№49. Протокол судебного заседания Военного трибунала войск НКВД Уральского округа по делу А. Долгушева. 20-21 мая 1942 г.
20-21 мая 1942 г.
ПРОТОКОЛ
1942 г. мая 20-21 дня
Военный трибунал войск НКВД Уральского округа в закрытом судебном заседании в гор. Свердловске
В составе:
Председательствующего военного юриста 1 ранга КОПИЛЕВИЧА
Членов: ст. лейтенанта госбезопасности РУМЯНЦЕВА
и мл. лейтенанта госбезопасности ГРЕБЕНКИНА
При секретаре младшем политруке СВИНЦОВЕ
Без участия обвинения и защиты
РАССМАТРИВАЕТ ДЕЛО №25 ПО ОБВИНЕНИЮ бывшего начальника УНКВД по Киевской области УССР — капитана госбезопасности Долгушева Алексея Романовича по ст. 54-1 «б», 54-7 и 54-11 УК УССР.
В 13 часов 10 минут 20.V.[19]42 г. Председательствующий открыл судебное заседание. Секретарь доложил, что в судебном заседании присутствуют:
Обвиняемый Долгушев А.Р. — доставлен под конвоем.
Свидетели: не вызывались.
Председательствующий устанавливает личность подсудимого, который сообщил о себе:
Я, ДОЛГУШЕВ Алексей Романович, 1902 года рождения, уроженец ст. Па- челма Пензенской железной дороги, Пензенской области, по происхождению из семьи рабочего-железнодорожника, сам я до 1924 года тоже рабочий-бетонщик, с 1924 по 1930 год состоял на службе в РККА, последняя должность — пом[ощник] командира батальона по материально-техническому обеспечению, и с 1930 года по день ареста состоял на службе в органах ОГПУ-НКВД, последняя должность — начальник УНКВД по Киевской области, имею спецзвание — капитан госбезопасности, член ВКП(б) с 1929 года, исключён в связи с настоящим делом, женат, детей не имею, по национальности русский, не судим, награждён орденом «Красная Звезда» и юбилейной медалью «20 лет РККА», с обвинительным заключением ознакомлен в феврале месяце 1941 года, также ознакомлен и с Постановлением Верховного Суда СССР по моему делу.
Под стражей по настоящему делу нахожусь с 17 января 1939 года.
Председательствующий разъяснил права подсудимому и объявил состав суда.
Подсудимый ДОЛГУШЕВ отвода составу суда не заявил и заявил ходатайство —
Поскольку все эти события были 4 года назад, и последнее судебное разбирательство было 15 месяцев назад, прошу Военный трибунал дать мне возможность восстановить в памяти все обстоятельства дела путем ознакомления.
Заслушав ходатайство подсудимого ДОЛГУШЕВА, ВТ, совещаясь на месте,
ОПРЕДЕЛИЛ:
Объявить перерыв судебного заседания до 17.00 и дать возможность подсудимому ДОЛГУШЕВУ ознакомиться с материалами дела.
В 13.25 объявлен перерыв.
В 17.50 судебное заседание продолжено.
Подсудимый ДОЛГУШЕВ других ходатайств не имеет.
СУДЕБНОЕ СЛЕДСТВИЕ
Пред[седательствую]щий огласил обвинительное заключение по делу и сообщил, что настоящее дело уже рассматривалось ВТ войск НКВД Киевского округа, приговор коего Военной коллегией Верховного Суда утверждён, но Постановлением Пленума Верховного Суда СССР по протесту Прокурора СССР приговор ВТ и Определение Военной коллегии отменены и дело обращено на новое рассмотрение со стадии судебного следствия. Разъяснил подсудимому сущность обвинения, спросил его, понята ли сущность обвинения и признаёт ли себя виновным в предъявленном обвинении.
Подсудимый ДОЛГУШЕВ ответил:
Сущность обвинения мне понятна, виновным в предъявленном обвинении себя не признаю. По существу дела желаю дать объяснение.
ПОКАЗАЛ:
Я предстаю перед судом по настоящему делу уже третий раз.
Первый раз был осуждён в августе 1940 года к семи годам, в феврале 1941 года — к десяти годам ИТЛ и сейчас уже третий раз рассматривается дело.
Я врагом народа не был и не буду, факты нарушения революционной законности, которые мне инкриминируются, в большинстве ко мне не относятся.
В части моего якобы участия в антисоветском контрреволюционном заговоре. В деле имеются показания УСПЕНСКОГО от 20 мая и протокол очной ставки со мной в июле месяце 1939 г., и я прошу Военный Трибунал обратить внимание на наличие противоречий в обоих этих показаниях УСПЕНСКОГО. В первом Успенский показывает, что он меня завербовал как участника к-p заговора в феврале м-це при назначении меня начальником 1 отдела НКВД УССР, и во втором он показывает, что завербовал меня в июле м-це при назначении меня начальником Киевского облуправления НКВД. Он показывает, что, как только он прибыл на Украину, ему стало известно о моих связях с бывшим наркомом Леплевским, но последний в то время работал в НКВД СССР, и ещё никто не был арестован из участников его к-p группы. Леплевского я видел всего два раза, и ни в каких связях с ним не состоял. Заговорщицкая группа Леплевского была семитская (еврейская), в ней не было ни одного русского и, пожалуй, я — единственный русский, которого Успенский зачислил в эту к-p группу. При ликвидации группы Леплевского ни одного показания о моем причастии к этой группе не было, кроме показания Блюмана, на которое и ссылается Успенский.
Далее, Успенский показывает, что в феврале м-це, когда приезжал в Киев Ежов, то последний имел со мной беседу и облюбовал меня на работу начальника Управления НКВД области.
Никогда я с Ежовым не разговаривал и на приемах у него не был, о чём он сам подтверждает в своих показаниях. Успенский показывает, что он вербовал меня при назначении на должность начальника 1 отдела в присутствии Радзивиловского, который тогда был в кабинете Успенского. Действительно Радзивиловский при разговоре со мной Успенского тогда был в кабинете, о чем он подтвердил в показаниях, но отрицает разговор о моей вербовке.
Числа 17-18 февраля я уже сдал дела в Особом отделе, где до того я работал, и к 23 февраля уже обеспечил проведение торжественного заседания по случаю годовщины РККА. Успенский показывает, что он направил меня на работу в Особый отдел к Листенгурту громить кадры Особого отдела, но это также ложь Успенского, потому что Листенгурт прибыл в Особый отдел, уже когда меня там не было.
В других показаниях Успенский показывает, что он завербовал меня в к-p заговорщическую организацию в июле м-це при назначении меня начальником УНКВД. Разговор о моём назначении начальником УНКВД был у меня с Успенским в присутствии Хатаневер[а]. Я не хотел идти на эту работу, потому что считал, что мне не в силах будет справиться с такой ответственной работой, но тогда Успенский мне пригрозил, что если я не пойду на работу начальником УНКВД, то это будет расцениваться как нежелание бороться с контрреволюцией. Об этом разговоре я рассказал Нагорному, и он подтверждает это в своих показаниях.
Далее, Успенский показывает, что он, завербовав меня, связал по вражеской работе с Ратынским, Яралянцем и Листенгуртом — это также ложь очевидная. При назначении меня начальником УНКВД Яралянца в Киеве совершенно не было, он прибыл только в июле м-це, когда проходила партконференция или 14 партсъезд КП(б)У.
Оглашается справка о назначении Долгушева и Яралянца (л. д. 337 т. 2).
Подсудимый ДОЛГУШЕВ:
Приказом НКВД Яралянц был назначен раньше, но прибыл в Киев в июле м- це. Листенгурт 1 мая выехал совсем из Киева. С Ратынским я не мог быть связан потому, что на одном узком оперативном совещании Успенский заявил, что он скоро арестует Ратынского, и действительно он вскоре был арестован. Успенский показывает, что он также связал меня с Коркуновым — быв[шим] начальником Ворошиловградского УНКВД, который в день назначения меня начальником УНКВД выехал в Ворошиловград к месту работы, получив назначение со мной вместе. Коркунова я хорошо знал, на него были компрометирующие материалы о том, что он происходит из кулацкой семьи, эти данные проверялись, но они не подтвердились. Его показания на меня я объясняю тем же, как и я когда-то дал на него показания, от которых и он и я отказались.
На очной ставке со мной Успенский подтвердил о моей связи с Троицким, с которым мне пришлось работать дней 10-15, не больше, работая моим заместителем.
О моем выдвижении на должность начальника УНКВД. С приездом в Киев Успенского и Ежова началось массовое выдвижение на руководящую работу награждённых орденами, и в волну выдвижения попал и я. Я был награждён орденом «Красная Звезда» в 1937 году, в день двадцатилетия НКВД, наркомом тогда был Леплевский. Возможно, он и представил меня к награде. В апреле м-це 1938 года Хрущёв объезжал ряд областей УССР, с ним был и я в Одессе как начальник охраны. Мною тогда был предотвращен теракт, готовившийся секретарем Одесского обкома против Хрущёва. И вообще Хрущёв меня как хорошего работника знал хорошо, и моё выдвижение больше относится к Хрущёву, нежели к Успенскому.
Далее Успенский показывает, что он дал мне задание на фальсифицирование следственных дел. На суде при разбирательстве моего дела это показание Успенского было опровергнуто как противоречивое. С приходом меня в УНКВД я очень резко поставил вопрос перед оперативным составом о прекращении незаконных методов ведения следствия, так как мне были известны факты извращённого метода следствия в Киевском УНКВД. На первом же оперативном совещании я поставил вопрос таким образом, что если к кому будет необходимость применения методов физического воздействия, то это буду делать или я или мой заместитель и больше никто. Кроме того, были выделены работники УНКВД, в частности секретарь УНКВД Шапиро и др., для того, чтобы смотреть за следователями, не применяет ли кто во время допроса физические меры воздействия.
В отношении арестов. До моего прибытия на должность начальника УНКВД по Киевской области было арестовано до 5000 человек по так называемым массовым арестам. Люди месяцами сидели в тюрьмах без допроса и оформления дел. Я сразу же принял меры к устранению этих ненормальностей. В первые дни моей работы было освобождено около 300 человек незаконно арестованных. Массовые аресты запретил совершенно, и аресты проводились только при наличии компрометирующего материала. Я категорически запретил оформление дел без проведения очных ставок и допроса свидетелей. На первых порах эти мои жёсткие требования были встречены в штыки оперработниками, привыкшими уже «просто» оформлять следственные дела. Оперработники говорили, что пришла новая метла и по-своему метёт. Об устранении незаконных методов следствия я неоднократно беседовал с Хрущёвым и всегда выполнял его указания.
Показания Успенского об отсутствии работы с агентурой также неверны. До моего прибытия в УНКВД действительно эта работа была запущена. Я сразу же принял меры к вербовке новой агентуры и установления связей со старыми агентами, было завербовано за короткое время свыше 500 человек.
Я Успенского первый раз увидел на банкете, и второй раз встретился с ним при моем назначении на должность начальника 1 отдела, был я два раза на квартире Успенского. 1[-й] раз — 7 ноября и 2[-й] раз — 1 мая, больше я никогда не был у него на квартире. Хотя я как начальник 2 отдела обязан был ходить и на квартиру к нему. Дальше никакого общения у нас с Успенским не было. Кроме того, у меня с Успенским были ненормальные взаимоотношения. Только поэтому он и не давал мне наград, как, например, значок почетного чекиста, которые он так щедро раздавал всем. Мало того, перед бегством Успенского он грозил мне снятием с работы начальника УНКВД и увольнением из органов УГБ, обещал перевести на работу в органы милиции.
В 1939 году я дал показание о своем участии в к-p заговоре после того, как были мне зачитаны показания Успенского на меня, и применения ко мне физических мер воздействия, которых я уже не в силах был перенести. 4-го июня я написал собственноручные показания.
Оглашаются показания Долгушева (т. 1, л. д. 145).
Подсудимый ДОЛГУШЕВ:
На очной ставке с Успенским я уже имел возможность заявить о ложности его показаний. Это было уже в июле м-це в Москве, а когда нас этапировали в Киев, меня уже заставили вторично признаться и дать показания на Коркунова.
13/Х, во время предъявления мне материалов следствия, я добился допроса меня прокурором и отказался от клеветнических своих показаний.
До момента ареста я не представлял себе, что человек ни в чем невинный в результате физического воздействия может оговорить себя, но, будучи арестованным, меня довели до такого состояния, что я готов был признаться в каком угодно преступлении, лишь бы избавиться от мучений.
На вопрос председательствуюшего:
Показания Рейхмана я помню, он действительно показывал на меня и говорил, что Ежов, будучи в Киеве, на банкете в нетрезвом состоянии раздавал должности начальников УНКВД и, в частности, назвал меня начальником Киевского УНКВД. Но эти показания Рейхмана неверны, Ежов на банкете вовсе не называл меня, а только говорил, что нам надо смелее выдвигать наших «оперов», «лошадок», т. е. низовых оперативных работников. Аналогичны показания и Нагорного.
Оглашаются показания свидетеля Нагорного (т. 2, л. д. 286).
Подсудимый ДОЛГУШЕВ:
На предыдущем судебном разбирательстве этот вопрос был уточнён.
Малышев, Козьминых и Троицкий тоже меня называли как участника к-р заговора, хотя впоследствии от своих показаний и отказались.
С Козьминых я не мог разговаривать. Был он во время моей работы не более полмесяца и к оперативной работе не прикасался.
Откомандирование работников при Малышеве совершенно не проводилось, он вскоре уехал из Киева.
Оглаш[аются] показания Малышева (т. 1, л. д. 214).
Подсудимый ДОЛГУШЕВ:
Малышеву это было известно со слов Копылова.
Троицкого я совершенно не знал. В октябре м-це Успенский позвонил мне и предупредил, что моим заместителем назначается Троицкий. По прибытию Троицкого в УНКВД я ему поручил очень незначительный круг обязанностей. Моё отношение к Троицкому было самое недоверчивое, я ему запретил подписать принципиальные бумаги, и всё это создало между нами рогатки.
На вопрос суда:
Возможно, Троицкий и подписывал повестки на Особую тройку, но я сейчас точно этого не могу сказать.
Далее, в отношении извращённого метода ведения следствия. Действительно был такой случай, когда во время допроса моим помощником Павлычевым арестованного Можейко последний умер. Как только мне стало известно об этом, то я сразу же спросил, не применялось ли во время допроса к Можейко физическое воздействие. Меня заверили, что нет, а только Павлычев ударил Можейко ладонью по щеке. Наутро было представлено мне врачебное заключение о естественной смерти Можейко, и [я] поверил этому, потому что я знал о состоянии здоровья его. Но о том, что Можейко умер в комнате «смеха» от избиения его во время допроса, мне стало известно только на предыдущем судебном разбирательстве моего дела.
Циркуляр НКВД СССР за № 189, запрещающий рассматривать во внесудебном порядке дела на сотрудников органов и войск НКВД, а также специалистов высокой квалификации, я знал хорошо. Однако на Особой тройке УНКВД Киевской области под моим председательством было осуждено несколько человек этой категории. Получилось это потому, что в отношении рассмотрения дел на сотрудников НКВД я обратился за разъяснением в НКВД УССР, и мне начальник спецотдела Славин дал такую установку, что не имеющих званий можно рассматривать на тройке, а в отношении специалистов было рассмотрено с нарушением Циркуляра НКВД № 189 только человека на два, не более, и то эти люди к моменту ареста не занимались по своей специальности. Кроме того, было осуждено на тройке несколько человек лиц, не имеющих высшего образования, но занимавших к моменту ареста должности высших специалистов за неимением работников.
Оглаш[ается] список осужденных с нарушением циркуляра НКВД 189 (т. 1, л. д. 238).
Подсудимый ДОЛГУШЕВ:
В этот список вошёл ряд лиц, осуждённых на тройке до получения Циркуляра НКВД №189.
На вопрос председательствуюшего:
В повестках на тройку я лично вычёркивал, где было указано, что арестованный состоял на службе в НКВД, для сокращения повестки.
Оглаш[аются] показания Долгушева (т. 1, л. д. 67-68, т. 2, л. д. 55-56).
Подсудимый ДОЛГУШЕВ:
Дитков, осуждённый тройкой к ВМН, был командиром взвода милиции, я сейчас не помню, какие были на него компрометирующие материалы. По делу Примак-Молдавской — стенографистки НКВД УССР на тройке невозможно было установить наличие противоречий в материалах дела, так как докладчик доложил о доказанности в шпионской деятельности её, а мы на тройке считали дела, оформленные в НКВД УССР, идеальными и, тем более, утверждал направление таких дел на тройку сам Успенский.
В 20.15 20.5.[19]42 г. объявлен перерыв до 10.00 21.5.[19]42 г.
В 10.30 21.5.[19]42 г. судебное заседание продолжено.
Подсудимый ДОЛГУШЕВ:
Избиение следователями арестованных во время допроса в УНКВД и на периферии Киевской области были, о чем я узнал уже после. В УНКВД существовала так называемая комната «смеха», где производилось избиение арестованных, но вскоре после моего прибытия в УНКВД эту комнату упразднили и в ней сделали архивное помещение.
На вопрос суда:
Показания на меня ряда свидетелей в участии в контрреволюционном заговоре я лично объясняю только тем, что тогда прошла волна оклеветания ряда честных людей. Эти люди, кроме меня, ещё оклеветали целый ряд честных людей.
Подсудимый ДОЛГУШЕВ судебное следствие дополнить ничем не имеет.
В 10.50 судебное следствие закончено.
Предоставлено последнее слово подсудимому ДОЛГУШЕВУ, в котором он сказал:
Я прошу суд тщательно исследовать наличие данных против меня и убедиться в несомненной клевете и провокации о моем участии в к-p заговоре. В части нарушения революционной законности я прошу суд учесть то, что я — молодой выдвиженец на руководящую работу и в обстановке того времени не мог круто повернуть и искоренить установившиеся незаконные методы следствия.
Я не был ни врагом, ни предателем, у меня и социального чуждого ничего нет, сам я — рабочий, отец мой — рабочий, член партии, братья все — коммунисты, а один из них уже погиб на фронте отечественной войны.
Я, находясь в заключении, неоднократно писал заявления о направлении меня на фронт и сейчас убедительно прошу суд дать мне возможность доказать преданность Родине. Будучи в лагерях, я честно относился к труду, никогда не падал духом в какой бы трудной обстановке не находился.
В 10.55 ВТ удалился на совещание.
В 13.00 ВТ возвратился из совещательной комнаты.
Председательствующий огласил приговор, разъяснил осуждённому ДОЛГУШЕВУ его сущность и порядок обжалования.
Мерой пресечения осуждённому ДОЛГУШЕВУ избрано содержание под стражей в тюрьме № 1 гор. Свердловска.
В 13.10. судебное заседание объявлено закрытым.
Председательствующий
военный юрист 1 ранга Копилевич
Секретарь
младший политрук Свинцов
ГДА СБУ, ф. 5, on. 1, спр. 38327, т. 4, арк. 188-199. Оригинал. Машинопись на бланке.