Заявление следователю СО ОГПУ И. Черток от арестованного за «руководство террористической группой» инженера С. А. Предтеченского. Не ранее 1 января 1931 г.

Не ранее 1 января 1931 г.

Пом. нач. IV отдела СО ОГПУ тов. Черток

Я и Н. А. Доллежаль 28-го декабря 1930 г. из камеры № 126 были переведены в камеру № 47. В этот же день вечером к нам был подсажен Н. Д. Кондратьев, представившийся нам как председатель Т.К.П.

Я лично, просидев до этого 2 месяца в одиночке впервые встречаюсь с представителем Т.К.П., а Н. А. Доллежаль, сидевший до этого в общих камерах встречался с некоторыми представителями этой партии. На этой почве возник разговор, из которого со слов Кондратьева выяснилось, что при первых его показаниях в СО ОГПУ ему удалось удачно обойти вопрос об отношении Т.К.П. к 1) интервенции, 2) организации восстаний и военных групп, 3) заграничным деньгам. Фронт, по его словам, прорвал Юровский, давший по этим вопросам свои показания за последние дни. Такая позиция Юровского заставила и его, Кондратьева, частично отступить «для выравнивания фронта». Такое положение вопроса видимо очень сильно беспокоило Кондратьева, и он возвращался к этому вопросу не один раз. В процессе разговоров на эти темы Кондратьев уверенно взял под сомненье правильность позиции полного разоружения и признания своей вины, доказывая, что такое положение ничем пока не оправдано и правильность его не доказана.

Развивая эту тему[,] Кондратьев бранил какого-то летчика по фамилии Гудимов, сидевшего с ним в августе и сентябре п[рошлого] г. и усиленно ему рекомендовавшего путь полного признания. По сведениям Кондратьева этот же летчик сидел последовательно с рядом крупных деятелей Т.К.П., добиваясь разными доводами признания ими выдвигаемых им положений и признания и разоружения.

В настоящее время он с досадой вспоминает о нем и жалеет, что его послушался и был с ним излишне откровенен, в частности, передав ему адреса некоторых его заграничных знакомых[,] и дискуссию с ним в вопрос[е] о возможности при помощи Гудимова на аэроплане скрыться за границу. Досада эта еще сильнее сказалась в нем, когда я подтвердил ему, что с похожим на этого летчика человеком сидел и я, и нисколько не раскаиваюсь в том, что выбрал путь полного разоружения и сказал все до конца. Эту свою позицию я обосновал соответствующим образом, и если эти обоснования Вас интересуют, могу их изложить дополнительно.

Далее Кондратьев в процессе колебания и сомнения выдвигал вариант отказа от своих показаний, сделанных им под впечатлением показания Юровского.

На основании своего личного опыта я не советовал ему это делать, так как это может только осложнить его положение. Все эти разговоры сильно повлияли на позицию Н. А. Доллежаль, который под влиянием разговоров со мною, стал на путь признания и довел бы его до конца. Поддерживая позицию Кондратьева, он неоднократно подтверждал, что раскаивается, что стал на этот путь и начал говорить. Больше того, на другой день, 1-го с.г., после того, как от нас взяли Кондратьева, он задал мне вопрос, как я думаю, какими соображениями руководствовались Вы, переводя и его ко мне в камеру. На фоне разговоров Кондратьева о летчике, я был поставлен не в очень удобное положение. Во всяком случае разговоры Кондратьева в известной степени укрепили колебания Н. А. Доллежаль и усложнили мое положение в этом вопросе.

Далее, говоря об Л. К. Рамзине, Кондратьев неоднократно бранил его «слабовольным болтуном», перешедшим в своих показаниях все границы здравого смысла и здорового чувства самосохранения, достаточно прозрачно намекал, что в этих вопросах вряд ли поможет откровенность в признаниях. Он сообщил также после одного из вызовов на допрос, что все дело Промпартии передали в ЭКУ с Л. К. Рамзиным во главе, а в СО ОГПУ осталась только боевая организация Промпартии. Из этого он сделал вывод, что ЭКУ использует на работе всех специалистов Промпартии, а мы и Т.К.П., переданные в СО, видимо обречены на более суровые наказания, о чем он для себя никаких иллюзий не строит. Такого рода прогноз, не повлияв в основном на мое решение говорить всю правду до конца, да я ее уже и сказал, тем не менее весьма резко сказался не только на настроении Н. А. Доллежаль, но и на моем.

С. А. Предтеченский

Верно: И. Черток

ЦА ФСБ РФ. Ф. Р-42280. Т. 5. Л. 36-38. Машинописная копия записки С. А. Предшеченского, заверенная И. Черток. Датируется по содержанию.