показания о том, что якобы список участников к-p организации он получил от меня, потом показания изменил и заявил, что он получил его от ЛЕТНЕВА и вообще путает. Такие б[ывшие] арестованные, как САНД- ЛЕР и ЩЕГОЛЕВСКИЙ, сами, проводя следственную работу, жестоко избивали арестованных. Я, безусловно, признаю себя виновным в избиениях арестованных, действовал с ведома и санкции руководства — КРЮКОВА, знали и принимали участие и КОБЫЗЕВ, и ТЕЛЕШЕВ».

На вопросы прокурора — подсудимый СЕРЕДА:

«Да, в 1938 г. я был член[ом] ВКП(б). Помимо уже названных мною лиц, я применял меры физического воздействия к арестованному САНДЛЕРУ. ЩЕГОЛЕВСКОГО я не бил. ПОЛИЩУКА допрашивал я и несколько раз бил. ГЛЕБОВА я не допрашивал. В допросах КРУЛЬФЕЛЬД И. участие, кажется, принимал, но не бил его. ПАНДОРИНА я допрашивал как свидетеля в тюрьме. ПЕТРОВА я вообще не знаю. Жену КРУЛЬФЕЛЬДА я не арестовывал и не провоцировал её на признания и на оговор мужа. Дело КРУЛЬФЕЛЬД И. вёл КОПАЕВ. САНДЛЕРА я допрашивал несколько раз и бил. ШМУШКО дал показание о его принадлежности к шпионажу до применения к нему мер физического воздействия».

По просьбе прокурора Председательствующий оглашает показание подсудимого СЕРЕДА (л. д. 161 т. III).

Подсудимый СЕРЕДА: «На первом допросе ШМУШКО отказался вообще давать показания, а на втором допросе он заявил, что в 1919 г. был завербован в контрразведку белых, но от развёрнутых показаний отказался, и только после того, когда мы с КОПАЕВЫМ побили его, он стал писать показания. Били ШМУШКО линейкой и, кажется, палкой. На партийном собрании я о количестве избитых арестованных не говорил. Фальсификацией дел я не занимался. Ст. 134 УПК мне не известна. О том, что в период 1937—[19]38 гг. в НКВД арестованных вообще били, считая каждого врагом, знали и в прокуратуре ХВО, и в Прокуратуре СССР, однако никаких мер к устранению этого не принимали. ГЛЕБОВ работал начальником Чугуевского РО НКВД, для ареста его было много материалов, как по должностным преступлениям, так и к-p деятельности. Били его потому, что он отрицал имевшиеся на него показания. Показания арестованных и на арестованных никто не проверял. Протоколы показаний арестованных я не корректировал, этим занимались КРЮКОВ И. и ПЕРЦОВ. Корректировались протоколы в сторону усугубления вины арестованных связями с организацией и связями на участников к-p преступлений. После ареста ДРЕШЕРА ко мне обратилась его жена и спросила, как быть. Я посоветовал ей поехать в Москву и добиться приёма к ЕЖОВУ и ВЫШИНСКОМУ. Чем это закончилось, я не знаю, но после её возвращения из Москвы КРЮКОВ И. ставил вопрос об её аресте. Кроме того, намечался арест жены ПОЛИЩУКА, которая подозревалась в том, что изорвала плакаты, вывешенные на одном из домов (кажется, №9) по Каразинской ул. ко дню выборов в Верховный Совет. На одном из протоколов допроса ЩЕГОЛЕВСКОГО, когда я передал его ПЕРЦОВУ, последний дословно наложил такую резолюцию: “т. СЕРЕДА. В УНКВД существовала сионистско- троцкистская организация. Об этом сказано мало. Д.П.”. Хочу сказать, что я этой резолюции не придал никакого значения, и поэтому она на дела отражения не имела».

На вопросы ЧКА КАТРИЧЕНКО — подсудимый СЕРЕДА:

«Я сам, т. е. без санкции ПЕРЦОВА и КРЮКОВА Ивана, арестованных не бил. В момент ареста отдельных лиц на них имелись краткие справки с порочащими данными в к-p деятельности. АВДЕЕВ был освобождён из под ареста по моему настоянию. Да, после корректировки протоколов руководством они мною давались на подпись арестованным, и арестованные их подписывали без возражения или с незначительными замечаниями».

На вопросы ЧКА ГАЛЬПЕРИНА — подсудимый СЕРЕДА:

«Особо следственная группа справки на арест не оформляла. Приказ о назначении КРЮКОВА Ивана начальником группы я не видел. Лжеинформация от 25.VI—[1938 г.] в НКВД УССР составлялась КРЮКОВЫМ с моей помощью. Да, протокол допроса ЩЕГОЛЕВСКОГО, на котором была наложена резолюция ПЕРЦОВА о сионистско-троцкистской организации, был передан мною ПЕРЦОВУ через его секретаря».

На вопросы ЧКА КРУГЛЯКА — подсудимый СЕРЕДА:

«Ни одно дело на арестованных — ныне свидетелей — особо-следственной группой закончено не было. Я по делу ПЕРЦОВА допрашивался несколько раз. На всех арестованных сотрудников дела прекращены после того, как мы дела передали другим».

На вопрос ЧКА НОВИКОВА — подсудимый СЕРЕДА:

«КОПАЕВ в группе был следователем, но самостоятельно работу не проводил».

На вопросы ВТ — подсудимый СЕРЕДА:

«Арестованных избивали на предмет получения от них показаний о к-p деятельности. Дело ДРЕШЕРА вёл КРЮКОВ, а я помогал ему на этих допросах. При допросах применялась палка, били палкой ПОЛИЩУКА, ДРЕШЕРА и других. Били палкой и сильно потому, чтоб давали признания о своей к-p деятельности. Дело ОЛЕВИЧА находилось в производстве в аппарате особоуполномоченного. Допрашивал его КРЮКОВ; били КРЮКОВ и ПЕРЦОВ. ЧУХРИЯ дело вёл я, били его палкой ПЕРЦОВ и КРЮКОВ. Вообще били жестоко, но не так, как они говорят об этом. Я никогда водки не пил и показания ШМУШКО в этой части отвергаю. ШМУШКО хотели бить, но он стал давать показания сам. Запись в показаниях на л. д. 161 и 162 т. III не точная. Знаю, что ПЕРЦОВЫМ были откорректированы протоколы допроса ЩЕГОЛЕВСКОГО, ВОРОНЦОВА, ПОЛИЩУКА и САНДЛЕРА. Когда САНДЛЕР дал показания на ТИМОШЕНКО, до избиения ли после, не помню. КРЮКОВ Николай (секретарь ПЕРЦОВА) также корректировал протоколы по указанию ПЕРЦОВА. Принимал участие в избиениях арестованных. Руководство особо-следственной группой осуществлялось нач[альником] и заместителем нач[альника] УНКВД, а непосредственно — КРЮКОВЫМ Иваном. БАБУШКИН в моём присутствии МОРДУЛЕВИ- ЧЕМ вызывался на очную ставку с ЩЕГОЛЕВСКИМ, который признавался, оговаривал БАБУШКИНА. БАБУШКИН отрицал обвинения и бросился в окно с 4[-го] этажа, за это его били палкой я, МОРДУХОВИЧ, БОЛЬШУНОВ. Перепроверка показаний отдельных арестованных проводилась частично. В частности, перепроверка была по делу САНДЛЕРА. Справок на альбом особо- следгруппа не составляла. В отношении оказания медпомощи б[ывшему] арестованному ЧУХРИЮ я заходил в кабинет к быв[шему] нач[альнику] УНКВД КОБЫЗЕВУ, у которого сидел и ПЕРЦОВ. Выслушав меня, КОБЫЗЕВ резко ответил: “Как шпионам оказывать помощь, пусть подыхает” и, обращаясь к ПЕРЦОВУ, предложил ему проверить, как вообще обстоит дело с медпомощью в тюрьме. Резолюция ПЕРЦОВА на протоколе допроса ЩЕГОЛЕВСКОГО о существовании в УНКВД сионистско-троцкистской группы, как я уже говорил, никакого отражения на дела не имела, и об этой резолюции всплыл вопрос только на предварительном следствии по нашему делу. В показаниях арестованных они сами давали признания о существовании такой организации. В донесении в НКВД УССР с «подозревается» на «обвиняется» исправил КРЮКОВ, а окраску к-p деятельности — ПЕРЦОВ. На ЧУХРАЯ и ОЛЕВИЧА санкцию на избиение дал ПЕРЦОВ. В остальных случаях я получал указания об избиениях и допросах от КРЮКОВА, а он ссылался или на ПЕРЦОВА, или на КОБЫЗЕВА.

Оснований на арест я не знал, материалы о к-p деятельности на многих, кроме справки на арест, я не видел, но был убеждён, что это — враги в квадрате, так учило руководство — ТЕЛЕШЕВ, КОБЫЗЕВ и ПЕРЦОВ. Лжеинформация о раскрытии в УНКВД троцкистско-сионистской группы составлялась КРЮКОВЫМ

Иваном, я помогал, готовили подпись ПЕРЦОВА, но почему-то он не подписал, а подписал начальник [УНКВД] КОБЫЗЕВ».

Подсудимый КОПАЕВ показал: «Я на работу в органы НКВД пришел по мобилизации ЦК партии 31 III[19]38 г. Мне сразу же бросилось в глаза поведение старых сотрудников с арестованными на допросах, т. е. избиения арестованных, ругань. Будучи поражён этим, я высказал своё недовольство одному из товарищей. Об этом стало известно б[ывшему] нач[альнику] УНКВД ТЕЛЕШЕВУ, который вызвал меня к себе и заявил: “Вас прислали работать, а не хныкать, и если Вы будете либеральничать с врагами, то Вам не место не только в НКВД, но и в партии”. После такой нахлобучки мне пришлось смириться с окружающей обстановкой. На второй или на третий день я был направлен в распоряжение КРЮКОВА И. в т. н. особо-следственную группу. Мне было поручено вести следствие по делу ЩЕГОЛЕВСКОГО. Это дело я вёл от начала и до конца и с санкции КРЮКОВА применял к ЩЕГОЛЕВСКОМУ физические меры воздействия, так как он не хотел давать признаний. КРЮКОВ мне говорил о том, что враги, пробравшиеся в органы НКВД, это враги в квадрате, и потому с ними надо быть беспощадными. КРЮКОВ же помогал мне бить ЩЕГОЛЕВСКОГО. Помимо ЩЕГОЛЕВСКОГО, я дел самостоятельно не вёл, а помогал допрашивать КРЮКОВУ и СЕРЕДЕ, сопровождая допросы групповыми избиениями. Протокол показаний ЩЕГОЛЕВСКОГО я не фальсифицировал, его корректировал КРЮКОВ, а затем ПЕРЦОВ. Несколько раз мне пришлось допрашивать КРУЛЬФЕЛЬД И., но его я не бил, он был привезён избитым из Киева, и там же ему выбили зубы. ДРЕШЕРА я помогал допрашивать и избивать 2 раза. Один раз — КРЮКОВУ Николаю и другой раз — КРЮКОВУ Ивану или СЕРЕДЕ.

К нему так же, как и ко всем, применяли палку. Палка находилась в разных комнатах, и её брали по надобности. ОЛЕВИЧА я допрашивал с СЕРЕДОЙ один раз. Его также били палкой. Бил ли я ШМУШКО или нет, не помню. Помогал СЕРЕДЕ допрашивать САНДЛЕРА и ВОРОНЦОВА, их также били, но только руками. ВОЛОДАРСКОГО я не бил, помню точно. ГЛЕБОВА, КРУЛЬФЕЛЬД-ЦИН и АВДЕЕВА также не бил. Ни у кого из арестованных не требовал давать показаний на определённых других лиц».

На вопросы прокурора — подсудимый КОПАЕВ:

«Я ВОЛОДАРСКОГО не бил».

По просьбе прокурора Председательствующий оглашает показание КОПАЕВА (л. д. 81 т. II).

Подсудимый КОПАЕВ: «Да, я такие показания давал. Меня уговорил это сделать особоуполномоченный МОРДУХОВИЧ. СЕРЕДА в моём присутствии ЩЕГОЛЕВСКОГО не бил, но об избиении его я слышал от самого ЩЕГОЛЕВСКОГО. Обвинение меня по ст. 54-10 категорически отрицаю. С КУРПАСОМ я сидел в одной камере около м[еся]ца и в разговоре с ним, касаясь вопроса о постановлении правительства в части отрезков приусадебной земли, сказал о том, что некоторые областные и районные организации дали местам неправильные указания, а это привело к тому, что отрезали участки с зелёными хлебами и недозревшими овощами, вырубили садовые деревья, т. е. фактически искривляли

указания партии и правительства. В частности, это имело место в том районе, где я был. Показания БАРАБАНОВА являются наглой ложью. С ним я сидел в камере всего одни сутки и, зная его раньше с очень плохой стороны, никаких разговоров подобного порядка вести с ним не мог».

На вопросы ЧКА НОВИКОВА — подсудимый КОПАЕВ:

«Я суду чистосердечно рассказал о том, кого я бил. До НКВД я в следственных органах не работал. Я долго сидел в камере с арестованными НИЩЕТОЙ и ШПУНТОМ, которые могли бы подтвердить о том, что у меня антисоветских настроений не было. Наоборот, БАРАБАНОВ в разговоре со мной восхвалял доблесть финской армии и нехорошо отзывался о Красной армии, и я его тогда предупреждал, что, если его предадут суду по ст. 206-17, то он может получить ещё и ст. 54-10».

На вопросы ЧКА ГАЛЬПЕРИНА — подсудимый КОПАЕВ:

«Я был подчинён по работе КРЮКОВУ И. От него же лично или через СЕРЕДУ получал санкцию на избиение того или иного арестованного».

На вопросы ЧКА КАТРИЧЕНКО — подсудимый КОПАЕВ:

«СЕРЕДУ я считал старше себя по работе как старого, опытного чекиста, часто обращался к нему за советами. Считаю, что старше нас КРЮКОВ И.».

На вопросы ВТ — подсудимый КОПАЕВ:

«Я принимал участие в допросах некоторых арестованных по указаниям КРЮКОВА и СЕРЕДЫ, помогал им в избиениях. Показания САНДЛЕРА я отрицаю, так как его я не допрашивал и не помню, чтоб избивал его. ЧУХРИЯ я также не допрашивал».

Оглашается л. д. 259 т. III.

КОПАЕВ: «Возможно, я тогда давал более правильные показания. Материалов на арестованных у меня не было никаких. ВОЛОДАРСКОГО я ударил раз. ДЕМЧЕНКО я бил. ПОЛИЩУКА я не бил, но ругал. С БАРАБАНОВЫМ до встречи в камере я не был знаком. О мальчике БАРАБАНОВ говорил в той плоскости, что якобы 14-летнего мальчика расстреляли как диверсанта, а действительного гнезда диверсантов не вскрыли. В разговорах об орденах я рассказал один недочет о том, что в том районе, где я был, представили к ордену врача — некую ГЕГЛАН — только благодаря её интимной связи с председателем РИКа. О восстановлении в партии я говорил КУРПАСУ, что “если меня освободят, то трудно придётся восстанавливаться”. О следователях, ведших дела ТУХАЧЕВСКОГО, ЯКИРА и др., а также о запасах золота я не говорил, это — вымысел БАРАБАНОВА. От ВОЛОДАРСКОГО никаких показаний о его связях и, в частности, о связи с ДРЕШЕРОМ, я не требовал. К форме протокола допроса мне КРЮКОВ И. дал схематический набросок, которым я пользовался».

Председательствующий оглашает показание КОПАЕВА (на л. д. 269 т. III).

Подсудимый КОПАЕВ: «Я показания в части ВОЛОДАРСКОГО дал под нажимом МОРДУХОВИЧА. КРУЛЬФЕЛЬД-ЦИН я не провоцировал и не наносил ей оскорблений. Я не помню, чтоб принимал участие в избиениях ВОРОНЦОВА».

Подсудимый КРЮКОВ показал: «Я начальником особо-следственной группы не был. Приказа о назначении меня начальником группы не было, так же, как и не было приказа об организации такой группы вообще. В Харьковском УНКВД я начал работать при ТЕЛЕШЕВЕ, и он следствие по делам арестованных сотрудников поручил мне. Когда накопилось до 10 дел, я поставил вопрос о том, что работа тяжёлая, и что я сам физически не в состоянии с ней справиться, и тогда ТЕЛЕШЕВ дал мне в помощь КОПАЕВА и затем СЕРЕДУ. Ни в одном документе нет моей подписи как начальника группы, я всегда расписывался как следователь. Следственные дела мы с СЕРЕДОЙ делили между собой, поручая КОПАЕВУ отдельные допросы арестованных; никаких санкций на избиение арестованных я давать по своему положению не мог. Все санкции получались от начальников — ТЕЛЕШЕВА, затем КОБЫЗЕВА и заместителя начальника УНКВД ПЕРЦОВА. Я работал в следственной группе не 5 месяцев, как значится в обвинительном заключении, а всего около 3-х. Меня обвиняют в избиениях арестованных сотрудников. Должен сказать, что я и до сих пор не считаю себя в этом виновным. Из 18 дел, прошедших по следственной группе (а не 44), как говорилось на процессе, избиения применялись к половине лиц. На ЧУХРИЯ и ОЛЕВИЧА санкций на избиения от руководства не было. ДРЕШЕРА я бил палкой, бил ГЛЕБОВА, ПОЛИЩУКА, ЩЕГОЛЕВСКОГО, МАЗУРКЕВИЧА, помогал бить САНДЛЕРА и ВОРОНЦОВА. ШМУШКО и БАБУШКИНА не бил, это ложь. КРУЛЬФЕЛЬД[А] и его жену не бил. Самая тяжёлая формула предъявленного мне обвинения — это фальсификация протоколов допросов. В частности, приводится протокол ЩЕГОЛЕВСКОГО. Если суд проверит имеющийся в нём черновик этого протокола, мною исправленный, то можно будет убедиться, что никакой существенной разницы между показаниями ЩЕГОЛЕВСКОГО и моими исправлениями нет. То же самое с протоколом ПОЛИЩУКА. Следственная часть УНКВД ко мне отнеслась необъективно. Например, неправильно указано, что 18 чел. были арестованы КРЮКОВЫМ и СЕРЕДОЙ, в то время как аресты проводились с санкции наркома [внутренних дел] УССР. Причём у некоторых и материалы на арест имелись. Например, на ДРЕШЕРА было два заявления о недочётах в работе и за попытку освободить якобы 2-х немецких шпионов. На САНДЛЕРА имелись данные о принадлежности его к сионистам. Имелись материалы на ЩЕГОЛЕВСКОГО и в части остальных арестованных. Правда, на некоторых имелись только справки на арест. Всех их почему-то выгородили для усугубления моей и других сидящих со мной вины. ПОЛИЩУК в своих показаниях говорил не о ЛИГНЕРЕ, а о ЛИГНЕРОВЕ, а это уже не то, о чем идёт речь в обвинительном заключении. Информацию в НКВД УССР я составлял и когда дал на подпись ПЕРЦОВУ, то последний внёс исправления, вроде, с “подозревается” на «обвиняется». Я этому не придавал значения. Справок на альбом я не составлял и не мог составлять по своей инициативе».

В 16 час. 30 мин. объявлен перерыв до 19 часов.

В 19 часов судебное заседание объявлено продолженным.

На вопросы прокурора подсудимый [КРЮКОВ] объяснил: «При переходе в следственную группу я принял из секретариата [УНКВД] 3 следственных дела.

Справки на арест сотрудников я не составлял. Они составлялись другими отделами. Кроме справок, материалов изобличающего характера в основном у нас не было. На отдельных лиц — на САНДЛЕРА, ГЛЕБОВА и ДРЕШЕРА были показания других лиц. Докладная записка в НКВД УССР в мае мес[яце] составлялась мною. Ни одно дело следственной группой и, в частности, мной, не было закончено. В ведении следственной группы к моменту составления этой докладной записки было, кажется, 16-18 дел. Протокол ЩЕГОЛЕВСКОГО в черновом виде корректировался мною. Указаний о том, чтобы следователи след, группы не писали протокола допроса тогда, когда арестованные давали отрицательные показания, я не делал, а это была общая практика того времени. Да, показания от большинства арестованных были получены после избиения. ПЕРЦОВА я впервые узнал в Киеве, когда он был нач[альником] особо-следственной группы НКВД УССР. В Харькове ПЕРЦОВ был заместителем нач[альника] УНКВД; его я не считал начальником следгруппы, так как мы подчинялись нач[альнику] Управления и ему как заместителю. На допросах в нашей следственной группе я ПЕРЦОВА видел 3 раза, т. е. на допросах ДРЕШЕРА, ЩЕГОЛЕВСКОГО и САНДЛЕРА. ПЕРЦОВ бил арестованных — ДРЕШЕРА и ЩЕГОЛЕВСКОГО. На собрание парторганизации я приехал с опозданием и присутствовал только 29/1-[1939 г.]. Выступая на собрании и зная, что арестованные уже после меня сидели по полгода, я говорил, что они — враги. На партсобрании меня обвиняли в том, что я избивал исключительно евреев. Но я сказал, что бил еврея, русского и украинца».

На вопросы ЧКА ГАЛЬПЕРИНА — подсудимый КРЮКОВ:

«Справки на арест мы, т. е. следгруппа, получали с санкции Наркомвнудела УССР, а затем уже делали представление прокурору и брали его санкцию. СЕРЕДА и КОПАЕВ мне не были подчинены, но обращались ко мне как к ответственному работнику за советами. Я был в курсе всех дел, бывших в следственной группе. Я из следгруппы в 3[-й] отдел перешел во 2-й половине июня 1938 г. и поэтому июньскую информацию наркому составлял СЕРЕДА».

На вопросы ЧКА КАТРИЧЕНКО — подсудимый КРЮКОВ:

«СЕРЕДА был дан мне в помощь, и его я считал квалифицированным следователем. Допускаю, что СЕРЕДЕ я передавал санкции руководства на избиение арестованных».

На вопросы ЧКА КРУГЛЯК — подсудимый КРЮКОВ:

«ПЕРЦОВ приехал в Харьков, когда я уже работал в следгруппе недели 2. Установку в работе получал от ТЕЛЕШЕВА».

На вопросы ЧКА НОВИКОВА — подсудимый КРЮКОВ:

«КОПАЕВА я обучал следственной работе, т. е. я присутствовал у него на допросах, и он присутствовал на допросах у меня».

На вопросы ВТ подсудимый КРЮКОВ:

«Да, на допросах ДРЕШЕРА я присутствовал несколько раз. Относительно ареста членов ЦК и по поводу прокурора я с ДРЕШЕРОМ не говорил. Также не ругал его жену, так как я её вообще не знал. КРУЛЬФЕЛЬД-ЦИН я не ругал, а теперь бы за ложь я её выругал. В Киеве в следственной группе я работал месяц

под руководством ПЕРЦОВА. По закону обвинительное заключение должно быть предъявлено в 2-хнедельный срок, но в 1938 году это не практиковалось, и так как следственная группа не закончила ни одного дела, то я на следствии и говорил, что обвинений по делам не предъявлялось. Никого из арестованных я не принуждал давать показания на определённых лиц».

Председательствующий оглашает показания подсудимого КРЮКОВА (л. д. 97 т. III).

«Да, ПЕРЦОВ предлагал мне спросить у ЩЕГОЛЕВСКОГО о 3-х лицах, фамилии их не припоминаю. На ДРЕШЕРА показаний ни у кого не требовал. Арестованных всех я считал врагами».

Подсудимый ПЕРЦОВ показал: «Я на работу в Харьков был выдвинут с 5— 7.IV—1938 г., а в июне я был снят с должности заместителя нач[альника] [УНКВД], так как имел расхождение в технике работы с бывш. начальником  Управления КОБЫЗЕВЫМ. Мне предъявлено обвинение в незаконных арестах 16 сотрудников, между тем из них 8 человек было арестовано вообще до меня. Это — ЧУХРИЙ, ОЛЕВИЧ, оба КРУЛЬФЕЛЬДЫ, БАБУШКИН, ГЛЕБОВ, ПТАШИНСКИЙ и САНДЛЕР. Остальные 8, т. е. ВОРОНЦОВ, ДРЕШЕР и ДЕМЧЕНКО, арестованы по представлению ТЕЛЕШЕВА; ПОЛИЩУК, АВДЕЕВ, ЩЕГОЛЕВСКИЙ арестованы по справкам отдела кадров НКВД УССР; остальные — с санкции УСПЕНСКОГО. Моя роль в руководстве следственной группой сводилась к тому, что, когда ТЕЛЕШЕВА не было или он был занят, то указания по работе давал я. Об этом здесь правильно говорил КРЮКОВ. Моя работа обследовалась 2 раза, т. е. майской комиссией и затем из Киева — ПРОСКУРЯКОВЫМ, который был свидетелем в суде ВК, последний охватил все области моей деятельности. Мне предъявили обвинение в неправильных методах следствия, я этого не отрицаю, но за это я осуждён ВК. В обвинительном заключении значится, что я допрашивал только 2-х арестованных, т. е. ДРЕШЕРА и ЩЕГОЛЕВСКОГО, но это неправильно, так как я допрашивал и САНДЛЕРА, и АВДЕЕВА. Причём последний освобождён из под ареста по моему настоянию. Что касается искажения смысла протоколов, то это нашло своё отражение в деле, за которое я осуждён ВК. О том, что я дал окраску несуществующей в УНКВД сионистско-троцкистской организации, также не является новым обвинением. Такая установка берёт своё начало от б[ывшего] начальника [УНКВД] ТЕЛЕШЕВА. Об этом имеются показания СЕРЕДЫ, и такую установку я получал от ТЕЛЕШЕВА. Это и послужило к тому, что я на протоколе [допроса] ЩЕГОЛЕВСКОГО сделал надпись: “т. СЕРЕДА. В УНКВД существует сионистско- троцкистская организация. Об этом сказано мало”, и моя подпись «ДП». Но должен сказать, что эта резолюция не сыграла никакой роли в работе следственной группы, и это подтвердил здесь СЕРЕДА, ибо она была 8.VII-1938 г. Новым в формулировке моего обвинения является июльская лжеинформация в НКВД УССР, но ведь установлено, что подписал эту информацию КОБЫЗЕВ, а не я. Исправление текста в майской информации слов с «подозревается» на «обвиняется» действительно сделано мною, но я никакой разницы в этом не видел. Справки на арест ни одной я не подписывал. Итак, сопоставляя новое обвинительное заключение со старым, я не нашел в них разницы».

На вопросы прокурора — подсудимый ПЕРЦОВ:

«Я участвовал в допросах ДРЕШЕРА, ЩЕГОЛЕВСКОГО и двух других, о которых не упоминается в обвинительном заключении. За то, что я не реагировал не правильность ареста других, я и был осуждён ВК. Указание о работе следственной группы я давал только в тех случаях, когда ТЕЛЕШЕВ был занят. Я не имел разговора о том, как закончить дела на сотрудников ни с ТЕЛЕШЕВЫМ, ни с КОБЫЗЕВЫМ».

На вопросы ЧКА КРУГЛЯКА — подсудимый ПЕРЦОВ:

«Санкции на арест сотрудников я не давал и не мог давать и даже не делал представлений на арест. При мне ни одно дело не было закончено, и всё же спустя 4 м[еся]ца после моего ухода особоуполномоченный [УНКВД] МОРДУХОВИЧ и быв. начальник КОБЫЗЕВ 15 чел. арестованных сотрудников передали суду Военной коллегии. Да, об избиениях арестованных на ВК вопрос разбирался. Также предметом обсуждения на ВК был вопрос о корректировке протоколов допроса, которые я действительно корректировал. Это была система до меня».

На вопрос ЧКА КАТРИЧЕНКО — подсудимый ПЕРНОВ:

«СЕРЕДА мог и не мог знать, кто из арестованных — враг и кто — нет».

На вопрос ВТ — подсудимый ПЕРЦОВ:

«По работе следственной группы КРЮКОВ обращался ко мне несколько раз, а также 1-2 раза обращался СЕРЕДА».

На вопрос ВТ — подсудимый СЕРЕДА:

«ПЕРЦОВ, видимо, забыл, я к нему обращался по делам ПОЛИЩУКА, АВДЕЕВА, КОДИНА, ШМУШКО и САНДЛЕРА и по нескольку раз».

На вопрос ВТ — подсудимый ПЕРЦОВ:

«Из числа арестованных сотрудников я считал врагами ДРЕШЕРА, ПОЛИЩУКА, ЩЕГОЛЕВСКОГО и САНДЛЕРА. Это по информациям меня следователями и ТЕЛЕШЕВЫМ. Сам я материалы не просматривал. Дел ВОРОНЦОВА, ОЛЕВИЧА не помню. О том, что делалось во всех кабинетах, и шли массовые избиения, я не мог знать. О корректировке протокола [допроса] ПОЛИЩУКА я не помню»

На вопрос ВТ — подсудимый СЕРЕДА:

«Корректировали протокол ПОЛИЩУКА КРЮКОВ и ПЕРЦОВ».

На вопросы ВТ — подсудимый ПЕРЦОВ:

«Санкции на избиение я давал на САНДЛЕРА, ДРЕШЕРА, ЩЕГОЛЕВСКОГО. В оказании медпомощи арестованным отказал КОБЫЗЕВ. Здесь об этом СЕРЕДА говорил. Я как заместитель нач[альника] [УНКВД], конечно, мог обойти КОБЫЗЕВА и распорядиться давать медпомощь, но этого не сделал. При проверке признаний САНДЛЕРА угроз не было, он подтверждал свои показания, заявлений не делал, и я был убеждён в его причастности к к-p организации и в его показаниях на других лиц. Протокол ЩЕГОЛЕВСКОГО в новом деле был изъят из старого дела ВК. До моей резолюции о троцкистско-сионистской организации были показания САНДЛЕРА об этом же. Я установки следователям создать такую организацию не давал, сам я об этой организации до моей резолюции слышал от ТЕЛЕШЕВА. Справок на альбом не подписывал, установок об этом не давал».

На вопросы ВТ — подсудимый КРЮКОВ:

«Установку о направлении нескольких дел (6 или 8) из дел сотрудников на альбом я получил или от ТЕЛЕШЕВА, или от ПЕРЦОВА, сам я этого делать по своему усмотрению не мог».

ПРОДОЛЖАЕТ — подсудимый ПЕРЦОВ: «Я знал о массовых арестах без оснований — по одним показаниям арестованных — по делу Радиокомитета, по партизанскому делу, знал, что применялись меры физического воздействия, но мер к прекращению не принимал, за что и был осуждён ВК. Да, чтоб судить о правильности арестов и избиений, следовало самому изучить материалы на арестованных. И я, и КОБЫЗЕВ, ограничивались информацией следователя и санкционировали их мнения на окраску преступлений как контрреволюционных, как врагов народа, а отсюда и все последствия. Не отрицаю, сам бил 4 человек как врагов народа, били группой, применяли и дубину. Санкций на избиения ЧУХРИЯ и ОЛЕВИЧА, по-моему, я не давал. Я не знал, что ЧУХРИЙ был избит до такой степени. Отказов от подписи протоколов после корректировки мне не известно. Я считал признания САНДЛЕРА искренними, и по его показаниям на лиц сообщили в УНКВД Днепропетровской области. Я не помню, чтоб предлагал следователю назвать Красного ЩЕГОЛЕВСКОМУ».

Подсудимый КРЮКОВ: «Да, я получал от ПЕРЦОВА указание напомнить ЩЕГОЛЕВСКОМУ Красного и ещё двух. ЩЕГОЛЕВСКИЙ нам их назвал, когда его о них спросили, по-моему, признавал их без дополнительных избиений».

Подсудимый ПЕРЦОВ: «О КОНСТАНТИНЕРЕ и ХЕСИНЕ не помню. Представление об аресте ЛИВШИЦА и ТИМОШЕНКО, по-моему, делал ТЕЛЕШЕВ, а не я. Материалы на них я не проверял».

Свидетель АВДЕЕВ Иван Павлович. 1896 г. рождения, член ВКП(б) с 1930 г., сейчас — начальник отделения ГО, не судился, арестовывался на должности нач[альника] отделения в 1938 г., дело о нём прекращено, подсудимых знает, вражды и родства с ними не имеет, показал: «Трудно передать Трибуналу о всех методах извращения следствия. Меня арестовали 16.IV-[19]38 года, освободили 7.IХ-[19]39 г.. Через три дня меня вызвал на допрос КРЮКОВ Иван и руганью и угрозами сделать из меня колбасу требовал показаний о моём якобы участии в к-p [организации], о какой организации и каком участии не говорил, обвинения не предъявлял. За отказ от показаний, которых я не мог дать, так как ни в какой к-p организации не состоял, меня держали в декабре мес[яце] в цементированной одиночной камере на голом полу, и я заболел. Мне приходилось сидеть в одной камере с арестованными ЧУХРИЕМ, САНДЛЕРОМ и ВОРОНЦОВЫМ, и я видел, как их приносили с допросов в бессознательном состоянии. Видел истерзанных КРУЛЬФЕЛЬДА, МАЗУРКЕВИЧА. Правда, должен сказать, что меня не били. КРЮКОВ И. заявлял мне при допросе, что партком Харьковского УНКВД избран по установке врага. БЕЛОВ очень редко заходил оказывать медпомощь».

На вопросы прокурора — свидетель АВДЕЕВ:

«До ареста я работал в органах НКВД 20 лет. КРЮКОВА И. до ареста не знал. КРЮКОВ И. на первом же допросе заявил, что я — член вражеского партийного комитета, возглавлявшегося ДРЕШЕРОМ. Я ответил КРЮКОВУ, что партийный комитет избирался тайным голосованием, и что у него нет оснований называть его вражеским. Меня допрашивали КРЮКОВ И., СЕРЕДА и КОПАЕВ, а затем разговаривал и ПЕРЦОВ. После этого меня дней через 6 освободили. Находился я под арестом 3 месяца. Были случаи, когда арестованных с допросов приводили в ужасном состоянии — избитых, окровавленных, как, например, ЧУХРИЙ».

На вопросы ЧКА НОВИКОВА — свидетель АВДЕЕВ:

«Меня ни КОПАЕВ, ни другие не били».

На вопросы ВТ — свидетель АВДЕЕВ:

«Кто вёл моё дело, я не знаю, так как допрашивали меня все».

На вопросы подсудимого СЕРЕДЫ — свидетель АВДЕЕВ:

«Да, показания на ДРЕШЕРА я давал, но ведь это по Вашему же настоянию».

Свидетель КРУЛЬФЕЛЬД Иосиф Абрамович. 1893 г. рождения, член ВКП(б), в данное время работает начальником спецотдела аптекоуправления Харьковской области, в момент ареста был начальником отделения ОО ХВО, в органах НКВД работал 18 лет, подсудимых знает, вражды и родства с ними не имеет, будучи предупреждён по ст. 89 УК, показал: «Моё дело фактически не вёл никто. Допрашивали меня КРЮКОВ И. и КОПАЕВ. Основную роль в допросах и избиениях играл КРЮКОВ И. СЕРЕДА меня не трогал. На одном из допросов у меня выбили зуб. КРЮКОВ домогался получить показания о моей якобы к-р деятельности, но я сказал, что лучше умру, а оговаривать себя и других не буду. Позднее надо мной издевался следователь ОО ХИРНЫЙ, и жаль, что он, а также б[ывший] особоуполномоченный [УНКВД] МОРДУХОВИЧ, фальсифицировавший моё дело, не сидят на скамье подсудимых. О ПЕРЦОВЕ ничего сказать не могу».

На вопросы прокурора свидетель КРУЛЬФЕЛЬД:

«Меня били чем попало, в том числе и палкой — т. н. “ванькой”. Зуб на допросе у меня выбил КРЮКОВ И.».

На вопрос ЧКА КРУГЛЯКА — свидетель КРУЛЬФЕЛЬД:

«Следователь ХИРНЫЙ бил меня уже тогда, когда ПЕРЦОВА в Харькове не было. Руководил следствием особоуполномоченный МОРДУХОВИЧ».

На вопрос ЧКА НОВИКОВА — свидетель КРУЛЬФЕЛЬД:

«Да, зуб у меня выбил на допросе КРЮКОВ И., а не КОПАЕВ».

На вопрос ЧКА КАТРИЧЕНКО — свидетель КРУЛЬФЕЛЬД:

«СЕРЕДА ко мне относился хорошо».

На вопрос подсудимого СЕРЕЛЫ — свидетель КРУЛЬФЕЛЬД:

«Да, на допросах меня провоцировали. Например, СЕРЕДА однажды сказал мне: “Вот, ты не даёшь показаний, а нам известно, что тебя в к-p организацию завербовала твоя жена, она честнее тебя и дала показания”».

На вопрос ВТ — свидетель КРУЛЬФЕЛЬД:

«Да, медпомощь мне не оказывали, а лекпом БЕЛОВ, хотя и осматривал, существенной помощи оказать не мог. Обвинение мне предъявлено 5. IХ-[1938 г.], а следствие окончено 20.VIII-[1938 г.]. КОПАЕВ помогал КРЮКОВУ И. меня допрашивать и избивать. В мае, допрашивая, КОПАЕВ избил мне лицо. КРЮКОВ И. дал дубину КОПАЕВУ и сказал: “Бей, пока не подпишет”».

Свидетель КРУЛЬФЕЛЬД-ЦИН Мария Марковна. б[ес]/п[артийная], в данное время служит в Госбанке, не судилась, в 1938 г. была под арестом с 5.111- [19]38 г. по 7.IХ-[19]39 г., дело о ней прекращено по п. «д» ст. 4, подсудимых знает, вражды и родства с ними не имеет, будучи предупреждена по ст. 89 УК, показала: «Моё дело вначале после ареста вёл СЕРЕДА, а потом КОПАЕВ. Допросы вели в разрезе к-p деятельности моего мужа. Я им отвечала, что о муже ничего сказать не могу, и что, если он действительно контрреволюционер, то органам НКВД должно быть более об этом известно. Тогда мне предложили идти и “надумать”. Однажды на допросе СЕРЕДА, раскрыв какое-то объёмистое дело, показал мне бумаги за подписью мужа. Причём содержание бумаги прочесть не дал, а только, указывая на подпись, спросил: «Узнаёшь подпись мужа?». Я СЕРЕДЕ ответила, что узнаю. «Вот видишь, — продолжал СЕРЕДА, — твой муж оказался честнее тебя и дал показание». Я догадалась, что это провокация, и сказала СЕРЕДЕ, что мне показывать на него нечего. Тогда СЕРЕДА ударил меня линейкой и отправил в камеру».

На вопросы прокурора свидетель КРУЛЬФЕЛЬД-ЦИН:

«Да, СЕРЕДА ударил меня линейкой по голове и ругал разными нецензурными словами, в частности на букву “б”. Настоятельно просил меня дать свою подпись на чистом листе».

На вопрос ВТ — подсудимый СЕРЕДА: «Свидетельница КРУЛЬФЕЛЬД показывает неправду, я её линейкой не бил, и она вообще была на допросе у меня всего один раз по анкетным данным».

Свидетельница КРУЛЬФЕЛЬД-ЦИН: «Я хочу дополнить, что и СЕРЕДА, и КОПАЕВ неоднократно садили меня на кончик стула на продолжительное время».

На вопрос ЧКА КРУГЛЯКА — свидетельница КРУЛЬФЕЛЬД-ЦИН:

«Я просидела без допроса почти год. Мне никаких обвинений не предъявляли, спрашивали только о муже».

В 23 час. 30 мин. объявляется перерыв до 9 час. утра 28.IХ-[1940 г.].

28.IX-[1940 г.] в 9 час. суд. заседание объявлено продолженным.

Свидетель ДРЕШЕР Григорий Моисеевич. 1905 г. рождения, член ВКП(б), в данное время работает заместителем директора Харьковского з[аво]да № 135, в органах НКВД работал с 1929 по 1939 г., в момент ареста был в должности н[ачальни]ка отделения, подсудимых знает, вражды и родства с ними не имеет, будучи предупреждён по ст. 89 УК, показал: «Я был арестован КРЮКОВЫМ и СЕРЕДОЙ 21.IV—[19]38 г., содержался 9 месяцев. С первого же допроса КРЮКОВ И. начал всячески меня оскорблять, в связи с чем я прекратил ему отвечать на вопросы, и за это был на 10 суток посажен в карцер. Недели три меня не били, но в этот период сменили бывш[его] начальника УНКВД ТЕЛЕШЕВА, который не давал санкции меня бить, и УНКВД принял КОБЫЗЕВ. В ночь на 13.V- [1938 г.] меня вызвали на очередной допрос, и, когда под утро ушли сотрудники, то в кабинет, где я был, вошли КОБЫЗЕВ, ПЕРЦОВ, КРЮКОВ И. и СЕРЕДА. Я понял, что меня будут бить. И, действительно, ко мне подошел вплотную ПЕРЦОВ и нанёс сильный удар по лицу. СЕРЕДА схватил меня за волосы и свалил на пол. Тогда все начали меня избивать чем попало — сапогами, палкой и др[угими] предметами, пока я не потерял сознание. Очнулся я в восемь часов утра. В комнате никого не было, а в соседней комнате раздавался храп спящего СЕРЕДЫ. Я воспользовался случаем и позвонил по телефону жене домой с просьбой, чтобы она добилась через прокурора и др[угие] инстанции Москвы немедленного вмешательства их по моему делу, так как я не виновен, а также просил её принести передачу. Истязали меня до 23 или 24 мая. Причём КРЮКОВ И. заявлял: “Мы тебе покажем методы советского следствия 1938 г.”. Когда я однажды сказал КРЮКОВУ о том, что буду доказывать свою правоту вплоть до ЦК партии, он мне цинично ответил: “А разве ты не знаешь, что мы и оттуда берём?”. На мои требования устроить мне свидание с прокурором КРЮКОВ ответил: “Прокурор у нас приказчик, и, если мы не захотим, то он и порога сюда не переступит”. Вымогая у меня показания, КРЮКОВ И. часто говорил мне о том, что “я — человек обречённый”, т. е., если дам показания, буду расстрелян с честью, не дам — расстреляют как собаку. Не добившись у меня явно клеветнических показаний, КРЮКОВ передал меня на допрос КОПАЕВУ. Когда меня привели в комнату КОПАЕВА, то последний сидел за столом и с час читал газету. Потом КОПАЕВ позвонил КРЮКОВУ Николаю: “Николай, зайди позабавиться”. Пришел КРЮКОВ Николай, и вместе с КОПАЕВЫМ начали меня избивать. Затем КОПАЕВ набирал в бутылку воду, закрывал мне рукою рот, а в нос лил воду и наоборот. В заключение, когда я был в полуобморочном состоянии, КОПАЕВ нанёс мне сильный удар носком сапога в позвоночник. В бесчувственном состоянии меня доставили в камеру. Двигаться я не мог и пролежал в камере несколько суток, ухаживал за мной сокамерник ПОЛИЩУК. После этого меня оставили, и несколько месяцев я просидел без допроса. Я, конечно, рассказал только сотую долю того, что пришлось пережить, так как всего не припомнишь, да и тяжело вспоминать».

На вопросы прокурора — свидетель ДРЕШЕР:

«Мягче всех ко мне относился СЕРЕДА. Угрозы расстрелять меня постоянно наносил КРЮКОВ И. ПЕРЦОВ, уходя из кабинета после первого моего “допроса”, сказал КРЮКОВУ: “Бейте его смертным боем, пока не даст показания”».

Адвокаты вопросов к свидетелю не имеют.

На вопрос ВТ — свидетель ДРЕШЕР:

«Да, показания о моём якобы участии в сионистско-троцкистской организации у меня требовал КРЮКОВ И. во 2-й половине мая и в июне; требовали назвать всех её лиц, но фамилий мне не называли. КОПАЕВ и КРЮКОВ Н. истязали меня при СЕРЕДЕ».

У подсудимых вопросов к свидетелю нет.

Свидетель САНДЛЕР Борис Элевич. 1906 г. рождения, б[ес]п[артийный], в момент ареста работал оперуполномоченным 5[-го] отдела УНКВД, был осуждён к лишению свободы по ст. 206-17 п. «а», подсудимых знает, вражды и родства с ними не имеет, показал: «Я был арестован 3 апреля 1938 г., после ареста меня привели в кабинет заместителя нач[альника] Управления ПЕРЦОВА. ПЕРЦОВ и приведший меня СЕРЕДА предложили дать показания на арестованного сотрудника ГЛЕБОВА. Я сел и написал заявление, в котором изложил всё, что знал о ГЛЕБОВЕ по должностным проступкам. После этого вошедший КРЮКОВ И. объявил мне, что я арестован. Следствие по моему делу начал вести СЕРЕДА. Он предъявил мне устно обвинение в том, что я якобы являюсь участником сионистской к-p организации, и потребовал дать развёрнутые показания. Я, конечно, отдачи ложных показаний отказывался. Так длились допросы до 14.IV-[1938 г.]. Меня всячески оскорбляли, угрожали мне, но не били. 14.IV-[1938 г.] меня СЕРЕДА начал бить проволокой, но вошедший КРЮКОВ И. предложил бить палкой. СЕРЕДА взял палку, положил меня на пол и начал избивать. Когда я избитый лежал на полу и не мог двигаться, в кабинет СЕРЕДЫ входила сотрудница УНКВД БЛЮМАН и видела это. Я не выдержал избиения, написал под диктовку СЕРЕДЫ показание о том, что являюсь участником к-р сионистской организации, и в показании назвал как членов организации трёх человек, которых я знал как знакомых на своей родине в м. Грицеве. Это СЕРЕДУ и КРЮКОВА не удовлетворило, и они предложили мне признать немецкий шпионаж, назвать участников организации из числа сотрудников УНКВД. Подсказывали фамилии АРРОВА, ЩЕГОЛЕВСКОГО и ряд других. СЕРЕДА написал красным карандашом список на 18 человек, а потом путём избиений добились у меня показаний на этих лиц [об] участии их в троцкистско-сионистской организации. Руководителем называли ДРЕШЕРА».

На вопросы прокурора — свидетель САНДЛЕР:

«В списке были вмещены такие фамилии, как АРРОВ, ЩЕГОЛЕВСКИЙ, ДРЕШЕР, РЕЗНИКОВ, других не помню. КОПАЕВ бил меня два раза. КРЮКОВ И. и СЕРЕДА — по несколько раз до потери сознания. Больше свирепствовал СЕРЕДА. ПЕРЦОВ заявлял: “Мало дали, надо, чтобы рёбра были наружу”».

На вопросы ЧКА КАТРИЧЕНКО — свидетель САНДЛЕР:

«Я почерк СЕРЕДЫ знаю хорошо, и хотя список был написан не при мне, я утверждаю, что писал его СЕРЕДА».

На вопросы ЧКА КРУГЛЯКА — свидетель САНДЛЕР:

«Когда я работал в УНКВД, ПЕРЦОВА ещё в Харькове не было».

На вопросы ЧКА ГАЛЬПЕРИНА — свидетель САНДЛЕР:

«КРЮКОВ присутствовал на моих допросах почти всегда и принимал участие в избиениях».

На вопрос ЧКА ГАЛЬПЕРИНА — подсудимый КРЮКОВ:

«Я бил САНДЛЕРА два раза. Списка, который писал СЕРЕДА на 18 человек, я не видел».

На вопрос ЧКА НОВИКОВА — свидетель САНДЛЕР:

«Меня КОПАЕВ бил в мае и в июне. Причём никаких показаний от меня не требовал, без всяких допросов и разговоров сильно избивал».

На вопросы ВТ — свидетель САНДЛЕР:

«Да, МОРДУХОВИЧ меня не бил, но допрашивал. Я подтверждал МОРДУХОВИЧУ свои показания, данные СЕРЕДЕ, так как на допросе присутствовал и СЕРЕДА, и я боялся избиений».

На вопрос ВТ — подсудимый СЕРЕДА:

«Я ушёл из след, группы 19.VII-[1938 г.]. Да, САНДЛЕРА МОРДУХОВИЧ допрашивал при мне».

На вопросы ВТ — свидетель САНДЛЕР:

«КОПАЕВ требовал показаний на ВОЛОДАРСКОГО и СЛАВУТСКОГО. Показания на ЛИВШИЦА требовал СЕРЕДА».

На вопрос ВТ — подсудимый СЕРЕДА:

«Никакого списка я САНДЛЕРУ не давал и не писал. Фамилию ЛИВШИЦА я увидел в показаниях САНДЛЕРА. Я ЛИВШИЦА не вымогал».

На вопрос ВТ — подсудимый КОПАЕВ:

«Я от САНДЛЕРА показаний на ЛИВШИЦА и СЛАВУТСКОГО не требовал, так как не знал их».

На вопросы ВТ — свидетель САНДЛЕР:

«Да, в списке на 18 человек фигурировала и фамилия ДРЕШЕРА. ПЕРЦОВ, присутствуя при допросе, требовал от меня показаний о шпионской деятельности в пользу Англии. Протоколов я подписал 2 или 3, причём отредактированных в сторону резкого усугубления моей вины. Я не протестовал, не в силах был переносить лишения».

Заявление подсудимого СЕРЕДА: «Единственное замечание по протоколу, которое было внесено САНДЛЕРОМ, это в отношении исключения из его показаний фамилии ОЛЕВИЧА».

Свидетель ПОЛИЩУК Борис Александрович. 1899 г. рождения, исключён из ВКП(б) в связи с арестом, в момент ареста работал помощником] начальника отдела УНКВД, подсудимых знает, вражды и родства с ними не имеет, показал: «Меня арестовали 7.V-1938 года. С первых же дней допроса начали жестоко избивать КРЮКОВ Иван, СЕРЕДА и КРЮКОВ Николай, не имевший никакого отношения к следствию. Помимо ругани и издевательств, как, например, мне говорил КРЮКОВ И., что жена твоя проститутка, ребёнок не мой и т. д. Меня избивали чем попало, т. е. палками, ногами, требуя вымышленных показаний на себя и на других. СЕРЕДА требовал у меня показания о моей якобы связи с нач[альником] отдела кадров УНКВД МАРУСИНОВЫМ, причём называл мне его под другой фамилией, так как говорил, что жид не может носить такую

фамилию. Трудно передать все издевательства. Мне как-то раз устроили т. н. “танцульки”, и трое, т. е. СЕРЕДА и КРЮКОВЫ Иван и Николай, принялись избивать; это жуткое избиение продолжалось до тех пор, пока я не потерял сознание. В процессе допросов и КРЮКОВ Иван, и СЕРЕДА неоднократно говорили мне о том, что, если я не дам нужных им показаний, они меня убьют и составят акт о том, что умер от разрыва сердца. Я не выдержал нечеловеческих пыток [и] в конце мая дал ложные показания — оговорил многих других. Но потом, опомнившись, на последующих допросах стал отказываться от данных показаний, и меня снова продолжал избивать СЕРЕДА. Последние два допроса мне проводил СЕРЕДА в августе в присутствии особоуполномоченного МОРДУХОВИЧА и бил меня, а один раз на втором августовском допросе ударил раза два или три по голове столиком. Упустил сказать, что как-то на допросе мне КРЮКОВ Иван заявил, что я являюсь участником сионистско-троцкистской организации. Я напомнил КРЮКОВУ, что я не еврей и поэтому не могу состоять в такой организации, на что КРЮКОВ мне ответил, что мы все (выругался нецензурно) переплелись в одно гнездо. Такие же зверские избиения применялись в отношении моих сокамерников ДРЕШЕРА, КРУЛЬФЕЛЬДА и ВОРОНЦОВА, которые приходили с допросов в ужасном состоянии».

На вопросы прокурора — свидетель ПОЛИЩУК:

«В своих показаниях я как на своего вербовщика указал фамилию “ЛИГНЕРА”, т. е. фактически несуществующую фамилию, так как слово “лигнер” по-еврейски — лгун».

Объяснение подсудимого КРЮКОВА: «Свидетель ПОЛИЩУК показывает неправду, он в своих показаниях давал фамилию не “ЛИГНЕРА”, а “ЛИГНЕРОВА”, а это — не одно и то же».

На вопрос прокурора — свидетель ПОЛИЩУК:

«Как на участников организации у меня требовали показаний на НАЙДМА- НА¹⁵, АРРОВА, ГОВЛИЧА, ТЫШКОВСКОГО и друг[их]. Во время допросов КРЮКОВ и СЕРЕДА вели себя провокационно, так КРЮКОВ у меня однажды спросил: “Ты читал Горького: Человек, это звучит гордо?”, а Сталин говорил: “Человек — это самое ценное», мы же тебя били и будем бить как стерву”. Я лишь сожалею, что не привлечены к ответственности вместе с ними КРЮКОВ Н., жестоко избивавший меня и других арестованных, а также МОРДУХОВИЧ, фальсифицировавший протоколы допроса арестованных».

На вопросы ВТ — свидетель ПОЛИЩУК:

«О том, что и МОРДУХОВИЧ бил арестованных, мне рассказывал БАБУШКИН, которого он избивал за то, что БАБУШКИН стал ему отказываться от своих ложных показаний. Когда я с возмущением спрашивал у КРЮКОВА, как он смеет бить арестованных, КРЮКОВ отвечал, что “ему разрешила бить партия”. Меня вначале обвиняли в шпионаже и троцкизме, а позднее, т. е. в июне м[еся]це, в принадлежности к сионистской к-p организации. Характерно, что жену на допросах понуждал дать показание на меня как на антисемита. Обвинение мне было предъявлено через полтора мес[яца]. Перевязка в тюрьме была запрещена».

На вопрос подсудимого КРЮКОВА — свидетель ПОЛИЩУК:

«Я как старый сотрудник органов знаю почти всех сотрудников НКВД УССР, видимо, этим и объясняется, что у меня вымогали показания на многих лиц. Да, в своих показаниях я подписывал каждый лист».

Заявление подсудимого КРЮКОВА: «Прошу зафиксировать в протоколе противоречивость в показаниях свидетеля ПОЛИЩУКА о том, что якобы его допрашивали в принадлежности к сионизму, а жену — в принадлежности к антисемитизму».

Свидетель ПОЛИЩУК: «КРЮКОВ И. корректировал мой протокол. Протоколы писали без меня, а отпечатанные давали на подпись. Отказываться было нельзя. Мой протокол переделывался несколько раз, последний раз — ПЕРЦОВЫМ».

Свидетель ШЕГОЛЕВСКИЙ Зиновий Исаевич. 1901 г. рождения, сейчас б/п, был членом ВКП(б) с 1920 г., исключён в связи с арестом, в органах НКВД работал с 1921 г. до ареста, последняя должность — начальник отделения ОО ХВО, дело о нём прекращено, подсудимых знает, вражды и родства с ними не имеет, будучи предупреждён об ответственности по ст. 89 УК, показал: «Я был арестован СЕРЕДОЙ 8.IV—[19]38 г. и 16 с половиной месяцев невинно содержался под стражей. Вначале мне никакого конкретного обвинения не предъявили, а абстрактно заявили, что я — враг. Через несколько дней после ареста меня привели на допрос к КРЮКОВУ И. Последний с руганью объявил мне, что я являюсь участником националистической к-p организации, предложил мне подумать и дать развёрнутые показания, предупредив, что если показания не дам, меня будут бить. После этого меня отвели в камеру. В ту же ночь, кажется, 14.IV-[1938 г.] меня снова привели на допрос, но уже к ПЕРЦОВУ. После того, как ПЕРЦОВ и присутствовавший здесь КРЮКОВ И. услышали мой ответ о том, что я показания давать не буду, так как ни в чём не виновен, свалили меня на пол и начали зверски избивать. ПЕРЦОВ меня бил носками сапог по всему телу, и когда меня стошнило от побоев, то ПЕРЦОВ схватил меня за голову и начал тыкать лицом во рвоту. Такие издевательства продолжались до 10.VI-[1938 г.], причём за этот период (т. е. со дня ареста) меня допрашивали и издевались надо мной, помимо ПЕРЦОВА, КРЮКОВА Ивана, ещё СЕРЕДА и КОПАЕВ. Будучи превращён в живой труп, я решил дать ложные показания на себя и на других лиц, угодных следствию, как на участников организации. Интересней всего то, что, обвиняя меня в шпионаже, КРЮКОВ И. предложил написать о том, что для шпионской работы я был якобы привлечен НОВАКОВСКИМ, б[ывшим] помощником нач[альника] ОО ХВО, и КАМИНСКИМ, б[ывшим] заместителем нач[альника] УНКВД, которым якобы передавал сведения о состоянии обслуживаемых мною воинских частей. Это нелепо уже потому, что и НОВАКОВСКИЙ, и тем более КАМИНСКИЙ, любые сведения могли иметь самостоятельно, не вербуя для этой цели других подчинённых им лиц. Должен сказать, что когда КОПАЕВ допрашивал меня один, то относился ко мне более или менее хорошо, но, как только входил КРЮКОВ И., то КОПАЕВ превращался в зверя. Не менее жестоко, чем КРЮКОВ И., со мной обращался и СЕРЕДА. Он часто, помимо ругани и избиений, применял похабщину вроде: “Вот, ты тут сидишь арестованный, а жена твоя с другими спит” и т. д. Я настоятельно требовал свидания с начальником УНКВД, которому хотел рассказать о всех зверствах следственной группы, но в заключение меня привели к ПЕРЦОВУ. ПЕРЦОВ не стал меня слушать, плюнул мне в лицо и предложил добиваться от меня показаний. Издевались, как правило, над всеми арестованными. Так, в камеру, где я сидел, приводили или, вернее, втаскивали после допросов избитого до полусмерти ЧУХРИЯ. У него на теле от побоев образовались глубокие раны. Медпомощь ему не оказывали, и раны начали гнить, в них завелись черви и расползались по камере. В камере от сильного зловония невозможно было сидеть. Однако в больницу ЧУХРИИ был переведён после длительных настояний всей камеры и после того, как с одной стороны гниение вывалилось, а с другой вырезал лекпом БЕЛОВ. В ужасном состоянии видел арестованных ШМУШКО, которому СЕРЕДА перебил правую челюсть, ПОЛИЩУКА, ВОРОНЦОВА. Таким порядком моё дело оформили на Военную коллегию, где я и заявил, что все показания мною были даны в результате пережитых издевательств. Дело было возвращено на доследование и вновь попало к следователю СЕРЕДЕ. Вновь начались побои и издевательства от СЕРЕДЫ и МОРДУХОВИЧА. Меня держали в одиночке, спал на голом цементном полу в декабре м[еся]це».

На вопросы прокурора — свидетель ШЕГОЛЕВСКИЙ:

«Я в органах работал с 1921 г. до ареста. Да, с 1917 года я состоял в еврейской ком. партии и в 1918 г. связь с ней порвал. В ВКП(б) я был с 1920 г. Более жестоко издевались надо мной после ареста СЕРЕДА и КРЮКОВ И. В моём присутствии избивали арестованных ВОРОНЦОВА, ПОЛИЩУКА. Должен сказать, что мне как на участников организации, кроме своих сотрудников, предлагали дать показание на КРАСНОГО, ШЕЙНГОЛЬДА».

На вопросы ЧКА ГАЛЬПЕРИНА — свидетель ШЕГОЛЕВСКИЙ:

«Мне в пор[ядке] ст. 200 УПК, правда, не полностью, дело моё предъявлял МОРДУХОВИЧ».

На вопросы ЧКА КАТРИЧЕНКО — свидетель ШЕГОЛЕВСКИЙ:

«До разбора моего дела на ВК СЕРЕДА меня почти не бил. На очной ставке с САНДЛЕРОМ я подтверждал участие в к-p организации из-под палки».

На вопросы ЧКА НОВИКОВА — свидетель ШЕГОЛЕВСКИЙ:

«КОПАЕВА я считал как молодого неопытного работника, и претензий к нему, несмотря на то, что он меня бил, не имею».

На вопросы ВТ — свидетель ШЕГОЛЕВСКИЙ:

«В моём протоколе мне без меня записали о к-p сионистской организации, а затем без меня переделали на троцкистско-сионистскую. Называли мне 8 человек сотрудников как участников к-p организации в УНКВД. МОРДУХОВИЧУ я подтвердил [показания], боясь избиения, как били БАБУШКИНА. БАБУШКИН был на очной ставке со мной; вели её МОРДУХОВИЧ и СЕРЕДА, до этого меня били и предупредили подтверждать [показания] с БАБУШКИНЫМ. Подтвердив на очной [ставке], БАБУШКИН отказывался, но его они понуждали, ещё не били, и он бросился в окно с 4[-го] этажа, поймал его за ногу СЕРЕДА. При мне его не били, меня удалили, а его в камеру спустили сильно избитым. От подписи переделанного им протокола я отказался, но после побоев подписал».

НА вопрос ЧКА КАТРИЧЕНКО подсудимый СЕРЕДА:

«Свидетель ЩЕГОЛЕВСКИЙ говорит неправду, я его вообще никогда не бил». На вопрос подсудимого СЕРЕДЫ — свидетель ШЕГОЛЕВСКИЙ:

«Я не помню, чтобы по указанию СЕРЕДЫ мне оказывали медпомощь. Говорил ли я на партсобрании о принадлежности САНДЛЕРА к сионистской организации, сказать затрудняюсь. Помню, что действительно, когда на одном из допросов КРЮКОВ Иван, уходя, предложил СЕРЕДЕ меня бить, то СЕРЕДА не бил».

На вопрос подсудимого КРЮКОВА — свидетель ШЕГОЛЕВСКИЙ:

«На скольких листах мною были написаны показания, не помню. Показания писал под диктовку КРЮКОВА И.».

Свидетель ШМУШКО Георгий Наумович. 1888 г. рождения, б/п, находился под арестом, дело о нём прекращено, подсудимых знает, вражды и родства с ними не имеет, показал: «Я был арестован с 30.V—[19]38 г. по 11.II-1940 г. и на первый допрос был вызван КРЮКОВЫМ И. и СЕРЕДОЙ 31.V-[1938 г.]. КРЮКОВ мне заявил, что я обвиняюсь по ст. ст. 54-6 и 54-11, что мне в этом разрезе необходимо дать показания. После этого меня отправили в камеру подумать. В камере, куда меня поместили, находились избитые СЕРЕДОЙ и КРЮКОВЫМ ВОРОНЦОВ и ПАНДОРИН. Они мне сказали, что для спасения себя необходимо дать вымышленные показания. На другой день меня вызвали на допрос. В кабинете, куда меня привели, были КРЮКОВ Иван и СЕРЕДА. КРЮКОВ вежливо мне предложил дать показания, предупредив, что лучше иметь целые рёбра, а если откажусь, то буду давать с поломанными. КРЮКОВ ушёл, а СЕРЕДА, вынув из шкафа завернутые две палки, покрутил их передо мною и повторил предложение КРЮКОВА. Я от дачи ложных показаний отказался. Тогда СЕРЕДА в продолжение нескольких часов избивал меня кулаками и отправил в камеру. Так допрашивал меня СЕРЕДА до 9.VI-[1938 г.]. Причём бил уже не только кулаками, но и палкой, требуя от меня организацию. 9.VI-[1938 г.] ночью СЕРЕДА пригласил себе на помощь КОПАЕВА. Вместе с КОПАЕВЫМ подбивали меня по ногам, и я падал на пол. У меня на левой руке пальцев нет, и для того, чтоб не разбить голову, старался падать на единственный палец правой руки. Это причиняло ужасную боль, так как палец был повреждён. Об этих издевательствах знал ПЕРЦОВ, которого я часто видел сквозь полуоткрытые двери кабинета, где меня допрашивали, но никаких мер к устранению не принимал, а, наоборот, предлагал бить меня “смертным боем, но получить показания об организации и дать 15-20 человек”. На одном из таких допросов в июле КРЮКОВ И. у меня спросил: “У тебя есть сын?”. Я ответил ему: “Есть”. “Комсомолец?”. Я сказал: “Да”. “Ты его очень любишь?”. Получив утвердительный ответ, КРЮКОВ, обращаясь к СЕРЕДЕ, сказал: “Пойди, приведи сына и бей его до тех пор, пока он, — т. е. я, — не даст показаний”. Я, не выдержав всех этих пыток, заявил СЕРЕДЕ, что дам любые показания. Я лично писать не мог и заявление якобы от моего имени попросил написать СЕРЕДУ. Когда КРЮКОВ просмотрел показания, то они ему не понравились, и он заметил, что это показания свидетеля, а не обвиняемого. Через несколько дней СЕРЕДА, вызвав меня к себе, предложил подписать готовый отпечатанный на машинке протокол. Просматривая протокол, я заметил СЕРЕДЕ, что он не соответствует моим показаниям. Тогда СЕРЕДА сказал, что ему некогда ожидать, пока я дочитаю протокол, что протокол написан ПЕРЦОВЫМ, и, если я его не подпишу, то он, СЕРЕДА, превратит меня в котлету. Я протокол подписал. Мне устроили две очные ставки — с БАЛЮНАСОМ и ПОЛИЩУКОМ, и я протоколы очных ставок подписал. Должен сказать, что фактически очных ставок не было, протоколы были заготовлены заранее СЕРЕДОЙ и КРЮКОВЫМ, а нас приводили исключительно для того, чтоб спросить, знали ли мы друг друга. К месту будет сказать, что СЕРЕДА всегда был выпивши, а однажды при мне вынимал из шкафа бутылку водки и пил. После подписания протокола меня до августа не вызывали, а в августе вызвал МОРДУХОВИЧ и объявил, что мне будет устроена очная ставка с работником спецторга ШЕПЕТИНЫМ. Я сказал МОРДУХОВИЧУ, что я ШЕПЕТИНА не знаю, о чем заявлю на очной ставке, и что вообще все ранее данные мною показания являются ложью. МОРДУХОВИЧ сделал удивлённый вид и пригласил СЕРЕДУ. СЕРЕДА при нём избил меня до потери сознания. Выбил у меня 2 зуба и повредил челюсть. Хочу дополнить, что жена 4 раза передавала мне через СЕРЕДУ деньги, мне же СЕРЕДА передал только в 2-х случаях, остальные присвоил. СЕРЕДА же меня избил за попытку подать заявление прокурору».