«Сводка инотелеграмм № 487». 28 ноября 1930 г.
28 ноября 1930 г.
Не подлежит оглашению
Ночные телеграммы
ЮСТ: Я признаю свою вину во всех совершенных мною преступлениях — начал свою обвинительную речь против самого себя предпоследний обвиняемый Очкин. И последний по порядку обвиняемый — Ситнин — не представлял в этом смысле исключения. Все, связанное с заграницей, очевидно, уже исчерпано. Нового только упоминание о куртаже при закупке текстильных машин у английских фирм. Приводится как[-]то имя Чарнока — и сейчас же Вышинский предупреждает, что о нем будет говорить на закрытом заседании.
Куприянов рассказывает о саботаже в текстильной индустрии, которой до 1929 года управлял Лопатин, в том же году умерший и похороненный со всеми коммунистическими почестями. Он, как говорят, с 1919 года сначала через германских представителей, а потом после 1920 года — через французских и английских представителей в Москве сносился с парижскими эмигрантами, Чарновский рассказывает о металлической промышленности типичные случаи бесполезного вложения капитала. Для тех, кто верит показаниям подсудимых (должно рухнуть теперь все построение пятилетнего плана) должно выясниться фантастическое основание важных частей пятилетнего плана. Этого логического вывода здесь, очевидно, не ожидали.
В указаниях подсудимых все время упоминалось о партии трудовых крестьян — земледельческой параллели к Промпартии. Особенно много говорилось о ней в дополнительных показаниях. Здесь идет речь о той партии, руководителями которой были профессора Кондратьев, Чаянов и Юровский, в последние недели называвшиеся прессой в качестве идеологических родственников правой оппозиции Рыкова, Бухарина, Томского. Со свойственным ему пафосом Крыленко заявил по окончании показаний, что он мог бы сейчас же начать свою обвинительную речь, но хочет еще кое-что выяснить и требует приглашения свидетелей, наиболее интересными из которых являются Юровский и Осадчий. Таким образом, мы услышим голоса из кругов тех обвиняемых, которые пока еще не преданы суду. Как обвинение, так и защита отказываются от заслушания показаний не обвиняемых коммунистов, занимающих высокие хозяйственные посты, как, например, Кржижановского. Выступление названных свидетелей является последней надеждой на оживление процесса.
Первый допрос прокурором, продолжающийся до 11 часов[,] был довольно бледен.
ДЮРАНТИ. Крыленко взялся за процесс сегодня вечером и общий интерес к процессу удвоился в ожидании сенсации. К 6-ти часам — к началу заседания — судебный зал наполнен до отказа, в коридорах, на лестнице стоят длинные очереди. Ожидали, что прокурор вызовет свидетелей, но вместо этого Крыленко сделал краткое указание о необходимости ознакомления с деятельностью иностранных агентов в Москве на закрытом заседании и перешел к допросу Рамзина и Ларичева — порознь и вместе. Несчастная пара, как мухи на липкой бумаге все более слабели и вязли при каждой попытке увильнуть. Есть что[-]то очень жестокое и механически бесчеловечное в том, как каждая гримаса утомленных лиц подсудимых, каждая дрожь их измученных нервов освещались концентрированным светом юпитеров между тем как резко выкрикивал свои вопросы Крыленко, мягко рокотал Вышинский, на разные тона ставили <вопросы> другие судьи и помощник прокурора.
Сегодняшняя пресса возмущается отзывами иностранных газет, характеризующих суд как фарс. Можно пожалуй доказывать, что это не суд, как его понимают в Англии, но Крыленко, во всяком случае показал сегодня ночью[,] что это не фарс. Сам же Крыленко заявил, что, поскольку вопрос идет о личности подсудимых[,] добавлять больше ничего не приходится, сейчас речь и идет о том, чтобы внушить известные выводы русским массам. Этим занялся теперь Крыленко с некоторым разочарованием потому, что как настоящий охотник не хочет стрелять в запутавшихся уже в ловушке птиц. Однако, он взялся за дело с характерной для него силой и временами, например, при допросе Рамзина[,] делает с большой охотой. Крыленко оставил в стороне подробности показаний, уже хорошо знакомых русскому народу[,] и начал доказывать следующее: подсудимые не имели твердой идеологической установки — они были игрушками обстоятельств и собственных настроений и, во- вторых, если бы их планы увенчались успехом, то не они и не их друзья эмигранты правили бы Россией, а иностранные шпики. Эти оба пункта Крыленко выяснил умело и грубо, причем раз или два едва мог скрыть свое нетерпение, когда кто-либо прерывал его не относящимися к делу вопросами, не совсем понимая к чему Крыленко клонит. Заче[м] щадить или жалеть подсудимых[,] думают [в] Сов. России, если дрожащие губы их могут сделать полезные для нас выводы (как делали когда[-]то мыло из человеческих тел). Крыленко ловко вел подсудимых от одного признания к другому. Трагическая вещь — и Рамзин и Ларичев были бы уважаемыми людьми в Америке, они бы оставили политику политикам. Здесь же их захватила политика, против которой, как морфиноман, не может устоять ни один русский интеллигент.
(Подольский)
АВП РФ. Ф. 0136. Oп. 14. П. 140.Д.593.Л. 62-63. Машинописная копия того времени. Формула «Не подлежит оглашению» на Л. 62 вверху справа машинописью; рукописные пометы вверху «NB» (Нотабене) и неразборчивый росчерк. Делопроизводственная помета о распечатке (30 экз.) на Л. 63 внизу слева.