№8. Из протокола закрытого партсобрания сотрудников УГБ УНКВД по Днепропетровской области об обсуждении постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. 9-10 января 1939 г.

Взять исключение из партии ЯНКОВИЧА, БОРИСОВА. Почему тянули столько времени, а надо было исключить их после ареста. О взыскании РЕЗНИКОВА узнали тоже недавно, а можно было знать раньше.

Мне помнится, что недавно между т. т. САПОЖНИКОВЫМ, УМАНСКИМ и РЕЗНИКОВЫМ вышла ссора на почве автомашины. И после этого между ними якобы создались нездоровые взаимоотношения. Почему не был обсужден вопрос о РЕЗНИКОВЕ раньше? [...]

Тов. НУСИМОВИЧ. [...] Надо больше заострить внимание на извращениях, допущенных в нашей работе. Мы работаем сейчас очень медленно. Районные работники, приезжающие для следственной работы в Днепропетровск, не оправдывают тех командировочных денег, которые получают. Примерами могут служить тов. ГРИЦАЙ из Покровки, тов. БОГОМОЛОВ из Гуляй-Поля. Надо добиться, чтобы и мы, и районы скорее заканчивали следственные дела.

Скоро год, как начали расти наши кадры за счет нового молодого поколения. Наряду с хорошими растущими товарищами, есть безграмотные и нежелающие работать, как ГРИЦАЙ в Покровском районе, КУПРИЙ — в Люксембургском, КРИШТАЛЬ — в Коларовском [районах]. Необходимо О[тделу] К[адров] тщательнее подходить к подбору принимаемых на работу в НКВД товарищей.

В вопросе с РЕЗНИКОВЫМ парткомитет не должен был ожидать, сегодняшнего собрания. Пока вопрос не совсем ясен, но если подтвердится сказанное здесь тов. САПОЖНИКОВЫМ, если заслуживают, то надо ударить по виновным.

Мое мнение, что т.т. УМАНСКИЙ и РЕЗНИКОВ далеко не друзья, мне известны факты серьезных пререканий между ними.

Я был свидетелем раздора из-за машины между т. т. САПОЖНИКОВЫМ, УМАНСКИМ и РЕЗНИКОВЫМ. Тов. САПОЖНИКОВ вышел в тот момент, как дежурная машина 4-го отдела с УМАНСКИМ, РЕЗНИКОВЫМ и др. собиралась отъехать. Тов. САПОЖНИКОВ поступил нетактично, предложив освободить машину. РЕЗНИКОВ тоже был неправ тем, что нецензурными словами в присутствии ряда работников обругал тов. САПОЖНИКОВА.

Но, по-моему, этот факт не имеет отношения к тем моментам в деле РЕЗНИКОВА, о которых говорил САПОЖНИКОВ.

[...]

Тов. КЛЕБАНОВ. Для меня является полнейшей неожиданностью вопрос обо мне, затронутый тов. САПОЖНИКОВЫМ в своем докладе. По существу вопрос освещен неправильно. Почему тов. САПОЖНИКОВ считает, что у КЛЕБАНОВА шатания туда и сюда? Совершенно верно, что у меня с УМАНСКИМ и РЕЗНИКОВЫМ неплохие взаимоотношения. Но ведь в этом нет ничего плохого. С тов. САПОЖНИКОВЫМ часто ежедневно беседую по различным вопросам. Последний мой разговор с ним был о том, как долго может продолжаться собрание, в каком направлении будут идти прения на собрании и т. д. Почему я не мог интересоваться этими вопросами?

Я возмущен выступлением тов. САПОЖНИКОВА по моему адресу. Откуда у него данные, что «и в Запорожье я был таким же»? Работая там, я имел награды (получил часы), был дважды до дня отъезда членом партийного комитета. Мне непонятна постановка вопроса обо мне. Я считаю, что критикуя меня, САПОЖНИКОВ хотел отвести критику от себя.

Тов. САПОЖНИКОВ обвинил меня в двурушничестве. Я с ним беседовал буквально каждый день и отношения между нами были неплохие. Почему же он мне ни разу до настоящего собрания не сказал, что я двурушничал, что я вел неверную политику в Запорожье?

Я не видел со стороны товарищей УМАНСКОГО и РЕЗНИКОВА антипартийной линии. Я знал, что РЕЗНИКОВ обижен, куда-то об этом писал, но не в таком свете, как говорил тов. САПОЖНИКОВ. О том, что УМАНСКИЙ ведет антипартийную политику, я слышу впервые. Об антисемитизме у нас в управлении я от РЕЗНИКОВА ничего не слышал. САПОЖНИКОВ осветил положение неверно. Отделы работают не хуже других, обстановка в них здоровая. Какой может быть смысл в том, что три начальника отдела противопоставили себя руководству?

Необходимо вынести решение — разобрать это дело сначала, с низовой партийной организации. САПОЖНИКОВ крепко перегнул в этом вопросе.

[...] Тов. УМАНСКИЙ. Я считаю, что тов. САПОЖНИКОВ и как секретарь парткомитета, и как работник, с которым не так давно и продолжительное время мы работали в одном отделе бок о бок, оскорбил меня на ответственном собрании.

Кто, на каком основании дал право называть меня подхалимом, интриганом, перестраховщиком и т. д.?

О РЕЗНИКОВЕ стоит вопрос, что он обижен. Это его частное дело. Но какое основание у меня быть обиженным? Откуда взялась у меня перестраховка?

Мы все выполняли вражескую установку УСПЕНСКОГО. Теперь стремимся исправить ошибки. Если надо освобождать — освобождаем, надо судить — предаем суду. Если были ошибки, то теперь мы их должны исправить общими усилиями и не допускать впредь.

Я не знаю, что ответить в той части, что будто бы я инспирировал настроение РЕЗНИКОВА. У меня с ним дружеские отношения, но иногда бывали и стычки на деловой почве. Если я неискренен, то пусть проверят это и тогда строго осудит меня наш партийный коллектив. Но я считаю, что не было совершенно оснований бросать мне такое обвинение, как это сделал САПОЖНИКОВ.

Касаясь взаимоотношений с САПОЖНИКОВЫМ, должен сказать, что с некоторых пор он почему-то со мной не здоровается. Затем этот выпад с автомашиной. Во время дежурства по управлению тов. РЕПИНСКОГО я, РЕЗНИКОВ и еще некоторые сотрудники, в том числе и тов. НУСИМОВИЧ, сели в дежурную машину с тем, чтобы ехать домой. Машина только отъехала, как из подъезда показался тов. САПОЖНИКОВ. Шофер (дежурила машина IV отдела) увидел САПОЖНИКОВА и остановился. САПОЖНИКОВ грубо обратился к нам с претензией, почему мы заняли машину. Я сдержался, чтобы не нагрубить, а РЕЗНИКОВ не выдержал и обругал САПОЖНИКОВА. Мы вышли из машины, а САПОЖНИКОВ сел и уехал. Во время разговора с САПОЖНИКОВЫМ, РЕЗНИКОВ бросил реплику, что переполнилась чаша. Что за переполненная чаша, я не знаю, меня этот вопрос не интересовал. Но зачем САПОЖНИКОВ искривляет факты, приписывая мне эту фразу?

После инцидента с машиной произошло столкновение в приемной, когда САПОЖНИКОВ при моем приходе отвернулся от меня. Я хочу, чтобы обвинение в интриганстве, в подхалимстве было разъяснено.

С ЯНКОВИЧЕМ я давно работал вместе и был с ним в хороших отношениях. Знал его в прошлом как босяка-кутилу. Мы всегда были с ним на «ты». Когда же ЯНКОВИЧ стал зам[естителем] нач[альника] управления, то на работе, если надо было, предъявлял требования, как и к остальным начальникам отделов. Я не понимаю, как я еще должен был держать себя с ЯНКОВИЧЕМ? Наша общая вина, что мы его несвоевременно разоблачили, как квалифицированного шпиона.

К числу недостатков работы парткомитета надо отнести, что на собраниях партгрупп никогда не присутствовали члены партийного комитета.

Сейчас перед нами задача — напряженно работать над следствием, скорее закончить дела, ликвидируя допущенные ошибки и промахи в работе. Но почему толковые люди, понимающие момент, недопустимо относятся к работе. Вот тов. БОРИСОВ из Н[ово]-Николаевки может получить несколько заданий, а над выполнением их просто издевается. Прямо какие-то клочки бумажки вместо протоколов. За целый месяц он ничего толкового не сделал.

Тов. СТРЕЛЬЦОВ. [...] Как мне, так, наверное, всем нам мучительно больно, как мы проглядели «успеновщину», как мы своевременно не разоблачили вражескую тактику предателя УСПЕНСКОГО. В любой момент, всегда перед нами открыты двери ЦК и, между тем, никто, по-видимому, из нас не написал в ЦК о тех вражеских установках, которые давал тут же в этом зале УСПЕНСКИЙ.

Мучительно вспомнить тот постыдный торг, который на наших глазах происходил здесь 11-го июля прошлого года, когда шла речь о том, кто посадит больше — 1000 или 1500 человек.

Стыдно теперь, что после этого возмутительного аукциона я давал руку ДАРАГАНУ, проявившему особую прыть в деле приема установок от УСПЕНСКОГО в этом зале.

Каждому из нас, думаю, особенно больно, что мы допустили ошибки, о которых совершенно правильно и точно говорит постановление ЦК и Совнаркома. Все теперь силы, все понимание надо сосредоточить на том, чтобы выправить наши ошибки и ли[кви]дировать результаты вражеской деятельности УСПЕНСКОГО.

Теперь об ошибках отдельных наших товарищей и своих.

Я на протяжении последних лет непосредственно варюсь в оперативно-следственном котле. И у меня были ошибки, и мне попадало за ошибки. Надо свои ошибки признавать и выправлять их.

В частности так УМАНСКИЙ и сказал: «Ошибки надо исправлять». Между тем, в этом вопросе я не вижу достаточной самокритичности со стороны тов. УМАНСКОГО. Вот в частности по вопросу инцидента с автомашиной, когда его высадил САПОЖНИКОВ. Сам по себе такой акт, что если бы где-нибудь узнали, что мы так много говорим о нем, нас бы засмеяли, застыдили.

УМАНСКИЙ здесь выступил с заявлением, что факт с машиной — пустяк, чепуха, не стоящий внимания, что он ничего не значит в его взаимоотношениях с САПОЖНИКОВЫМ. А, между тем, это не так. УМАНСКИЙ этому пустяковому факту придал большое значение. Конкретно я с тов. ПУЛКИНЫМ сидел в буфете, это было дней через 5 после истории с машиной, подошел УМАНСКИЙ и заявил нам: «Я до сих пор не могу успокоиться, я вне себя от этого факта со стороны САПОЖНИКОВА с машиной».

Теперь по вопросу об отдельных эпизодах этого инцидента. Наутро после истории с машиной ко мне пришел УМАНСКИЙ и рассказал, как его и РЕЗНИКОВА САПОЖНИКОВ высадил из машины. Причем, якобы РЕЗНИКОВ обругал САПОЖНИКОВА, выразился: «Чаша переполнилась».

Если это так, то я делаю вывод, что в том, что «чаша» РЕЗНИКОВА переполнилась в отношении САПОЖНИКОВА, не обошлось без влияния УМАНСКОГО. Почему? Потому, что он и меня пытался как обиженного использовать против САПОЖНИКОВА. Был целый ряд фактов, подчас мелочных со стороны УМАНСКОГО. [Они] дают мне основание это утверждать. Я как «обиженный» (что значит «обиженный» я скажу ниже) и сам приходил к УМАНСКОМУ, в отдельных случаях разделяя его возмущение «зазнайским» поведением САПОЖНИКОВА. Так было, в частности, и по поводу факта с машиной. Но почему нельзя было иначе реагировать на этот факт? Почему нельзя было прямо прийти к САПОЖНИКОВУ, указать его ошибку, одернуть его? Кто, как не коммунисты, должны это сделать, если видим, что товарищ зарывается, зазнается? САПОЖНИКОВ же — наш выдвиженец, он вырос в нашем коллективе, он такой же быв[ший] начальник отделения, как я — быв[ший] оперуполномоченный. И я пришел к САПОЖНИКОВУ и прямо указал на недопустимость его поведения в инциденте с машиной. И тогда он мне дал слово коммуниста, что дело не так, как его рисует УМАНСКИЙ.

Я разделял возмущение УМАНСКОГО, когда дело касалось отдельных фактов бестактного, зазнайского поведения САПОЖНИКОВА. Но когда я почувствовал, что обработка меня УМАНСКИМ против САПОЖНИКОВА принимает другой характер, то есть попытку восстановить меня против САПОЖНИКОВА как секретаря парткомитета, я сразу реагировал.

Дело в том, что УМАНСКИЙ мне однажды заявил: «На этом собрании, которое будет, я выступлю против САПОЖНИКОВА с фактом насчет машины, а ты выступишь... С чем ты выступишь?». Усмотрев в этом «распределении» расчет, специальную, нездоровую сторону подготовки к собранию, как результат предыдущей «обработки», я заявил об этом САПОЖНИКОВУ.

Теперь по поводу того, что я был «обиженным». Я был обижен САПОЖНИКОВЫМ и КОРКИНЫМ. Я носился с болезненным настроением, был в угнетенном состоянии духа потому, что на оперативном совещании руководящего состава УГБ я был незаслуженно оскорблен и изруган тов. КОРКИНЫМ последними словами. Я считал также, что арест 5 суток был мною получен не по заслугам.

Лично я считало, что КОРКИН был спровоцирован в этом деле УМАНСКИМ. САПОЖНИКОВЫМ я был обижен, почему он не реагирует, когда отдельных коммунистов смешивают с грязью? Я теперь все же полагаю, что товарищи САПОЖНИКОВ и КОРКИН поняли ошибку в отношении меня. [...]

О ГЕРШОВИЧЕ два слова. Этого председателя, с позволения сказать, ТОПО надо из нашей системы убрать. Ряд коммунистов, оперативных работников скажут, что в самый разгар оперативной работы ГЕРШОВИЧ в тюрьме говорил работникам в отношении арестованных: «До каких пор будут аресты, сколько можно?», — и т. д. в этом духе.

[...]

Тов. КОГАН М. Основная задача нашей парторганизации — скорее исправить ошибки, которые мы допустили в процессе работы. Как мы их допустили? Вот пример, тов. ДАРАГАН, будучи начальником горотделения в Никополе, завел агентурное дело и затем посадил парня 1915 года рождения, который якобы имел личное задание от Троцкого создать террористическую группу. На этого парня только посмотреть и сразу можно сказать, что иметь дело с таким мальчишкой ТРОЦКИЙ не будет.

Затем ДАРАГАН арестовал члена ВКП(б) БОНДЕ[,] от которого «получили показания», что он имел задание взорвать электростанцию. Проверкой путем передопроса оказалось, что все это натянуто. БОНДЕ даже никогда не видел электростанцию. Эти факты уже говорили о искривлениях в следствии, но мало уделили внимания, чтобы их сразу ликвидировать.

Такие же «показания» были получены в Никополе от одного парня, бывш[его] комсомольца, что он знает 39 троцкистов, а проверкой установлено, что знает только 4 человека.

Тов. ДАРАГАН здесь, в этом зале, дал слово УСПЕНСКОМУ арестовать 2000 человек, в результате в Днепродзержинске были допущены искривления.

Мы все в этом виноваты. Я сам арестовал людей, в отношении которых мы располагали данными об их прошлой преступной деятельности, под нажимом УСПЕНСКОГО. А теперь некоторых приходится освобождать. Большие перекручивания были также в Кривом Роге.

Наш партийный комитет вопросами быта не занимается. Есть много жалоб, что наш магазин возглавляет человек не наш, который не заботится о сотрудниках, обманывает наших жен, над ними издевается. В бюро заказов вечный базар.

Решением ЦК отмечено, что мы забросили агентурную работу, а мы до сегодня еще не наладили этот участок работы.

Я был в Широковском районе и в Кривом Роге, обнаружил ряд фактов, говорящих об отсутствии работы с агентурой. И у нас в областном аппарате недостаточно работают с агентурой.

Вся парторганизация знает, что мой брат репрессирован. С братом я около 12 лет почти связи не имею. В связи с этим, я был освобожден от руководства 1-м отделением. Четыре месяца я «болтался» не определившись, только лишь в начале декабря я был назначен начальником отделения IX отдела. Я обратился к тов. САПОЖНИКОВУ и спросил его: «Если я могу быть начальником отделения в IX отделе, почему я не могу работать в IV отделе?». Тов. САПОЖНИКОВ мне ответил, что поскольку мой брат репрессирован, я не могу работать в I отделении IV отдела, что это слишком ответственный участок работы.

В связи с тем, что я четыре месяца был неопределившимся, все на меня смотрели, как на «штрафного». Даже партгруппа считала, что я уже не работаю и меня почти изолировали от выполнения партобязанностей, даже партпоручения не давали. После измены УСПЕНСКОГО тов. РЕЗНИКОВ в беседе со мной, интересуясь моим положением, заявил, что меня, вероятно, убрали из 1 отделения потому, что я еврей. Партийный комитет допустил ошибку, что до сего времени не ориентировал парторганизацию об УСПЕНСКОМ.

Тов. ГРИЦАЙ. Коснусь вопроса о руководстве молодняком. Я работал в IV отделе, не успел освоить работу, послали в район. В районе с первых же дней работы стал допрашивать арестованных. Я писал неграмотные, точнее стилистически неверные, протоколы. Мне не было помощи в районе.

Раз поступает новый молодняк, то надо с ним серьезно работать. Я до сего времени не имел и не имею правильного направления в работе, нуждаюсь в повседневной помощи. [...]

Тов. РЕЗНИКОВ. Решение ЦК о перегибах НКВД, которые были в работе НКВД, имеет полное отражение и в Днепропетровской области. Вражеская деятельность УСПЕНСКОГО также сильно отразилась на работе и областного аппарата, и периферийных органов. Допущенные нами искривления вылились в искусственное создание несуществовавших организаций, придание преступлениям шпионского характера, что происходило от того, куда направлялось дело, дела по несколько раз перешивали, перекраивали, изменяли. Все происходило от того, что относились к делу не по-большевистски.

Я лично, будучи в Кривом Роге, там, по сути, выполнял вражеские установки. Меня УСПЕНСКИЙ заставил обещать арестовать за несколько дней еще 1000 человек. Я должен был бы заявить, что это невозможно, но, как и все остальные, этого не сделал.

У меня много недостатков по прежней работе. Я получил за это ряд взысканий, порой совершенно правильно, порой неверно. Считаю неправильным, что на каждом оперативном совещании меня обязательно долбят. Во-первых, я не обижен. Я член партии и партия меня в обиду не даст. В августе месяце меня вновь перевели на работу в Днепропетровск, сняв с начальника горотдела. Почему я был снят, мне совсем неясно. Меня вызывал к себе УСПЕНСКИЙ, но меня не принял и со мной не говорил. Я интересовался у тов. КОРКИНА причиной снятия. Моё мнение, что я снят только потому, что я еврей.

Приехал из Кривого Рога в Днепропетровск и стал работать. Через две-три недели тов. КОРКИН, просматривая следственное дело СИДОРОВА, обнаружил, что он в течение двух недель после ареста не допрашивался. Была система не фиксировать показаний, пока не сознавался арестованный, поэтому и не было протоколов за первые две недели. За это я получил взыскание.

Еще через две недели машинистка в одном документе напутала фамилию, а я не проверил — получил выговор с предупреждением.

Работая в Кривом Роге, [я] задержал отправку одной телеграммы. Уже недавно, спустя 7 месяцев опять получил взыскание за это. А дело обстояло так. Я, ГУРЕВИЧ, МАМЯС в Кривом Роге пошли в кино. У дверей к нам придрался какой-то пьяный гражданин. Я предложил милиционеру отвести его и предложить на следующий день явиться в гормилицию. Это был заместитель директора кино. Он дал телеграмму в Москву на имя тов. ЕЖОВА. Зная директивы по линии связи, я задержал телеграмму, но потом телеграмма была отправлена, а я сообщил об этом в Днепропетровск. Через 7 месяцев я получил за это выговор с предупреждением.

Если я скверно работаю — снимите меня, но зачем постоянные взыскания, систематическая ругань и личные оскорбления?

Я ходил как затравленный, я боялся заходить в кабинет к тов. КОРКИНУ, чтобы не выслушивать личных оскорблений. Я объяснялся по этому вопросу с тов. КОРКИНЫМ. Утихло. Потом опять я стал фигурировать на каждом совещании. Я обижен на тов. КОРКИНА.

Не так обстоит вопрос, выдвинутый САПОЖНИКОВЫМ. С УМАНСКИМ, КЛЕБАНОВЫМ, ШУМКОВЫМ я в хороших отношениях. Но никаких нездоровых настроений, никаких действий с моей стороны к сбору материалов против САПОЖНИКОВА и КОРКИНА не было.

Дело из-за машины. Нас выгнали из машины, я не выдержал, выругался, поступил неверно. Но САПОЖНИКОВ тоже поступил неправильно, не по-человечески. Мы были с САПОЖНИКОВЫМ на «ты». Но когда я вышел от тов. КОРКИНА после получения строгого выговора с предупреждением от обкома партии, я обратился к САПОЖНИКОВУ: «Яша, я хочу к тебе зайти». САПОЖНИКОВ ответил: «Хорошо, зайдите ко мне». Я считаю, что САПОЖНИКОВ зазнался. Был хорошим парнем, а теперь зазнался.

Об антисемитизме. Я заявлял тов. ПУЛКИНУ, заявляю и сейчас о таком факте. Еще до бегства УСПЕНСКОГО я должен был подобрать себе работника на должность секретного помощника] оперуполномоченного. Подобрал БОЯРСКОГО, из рабочих, кандидат [в члены] ВКП(б). Пошел в ОК согласовывать вопрос, говорил о нем с тов. ЧЕРЕПЕНИНЫМ. БОЯРСКИЙ до национальности еврей и ЧЕРЕПЕНИН мне сказал, что евреев принимать в аппарат не будем. На мой вопрос: «Почему?», — ответил, что такая установка тов. КОРКИНА. Я сразу же пошел к своему парторгу, члену парткомитета тов. ПУЛКИНУ и заявил ему об этом. Такой факт был. Что же касается о сборе материалов об антисемитизме, это не верно.

Однажды я зашел к тов. ЗАЙЦЕВУ по служебному вопросу. Это было в то время, когда в Киеве шло партийное собрание, когда уже было известно об антисемитских действиях УСПЕНСКОГО. Я ЗАЙЦЕВУ рассказал об известном факте с ЧЕРЕПЕНИНЫМ, просил совета, как мне быть. Мне ЗАЙЦЕВ рассказал о таком факте, когда в Киеве утверждали КЛЕБАНОВА, помощника нач[альника] отдела, то один из работников ОК заявил, что все евреи — спекулянты и торговцы. Присутствовавший при этом тов. КОРКИН остановил его. ЗАЙЦЕВ заявил, что прямой установки из Киева, не принимать на работу евреев, не шло, но была установка принимать русских и украинцев.

Никаких обиженных я не собирал. Никаким организатором против САПОЖНИКОВА и КОРКИНА я не был. Моя ошибка в том, что я не пошел в обком. [...]

Тов. ЛОГИНОВА. Положение вещей в нашем коллективе на сегодняшний день свидетельствует о том, что в оперативно-следственной работе в свете решения ЦК ВКП(б) от 17.Х[1].1938 года мы еще не перестроились.

Мы практически еще не перестроились, как это следует в деле ликвидации допущенных ошибок и как этого сейчас требует от нас партийный комитет нашей партии. А ведь мы, товарищи, допустили ошибки на живом, как говорят, теле человека и это еще больше возлагает сейчас на нас ответственности за исправление этих ошибок.

В этом вопросе мы с вами виноваты все, так как все в большей или меньшей степени вносили лепту в общую сумму этих ошибок.

Мне кажется, в таком разрезе, в основном, и должна быть направлена критика и самокритика по сегодняшнему отчетному докладу, так должен был быть и поставлен сам отчетный доклад.

У нас есть, товарищи, сейчас и другая опасность — это попытки со стороны некоторых работников шарахаться и перехлестывать в другую сторону. Недалекий пример этой попытки — Днепродзержинск. На днях я проверяла состояние следственной работы в Днепродзержинске. Ряд работников горотдела не верит в то, что делать сейчас, [в следственных делах] фигурирует большой % рабочих из состава арестованных.

Это обстоятельство следовало бы тщательно проверить, так как, возможно, здесь мы имеем на лицо явное искажение учета социального лица прослойки обвиняемых вследствие ненормального подхода к определению социального происхождения и положения.

Это обстоятельство нужно перепроверить как можно скорее, так как создавшееся положение снижает, понижает сам тон настроения и работы среди работников аппарата горотдела.

И как факт подтверждения этому мы имеем случай, когда тов. ХРЕНОВ — начальник Днепродзержинского горотдела НКВД, представил на освобождение дело ГРАБОВСКОГО — участника правотроцкистской контрреволюционной организации, в котором имеется 6 человек — крепких свидетелей, уличающих обвиняемого в антисоветской и вредительской деятельности.

С таким шараханьем нам нужно покончить как можно скорее, ибо это может привести к ослаблению удара по врагу.

Очень нехорошо, что за весь отчетный период парторги ни разу не отчитались за свою работу на парткомитете.

Это возымело свою отрицательную сторону. Не случайно некоторые товарищи начали поэтому проявлять явно нездоровые настроения. Появились охотники пошушукаться по углам. А это хуже всего. Мы, коммунисты, должны вопрос разрешать принципиально, а не путём шушуканья по углам.

Я подтверждаю все сказанное тов. САПОЖНИКОВЫМ в отношении РЕЗНИКОВА. Тов. РЕЗНИКОВ не объективен и не самокритичен. Вместо исправления своих ошибок, которых за ним очень много и по работе, и в быту, он начал шушукаться по углам, распространять слухи о том, что его затравили, в Управлении — антисемитизм и успеновщина.

Если у тебя такие факты были и есть, тов. РЕЗНИКОВ, так разве по углам следовало бы об этом говорить? А ты по углам говорил об этом и, помнишь, мне тоже говорил. А здесь вот на собрании твое выступление носило характер несерьезного мальчика. Так большевики не поступают. Я так думаю, что это не твоего ума дело. Чувствуется, что тебя на это кто-то подстрекает. Очень жаль, если это так, это товарищи должны понять, как нечестно они поступают.

Тов. САПОЖНИКОВ виноват в том, что сразу не поставил на разрешение этот вопрос. Создавшееся положение вещей разлагающе действует на обстановку коллектива в этот ответственейший момент, когда нам все наши силы и внимание надо направить на ликвидацию ошибок в нашей оперативно-следственной работе в свете решения ЦК ВКП(б) от 17.11.[19]38 года.

[...]

Тов. ЗАЙЦЕВ. Тов. РЕЗНИКОВ затронув разговор со мной, его несколько исказил. После бегства УСПЕНСКОГО ко мне зашел ЛЕЙБОВИЧ и заявил, что РЕЗНИКОВ его щупает по поводу антисемитизма, политики ОК и т. д. Спустя некоторое время ко мне зашел РЕЗНИКОВ поговорить по-партийному. Он заявил о плохом отношении к нему руководства, об обидах, о взысканиях, говорил, что он считает, что все это потому, что он еврей.

Я ему ответил, что ты меня не можешь заподозрить в антисемитизме. Привел ему пример с КЛЕБАНОВЫМ для того, чтобы опровергнуть его мнение об антисемитизме. Рассказал, как тов. КОРКИН со всей большевистской напористостью возразил КРЕТОВУ. Я это говорил для того, чтобы подчеркнуть, что со стороны КОРКИНА не могло быть антисемитизма.

Со стороны нашего отдела кадров на почве антисемитизма увольнений, переводов не было.

Мы с РЕЗНИКОВЫМ разобрали вопрос об админвзысканиях. РЕЗНИКОВ согласился, что он получал наказания правильно. Но наш разговор его не удовлетворил. Я предложил обратиться к САПОЖНИКОВУ. РЕЗНИКОВ заявил, что имеет свое мнение о САПОЖНИКОВЕ, что он ему не поможет. Мне казалось странным, почему он не пошел к САПОЖНИКОВУ. РЕЗНИКОВ не пошел ни в райком, ни в обком. Я все рассказал САПОЖНИКОВУ, было это месяц тому назад.

РЕЗНИКОВ здесь приводил пример о подборе кандидатуры еврея на должность секретного помощника оперуполномоченного. В моей практике никогда не случалось подобного рода фактов.

Когда мы проводили набор в межкраевую школу, то установки о евреях не было. ЖУРАБОВИЧ заявлял, что мы не можем оформить ни одного еврея, что Киев не удовлетворяют эти кандидатуры. Но я не представлял себе, чтобы могли быть антисемитские установки.

После бегства УСПЕНСКОГО мы направляли в школу и евреев.

О партгруппе ОК. В этой группе 6 подразделений — до 60 человек. Одному парторгу трудно объединить всех. Разнообразная работа не дает возможности наладить планомерную работу, надо продумать вопрос о разукрупнении этой партийной группы.

Хочу дать справку о взаимоотношениях КОРКИНА с РЕЗНИКОВЫМ. В Киеве стоял вопрос об откомандировании РЕЗНИКОВА из Днепропетровска. Тов. КОРКИН принял все меры к тому, чтобы оставить его в пределах Днепропетровской области. [...]

Тов. ИОФФЕ. [...] Сделанная тов. САПОЖНИКОВЫМ информация о нездоровых явлениях со стороны отдельных наших коммунистов для меня является исключительно новой, чудовищной. Необходимо, наряду с принятием мер в отношении провинившихся товарищей, указать партийному комитету, что накоплять такие вопросы не следовало, надо было на них немедленно реагировать.

Сейчас надо создать парткомиссию для разбора всего дела. Неправильно сделано определение одним из выступавших товарищей, что между коллективом и руководством существуют нездоровые отношения. Это неверно. Два-три товарища — не коллектив.

Вопрос об антисемитизме непонятен. Я не представляю себе, чтобы такие проявления могли быть со стороны тов. КОРКИНА. Он ругает, берет в работу, но правильно, раз это требуется.

Сейчас мы все заняты следствием, но все-же надо больше уделять внимания агентурной работе. Районные работники часто бывают у себя не на месте. Можно и нужно, чтобы они всерьез занялись агентурой. Ряд вопросов требует освещения. Если тяжело технически оформить — давайте сырые материалы⁵.

О быте. На завтраки и обеды в буфете приходится затрачивать по 1-1¹/₂ часа на стоянку в очереди. Надо организовать так работу буфета, чтобы тратить нужно было по 15-20 минут.

Когда посещаешь наше ТОПО, то всегда расстраиваешься. Там постоянные очереди из неработающих жен. [...]

Тов. ГЕНИН. Коммунист-чекист должен уметь распознавать врага. Однако вражеские указанные данные в этом зале УСПЕНСКИМ явились программой наших действий. Он был в нашем лице наркомом и мы слепо ему верили.

Меня поражает выступление представителя ОК тов. ЗАЙЦЕВА. В отдел кадров поступают прямые контрреволюционные распоряжения. Вопрос якобы о национальных пропорциях при приеме в органы НКВД — абсурд.

Я склонен думать, что тов. ЧЕРЕПЕНИН сказал РЕЗНИКОВУ о том, что есть установка не брать евреев на работу.

Надо было своевременно сигнализировать в ЦК партии об этих вражеских установках. Если нам, рядовому составу, не было об этом известно, то руководство наше знало о таких установках. Работники ОК должны взять большую вину на себя, так как выполняли явно вражеские указания.

Я ожидал от приезда наркома большего — демагогия о быте, установки об арестах были непонятны. После того совещания шло много разговоров в нашей среде. Но все это оставалось в наших стенах до того, пока не узнали что УСПЕНСКИЙ — враг. Мы проморгали.

Сегодня вскрылись трения между САПОЖНИКОВЫМ и некоторыми начальниками отделов. Это явление вовсе нежелательное, оно отражается на успешности нашей работы явно отрицательно.

Я в лице САПОЖНИКОВА видел примерного коммуниста, примерного старшего товарища. Непонятно, почему он, видя явно антипартийные проявления, не довел об этом своевременно до сведения коллектива? Потому ли, что не хотел выносить ссору начальников наружу или потому, что не хватило партийности?

Сегодня вопрос поставлен туманно. Можно только пожелать, чтобы была выделена комиссия, которая разобралась бы в этом вопросе. Парткомитет должен учесть, что постановка вопроса в таком виде, как сегодня — непростительный ляпсус. [...]

Тов. ПУЛКИН. [...] Основным недостатком всей нашей парторганизации является недостаточный разворот критики и самокритики, это, безусловно, имеет свои корни. Я в органах работаю 7-й год и за попытку критиковать начальство неоднократно имел неприятности.

Мы в органах НКВД не привыкли к настоящей большевистской партийной критике и самокритике, которая развита в гражданских партийных организациях и очень помогает в партийной работе. Нас всегда воспитывали в духе непротивления начальству, поэтому начальство мы критикуем тогда, когда ему уже не подчинены, в связи с откомандированием того или другого начальника.

Вот сейчас много говорят о тов. ДАРАГАНЕ потому, что его уже нет в нашей области, а когда он был, ему пели дифирамбы. Это происходит потому, что работники НКВД зачастую отрываются от общей жизни партии, прикрываясь специальными особенностями чекистской работы, иногда даже игнорируя центральные органы партии, считая неправильно себя в первую очередь чекистами, а затем коммунистами.

Почему сейчас некоторые из выступавших товарищей — ОСТРОВСКИЙ, СТРЕЛЬЦОВ, ПОЛОНОВ, КЛЕБАНОВ, НУСИМОВИЧ и др. — не говорят все то, о чем часто говорят не на собраниях.

Перехожу к сигналам, о которых я говорил выше, о чем неоднократно ставил в известность тов. САПОЖНИКОВА, требуя постановки этих вопросов на парткомитете.

Тов. ОСТРОВСКИЙ не сказал здесь о том, что тов. КОРКИН накладывал на него взыскание по служебным делам, ругал его и оскорблял в чрезвычайно грубой форме, разбив при этом в куски настольное стекло, что тов. ОСТРОВСКИЙ после этого неделю не мог опомниться, что, безусловно, отразилось на его оперативной работе.

Тов. СТРЕЛЬЦОВ также испытывал на оперативном совещании полное унижение, когда его тов. КОРКИН ругал как мальчика всякими выражениями.

Тов. НУСИМОВИЧ на оперативном совещании здесь в зале, попав под обстрел тов. КОРКИНА, упал в обморок, а когда после совещания тов. КОРКИН, безусловно, поняв свою ошибку, спросил НУСИМОВИЧА: «Что с Вами было?», — то у тов. НУСИМОВИЧА не хватило партийного мужества сказать правду. Он заявил, что у него болен желудок, поэтому он упал в обморок.

Тов. КОРКИН — старый коммунист, он сам должен признать свои ошибки и, безусловно, их признает.

Ведь где еще, как не на закрытом партийном собрании можно говорить то, что думаешь. А я уверен, что коммунисты, о которых я говорил, то, что не досказали здесь на собрании, об этом будут говорить после собрания. Это, безусловно, принесет вред, а не пользу, так как к неофициальным беседам такого рода приплетается много лишнего вредного и не всегда правдивого.

О фактах, мною указанных, я немедленно ставил в известность тов. САПОЖНИКОВА, так как некоторые коммунисты, как ОСТРОВСКИЙ, СТРЕЛЬЦОВ обращались ко мне как к члену партийного комитета. Это было задолго до разоблачения предателя УСПЕНСКОГО. Я говорил САПОЖНИКОВУ, что тем, что парткомитет не реагирует на эти факты, мы сами создаем почву для всяких нездоровых и вредных разговоров, что, безусловно, отражается на нашей оперативной деятельности.

После разоблачения отъявленного предателя УСПЕНСКОГО ко мне обратился тов. РЕЗНИКОВ и напомнил факт, что тов. ЧЕРЕПЕНИН отвел предложенную РЕЗНИКОВЫМ кандидатуру, примерно в октябре месяце, одного работника завода Ворошилова, для оформления к нам на работу по мотивам того, что он еврей, а у нас есть установка набирать украинцев. Об этом случае РЕЗНИКОВ впервые мне говорил в тот же день, когда он имел беседу с тов. ЧЕРЕПЕНИНЫМ. Я сделал грубую политическую ошибку, не предал этому факту значения, но когда тов. РЕЗНИКОВ об этом мне сказал вторично, примерно в середине ноября, и спросил меня, не является ли это фактом антисемитизма со стороны тов. ЧЕРЕПЕНИНА? Я с ним согласился, добавив, что если действительно такой факт был, так как он мне рассказал, то почему он сам не заявит об этом секретарю парткомитета тов. САПОЖНИКОВУ? РЕЗНИКОВ ответил, что к САПОЖНИКОВУ он не пойдет, тогда я сам об этом рассказал САПОЖНИКОВУ.

Спустя несколько времени ко мне в кабинет зашел тов. ЛЕЙБОВИЧ и спросил, почему парткомитет не реагирует на факты антисемитизма со стороны тов. ЧЕРЕПЕНИНА? Я тут же добавил, что такие факты известны и тов. ЗАЙЦЕВУ Я не расспрашивал его о самих фактах. Сейчас же зашел к тов. САПОЖНИКОВУ и рассказал ему, предложив сейчас же при мне вызвать тов. ЛЕЙБО- ВИЧА и заставить его рассказать об известных ему фактах антисемитизма. Тов. САПОЖНИКОВ сказал: «Я поговорю с ЛЕЙБОВИЧЕМ в твоем присутствии», — но когда через несколько дней я спросил у САПОЖНИКОВА, почему он не говорит с ЛЕЙБОВИЧЕМ, он мне ответил, что уже говорил, факты не подтвердились.

Партийный комитет провел большую подготовительную работу в соответствии с решением ЦК ВКП(б) о перестройке партийной пропаганды в связи с выпуском краткого курса истории ВКП(б), однако почти никакой возможности работать над собой мы не имеем, а повышение идейно-политического уровня, овладение большевизмом для нас, чекистов, играет решающую роль. Факты извращения в оперативной работе являются часто следствием нашей недостаточной политической подготовки.

Мы же прикрываемся решением ЦК ВКП(б), почти все изъявили желание заниматься [политической подготовкой] индивидуально, а я уверен, что подавляющее большинство над собой не работает.

Хорошо проработали решение ЦК и провели большую подготовительную работу, но почти ничего не сделали для создания коммунистам условий для работы над собой.

Рабочий день у нас используется нерационально, каждый сотрудник тратит не меньше двух часов на буфет и столько же времени на поездку в тюрьму и из тюрьмы, потому что этим никто из руководства не занимается. В буфете работает один человек, для поездки в тюрьму долго ожидаешь машину, а их в гараже у нас вполне достаточно, чтобы из-за этого терять дорогое время.

При рациональном распределении рабочего времени, мы могли бы работать с большим эффектом и сэкономить несколько часов для партийной учебы, выходные дни почти не соблюдаются.

Несколько слов о тов. РЕЗНИКОВЕ. Тов. РЕЗНИКОВ систематически получал несколько взысканий от нач[альника] управления, строгий выговор с предупреждением от обкома КП(б)У, разошелся с женой, с которой прожил 15 лет, связался с женщиной сомнительного поведения, имеет много недостатков в работе, а мы ему не помогаем, а ждем, когда он докатится до того, что нужно будет исключать из партии, нужно серьезно помочь товарищу, пока не поздно.

Тов. РЕЗНИКОВУ следует учесть, что к такому положению он себя привел отрывом от партийной жизни, несмотря на то, что я его предупреждал об этом, что отрыв от партии ведет к разложению.

Тов. КЛЕБАНОВ выступал здесь неискренне. В кабинете у тов. САПОЖНИКОВА за несколько дней до настоящего собрания в моем присутствии он заявлял: «Почему во всех извращениях в оперативной работе должны отвечать стрелочники, которые выполняли вражеские распоряжения УСПЕНСКОГО, а начальник управления, тов. КОРКИН, как будто бы был в стороне?» Здесь же тов. КЛЕБАНОВ об этом почему-то молчит.

Тов. КЛЕБАНОВ в Запорожье также вел себя неискренне. Это не по- партийному. Я в Запорожье выступал против ЯНКОВИЧА, обвиняя его в зажиме самокритики. ЯНКОВИЧ обо мне поставил за это вопрос на парткомитете и предложил дать мне за клевету партийное взыскание. Присутствовавшие там коммунисты высказались, что я прав, а КЛЕБАНОВ молчал, не желая портить с ЯНКОВИЧЕМ хороших отношений.

Тов. УМАНСКИЙ на меня сильно рассердился, когда я на заседании парткомитета потребовал, чтобы он рассказал о своих близких отношениях с ЯНКОВИЧЕМ, разоблаченным врагом народа. Потому, что мы не привыкли к самокритике, а когда потом я поговорил с УМАНСКИМ, он со мной согласился. И его отношение ко мне стало хорошим, но предупредительным.

Тов. УМАНСКИЙ мне говорил, что САПОЖНИКОВ зазнался. Я ему порекомендовал об этом сказать САПОЖНИКОВУ прямо, но он заявил, что с САПОЖНИКОВЫМ говорить не будет, это и ведет к распространению нездоровых разговоров.

Некоторые коммунисты мне говорили, что САПОЖНИКОВ дружит с КОРКИНЫМ, который его во всем покрывает и никогда не делает ему замечаний. Разве мы не знаем, что САПОЖНИКОВ допускал много ошибок в оперативной работе, также как и другие начальники отделов? Однако ни на одном оперативном совещании КОРКИН его не ругал, так как делал с другими начальниками отделов. Это также отталкивало коммунистов от секретаря парткомитета, это САПОЖНИКОВ должен признать.

У нас много безобразий в обслуживающих сотрудников предприятиях — буфете, столовой, ТОПО, мастерских, бюро заказов. Тов. Климов бюрократически относится к сотрудникам, сигнализирующим об этом, сам создавая антагонизм среди сотрудников своими неправильными распоряжениями: сапоги могут шить только начальники отделов, дамскую обувь — в первую очередь жены начальников, в буфете начальникам — все без очереди, официантки должны обслуживать только начальников отделов. Необходимо поставить отчет тов. КЛИМОВА на партийном комитете и там протереть его с песочком. [...]

Тов. КОРКИН. ОСТРОВСКИЙ затронул вопрос о машине, которую надо было отправить в Киев. Причем, не только в определенный день, но даже к назначенному часу. Отправка задержалась без всяких оснований, поэтому я и ругал ГОХЛЕРНЕРА, ругал совершенно правильно. Сейчас эту машину обещают вернуть нам. Вопрос стоял только так.

С замечанием тов. СТРЕЛЬЦОВА, что руководство осознало ошибочность, я не согласен и докажу, что взыскания мною налагались правильно. Правильно было наложено взыскание на тов. СТРЕЛЬЦОВА за такое безобразие, как подшивку в дело 30 листов собственноручно написанных, никем не подписанных показаний.

Я уверен, что меня парторганизация поддержит там, где я требую порядка.

«Если нечего делать, пусть гуляют», — якобы так я заявил, разрешая не работать в выходные дни. Пару раз я говорил начальникам отделов, что, если у кого есть срочная работа, то пусть поработает. Мы не укладываемся даже в наш удлиненный рабочий день, бывает необходимость в выходной день выполнить ряд заданий.

Об антисемитских делах. Подробно на этом вопросе нет надобности останавливаться. Это абсурд, чепуха, наклеп, непартийный подход со стороны некоторых товарищей.

Среди молодых работников есть замечательные товарищи (ГОМБЕРГ, ГУСЯТИНСКИЙ). Ряд товарищей евреев мною приняты на работу. Зажима не было, а наоборот, можно говорить о выдвижении (НУСИМОВИЧ, ОЗЕРНОВ, КЛЕБАНОВ, САПОЖНИКОВ и т. д.).

По отношению к людям я старался подходить, исходя их деловых, партийных отношений.

ПУЛКИН заявил, что масса говорит, что к КОРКИНУ боятся ходить. Это после случая с ОСТРОВСКИМ. Я извиняюсь перед ОСТРОВСКИМ, перед всем собранием.

ОСТРОВСКИЙ и ПОЛОНОВ на «вилке»⁷ оставили серьезные документы, вплоть до дел-формуляров, за это ругал ОСТРОВСКОГО. Я виноват перед ОСТРОВСКИМ, что нагрубил, не выдержал, а взыскание на него наложил правильно.

Нами проведена большая оперативная работа, но много допущено ошибок и извращений, не надо все сваливать в кучу, под один гребешок. Если сказать, что все виноваты, то этого никого не научит.

Извращения имелись в различных наших аппаратах. Наиболее пораженное место — Кривой Рог. На днях я натолкнулся на дело СГИБНЕВА — управляющего рудником до июня 1938 года. В газете появилась статья о его связях с вредителями. Криворожский горотдел представляет справку на арест. УМАНСКИЙ передает ее на заключение ШУМКОВУ, который устанавливает, что нет оснований для ареста. СГИБНЕВА рудком исключает из партии. Криворожский горотдел после этого арестовывает его без санкции области. Ведь это же не массовка? Сейчас СГИБНЕВА мы освободили.

В работе Криворожского горотдела имели место и такие извращения. Работник горотдела КОЛЕСНИКОВ дошел до того, что очные ставки проводил массовым порядком. Заготовил заранее протоколы очных ставок между обвиняемыми, вышел во двор горотдела, куда вывели из камер несколько десятков арестованных. Арестованные по очереди подходили к КОЛЕСНИКОВУ и подписывали протоколы. Если кто интересовался, что он должен подписать, то ему зачитывали протокол и большинство подписали, даже не зная, что зафиксировано в протоколах.

В Криворожском горотделе было два крупных дела на 268 и 260 человек — повстанческие организации. Когда по настоящему взялись за проверку этих дел и за работу с арестованными, так даже группировок не нашли в этих делах. Сейчас эти дела разбиты на одиночки. Документы в делах сплошь и рядом с подлогами. Такого рода извращения являются прямым преступлением.

Мною допущены различного рода ошибки. И наибольшее количество ошибок и извращений выявлено в Кривом Роге, Днепропетровске, Никополе, Запорожье, имеются [они] и в отдельных районах. Вот ЛОПАТКО, где он был, там осталась грязь, БАЛЕЦКИЙ, ДАНИЛЕЦКИЙ [тоже виноваты].

Но не надо все валить в одну кучу, говорить, что все сплошной перегиб. Это линия наименьшего сопротивления. По отделам Управления дела тоже обстоят неодинаково. В III отделе наиболее тяжелое положение и по количеству, и по качеству дел. Лучше, благополучнее в IV-м отделе. Здесь лучше дела и работа идет организованней. Но и IV отдел освободил целый ряд людей по различным мотивам.

Если я делаю меньше замечаний САПОЖНИКОВУ, то не следует делать вывод о каком-то моем особом отношении к нему.

С УМАНСКИМ у меня отношения тоже неплохие, он бывал у меня дома, а САПОЖНИКОВ не бывал. Это сплетня. Это не на пользу дела. Отношения должны определяться партийностью, деловыми отношениями.

Если РЕЗНИКОВ, УМАНСКИЙ и КЛЕБАНОВ — друзья на партийной основе, то я рад этому. А если на той основе, что здесь говорилось, то это перегиб.

Были ли у нас сигналы и предупреждения всему оперативному составу о недопустимых явлениях в нашей работе? Дело НАТАЛИНА, ГОРБАЧЕВА, неоднократно говорили о КУЗЬМИЧЕВЕ. Был издан ряд приказов. Вспомните о ПАЩЕНКО — молодой работник, а пришлось дать ему 3 суток ареста. Он не допросил арестованного, а протокол подписать заставил.

26-го мая было проведено совещание по следствию, а особенно много говорилось о перегибах на совещании 3-го июля.

Говорили-говорили, а пришли все-таки к такому положению, что извращения и перегибы являются массовым явлением.

Оперсостав предупреждался, конечно, не для того, чтобы сложить с себя ответственность.

Я виноват в первую очередь. С моей стороны большая ошибка в том, что я слишком много доверил своим заместителям и начальникам отделов. ЯНКОВИЧ обычно говорил работникам, что если надо кого арестовать, то идите ко мне, у меня рука легкая. А я прежде, чем дать санкцию на арест, требовал тщательного ознакомления с материалами. По Днепродзержинску был факт, что представили 250 справок, а санкцию на арест дали на 15 человек. Раз ГУРЕВИЧ из Кривого Рога привез материал, его как следует не просмотрели. А там справки писались с потолка.

Мои заместители вели работу самостоятельно. Не было того контроля, который должен быть за начальниками отделов.

Одной из основных ошибок с моей стороны является, что я не поставил как следует в партийной организации вопрос о борьбе с извращениями в работе, чтобы весь партийный коллектив мобилизовать на борьбу с этими проявлениями.

Не согласен я с тов. ГЕНИНЫМ, что у нас было достаточно данных, чтобы поставить вопрос о том, что УСПЕНСКИЙ — враг еще в бытность его наркомом.

Тов. ХРУЩЕВ сказал, что беда чекистов в том, что часто ведомственная дисциплина довлеет над партийной.

ОСТРОВСКИЙ привел мой разговор с начальниками отделов, что якобы я давал установку не выполнять некоторые указания УСПЕНСКОГО. Так я вопроса не ставил. Я говорил, что при этой массовке надо быть осторожнее, чтобы не было необоснованных арестов. Этого я требовал каждый день от начальников отделов. Считаю это правильным.

САПОЖНИКОВУ правильно предъявляют обвинение в том, что не были вовремя пресечены нездоровые разговоры, не были призваны к порядку виновники этих разговоров. К этому делу подошли не политически, а по-делячески. Правильно, если на это дело укажут партийному комитету.

Прав тов. ПУЛКИН говоря, что здесь, на собрании, надо говорить открыто.

КЛЕБАНОВ говорил, что у нас творилась сплошная липа и что я об этом знал. Почему он не скажет об этом на собрании? Это вопрос принципиальный. Но, по существу, вопрос поставлен неправильно. Если заявлять, что все сплошная липа, то это непартийный разговор, вредный. Надо с такими разговорами бороться.

Неправильно и то, что я знал о Криворожском и Днепродзержинском гнойнике. Когда до меня доходили такие слухи, то я немедленно вмешивался.

Как-то на совещании молодых работников кем-то был поднят вопрос, что неправильно КУЗМИЧЕВ поступает, учит не тому, что надо. С этого возникло дело КУЗМИЧЕВА. Кое-кто откровенно рассказал и помог делу.

В мае месяце САПОЖНИКОВ поставил передо мною вопрос, что вызывает большое сомнение виновность арестованного, б[ывшего] командира конвойной роты СОКОЛОВА. Перепроверили все обстоятельства. СОКОЛОВ представил тезисы, сохранившиеся у него, из которых видно, что он давно давал Особому отделу материалы компрометирующего характера на лиц, дающих о нем показания. Был установлен явный сговор и СОКОЛОВ был освобожден.

Дело КОРШУНОВА. Дает показания на одного секретаря райпарткома. Это вызвало сомнение, чувствовалась ложь в этих показаниях. А сейчас он уже сознался, что пытался оговорить. А ведь вопрос об этом секретаре РПК стоял в ЦК.

Когда начали заниматься агентурной работой, были попытки протащить вредную практику в следствии на агентурную] работу — РЕДЬКО, ЛЫГАН представили в УНКВД донесение агента, предварительно переработав и исказив его".

Некоторые начальники горотделов меня сильно подвели, но того, что говорил КЛЕБАНОВ, во всем этом не было.

Обстановка сейчас крайне сложная. Когда стоят большие трудности, то обязательно найдется слабое звено. А кое у кого не хватает партийности и создают мутную воду.

Считаю, что РЕЗНИКОВ (об УМАНСКОМ и КЛЕБАНОВЕ ничего не могу сказать) занял именно эту позицию. Трудности большие, напакостил он лично

много. В некоторой части он причастен к делу HATАЛИНА, к делам б[ывшего] XI отдела, к Кривому Рогу.

ПУЛКИН бросил упрек, что одной политикой бить РЕЗНИКОВА — не исправить. Я с ним говорил сотни раз. Заявлял ему, что тебя, мол, перехвалили, испортили, давай вместе выправлять ошибки. Обидно, что пошел мордобой [между своих].

Сегодня приносит РЕЗНИКОВ мне следственное дело. Вел его БЕЛКИН, подписал РЕЗНИКОВ. Фамилия одного свидетеля вычеркнута. Оказывается, этот свидетель являлся одновременно и экспертом по этому делу. Поэтому был изъят его протокол, как свидетеля. Но протокол обвиняемого ОМЕЛЬЧЕНКО, в котором упоминаются изъятые из дела свидетельские показания [остался]. Спрашиваю: «В чем дело?» — «Виноват...» И так каждый день.

Постановление ЦК и СНК довели до каждого. Механически каждый знает, а поняли ли по существу — в этом нет уверенности, это показывает практика.

Работать по-новому, значить работать с агентурой, а чтобы взяться за это дело как следует, надо сбросить груз, который тянет назад — следственные дела. Этого мы еще не добились.

ЛОГИНОВА правильно поставила вопрос, что в ряде звеньев есть шараханья.

На днях получаю анонимку такого содержания, что ошибок наделали много, надо же их исправлять, а вы, оперативный состав, ориентируете неправильно, поэтому сидят невиновные люди и их боятся освобождать. Подпись «Сотрудник».

Неверно, конечно, пишет этот «сотрудник». По этому вопросу есть ясность, если не виноват — освободить.

Агентура сейчас не должна забрасываться, но центральный вопрос — закончить следствие. Со следствием очень плохо. Устанавливаются совершенно возмутительные дела. Посадили человека, в тот же день он дал показания, а этого протокола в деле нет. А дальше обобщают показания [за разное время в один сводный протокол].

С арестованным АЛЕКСАНДРОВЫМ работали квалифицированные следователи. Он написал возмутительное заявление в ЦК. По этому вопросу приехал прокурор. Прокурору дали целый чемодан с документами АЛЕКСАНДРОВА, а там оказалась куча документов от КАМЕНЕВА, ВАРЕЙКИСА и др., которые совершенно не были использованы следствием. Это непартийное отношение к делу.

Еще факт — КАГДИН, молодой работник, закончил 12 дел, а ФАЙНШТЕЙН — только 4.

Еще 24-го декабря было ясно ФАЙНШТЕЙНУ, что арестованный подлежит освобождению, но не освобожден до сегодняшнего дня только потому, что нет в деле справки на арест. Не мог заглянуть в прокуратуру и взять копию справки.

[...] Тов. ЧЕРЕПЕНИН. [...] Я не снимаю вины лично с себя. Здесь говорили об отрыве парткомитета от массы. Правильно. Пример — я сам. Как член парткомитета, я ни разу не спустился в низовую партийную организацию. Так и все члены ПК.

Об антисемитизме. Я оказался антисемитом. Как же было на самом деле? РЕЗНИКОВ якобы не собирал никаких фактов — это не искренне. Он не сказал основного. Кто уполномачивал РЕЗНИКОВА, кто позволял ему лезть в Отдел кадров и требовать факты? Это не по-партийному.

За исключением РЕЗНИКОВА, никто не может меня назвать антисемитом. Приходилось крепко заниматься кадрами с тов. ОЗЕРНОВЫМ. У него большинство евреев и никаких разговоров об этом не было.

Откуда же РЕЗНИКОВ взял антисемитизм в Отделе кадров? Со всей большевистской совестью, ответственно заявляю, что такого разговора, как приводил РЕЗНИКОВ, не было. Это явная клевета.

У нас с РЕЗНИКОВЫМ происходил разговор один на один. РЕЗНИКОВ заявил, что есть указание подобрать к нему в отдел секретного уполномоченного. Я интересуюсь, кто этот кандидат, интересуюсь его объективными данными. Я дословно заявил так, что если подойдет — примем, если не подойдет — не примем. Я не провоцировал и не провоцирую. Установки от КОРКИНА по вопросу о евреях не было.

Скажите, кто из евреев безосновательно выгнан от нас? Нет таких фактов, за исключением случаев, когда были прямые указания Киева.

Уволен РОМАНЕНКО. Почему? Не знаем. Киев заявляет, что надо освежить аппарат. ИОФФЕ, работавшего в ОК, уволили правильно. Когда я познакомился с его личным делом, то убедился, что грязное дело.

Заявление РЕЗНИКОВА нахальное, ничем не оправдываемо. С моей стороны элементов антисемитизма не было, нет, и не будет.

[...]

Тов. ЗАДИОНЧЕНКО. Отчет партийного комитета неудовлетворительный, он не вскрыл всех недочетов.

Задачи, поставленные перед НКВД последним решением ЦК нашей партии огромны и партийная организация, как никогда, должна быть спаяна для искоренения ошибок.

Неправильно охаивать всю работу. ЦК так и указывает. Там же в постановлении сказано, что в проведенной большой работе не могло быть без ошибок, без извращений. Днепропетровск — не исключение в этом вопросе.

Партийный комитет мог бы и обязан был не допускать в коллективе проявлений нездоровых явлений. Есть нездоровое явление — вскрыть и пресечь. Почему же так получалось? Потому, что заброшена работа парткомитета, не было должной партийной работы. Не отрывать партийную работу от оперативной. Надо уметь сочетать партийную и оперативную работу. Так надо ставить вопрос.

За все недостатки и безобразия после партийного комитета полностью отвечает КОРКИН, как руководитель и как член бюро обкома. Надо было давно поставить вопрос о нездоровых явлениях. Это его ошибка. Ряд вопросов надо выносить за стены коллектива. Надо решать вопросы в райкоме, горкоме, обкоме и ЦК.

Трагедия в том, говорил тов. ХРУЩЕВ, что в работе НКВД довлела ведомственность и мало было партийности. Мы критикуем хозяйственные, профессиональные, партийные организации. А вас не критиковали.

Сегодня на собрании, как только в выступлении затронут кого, так реплики с места. Уважать надо критику, уважать выступающих. Надо самому выступать и слушать, не мешая другим выступающим.

Мало, слабо поставлена политическая массовая работа.

Надо как можно быстрее перестраивать партработу. КОРКИНА [нужно] критиковать. На партийном собрании — он член партии. Не согласен по какому-либо вопросу в работе, выноси по партийной линии, а не говори за углами. Надо перестраивать работу.

Отдельные вопросы надо разрешать по партийной линии, их можно разрешать. Тем более, такие вопросы как буфет, доставка в тюрьму и т. д., надо решать партийному комитету, помогать в работе.

Вопрос об учебе. Нельзя заниматься как-нибудь. Если сегодня большевик, которого партия поставила на ответственный участок, не будет овладевать учением Энгельса-Маркса-Ленина-Сталина, то грош цена такому большевику.

Вы же имеете нередко дело с партийными работниками, перед вами задача разоблачить, разоружить, ведь кулаками дело не выйдет. Почему сейчас вы не можете взять показания? Отстали политически. Виновен в первую очередь партийный комитет. Надо дать возможность учиться и не срывать учебу. Надо научиться урывать время для учебы.

Мы у себя в обкоме запрещаем работать в выходные дни. Бывают же случаи, что можно уйти раньше с работы, но обязательно считают необходимым высиживать до 4-х часов утра. Утомление отражается на качестве работы. Вопрос организации труда имеет большое значение, надо уметь находить время для учебы, но вместе с тем неправильно будет и не работать напряжено ночами, надо сочетать одно с другим.

Надо бороться за поднятие качества работы. Сколько мы сами себе создали работы, неоднократно переделывали свою же работу.

Если бы партийная организация следила за дисциплиной, если бы партийный комитет лучше работал, было бы значительно меньше в работе тех искривлений, о которых сегодня здесь говорят.

Если плохо работает цех, колхоз, МТС — это является предметом партийного обсуждения. А в вашей организация подобного рода вопросы обсуждались очень мало, а такие вопросы надо ставить на парткомитете, на собраниях. Коммунист должен играть всегда авангардную роль. Если же он получает выговор за выговором, то необходимо заинтересоваться этим, оказать помощь.

Взыскания тоже бывают нужны, но на одних взысканиях далеко не пойдешь.

Если бы была настоящая партийная работа, то и в этом направлении обстояло бы дело по-другому.

Считаю большим недостатком, что в Кривом Роге и Днепродзержинске очень плохо со следственной работой. В первую очередь несет ответственность за это КОРКИН, с его стороны не было настоящего контроля. Есть факты, когда рабочих делают врагами. Это преступление перед партией.

УСПЕНСКИЙ, конечно, приложил руку. Но неправильно все приписывать ему. Кто арестовывал, кто подбирал материалы? Надо теперь ответить перед партией за каждый случай искривлений.

Могли быть, конечно, в работе ошибки, но, когда сажают рабочих без основания — это преступление.

Нельзя все допущенные в работе безобразия сваливать на установки УСПЕНСКОГО.

За Кривой Рог, за Днепродзержинск в первую очередь несет ответственность КОРКИН.

Партийная организация обязана вскрывать все эти недочеты. Ты, коммунист, почему не поставил вопрос в парторганизации? Это ваша болезнь — ведомственность выше, чем партийность.

Возьмем процесс в Молдавии. Для партии это неприятно, это не желательно, но партия вынуждена была пойти на это.

Есть ошибки — надо их исправлять. Когда зачитывали письмо ЦК ВКП(б), то говорили, что необходимо перестроиться. А настоящей перестройки до сегодняшнего дня еще нет.

Надо заниматься людьми, а не вообще. Жил человек с семьей, с женой 15 лет, а теперь бросает жену и взрослого ребенка. Партийный комитет должен был заняться этим вопросом. Мы занимаемся такими вопросами, вмешиваемся в нехорошие семейные дела.

У вас мало партийности. Вы не знаете хорошо своих кадров, не знаете, кто у вас работает. Вопрос о КУЗНЕЦЕ. Человек работящий, скромный. Работал и молчал о том, что его семья сильно нуждается. Ученица 6-го класса пишет в обком письмо о том, что дети раздеты, разуты, не в чем выйти на улицу, а бросать школу ей не хочется. А начальник АХО тов. ЛЕОНОВ знал об этом? Нет у вас заботы о человеке. Надо вызвать к себе работника, поговорить с ним по душам. Выяснить, почему настроение плохое, как обстоят дела дома.

В вопросе об освобождении арестованных есть опасность. Если кого вынуждены выпустить, так не должно быть никаких норм. Но есть опасность, что могут освободить врагов, вместо того, чтобы тщательнее поработать, доказать выдвинутые обвинения. Каждый выпущенный на свободу враг нам принесет много вреда. Решение ЦК и предупреждение тов. ХРУЩЕВА — не выпускать людей, которые должны сидеть. Но и не держать честных граждан. Надо признавать свои ошибки и не шарахаться.

Поучителен пример с арестованным АЛЕКСАНДРОВЫМ. Он написал письмо, в котором оклеветал НКВД. Пишет жуткие вещи. Не верилось, чтобы так издевались. Проверили. АЛЕКСАНДРОВ оказался исключительной сволочью.

Если бы по-настоящему, по-партийному были использованы все имевшиеся в распоряжении следствия материалы, то он давно был бы разоблачен. В чемодане лежали разоблачающие документы. Разоблачил уже АЛЕКСАНДРОВА прокурор. Если сейчас с АЛЕКСАНДРОВЫМ хорошенько поработать, то можно размотать и дальше. Таких дел много.

Много арестованных в отказе. Многие пишут заявления. Мы должны проверять все, что указывается в заявлениях, но в тоже время нельзя верить каждому слову.

О фактах разложения среди отдельных коммунистов. Как может быть поставлена работа, когда начальник райотделения пьянствует, разлагается, но об этом здесь в области не знают. Пьют, пьет начальник милиции, учиняет драку, [у него] забирают оружие, а об этом никто не знает. Потому, что оторваны от партийной организации.

Дело о РЕЗНИКОВЕ надо решать скорее, но не загонять его вглубь.

Необходимо немедленно крепить партработу. Учеба, дисциплина, оказание помощи руководству — такие задачи надо поставить перед собой.

В работе Управления НКВД ряд участков прямо опасных. Может быть, что на воле гуляют неразоблаченные враги. Есть сигналы об этом в сельском хозяйстве, в торговле. Надо, как никогда, работать и вскрывать вражескую деятельность.

Сейчас начальники райорганов сидят на следствии, а надо уделить колоссальное внимание агентурной работе.

Парткомитет УНКВД должен сделать для себя крепкий урок. Охаивать все неправильно. Надо говорить о конкретных ошибках, конкретных людях.

С методом грубости надо покончить. Критиковать надо по-партийному. Это пойдет только на пользу. Если мы не будем подвергать острой критике свои ошибки, то расти не будем. Критика здоровая идет только на пользу.

Надо перестроить работу, изжить недостатки. Наделали глупостей — давайте их исправлять.

[...]

Тов. ОСТРОВСКИЙ. Я должен дать собранию справку по тем вопросам, которые затрагивали лично меня в выступлениях некоторых товарищей.

Меня обвинили в несамокритичности. Я не нашел нужды говорить о том случае, о котором знают все вплоть до уборщицы.

Почему никто не затронул здесь вопроса о моем назначении в Новомосковск?

По этому поводу я говорил и с секретарем партком итета, и с тов. ГОРЛИНСКИМ.

В мае месяце я был назначен начальником Новомосковского РО НКВД. Я не хотел идти эту должность. Пробыл в Новомосковске полтора месяца. Сделал ли я за это время какие-либо ошибки, мне об этом никто ничего не говорил, но меня отозвали обратно в Днепропетровск. ЧЕРЕПЕНИН сказал, что отзывают совсем. В чем же дело — я не добился от него.

Затем на собрании партгруппы выдвигается моя кандидатура в заместители парторга. ШУМКО задает вопрос, кто из родственников у меня репрессирован? Таких родственников у меня нет. Меня избрали тайным голосованием заместителем] парторга. Но вопрос ШУМКО меня озадачил. Пошел слух, что арестован мой брат. Хотели этот момент выяснить. Брат не арестован, работает по сей день в наших органах.

На мой вопрос КОРКИНУ о причинах моего отозвания из Новомосковска, он тоже заявил, что ему ничего неизвестно. ЗАЙЦЕВ высказал мнение, что причина в том, что в Америке у меня два брата. Но твердо мотивов снятия я не добился по сей день. Моим состоянием никто не интересовался. А я ходил совершенно прибитый. Почему же меня обвиняют в том, что я не самокритичен?

Заключительное слово тов. САПОЖНИКОВА. [...] Реагирование на сигналы отдельных коммунистов. Для меня неожиданно и непонятно выступление в этой части тов. ПУЛКИНА.

Когда тов. ПУЛКИН заявил мне, что некоторые товарищи выражают сожаление по поводу грубости со стороны КОРКИНА, то я сейчас же пошел к КОРКИНУ и беседовал с ним на эту тему. Об этой беседе я сказал тов. ПУЛКИНУ. А здесь ПУЛКИН заявляет, что он якобы не знает, дошло ли это до КОРКИНА.

Здесь было упомянуто, что КОРКИН одних начальников ругает, других нет и что я отношусь к последним. Это не верно. И мне сильно достается иногда от КОРКИНА. Но должен заявить, что вопиющих безобразий в работе у меня в отделе нет. Дел отделом закончено больше всех, дела лучше других.

Я якобы зазнался — это чепуха. Не было таких фактов, чтобы я с кем-либо не здоровался. Правда, мое положение начальника отдела несколько изменило мое отношение к подчиненным сотрудникам, заставило подходить строже, требовательнее. Но зазнайства в этом нет. Какие у меня были взаимоотношения с другими начальниками, такие и остались.

Должной критики и самокритики в нашей партийной организации не было. Будь хорошо поставлена критика, мы бы давно вскрыли те язвы, которые всплывают сейчас.

Вопрос о случае с автомашиной не принципиальный, но я несколько затрону его еще. Я даю слово, что не было того, что говорил здесь тов. КУТОВОЙ, я не выгонял из машины, не говорил «вон».

Тов. ЗАДИОНЧЕНКО. Разве в машине дело? Это вопрос не принципиальный и об этой машине сейчас говорят. Надо быть выше этого. Вы заявляете, что вы за критику, а сами сейчас же демобилизуете массу, надо ставить вопрос о перестройке партийной работы, а не о машине говорить.

[Тов. САПОЖНИКОВ] Ни о каких группировках со стороны РЕЗНИКОВА и других я не говорил. Я говорил о непартийном поведении отдельных лиц.

Ошибка партийного комитета, что не реагировал своевременно на нездоровые явления, но неверно было бы не говорить об этой и сегодня.

Здесь на собрании меня дополнили выступавшие товарищи по вопросу о РЕЗНИКОВЕ. Он должен признать свои ошибки.

УМАНСКИЙ, заявил, что о переполненной чаше не он говорил. Но зачем он обрабатывал мнение против руководства?

Нехорошо выступил КЛЕБАНОВ. У меня в кабинете он говорил о сплошной липе. Вчера приходил ко мне и выяснял, в какой плоскости сегодня на собрании будет стоять вопрос.

Перед всем нашим коллективом сейчас первоочередной задачей является выйти из того тяжелого положения, в котором мы оказались, чтобы перейти на новые рельсы, чтобы усилить агентурную работу, которая за последнее время опять пала.

Все выступления на собрании должны будут лечь в основу дальнейшей работы партийного комитета. [...]

ПОСТАНОВИЛИ:

Выделенная собранием комиссия в составе товарищей ПУЛКИНА, СТРЕЛЬЦОВА, ИОФФЕ, НУСИМОВИЧА и ГУЗЕНКО предлагает резолюцию, которая единогласно принимается за основу. [...]

Принимается единогласно резолюция, предложенная комиссией с внесенными добавления и изменениями.

«Заслушав отчетный доклад секретаря партийного комитета парторганизации УГД УНКВД по Днепропетровской области тов. САПОЖНИКОВА о работе партийного комитета с апреля 1938 года по январь 1939 года, закрытое партийное собрание считает работу партийного комитета удовлетворительной.

Партийная организация УГБ УНКВД идейно сплочена, боеспособна и подготовлена к дальнейшему разгрому врагов партии и Советской власти.

За отчетный период партийный комитет на основе решений февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) и постановлении 14-го съезда КП(б)У мобилизовывал парторганизацию на разгром контрреволюционного правотроцкистского и буржуазно-националистического подполья, а так же агентуры иностранных разведывательных органов.

На основе постановления ЦК парткомитет мобилизовал всю парторганизацию на изучение “Краткого курса истории ВКП(б)”, на повышение идейно-политического уровня всех коммунистов, комсомольцев и беспартийных.

Партийное собрание констатирует, что за отчетный период парторганизация добилась значительного сдвига в деле своего роста, принято в кандидаты партии 7 человек, переведено из кандидатов в действительные члены партии 4 человека.

Наряду с этим, партийное собрание отмечает, что в работе партийного комитета имели место следующие основные недочеты:

1.   Партийный комитет не поднял на должную высоту вопросы разворота большевистской критики и самокритики, в результате этого имела место со стороны парткомитета грубая ошибка, выразившаяся в непринятии своевременно мер по разбору заявлений-сигналов отдельных коммунистов, в частности по разбору вредных настроений члена партии тов. РЕЗНИКОВА.

2.   Партийный комитет не поднял на принципиальную высоту вопрос и не реагировал на отдельные факты извращений в оперативной работе, имевшие место в нашем коллективе (дела НАТАЛИНА, ГОРБАЧЕВА, КУЗЬМИЧЕВА).

3.   Партийный комитет не уделял внимания вопросу бытового обслуживания коммунистов (ТОПО, буфет, мастерские, автотранспорт).

4.    Партийный комитет работал без плана.

5.    Отчеты парторгов на заседаниях парткомитета не заслушивались.

6.   Партийный комитет недостаточно руководил работой комсомольской организации.

7.  Отсутствовала подготовка к заседаниям партийного комитета и партийным собраниям; партийный комитет недостаточно привлекал актив к участию в своих заседаниях.

8.  Партийный комитет не развернул агитационно-массовую работу и работу общественных организаций (клуб, динамо, Мопр, депутатская группа, газета).

9.  Несмотря на то, что партийный комитет мобилизовал всю партийною организацию на выполнение решения ЦК партии о перестройке партийной пропаганды, в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)», парткомитет, однако, не занялся вопросом создания условий коммунистам в части времени для посещений лекций для индивидуального изучения истории нашей партии.

10.   Партийный комитет недостаточно проводил работу среди кандидатов партии и совершенно не занимался сочувствующими. Парткомитет не ставил специально вопроса о работе с новым пополнением.

Партийное собрание постановляет:

1)   Партийному комитету на основе настоящих предложений и решений предыдущих партийных собраний составить план и календарь своей работы, утвердив его на ближайшем партийном собрании.

2)   Проводить подготовку партийных собраний и заседаний партийного комитета в соответствии с имеющимися на сей счет решениями ЦК партии. Привлекать на заседания партийного комитета широкий партийный актив.

3)    Партийному комитету периодически ставить отчеты парторгов.

4)   Поручить партийному комитету в течение 10-ти дней проработать вопрос об условиях организации лекций и консультаций по партийному просвещению (выработать правильную регламентацию работы).

5)    Заслушать в феврале месяце доклад секретаря комитета комсомола.

6)   Партийному комитету впредь немедленно реагировать на сигналы, поступающие от коммунистов по вопросам нездоровых проявлений.

7)   На основе решений ЦК и Совнаркома об имевших место фактах искривлений в работе органов НКВД и мерах по искоренению последствий этих фактов партийному комитету мобилизовать всю парторганизацию на выполнение задач, поставленных этим постановлением ЦК и СНК перед нашими органами.

Партийному комитету выносить на обсуждение партийной организации вопросы о серьезных недочетах в оперативной работе, допускаемых отдельными коммунистами, мобилизовывая всю парторганизацию на устранение подобных фактов.

8)   В течение января месяца партийному комитету подобрать подходящую кандидатуру на должность начальника клуба.

Создать совет клуба, утвердив план его работы на ближайшем заседании партийного Комитета.

Совет клуба избрать на общем открытом партсобрании с коллективом АХО, женами и комсомольцами.

9)   Партийному комитету заняться вопросом упорядочения бытового обслуживания сотрудников (спецторг, буфет, мастерские).

Заслушать информацию тов. КЛИМОВА на ближайшем заседании партийного комитета о постановке дела бытового обслуживания сотрудников системой спецторга.

10)    Партийному комитету активизировать работу по идейно-политическому воспитанию сочувствующих и кандидатов партии, уделив особое внимание товарищам с большим кандидатским стажем.

11)    Возобновить работу агитколлектива с целью наладить планомерную агитационно-массовую работу в партийных группах.

12)    Партийному комитету следить за регулярным выпуском стенной газеты коллектива (не реже одного раза в месяц).

13)    Поручить партийному комитету в 3-дневный срок разобраться с делом тов. РЕЗНИКОВА. При расследовании данного факта учесть имевшие место здесь выступления в отношении товарищей КЛЕБАНОВА и УМАНСКОГО.

14)    Партийному комитету периодически на своих заседаниях ставить вопросы о работе с молодым поколением.

В целях повышения агентурно-оперативного, производственного уровня товарищей, недавно пришедших в наши органы, практиковать для них в управлении (УГБ) периодически «учебный разбор дел» совместно со всем оперсоставом.

15)    Практиковать заслушивание на общих партийных собраниях отчетов парторгов.

16)    Предложить партийному комитету отчитываться не реже раза в 3 месяца.

17)    Разделить партгруппу 2-го отдела и Отдела Кадров на две самостоятельные партгруппы.

18)    Практиковать отчеты бюро с[порт]/к[оллектива] «Динамо» на заседаниях партийного комитета.

Проверять выполнение предыдущих решений парткомитета и общих партсобраний в отношении работы «Динамо»; немедленно реализовать невыполненные решения предыдущих партийных собраний.

19)    Просить обком КП(б)У о присылке для работы в парторганизации УГБ УНКВД освобожденного секретаря парткомитета.

ПРЕЗИДИУМ:
[подпись]

СЕКРЕТРИАТ:
(ЗВАРКОВСКИЙ)
(ЧУЛКОВ)

Верно: [подпись] Литвиненко.

ГДА СБУ, ф. 16, on. 30, спр. 31, арк. 12-55. Заверенная копия. Машинопись.