Из «Биографии Виктора Дмитриевича Кирпичникова и воспоминаний о нем» инженера Ф. А. Рязанова. Май 1971 г.
Май 1971 г., Москва
Виктор Дмитриевич Кирпичников, один из талантливейших инженеров-энергетиков, родился в 1881 г. г. Тутаеве Ярославской губернии. Отец его — уральский казак — сначала был народным учителем, а после того, как женился на богатой казачке, окончил Петербургский Технологический Институт инженером-технологом.
Позднее семья переехала в г. Кинешму.
Виктор Дмитриевич с раннего детства очень увлекался спортом. Среднее образование получил в г. Владимире. Окончив в 1900 г. гимназию, он поступил в Петербургский Технологический Институт. Каникулы он и его старший брат Сергей проводили в Кинешме. В конце 19-го столетия в Кинешме было много ссыльных политических, и некоторые из них нередко посещали семью Кирпичниковых, и оба они рано приняли участие в революционной борьбе. [...]
На последних курсах Института в 1903-1906 гг. Виктор Дмитриевич проходил студенческую летнюю практику на электростанциях О-ва «Электросила» в Баку. Там его отметил, как способного студента, Роберт Эдуардович Классон, который возглавлял работу электростанций О-ва «Электросила». По окончании в 1907 г. Виктором Дмитриевичем Института, Р. Э. Классон пригласил его на электрическую станцию О-ва 1886 г. в Москве на Раушской набережной, где Р. Э. Классон с конца 1906 г. занимал должность директора станции. [...]
[...] Февральскую революцию, как и большинство работников Московской станции, Виктор Дмитриевич принял с энтузиазмом. На одном большом собрании инженеров в помещении Политехнического музея, наряду с другими докладчиками, он выступил с докладом о необходимости интенсификации труда для поднятия промышленности.
Октябрьскую революцию он встретил несколько настороженно — боялся, что производство может сильно пострадать, если во главе предприятий будут поставлены недостаточно подготовленные к этому партийные работники. Это ярко выразилось в его поведении, когда в октябре на станцию пришел назначенный партией в качестве ответственного за ее работу большевик Михаил Степанович Радин.
Вместо Р. Э. Классона для переговоров почему-то вышел В. Д. Кирпичников. Когда ему М. С. Радин сообщил о его назначении и потребовал ключи от кабинета, Виктор Дмитриевич в довольно резкой форме сказал, что как заведующий станцией отвечает за ее работу он. При этом вел себя столь вызывающе, что сопровождавшие М. С. Радина молодые вооруженные рабочие, среди которых находились и латыши, хотели взять Виктора Дмитриевича в штыки. М. С. Радин остановил их, а Виктору Дмитриевичу посоветовал не упорствовать и уйти.
О назначении М. С. Радина ответственным за работу станции и о посещении им станции рассказано в книге «Октябрь в Замоскворечье», а о вызывающем поведении Виктора Дмитриевича Михаил Степанович сообщил мне лично летом 1967 г., прибавив при этом, что тогда он, несомненно, спас Виктору Дмитриевичу жизнь, остановив вооруженных рабочих.
Не одобряя в некоторых случаях действия большевиков в первое время после Октября, Виктор Дмитриевич тем не менее всегда честно работал, как на станции, так и по гидроторфу.
Активное участие Виктор Дмитриевич принимал в составлении плана ГОЭЛРО. Он участвовал в 1920 г. на десяти заседаниях Комиссии ГОЭЛРО — 9-го марта, 8-го мая, 12-го июня, 19-го июня, 27-го июня, 17-го августа, 28-го сентября, 12-го октября, 23-го ноября, и, как правило, почти на всех заседаниях выступал с предложениями и уточнениями; а на заседании 9-го марта докладывал совместно с В. В. Старковым «о комплектах оборудования типовых районных станций».
К докладу ГОЭЛРО об электрификации Центрального района Виктором Дмитриевичем были составлены:
I-ая глава — «Общее описание» совместно с В. А. Белоцветовым.
II-ая глава — «Топливоснабжение Центрального района».
VII-ая глава — «Расположение и описание проектируемых электростанций и электропередач».
VIII-ая глава — «Оборудование, потребное для осуществления электрификации» с приложением списков оборудования, потребного для намечаемых районных станций на торфе, угле, и предметов электротехнического оборудования для районной станции мощностью 40 000 квт по Центральному Промышленному району. — Совместно с Р. Э. Классоном и Б. А. Барсуковым.
К Х-ой главе — «Экономические соображения относительно электрификации Центрального Промышленного района», составленной М. К. Поливановым, В. Д. Кирпичников составил записку — «Типы моторов для добычи торфа».
Кроме того, к докладу и тезисам «об электрификации Центрального Промышленного района, и о развитии Подмосковного бассейна с предположениями электрификации» В. Д. Кирпичников совместно с Р. Э. Классоном представил «Соображения о новых способах добывания торфа».
На одном из распорядительных собраний ГОЭЛРО, которые происходили с 6-го апреля по 18-ое мая и на которых слушался ряд сообщений о ходе работ и ряд докладов о результатах работ подкомиссий, закончивших работы или в достаточной мере продвинутых, В. Д. Кирпичников 13-го мая 20-го г. сделал доклад по Центральному Промышленному району.
В качестве члена Электротехнического Совета Главного Комитета Государственных Сооружений ВСНХ он был одним из руководителей бюро по проектированию ГРЭС, работающих на торфе, принимал непосредственное участие в разработке проектов Шатурской и других электростанций Московского Промышленного района.
Для уточнения заказов оборудования для этих станций Виктор Дмитриевич неоднократно ездил на заводы Германии, Англии, Чехословакии.
Много сделал Виктор Дмитриевич по усовершенствованию гидравлического способа добычи торфа. Здесь доля его участия была столь велика, что Р. Э. Классон признал его соизобретателем Гидроторфа.
Не лишним будет здесь напомнить о том, что Гидроторф мог развернуться лишь благодаря тому, что В. И. Ленин после просмотра фильма о Гидроторфе в Кремле в 1920 г. заинтересовался Гидроторфом, поразительно быстро схватил суть вопроса, учел важность его для народного хозяйства и молниеносно оказал необходимую весьма существенную помощь Гидроторфу. В том же году Совет Народных Комиссаров РСФСР на заседании под председательством В. И. Ленина принял постановление, согласно которому работы по Гидроторфу признавались особо срочными, как имеющие чрезвычайное государственное значение, и было организовано Управление по делам Гидроторфа — «Гидроторф» — во главе в ответственным руководителем Р. Э. Классоном и его заместителем В. Д. Кирпичниковым. [...]
В период 1922-1930 гг. он был членом правления МОГЭС.
С 1926 по 1930 г. он по совместительству руководил дипломным проектированием электростанций в Институте имени Плеханова, и в 1929 г. ему было присвоено ученое звание доцента. Виктор Дмитриевич очень интересовался почти всеми вопросами развития энергетики, и своевременно реагировал на многие из них в журнальных статьях и разработкой проектов. [...]
Виктор Дмитриевич был жизнерадостным и общительным человеком, — не мелочным, не завистливым — широкая натура. [...]любил театр и музыку, [...] но большую часть свободного времени уделял спорту. Он играл в теннис, хоккей, волейбол, настольный теннис, биллиард, шахматы, занимался стрельбой; одно время увлекался боксом. Он был прирожденным спортсменом и при всяких обстоятельствах находил возможность заняться спортом. [...]
В 1920 г. Виктор Дмитриевич увлекся боксом. В своей квартире он выделил почти пустую большую комнату, в которой около десятка спортсменов начали заниматься боксом под руководством приглашенного тренера т. Никифорова — ныне члена судейской коллегии по боксу. Совершенно неожиданно в начале ноября 1920 г. на квартиру Кирпичникова являются уполномоченные ЧК и спрашивают Виктора Дмитриевича. Им отвечают, что его нет дома. На вопрос, где же он, ответили, что в доме ВЧК. Оказывается, что бухгалтер ВЧК был любитель винта, и винтеры иногда собирались у него на квартире. Виктор Дмитриевич был там арестован, а на квартире последнего произвели обыск и оставили засаду, которая задержала нескольких случайно зашедших лиц. В тот же вечер были арестованы все участники кружка бокса, и у всех произведены обыски и устроены засады. [...] Оказывается, аресты были произведены по доносу легкомысленного и не совсем нормального младшего сына уважаемого инженера-энергетика, профессора Н. И. Сушкина. В результате хлопот за Виктора Дмитриевича со стороны ряда лиц, в том числе и И. И. Радченко, и после соответствующей проверки, все участники кружка через несколько дней были отпущены без каких-либо последствий. [...]
Занятия спортом чередовались у него с увлечением изобретательством. Трудно перечислить все его изобретения. Кроме упомянутых выше крупных его изобретений — машины Гидроторфа, Турбокотел, Мельница-пушка — здесь и компенсационная катушка (собственно реактор, предложенный им до катушки Петерсона), и надзор за КПД котлов по цвету дыма, и автоматические приборы, и дифференциальный сепаратор, и водяной велосипед, и летательная машина, и рельефное кино и др. [...]
В сентябре 1930 г. Виктор Дмитриевич был арестован. Через три месяца, наряду с другими ведущими инженерами МО ГЭС, был арестован и я.
Так как в течение трех с лишним месяцев пребывания в тюрьме на Лубянке я не соглашался писать о своем «вредительстве», несмотря на то, что несколько инженеров в своих показаниях упоминали меня, как члена вредительской организации, мне устроили очную ставку с Виктором Дмитриевичем. При этом он чувствовал себя очень неважно: старался не смотреть глаза, а только неоднократно говорил мне: «по-дружески советую Вам, Федор Алексеевич, писать».
Так как очная ставка не изменила моего поведения при дальнейших допросах, и я отказывался писать, нажим на меня усилился. Сказали, что я своим упорством погублю не только себя, а и всю семью. Для большей убедительности инсценировали арест моей жены.
В этот трудный для меня период я как-то услышал разговор дежурного по тюрьме в коридоре с Виктором Дмитриевичем. Из разговора я понял, что Виктору Дмитриевичу предоставлены кое-какие льготы. Дежурный относился к нему довольно предупредительно, даже по просьбе Виктора Дмитриевича оставлял иногда открытой дверь его камеры для проветривания. Ох, как ненавидел я в то время Виктора Дмитриевича.
Но вот, однажды, я решил выглянуть в коридор через небольшое отверстие в каменной стене для освещения моей одиночной камеры. Отверстие было на высоте немного выше моей головы, и я встал на койку. Как раз в этот момент к такому же отверстию в камере напротив моей подошел Виктор Дмитриевич. При его высоком росте ему не нужно было вставать на койку. Он быстро знаками показал, что хочет мне что-то показать. Через минуту-две он поднес к отверстию серую бумагу, на которой было написано примерно следующее: «не сердитесь на меня. Я желаю Вам только добра. Поверьте, что я очень долго держался, и начал писать лишь после того, как убедился в том, что пойдут на все — вплоть до физического уничтожения». Написано было в два приема, так как пришлось писать очень крупно, чтобы я мог прочитать.
Когда Виктор Дмитриевич по выражению моего лица понял, что я изменил к нему свое отношение, он путем письменных вопросов узнал от меня, что я давно не получаю передач, и предложил кое-чем подкормить меня. Написал, что при очередном выпуске в уборную, он попросит выпустить его вне очереди как раз передо мной, и оставит для меня сверток на крышке бачка для воды.
Когда стали выпускать в уборную, я с замиранием сердца прислушивался к тому, что происходит в коридоре. Слышу, захлопнулась дверь соседней камеры, и в этот момент Виктор Дмитриевич попросил дежурного срочно его выпустить, так как у него сильно схватило живот. После него выпустили меня. При входе в уборную я заметил на одном бачке небольшой серый сверток. Улучив момент, когда только закрылся глазок в двери, я быстро встал на унитаз, схватил сверток и спрятал у себя на груди. В этот вечер я с огромным удовольствием смаковал бутерброд с колбасой и две мармеладки. Через день-два подобная передача повторилась.
Вскоре после этого я решил, что дальнейшее «упорство» излишне, и согласился писать. Мне в камеру были даны письменные принадлежности и разрешены передачи. Я имел возможность писать Виктору Дмитриевичу и показывать через отверстие. Он считал, что я поступил правильно, начав писать. Сообщил, что он имел уже свидание с Люцией Ивановной, ждал с нетерпением следующего, и что мне тоже разрешат свидание с женой. Затем мы пришли к выводу, что удобнее и надежнее предавать друг другу письма, оставляя их за чугунной стенкой общего умывальника в уборной, где с правого верхнего края от стены отскочила штукатурка и образовалась щель, достаточная для того, чтобы там спрятать письмо. Писали на серой бумаге печатными буквами.
Меня скоро перевели в общую камеру, но переписка с Виктором Дмитриевичем продолжалась. Но, примерно, недели через две я взял очередную корреспонденцию и в камере убедился, что это было мое последнее письмо. На следующий раз я положил его опять на место. Но его никто не брал. Через два дня после того я решил, что Виктор Дмитриевич покинул Лубянку, и уничтожил письмо.
Как узнал я позднее, оказалось, что после пересмотра дела МОГЭС и указания считать ранее установленные Военной Коллегией Верховного Суда СССР меры наказания «условными», Виктор Дмитриевич был направлен в Бобрики, где вместе с другими ведущими инженерами МОГЭС работал в Особом Конструкторском Бюро — ОКБ — в основном по проектированию электростанций.
Петр Григорьевич Грудинский, который находился тоже там, недавно рассказал мне, что он много работал в ОКБ вместе с Виктором Дмитриевичем и выполнял для него всю чертежную работу по мельнице-пушке и по туннельному котлу к проекту Турбокотла. В первое время по приезде в Бобрики они вместе ходили под конвоем на строительство электростанции в период начала фундаментных работ. Виктору Дмитриевичу не понравились ранее запроектированные фундаменты и он предложил новые, столь же надежные, но значительно упрощенные и более дешевые. Они были приняты к исполнению.
Настроение у Виктора Дмитриевича было бодрое. Они там почти каждый день играли в волейбол.
Здесь же Виктору Дмитриевичу, наконец, сообщили о смерти Люции Ивановны. По всей вероятности, эту тяжелую миссию выполнил или племянник Люции Ивановны, или В. И. Яновицкий, который жил в одной комнате с Виктором Дмитриевичем. По[-]видимому, Виктор Дмитриевич уже догадывался об этом, так как в течение нескольких месяцев Люция Ивановна не приезжала и ничего не писала. Говорили, что она очень серьезно больна.
Кроме племянника, Виктора Дмитриевича в Бобриках навещали его сын — Юрий Викторович и падчерица Люция Карловна Краузе. Люция Карловна сообщила мне, что в одно из таких посещений Виктор Дмитриевич рассказал ей очень интересную фантастическую повесть, которую придумал, сидя на Лубянке в одиночной камере.
От нее же я узнал, что в конце 1930 г. Люцию Ивановну продержали около 10 дней на Лубянке, причем Виктору Дмитриевичу показывали, как ее водили на допрос с конвойным, и как она на допросе плакала. Это был один из приемов заставить Виктора Дмитриевича писать про себя, как про вредителя.
Рассказала она и о том, что вскоре после смерти Люции Ивановны, которую она переживала столь тяжело, что никто при ней не считал возможным упоминать об умершей, за ней приехал следователь и привез ее на Лубянку. Там предложили ей сообщить Виктору Дмитриевичу о смерти Люции Ивановны. Она отказалась, и на нее был произведен сильный нажим. С ней сделался сильнейший припадок. Все очень перепугались, и ее отнесли в закрытую машину и в бессознательном состоянии внесли в квартиру, где она очнулась только через несколько часов. [...]
В декабре 1931г. Виктору Дмитриевичу предложили работать на Шатурской станции Мосэнерго в качестве старшего инженера Технического отдела по руководству группой фрезерного торфа. Вскоре после приезда его туда его встретил на Техническом совещании инж. Б. В. Мокршанский. Через некоторое время они встретились там вновь на совещании по поводу мельницы-пушки. После совещания они долго разговаривали. Настроение у Виктора Дмитриевича было сносное, но не очень бодрое. На Шатуре же в 1932 г. Виктора Дмитриевича посетил сын, падчерица и племянник.
Во второй половине 1932 г. Виктор Дмитриевич был переведен в Москву в качестве старшего инженера Технического отдела Мосэнерго. Здесь его настроение сильно упало. Причиной явилось крайне неблагожелательное отношение к нему со стороны начальника отдела — инж. Четвериченко. Б. В. Мокршанский сообщил, что он дважды присутствовал на заседаниях в отделе по вопросу заказа мельницы-пушки, и Четвериченко каждый раз под всякими предлогами не соглашался на выдачу заказа. При последовавшем после совещания разговоре Виктор Дмитриевич сказа Б. В. Мокршанскому, что он здесь «отбывает каторгу». В этот же период я, будучи в командировке в Москве, также встретился с Виктором Дмитриевичем в Техническом отделе Мосэнерго. Настроение у него было подавленное, что ему было несвойственно. Он сказал, что очень завидует мне, так как я в качестве Главного инженера Горьковской электростанции имею возможность проводить свои мероприятия, а он лишен этой возможности, и это его угнетает.
В январе 1933 г. Наркомом Тяжелой Промышленности Виктор Дмитриевич был назначен Начальником Березниковской ТЭЦ, находившейся в то время в глубоком прорыве. С присущей ему энергией Виктор Дмитриевич на Березниковской ТЭЦ быстро выявил причины крайне неудовлетворительной работы станции, наметил мероприятия по устранению недостатков, и добился быстрого осуществления этих мероприятий. Этому, несомненно, способствовало доверие к нему со стороны Наркома Серго Орджоникидзе, который предоставил Виктору Дмитриевичу широкие права в проведении реконструкции ТЭЦ, и просил лично докладывать ему о ходе работ.
После ряда тяжелых для Виктора Дмитриевича последних лет и, особенно, после конца 1932 г., когда он сильно страдал из-за невозможности проводить в жизнь своих идей, в Березниках он вновь обрел свою необыкновенную работоспособность и присущую ему жизнерадостность. Это очень хорошо видно из писем Виктора Дмитриевича, которые он писал в 1933-1934 гг. своей падчерице Люции Карловне Краузе. [...]
За успешную и плодотворную работу на Березниковской ТЭЦ Виктор Дмитриевич был награжден Орденом Ленина, автомобилем и квартирой в Москве. [...]
В период работы на Березниковской ТЭЦ с идеей Виктора Дмитриевича о Турбокотле познакомился Нарком Тяжелой Промышленности Серго Орджоникидзе. Его внимание привлекла перспективность этой идеи, и по его инициативе было организовано предприятие «Турбокотелстрой» во главе с В. Д. Кирпичниковым.
В конце 1935 г. Виктор Дмитриевич возвратился в Москву. «Турбокотелстроем» был разработан типовой проект Турбокотла. По мысли автора, такая установка могла быть выполнена в любом месте без дополнительного проектирования. Был выпущен атлас типовых чертежей. Первые два котла по этому проекту предполагалось установить на Коломенской ТЭЦ. Кроме проекта Коломенской ТЭЦ в «Турбокотелстрое» проектировали туннельные котлы (без обмуровки) и мельницы-пушки для размола топлива.
21-го февраля 1936 г. в газете «Техника» была напечатана большая статья Виктора Дмитриевича «Первая станция на туброкотлах». В статье описан проект Коломенской ТЭЦ с турбокотлами и довольно подробно указаны преимущества этого проекта по сравнению с обычными проектами. [...] К сожалению, в 1936 г. площадка, на которой намечалось установить проектируемые турбокотлы, была отдана для расширения Коломенского завода, и проектирование первой установки турбокотлов приостановлено.
После смерти Серго Орджоникидзе вскоре — а именно 16 марта 1937 г. был вновь арестован Виктор Дмитриевич. Переписка и свидания с ним были запрещены, но в течение нескольких месяцев он содержался в Бутырской тюрьме и от его сына и падчерицы принимались для него денежные переводы, причем в двойном размере. Затем прием передач прекратился, и никто из родственников и знакомых ничего о нем не мог узнать.
После ареста Виктора Дмитриевича «Турбокотелстрой» был ликвидирован и турбокотел незаслуженно забыт. И только в сороковых годах за границей и несколько позднее у нас стала осуществляться идея блочности установки оборудования. Ряд же других, заложенных в турбокотле идей, таких как снижение расхода на собственные нужды электростанции при помощи регулировки частоты, автоматизация собственных нужд ждут своего осуществления и поныне.
В 1940 г. [брат] Сергей Дмитриевич Кирпичников обращался с ходатайством о скорейшем пересмотре дела В. Д. Кирпичникова к прокурору СССР, М. И. Калинину, Л. М. Кагановичу и к Сталину. [...]
В конечном результате от Прокуратуры получен 18/ХП-40 г. письменный ответ, в котором сообщалось С. Д. Кирпичникову, что «виновность вашего брата Кирпичникова В. Д. доказана и, поэтому, дело его пересматриваться не будет». [...]
До 1956 г. о судьбе Виктора Дмитриевича ничего не было известно. И только 10 февраля 1956 г. [сыну] Юрию Викторовичу Кирпичникову выдали свидетельство о смерти. В нем сообщено, что гражданин Кирпичников Виктор Дмитриевич умер 18/Х 1940 г. в возрасте 59 лет. [...] Ни о причине смерти, ни о месте смерти ничего не сказано.
[...] в апреле 1958 г. и Виктор Дмитриевич, и я были реабилитированы. К сожалению, он посмертно. [...]
Рязанов Федор Алексеевич
Май 1971 г.
Москва, 113186, Севастопольский проспект д. 25, кв. 70.
РГАЭ. Ф. 9592. Oп. 1.Д. 360. Л. 1-38. Машинописный подлинник, дата (май 1971 г.) и подпись-автограф Ф. А. Рязанова на Л. 38. Имеются «Приложения» — газетные публикации, фотографии, письма, библиография трудов В. Д. Кирпичникова и т. д. — на Л. 39-97 (перечень приложений № 1-30 на Л. 39). Перед началом повествования (Л. 2) Ф. А. Рязанов указал, что большая часть сведений из биографии В. Д. Кирпичникова и все приложения были получены от его сына Ю. В. Кирпичникова и падчерицы Л. К. Краузе.
Опубликовано частично в интернете (http://www.famhist.ru).